"Прям подпольный цех какой-то для гастарбайтеров."
На боку танчика, который хотели отсюда выкатить, старославянскими буквами было написано "Баян". Одной тайной меньше.
"Его бы сфоткать и на ресурс Удава... Ага, щазз. За это точно повесят. Или расстреляют."
Виктора вдруг что-то толкнуло, какое-то неясное чутье подсказало ему опасность сзади, и он бросился в сторону, между остовов собираемых тракторов. Прямо над тем местом, где он только что стоял, на изогнутой дугой стреле поворотного крана проплыло заднее колесо с блестящими стальными шпорами. Виктор обернулся: рабочие поглядывали на него, пряча ухмылки. Оно, конечно, понятно: народ ишачит, а он, Виктор, расхаживает тут в приличном костюме, как господин.
"А ты думал, они сейчас с благодарностями за спасение кинутся. Они, небось, и не поняли, чего произошло. Да и фиг с ним."
— Работать, чего раззявились!
По проходу, переваливаясь сбоку на бок, пробирался мастер в тройке и темной фуражке. На боку у него болталась черная резиновая дубинка.
— Не задело? — услужливо он спросил Виктора, чувствуя в нем старшего по должности. Ишь, дармоеды, даже не крикнули... в России, видать, без кнута никак!
— Раз военная продукция, оружие выдали? — спросил Виктор, кивнув на дубинку.
— Это все от них, сукиных детей... При немцах бунтовать начали, морду за штрафы бить, так до сих пор не успокоились. Вяткину давеча чуть молотком в висок не заехали, как вычет за брак определил. Пришлось увольнять. Не Вяткина, того, что замахнулся. Вот, теперь для защиты выдали. Жалуются, будто их бьют. А вы не верьте, все наговоры. А без штрафов никак нельзя, на мастерах материальная ответственность за детали и оборудование, что поломают, попортят — либо штраф назначай, либо сам плати.
— А "при немцах" — это что тут, немцы были?
— Да одно время немцев стали ставить цехами заведовать. Ну а они мастеров немцев приезжих стал нанимать, русские, говорит, шлехт, плохо. Те пошли уже рабочих сживать, чтоб на выгодные работы обратно своих, из Германии. Вот и сповадилась местная шантрапа им темную делать. Заводила у них Степка Жердяй с Кладбища, он там первым хулиганом завсегда был. Как бронеходы начали делать, немцев-то с завода частью повыставили, ненадежный они на случай войны народ, а хулигайничать — эту заразу так не изведешь. Я вас провожу, чего вам показать-то?
— Спасибо. Я сам. Этот завод мне не чужой.
— Ну, воля ваша, если что, крикните, да погромче... Я тут неподалеку буду.
"Культура производства тут, однако..." — размышлял Виктор, идя по проходу.
— Господин хороший, папиросок, случаем, у вас не будет? — на Виктора уставился молодой парень, в черной, такой же замасленной как у всех, прозодежде и с шабером в руках: он подгонял по прилеганию стыки картера тракторного двигателя. — Своя махорка кончилась.
Шабер был трехгранный, и проткнуть им можно было не хуже финки. Виктор сгруппировался, слегка разводя ладони, словно показывая сожаление.
— Рад бы, да сроду не курил. Да и куда дымить — тут дыму уже втиснуться некуда!
— Это у нас так! — осклабился парень. — А что ж вы совету мастера не послушались, один ходите? Неровен час, чего случится.
— А я всю жизнь по цеху без провожатых ходил. Когда-то в сборочном доводилось работать, в ремонтном, на высоковольтном монтаже.
— А-а.. То-то я гляжу, анжинер вроде, а мозоли-то вон с рук не сошли. Из низов, чай, будете, али все же из благородных?
— А перед богом, они все равны. Что в жизни сделаем, так люди и запомнят, а не по родству.
— Оно верно, только я пока на небеса обожду. И вы не спешите. Ладно, мне тут болтать некогда...
