Люк задумчиво посмотрел на мушкетера и подумал, что он, бедный художник, житель чердака, в чем-то счастливее барона де Невиля и его друга виконта. Потому что он свободен, и никакой приказ короля не имеет силы над бедняком Люком Куртуа. Но вслух ничего не сказал, а только попросил при случае привести к нему виконта, и Оливье ответил самоуверенно:

-Считайте, что виконт уже у вас в мансарде. Но берегитесь, если Апостол у вас плохо получится, виконт вас поднимет не смех. Я предпочел бы удар шпагой шуточкам Бражелона: наши старые враги кое-что знают о его остроумии, и, право, такие удары труднее парировать!

-Так ваш друг любит говорить колкости?

-Разве я это сказал? Вовсе нет! Нас первыми задевают "они", мы предпочитаем не связываться с ними. Но у меня разговор короткий: "Сударь, вы подлец, свинья, скотина, и я готов драться с вами". А Рауль, если его заденешь, может убить словом.

-Хорошо, господин мушкетер, постараюсь не попасться на язык вашему виконту.

-Так вы едете со мной в Фонтенбло?

-Что-то расхотелось. Да мне и не встать так рано. Лучше завтра как проснусь, пойду-ка к Нотр-Дам, порисую голубков. Их там всегда очень много.

-Так вот откуда вы берете крылья для ваших ангелов!

-А как же! Я следую за натурой, господин мушкетер. Так помните, что вы обещали!

-Не волнуйтесь, достану я вам Апостола, — уверенно сказал Оливье.

И Люк со спокойной душой бродил возле порталов Нотр-Дам, рисовал своих голубков и заканчивал фигуры Апостолов. А потом по рекомендации Годо-батьки взялся за работу негра на королевском портрете Луизы де Лавальер. Закончив эту работу, Люк вернулся в свою мансарду. Оливье у Годо не появлялся. Однажды мушкетер пришел к Годо очень расстроенный. Хотел видеть старика, но Годо дома не оказалось.

-А, дружище Люк! — рассеянно сказал Оливье, — Вы не знаете, куда пропал папаша Годо?

-Право, не знаю. Утром был, а когда явится, трудно сказать. Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен, сударь?

Оливье вздохнул.

-Вы чем-то расстроены? — осторожно спросил художник, — Простите, если мой вопрос покажется вам нескромным, но... у вас неприятности? Если вам нужны деньги, я готов выручить вас, — гордо сказал Люк, бедность которого вошла в пословицу, — У меня сейчас как раз светлая полоса — благодаря богатым заказчикам.

-Поздравляю, милый Люк, но деньги мне не нужны, — Оливье огляделся по сторонам, — Вы сейчас ничем не заняты?

-Да нет, — доброжелательно улыбнулся Люк.

-Я хочу поговорить с вами.

-Я к вашим услугам.

-Тогда пройдемте к вам!

-С удовольствием, если вас не шокирует жилище бедного художника.

И они поднялись в мансарду.

-Что может шокировать мушкетера! — с прежней бравадой воскликнул Оливье, и, вдруг помрачнев, вспомнив что-то тяжелое, снова вздохнул и проговорил:

-Господин художник! Ни бедность, ни опасности, ни вражеские шпаги и пистолеты, ни мушкетный огонь, ни пушечные залпы, ни ураган, ни чума, ни кораблекрушение не доведут нас до шока. Но есть вещи в этом мире, которые могут и нас привести в шоковое состояние! Это — предательство людей, которым мы верили. Например, любимой девушки....

-Значит, это еще не любовь. Когда любовь настоящая, не предают. И на вас не похоже, чтобы вы из-за любви так убивались.

-Да я-то что! — махнул рукой де Невиль, — А вы говорите такие правильные вещи, мой юный художник, но вы это все по книжкам знаете, да по картинам с Амурами и Психеями. А еще, — грустно продолжал де Невиль, — Нас может довести до шока подлость со стороны.... — Оливье поднял глаза вверх.

-Не Бог же! — пылко возразил художник, — Бог никогда не предаст!

-Я не о Боге... Я, о монархе, которому мы клялись в верности и честно служили!

-Значит, монарх не стоит того, чтобы ему служить!

