Liberte (Книга 1. Главы 1-10)

Автор выражает свою глубокую признательность и искреннюю благодарность Дэвиду Джону Брэбену - демиургу создавшему вселенную ELITE, вдохнувшему в неё жизнь и подарившему право жить в ней нескольким поколениям мечтателей.

Спасибо что не оставляете наш новый мир без присмотра!

L I B E R T E

ЧАСТЬ 1.

"Там, на розовом Марсе, как в старом романсе,

луч заката пурпурен, цветы отдают синевой.

Вот туда и летел он, но компьютер сломался

и корабль повело по неверной кривой."

Лев Лосев. "Как в романсе".

Глава 1.

В которой герой и его удача играют в догонялки.

Сколько себя помню мне всегда нравились корабли. Наши корабли. Нет, в имперских тоже есть свой шарм и верфи независимых миров иногда строят интересные экземпляры, но наши! Есть в них какая-то необыкновенная простота линий, напористость и надёжность, не чета вычурным обводам декадентских кораблей Империи или аляповатости посудин Альянса Независимых. Кустарщина! Куда им до наших.

Не претендую на звание знатока, но и профаном себя не считаю и пусть вживую я не сидел за штурвалом ни одного "имперца", но ТТХ (тактико-технические характеристики) я их знаю, да что там знаю, вызубрил я их так, что и рад бы забыть, а не смогу. А лётных часов у меня сколько? Вот так-то! И пусть они учебные, кто об этом знает? Поэтому могу на полном основании сидеть, неторопливо попивая кофе и с ленцой поглядывать на взлётную полосу, не забывая краем глаза отмечать про себя взгляды: заинтересованные от прекрасной половины и завистливые или даже порой злобные от всех прочих.

Даже здесь в космопорте, где плотность лётного состава не в пример выше, смотрелся я на фоне всей этой лётной братии, выигрышно. Они ведь все гражданские, а я — военный! Зря я что ли парадный мундир надевал? А уж как я в нём выгляжу и какой эффект произвожу, я за эти две декады уже выяснил.

Маменька, когда поняла, что к браку я отношусь весьма несерьёзно, расстроилась, но своих попыток не прекратила. Наверное, я так бы до сих пор и ходил по её списку на визиты вежливости к хорошим знакомым, по странному стечению обстоятельств имевшим дочек, способных составить удачную партию молодому офицеру и выпускнику Лётно-Космической Академии, но только отец, вдоволь отсмеявшись над моими мучениями, решил всё иначе.

Когда до конца моего отпуска оставалась ещё ровно половина, он пригласил меня пройти в свой кабинет и в свойственной ему манере подтрунивать над собеседником осведомился не устал ли я от отдыха и не зовут ли меня звёзды?

От отдыха я понятное дело не устал, да и чему там уставать, я так не расслаблялся с окончания колледжа, а было это без малого шесть лет назад. От сестрёнок Хейли я тоже не утомился, а из нашей старой компании только они, да, пожалуй, дружище Свен не слишком изменились. Впрочем, Свен не в счёт. После того, как ему оторвало ногу, он не перестал быть рубахой-парнем, только когда выпьет его заносит, и он городит такое, что я понял, ещё одной попойки с ним не переживу. Слушать в очередной раз его панегирики космодесанту и поношение нас "летунов-недоделанных", терпения у меня не хватит, даром что он мой давний друг, а бить мне его не хочется. Полбеды, если бы он только ругался и о подвигах своих, как ни странно с каждым разом всё более героических норовил рассказать, так ведь нет, тянет его обязательно ещё и учинить что-нибудь этакое. Как его остальные терпят, не знаю. Хотя знаю, он теперь гордость Хайтауна. Его имя на почётной доске нашего колледжа и ни одно муниципальное мероприятие без него не обходится. Как я уже не раз за это время успел услышать: "Свен — яркий представитель нашей небольшой, но преданнейшей части Федерации! Верный сын своей любимой Родины, чья отчаянная храбрость и фанатичная преданность могут служить наглядным примером для всех наших граждан!". Возможно оно и так, да только ноги он лишился в первой же высадке и то не в зоне боевых действий, а муштровали и натаскивали его перед этим почти два года. Что я могу на это сказать? Следить надо за своими ногами, вот что! Нехорошо так, наверное, но достал он меня за эти дни.

Второй наш приятель — Майк. Чёрт побери, Майк был лучшим из нас, а уж с девчонками у него вообще проблем не было и вот тебе на, двое сопливых спиногрызов и это к двадцати пяти годам. Я так его и спросил уж не собираются ли они с Дженни выполнить программу заселения фронтира собственными силами. Посидел он в нашей компании всего один вечерок, да и убрался восвояси к своему семейству, не успел ещё даже Свен завести свою волынку о героических буднях космодесанта.

Вот приблизительно в такой манере я и изложил отцу своё отношение к складывающемуся у меня в родных пенатах отдыху. На что он, всё также с полуулыбкой уточнил не испытываю ли я настоятельной необходимости сочетаться законными узами брака с одной из предъявленных мне к осмотру юных особ, дабы прибыть к новому месту прохождения службы с молодой женой и хозяйкой в моём доме. Я уже думал было обидеться, когда он по-приятельски потрепал меня по плечу и сменив шутливый тон, довольно серьёзно сказал:

— Дэвид, боюсь, у твоей матери своё представление о том, как тебе надлежит дальше строить свою жизнь. Пока ты пять лет пребывал под строгим надзором и опекой в Академии, она могла позволить себе не волноваться. В душе она конечно понимает, что ты взрослый мужчина, но ты единственный ребёнок и она никак не может смириться с тем, что... — он замолчал, видимо сам осознавая, что говорит банальные вещи, но затем продолжил. — Она хочет быть спокойна за тебя и передать тебя в чьи-то на её взгляд надёжные руки. Так ей представляется будет лучше. С её слов она наслышана о "возмутительных нравах царящих за пределами ближайших систем, и осведомлена об угрозах, которым подвергается неокрепший ум в таящихся вокруг соблазнах". Не знаю откуда она это взяла, может ей надо поменьше смотреть визор или меньше верить в то что по нему говорят. Тем не менее, переубеждать её бесполезно.

Здесь он прервался и поднявшись из кресла подошёл к своему столу, выбрал из деревянной коробки местную сигару цвета "колорадо" (коричневатый цвет табачного листа с красноватым отливом), раскурил её и прихватив с собою пепельницу вернулся ко мне. Пока я смотрел как он не спеша проделывает все эти движения, до меня впервые осознанно дошло то, что монолитная на мой взгляд семья, единый механизм в лице матери и отца, как ранее мне казалось всю мою жизнь, уже не существует, действуя независимо друг от друга и не совсем слаженно в рамках общей конструкции.

— Незадолго до твоего приезда мы с ней договорились, что если она не сможет реализовать свой матримониальный план за половину отпущенного тебе на отпуск срока, то я со своей стороны в праве предложить тебе свой пусть и не такой правильный как её вариант. — он выдохнул облачко ароматного сигарного дыма и улыбнулся в ответ на мой нетерпеливо ожидающий продолжения беседы взгляд.

— Я не говорил тебе как я горд тобою. Не перебивай, — и он сделал короткий взмах рукой, когда я только начал было открывать рот. — Так вот, я считаю, что ты был прав, когда отклонил моё предложение, продолжить семейное дело и выбрал стезю военного. Ты один из немногих уроженцев Хайтауна, кто смог так далеко продвинуться за его пределами и можешь пойти дальше если не будешь разменивать свои цели на минутные увлечения и хорошенькие глазки. Тебя, наверное, удивит, но твоя учёба в Академии дала немалую выгоду для нашего бизнеса, и мы на хорошем счету у федеральных властей. Дэвид, иди к своей мечте, ну а если, — шутливо продолжил он — ты не взлетишь так высоко как сам того хотел или не совьёшь своё гнездо вдали от нашего дома, то мы с матерью всегда ждём тебя. Мне говорили, что пилоты рано уходят на государственный пенсион. Это верно?

— Да, отец, через пятнадцать лет службы.

— Ну, пятнадцать лет я ещё подожду. — рассмеялся он. — А там, кто знает, может всё-таки ты решишь возглавить моё детище и я смогу с лёгким сердцем уйти на покой. Ну да ладно, вернёмся к нашему разговору. Прежде чем ты отправишься осматривать неспокойные захолустья Федерации за государственный счёт, вот тебе мой подарок на окончание. — сказал он и в правом углу перед глазами у меня всплыла пиктограмма о получении сообщения. Внутри я обнаружил вложение: два билета, один из них на завтрашний рейс с пересадкой в Танну столице нашего сектора и оплаченный тур на один из популярных курортов планеты Яньян в системе четырёх звёзд. Я обомлел, подарок был исключительный даже для моих бурных фантазий.

— Отец, спасибо! — я попытался выразить свои чувства, — Только это чересчур, вы с мамой могли бы...

И снова он прервал меня взмахом руки.

— Боюсь, твоя мать слишком хорошо осведомлена о "возмутительных нравах" и "таящихся соблазнах", — с горькой усмешкой опять процитировал он. — К тому же мне не на кого оставить семейный бизнес.

Молча я поднялся, прошёл к бару, наполнил до половины два небольших пузатых стакана светло-золотистым виски и вернувшись с почтительным поклоном подал ему один из них.

* * *

Сон, никогда не бывший для меня особой проблемой, не шёл ко мне этой ночью. Эйфорические картины рисовались в моём воображении. Не считая себя романтической натурой я тем не менее бурно переживал открывающиеся передо мной перспективы предстоящего вояжа. В итоге утром я встал разбитый и всё время до расставания с родителями невольно ощущал непонятное иррациональное чувство вины. С чем оно было связано я так и не понял. Утром чувствуя моё минорное настроение, отец ободряюще несколько раз похлопал меня по плечу. Маменька, же вздумала плакать и устроила долгую суету из моих пустяковых сборов. С ней мы расстались дома. Отец сам отвёз меня в космопорт, без слов крепко обнял на прощание и долго стоял, провожая меня взглядом, лишь однажды коротко кивнув головой, когда я в последний раз обернулся к нему у самого входа в космопорт.