Обратно Виктор рванул напрямую, через густую, как на сортировочной станции, паутину путей у вагонных цехов и сортировочного, постоянно вертя головой, перешагивая через рельсы и обходя пыхтящие клубки пара, которые деловито таскали доски с обделочного, пустые платформы и готовую продукцию с отстоя. Перед его взором степенно дефилировали коричневые пиджаки работяг-теплушек, черные фраки "эшаков" со снятыми дышлами и сосновыми щитами на окнах полуоткрытытх будок, и один неведомый франт — темно-пурпурный пассажирский вагон с двустворчатыми дверями и деревянными сиденьями за широкими прямоугольниками окон, похожий на прицепной от электрички, буквально умоляя своим экстравагантным видом поближе познакомиться.
"Это все потом", решил Виктор, "а то опять во что-нибудь вляпаюсь".
На лестнице "голландской казармы" он буквально натолкнулся на шефа, который, бурча что-то под нос, неторопливо спускался со второго этажа, похлопывая ладонью по широкому поручню дубовых перил.
— Вы уж извините, Иван Семенович, подвел я вас...
Бахрушев удивленно посмотрел на него.
— Что еще случилось?
— Да с Коськиным спор вышел.
— Это по поводу цеха?
— Да. Не выдержал, ввязался.
— Что вы извиняетесь? — рассерженно воскликнул Бахрушев.
— Я, конечно, понимаю, что исправить ничего нельзя, а вы за меня...
— Что вы извиняетесь? — закричал Бахрушев. — Вы правильно поступили! Никогда, слышите, никогда не извиняйтесь за это! Что, лучше если бы люди погибли? Моду взяли на толстовщину! Еще раз услышу от вас такое — сам выставлю за ворота!
— Да собственно... — промолвил растерявшийся Виктор, — вы-то за меня отвечаете.
— Отвечаю! И вижу, что в вас не ошибся! Пока вижу.
Бахрушев перевел дух, достал платок и утер красное, вспотевшее лицо.
— Между прочим, — продолжил он уже более дружелюбным тоном, — похоже, что у вас появился покровитель. Чем закончилась ваша беседа с Аристарх Петровичем?
— Простите, кем?
— Ну, полковник Добруйский, из губкомиссариата. Вы же на него нарвались.
— Да вроде мирно. На ужин пригласил в "Русский Версаль".
Бахрушев удивленно крякнул.
— Однако! Вы, похоже, у нас баловень судьбы. Только теперь будьте осторожны.
— Понятно. Коськин мстить будет?
— Коротки руки... Он в друзья набиваться будет — мой совет, не доверяйте. Остерегайтесь также, если господин Добруйский будет приглашать в какую-нибудь секретную лабораторию. Вокруг него вьется куча прохвостов... вернее, не вокруг него, а вокруг казенных денег. Вы меня понимаете?
— Да уж куда понятней. Может, вежливо отказаться от ужина, срочные дела?
— Ни в коем случае! — воскликнул Бахрушев. — Лучше дела отложите, если таковые появятся! Да, должен вас сказать, вы все равно узнаете: я доложил о вашем предложении дирекции. Доложил от своего имени. У нас не смотрят на то, что предлагают, у нас смотрят, кто. А тут дело на многие миллионы, добыча марганцевых руд... да что я вам объясняю, сами прекрасно понимаете. Я уже начал хлопотать вам премию. Одобрят идею — поедете с делегацией в Англию, изучать процесс выплавки. Вас это устраивает?
— Вполне. Я не ищу славы, а деньги, честно говоря, в моем положении не помешают.
— Хотите продолжать исследования радио? Я уже заходил к вашим поручителям.
— Ну... не в ущерб делу конечно, а наоборот. Техника слабых токов имеет большое значение для автоматизации производства... Скажите, а на заводе все цеха такие?
— А вы не смотрели? Не любопытствовали?
— Да при такой серьезной продукции любопытствовать...
— И то верно. Нет, в других получше. Здание хотели сносить, но тут заказ, а все другие цеха загружены... Вам похоже, не понравилось?
— Раз хотите честно... Каторжная тюрьма это, а не производство.
