Выжья Сечь. Замок на болотах

Сигирд еще раз посмотрел на Казимира. По его глазам цвета стали по-прежнему нельзя было прочесть его мыслей, но вот комес не выдержал в сердцах.

— Паскуда ты, паскуда, — чуть приобернув голову к предателю, ровно проговорил он. — Молись, если умеешь, чтобы здесь меня и порешили. А жив буду — из-под земли достану поганца. Честью клянусь, достану, и милости тогда не жди.

Хозяин шатра присел перед Казимиром на край своего стола. Тонкие губы чуть усмехались.

— Горазд ты комедии ломать, твоя милость, — голос его, однако, мог заморозить самое жаркое пламя. — Вчера из замка Русты прибыл гонец, о том, что Выжигский комес конным объявился под стенами, да не один, а в компании с девкой. Девку уже опознали. Сколопендра из Вольницы, что на жалованье у Дозорного приказа состоит, и не столько разбойничает, сколько донесения в королевскую канцелярию поставляет. — Он склонился ниже, приближая свое лицо к лицу Казимира. — Расскажешь все про дела ваши, как есть на этот раз, или придется спрашивать по-другому?

Казимир пожал вывернутыми плечами.

— Этот мерзавец прав, я действительно комес всех здешних земель, — проговорил он после паузы. — Но о чем рассказывать, не знаю. С Калей встретились так, как и описал — я спас ее от трех разбойников, а она вызвалась проводить меня через Сечь, узнав, кто я таков на самом деле. Сам я торопился из дальнего конца страны, получив известия о гибели моего отца и ожидавшем меня наследстве. Ничего я не знаю из того, что тебе нужно узнать, воевода.

— Прикажите позвать Полугривенника, ваша милость, — вполголоса посоветовал все тот же предатель, заглядывая в лицо разозленному воеводе. — Ихние комесы издревле славятся не столько рыжими шевелюрами, сколько бычьим упрямством. Не обойдетесь без палача, точно вам говорю.

— Еще раз вмешаешься в мой разговор, песья морда, сам к палачу пойдешь, — даже не взглянув на своего непрошенного советчика, Сигирд еще раз смерил взглядом глядевшего на него Казимира. — Думаю, ты говоришь правду, — внезапно произнес он, поднимаясь и возвращаясь за стол. — Далеко же тебя носило, твоя милость, если надумал к Русте самолично заявляться. Тебе же лучше, комес. Умрешь безвинным, — воевода кивнул стоящим у выхода воинам. — На место его, привязать накрепко. Девицу к Полугривеннику. Пусть говорит, о чем только вспомнит. Наутро — на кол обоих, — бесцветные глаза сошли с Казимира и обратились к бумагам. — А перед тем объявить, что поймали Златоустовых лазутчиков. Смерть врага вдохновляет воинов. Пусть сдохнут с пользой.

* * *

Со Сколопендрой Казимир все-таки успел свидеться. К возвращению комеса, разбойница уже сидела сама, правда немного склонившись набок, словно мешало ей что-то. Пока привязывали его рядом, Казимир молчал, глядя в землю. Стражники его не трогали, даже грубости, присущей на войне, не проявили.

— Чей-та он тебя не приласкал? — выдавила из себя ухмылку Сколопендра, приоткрывая глаза. — Морду твою благородную портить не решилси? Меня-та вишь, как изукрасил.

Казимир уперся затылком в обструганное дерево, горящей кожей впитывая тепло.

— Еще успеет, — он попытался приобернуть голову, чтобы видеть дышавшую рывками Калю. — Сигирд казнит нас на рассвете. А тебя палачу велел отдать. Сейчас. Я...

Сколопендра хрипло рассмеялась, задохнулась, и зайдясь кашлем, долго хрипела и отплевывалась. Потом затихла, так что комес окликнул её снова.

— Жива?