Время до объявления посадки пролетело незаметно, сама посадка прошла буднично и неинтересно. Местные линии не могли похвастаться чем-либо заслуживающим внимания. На пассажирских перевозках были задействованы устаревшие модели, списанные с внутренних линий центральных секторов Федерации, но по-прежнему исправно служащие на её обширных окраинах.

Удобно устроившись в антиперегрузочном кресле, я переждал процесс старта и выхода из атмосферы родной планеты. Глядя на переживания и дискомфорт, испытываемый моими попутчиками, вновь подивился результатам, которых достиг мой организм после многочисленных тренировок на перегрузки. Моё настроение, претерпевавшее в это утро различные метаморфозы, окончательно стабилизировалось и не дождавшись традиционного обхода стюардессы с напитками, незаметно для себя, я заснул.

Пробуждение не порадовало меня. Привычно скользнув взглядом в сторону циферблата, я интуитивно запросил график полёта. Наскоро сверившись с ним стало ясно что рейс идёт с отставанием на два с лишним часа. Тут же в пользовательском интерфейсе корабля я выбрал иконку вызова стюардессы и зажал её.

Приход стюардессы не заставил себя долго ждать, но принёс мне ещё более неприятные известия. Заученно улыбаясь, она сообщила мне что капитан корабля и вся команда приносят мне свои извинения за доставленные неудобства. Полагаю, за сегодня мой вызов был для неё далеко не первый и она была готова по отработанной программе зачитывать мне успокоительные мантры сопровождая их выверенной мимикой. Мне пришлось попросить её прекратить изливать на меня поток бессмысленных фраз и дать чёткую информацию о причинах возмутительной задержки и расчётном времени прибытия на Танну.

Прервав наш зрительный контакт, девушка неуверенно скосила глаза на мой правый погон и стараясь придать своему голосу прежнюю долю убедительности сообщила, что в связи с внезапным изменением активности звезды в системе BD-3308 экипаж был вынужден изменить плановый маршрут. После чего она умоляюще посмотрела мне в глаза и назвала ожидаемое время прилёта. Если первая сказанная ею часть откровенно позабавила меня своей нелепостью, то вторая просто выбила из равновесия. Того непродолжительного промежутка времени, который оставался у меня в результате этих непредвиденных событий, на пересадку могло элементарно не хватить. Я лихорадочно начал соображать, как мне поступать дальше. При этом видимо мои внутренние переживания не остались незаметны для стюардессы и прервав мои размышления она участливо спросила, может ли она ещё чем-то мне помочь. Был участливый тон в её голосе напускным или искренним, я не разобрал и кратко изложив ей суть своих проблем, не стал впустую сетовать на породивший их источник или срывать на ней свою злобу. Сразу уяснив суть, девушка быстро задала мне вопросы о наличии у меня багажа, номере рейса и времени старта по расписанию. После чего, узнав всё ей необходимое, попросила меня немножко подождать и удалилась. Вернулась она действительно быстро и сообщила, что, учитывая сложившуюся ситуацию капитан корабля принял решение отправить надлежащее сообщение при подлёте к Танну в диспетчерскую службу космопорта. Отсутствие сданного багажа также позволит мне выиграть немного времени и в качестве исключения за несколько минут до подачи стыковочного шлюза она лично оповестит меня, чтобы я смог покинуть корабль первым.

Оставшееся вплоть до самой стыковки время я провёл как на иголках. Не успела шлюзовая камера полностью открыться для приёма пассажиров, как я первым ринулся в проход, на бегу активировав свой билет. Тут же вверху перед глазами возник таймер, ведущий отсчёт в обратном направлении, цифры горели красным и неприятно пульсировали в такт моему участившемуся биению сердца. Миновав длинный переход, я вбежал в общий зал и был вынужден остановиться, дожидаясь пока не сработает проводник. Как только он возник, и виртуальная стрелка обозначила направление движения к регистрационному порталу, я снова перешёл на бег, наплевав на манеры, честь мундира и прочие условности. Я бежал как мальчишка, ловя на себе возмущённые взгляды и старался на ходу приносить извинения всем, кого был вынужден нечаянно толкнуть или задеть. К счастью ни одно из моих столкновений не вызвало скандала. Правда один раз я наткнулся на старшего офицера и вне себя от ожидания требовательного окрика, не останавливаясь снова ввинтился в толпу. Однако всё обошлось и вскоре преодолев ещё один многоярусный подъём я вбежал в почти пустой зал, в торцевой части которого скучающе сидела женщина-регистратор.

* * *

Напряжение не отпускало меня вплоть до того момента пока не закрылась переборка вслед за корабельным стюардом, торопливо сопроводившим меня до моей каюты, усадившим в антиперегрузочное кресло и спешно удалившимся в попытке успеть занять своё место перед стартом. Когда я остался один невольная улыбка расползлась по моему лицу, и я нервно рассмеялся. В голову пришла внезапная мысль о том, что как бы не убегала от меня сегодня моя проказница-фортуна, я всё-таки догнал её.

Глава 2.

В которой герой пытается перевести дух, но лишь сбивает дыхание.

Убранство каюты на мой непритязательный взгляд было излишне помпезным. Ещё ночью после того как отец вручил мне свой неожиданный и щедрый подарок, я внимательно изучил всё что было связано с предстоящей поездкой и поэтому отчасти был готов к тому, что обстановка внутрикорабельных помещений будет далека от привычной. Однако готов я был только от части. Одно дело представлять себе что-то базируясь на чужих головизионных записях и совсем другое воочию созерцать окружающее тебя причудливое смешение стилей и гармонию красок, ощущать шелковистость натуральных тканей и вдыхать аромат подлинных благовоний, столь контрастирующий с резким и приторным запахом казённого освежителя до дурноты набившем мне оскомину в моей альма-матер. Очевидно делая мне этот подарок, отец примерял его под себя. Только он с его чувством вкуса смог бы оценить по достоинству труд декораторов и стилистов, создавших внутренние интерьеры корабля и воздать должное их мастерству. Мне же это было увы недоступно и в моём небогатом лексиконе для описания роскошного убранства в которое я был погружён и растворён без остатка, имелась только пара-тройка весьма убогих эпитетов, наиболее подходящим из которых можно было с большой натяжкой счесть "шикарно".

Туристические маршруты к Яньян обслуживались одной компанией, целиком монополизировавшей это исключительно прибыльное направление. Учитывая популярность курортов планеты не только среди жителей Федерации, но и других миров, для обеспечения максимального уровня комфорта и поддержания привилегированного статуса планеты были закуплены современные имперские судна класса "Балейна". Неприятное происшествие, чуть было напрочь не сломавшее первоначально намеченные мною планы, лишило меня возможности внешнего осмотра корабля. К моему сожалению, из открытых источников о кораблях данного класса я смог почерпнуть только скудные сведения самого общего характера. И хотя суднам Империи, впрочем, как и Содружества, Альянса и других вероятных противников, был отведён отдельный двухгодичный курс с обязательной сдачей экзамена, класс "Балейна" в учебной программе удостоился лишь краткого упоминания, а виной тому его исключительная принадлежность к гражданскому флоту. Туристический лайнер, на борту которого мне предстояло провести ближайшие три дня, согласно правилам именования частных судов, носил исконно федеральное название "Лейкленд". Прокладывая экономичный маршрут с учётом его слабых гипердвигателей можно было проделать всего три прыжка и сэкономить уйму времени, но из почерпнутой ранее информации я знал, что от Танну до Яньян, нами будет совершено восемь гиперпрыжков сплошь через, как гласила реклама — "живописнейшие места Галактики". Даже зная, что на самом деле это не так, я решил не упустить зрелище и пометил для себя часы посещения специально оборудованной обзорной палубы.

В соответствии с корабельным расписанием приём пищи осуществлялся три раза в день, не считая бесплатных напитков и буфетной для пассажиров первого класса. Всё верно, отец не поскупился, хотя я был бы не менее счастлив провести путешествие и в бизнес-классе. Эконом-класса на линиях, обслуживающих курорты Яньян попросту не существовало, что лишний раз подчёркивало элитарность туристического направления.

Расположение судовых помещений также явственно давало понять, что деньги здесь, впрочем, как и везде, являются главным жизненным мерилом. Из схематичного изображения корабля, которое я вращал перед глазами, следовало, что палуба первого класса основательно отгорожена от других пассажиров, служебными и машинными помещениями, кубриками членов команды и каютами комсостава. Два имевшихся шлюзовых отсека, также были разделены на отдельный, для путешественников первого класса и смешанный, для персонала и туристов бизнес-класса. Аварийный шлюз на схеме помечен не был, равно как и многие другие служебные помещения. Однако в носовой надстройке судна без труда угадывалось расположение капитанской рубки, верхнего мостика и штурманского отделения, а под нижней палубой бизнес-класса наверняка располагались трюмы. В центральной надстройке рядом с обзорной палубой на схеме горел значок в виде красного креста, обозначая расположение медицинского блока. Особо на схеме были помечены: парикмахерская, косметический салон, сейфовое помещение и несколько магазинов. Не без удивления я отметил наличие купального бассейна, спортивной площадки и театрального салона. Если назначение первых двух помещений было мне предельно ясно, то вот третье поставило меня в тупик. В целом скудные сведения корабельного информатора, рассчитанные лишь на сугубо специфические нужды туристов, оставили у меня массу вопросов, и я решил при оказии напроситься на частную экскурсию, не преминув возможностью лично осмотреть скрытые от взоров праздной публики, но интересующие меня служебные и машинные помещения "Лейклэнда".

