Liberte (Книга 1. Главы 1-10)

Ранние симптомы надвигающегося фиаско начали проявляться, когда я под конец нашего первого занятия решил задать Джорджу пару вопросов и проверить что из рассказанного мною сегодня он смог усвоить. Ни на один из вопросов я не получил от него ничего, что можно было бы даже с большой натяжкой счесть за вразумительный ответ. И дело было не в моей чрезмерной требовательности к нему. Из нашего восьмичасового общения Джордж попросту не мог ничего толком вспомнить и помочь пробудить его воспоминания мне не удалось ни наводящими вопросами, ни прямыми подсказками. Тогда я потребовал, чтобы дальше он делал за мною записи и пометки, дабы, потом опираясь на них был в состоянии воссоздать в памяти нужные сведения. Кардинальных изменений это не принесло. Джордж безропотно повиновался и принялся исправно конспектировать наши занятия, но позже предъявленные мне для осмотра записи имели вид первозданного хаоса разобраться в котором не мог не только я, но и он сам. Если раньше полученные им от меня сведения бессистемно перемешивались в его голове, то теперь такой же сумбур царил и в его записях. Избрав ошибочную тактику, я пытался давать ему знания в соответствии с порядком, в котором нам преподавали их в Академии, оперировал теми же терминами растолковывая их значение, внушал ему теорию и старался донести степень её важности в предстоящих практических занятиях. Всё это задавало неверный тон и за считанные минуты вводило Джорджа в состояние автопилота, глаза его стекленели, взор туманился, а голова покачивалась в такт моим словам, вихрем, проносящимся мимо его сознания.

Джордж ни разу не обмолвился о том какой разговор состоялся у него с мистером Хоном, но полагаю, что после него у Джорджа сложилось чёткое представление ожидавших его печальных перспектив в случае его несостоятельности как "пилота", а потому Джордж был обеспокоен плачевными результатами обучения не меньше меня, но как ни странно по всему было видно, что винить себя в нашей общей неудаче он склонен меньше всего.

На четвёртые сутки со всей очевидностью стало ясно что мой прежний план абсолютно нежизнеспособен. Продолжаться так более не могло. Образовывался замкнутый круг. Без усвоения теории я не мог допускать Джорджа к практике, а без прохождения практики Джордж был хронически неспособен воспринимать теорию. А я и в том и в другом случае не мог выполнить взятые на себя обязательства.

Как всегда, помог случай. Неожиданно простую идею подкинул Док, которому я во время ежевечернего терапевтического сеанса, не сдержавшись и поведал об образовавшейся у меня проблеме. Вынырнув из собственных размышлений Док на мгновение сконцентрировал своё внимание на сказанном мною, а затем поинтересовался почему бы мне не воспользоваться обычным учебным тренажёром. Несмотря на здоровый скепсис (слишком уж не вязались у меня между собой два понятия — пиратская база и учебный тренажёр), я всё-таки навёл справки у "сисопа" и к своему великому облегчению и удивлению узнал, что на базе действительно имеется простаивающие, но исправное оборудования для отработки пилотажных навыков. На мою удачу тренажёрная капсула была хоть и старого образца пятидесятилетней давности, но военной моделью федерального производства. Без труда я разблокировал тренажёр с помощью своего офицерского чипа и мне не пришлось особо долго разбираться в его пользовательском интерфейсе. Ковыряться глубже в системных настройках я попросту не рискнул, боясь как-бы чего ненароком не сломать. Отыскав в разделе средств пилотирования среди доступных летательных аппаратов "Иглу", я выставил первоначальные параметры и запустил тестовый режим. Только убедившись, что всё идёт как положено, я блаженно выдохнул буквально почувствовав, как ослабел навалившийся на меня за последние сутки груз.

Джорджа, как и ожидалось я застал в кубрике. Несмотря на то, что пищеблок для лётного состава работал круглосуточно, он был раздражён моей долгой задержкой и весь путь до столовой проделал в демонстративном молчании, преодолев его в рекордно малый срок нарочито размашистыми шагами, особенно нелепо смотревшимися при пониженной гравитации. Конечно же я понимал, что истинная причина его раздражительности кроется не в моём опоздании, но высказать её прямо он пока ещё не решился. Сдаётся мне он навыдумывал себе много чего нехорошего в мой адрес, вплоть до того, что я злонамеренно саботирую процесс его обучения. Следуя за Джорджем, я решил ненадолго приберечь радостную для нас обоих новость.

