Время выбора

— Об этом давай забудем, и о порубе тоже. Помнить будем, начиная с того, как ты бился у ворот киевских. А служба будет тяжкая. Сразу согласия спрашивать не буду, подумай денек-другой. Если откажешься, корить тебя никто не станет, вернешься домой, и будешь жить, как жил. Нужен нам с князем в Константинополе соглядатай. Что бы знать нам, что там происходит, и что против Руси и иных стран замышляется. Сам понимаешь, зная это и к войне можно вовремя готовым быть, а значит и людей русских в той войне меньше потерять, и союзникам помочь, и врагам навредить. Дружок твой, Бразд, сейчас там. В долю с ним в торговле войдешь, для того серебра, злата и товара самого лучшего в достатке у тебя будет. Владимиром ты обижен, и что ты на службе княжеской никому в голову не придет. Он недавно вернулся, и вскоре многих, и тебя среди них, в изгнание отправит. И здесь на тебя никто ничего не подумает лишнего.

Если согласишься, то тому, как и что делать надо будет, тебя в дороге мой человек, который с вами пойдет, научит. И последнее, в изгнание тебе придется только с женой идти, Сладжа здесь останется. Не в заложниках, не думай, нужно, что бы было тебе, кому письма писать, и от кого получать. Остаться ей здесь есть с кем, если ты согласишься, они оба будут считать, что в Светлый Ирий до срока попали. А что не ровня он тебе, о том не беспокойся. Владимир решил его княжеским размыслом назначить, и в боярское достоинство ввести. Мало того, что парень всем хорош, еще и голова у него светлая.

Теперь я все сказал, а ты думай о сем. Пока вернешься в поруб, а послезавтра стражнику, что снедь вам приносет скажешь только, да или нет. Если нет, на другой день домой пойдешь, а если да, то придется еще там побыть, пока вас изгнанье отправлять не станут.

Глава 12

В эти дни любые разговоры киевлян заканчивались жарким обсуждение подробностей казни заговорщиков. Некоторых обескуражила проявленная князем решительность, другие считали, что поступать иначе с изменниками нельзя, а третьи корили Владимира за то, что многие, заслуживающие казни, отделались всего лишь изгнанием.

После долгих споров Владимир и его ближники выделили из заговорщиков тех, чьи вины кроме как смертью искуплены быть не могли. Таких вышло семнадцать. После того, как князь на вечевой площади объявил приговор, их отвели на берег Днепра, рядом с которым на воде качался плот с виселицами. Приговоренных прилюдно повесили, и плот отправился вниз по течению, в назидание другим.

Бажан для себя решил, что князь всегда знает, как правильней поступать, и после об этих делах не задумывался. Да и не хотелось ему думать об этом. Хотелось думать о Сладже, которую он не видел полгода. Но навестить ее, зная, как отнесется к этому ее отец, не хватало решимости, особенно после того, как он узнал, что Ставр посажен в поруб. Получилось бы, что он как тать пытается залезть в дом, когда хозяина в нем нет. Поэтому он всеми силами гнал мысли о любимой, стараясь забыться в работе.

Вот здесь, надо сказать, все было по-другому. После того, как в прошлом году он измыслил и сотворил свой самострел, князь, видно, его заприметил. Потому что зимой, здесь в Киеве, несколько раз призывал к себе и рассказывал о читаной им в книгах чудо-праще, могущей метать вдаль тяжелые камни. Даже и начертал ее на бересте, но сказал, что как все устроено внутри ему неведомо. После того отослал парня к Зорецу, сказав, что тот обещал поведать ему некие знания волхвов.

Князь видно крепко попросил волхва, и тот все время, пока Бажан был в Киеве, обучал его дивной цифири, после чего дал несколько свитков, сказав, что в них мудрость востока и запада, собранная волхвами, которые прибавили к ней много своего. С этими свитками Бажан разбирался уже сам, не переставая удивляться, сколь просты и разумны придумки Архимеда, Пифагора, Аль-Хорезми и неведомых волхвов. Сказать, что это помогло ему делать метательную машину, значит не сказать ничего, хотя помучаться все равно пришлось изрядно.