Своё пристанище к этому времени я успел обстоятельно изучить. Как я для себя уяснил моя одноместная каюта во всём соответствовала первому классу, состояв из: спальни, кабинета, совместного гальюна с душевой и прачечной, но отличалась от каюты "люкс" отсутствием гостиной, ванной и ещё парой незначимых для меня мелочей вроде раздельных удобств. Однако царствующая вокруг "ярмарка тщеславия" и здесь внесла свои коррективы, поместив мою каюту в самом конце непрестижной хвостовой части.

От виртуального информатора я узнал, что столоваться мне предстоит за четырнадцатым столиком на шесть персон и моими соседями по столу будут две семейные пары Би-Кей Смитсон и Джей-Си Смит, а также одна сразу крайне заинтриговавшая меня особа, значащаяся в корабельном списке как баронесса Алита де Хардинес. Внутренне я скрестил пальцы в надежде, чтобы она не оказалась пышнотелой матроной преклонного возраста, решившей развеяться от опостылевшего ей супруга на Яньянском курорте.

Отпущенное до трапезы время я провёл с пользой, разложив свой немудрёный скарб из багажа на полки в прикроватной тумбе и развесив обмундирование на плечиках в шкафу скрывавшемся за головизионной панелью нешуточных размеров. В очередной раз полюбовавшись своей парадной формой, я решил, что будет не лишним уточнить у стюарда сколько времени займут услуги прачечной и при возможности сдать обмундирование в чистку, при необходимости переждав требуемое время безвылазно в каюте. Из выходной одежды в наличии у меня имелись лишь местами потёртая повседневная форма и парадная, ношением которой я откровенно злоупотребил за последние дни. То старьё что я надевал в Хайтауне, годилось только для Хайтауна и я не рискнул бы показаться здесь в таком виде. Была у меня раньше мысль пройтись по магазинам в портовом районе на Танну, но где теперь тот Танну? Спасибо, что вообще успел на свой рейс и сейчас вместо того, чтобы заниматься нудным переоформлением билетов и нетерпеливо ожидать объявления вылета, я, приняв душ сижу в своей каюте и думаю о пустяках.

Все мои представления о быте и нравах богатых жителей за пределами Федерации строились на просмотре нескольких популярных сериалов и картин. В соответствии со сложившимися у меня стереотипами, я в полной уверенности полагал, что прийти вовремя или чуть раньше обозначенного срока непринято и может быть расценено как моветон. По корабельному расписанию на обеденный интервал было отведено два часа. За последние пять лет учёбы в Академии я не мог припомнить, чтобы мой самый продолжительный приём пищи длился дольше пятнадцати минут. Поэтому насильно промаявшись двадцать минут сверх положенного, я покинул свою каюту и с деланной неспешностью направился в ресторан.

За время пути я не встретил ни одной живой души, не считая коридорного, стоявшего у выхода в холл из которого наверх вели две лестницы. Прежде чем я, замешкавшись, вспомнил, какой из них мне надлежит воспользоваться, коридорный с лёгким полупоклоном предложил сопроводить меня, сделав приглашающий жест в сторону правой. Я вежливо отказался и во избежание дальнейших возможных недоразумений активировал проводника. Двухстворчатые двери ресторана разошлись в разные стороны с моим появлением и передо мной предстало обширное роскошно обставленное помещение, центральная часть которого была занята столами и как мне показалось при беглом осмотре большая часть мест за ними отнюдь не пустовала.

Моё появление не осталось незамеченным, это смутило меня, и я несколько скованно проследовал к своему месту стараясь делать вид, что не замечаю обращённые на меня взгляды. Обогнув пару столиков, я остановился у единственного свободного места с края стола под номером четырнадцать имевшего на моё счастье простую прямоугольную форму и сел на заранее предусмотрительно отставленный стул, радуясь возможности занять место без необходимости тревожить своих соседей. После чего позволил себе обратить внимание на них. Прямо напротив меня сидела молодая женщина, нет, пожалуй, совсем ещё юная девушка, чей недоуменный и раздражённый взгляд был в упор направлен на меня. Как только я сосредоточил на ней своё внимание, она выдала какую-то непонятную фразу на незнакомом мне языке и, хотя её смысл был мне не ясен, тембр и интонация её голоса неоднозначно давали понять, что она чем-то недовольна. Не обратившие до этого момента практически никакого внимания на моё появление оставшиеся четверо соседей прервали свою оживлённую беседу и также уставились на меня. Мне ничего не оставалось делать, кроме как изобразить на лице вежливую улыбку и ответить, что, к сожалению, не владею языком, на котором она говорит. Убедившись, что мой ответ не произвёл на неё никакого впечатления, я произнёс то же самое на унилингве. Выслушав меня, девушка слегка закатила глаза и негромко, но демонстративно что-то произнесла всё тем же раздражённым тоном. Стоявшая с правой стороны и чуть поодаль от моей собеседницы невысокая, миниатюрно сложенная девушка, которую я в начале не заметил, а затем принял за ресторанную обслугу, почтительно наклонилась к ней и, произнеся шёпотом несколько фраз, вновь выпрямилась и замерла в прежней позе. Пока я смотрел на это новое действующее лицо, моя соседка немного поддёрнула левый рукав платья, открыв широкий золотистого цвета браслет, обхватывающий её запястье, и несколько раз провела по нему рукой, после чего опять обратилась ко мне и едва ли не одновременно с её голосом я услышал другой женский голос.

— Простите, офицер, я не разбираюсь в ваших знаках различия! Когда я решила воспользоваться услугами этого судна, я пребывала в полной уверенности, что члены экипажа и прислуга столуются отдельно!

Синтезированный голос звучавший из её наручного коммуникатора, ошибочно принятого мною за ювелирное украшение, был весьма хорош, но монотонен, будучи неспособным передать экспрессии моей собеседницы.

Не могу сказать, что услышанное оставило меня равнодушным и, тем не менее, приложив все усилия, чтобы вежливая улыбка не покинула моё лицо, я произнёс:

— Простите, мадам, что не успел Вам вовремя представиться. Меня зовут Дэвид Брэнсон, я лейтенант Военно-Космических Сил Федерации. Как и Вы, я гость на этом корабле и Ваш сотрапезник на всё время полёта.

— Но я не мадам! — глаза собеседницы гневно блеснули.

— А я не член экипажа, — парировал я в ответ, всё ещё стараясь сохранять улыбку.

Пару секунд девушка буквально сверлила меня глазами, а затем внезапно рассмеялась.

— Алита. Алита де Хардинес — отсмеявшись, произнесла она. Её электронный переводчик оставил это без внимания. Мои ответы он также игнорировал, видимо передавая вербальную информацию своей хозяйке каким-то другим способом.

— Рад нашему знакомству баронесса, — я приподнялся и, чинно склонившись над столом, поцеловал милостиво протянутую мне ручку. Именно так в моём представлении в данном случае и надлежало поступить. Стыдно признаться, но для того чтобы всё это выглядело как можно непринуждённее я предварительно неоднократно отрепетировал эту сценку у себя в каюте.

— Зовите меня просто Алита.

— Почту за честь, баронесса! — бодро выдал я, с опаской отмечая, что на этом мои великосветские заготовки стремительно подходят к концу.

Судя по лицам наблюдавших за нашей беседой соседей, я понял, что ни моя речь, ни язык, на котором говорит Алита им незнакомы. Поэтому вновь обратился к Алите.

— Прошу прощения за мою бестактность, Вы не могли бы помочь мне представиться остальным?

— Зачем? — Алита с недоумением посмотрела на меня. — Ведь это дубли!

— Дубли? — непонимающе переспросил я.

— Да дубли, — повторила она. — То есть клоны.

Говорила она это так, как будто сказанное её всё объясняло. Видя моё непонимание Алита добавила, но уже медленнее как для ребёнка.

— Ну, клоны. Из Содружества.

Вот значит, что показалось мне странным, когда я мельком увидел их лица, но в тот момент не придал этому особого значения, подсознательно отметив их возможно родственное сходство. Впрочем, если бы я дал себе труд поразмыслить ещё когда увидел их фамилии в корабельном списке...

Повернувшись к клонам, я протянул руку сидящему рядом со мною мужчине и назвал своё имя и фамилию. В ответ он пожал её и также представился. Затем ритуал повторился со вторым мужчиной. Дамам я приветственно кивнул головой, и на этом формальная процедура знакомства была окончена.

Пока мы обменивались приветствиями, я немного успел рассмотреть их. Мужчины внешне отличались друг от друга как два фото одного и того же человека сделанные с промежутком в десять или немногим более лет, небольшие проседи, поперечные морщинки на лбу и наметившиеся залысины, а вот женщины если не приглядываться могли, пожалуй, сойти за сестёр-близнецов.

— Зачем Вы это сделали? — Алита с вызовом смотрела на меня.

— Не можем же мы трое суток просто делать вид что не замечаем их? — как можно более примиряюще ответил ей я. Нарочито построив свой ответ так, чтобы не вызвать у неё очередной приступ раздражительности.

Алита фыркнула, но ограничилась лишь этим, переключив свой интерес на стоящую перед ней тарелку с салатом.

Осмотрев стол, я убедился, что перед всеми, исключая меня стояли тарелки с лёгкими закусками и салатами, бокалы тоже не пустовали. С моего появления в зале я видел несколько раз официантов, но все они обслуживали другие столики. Я всё обдумывал, как мне привлечь кого-нибудь из них, когда заметил в правом углу перед глазами мигающую иконку с надписью "меню". Выругавшись про себя, я оформил заказ, стараясь выбирать только знакомую мне пищу, и вскоре появившийся официант с подносом сноровисто сервировал передо мною первые из заказанных блюд.

Клоны весело переговаривались между собой, дамы время от времени смеялись, мужчины степенно обменивались репликами как старые знакомые. Интересно, они действительно давно знают друг друга или это результат экспериментов генетического подбора партнёров на совместимость.

