Птица над городом

Тем временем Жарова наконец-то выпроводила Людмилу и вопросительно взглянула на меня.

— Здравствуйте еще раз, — сказала я, — я из 'ИГ', это я вам звонила. Катя Потоцкая работает в моем отделе, мне очень понравился ее материал про вас. Вот, посмотрите, пожалуйста.

Жарова приняла у меня фальшивую корректуру и с любезным выражением лица в нее вчиталась. Я надеялась, что ей понравится: ехидный пиар лучше, чем никакого, а то, что в материале не говорится о взаправдашнем превращении девочки в кошку, даже и к лучшему для нее, Жаровой. Великоватая могла бы получиться сенсация для ее маленького бизнеса.

А в сущности, и неважно, понравится ей или нет. Кончилась ваша развлекуха, барышни.

Девчонки вышли из зала, Настя вопросительно взглянула на Татьяну. (Надо же, как спелись, это к вопросу о сотрудничестве и взаимопонимании между оборотнями и нормалами...) Я деловито копалась в рюкзачке, отвернувшись в сторону.

— Иди, Настюсик, я щас, — сказала Жарова. Настя кивнула и посыпалась вниз по лестнице вслед за подружками. Похоже, меня она не узнала. Да еще бы: мама приятельницы младшего брата, подумаешь, важная персона... И пусть идет с миром. Время для воспитательных бесед у нас еще будет.

Жарова наговорила мне милых слов, я — ей. Я разрешила ей оставить у себя корректуру, она попросила поставить ее в известность, когда выйдет номер. Она осталась запирать зал, я вышла и обернулась.

Настя вышла с другими девчонками, на углу распрощалась с ними, сделала кружок и вернулась к воротам. Уселась на бордюр под желтым кленом, достала телефончик.

Жарова от подъезда пошла к забору, где были припаркованы новые 'жигули' цвета 'мокрый асфальт'. 'Иди, Настюсик, я щас' — ага, значит, Настюсик живет у старшей подруги. Вот почему ее никто не мог найти.

Как может птица задержать автомобиль? Десятком разных способов. Но чаще всего мы применяем самый простой.

Само собой, в человеческом Облике я как сотрудник солидного издания, стильная женщина и мать гимназистки никогда бы не позволила себе такой выходки. Но когда ты птица, многое меряется иной меркой. Я села на крышу 'жигулей', честно издала предупреждающий крик и свесила хвост над лобовым стеклом...

— Эй, эй, брысь! Кыш! — завопила Жарова. Я послушно взлетела.

— О черт... — жалобно произнесла тренерша, чем выдала свое недавнее пребывание в московском деловом мире: бизнес-уимен у нас обычно выражаются покрепче. Порылась в бардачке, вынула гигиенические салфетки, пачку бумажных носовых платков и задумалась. Отлично: минут пять у меня есть, а то и все десять. Я сделала вираж и полетела к воротам, на клен.

Серый тротуар подо мной был испятнан лимонно-желтыми листьями. Покачиваясь на ветке, я разглядывала сверху непутевую дочку Матвеевых: белый пробор на черном затылке, серый ворот ветровки, вышитые стразами цветы на голубых джинсовых коленках, потертые тапочки серебряной кожи.

В принципе, ничего удивительного во всей этой истории не было. Не для оборотней. Мегаполисы конца тысячелетия — такие специальные места, где дети нормальных людей взрослеют поздно, если взрослеют вообще. В типичном случае подростковый бунт у них плавно переходит в кризис среднего возраста, и для мамы с папой тридцатипятилетнее чадо все еще остается 'нашим мальчиком' или 'бедной девочкой'. И если вдруг дитятко проявляет желание самостоятельно заработать много денег, родители ударяются в панику: не иначе как ребенка заманили в свои сети наркодилеры! Зачем бы еще ему деньги: на еду-одежду вроде бы хватает, машина есть, на свадьбу и внуков мы всегда подкинем...

Наши дети не такие. Оборотень взрослеет рано, и в двадцать первом веке — как в древние времена. Мы бы и рады оберечь их, продлить время опеки и обучения — но как оберечь, когда самую страшную опасность наш ребенок носит в себе самом? А того, кто научился справляться с этим, под крыло уже не спрячешь. Ни в какой ситуации. Жизнь свою он будет строить сам, начиная годиков с шестнадцати. Есть проблема — решит ее. Нужны деньги — заработает...

