Книга привидений

Мистер Уотерспун благополучно удалился.

— Эй, — сказала Поппи, — интересно, а что вы приготовили для меня?

— Если вы соблаговолите пойти со мной, дорогая Поппи, я уверен, что вы останетесь довольны.

— Надеюсь, вы приготовили для меня нечто получше, чем для маленькой вдовушки. Впрочем, она получила по заслугам.

— Мы с вами отправимся на берег реки, — сказал Джозеф, — там у меня назначена на 8.33 встреча с еще одной... леди.

— Но объясните, почему нам придется тащиться туда; почему вы не назначили ей встречу здесь, как всем прочим?

— Потому что я не могу пригласить юную леди в свою холостяцкую квартиру.

— Это, конечно, делает вам честь. Но я-то нахожусь здесь.

— Да, это так, но... Вы пока что всего лишь вымышленный персонаж, в то время как она — реальный человек.

— Полагаю, мне лучше пойти с вами, — вмешалась леди Мейбл.

— Я так не думаю. Пусть ваша милость соизволит подождать нашего возвращения вот в этом кресле. Могу вас заверить, что после этого оно станет для меня священным. Идемте, Поппи.

— Я готова следовать за вами, — отвечала та.

На берегу Джозеф увидел бродящую мисс Винсент, вялую, шедшую не по прямой, а отклоняясь то вправо, то влево. Увидев его, она не ускорила шаг, а на лице ее не возникло даже слабой тени интереса.

— Итак, — обратился он к Поппи, — как она тебе?

— Она недурна, — ответила та. — Конечно, она очень мила, но совершенно лишена душевности.

— Вы можете это изменить.

— Приказывайте — я попробую.

Асфодель приблизилась. Слегка склонила голову в знак приветствия, но не протянула руки.

— Мисс Асфодель, — сказал Джозеф. — Это очень хорошо, что вы пришли.

— Вовсе нет. Сказать по правде, это от меня не зависело. У меня не осталось свободы выбора. Вы написали — приходите, вот я и пришла, потому что не могла поступить иначе. Увы, отсутствие воли лишает меня возможности сопротивляться.

— Тем не менее, мисс Винсент, надеюсь, с вами не случилось того, чего вы так сильно опасались?

— Что вы имеете в виду?

— Надеюсь, вы не попались в сети охотников за приданым?

— Нет. Никто не знает, что я потеряла самое себя — пока не знает. Внешне я еще напоминаю себя прежнюю, — но только чисто внешне, — а потому они думают, что я заболела чем-то вроде анемии.

Мистер Леверидж посмотрел в сторону.

— Итак, Поппи!

— Я готова!

Мистер Леверидж взмахнул рукой. Девушка, стоявшая перед ним, мгновенно волшебным образом преобразилась. Не осталось и следа вялости — она стояла прямо и твердо. В глазах полыхнули искорки, на щеках появился румянец, озорные складочки возникли возле губ.

— Я чувствую себя так, — произнесла она, — словно бы только что переродилась.

— О, я так рад, мисс Винсент.

— Интересно, что вы имели в виду? Вы рады? Тому, что я отличаюсь от той, что была раньше?

— Я вовсе не это имел в виду... Я имел в виду... Я имел в виду только то, что рад видеть вас прежней... Такой... Такой обаятельной...

— Благодарю вас, сэр! — Асфодель присела в шутливом реверансе и рассмеялась.

— Ах, мисс Винсент! Вы всегда казались мне идеалом женственности. Я готов был боготворить землю, по которой вы ступали.

— Что за вздор!

Он изумленно взглянул на нее. Забыв о том, что старое я Асфодели перешло в книгу, а в ее теле поселилась Поппи.

— Ладно, — сказала она, — это все, что вы хотели мне сказать?

— Все?.. Нет-нет, я мог бы сказать еще очень многое... Я попросил подать мне ужин к девяти...

— Ах, как глупы эти мужчины. Послушайте, этот год — високосный?