Алита молчала, рассеянно поглядывая по сторонам и поигрывая бокалом с аперитивом. Девушка за её спиной всё также стояла в прежней позе, не поднимая глаз. Я поймал себя на том, что поглощаю еду с привычной для меня скоростью, только когда на тарелке оставались жалкие остатки. Не глядя на меня Алита демонстративно отставила от себя тарелку и, я тут же последовал её примеру. Не заставивший себя ждать официант убрал использованную посуду и расставил новые блюда. Он также ловко подхватил предусмотрительно отложенные мною в сторону вилку с ложкой, заменив их на новые столовые приборы, завёрнутые в белоснежную салфетку из плотной натуральной ткани. Когда он ушёл, Алита доверительным тоном сообщила:

— Если бы Вы знали сколько времени я потратила на то, чтобы выучить правила этикета и вот итог. — мило улыбаясь она слегка развела руки над столом. — Они меняют приборы с каждой переменой блюд!

— Не расстраивайтесь, баронесса. Вы всё ещё можете воспользоваться своими знаниями, чтобы наставлять меня.

— Вы шутите, лейтенант. Не могу поверить, чтобы офицер был не обучен таким простым вещам, — и она повторно одарила меня улыбкой. Про себя я отметил, что ямочки на её щеках нравятся мне гораздо больше чем нахмуренные брови.

Этот обед был самым долгим за всю мою жизнь и ещё возможно он был самым счастливым. Отобедав, клоны ушли, оставив нас одних за столом, но отсутствие их компании нас не огорчило. Ресторан постепенно пустел, гости покидали его один за другим, а мы всё ещё общались, болтая ни о чём, не стесняясь разговоров о пустяках. Алита изредка смеялась, подкупающе естественно прикрывая ладошкой очаровательный рот. Время летело приятно и незаметно. Расстались мы только в холле. Перед тем как уйти Алита на прощание одарила меня очередной улыбкой, сказав при этом:

— До встречи Дэвид и прошу Вас, в этот раз не опаздывайте.

Её предупреждение для меня было явно излишним, единственным моим желанием было увидеть её вновь и по собственной воле упустить это мгновение я бы не смог.

* * *

Не буду в подробностях описывать охватившее меня целиком и без остатка чувство. Не все могут честно признаться даже перед самим собою, в том, что испытывают в такие моменты.

Мысли мои были путаны, сам я пребывал в возбуждённо приподнятом настроении. На ужин я пришёл даже чуть раньше. В отличии от жидкого ручейка пассажиров меланхолично и размеренно втекающих в ресторанные двери, я не чувствуя под собой ног от ожидания новой встречи почти что влетел в зал ресторана и первым занял своё место за нашим столом. Алита появилась немногим позже, по-прежнему в сопровождении своей немногословной спутницы, как и прошлый раз занявшей место позади своей госпожи. Пришедшие последними клоны застали нас с Алитой уже всецело поглощёнными беседой друг с другом и ни обращающими внимания ни на кого вокруг.

Если прежде я думал о том, как буду коротать свой досуг во время перелёта, заполняя хоть чем-нибудь долгие перерывы между трапезами, то сейчас не мог представить себе иной альтернативы кроме как проводить всё свободное время в обществе Алиты.

Наш ужин подходил к концу, когда девушка поинтересовалась моими планами на вечер. Узнав, что на этот счёт у меня не было никаких идей, она, как мне показалось, на мгновение нахмурилась, но тут же спросила, что я думаю по поводу новой картины с участием Келен Райт, которую будут давать сегодня вечером в театральном салоне. Вовремя сообразив к чему был задан этот вопрос, я ответил, что ещё не видел этого фильма и буду, несомненно, рад сопроводить её, составив ей компанию для совместного просмотра.

Ненадолго расставшись после ужина, мы встретились, как и договаривались у театрального салона. Алита, успевшая опять переодеться в новое красивое платье, выглядела настолько очаровательно, что видимо это отразилось на моём лице и не осталось для неё незамеченным, вызвав у неё довольную улыбку. За Алитой, как и всегда неотлучно следовала невысокая девушка, также сменившая свой скромный наряд на более яркое одеяние. Как ни странно, за всё время общения с Алитой, я так и не удосужился узнать, кто это такая и почему постоянно и неразлучно сопровождает её. Отметив данный факт, я решил обязательно задать этот вопрос, как только представится подходящий случай.

Подойдя, Алита несколько критически осмотрела меня, и, как мне показалось, уже хотела о чём-то меня спросить, но в последний момент передумала и между нами ненадолго повисла неловкая пауза. Прервала её Алита, молча взяв меня под руку и ненавязчиво увлекая внутрь салона.

Как оказалось, под красивым названием театральный салон скрывался обыкновенный головизионный зал, только рассчитанный на гораздо меньшее количество зрителей и оформленный куда как более шикарно, нежели чем все те которые до этого мне довелось посещать. Наша компания заняла один из центральных островков с тремя креслами. Спутница Алиты на этот раз не осталась стоять подле неё, а уверенно заняла место рядом с ней и даже позволила себе отпустить негромкий комментарий, после которого между девушками завязалась беседа, прервать которую я так и не решился вплоть до начала сеанса. К своему удивлению я не мог не заметить, что беседуют они на равных, по крайней мере, внешне не проявлялось никаких признаков неравенства в их социальном статусе, а в этом вопросе, как я уже успел для себя уяснить, Алита была крайне щепетильна. Подобная ситуация оставляла обильную пищу для размышлений и предоставила мне возможность строить гипотезы на сей счёт.

Насколько я был не прав, самоуверенно отнеся головизионный зал к разряду заурядных, мне стало понятно с самых первых минут фильма. Различия явно скрывались не столько во внешней отделке, сколько в установленном головизионном оборудовании. Развернувшееся вокруг нас действо поражало своей реалистичностью и красотой. Вращающиеся на триста шестьдесят градусов кресла позволяли при желании полностью охватить всю прелесть происходящего вплоть до мельчайших и незначительных деталей. Несмотря на откровенно мелодраматичную направленность картины, её просмотр доставил мне настоящее удовольствие, безусловно, более зрелищного, нежели чем содержательного характера. И хотя Келен Райт на мой предвзятый взгляд непрофессионального критика была как всегда малоубедительна в своей роли, она честно отыгрывала стереотипы, так полюбившиеся её многочисленным поклонникам, к числу которых я себя не относил.

Чуть покрасневшие и влажные глаза Алиты после сеанса однозначно свидетельствовали в пользу того, что просмотренная картина вызвала в ней искреннее сочувствие судьбе главной героини.

Не сговариваясь, мы проследовали на ярус выше театрального салона и вышли на закрытую прогулочную палубу. После виденного нами насыщенного буйства красок окружившая нас оранжерейная зелень, обрамлявшая обе стороны прогулочной дорожки, казалась блёклой. Алита присела на ближайшую к входу скамью, и я расположился возле неё, глядя как выдуманная фантазия фильма постепенно отпускает её, и она возвращается в реальный мир. Никогда прежде мне не случалось встречать настолько чувственно ранимой девушки как она. Сердце моё наполнилось такой нежностью к ней, что, не удержавшись, я осторожно взял её ладонь в свои руки. К моей радости Алита не предприняла попыток высвободить её. Подняв на меня свои всё ещё слегка припухшие глаза, девушка поинтересовалась, понравилась ли мне посещённая нами картина. В такой момент я и помыслить не мог, чтобы хоть как-то расстроить её, а посему отставив саркастические комментарии, напрашивающиеся к любому фильму, в котором бы не снималась Келен Райт, я ответил, что фильм мне очень понравился.

— Она моя самая любимая актриса. Я все картины с ней смотрела, а некоторые, Вы не поверите, даже дважды, — доверительно сообщила мне Алита.

— Мне она тоже очень нравится. — пролепетал я.

Удовольствовавшись моими пространными ответами, Алита внезапно для меня переключилась на другую тему.

— Дэвид, а почему на Вашем мундире нет эполетов и вензелей, ведь это Ваш парадный мундир, я не ошибаюсь?

— Всё правильно, но упомянутые Вами элементы не приняты в военной форме Федерации.

— Жаль, очень жаль. Они так красивы и Вам, безусловно, пришлись бы к лицу. Кроме того, всем сразу было бы ясно, что Вы офицер военного, а не гражданского флота.

— Алита, все и так видят я что я офицер военного флота.

— Все жители Федерации, возможно, но много ли здесь таких?

Она была права, среди наших попутчиков я видел очень мало людей, которых мог бы безошибочно отнести к числу своих сограждан, может их большая часть следовала в бизнес-классе, но здесь они были в явном меньшинстве.

— Вот поэтому я перепутала Вас тогда, ну Вы помните. Я так рада, что Вы не обиделись. Просто Ваша форма очень похожа на ту, что носят здешние... — Алита замолчала, пытаясь подобрать верное слово.

— Я Вас понял, Алита, не продолжайте, — как можно тактичнее прервал я её.

— Вы не обиделись?

— Конечно же нет, просто раньше я не рассматривал эту ситуацию с такой точки зрения, честно говоря мне это даже в голову не приходило.

— Дэвид, если мы с Вами понимаем друг друга, то почему бы Вам не одеваться во что-то менее провокационное? — и Алита по-прежнему не вынимая свою руку, немножко сжала мне ладонь.

Мне не оставалось ничего иного кроме как поведать ей о постигших меня злоключениях при перелёте на Танну. Весь мой рассказ Алита сочувственно кивала головой. Когда я окончил своё повествование, она сказала:

— Бедненький мой Дэвид, Вы не успели переоформить свой багаж, надеюсь, они вскоре переправят Вам его на Яньян.

Сделанный Алитой вывод обескуражил меня, но я не стал её разубеждать.

— А давайте завтра мы подберём Вам что-нибудь подходящее? Ассортимент местных магазинов — это конечно не бог весть что, но на первое время сойдёт.