Но не таким же способом, елы-палы!

Я спикировала на дорожку, прямо перед ней, и обернулась. Так резко и ярко, как сумела. Девчонка пискнула и шарахнулась.

— Здравствуй, Настя, — сказала я ласково. — Я мама Маши Афанасьевой, может, помнишь. У тебя совесть есть?

— А что такого? — огрызнулась Настя, моргая черными глазищами. — Вам-то какое дело?

— Никакого, — согласилась я. — Вся Москва тебя ищет, матери с сердцем плохо, а ты тут развлекаешься.

— Я не развлекаюсь! Я работаю.

— Твоя работа, Насть, упоминается в уголовном кодексе. В статье сто пятьдесят девять, если я ничего не путаю — 'Мошенничество, совершенное группой лиц по предварительному сговору'.

— Агащаззз! — опять огрызнулась девица. — Нормалы в нас не верят, какое вообще мошенничество? Просто шутка.

М-да, нетрудно догадаться, с чьего голоса поем. Старшая подруга научила.

— Настя, — проникновенно сказала я. — Для тебя новость, что в милиции работают не одни нормалы?

— А... ну и что?

— Да ничего. Ты же не считаешь, что законы писаны исключительно для нормалов? Думаешь, ты такой великий оборотень, что на тебя и управы нет?

— Так вы из милиции, что ли?

— Я журналист, но это к делу не относится. — Я вытащила из кармана визитницу, вынула одну карточку и протянула Насте. — Держи. Чем быстрее ты сама объявишься дома, тем меньше будет неприятностей у тебя и у Татьяны. Если боишься одна идти, позвонишь мне.

— Я никого не боюсь! Вот еще, бояться.

— А чего тогда сбежала?

— А потому что у меня своя жизнь! Нам деньги нужны, мы хотим квартиру выкупить, а потом может быть поздно. А они говорят — учись, но это смешно! Что я, со стипендии копить буду? Или Виктор один вкалывать будет, а я математику зубрить, да? Глупо!

Чувствовалось, что речь продумана давно и исполняется не впервые. Ах, дитятко, — кто ж тебе подсказал копить на квартиру по сто долларов с клиента?! Или все-таки не по сто?.. Десяток человек в группе, групп, допустим, три, а возможно, и больше, минус аренда зала и прочие накладные расходы...

— Я не знаю, кто такой Виктор, — сказала я (хотя чего тут знать, подумаешь, бином Ньютона: Виктор наверняка и есть корень проблемы). — Но убегать из дома — это последнее дело. Взрослые люди не бегают от родителей, взрослые люди договариваются с ними по-взрослому. А попадать под суд по обвинению в мошенничестве — вот это на самом деле глупо и смешно. Тогда никакую квартиру вы точно не выкупите. Ты подумай об этом, Насть. Прячь визитку, сейчас твоя подруга подойдет. Я бы на твоем месте не говорила ей ничего, а ушла потихоньку. Обижаться ей не придется: она с тобой поступила, мягко говоря, не совсем честно.

Взлетая, я успела увидеть, что Настя засунула мою визитку в кармашек у пояса джинсов. Хорошо: значит, Татьяне не покажет. По крайней мере, не сразу.

Я проследила Татьянины 'жигули' до их дома (всего-то в двух кварталах отсюда), посмотрела, в какой подъезд они вошли. А вот теперь можно и домой, к ребенку. Валере нужна Жарова — он ее получит.

Глава 13.

Хунта был великолепным таксидермистом. Штандартенфюрер, по словам Кристобаля Хозевича, — тоже. Но Кристобаль Хозевич успел раньше. Он любил успевать раньше — всегда и во всем.

А. и Б.Стругацкие.