— Мне кажется, да.

— В таком случае, воспользовавшись этим обстоятельством, смею предложить вам мое сердце, руку и удачу! Вам остается назначить день.

— Ах! Мисс Винсент, я не смею верить своему счастью...

— Ерунда. Зовите мне просто Асфодель, Джо.

* * *

Мистер Леверидж возвращался к себе, летя, как на крыльях. Проходя мимо погоста, он приметил викария, аккуратно подстриженного и гладко выбритого, толкавшего тяжелую тачку. Остановившись у ограды, он спросил:

— Добрый вечер, викарий. Что вы делаете?

— Пономарь начал копать могилу для старой Бетти Гудмен, но не закончил. Теперь ему придется выкопать еще одну.

Он перевернул тачку и высыпал ее содержимое в могилу.

— А что делаете вы? — снова спросил Джозеф.

— Прощаюсь с "Книгой гимнов", — ответил викарий.

Часы пробили без четверти девять.

— Мне нужно поспешить! — воскликнул Иосиф.

Вернувшись к себе, он обнаружил в своей гостиной майора Долгелла Джонса, сидевшего на краешке стола и подбрасывавшего теннисный мяч. Невидимая для майора, в кресле расположилась леди Мейбл.

— Прошу прощения за опоздание, — извинился Джозеф. — Как вы себя чувствуете, сэр?

— Ужасно. С тех самых пор, как вы поместили меня в свою книгу. У меня нет желания играть в гольф. Я ничем не могу занять себя в течение дня, и единственное мое развлечение состоит в том, чтобы подбрасывать этот теннисный мяч.

— Надеюсь... — начал Джозеф и похолодел. У него не осталось иных персонажей, кроме леди Мейбл. Но можно ли переместить ее в тело майора?

Некоторое время он молчал, размышляя, а затем нерешительно произнес, обращаясь к пожилой леди:

— Перед вами, мадам, тело, которое предназначено для вас.

— Но ведь это мужчина!

— Увы, других тел не осталось.

— Боюсь, что это невозможно.

— Ничем не могу вам помочь.

Повернувшись к майору, он сказал:

— Мне очень жаль, — и в этом, поверьте, нет моей вины, — но у меня осталась только женская сущность, которую я могу предложить вам, пожилой леди.

— Мне все равно, — отвечал майор, поймав в очередной раз мяч. — Многие наши генералы — старые леди. Я согласен. Place aux dames. Пусть будет дама.

— Но, — запротестовала леди Мейбл, — вы ведь сами дали мне знатное происхождение, мой род восходит к Завоевателю!..

— Женская сущность, которую я могу вам предложить, — сказал Джозеф майору, — самого знатного происхождения; ее семья внесена в скрижали Вестминстерского аббатства.

— Подумаешь, — Долгелла Джонс пожал плечами. — Я сам происхожу по прямой линии от королей Powys, через Caswallon Llanhir и Maelgwn Gwynedd, правивших здесь задолго до Завоевателя.

— В таком случае... — произнес мистер Леверидж и взмахнул рукой.

В Саунтоне прекрасно известно, что с некоторых пор майор больше не играет в гольф; у него появилось новое увлечение — он разводит кроликов.

* * *

У меня были некоторые сомнения по поводу того, стоит ли помещать эту историю в Книгу привидений, поскольку в ней, строго говоря, не идет речь о духах. Еще большее замешательство было связано с тем, насколько оправдано раскрытие профессиональной тайны, известной только Великому Братству Писателей. Однако мне приходилось сталкиваться с тем, какое недоумение вызывают поведение и поступки некоторых лиц, — совершенно отличными от прежних, — у их друзей и знакомых. Теперь покров тайны снят; кот выпущен из мешка; теперь все будут знать, что индивидуальность этих людей похищена некими писателями, заменившими похищенное на индивидуальность созданных ими самими персонажей. Таково объяснение этой внезапной смены поведения, до сего дня остававшееся профессиональной тайной.