-Как у вас все просто! — саркастически усмехнулся де Невиль.

-Но предательству можно противопоставить верность, честь и дружбу! — воскликнул Люк, — Об этом я и хочу рассказать людям своей "Тайной Вечерей". А кстати, барон, не вернулся ли из Лондона мой прекрасный Апостол?

Оливье вздрогнул.

-Вернулся, — глухо сказал он.

-Так в чем же дело, барон! Но... что с вами? Что случилось?

-Слушайте, — сказал Оливье, — Я расскажу о том, что мешает моему другу встретиться с вами, хотя лучшего Апостола вам не найти, и в лучшее время виконт не отказал бы вам в таком пустяке.

Люк приготовился слушать. Вот что рассказал барон де Невиль своему приятелю, художнику Люку Куртуа.

... В тот день, когда Рауль примчался из Лондона вопреки королевскому приказу, и едва не застал свою Луизу в объятиях Людовика, когда Луиза почти выгнала бедного виконта, отчаянно закричав: "Не подходите ко мне!", когда на шум выскочил и король, в этот день, послуживший началом многих роковых событий, барон де Невиль дрался на дуэли с мужем своей возлюбленной, молодым маркизом. Маркиз был легко ранен, Оливье, секундант маркиза, сам маркиз и секундант барона, все тот же красавчик Жан-Поль де Жюссак, сбежали, когда полиция стала оцеплять место дуэли. Примерно за час до Рауля барон де Невиль явился к своему капитану и признался во всем.

Д'Артаньян призадумался. Де Невиль был одним из его лучших офицеров, и гасконец не собирался выдавать своего мушкетера королевской полиции.

-Кто ваш секундант, де Невиль?

-Жан-Поль.

-А маркиза?

-Ох, если бы я знал! Какой-то молокосос из Королевской Гвардии.

-Постараюсь вас выручить, барон, хотя, черт побери, когда мы в юности дрались — а мы дрались почти каждый день! — мы не бегали после каждой дуэльки к де Тревилю за помощью!

-Тысяча чертей, мой капитан!

-Десять тысяч чертей, барон де Невиль! У вас оружие в отвратительном состоянии! Тьфу! Смотреть тошно!

Оливье нахмурился — капитан придирался, оружие было в полном порядке.

-Но позвольте, мой капитан!

-Молчать, сто тысяч чертей! ВЫ ВЧЕРА БЫЛИ МНОЙ АРЕСТОВАНЫ ЗА НЕБРЕЖНОЕ ОТНОШЕНИЕ К ОРУЖИЮ! Вы находились там, понимаете, там! — Д'Артаньян показал на дверь в маленькую оружейную комнату за его кабинетом, куда он отправлял своих провинившихся мушкетеров, — И за это время успели привести оружие в порядок. Вы поняли меня, барон? Это на тот случай, если его величество заинтересуется дуэлью. Хотя... — гасконец вздохнул, — Королю сейчас, пожалуй, не до того....

Оливье улыбнулся, поняв замысел хитрого капитана. Д'Артаньян его не даст в обиду! Ни Бастилия, ни немилость короля ему не угрожают!

-Нечего зубы скалить, — проворчал капитан мушкетеров, — Король не любит дуэли. Вы слышали, конечно, совсем недавно дрались де Гиш и де Вард.

-Я знаю. Бедняга де Гиш!

-И если бы в это дело не была замешана одна особа, которой интересуется его величество, король — готов поклясться! — покарал бы виновных. Маркиз тяжело ранен?

-Пустяки! Царапина!

Д'Артаньян проворчал, кусая усы: "Знаю я царапины, которые оставляют шпаги моих мушкетеров".

-Что ж, барон, подождем.... Подождем сутки-другие, там видно будет.

-Благодарю, мой капитан!

Оливье поклонился Д'Артаньяну и собрался, было уходить, но капитан ухватил барона за плащ и рявкнул:

-Куда пошел! А ну, ступай в оружейную, каналья!

-Вы меня арестовать хотите?

-А как я должен поступать с вами, де Невиль?