Братья, конечно, ворчали, что младший совсем забросил работу в кузне, но тут выручил боярин Будило. Он передал Бажану от князя серебра в достатке для того, чтобы, и ладить машину, и не быть нахлебником. После этого они еще и во всем ему помогали, правда, без ворчания все равно не обошлось. Теперь младшего пеняли за то, что дело идет медленно, и что князь не на то давал серебро, что бы он бездельничал.

Зато, когда Владимир приехал в Новгород, машина у Бажана была готова. Круглый камень в два пуда она метала почти на полпоприща, а в шесть пудов на сто саженей. После того, как Бажан показал князю, как она работает, тот еще раз внимательно все осмотрел, вполголоса обозвал ее настоящей требухой* и велел собираться с ним в Киев.

Сейчас Бажан возвращался на постоялый двор от Елеца, который дал ему еще один свиток, сказав, что в нем рассуждения про углы, и парню край, как не терпелось почитать эти рассуждения. Еще волхв велел ему быть завтра поутру, сразу после трапезы, у князя. При входе на двор он столкнулся с хозяином. Тот оглядел его и спросил.

— Ты что ли Бажан будешь? Точно ты, а я как раз шел сказать привратнику, что бы он, как придешь, тебя ко мне послал. Ну, коли так, держи, — он подал берестяную трубочку, — Всего ничего, как мальчишечка какой-то, принес.

Бажан развернул бересту, быстро пробежал глазами по начертанному, и бросился его обнимать.

— Ты чего паря, — оторопело отбивался мужик, — Напрочь што ли ума лишился? Я вроде тебе попуста** за постой не делал.

— Да ты сам не знаешь, что ты мне только что дал! — едва не крича от восторга, молодой кузнец выпустил, наконец, хозяина из железного захвата.

— Как же, не знаю! — ехидно заулыбался тот, — Такие как ты эдак вот голову теряют, только когда весточку от зазнобы получат. Иди уж, — вздохнул он , глядя на уходящего влюбленного, и тихо сказал, — Эх молодость, молодость!

У себя в горнице Бажан перечитал записку раз десять, но в ней ничего не менялось. Сладжа приглашала его сегодня к себе домой, вечерять.

Позавчера сидельцев, коим князь приговорил баницию, отпустили из поруба и велели не позже, чем через седмицу уехать из Киева. Стало быть, Ставр теперь дома и должен собираться в дальнюю дорогу. Дело это хлопотное и лишнего времени у него быть не может. Видно Сладжа упросила отца, и тот позволил ей попрощаться с любимым.

Два часа до той поры, когда нужно выходить показались целым днем. Не привлекал даже заветный свиток, который так хотелось начать читать полчаса назад. Тень на гномоне, сделанном еще в Новгороде, ползла к заветной отметке медленней улитки. Так и не дождавшись урочного времени счастливый влюбленный, чуть ли ни бегом, выскочил из горницы. На улице, все же перешел на степенный шаг, чтобы не прийти слишком уж рано, да и не мальчик чай вприпрыжку носится! К теперешнему жилью Сладжи на Подоле подошел как раз вовремя. Привратника видно предупредили, и тот, молча, провел его в дом.

Семья сидела за столом, но вечерять еще не начинали. Откуда-то, видно с кухни, слышался звон посуды, и пахло пирогами. Когда он появился в дверях, Ставр поднялся и хмуро произнес: " Здрав будь, кузнец". Женщины остались сидеть, но, если Сладжа не поднимала глаз от расшитой скатерти, то Весна с интересом его разглядывала. Низко поклонившись и, в ответ приветствовав хозяев Бажан, не зная, что делать и говорить дальше, молча стоял на пороге. Ставр, так же хмуро, проговорил.

— Не стой столбом, проходи, садись за стол, — и, немного подождав, продолжил, — Не такого сватовства хотел я для своей дочери. Мечталось, что будет, как у нас с Весной, полный дом гостей, застолье, шумные здравницы! А выходит так, что жених даже и не знает, зачем к невесте в дом пришел. Что глядишь на меня, как баран на новые ворота, говори, что любишь ее, что в жены просишь!