HOMO PRAEHISTORICUS

Река Везер, пробивая себе путь сквозь гранит Лимузена, образует прекрасный водопад, Су-де-ла-Вироль, затем, быстро миновав область слюдяных сланцев, попадает возле Бриве на красные песчаники, где, вобрав в себя притоки, оказывается в районе меловых отложений и спокойно несет свои воды через две или три равнины, окруженные скалами высотой футов в сто.

Эти скалы не строго перпендикулярны; они нависают, поскольку камень вверху оказался тверже тех минералов, которые он прикрывает; ветер, дождь и мороз оказали свое разрушающее воздействие на мел, и поэтому скалы образовали собой некое подобие естественных крыш. Эти созданные самой природой укрытия использовались человеком с самых давних пор, когда в долины пришли первые их обитатели, использовались постоянно, вплоть до сегодняшних дней. Крестьяне используют эти естественные крыши для построения нехитрых домов; они возводят недостающие стены вдобавок к тем, которые уже созданы для них скалами, земля служит им полом. В случае необходимости они вырубают себе в меловых скалах дополнительно комнаты, а в земле роют подвалы и погреба.

Мусор, остающийся от жизнедеятельности поколений, наслаивается пластами, один на другой, подобно страницам в книге, в строгой последовательности. Если бы мы могли сдвигать эти пласты, то могли бы прочесть историю поселения, начиная с сегодняшнего дня и, по мере продвижения вниз, вплоть до времен первобытных людей. Даже сегодня, во время обеда, крестьянин бросает кости на земляной пол; он не станет собирать черепки разбившейся посуды или нагибаться за упавшим су; все это благополучно втаптывается в землю, чтобы сформировать еще один, очередной, культурный слой.

Когда здесь поселился первый человек, климат в этих местах значительно отличался от того, который мы имеем сейчас. Мамонты или шерстистые слоны, гиены, пещерные медведи и олени водились в изобилии. Голые дикари, орудуя кремневыми инструментами, стали вырубать в скалах первые жилища. Они еще не знали металлов, не умели изготовлять керамику. Они охотились и питались олениной; у них не было собак, волов, овец. А затем надвинулся ледник, покрывший центр Франции и проникнувший вниз по Везеру до долин неподалеку от Бриве.

Когда пришли в упадок первые поселения, мы не знаем. Олени откочевали на север, гиены — в Африку, бывшую тогда единой с Европой. Мамонты вымерли.

Прошли века, пришли другие люди, стоявшие на более высокой ступени развития, которые уже использовали кремневые орудия труда и кремневое оружие; они поселились в заброшенных, вырубленных в скалах, жилищах. Они обустраивали их в иной манере, используя полированный кремень вместо зазубренного. Они овладели гончарным искусством. Они выращивали лен и ткали полотно. У них были домашние животные, они приручили собак. Их кремневые орудия труда, благодаря невероятным усилиям и настойчивости, стали в какой-то мере произведениями искусства.

Затем наступил Бронзовый век; впервые металл этот прибыл сюда с Востока, затем его в большом количестве стали производить в бассейне реки По. Следующими сюда пришли галлы, с железными орудиями. Покоренные впоследствии римлянами и вошедшими в состав римской Галлии, а римляне, в свою очередь, пали под ударами полчищ готов и франков. История не стояла на месте.

Минуло средневековье, наступило нынешнее время, и теперь местные обитатели живут поверх накоплений всех эпох и этапов развития цивилизации. Ни в одной другой части Франции, а может быть и во всей Европе, история развития человека не проглядывается так ясно, как здесь, тем, кто способен ее прочитать; и когда, где-то в середине прошлого века, этот факт стал общепризнанным, сюда потянулись любители старины, от дилетантов до истинных ученых.

Несколько лет назад посетил этот замечательный регион и я, с целью его возможно более подробного изучения. Со мной имелись рекомендательные письма от руководства Музея Национальных древностей в Сен-Жермене, что в значительной степени помогло избавиться от назойливого внимания чрезмерно подозрительных жандармов и невежественных (в вопросах истории) местных властей.