— У, голубчик, это вы лет пятнадцать назад не видели, какая в России промышленность была, — печально усмехнулся Бахрушев. Мне-то поездить довелось. Вон в Витебске на фабрике "Двина" был такой мастер-француз, фамилии сейчас не припомню, бил рабочих, особенно девушек. Одна шестнадцатилетняя девица и подговори рабочих облить этого мастера маслом и на тачке из цеха вывезти. Ну, зачинщиков сразу в полицию, а там им спину и другие части тела резали, в разрезы соль засыпали. Короче, девица эта из полиции старухой вернулась. А вы говорите.
— Так это же фашисты прямо какие-то! — вырвалось у Виктора.
Бахрушев внимательно посмотрел на него.
— Фашисты? Это что-то вроде полового извращения?
— Ну, это... Это научный термин такой, чтобы по черному не ругнуться.
— Я понимаю. Сейчас-то времена куда лучше настали. Заработки выше, рабочий день ограничили, санитарию требуют, комиссия по охране труда ходит... Правда взятки этой комиссии всучит норовят, вот и на что-то глаза закрывают. И не только комиссии вон, детали сдают контролеру, за взятки брак принимают. Пока что с этим делом воюют больше в казенных ведомствах. Господин Столыпин сказал — за эрой жестокости в России грядет эра милосердия.
— Эра милосердия? — переспросил Виктор.
"Так, попаданец читал Вайнеров. И вообще, похоже, советский."
— Ну, злые языки переиначили в "эру малосердия", но вот сами смотрите. В больнице теперь не только бесплатно лечат, но и больных содержат за счет завода. Почти все рабочие в ведомостях подпись ставят, а не крестик. И травм у нас меньше среднеотраслевой цифры в десять процентов. Разве нельзя не видеть таких вот подвижек? А школы, гимназия, училища? А восьмичасовой рабочий день? Нормальные рабочие столовые? Отдельные дома вместо казарм? Детские сады, приют для сирот, дом инвалидов? Это, по-вашему, не успехи? А что вы знаете о планах Общества дать электричество в каждый дом?
Виктор развел руками.
— Наши успехи неоспоримы. Простите, а десять процентов — это от чего?
— Как от чего? — недоуменно вскинул брови Бахрушев. — Травму или увечье получает каждый десятый. Нашему б рабочему внимания и аккуратности побольше...
— А, ну, господи... Я просто растерялся, потому что, это ж, действительно, процесс пошел. Ну, за исключением.
— Будет вам дипломатничать! Так говорите — каторжная тюрьма? Вот что, Виктор Сергеевич, к завтрашнему вечеру вы составите мне записку, почему надо строить новый тракторный цех. Постарайтесь подобрать убедительные доводы. А то, знаете, у нас привыкли все на ошибки конструктора пенять. Займетесь только запиской.
20. Двести пятьдесят шесть оттенков серого.
— А вы раньше были журналистом?
Новенькая, отливающая черным лаком машинка "Ундервуд" чем-то напоминала старый комп с монохромным монитором. На белой оштукатуренной стене висел лубочный плакатик: "Русские воздухоплаватели бросают зажигательные снаряды на Саппоро".
Как только до Виктора дошло, что записку придется корябать пером, похожим на ученическое, макая его поминутно в чернильницу, он тут же спросил, нельзя ли воспользоваться машинкой. Слишком большое количество клякс и неверный нажим руки, привыкшей к шариковым стержням, могли вызвать подозрение. В охранке это еще можно списать на волнение, но здесь...
Пишбарышни располагались в маленькой комнатке на первом этаже. Точнее, в данный момент здесь были две машинки и одна пишбарышня, худощавая шатенка с ямочками на щеках лет двадцати-двадцати пяти, в темно-синем платье с белым воротником, похожим на наброшенную на плечи узкую косынку. Она бойко шлепала по клавишам и разговаривала, не выпуская дамской папироски из уголка рта.
— Знаете, Клавдия Викторовна, постоянно работать не доводилось. Статьи — да, пришлось как-то подрабатывать в "Губернском вестнике".
— Вы жили в губцентре?
— Ну... в общем, я посылал туда статьи, их печатали. Клавдия Викторовна, а вы не знаете, местную прессу фантастика интересует?