Валерке я позвонила в тот же вечер, сразу, как уложила ребенка. Он обрадовался, тут же начал профессионально бомбардировать меня вопросами: что за центр здоровья, что за группа обучения оборотничеству, давно ли работает (выходило, аккурат с тех пор, как Настя ушла из дома — первое бесплатное занятие было в пятницу), какая из себя Жарова Татьяна Михайловна — рост и возраст, и вес, и адрес... Адрес с точностью до подъезда его вконец осчастливил. Но я его тут же и огорчила: созналась, что говорила с Настей и рекомендовала ей сдаться самой.

Трубка угрожающе умолкла секунд на десять, затем спросила совсем другим, шипящим голосом:

— Можешь объяснить, зачем ты это сделала?

— Чтобы дать девочке шанс.

— Шанс удрать от нас?

— Не поняла, с какой стати ей удирать? И куда, главное? Или она идет домой, или она, как дура, остается со своей Жаровой, и уж тогда ты берешь их обеих. Жаровой что светит?

— Третий вариант тебе в голову не приходит? — шипела разъяренная рысь. — Девочка все рассказывает Жаровой, и они скрываются вдвоем!

— А занятия как же?

— А никак. Свобода дороже. Лягут на дно, потом наберут новую группу. Может, в другом городе. (Я промолчала.) Фактически ты их предупредила. Я не понимаю, зачем?!

Ночью я спала плохо. А назавтра, часов в одиннадцать, Валеркин звонок сорвал меня с совещания. На этот раз меня приглашали не в кафе.

Валеркин кабинет обставлен без показной аскезы, какую можно увидеть в телесериалах о бравых операх. Никакой желто-фанерной мебели, никакого портрета Дзержинского над столом. (Портрет есть, но не Феликса Эдмундовича — тот, кто изображен на нем, широкой публике не известен.) На полу между дверью и креслом посетителя расстелена огромная, прямо-таки невероятного размера бурая шкура. Не спрашивайте, кем был при жизни хозяин шкуры и за какие заслуги Валерка, добрый и незлопамятный, как все рыси, украсил им свой офис. Меньше знаешь — крепче спишь.

В обширном кресле коричневой кожи Татьяна Жарова, растерявшая весь гламур, ненакрашенная и зареванная, казалась маленькой, как птичка на бегемоте. Меня она узнала не сразу. А когда узнала — охнула и прижала пальцы к губам.

— Вы знакомы с этой гражданкой? — суконным голосом спросил ее Валера.

— Это... Галина, я не помню фамилии, она журналистка, — с готовностью ответила Жарова. — Она вчера ко мне приходила, статью приносила... То есть... она, что ли...

— Итак, Жарова Татьяна Михайловна, — тем же тоном продолжал он, не отрывая глаз от бумаг перед ним, — постоянно проживает в поселке Ароматное Московской области (Жарова тихонько заскулила), работает в Москве преподавателем художественной гимнастики... согласно трудовой книжке... Когда вы в последний раз видели Анастасию Матвееву?

— Я же уже сказала! Настя вчера пошла в 'Копейку' за чаем и конфетками и не пришла! Двенадцать, час, нету! Звоню туда, сюда, на мобильник ей, нету! Я сама как раз собиралась к вам обращаться, и тут вы пришли!

— Надо же, какое совпадение, — задумчиво сказал Валерка. — Слабо верится, что собирались обращаться... Куда именно вы звонили, когда Матвеева не вернулась? Ее родителям?

— Н-нет... — Жарова вскинула глаза, в них блеснула надежда. — А она разве...

— К сожалению, нет, — ответил ей Валерка, глядя на меня. — Дома Матвеева не появлялась. Так кому вы звонили? Туда и сюда — это куда конкретно?

— Ну... Оле, нашему бухгалтеру. Потом Светлане, это Настина подруга, Настя ей звонила, ее телефон в исходящих отпечатался... А больше никому, она никуда не могла пойти. А на мобильнике 'абонент недоступен'...

— А Виктору вы звонили? — вмешалась я в ход дознания.

— Кто такой Виктор? — ледяным тоном спросил Валерка. Я кивнула на Жарову: отвечай, мол, тебя допрашивают, не меня. Жарова испуганно заморгала:

— Я не знаю... а, это Настин мальчик? Но он же в Питере живет?

Так, подумала я.

— Так, — сказал гражданин начальник. — Фамилия, адрес Виктора?

