Из Терний

— Она может нам пригодиться в будущем. Ты же помнишь, мы собираем войско.

— Но... она же саказала "нет". И ты даже не стал возражать.

Весь лагерь вурга понемногу скрылся меж холмов. В очередной раз оглянувшись, Терилун поняла, что смотреть там больше не на что.

— Ей бесполезно возражать. Мы для неё — куклы на верёвочках, тени в мире теней, отражение того, чего она никогда в жизни не знала.

Маслянистый запах краски, душный мучительный полумрак, дрожащие пальцы на холсте.

"По чьей бы воле мы ни делали то, что делаем — будь то сама Основа — всё равно: то, что я создаю, во что я вкладываю одолженный у других цвет — моё, и только моё. Пусть мы сначала воруем его, а потом используем, чтобы по своей прихоти ломать мир, — пускай. Основа пожрёт меня и раздавит, но я останусь в мире. Пока есть мир, буду я — и мои непрошеные следы."

— Но она чувствует: скоро война. И когда всё начнётся, не сможет удержаться и придёт сама. Она ведь и сейчас не просто так скитается с бандой степных разбойников. Она придёт, когда настанет время, с отрядом или без, — не нужно и звать. Но я оставил ей письмо, на всякий случай, — чтобы она случайно не пришла не на ту сторону, на какую нужно.... Кстати, почему, как ты думаешь, она тобой так заинтересовалась?

Но Терилун не слушала, задумавшись о своём. Не о Ткачах, не о Лие, даже не о солнечном камне. Отвернувшись от Ласа и невидящим взглядом скользя по окрестным полям, она тянула носом воздух, будто пытаясь почувствовать, какая она, чем она может пахнуть. Война.

Глава 6. Копья шенаи

Мерцало, таяло, дрожало над столом свечей неверное сиянье.

План города в неверном свете этом менялся, оживал втрикрат.

Кипели улицы людским безумным морем, горели стены плавленым огнём, а шпили храмов, кровью налившись, бросали в пропасть мрачный сноп теней.

Ладони тех, что вкруг стола стояли, как длани небожителей, последний суд несли во тьме.

Но гнев богов, в морщинах пальцев заключённый, зияя зевами голодных змей, той ночью жертвы лишь одной алкал.

Вот над столом взметнулась непреклонно одна рука — и струйкою серебряных песчинок на плане прочертила путь: от пляшущих в свечном сияньи улиц, в кровавых всполохах домов — к двум заветным точкам, к двум копьями отмеченным полям.

Когда ж иссяк серебряный песок, когда дороги пролегли в угоду плану, — угасли, смолкли пересуды померкшим пламенем свечей, и отступивших в темноту фигур поднялся ветер.

Свершился тёмный приговор, и, как печать скрепляя,

Спустилась ночь.

А город спал, как только может спать огромное, испещрённое крысиными ходами и страхами чудовище. Так, как будто ему сказали сквозь сон: откроешь глаза — лишишься глаз. Город спал, а по спящим улицам, в мертвенной тишине, приглушённым шагом ступали колонны воинов. Даже листарты, гиганты в полтора человеческих роста, с одним неподъёмным мечом-лестом за спиной и ещё двумя клинками на поясе, — даже они двигались бесшумно в этом эпицентре ужаса, оставляя за собой лишь шелест алых плащей.