Объяснение капитана с мушкетером закончилось тем, что Оливье отстегнул шпагу, отдал оружие Д'Артаньяну. Капитан продиктовал красавчику Жан-Полю, выполнявшему при нем секретарские обязанности, приказ о заключении под стражу на трое суток барона Оливье де Невиля за небрежное отношение к оружию. Оливье пришел в восторг от формулировки гасконца — они никого не обманывали, ведь и рана на дуэли на что иное, как результат НЕБРЕЖНОСТИ ПО ОТНОШЕНИЮ К БОЕВОМУ ОРУЖИЮ!

Подписав приказ, Д'Артаньян грозно посмотрел на улыбающихся Оливье и Жан-Поля, которые пожирали гасконца влюбленными глазами.

-Вы все еще думаете, что у вас в ножнах игрушки вместо шпаг, черт вас раздери! — проворчал капитан, — Барон!

-Да, мой капитан!

-Вы мне даете честное слово, что в течение трех дней не выйдете из оружейной?

-Слово дворянина, мой капитан! Но.... Где я буду спать?

-Какой неженка! — буркнул Д'Артаньян, — Устроитесь как-нибудь.

Де Невиль еще раз поклонился капитану и отправился в оружейную.

Оружейная комната, где капитан мушкетеров велел находиться арестованному де Невилю, была складом оружия и военных трофеев. Небольшое окно было закрыто решеткой — решетку в свое время заказал Д'Артаньян, чтобы не разворовывали оружие, ибо фрондеры ухитрялись проникнуть в эту святая святых, воруя мушкеты.

-Нонсенс! — проворчал Оливье, хлопая дверью, — Нонсенс! Отобрать у меня шпагу и посадить под арест в склад с оружием.

Он решил устроиться поудобнее в своей тюрьме. Сняв с гвоздя кирасу, барон обернул ее своим плащом, решил использовать вместо подушки. Вытащил из угла Бог весть когда добытые трофейные знамена, похоже, испанские — львы и замки говорили, что знамена когда-то принадлежали гордым грандам Кастилии и Леона. Но с Испанией был мир, и знамена были ни к чему, а возвращать трофеи испанцам капитан не собирался.

Как некогда Генрих Четвертый, Оливье закутался в боевые трофеи. Собрался, было вздремнуть, но ему не спалось. А делать было нечего! Насвистывая мушкетерский марш, барон принялся изучать надписи, оставленные на стенах оружейной комнаты его предшественниками. Скажем честно, мушкетерский фольклор не был предназначен для чтения благовоспитанных барышень. Но никто, кроме провинившихся молодцов Д'Артаньяна, в эту комнату не заглядывал.

Барон вертелся на трофейных флагах, и начал уже засыпать, но его разбудили голоса в соседней комнате. Одним из собеседников был Д'Артаньян, его командир, его обожаемый капитан, другим — его друг, виконт де Бражелон, так неожиданно вернувшийся из Лондона.

Оливье де Невиль навострил уши.

Глава 20. В которой Оливье проклинает свое честное слово.

Все, о чем Рауль говорил с капитаном мушкетеров, барон де Невиль слышал так ясно, как если бы находился в одной комнате с собеседниками. Оливье удивился, как это Д'Артаньян забыл о его присутствии в смежной комнате и не увел Бражелона в противоположный конец кабинета, не понизил голос. Очевидно, капитан забыл о нем. Да что там его дуэлька с маркизом по сравнению с теми делами, в которые оказался, замешан его друг!

"Д'Артаньян с утра был не в духе, уже мы с Жан-Полем попались ему под горячую руку. И, словно мало своих забот у нашего капитана, приходится разбираться еще и в этой любовной истории. Но, как ни хитер мой капитан, Бражелон лезет напролом. И, пожалуй, капитану не увильнуть от прямого ответа. Да почему же, черт побери, он не скажет Раулю всю правду!"

Тут Оливье подскочил на месте, услышав спокойный голос гасконца: "Я не вмешиваюсь в дела подобного рода, и ты это хорошо знаешь"*

...................................................................................................

*Здесь и далее красным цветом выделены фразы, принадлежащие героям романа А. Дюма "Виконт де Бражелон", том 3, глава XI "Бражелон продолжает расспрашивать".

..................................................................................................