— Да, я...я, же...да, коли так...я, же... то больше жизни! — от неожиданности парень даже заикаться начал, потом немного справился с собой и, растерянно, молвил, — Только все равно ничего не понимаю. После слов твоих, зимой сказанных, и помыслить не мог со сватовством прийти. Как шел сюда, думал, что ты дозволяешь мне со Сладжей напоследок повидаться, за что благодарить тебя от души хотел. А так-то! — он встал, поклонился Ставру и Весне и сказал по покону, — Прошу вас, отца и матерь красной девицы, дозволить мне взять в жены дочерь вашу, Сладжу, дыбы продолжался род, и не пустела земля. Светлыми Богами клянусь беречь ее и жить с ней в любви и согласии, — закончив говорить, смутившись, сел, и по примеру Сладжи стал рассматривать скатерть.

— А, что ты, красна девица, — Ставр вроде немного отмяк, и обратился к дочери уже с улыбкой, — согласна ли ты взять в мужья этого доброго молодца?

— Согласна, — почти прошептала та в ответ.

— Вот и ладно! Хозяйка, скажи, чтобы несли уже на стол, да и кувшинчик вина тоже можно. Так вот, кузнец, что, как, да почему рассказывать долго, но решили мы с Весной в Константинополь вдвоем идти. Что у нас там получится никому не ведомо, по всякому может сложиться, но Сладжа, если без нас останется, там одна пропадет. Здесь же ты ей опорой должен быть. Знаю я, что парень ты не промах, у Владимира на примете, и думается, что не придется моей дочери быть кузнечихой. В каждом роду кто-то первым был, так ты уж постарайся таким вот первым стать. Детей же ваших худородством никто попрекнуть не посмеет, то моих предков заслуга. Не морщись, потом сам увидишь, как это для них важно будет. Елец мне сказывал, что назавтра тебя князь звал, и, что он тоже там будет, а после сюда с тобой придет и обряд исполнит.

Все время, пока сидели за столом, Бажан вроде бы внимательно слушал, что говорили Ставр и Весна, и даже обстоятельно им отвечал, но все это, как во сне. Наяву он видел только Сладжу, и весь вечер они с ней вели свой молчаливый разговор.

Уходил он уже затемно, унося в себе умиротворенность, ожидание и надежду.

* * *

Вернувшись из трапезной и не застав у дверей княжеской горницы Бажана, Владимир удивился и немного рассердился.

— Дожились, — раздраженно сказал он пришедшему с ним Елецу, — князю теперь приходится кузнеца ждать.

— Зря ты так, — озабоченно ответил волхв, — не похоже это на него. Как бы, не захворал не ко времени! Пошли гридня узнать, в чем дело.

Посыльный ушел надолго, и вернулся с известием, что кузнеца со вчерашнего дня никто на постоялом дворе не видел.

— Тебя где носило, Згар, — взъярился на него князь, — бегом назад, может, кто там знает, когда и куда он ушел!

— Не гневайся, княже, не успел тебе сразу сказать, потому и ходил долго, что все проведал. Хозяин сказал, что ему днем для кузнеца бересту принесли, и он ее из любопытства прочитал, прежде чем отдать. В бересте же Сладжа звала Бажана к себе в дом вечерять.

— Значит, он вчера у Ставра был. Тогда немедля к боярину, и веди его сюда, где живет, тебе сотник скажет.

— Был я уже там. У нас всякий дружинник про любовь боярышни и кузнеца наслышан, и где живет она — всем известно. Боярина Ставра дома застал, и жену его, и Сладжу тоже. Был у них вчера Бажан, говорили много, вечеряли. Сказывали, что ушел, как стемнело, а сегодня ждут вместе с волхвом, свадебный обряд ладить.