Я ответил согласием на её предложение, и обрадованная моим ответом Алита воскликнула:

— Вот и славно. — и быстро чмокнула меня в щёку.

Не успел я ещё хоть как-то отреагировать на это проявление девичьих чувств, как в моём поле зрения появилась покинувшая нас прежде спутница Алиты. Увидев её, Алита вынула свою тёплую ладошку из моих рук и сказала ей несколько слов оставшихся для меня без перевода. Выслушав её, девушка молча развернулась и снова ушла, оставив нас наедине. Посчитав этот момент наиболее подходящим, и желая разрядить обстановку, я полюбопытствовал, кем является Алите эта девушка и почему, она неизменно сопровождает её. Как последовало из дальнейших объяснений, немногословную девушку звали Херминия, она являлась компаньонкой Алиты и неотлучно пребывать всегда рядом с ней была одна из её многочисленных обязанностей. Херминия не относилась к числу слуг, будучи наёмным высокооплачиваемым специалистом, оказывающим услуги юным барышням, подобно Алите покинувшим отчий дом ради путешествий. На родной планете Алиты подобные специалисты большая редкость, но её папенька выписал Херминию из самой Империи, а иначе не видать бы Алите курортов Яньян как своих милых розовых ушек.

По мере того как Алита рассказывала мне о себе, становилось всё более очевидным то, о чём я и сам начал догадываться чуть раньше, сопоставляя воедино обрывки наших разговоров и оброненных ею фраз. Уроженка одного из независимых миров, чьей формой правления являлся феодализм, Алита была единственной дочерью графа, владения которого на его большую удачу оказались богаты залежами какого-то редкого металла или минерала, чего именно Алита не помнила, да и не считала это важным. Главное, что позиции её отца значительно упрочились в свете данных событий, что позволило ему внушительно расширить свои владения за счёт своих менее успешных соседей без применения грубой силы, попросту скупив их земли. Это в свою очередь ещё больше усилило его влияние среди местной знати. Прогрессивные взгляды её отца, справедливо полагавшего что одного накопления капитала вовсе недостаточно для того чтобы считать обеспеченным будущее своих отпрысков, заставляли его инвестировать в их образование. Звёздная система, в которой родная планета Алиты была единственным заселённым миром, находилась под негласным патронажем Империи. Близость к границам Империи, амбициозные устремления и активные торговые операции её отца, позволили получить Алите прекрасное с её слов образование. Папенька никогда не скупился на учителей и при их дворе всегда присутствовали лучшие преподаватели, которых ему удавалось заполучить для дочери и двух его законных сыновей. Её старший брат третий год получал военное образование в Ахенаре, как особо подчеркнула Алита, самой столице Империи! Младший братик пребывал на попечении домашних наставников и должен в будущем, по словам её отца, освоить стезю экономиста, дабы в надлежащее время принять на себя ношу управления финансовыми делами своего старшего брата, как будущего наследника графского титула. Сама же Алита с папенькиного благословления была отправлена посмотреть большой мир.

Точку в нашей беседе поставила Херминия, просто подойдя и молча встав напротив нас с немым укором глядя на Алиту. Моя прекрасная собеседница с сожалением вздохнула, позволила поцеловать ей на прощание ручку и, как мне почудилось, с нежностью во взоре пожелала мне спокойных снов, а затем неспешно удалилась сопровождаемая своей строгой компаньонкой. Я проводил глазами две девичьи фигурки и как сомнамбула направился в свою каюту.

Уже лёжа в слишком широкой для меня кровати, совсем не способствующей, на мой взгляд, тому, чтобы отходить ко сну в одиночестве, я перебирал в памяти отдельные моменты наших сегодняшних встреч с Алитой. Временами, блаженно улыбаясь собственным мыслям, а иногда в тревожном волнении думая о взаимности чувств. Впереди нам предстояло ещё два дня быть вместе, а затем каждый из нас должен был отправиться к месту своего отдыха. От этой мысли мне становилось не по себе, и я не знал, как мне следует поступить. Открыться в том, что я чувствую к ней? Но что она может мне ответить и что подумает обо мне. Скоропалительность моих чувств может её отпугнуть. Промолчать и потом весь остаток жизни корить себя за упущенный шанс? Потерять любимого человека навсегда только из-за страха показаться смешным или быть отвергнутым? Глупо, всё так глупо! Конечно же я люблю её и должен открыться ей, а дальше пусть она решает, как ей надлежит поступить с моим чувством. Приняв такое решение, я начал было думать о том, что может быть дальше, если Алита признается, что также любит меня. Помнится, моей последней мыслью была — интересно как отреагирует моя маменька, когда узнает, что её невесткой окажется баронесса, но на этом, не дав полной воли пробудиться доселе дремлющему во мне честолюбию, я заснул.

Глава 3.

В которой герой понимает, что не догнал удачу, а убежал от неё.

Поутру мой пыл не иссяк. Хотя разрозненные и противоречивые мысли бродили в моей голове. Возможные перспективы виделись мне уже не в столь радужном свете, нежели чем совсем недавно. Пусть даже Алита ответит взаимностью на моё чувство, что я тогда смогу ей предложить? Выйти за меня замуж и отбыть к моему месту службы на далёкий аванпост, а затем ближайшие десять лет скитаться вслед за мною из одной системы в другую? Бросить свою семью, близких и влиться в дружную семью Федерации? Или, может, это я по её представлению должен буду предать свою родину ради любви? Этот вариант совершенно невозможен, а если это так, то вправе ли я просить её поступить таким образом? Да и вообще, каково моё место в их наследной иерархии? Боюсь себе даже представить.

И тем не менее несмотря на всё это я был полон решимости действовать согласно принятого мною вчера плана. Я должен сказать Алите о том, что люблю её, быть честен с нею и принять её ответ как должное, каким бы горьким он не был.

После завтрака, во время которого Алита заметив моё состояние, справилась нездоровиться ли мне, я предложил ей ненадолго повременить с шоппингом, совершив до этого небольшой променад на прогулочной палубе. Алита легко согласилась с моим предложением, не выказав никакого удивления или недовольства.

На этот раз мы не стали останавливаться сразу у первой попавшейся нам скамьи. Херминия дипломатично отстала от нас, предоставив нам возможность побыть вдвоём. Я провёл свою спутницу почти до самого выхода с палубы, не дойдя, наверное, шагов пятидесяти до следующей двери, ведущей, как я помнил, к спортивному залу и бассейну. Остановив свой выбор на достаточно уединённой от посторонних глаз и утопающей в цветущей зелени скамейке, показавшейся, на мой взгляд, как можно лучше соответствующей моей цели, я предложил Алите присесть.

До нашей встречи у меня уже имелся пусть и не очень большой опыт общения с противоположным полом. Часто для быстротечных, необременительных отношений с моими знакомыми девушками не требовалось вовсе никаких признаний. Никогда прежде я не испытывал такого смятения и нерешительности. Собравшись с силами, я начал было говорить, но слова давались мне с трудом, я всё время сбивался, и мне казалось, что я говорю не то, не о том и не так. Я лепетал ей что-то про гигантскую пропасть, разделяющую нас, сердечные муки, родственные души и прочее в том же роде неизменно сентиментальное, избитое и глупое.

Алита сносила мои сумбурные речи стоически, ни разу не прервав меня. Глядя вниз она мило склонила свою головку слегка в сторону и носком туфельки вычерчивала на пластиковой дорожке незримые фигурки. Её профиль не выражал абсолютно ничего, и я тщетно силился понять, какие мысли сейчас витают в её голове. Прервали мой монолог сначала раздавшаяся со стороны двери нечленораздельная речь, звучащая неподобающе громко для данного места, а затем приближающийся грузный топот. Прежде уже знакомая мне гримаса раздражения появилась на лице Алиты. Решительно встав, она вышагнула из укрывавшей наше пристанище листвы и в негодовании вскричала на своём родном языке. Я тут же последовал за Алитой. Коммуникатор послушно, как всегда негромко и безэмоционально перевёл вслед за ней:

— Вы что себе позволяете?! Как Вы посмели появиться здесь?!

Игнорируя пышущую гневом Алиту, мимо нас в быстром темпе проследовали двое низкорослых мужчин, которых я раньше не видел среди сравнительно небольшого и уже примелькавшегося мне общества туристов первого класса. Поразительно, подумал я, как эти два пассажира бизнес-класса смогли миновать все столь тщательно предпринимаемые на судне меры предосторожности и пробрались на запретную для них территорию.

Стоило мне поравняться с Алитой, выйдя из скрывавшей меня прежде от их глаз зелени, ближайший к нам мужчина заметил меня и закричав своему напарнику: "Здесь офицер!", неожиданно направил в мою сторону непонятно откуда взявшийся в его руке пистолет. Тут же незамедлительно раздался хлопок выстрела, и меня сильно ударило в правое плечо, следом практически одновременно прозвучали два выстрела, сливаясь в единый звук. Оцепенев от шока, почти не чувствуя боли, я медленно отмечал разворачивающиеся вокруг меня события, воспринимая их отстранённо будто зритель в головизионной зале. Как только мой противник направил на меня пистолет, Алита инстинктивно отшатнулась от него, сделав шаг назад, тем самым невольно перекрыв линию огня второму стрелку, метившему в меня. Его пуля попала ей в голову и дёрнувшись тело Алиты опало на пол. Третьим стрелком была Херминия, не успев на какую-то долю секунды, она на бегу разрядила своё оружие в спину убийцы Алиты и с разбега ударила его тело ногой в сторону последнего оставшегося в живых негодяя. Но мне всё это было безразлично. Не глядя на них я присел к лежащей на боку Алите и бережно взял её голову в свои руки. Глаза её были широко распахнуты, но не видели меня. На её милом и дорогом мне лице застыло выражение крайнего изумления, не испуга, нет, именно изумления от невозможности происходящего. Я попытался убрать ей с лица волосы, но лишь измазал её в крови. Сзади раздался сдавленный вскрик, затем неприятный хруст и шум борьбы прекратился. Подскочившая ко мне Херминия быстро взглянула на рану Алиты для верности приложила пальцы к жилке на её шее, после чего не мешкая отстранилась и подхватив валяющийся рядом пистолет протянула мне его рукоятью вперёд сопроводив своё действие словами:

— Рука действует? Стрелять сможешь?