Под одной из нависающих скал располагался кабачок, или таверна, имевшая в качестве знака того, что здесь продают вино, высохший куст над дверью.

Это место показалось мне наиболее подходящим для моих исследований. Я заключил соглашение с хозяином, что могу проводить раскопки, при условии, что это не повредит и не обрушит стены. Я нанял шесть рабочих, и они начали пробивать шурф под таверной, в напластованиях мусора.

Верхние пласты меня почти не интересовали. Я ставил своей целью исследовать и определить по возможности более точно промежуток времени, прошедший между поселением здесь охотников на оленей и следующими за ними людьми, использовавшими полированные каменные орудия и имевшими домашних животных.

И хотя, на первый взгляд, может показаться, будто оба народа были дикими, и оба жили в каменном веке, однако, вне всякого сомнения, когда люди научились искусству ткачества, керамики, приручили собаку, лошадь и корову — это был огромный шаг вперед. И этот новый народ, из простого дикого состояния доисторических охотников, стал скотоводческим и, до какой-то степени, земледельческим.

Конечно, данных для определения длительности интересовавшего меня периода было недостаточно, но я мог сделать вывод о том, насколько она была велика, по величине слоя, не содержавшего в себе следов присутствия человека; в это время окрестности покрывал ледник.

Имея в виду эти рассуждения, я вел штольню сквозь напластования мусора наклонно, забираясь под таверну, и случайно оказался на уровне жилищ бронзового века. Нельзя сказать, чтобы мы нашли изделия из бронзы, — мы обнаружили всего лишь одну-единственную застежку, — зато здесь были фрагменты керамики, стропила и гвозди, а также фрагменты одежды, украшенные орнаментом, свойственным людям данной эпохи.

Нанятые мною рабочие трудились в течение приблизительно недели, прежде чем нам удалось достичь поверхности скалы. Работа оказалась сложнее, чем я ожидал. С потолка свалилось несколько камней, так что выбор у нас оказался невелик: либо прорубать обходную штольню, либо идти, что называется, напролом. Почва здесь оказалась любопытного кофейного цвета, и содержала монеты времен взятия Бастилии, а также некоторые фрагменты керамики периода позднейших римских императоров. Понятно, что мы нашли их почти на поверхности, не зарываясь вглубь.

Как только показалась поверхность скалы, я не стал прорубать горизонтальный туннель, а повел галерею вниз под наклоном, имея скалу справа в качестве стены, в надежде достичь самых нижних слоев.

Наклонная галерея обладала еще и тем преимуществом, что не нужно было опускаться под землю посредством корзины и шкива, и это значительно облегчало, по крайней мере для меня, производство дальнейших работ.

Штольня, проделанная нами, была неширокой и довольно извилистой. Когда мы начали дальнейший спуск, я отрядил двух рабочих расширить ее так, чтобы можно было использовать тачки. Я отдал строжайшее распоряжение, чтобы весь материал самым аккуратным образом доставлялся наверх для исследования. Я не собирался спускаться слишком быстро; мне нужна была крайняя скрупулезность и осторожность по мере прохождения самых нижних слоев.

Таким образом мы прошли слои, относившиеся к бронзовому веку и поселениям людей, обладавших орудиями из полированного кремня, затем через многие футы земли без каких-либо признаков поселений, пока, наконец, не оказались на уровне древних охотников на оленей.

Чтобы понять процесс образования пластов, и на какой глубине они располагались, следует сказать, что эти первые поселенцы строили свои очаги на голой земле, пировали вокруг них, бросали кости в золу, здесь же валялись сломанные и вышедшие из употребления орудия, — и так до тех пор, пока мусора не становилось слишком много. После этого они засыпали свой очаг (и мусор) слоем земли, и строили новый поверх старого. Таким образом процесс шел из поколения в поколение.