Пищеблок, как и всегда был почти пуст. За все дни его посещения я ни разу не видел, чтобы он был заполнен хотя бы на треть, однако около половины условно свободных столиков были помечены для нас интерфейсом — красным, как занятые. Немногочисленные посетители сидели поодаль друг от друга, чаще всего в одиночестве, реже как мы с Джорджем, по двое, ещё реже в компании состоящей из трёх или более человек. Вокруг стояла тихая, можно даже сказать умиротворённая атмосфера, под стать негромким звукам природы, доносившимся отовсюду из невидимых динамиков и от проецируемого головизионным панно грандиозного зрелища водопада Нью-Гюдльфосс. В принципе для меня было не на столько и важно, как оформлено помещение и что будет радовать мой глаз во время приёма пищи: будь то портрет президента и по совместительству Верховного Главнокомандующего или красоты природы. Хотя второму я безусловно отдам большее предпочтение, равно как и монотонному журчанию воды перед клишированной патриотической песней или бравурным военным маршем. Резонирующий контраст между столовкой в Академии и пищеблоком на пиратской базе проявлялся не только в окружающей обстановке. Главное его отличие состояло в качестве подаваемой пищи. По одному взгляду, брошенному на избалованного приближённостью к складским закромам Джорджа, можно было уже сделать вывод о том, как он поражён до глубины души, а уж про меня и говорить было нечего. Картина, исполненная придирчивого недоверия, с которым он впервые поднёс на кончике ножа кусочек масла ко рту, а затем распробовав его изумлённо протянул: "Натуральное", была достойна рекламного ролика центрального общефедерального вещательного канала. Всё что мне довелось нам попробовать на базе имело не просто питательную ценность, измеряемую в калориях и граммах, оно было натуральным, свежим, отменного качества и вдобавок превосходно приготовленным. Не чета кулинарным изыскам, к которым мне довелось причаститься на борту "Лейкленда", но всё же "пища богов" в сравнении с тюремным рационом, рассчитанным лишь на минимальное поддержание жизненных функций. Рано конечно делать выводы, но исходя из того как здесь кормят лётный состав и того факта что пилоты столуются отдельно ото всех остальных обитателей базы, можно судить о степени нашей привилегированности, более подпадающей под категорию "белая кость" нежели чем "пушечное мясо". Впрочем, можно откармливать и на убой.

Реабилитационные меры, предписанные нам Доком, включали рацион усиленного питания, а отсутствие допуска к вылету не исключало из меню за обедом и ужином аперитив. Обычно Джордж делал целое представление из поглощения порционного стаканчика сухого красного вина, с видом знатока смакуя его и чуть ли, не макая в него свой узкий хрящеватый нос, с шумом вдыхая и всем своим видом давая понять, как он наслаждается его чарующим ароматом и источаемым букетом запахов. Поднимая на уровень своих глаз стакан, он жаловался, что пластиковые стенки мешают ему оценить истинный цвет вина и его благородные оттенки. Затем он по какой-то странной и неведомой мне привычке чокался своим стаканчиком со мной и выпивал вино небольшими глотками неспешно в течении всего приёма пищи. Три раза я уже наблюдал этот ритуал, но сегодня вечером Джордж опустил стаканчик рядом с собой и молча погрузился в трапезу.

— Джордж. — тихо позвал я его, не выпуская из рук свой стакан вина.

— Да — не поднимая глаз от тарелки с едой нехотя ответил он.

— Завтра ты будешь летать, Джордж. — также тихо проговорил я.

Вскинувшись Джордж уставился на меня. Гамма самых разных чувств промелькнула на его лице. Я же не спеша протянул руку и чокнулся с его стоящим на столе стаканом, а затем отсалютовав ему своим осушил его до дна в один приём.

* * *

Мне доводилось слышать о том, что существует несколько основных типов памяти: слуховая, зрительная, моторная, вкусовая и даже эмоциональная. Джордж же являлся уникальным обладателем хватательной памяти, нечто сродни осязательной, но по факту имеющей с ней мало чего общего, ибо одного лишь осязания ему было крайне недостаточно. Хорошо запомнить и понять предмет ему помогало только физическое обладание им. Так заполучив в своё тактильное распоряжение какую-либо вещь он достаточно быстро запоминал её характеристики, предъявляемые к ней эксплуатационные требования и необходимые меры безопасности при её использовании. Запоминать-то он запоминал, однако по-настоящему усвоить их Джордж мог только на наглядных, доступных его пониманию примерах. Так в сотый раз констатировав про себя, то что он полностью игнорирует моё предупреждение о недопущении разгона свыше 6g при взлёте, я не стал делать ему очередное бесполезное внушение, а попросту сменил настройки в симуляторе и попросил его одеть на голову закрытый тренировочный шлем прозванный за свой экстравагантный внешний вид "намордником". Проверив за ним крепления, я затянул их потуже так чтобы у Джорджа не было возможности стянуть шлем с себя самостоятельно без посторонней помощи, и в который уже раз запустил учебную программу взлёта со стартовой платформы.