Первыми отряды пришли к казарме шенаи Каали. Домом-крепостью отгородилась казарма от внешнего мира — замкнутыми вокруг внутреннего двора стенами лишь с двумя выходами — главным и "чёрным". Подперев "чёрную" дверь тяжёлой балкой снаружи, отряд оставил лучников во дворе, а сам двинулся внутрь, по каменной лестнице на второй этаж. В спальнях, как во всём городе, царила тишина — но тишина искренняя, мирная, с храпом и просто спокойным дыханием спящих. Шенаи лежали на жёстких постелях, свесив длинные свои хвосты волос до пола, и полуобнажённые их тела в темноте лоснились от пота ночной жары. Сначала в комнату, сливаясь с тенями, проник бесшумный фиррах — единственный в отряде, в аспидной облегающей одежде, с двумя гнутыми кинжалами тёмной стали на спине. Вошедшие следом простые мечники, как ни старались, всё равно слишком шумели — но глуховатые от природы шенаи спали, одни, кажется, не подозревающие, что чудовище вот-вот проснётся. Дойдя до конца длинного ряда кроватей и встав над одним из спящих, фиррах жестом указал воинам сделать то же. Пока мечники неуклюже на цыпочках ходили по рядам, каждый выбирая себе цель, фиррах начал "закручиваться": руки в неестественном движении завёл за спину и взялся за рукояти ножей, сам наклонился и подался вбок, будто скручивая в узел и туловище тоже, показывая проступающие под тонкой тканью лопатки и вздувшиеся буграми мышцы. Сложившись втрое, вчетверо, до самого своего нечеловеческого предела, он в одном движении выпрыгнул, взлетел, развернулся, с ужасающим воплем, разрывая ткань, плоть и всё вокруг, и в тот же миг мечи вышли из трёх десятков ножен. Началась бойня.

А в другой месте, в пятистах шагах от спальни Каали, в тот миг порвалась струна. Настолько тонкая, что задевший её ногой солдат не заметил и спокойно через главный вход вошёл в казарму шенаи Кейени — почти такую же, как Каали, но больше и с выложенными старой слюдяной мозаикой стенами. Один за другим входили мечники, лучники, копейщики во двор, стараясь не шуметь, — но, по воле разорванной нити и присоединённого к ней нехитрого механизма, казарма уже без лишнего шума ожила. Самый первый мечник ступил несколько шагов по лестнице, остановился и упал навзничь с торчащим из груди длинным, с локоть размером метательным нуру. Началась битва.

А бойня в казармах Каали продолжалась, с криками и нечеловеческим рёвом, разрывая непрочную ткань ночи. Воины кололи спящих, рубили тех, кто скатился с постелей в проход, резали подобравшихся ближе. Один шенаи вскочил на постель, обхватил ближайшего латника руками и ногами и вцепился зубами ему в горло, бездумно, непреклонно, висел до тех пор, пока их обоих насквозь не пронзила пара мечей. Другой, чудом уходя от одного удара за другим, ухватил противника за запястье, желая отнять меч, но тот другой рукой толкнул шенаи вбок и ударом ноги выбросил из окна, на копья караульных внизу. В следующий миг дыхание перехватило; пол ушёл из-под ног; сильные руки подхватили воина и аккуратно положили наземь. Умалэй отпустил тело, взял из ослабевших рук меч и вогнал остриё латнику в горло. На миг замер над врагом, глядя в глаза умирающего, будто доживая украденный сон. Но сзади уже напирали чьи-то локти, спины, стоны — и не понять, чьи. Звериный вой и рёв резни словно впервые ударили по ушам. Оправившись от секунды промедления, Умалэй схватил меч, приник к земле, закатился под кровать, и тут же в проход, где он стоял, упало свежее тело. Вновь на ноги с другой стороны — время, времени не оставалось совсем. И одна цель — одна для всех безоружных, умирающих, как скот, братьев и сестёр. Умалэй вскочил на залитую чьей-то кровью ближайшую постель, оттуда сразу — на следующую в ряду, с лежащим ничком поперёк телом шенаи, оттуда — дальше, с каждым могучим прыжком ближе к цели. Битва шла уже в загромождённом живыми и мёртвыми проходе, тая каждую секунду, и путь сбоку, по уступам постелей, был свободен. Дальше, дальше, в последнем рывке напрягая жилистые ноги — и Умалэй приземлился перед длинным стеллажом в стене у входа. От удара меча хрупкий замок вылетел из петель, дверцы раскрылись, наружу охапкой полетели короткие, в человеческий рост копья шиа. На лету перехватив два копья, Умалэй почти не глядя бросил одно пробегавшему мимо шенаи. Руки будто сами, не повинуясь хозяину, сжали древко, сверкнула в полутьме длинная режущая кромка — и шенаи, готовый уже сбежать из усыпанной телами казармы, резко развернулся и ринулся назад, в бой. Возмездие началось.