— Ну что же вы так официально? Зовите меня просто Клава. Меня вообще все зовут Клавочкой. Вы не курите?
"Клава. Потрясающее имя для машинистки."
— Нет, никогда.
— Я тоже только для вида. Чтобы кавалеры от работы не слишком отрывали. Кажется, она потухла... Я не затягиваюсь, просто теперь это уже что-то вроде привычки. А вы печатаете бегло, не глядя, но невнимательно. Верно, не при штабе служили.
— Ну, это черновик, его все равно выправлять.
"Ага, попробуй тут не делать ошибок, если вместо "А" твердый знак. Орфографию сменили, раскладку оставили..."
— Я вам не мешаю своей болтовней? Здесь Лидия Михайловна работала, она вышла замуж и уехала в Кинешму, а нового человека на службу еще не приняли.
— Ничего, все нормально. Просто, если можно, вы лучше говорите, а я слушаю.
— Вот я хотела спросить, раз вы инженер, вы не только печатать можете, но и в устройстве разбираетесь?
— А что, надо починить?
— Нет, одна подруга просила разобраться, какие машинки лучше закупать. У нее муж имеет дело по торговой части, спрос на такие вещи растет, а опыта нет. Не поможете?
— Ну... посмотреть надо, каталоги изучить... Можно попробовать.
— Сегодня вечером не зайдете?
— К подруге? Нет, сегодня я занят. Завтра, если можно.
— Так я ей скажу. Зовут ее Глафира Матвеевна, я вам потом адрес ее черкну. А то она торопит, сделка какая-то. А газеты у нас мало кто читает, хоть и грамотные. Вот радио появится, другое дело: там, говорят, как на граммофоне, музыка играет. Вот так сидишь, печатаешь, и музыку, чтоб настроение было.
— И мир представал в розовом цвете?
— Мир не может быть только черным или белым.
— Между черным и белым двести пятьдесят шесть оттенков серого.
Машинки дуэтом отбивали кейк-уок. Словно состязание двух пианистов, подумал Виктор.
Дзынь! — звякнула машинка.
Жжик! — перевод каретки (на машинках Ундервуда еще не было клавиши Enter — прим. Авт.)
Может, поднажать? — подумал Виктор. Нет, не надо, Клавочка еще ошибок наделает и уволят.
Дзынь! Жжик!
— Виктор Сергеевич, а как вы относитесь к футуристам?
— Мне стыдно признаться, но я латентный футурист.
— Ой, правда! Почитайте что нибудь!
"М-да, и зачем я это сказал."
— Понимаете, у меня любительские, так себе...
— Ну все-таки. Интересно.
"Похоже, она теперь не отстанет. Придется импровизировать. Как у Андрея Некрасова — сидела птичка на лугу, подкралась к ней корова..."
— Ну, если вы согласны терпеть это...
— Согласна, согласна. Я слушаю.
— В когтях маршруток утомленных
Струят айфоны бледный свет,
И россыпь взглядов отрешенных
Мобильный грузит Интернет.
Пусть не зачеркнут, не забанен -
К чему букет извечных слов?
Я для тебя всего лишь спамер
В безмерном списке адресов.
И бесполезно ждать ответа
На необдуманный вопрос.
Мы просто выдумали лето,
Ты — понарошку. Я — всерьез.
Клавочка задумчиво взглянула в потолок, продолжая печатать.
— Похоже на Эдуарда Фьюжен. А что такое маршрутка?
-Н-ну, как бы это объяснить... Маршрутка — это образ жизни, айфон — образ мыслей, спамер — это профессия, а лузер — это судьба.
— А, понятно! Символизм.
— Клава, а кто такой Эдуард Фьюжен?
— Он иногда пишет в "Брянские ведомости". Псевдоним, на самом деле его зовут Евлампий Бовинский. Заинтересовались картинкой?
"А картинка и в самом деле занятная. Не было в русско-японскую дирижаблей. Значит, что? Значит, война с японцами позже."
— Да вот... Давно ли отгремели последние залпы?