"Намордник" работал в щадящем режиме, но и этого хватило для того, чтобы из тренажёрной капсулы вскоре раздались паническое мычание и сдавленные хрюкающие звуки, ярко свидетельствующие о том, что вновь не внявшему моим советам и залихачившему Джорджу перестал поступать кислород и сдавило голову. Мне самому не единожды пришлось испытать на себе в действии более позднюю и усовершенствованную модель учебно-тренировочного шлема и мне прекрасно известно какой силы педагогическое воздействие он способен оказывать в учебном процессе. Можно язык отбить, рассказывая нерадивому кадету об опасностях маневрирования на предельно возможных значениях ускорения и требованиях соблюдения основных принципов пилотирования, а можно один раз дать ему отведать на собственной шкуре все последствия допущенной им ошибки и если этого окажется недостаточно оставить режим болевого стимулирования включённым постоянно, не забыв повысить при этом болевую чувствительность. Обычно это срабатывает всегда, даже с самыми заторможенными индивидуумами. Подавив в себе желание дать Джорджу подольше прочувствовать всю прелесть эмуляции перегрузки, я выключил капсулу, помог ему выбраться на свет и стащить шлем с его головы. Моему взору предстало мокрое раскрасневшееся лицо Джорджа, его налитые кровью глаза слезились, тяжело дыша он судорожно хватал ртом воздух.

— Ты... — тон с которым это было произнесено вряд ли можно было назвать дружеским. — Ты! — опять было начало он, схватив меня за плечо и больно сжав его рукой в тяжёлой перчатке, но так и не смог закончить сказанное согнувшись пополам он зашёлся в приступе кашля.

Я стряхнул его ослабевшую руку со своего плеча и сделав шаг назад сказал, даже не пытаясь придать своему голосу примирительной интонации.

— Я оставляю этот режим включённым. Раз у тебя элементарно не хватает ума без принуждения следовать моим добрым советам будешь выполнять их через боль. У меня нет ни малейшего желания объяснять мистеру Хону как так случилось что после моего обучения ты в первом же вылете угробил вверенный тебе летательный аппарат. Если у тебя на этот счёт имеется иное мнение, то я тебя не держу. Отправляйся и подыхай, но только сам, меня за собою тянуть не надо. Ты меня понял?

Джордж уже приходя в себя кивнул головой и попытался вытереть перчаткой вязкую слюну, стекающую по его подбородку, да только ещё больше размазал её по лицу.

— Не слышу?

— Понял. — ответил Джордж, но взгляд его был направлен в сторону от меня на кого-то или что-то находящееся у меня за спиной.

Не выпуская Джорджа из поля зрения, я сделал два шага в бок и посмотрел назад. В тёмном проёме дверной переборки мне показалось я успел на мгновение разглядеть пару блеснувших глаз, а затем явственно расслышал удаляющиеся шаги под аккомпанемент шумного пыхтения. Не было никаких сомнений, нас только что посетил посыльный мистера Хона. По выражению лица Джорджа не сложно было догадаться, что Тони ему тоже знаком.

* * *

— Ты меня угробишь! — в очередной раз выговорил извлечённый из тренажёра Джордж.

"Уж лучше тебя, чем истребитель" — подумалось мне, но вслух я сказал:

— Тренажёр оборудован алгезиметром, больше чем ты можешь выдержать он тебе не выдаст. Так что сдюжишь.

— Обнадёжил. — устало выдохнул Джордж и с надеждой произнёс. — Может на сегодня хватит?

С радостью бы поддержал его инициативу, да только из отпущенных нам двух недель на подготовку оставалось всего ничего, а потому всё наше время с короткими перерывами на сон и еду было отдано тренировкам. В перерывах пока Джордж приводил в порядок провонявшую его потом тренажёрную капсулу, я либо пытался накачивать его дополнительными полезными сведениями, либо бегал на медицинские процедуры к Доку. Тони теперь посещал нас регулярно каждый день лишь ненадолго оставляя нас с Джорджем вдвоём. В шутку я спросил его как теперь без своего посыльного обходится мистер Хон, на что он беззаботно по-мальчишечьи отмахнулся от меня рукой. Как бы то ни было, но аудитория у меня теперь удвоилась и, хотя я по-прежнему исправно обучаю Джорджа азам пилотирования, попутно мои наставления впитывает Тони. По мере того, как Джордж выдыхается его место на тренажёре занимает мальчишка и несмотря на то, что он использует симулятор без "намордника", ошибок с его стороны не в пример меньше чем у моего основного подопечного. Возможно причиной тому серьёзное отношение Тони к своему извечному врагу гравитации или врождённая живость ума, но будь у меня выбор я предпочёл бы обучать его, а не Джорджа. Глядя на воспалённые в красных прожилках пожухлые глаза Джорджа и горящие детским восторгом глаза Тони, такой выбор кажется мне очевидным. В пищеблоке наша парочка уже перестала выделяться из общей массы апатично поглощающих отпущенный им пищевой рацион пилотов. Джордж вяло без аппетита поглощает пищу, чему не способствует даже аперитив. От его прежней несдержанной болтливости остались лишь редкие раздражённые замечания и неуместные комментарии.

— Смотри, Джордж, вот этот красный инъектор с синей маркировкой — обезболивающее, а вот этот синий с двумя красными полосами — радиозащитное средство. Если в результате...

— Странная какая-то маркировка, я такую не помню. — недослушав перебивает меня Джордж.

— Я тебе уже объяснял. Единого стандарта маркировки в войсках не существует. У Альянса она своя, у Содружества своя. Эти средства тоже сборные, противоболевое от Консорциума, а радиопротектор имперского производства.

— Понятно. Ну, а наши как эти средства маркируют? — недовольно ворчит он.