Всё ещё баюкая в своих руках голову Алиты, я непонимающе уставился на неё. Херминия ничего не ответила мне, заткнула пистолет себе за пояс и схватив меня под здоровую руку с неожиданной для её комплекции силой, рывком потянула меня вверх.

— Вставай и быстро уходим.

Подчиняясь её воле, я поднялся, но мой взгляд по-прежнему был прикован к раскинувшемуся на палубной дорожке телу любимой.

— А как же Алита? — хрипло вырвалось из моей груди.

Хлёсткий удар, по щеке который нанесла Херминия, несколько отрезвляюще подействовал на меня.

— Очнись, чёрт бы тебя побрал, слюнтяй и бежим отсюда! — закричала она.

Цепко схватив мой левый локоть, она потянула меня вслед за собой в сторону дальнего прохода и мы побежали, по пути распугивая своим видом туристов, с любопытством поспешающих к месту пальбы.

Мы беспрепятственно покинули прогулочную палубу. Задержавшись у выхода Херминия дождалась, когда вслед за нами сойдутся двери и выбила ногой декоративную панель прикрывающую блок управления переборкой, после чего выстрелила в оголившиеся электронные внутренности. Раздался щелчок, но выстрела не последовало. Однако её это ни на миг не остановило, она даже не стала менять пистолет, просто левой рукой ударила снизу по магазину, и сноровисто передёрнув затвор, повторила попытку, оказавшуюся на этот раз удачной. Запахло горелой изоляцией. Я в тупом оцепенении наблюдал за действиями этой странной девушки, без удивления констатируя про себя её поступки. Кроме прочих странностей я также отметил, что Херминия свободно говорит на моём родном языке и, опять же, в тот момент это не поразило меня.

Заблокировав электронику двери столь варварским, но действенным способом Херминия опять протянула мне трофейный пистолет и, на этот раз, я рефлекторно схватил его. Удовлетворённая моей ответной реакцией она мельком бросила взгляд на моё плечо и сказала:

— Дешёвая распечатка, ещё пара выстрелов и всё, — затем наставительно добавила, — Бестолку не стреляй и зажми рану левой рукой.

Удостоверившись, что я беспрекословно выполняю её команды, Херминия развернулась в явном намерении двигаться вниз по направлению к жилым ярусам.

Только здесь я начал выходить из ступора и остановил её своим криком:

— Стой! Лазарет там, — и я, мотнув головой в сторону медблока, уже собрался было следовать указанным мною курсом.

— Да чтоб тебя! — выругалась Херминия. — Начинай уже соображать, к спаскапсулам и живо.

В этот момент корабельный интерфейс погас.

— Началось, — вслух отметила это Херминия, хищно ухмыльнулась и, не мешкая более ни секунды, устремилась вниз по лестничному пролёту, не думая я машинально развернулся и потрусил вслед за ней.

Следует признать, что для военного офицера я непозволительно туго соображал. Автоматически минуя лестницы, проходы и переборки я старался не отстать, не выпустить из виду всё больше и больше удаляющуюся от меня спину девушки. Возможно, если бы она настороженно не притормаживала у каждой двери и поворота, то окончательно потеряв её из поля зрения, я перестал бы слепо следовать за ней и принялся бы действовать самостоятельно. Возможно, но этого не происходило, и я бежал механически, переставляя ноги, а в голове у меня со скрипом ворочались мысли. Кто были те двое убийц, пираты? Кто такая Херминия и где она взяла оружие? Откуда пираты во внутренних секторах? Какой смысл захватывать такое огромное гражданское и неповоротливое судно, если ты не сможешь пройти и пару систем без того, чтобы не оказаться заблокированным командой перехвата, да и без дозаправки далеко уйти просто невозможно, а где заправлять такого монстра? Тут я вспомнил, что по корабельному уставу по сигналу тревоги обязан экстренно занять закреплённый за мной боевой пост, но я не член экипажа и куда я должен тогда прибыть? На командный пункт корабля? Но ведь тревоги объявлено не было, хотя налицо внештатная ситуация, что же я должен делать и кто такая Херминия!? Мои мысли начали вращаться по кругу.

За весь наш путь до отсека со спасательными капсулами мы так и не встретили ни одного члена команды, лишь изредка попадались пассажиры, да и те пребывали в состоянии общей растерянности. Сбившись в небольшие группки, они негромко переговаривались между собой. Никто из них даже не рискнул окликнуть нас, достаточно им было бросить взгляд на мой пропитанный кровью рукав и оружие, как у них напрочь пропадало всяческое желание задавать нам вопросы.

В голове у меня уже начало гудеть, пульсирующая боль горячо жгла плечо, в то время как пальцы немели от холода. Перестав зажимать рану, я взял пистолет в левую руку боясь, что он попросту выпадет у меня из раненой руки. Убедившись, что в эвакуационном отсеке никого нет, девушка кинулась к первой же капсуле и принялась её активировать. Как только я в бездействии застыл рядом с ней, она снова выругалась и скомандовала, чтобы я не стоял истуканом, а занялся активацией соседнего аппарата.

— Зачем, мы не должны... — начал было я, но был грубо прерван.

— Заткнись, идиот и делай что тебе говорят! — рявкнула было она, а затем, видимо, уловив что-то в моих глазах, тут же значительно мягче и просительно добавила, выделяя каждое слово. — Дэвид, пожалуйста, делай то что я сейчас тебя прошу.

Отставив пререкания, я засунул оружие в брючный карман и занялся капсулой. С самого начала процесс пошёл плохо, я тупо раз за разом прикладывал ладонь здоровой руки к сенсорной панели, пока до моего сознания не дошёл тот факт, что корабельный интерфейс вырубился ещё несколько минут назад и всё надлежит делать вручную: вскрывать пломбу, переключать рычаг стопорного механизма и открывать люки. С пломбой я справился относительно быстро, а вот рычаг, лишь стоило мне за него взяться и с силой потянуть вниз, как в глазах у меня начало темнеть и шум, плескавшийся до этого в ушах, начал обволакивать меня с головой. Не отпуская рукоять, я попробовал повиснуть на ней пытаясь заставить её опуститься под весом моего тела, но рука соскользнула с рычага, и я грузно осел на пол завалившись на левый бок. В это же время переборка в противоположном крыле сдвинулась, и в отсек проникли ещё два пассажира. Будь они даже безоружны я всё равно смог бы безошибочно опознать в них сообщников убийц, хладнокровно расстрелявших мою Алиту. Не успел я ещё ничего толком ничего предпринять, как Херминия скользнув вниз, оказалась рядом со мной и открыла по ним огонь. Выстрелить успела только она, оба незваных гостя остались лежать, дверь за их спинами тихо скользнула в пазы.

Легко поднявшись, девушка оценила более чем скромные плоды моего труда и на мгновение застыла видимо, решаясь на что-то, после чего сделав одной ей ведомый выбор начала действовать ещё быстрее, чем прежде. Рванувшись к своей капсуле Херминия распахнула внутренний люк, затем, не снижая темпа, подхватила меня под руки и приподняв подтащила к аппарату. Я безрезультатно силился встать на ноги, но ослабевшее тело плохо слушалось и всё на что меня хватило так это не дать себе застрять в проходе, пока Херминия не считаясь с моим состоянием, грубо проталкивала меня в капсулу. Может только из-за острых болевых ощущений я и не потерял сознания, оставаясь на той грани действительности, когда окружающее тебя воспринимаешь больше инстинктами чем разумом.

Вывалившись из люка, я ничком застыл на полу, не имея сил принять иное положение. Накатила дурнота, в глазах сначала побелело, затем наоборот всё заволокло непроглядной чернотой. Звуки доносились до меня словно сквозь неисправный шлемофон.

По резкому толчку и навалившейся тяжести я осознал, что мы катапультировались. Отработав положенное двигатель капсулы смолк, и наступившая невесомость подарила мне краткое облегчение. Тьма перед моими глазами сменилась тусклым аварийным освещением. По инерции меня поволокло вперёд, и я чуть было не вписался головой в Херминию уже распотрошившую электронное нутро управления спасательной капсулы и проворно орудующую в нём. Притормозив мой полёт, она придала мне иной вектор движения, лёгким толчком отправив к ближайшему поручню. Невольно я вспомнил, как немногим ранее она поступила, чтобы заблокировать выход с прогулочной палубы, и меня чуть было не передёрнуло от страха, я предположил, что она может совершить нечто подобное сейчас. Стоило мне подумать об этом, как девушка отсоединила небольшую плату и сразу несколько индикаторов на блоке управления начали мигать красным.

— Что ты творишь? — только и смог я сипло выдавить из себя, справедливо полагая, что начинают сбываться мои худшие опасения.

— Оставила паникёра без голоса, — на лице Херминии расплылась довольная улыбка. Уловив непонимание в моём взгляде Херминия с деланной серьёзностью доложила, — Включила режим радиомолчания, сэр!

— Зачем? — но этот мой вопрос она оставила без внимания.

— Я рада, что ты решил не умирать, — подплыв ко мне, она откинула сидение и принялась с помощью ремней фиксировать в нём моё положение. — А то я уже было начала корить себя за собственную глупость, как только представила, что сама себя обрекла на уединение с покойником в этом тесном убежище. Жуть!

— Шесть человек, — выдавил я.

— Чего? — Херминия перестала возиться со мной и с тревогой посмотрела мне в глаза.

— Капсула рассчитана на шесть человек. Ну или трупов, если не повезёт.