Спальня казарм Кейени к этому моменту почти опустела. Выбегая одной из последних, поправляя ремни колчана на спине, Алани подумала, как тихо всё случилось. Верёвочку, которую осторожная предводительница Арьюн протянула поперёк парадного входа и привязала себе к ноге, подняла всех бесшумно и в мгновение ока. Теперь снаружи слышался свист метательных нуру, а в окна стучал крупный град стрел, но всё равно приглушённо, будто всё ещё сквозь сон. Одна за другой шенаи Кейени в кожаных сандалиях и кожаной сбруе, заменявшей им одежду, покидали пристанище тишины, и, когда пришла очередь Алани, она тоже беззвучно выскользнула в ночь.

Внешний мир бросился вперёд бешеным криком, звоном, всполохами огня. Вокруг было темно, но во внутреннем дворе на земле лежали брошенные впопыхах горящие факелы, и в их свете несколько шенаи теснили столпившихся у входа мечников калиора. Лишь только выбежав, Алани свернула налево, на круговую балюстраду второго этажа, в обход двора. Вытащила из колчана нуру, прицелилась, размахнулась изо всех сил, не опуская руки, и метнула в цель — одного из стоявших в задних рядах лучников. Алани не знала, попала или нет — летела быстрее и быстрее, сворачивала, цепляясь подошвами за каменный пол, а длинным хвостом заплетённых в сотни тонких косичек волос вздымая ветер. Вжикнуло несколько стрел, но всё мимо. Вот ещё один похожий на большое веретено нуру лёг в ладонь, глаза нашарили цель, и — Алани в последний момент удержала руку. Внизу шенаи с длинными шиа в ближнем бою прорвали замешкавшуюся оборону, разметали лучников и устремились к выходу. Добежав до арки над входом, Алани замерла в нарешительности. Высокая стена укрывала балюстраду с улицы, а во внутреннем дворе внезапно вновь воцарилась тишина. Алани застыла на цыпочках в ожидании, не пропадёт ли тишь, не треснет ли обманчивой скорлупой под пальцами. И она взорвалась.

— Ай-калишааааа!!..

Боевой клич раскатился по двору, а в следующий миг внутрь ворвались листарты. Смяв ближайших, едва доходящих им до груди шенаи, огромные фигуры прорвались в середину двора и тогда только обнажили оружие. Центральный рывком из-за спины выхватил чудовищный лест и первым же взмахом рассёк замешкавшегося на открытой местности шенаи напополам. Двое других листартов потянулись к поясам, где крепились парные клинки лантайры, каждый размером с полуторный меч обычного воина. Шиа ломались, шиа падали в пыль, вслед за кровавыми брызгами, вслед за ручьями волос. Шенаи пришли в себя и рассредоточились, но широкий размах лантайров не давал подобраться с боков, а исполинская лопасть леста посередине несла на кромке своей всё больше жертв, наступая на группу с Арьюн во главе, загоняя их в угол. Раз взмах — свист, два — свист, и на третьем, через какое-то мгновение после того, как всё началось, Алани очнулась, одновременно с другими, рывком выхватила нуру из колчана, раскрутилась и выпустила свою часть залпа смерти вниз. Бегство началось.

"Почему?.." — неслось вслед, быстрее, чем любая стрела, острее и опаснее, чем любой клинок. Бежать, скорее, пока город не очнулся, пока всё войско калиора не ринулось в погоню, — и всё равно, как громко ни дышать, как часто ни капает кровь из братских ран, — всё равно по пятам холодное, неумолимое "почему?..".