— И здесь успел, молодец! Слушай меня, сейчас найдешь всех стражников, что вчера вечером на воротах стояли, всех, до единого, и отведешь их на подворье, где заговорщикам дознание делали. Скажешь, что я велел доподлинно узнать, кто и кого вчера, как стемнело, из города выпускал. Что у них было, и в какую сторону пошли. И чтобы борзо

* * *

все делали, одна нога здесь, а другая, уже там. И пусть, на всякий случай, кузнеца в городе поищут, мало ли что. Все, иди немедля.

— Пойду, пожалуй, и я, — сказал Елец, когда гридень ушел, — сам присмотрю за тем, как мои ребята в тихом домике..., — увидев удивленный взгляд Владимира, объяснил, — то подворье, о котором мы с Зорецом тебе рассказывал, киевляне уже так и назвали. Так вот пойду, присмотрю, как там со стражниками управляться будут. Чует мое сердце, что-то не чисто в этом деле.

— Иди, конечно, только передай, что я велел найти Добрыню, Гюряту, ярла Оттара, и хана Тургая. Что бы, когда ты чего нового узнаешь, они здесь вместе с тобой были.

Когда волхв ушел, Владимир попытался внимательно разобраться с лежащими на столе пергаментами, где он записывал свои мысли о том, что должен приговорить Большой Совет, на который уже приехали выборные от трех княжеств, и только новгородцы еще не подоспели. То ли, как всегда, никак не могли договориться между собой, то ли задержались в дороге, все-таки, не ближний свет. Главным было понять, что Совет может приговорить прямо сейчас, а что придется оставить на потом, когда выборных удастся немного приручить. Но мысли разбегались. Оставив это занятие, он подошел к окну, и стоял, думая то об одном, то о другом, в ожидании вестей от Елеца.

Наконец, за дверью послышался шум голосов, и князь вернулся к своему месту во главе стола. Когда все расселись, первым говорить стал Елец.

— Разобрались, княже, мои люди, что и как произошло. Вчера после полуночи через торговые ворота ушли четверо печенегов. Ушли верхами, с вьючными и заводными конями, в сторону степи. Вьюков было несколько, и все большие. Стражу на воротах подкупили, заплатили более, чем щедро. Уличенные моими волхвами во лжи стражники на дыбе все рассказали. Думать, князь, нечего, надо слать погоню.

— Владимир вперил взгляд в белого, как молоко кобылицы, Тургая, пытавшегося начать говорить.

— Молчи, говорить ты прежде будешь с Елецем, — и обернувшись к тому попросил, — Знаю, что тебе этим заниматься не по чину, но время дорого. Выйди с ним, и проверь на лживость. Без этого нельзя решать, что делать, — и потом добавил, — И Оттара тоже проверь. Не противься, ярл, обидеть тебя не хочу, но я сейчас, кроме своих новгородцев, никому не доверяю.

Когда за вышедшими закрылась дверь, Владимир обратил свой гнев на Гюряту.

— Что скажешь, дружинный воевода? У нас на воротах зачем стража стоит, с купцов серебро трясти, или порядок соблюдать? Ты что, нарочно туда набирал таких, что за деньги мать родную продадут? Или они с тобой делятся? При чужих, не стал говорить, а придется тебе, боярин, с волхвами побеседовать, и худо тебе будет, если так. Позорить перед людьми не буду, но из воевод в сотники пойдешь. И тебе, Добрыня, это в укор. Гюрята и вся дружина киевская под тобой ходят, а тут, глядишь, и меня украдут, а никто не почешется. Тебя что, тоже к волхвам на проверку отправить?

Что бы еще сказал князь своим воеводам неизвестно, не ровен час, в гневе мог и похуже что сделать, но вернулся Елец, и Владимир заставил себя успокоиться.

— Не лгут, — коротко сказал волхв, войдя в горницу, — давай, думать какую погоню будем снаряжать.

— Не лгут, говоришь, это хорошо! Это нас радует, но не расслабляет. Что же мне теперь, к каждому стражнику, к каждому кто ни есть в Киеве по волхву приставлять? Впрочем, об этом после подумаем, а сейчас сделаем так. Добрыня, поднимай новгородцев, пусть перекроют все улица и проулки вокруг подворий, где печенеги и киевские дружинники стоят, и вокруг длинного дома хирдманов.