— Што мне станется, — хмыкнула разбойница, передергивая плечами. — Горло токмо печет. Чай, ишшо повоюю, ежели ноги-руки оставлять. Слушай меня, шляхтич, — торопливо зашептала Каля, — Сигирд энтот командует "Мертвыми Головами". Ну, навроде "Скутигеры" Златоустовой, токмо энто боевая кавалерия, таранная. Коняшек ихних видал? А войско? Много чего я об них слыхала, теперя вот довелось свидеться вживую. Лютые они, шибко лютые. Лучшая Хейнрикова хоругвь. Я так думаю, — дергая затекшими руками, продолжила Каля, — паскудники енти через Сечь прошли — иначь откуда бы им появиться позади нашенских хоругвей? Зергина, старого кобеля, работа! Чем хошь поклянусь! Видал его псов серед тутошних?

— Видал, — поморщился Казимир, обводя глазами занимавшихся лагерем воинов. — Есть его люди здесь. Один из них меня узнал и выдал Сигирду.

— Выдал? — с интересом переспросила Каля, тоже попытавшись дернуться, чтоб взглянуть в лицо Казимиру. — И што?

— Сволочь он, — с чувством пожаловался комес, с тревогой всматриваясь в показавшегося среди шатров грузного мужика в переднике. И, хотя мужик был еще далеко, рыцарь отчего-то знал — направлялся он прямо к ним. — Коли вызнал, что я — дворянин, обязан был присудить мне смерть от меча. Как казнят благородных. А он...

— Чей, вздернуть пообещалси?

— Хуже, — Казимир покосился на кусавшую губы Калю. — Ты про Зергина говорила.

— Говорила, — Каля прикрыла глаза, гулко сглатывая. — Соседушко твой как есть продалси Хейнрику, вот чта. Землицы захотел, да богатств твоих, а мож, не токма твоих. Не знаю, че ему пообещали, а ток Мечник не из тех, кто будет отказываться. Владения-то небольшие, с Выжигскими ежели сравнивать, а глазки завидущщые. Видать, оттого и торопился от батюшки твоего отделаться, да от наследников. Землишки захапать. А уж оттедова, открывая вражинам проход, только успевай обозы да пехтуру гнать на короля нашего Златоуста. Мож и того... кинжал в спину али яд подсыплет Болеславу нашему как срок придет — и в самый, момент, слышь, подходящий. Н-даа, — сплевывая сгустившуюся во рту кровь, вздохнула Каля. — Энтак Сигирд ударит нашим сзади, впереди будут войска Хейнрика... Плохо дело, — повторила она, шумно втягивая воздух, — зажмут короля промеж молотом и наковальней. И предупредить его некому.

Казимир смежил веки. Описанная Калей картина нападения на Златоустовы войска развернулась перед ним, точно большое, яркое полотнище. Хрипели раненые, орали, убивая, их обезумевшие в боевой ярости товарищи. Мечи сталкивались, выбивая искры. Лилась кровь, пропитывая землю. Визжали, бились кони, алея распоротым пиками брюхом. И сияло солнце, и горели звезды над битвой, что длилась с утра и до ночи.

— Шляхтич? — Прошелестела Сколопендра, тоже глядя мужика, что был уже рядом. — Бежать надо. Хотя б одному. Ты не к нам ли идешь, мил человек? — Приподнимаясь, насколько пускали стянутые за спиной руки, заулыбалась Сколопендра.

Полугривенник нагнулся, перерезал веревки на кистях девушки, легко, точно пушинку, вздернул её на ноги, намотал косу на кулак, и потянул за собой.

Последнее, что увидел Казимир — Сколопендра улыбалась. Ему. Ободряюще, ласково, как ни разу до того.

* * *

... Потом она уже не могла ни смеяться, ни даже говорить. В корчащемся, хрипящем существе, ввернувшемся после наступления сумерек, Казимир с ужасом узнал Сколопендру. Стражники даже веревок как следует не затянули на ободранных в мясо кистях. Стянули локти, да привалили спиной к Казимиру, отводя глаза.

— Воды ей дайте, — сильнее прежнего пытаясь обернуться к ней, попросил комес. — Зверье вы, что ли?

Пока молодой стражник бегал за ковшом, пока лил воду на бесчувственную Сколопендру, сотню мыслей успел передумать Казимир.

— Утром не очнется — пробудят, — обронил охранник постарше, поправляя девушке голову. — Но это к лучшему. Может, умрет, утра не дожидаясь. А коли так, тебе, милсдарь, придется принять муку за двоих. Наши-то до таких зрелищ охочи, а Полугривенник работу свою знает, — он кивнул на бессознательную Калю.