Каали осталось совсем немного, измождённых, обезумевших, в пятнах чужой и своей крови. Когда они расправились с последней охраной возле казармы, Умалэй сосчитал их: двадцать, может, чуть больше. Четвёртая часть того, что было, — и даже они теперь бежали смешанной, разрозненной толпой. До городских ворот было несколько сот шагов, три или четыре поворота дороги, за каждым из которых могло быть что угодно. И уже за первым, выводящим на одну из улиц Большого Колеса, отряд шенаи ждали: патруль дворцовой гвардии, небольшой, но непробиваемый в редкой для здешних мест сплошной пластинчатой броне и с большими прямоугольными щитами. Умалэй видел, как гвардейцы развернулись с мечами наголо, встав живой стеной между ними и спасением. Посмотрел по сторонам — на этих измученных выживших, из последних сил сопротивляющихся смерти. Набрал полную грудь воздуха — и закричал, взревел так, что его собственную голову пронзило живительной болью, а строй латников отступил на полшага, как от удара. И все ожили, все проснулись. В мгновение ока, не сбавляя шага, толпа беглецов перестроилась в боевую группу — по двое и по трое, в знаменитые "связки" шенаи. Ещё через пару секунд неполные связки пополнились за счёт выживших. Умалэй был левым крылом "звезды", сложной комбинации из пяти человек. Из первоначального состава остались только он сам и центровой Гураэад; правый и замыкающий были из других бывших троек, но Умалэй вдруг почувствовал, что доверяет им. Полностью довериться, сейчас или никогда. Ничего не замечая вокруг, думая лишь о том, как поставить корпус, как перейти из связки в ближний бой, Умалэй посмотрел вперёд — и в глазах гвардейца напротив увидел страх.

За четыре шага Гураэад остановился и принял низкую стойку; одновременно по отставленной назад ладони, затем по спине и плечу левого и правого, как по лестнице, взбежали замыкающие, а они, в свою очередь, не теряя инерции, вскочили на ладони и плечи замершего мгновением ранее Гураэада. В один миг конструкция выстрелила: распрямилось, как мощная пружина, тело центрового, выпрыгнули вперёд боковые, а потом, отталкиваясь от них и взмывая ещё выше, ещё дальше, — замыкающие. Не чувствуя более веса на плечах, Умалэй едва не потерял координацию, но сгруппировался и перевернулся в воздухе. Пролетая над не успевшими ещё ничего понять гвардейцами, он задел одним из них свесившимися вниз волосами, а копьё его скользнуло по стальному наплечнику. Мгновением спустя он уже приземлился у них за спиной — легко, с носка на пятку, как дикая кошка. Размашистый рубящий удар звякнул о пластины лат. Но ещё прежде, чем кто-то из воинов обернулся, Умалэй ударил остриём в место между наплечьем и воротником шлема, и обратно оно вышло уже в крови. Гвардейцы оборачивались, некоторые искали глазами в прорезях шлемов врага позади, — но треугольники и звёзды шенаи не распались с первым прыжком. Едва Умалэй вынул копьё из раны, другой шенаи, бывший замыкающим в звезде, рванул его за свободную руку, спасая от удара мечом слева, сам поднырнул под меч, бросился нападающему в ноги и загнал шиа по черенок под бронированный нагрудник. В то же время оставшиеся лучи звезды сообща теснили оказавшихся в заднем ряду двух латников, а другие тройки делали то же: перекидывались короткими выкриками-командами или обходились без них, отводили угрозу друг от друга и запутывали врага. Защищаться не умели они — но подобно хищным птицам бросались вбок, и вперёд, летящей вспышкой вдоль ударов врага, зависнув в мгновении полёта, одним взмахом шиа вершили бой.

Умалэй огляделся — на соседних улицах было пусто. Погоня не подоспела. Треугольники шенаи смяли гвардию калиора почти без потерь, лишь одного Каали гвардеец сначала сбил с ног ударом щита, а потом этим же щитом размозжил голову. На его место тут же встал другой, из неполной тройки. Умалэй тем временем смотрел дальше, на цель их последнего бегства. Городские ворота виднелись вдалеке в отсветах огней. Ворота закрывались. Умалэй видел, как выстраивались перед ними мечники калиора — их можно опрокинуть. Рассредоточиваются на стенах лучники — от стрел можно уклониться. Но открыть запертые огромные створки, без единой калитки, без единого лаза...

— Умалэй!