— О, значит, пытаемся шутить, так держать! А сейчас мы будем играть в доктора. Ты боишься уколов? — всё это Херминия говорила, роясь в бортовой аптечке. Теперь уже я оставлял её вопросы без ответа, но не в отместку, а понимая, что говорит она исключительно для того чтобы я не отключился, заставляя реагировать на внешние раздражители. Я молча наблюдал, как она перебирает содержимое аптечки и как с её лица уходит деланно весёлое выражение.

Прежде чем заняться моей раной Херминия разрезала тупоконечными ножницами насквозь пропитанный моей кровью рукав мундира и аккуратно стащила его с меня. Тоже она повторила и с рубашкой, а затем, сделав мне пару инъекций, убрала обратно оказавшийся бесполезным в моём случае жгут и занялась обработкой раны. Стараясь сдерживаться, я лишь со свистом втягивал воздух сквозь плотно сжатые зубы, но немногим позже почувствовал, что боль притупляется и уже не так сильно беспокоит меня. Профессионально точные и ловкие движения с которыми Херминия манипулировала медицинскими принадлежностями не оставляли сомнения в том, что делать это ей приходится не в первый раз. Пока она занималась моим плечом, я разглядывал её. Странно, сперва, пока Алита не разъяснила, кем на самом деле является Херминия, я считал их ровесницами, затем думал, что она, возможно, чуть старше меня. Сейчас же глядя ей в лицо, я гадал, а не ошибся ли я в очередной раз. Почувствовав мой настойчиво изучающий её взгляд, Херминия прекратив меня бинтовать, в ответ посмотрела мне прямо в глаза. Поддавшись внезапному интуитивному порыву, я спросил:

— Как тебя зовут?

От удивления её брови резко поднялись вверх, образовав несколько горизонтальных морщинок на лбу, и лицо приняло даже несколько обиженное выражение, которое, впрочем, очень быстро исчезло, и лукавая улыбка заиграла на её губах.

— Ты можешь звать меня Фернандой* (имя имеет значение "подготовленная к поездке", "отважная путешественница").

— Это твоё настоящее имя?

— Нет, но поверь мне оно ничем не хуже прежнего.

Её ответ я принял как должное, будучи видимо уже внутренне готов к чему-то подобному.

— А, Алита...* (имя имеет значение "благородная") — и я так и не окончил фразу, но Херминия или теперь уже Фернанда поняла меня без лишних слов.

— Да, она была настоящей, как и её имя.

При воспоминании об Алите у меня в горле встал ком, дыхание перехватило, и на глазах выступили слёзы. Устыдившись несдержанности своих чувств, я, забывшись, порывисто отвернулся и сорвавшиеся с век капельки, подрагивая на лету, поплыли по отсеку. Делая вид, что ничего этого не видит, девушка закончила перевязку и занялась инспектированием капсулы. Длительная пауза повисла между нами. В то время, как я сидел с головой погрузившись в свои горестные мысли; Херминия проверила запас пищевых концентратов и воды, повертелась у небольшого иллюминатора пытаясь что-то в него высмотреть, после чего расположилась в кресле напротив меня защёлкнув на талии ремень безопасности. Мне и самому надлежало не пребывать в прострации, а воспользоваться интерфейсом капсулы и проверить показания бортовых приборов, но я не мог найти в себе достаточного количества сил для этого. Перед моим мысленным взором то и дело всплывали детали трагических событий этого дня.

Наше затянувшееся молчание прервала Херминия.

— Дэвид, я могу себе представить, что ты чувствуешь и о чём думаешь.

В ответ ей я лишь саркастически ухмыльнулся. Глядя на неё у меня создалось чёткое ощущение того, что всё случившееся с нами в последние два часа, она воспринимает поверхностно и как-то не всерьёз. За всю свою жизнь я не видел ни одного настоящего убийства, не выдуманного и срежессированного постановщиками головизионных шоу, с эффектом присутствия и полного погружения в излишне кровавые подробности и смакуемые детали, должные вызывать у зрителя щекочущее нервы чувство эмпатии, а реального убийства живого человека. Ныне же я стал очевидцем пяти смертей, и одной из жертв была Алита.

— Тебе её совсем не жаль?

Упрёк, прозвучавший в моём вопросе, неожиданно сильно задел Херминию.

— Не жаль?! — Громко и с издёвкой переспросила она, — А что ты вкладываешь в это слово "жаль", мальчик? Пускание соплей и страдальческие мины? Или может пафосные речи над телом безвременно погибшей и единственной навеки любимой? Возможно твоё "жаль" это скорбные вздохи и клятвы мести? Если всё это так, то прости, я никак не смогу разделить с тобою твоё "жаль".

Не ожидавший такого словесного отпора от этой маленькой девушки отчитывающей меня как зарвавшегося мальчишку, я ошарашенно умолк.

— Я потратила на этого ребёнка год своей жизни. Питала на неё надежды гораздо большие чем её отец, вложивший в неё целое состояние, и всё рухнуло в одно мгновение только потому, что одному безмозглому и влюбчивому юнцу приспичило разбить своё сердце у её ног этим злосчастным утром. Не допусти она сегодня одну нелепую случайность, ты бы сейчас лежал почивший героической смертью, верный сын Федерации, с отчаянной храбростью вступивший в неравный бой с её врагами, а Алита была бы здесь и сейчас, со мной. Думаешь она вспоминала бы о тебе? Ты слишком переоцениваешь свою роль. Как было бы приятно спихнуть всю вину за её смерть на тебя, но нет, во всём виновата только я... — язвительная желчь в голосе Херминии сменилась на горечь сожаления — Граф отправил дочь не прохлаждаться на курорте, как возможно подумалось тебе: "Ах, эта праздная аристократия, пустые прожигатели жизни". Девочке была уготована другая судьба, и она прекрасно несла свой крест. Полезные знакомства, нужные связи, богатый опыт, удачное замужество — всё, что только может принести пользу её семье, всё что поможет ей подняться ещё выше, заняв более высокую иерархическую ступень. Она была не менее амбициозна, чем её отец и не в пример умнее и жёстче его. Ты и вправду считаешь, что мог хоть чем-то её привлечь? Что ты знаешь о её мире? Только то что вбивали вам в головы на лекциях по политологии? Характерные черты упадка феодальной и родословной формы правления в отсталых мирах вне сферы влияния Федерации, крайне неэффективная система управления и производства, политическая раздробленность и внутрисистемные распри. Можешь не отвечать, я знаю весь этот бред получше твоего. Это я настояла на том, чтобы она не упустила удачного случая попрактиковаться и поверь, мне пришлось убедить её в том, чтобы пойти на лёгкий флирт с тобой. Кем ты был в её глазах? "Необразованный дикарь" — говорила она. "Нет, неискушённый юноша" — отвечала ей я. "Самовлюблённый болван!". "Нет, просто жаждущий внимания" — смягчала я. "Безвкусный попугай!". "Нет, пожалуй, симпатичный провинциальный простак". "Как бы то ни было", настаивала я: "Это прекрасный случай добиться своего, когда удовольствие может принести только сам результат. Кроме того, он следует на Яньян первым классом, кто знает, может мальчик не так уж и прост?". И она согласилась со мной.

Каждая её фраза больно жалила моё сердце, каждое сказанное слово жестоко хлестало наотмашь, а я не мог даже увернуться от этих ударов. Я верил и одновременно не верил ей, но последнее было скорее защитной реакцией организма.

— Что ты хотел предложить ей, Дэвид? Простую, но честную жизнь? Что думал бросить к её ногам? Свой белый нарядный мундир? Гордая, вспыльчивая девочка она так и не научилась полностью контролировать себя. Будь ты в своём признании в любви не так тривиален и скучен, она бы дослушала тебя до конца, не отвлекаясь по мелочам. Она была бы жива.

Как бы ни был я обижен и ошеломлён открывшейся мне внезапной истиной, я не мог не заметить слёз в её глазах, когда она окончила говорить. По привычке Херминия подняла к глазам руки, чтобы смахнуть слезинки, но они испуганно вспорхнув, сорвались с её пальцев и заплясали в воздухе. Безотчётно я провожал взглядом их полёт.

Высказавшись, Херминия потеряла ко мне интерес и вскоре уснула или просто сделала вид, что спит.

Предоставленный сам себе, по мере того как прекращалось действие обезболивающего я получил очередной жизненный урок. Оказалось, что терзания духа не имеют особого преимущества перед муками плоти. Чтобы хоть как-то отвлечься я вошёл в меню управления капсулы. Мой допуск был подтверждён и запустив самодиагностику я убедился в том, что сигнал бедствия деактивирован ввиду отсутствия блока приёма-передачи данных. Правильно, его отключила Херминия, но зачем всё ещё оставалось для меня загадкой. Переведя обзор на внешние сенсоры, я не поверил своим глазам. Едва различимый без увеличения силуэт "Лейклэнда" по-прежнему висел в пространстве. Судя по всему, судовые двигатели были выключены, корабль обездвижен и лишь приданное капсуле при катапультировании ускорение постепенно всё дальше удаляло нас от него. Хотел бы я знать, что там происходит и не поторопилась ли Херминия с эвакуацией, заодно втянув в поспешное бегство и меня. Оглядев ещё раз ближайшее пространство, я не смог визуально засечь ни одной спасательной капсулы. То, что "Лейклэнд" до сих пор остаётся на месте и не покинул систему, пожалуй, следует отнести к хорошим новостям. Скорее всего, пираты или кто бы это ни был, уже схвачены или заблокированы и ожидается подход команды спасателей и оперативной группы сектора.