Казимир выругался.

— Тише, — грубовато бросил пожилой, глядя на пленника. — Молись лучша богам своим, рыцарь, коли есть они у тебя.

Казимир смолчал. Все его мысли были об истерзанной девушке, плечо которой он чувствовал своей спиной. На Кале не было живого места. За несколько часов, что прошли с момента, когда ее прикрутили к столбу и до наступления темноты она так и не пошевелилась. Рыцарь не знал, радоваться этому или нет. Слова стражника о легкой смерти не шли у него из головы. Быть может, боги смилостивятся, отпустят без муки хотя бы ее?

Каля. И снова эта лесная девка. Что-то в его груди отзывалось, не так как раньше, стоило Казимиру подумать об разбойной полудиаде. Словно в ее лице он обрел давно потерянную... сестру? Друга? И хоть чувство к ней не было любовным томленьем, сродни тому, что он некогда испытывал к леди Беате, Казимир знал одно — мужчине, обладающему женщиной, которая с улыбкой идет на пытку — стоит позавидовать.

Было еще кое-что, не дававшее ему покоя. Четвертый нож, из тех, что он носил в совсем уж нескромных местах, все еще был при нем. Латники Сигирда оказались на порядок стыдливее стражей королевны Славяны, и не стали ощупывать внутренние части его бедер. Лихор, друг старый, был прав — там очень редко ищут оружие, и еще реже — у мужчин. Но боги, как бы ему добраться до этого ножа?

Занятый своими мыслями Казимир не сразу обратил внимание на странный звук. Лишь когда звук повторился, он вскинулся, едва сумев подавить радостный возглас — то оживала Каля. Дважды уже она звала его, и комес торопливо откликнулся, как и она, едва шевеля губами.

— Хоть кто из сторожей наблюдает за нами?

Казимир повертел головой.

— Двое спят, один повернут задом. Да только толку с того...

— Сможешь подняться на ноги?

Шепот девушки был хриплым, прерывистым. Шляхтич страшился думать о том, чем стало ее лицо.

— Толку с того? До верха все равно не достану. Да и заметят, вон, шастают как...

Каля словно подавилась воздухом. Долгое время прошло, пока она заговорила вновь.

— Встань мне на плечо, — почти простонала она едва слышно. — И достанешь до верха. А там ужо сам... справишься.

— На плечо встать? Да ты в уме ли? — Казимир нашел липкие от крови пальцы девушки и легонько сжал их. — Тебя тронуть — и то боязно. Боги, почему они выбрали не меня?

— Шляхтич! — теперь в свистящем шепоте Сколопендры чуялась изрядная ярость. Стоящий к ним спиной воин вздохнул и оперся на копье. — Утро уж скоро. Знаешь?

Казимир дернул щекой — для себя, потому как Каля все равно того не видала.

— Вижу.

— Ну и думай — кому из нас на этом колу сидеть?

Казимир задрал голову в темноту, бросая взгляд на тупое навершье.

— Никому, — поджимая ноги и твердо опираясь на них, решил он. — Слишком толсто дерево, ни в кого из нас не войдет. Разве что не поленятся вырубить да вкопать потоньше...

— Не поленятся! — бросила шпионка уж в колено поднявшемуся на ноги Казимиру. Не отрывая взгляда от спины не спавшего стража, и не забывая зыркать по сторонам, шляхтич до боли задрал стянутые за спиной руки, но до верха кола все равно не доставал.

— Да быстрее ты, комес! На плечи мне вставай!

Еще раз оглядевшись вокруг, Казимир решился. Сколопендра под его подошвой болезненно вздохнула, точно из последних сил сдержавшись, чтобы не кричать. До хруста в спине шляхтич вывернул локти и — помогли боги, не иначе, — стянутые кисти достали до верха вкопанной деревины. Снявшись с кола, Казимир быстро присел обратно, в то же положение, на случай, если услышавшему подозрительную возню охраннику захотелось бы обернуться.