— Не знаю я! Вы думаете, что ли, она к нему уехала? Да она денег не взяла с собой почти нисколько, ни вещей...

Валерка глянул на меня, подняв бровь, я кивнула. Деньги, вещи... хи-хи. Девчонке из наших ничего не стоит уехать на ночной 'Авроре' зайцем. В смысле, котенком. Не выбросит же проводница из окошка хорошенькую черненькую кисоньку! А что, запросто. Перепугалась и кинулась к любимому.

М-да, а Валерка прав насчет меня. Нелестные эпитеты и характеристики я заслужила. Теперь ему связываться с питерским оборотневым отделом, искать этого Виктора неизвестно-как-его-там-дальше... вся история по новой, все то же самое, что с Жаровой. Ну, немного попроще: оборотней в Питере не больше, чем в Москве. Странно, что Виктор до сих пор не всплыл в процессе дознания. Если верить Насте, у них такая большая любовь, что аж квартирный вопрос стал безотлагательным, — и никто ничего про это не знал? Ни мама, ни подружки?.. Впрочем, подростки-котята бывают феноменально скрытными.

— Хорошо, если вспомните, сразу же сообщите мне. — Валерка нажал на кнопку диктофона, отключая запись. — Ну что, Татьяна Михайловна... я вам рекомендую оставаться в Москве, на той же квартире. То есть не то что бы рекомендую... просто оставайтесь там. Мошенническую деятельность, разумеется, придется свернуть...хотя так и так пришлось бы, без второй фигурантки... ну, будете учить людей чему-нибудь хорошему, светлому и доброму. Танцу живота, например. А если Настя появится на вашем горизонте, наберите один из этих номеров и точно следуйте инструкциям. Если вы сумеете нам помочь, думаю, доводить это дело до суда мы не станем. Вы меня поняли?

Жарова часто закивала.

— Тогда до свидания. Пропуск не забудьте.

Дверь за преподавательницей гимнастики закрылась. Валерка поднял голову и уставился на меня в упор...

— Лапа, ты дура, — сказал любимый человек.

— Без тебя знаю! — огрызнулась я. Продолжительная беседа с сотрудником МВД укреплению нервов не способствовала, тем более что моя личная совесть выступала в этом раунде целиком и полностью на Валеркиной стороне. — Спугнула девчонку. А теперь скажи мне что-нибудь хорошее.

— А я не это имею в виду, — безмятежно ответствовал Летчик Ли, усаживаясь рядом со мной. — С Настей ты все правильно сделала, молодец. Во-первых, нашла ее, убедилась, что она жива-здорова. Для ее родителей это самое важное. Во-вторых, узнала, что она поехала к своему молодому человеку, который в Питере. Никто про него не знал, тебе она сразу сказала.

— А может, она не к нему поехала?

— А куда еще? — парировал любимый. И эти люди еще рассуждают о женской логике... — Подумаешь, придется твоему оперу немного посуетиться, ничего страшного. Волка ноги кормят, или кто там он — рысь? — ну, значит, лапы. Найдет девчонку, никуда она не денется. А дура ты не поэтому.

— А почему я дура?

— Она еще спрашивает, — Летчик Ли поставил на столик два стакана и полез в бар за мартини. — Мне позвонила Наталья и рассказала, как ты зажигала на квартире у этого вашего... вервольфа.

— Та-ак.

Я мысленно занесла на Натальин счет еще и это. Подруга называется.

— Лап, ну ты что, с ума сошла? — проникновенно вопросил Летчик Ли, обнимая меня за плечи. — Я как представил все это... как ты к нему одна полезла... как он на тебя бросился... ох.

— Наталье-то откуда все это знать? — буркнула я. — Как полезла, как бросился... ее там не было.

— А почему, кстати, ее там не было?! Тебя послала, а сама...

— Потому что Наталья сорока, а я галка.

— И что?

— А у Ламберта квартира в центре Москвы.

— И? Думаешь, люди сильно удивились бы, если бы на Тверскую прилетела сорока?

— М-млекопитающее, — с чувством обозвалась я. — Зверь шерстяной. Жить меня учит, а простых вещей не знает. Ты когда-нибудь, хоть раз видел сороку в центре Москвы?