"Ну, зато я вмешаюсь! — сказал себе Оливье, — Я знаю все, и я расскажу!" Оливье готов был вмешаться в беседу мушкетера и Рауля. Когда виконт чуть ли не со слезами в голосе воскликнул: "Даже для друга! Для сына!" Но, вспомнив, что дал капитану слово дворянина не высовывать носа из оружейной комнаты, опустился на испанское знамя.

"Что он делает? — с негодованием думал барон, впервые усомнившись в своем капитане, — Как он может так говорить? И я-то не могу вмешаться, я дал слово! О, если бы я знал, черт возьми!"

"Сударь! — закричал Бражелон, — Во имя дружбы, которую вы обещали моему отцу!"

Де Невиль презрительно фыркнул и покачал головой. "Если мушкетеры не такие верные друзья, как мы считали, если это еще одна иллюзия, если Д'Артаньян не хочет помочь сыну Атоса, то уж мне и подавно рассчитывать не на что. Да, но с Бражелоном совсем другое дело! Я и не подозревал, что он так любит малютку Лавальер. Кто бы мог подумать! Бедняга! Увы!" — вздохнул де Невиль.

"Когда-то и я сходил с ума от любви и отчаяния. Но, Бог мой, как давно это было!"

"Ты бы никогда не простил мне, — говорил Д'Артаньян, — что я разрушил твою иллюзию, как говорится в любовных делах".

Оливье нахмурился. "А ведь у меня тоже были эти любовные иллюзии... Правда, мои любовные иллюзии так тесно сплелись с иллюзиями политическими. И я пережил крушение около семи лет назад, когда при взятии восставшего Города погибла моя невеста Жанна, пытавшаяся остановить солдат графа де Фуа.... Если бы Генрих Д'Орвиль не втащил меня в укрытие, я погиб бы вместе с Жанной, вместе с моей первой любовью, внучкой городского старшины. Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Невиле и Жаннете.... Иллюзии, расстрелянные пушками.... Да, и вот новая катастрофа. Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Рауле и Луизетте."

Вспомнив Жанну, Оливье почувствовал, что у него слезы наворачиваются на глаза. Об убитой невесте он старался не думать, искал забвения в объятиях прелестной маркизы. Но память о той, прежней, глупые слова, глупые поцелуи, выбитые ворота Города, солдатня графа де Фуа, пушки и лошади, пожары и баррикады. И бегущая к солдатам девочка, почти ребенок, его невеста Жанна...

"Что она кричала тогда? Не стреляйте! Не проливайте кровь, господа! Не убивайте своих братьев!" Оливье бросился за ней, но было уже поздно.... На лице Жанны застыло удивленное выражение. Умирая, она сказала Оливье: "Я была уверена, что они не будут стрелять, милый! Как же так?" У Оливье потемнело в глазах. Красное пятно на белом платье Жанны становилось все больше, эта краснота расползалась, Жанна тянулась к Оливье. Поцеловав умирающую Жанну, он был готов в одиночку броситься на всех головорезов де Фуа. Он заорал не своим голосом: "Жанна-а-а!!! Я отомщу за тебя этим подлым убийцам!" Оливье успел только подняться и выхватить шпагу. Роковая пуля из мушкета — и темнота... Граф Генрих у пролома в стене с письмом для аббатисы, в котором руководитель восстания просил укрыть в Монастыре Святой Агнессы его раненых товарищей.... "Все это совпало — крушение Фронды и смерть Жанны. Но, хотя я выжил, разве я живу, так, как жил в те дни, в восставшем Городе! Я никому не рассказывал о Жанне. Неужели я до сих пор люблю ее, а связь с маркизой — ошибка? Меня бы не поняли. Меня бы подняли на смех.... А Бражелон бы меня понял. Но, черт возьми, неужели у него зашло так далеко. И я буду тут сидеть, и слушать, не в силах ничего сделать?"

"Господин Д'Артаньян, вы знаете решительно все, и оставляете меня в замешательстве, в полном отчаянии, в агонии, это ужасно!"

Оливье скрипнул зубами. Рука барона уже лежала на ручке двери. Оливье повторял фразу, с которой он хотел обратиться к Раулю: "Дорогой виконт, то, что не хочет вам сообщить капитан мушкетеров, вам скажет ваш друг, барон де Невиль, если вам угодно еще верить в мою дружбу!"