Воин действительно обернулся, но смотрел он мимо них, в черноту. Убедившись, что никого поблизости не было, развязал походный мешок и вытащил свое одеяло. Спустя некоторое время, он уже дремал, завернувшись в одеяло, и привалившись спиной к свежему пеньку.

Казимир неслышно поднялся. Его руки по-прежнему были связаны за спиной, но теперь ничего не стесняло его движений. Медленно, преодолевая сопротивление одеревеневшего тела и его возмущенную боль, он поднял связанные позади руки и вывернул их вперед. Замер, пережидая вопли натянутых жил, и взялся за шнуровку на внутренней стороне бедра.

На их счастье, лагерь уж давно спал. Когда-никогда одинокий воин выползал из шатра или из-под одеяла, чтобы сходить "до ветру", но мимо них не ходили. Перепиливая ножом веревки на запястьях Кали, Казимир напрасно оглядывался в темноту. Их последний охранник заснул раньше, чем присел под своим одеялом. Лишь часовые бдели в нужных местах, и зорко. Но в центр лагеря никто не смотрел. Взоры их были обращены к темневшему вокруг лесу.

Избавившись от веревок, Казимир в растерянности разглядывал изломанное тело девушки. Идти она не могла, это было ясно и дураку. И никто бы не смог на ее месте. Добро бы у нее оставались целыми кости, в чем он сильно сомневался.

— Ну что мне с тобой делать, Каля?

— Бросить здесь! — свирепо простонала Сколопендра, отворачиваясь.

Она так и не переменила позы, даже когда перепиленная веревка упала на землю.

Казимир еще раз оглянулся. Потом перевел взгляд на Калю. Девушка лежала, отвернувшись и прикрыв глаза. То ли стыдилась своей немощи, то ли была за что-то зла на самого комеса. А то и все вместе.

— Ты что это удумал? — зашептала она миг спустя, когда решившийся Казимир поднял ее отяжелевшее тело на руки и, пригибаясь, перебежал под тень ближайшего шатра. — Шляхтич, ить я ж сейчас... орать начну, как резаная! Отпусти, тебе говорю!

— Потерпишь, — пробухтел Казимир, утирая пот о железо своего ворота. — Вместе вышли, вместе и придем, так что ли ты говорила? И молчи теперь. Мне, чай, и больнее бывало.

Сколопендра умолкла, переводя дух. Мимо прошли двое караульных. Комес, пятясь задом, отступил за шатер. Каля, вжавшись в его плечо, что было сил грызла истерзанную руку.

— Не знаю, как через весь лагерь проберемся, — перебегая от шатра к шатру, и чудом избегая столкновений с их обитателями, пробормотал Казимир, беспокойно озираясь. — Чуть не заметили нас только что. Да и без коней... недалеко уйдем. На плечи-то тебя не посадишь. А я... того... уже устал малясь.

Каля оторвалась от изгрызенных костяшек пальцев. На их пути горело несколько костров, у которых сидело двое или трое воинов. Пройти мимо них было нельзя, разве что в обход.

— А, курва мать!

Казимир шагнул было в сторону от освещенного пространства, когда пальцы шпионки сжали его локоть.

— Погодь, комес, — задыхаясь, точно не она у него, а шляхтич сидел у нее на руках, проговорила Каля. — Смотри, что у того, крайнего, у пояса прицеплено. Не рожок ли тревожный?

— Он самый и есть, — сощурившись, подтвердил Казимир, впервые за долгое время взглянув на девушку весело. Но тут же отвел глаза. — Сиди здесь, я сейчас вернусь.

Усадив Калю в тени очередного шатра, комес в мгновение ока скрылся из виду. По всем его повадкам было ясно, что долгое время Казимир изучал далеко не благородные рыцарские науки. Скорее, ухватки искателя приключений с большой дороги, у которого долгое время был весьма и весьма ловкий наставник.

Прошло уже довольно много времени. Небо на востоке медленно серело. Каля извелась в ожидании, мысленно вспомнив вслед словно в воду канувшему комесу все мыслимые и немыслимые ругательства. Более всего девушку мучило то, что сама она не могла отправиться на его поиски. При любом движении свирепая боль, словно тупыми клыками пережевывавшая ее тело, становилась ослепляющей. Ну, где этот благороднорожденный паскудник? Ведь еще немного, и...