В любое другое время я непременно полюбовался бы на это огромное и мощное судно, но в данный момент мне было не до созерцания красот, да и смотреть было особо не на что. Корабль был виден лишь едва. Мы находились с его теневой стороны, и даже оптическое увеличение не позволяло ничего толком рассмотреть. Повесив окошко так, чтобы не упустить ни малейших изменений в окружающей обстановке, я принялся производить расчёты, стараясь определить, сколько может потребоваться времени на прибытие оперативников. Выходили весьма оптимистичные показатели. Надо будет, как только они подойдут для стыковки с "Лейклэндом" сказать Херминии, чтобы она вставила обратно блок связи. Впрочем, лучше скажу ей это сразу, как она проснётся или... От неожиданности я не смог удержать свой вскрик. Яркая вспышка полыхнула на том месте, где только что неподвижно висел наш корабль. Херминия спросонок дёрнулась, ремни тут же натянулись и вернули её тело обратно в сидячее положение. Вопросительно уставившись на меня, она поймала мой расфокусированный взгляд и через секунду её взор также затуманился, перейдя на внутренний интерфейс. Но смотреть было уже не на что. Разлетающиеся обломки и мусорное облако в эпицентре того, что совсем недавно было одним из самых крупных в Галактике гражданских судов, королём грузовых и пассажирских перевозок, гордостью имперского кораблестроения, кораблём класса "Балейна".

Не выказав ни малейшего удивления Херминия подплыла к аптечке выудила из неё скальпель, заставив меня невольно напрячься, а затем, расстегнув стягивающий её талию декоративный пояс, начала распарывать его на части. Кто-то из нас двоих явно тронулся рассудком, но несмотря на то что творящиеся со мною сегодня события всё больше напоминали горячечный бред и мой разум временами отказывался верить в происходящее, я готов был спорить на то, что пока ещё не сошёл с ума. Однако, как выяснилось, в действиях Херминии крылось здравое зерно. Разделавшись с поясом, она выудила из него наружу маленькую полупрозрачную плату и начала подсоединять её к блоку управления. Вскоре тревожно мерцавшие красным огоньки индикаторов погасли, и интерфейс выдал сообщение, что функционирование блока связи восстановлено. Капсула начала вещание сигнала бедствия, только использовалось для этого отнюдь не штатное устройство.

— Как твоё самочувствие? — Херминия застыла около меня. — Рана болит?

— Болит. — подтвердил я, не в силах игнорировать её.

— Сильно болит?

— Терпимо, — и я попытался беспечно улыбнуться. Вышло, наверное, неубедительно.

Девушка ощупала повязку и коротко спросила:

— Спал?

— Нет.

— Ел?

— Нет.

С укоризной покачав головой, Херминия взяла концентраты и толкнув один из них по направлению ко мне, опять уселась напротив меня.

— Дэвид, тебе придётся потерпеть.

— Чего потерпеть? — не понял я.

— Моё общество, — она как ни в чём не бывало улыбнулась, но заметив мой растерянный взгляд, вздохнула. — Шучу. У нас мало обезболивающего, да и вообще... Какой идиот комплектовал эти аптечки. Что же у вас всё так...

В раздражении она сдавила тюбик сильнее, чем требовалось для этого, и выдавленная порция струёй вылетела в мою сторону. Я еле-еле успел убрать свою голову, как рядом с моим ухом чавкнуло и срикошетившие от обшивки остатки пищи залепили мне ухо. Не успел я прийти в себя как раздался взрыв хохота. Херминия смеялась, смеялась от души, не жеманничая во весь рот, лицо её раскраснелось, на глазах выступили слёзы. Несколько раз она порывалась, что-то сказать, но лишь нечленораздельная речь, вырываясь, булькала из её горла. Наконец, отхохотавшись она смогла выдавить из себя.

— Ну хоть здесь ты сподобился увернуться.

Незаметно для себя я тоже начал посмеиваться, стараясь при этом не сильно тревожить рану. Надо полагать всё это было чисто нервное и моя реакция и её, но именно благодаря этому моменту прочный лёд в наших отношениях начал стремительно таять.

Отсмеявшись Херминия сообщила:

— Есть ещё хорошие новости, — сделав непродолжительную паузу и убедившись, что привлекла мою внимание, она добавила — еды у нас хоть отбавляй!

— И долго мы здесь будем столоваться? — я постарался вложить в свой вопрос двоякий смысл. Мои старания были явно излишни, за время общения с этой странной девушкой у меня начало складываться стойкое ощущение того, что она видит меня насквозь.

— Надеюсь, это не займёт более двух суток. Лично я готова провести здесь и больше, небольшой отдых и здоровый сон ещё никому не вредили, но вот тебе было бы лучше поскорее показаться врачу. Совестно признаваться, но с таким убогим набором эскулапа-любителя мне не по силам извлечь засевшую в тебе пулю. Рана не очень глубокая, но из-за качества боеприпасов много осколков. Впрочем, их оружие тоже вне всякой критики. Интересно, как они пронесли оборудование на борт? Имей они доступ к бортовому дубликатору, не стали бы пользоваться таким барахлом.

— Кто они были такие, как ты думаешь?

— А сам ты как считаешь?

— Пираты? — неуверенно предположил я, заранее догадываясь, что даю неверный ответ.

Херминия одарила меня снисходительно насмешливым взглядом.

— Всегда была невысокого мнения о вашей системе образования. Хотя может ты плохо учился, Дэвид? Суть любой пиратской эскапады — извлечение максимальной прибыли при минимальных потерях. Ты усматриваешь здесь аналогию с нашим случаем?

Хотя моё самолюбие было в очередной раз уязвлено, тон с которым беззлобно отчитывала меня сейчас Херминия был больше приятельским, чем враждебным. Я понемногу уже начал привыкать к её манере общения. Следовало признать, что она разбирается в некоторых вещах получше меня, а если уже быть до конца с собою честным, то, пожалуй, что и во всех.

— Кто же это были?

— Да кто угодно: религиозные фанатики, экстремисты, пламенные революционеры, сепаратисты, борцы за свободу. Галактика кишит желающими доказать всем и каждому, что его вера самая истинная, а истина самая верная и за это почти все они готовы отдать свою жизнь. Ну а если для пущей убедительности удастся прихватить с собою в пекло ещё пару сотен душ в нечаянные попутчики, то это только на благо их правого дела.

— И к какой категории относятся те, кто должен принять твой сигнал? — я боялся начинать разговор на эту тему, хотя рано или поздно нам всё равно пришлось бы говорить об этом, но вопрос вырвался у меня внезапно, как бы сам собой.

Херминия удивлённо вскинула брови и вместо ответа задала мне встречный вопрос.

— По-твоему меня можно отнести к кому-то из них?

— И всё же, кто должен откликнуться на транслируемый сигнал? Ведь он закодирован, так? И если я всё правильно понимаю, то расшифрует его только тот, кому адресован, но это не официальные представители власти. На всё это потребуется, как ты уже сказала около двух суток, а это значит, что в суверенном пространстве Федерации имеется тайная и хорошо отлаженная сеть обмена данными. Так кто же ты, Херминия?

— Знаешь, Дэвид, иногда ты задаёшь на удивление интересные вопросы. Проблема только в том, способен ли ты понять ответ, и нужен ли он тебе на самом деле. Я просто Человек и тебе должно быть этого довольно. Мы с тобою не враги, со мною ты в полной безопасности и я по крайней мере уже дважды спасла твою жизнь.

— Для чего ты спасла меня, какой тебе в этом прок? И что будет дальше, когда прибудут твои друзья?

— Для чего? — задумчиво повторила девушка, а затем добавила что-то на своём незнакомом мне языке. — "Homo sum: humani nihil a me..." * (лат. Homo sum, humani nihil a me alienum puto — "Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо"). Мне стало тебя "жаль". — И она невесело ухмыльнулась. — Я вовсе не собиралась брать тебя с собой, но ты не смог даже активировать себе другую капсулу, и я сильно сомневаюсь, что останься ты один, не истёк бы кровью в напрасных попытках подлатать себя сам. Что же касаемо того, что будет потом... Тебе не стоит об этом переживать. Я включу стандартный сигнал бедствия, и тебя подберут спасатели.

— И ты вот так просто отпустишь меня? — я в недоверии скривил губы.

— А почему нет? Чем ты можешь мне навредить? Расскажешь Бюро Безопасности, какие у меня милые глаза? Поделишься с ними видеозаписью нашей беседы?

От последней фразы я покраснел, но не потому, что в тайне записывал наш разговор, а от того, что не додумался до этого раньше сам.

Херминия по-своему оценила моё смятение и продолжила.

— Так это бесполезно. К "Облаку" доступа у тебя нет, а память капсулы перед уходом я обнулю. — и Херминия ехидно улыбнулась мне прямо в глаза. — На гражданских прошивках автономная запись запрещена, а полнофункциональную активацию офицерской прошивки твоему чипу ещё не сделали. Ведь так? Если я ещё разбираюсь в ваших порядках, то это происходит не позднее пяти дней со дня прибытия в воинскую часть. Я не гражданин Федерации и образца моей ДНК у вас нет, а здесь я его тоже не оставлю. О тайных каналах связи знают все, но что с этого толку если эффективных методов борьбы с этим не существует? Так чем ты можешь быть опасен мне, Дэвид?

Обескураженный такими обстоятельно продуманными ответами я умолк.

* * *

Когда к исходу подходили вторые сутки, как и предсказывала Херминия, наша капсула приняла ответный сигнал. К тому моменту скудный ассортимент бортовой аптечки подходил к концу и несмотря на все предпринимаемые девушкой усилия, мне становилось всё хуже. Поэтому раздавшееся звуковое оповещение мы оба приняли с радостным возбуждением, пусть каждый и по своим причинам.

Херминия не скрываясь, включила громкую связь, да и что было проку от секретности, возможно, я и сам мог бы без труда подключиться к беседе с вызывающим нашу капсулу кораблём. После формальных процедур, Херминия подтвердила необходимость срочной эвакуации. В принципе в переговорах двух тайных заговорщиков, не было ничего примечательного, за исключением одной странности, на которой я заострил своё внимание. Докладывая о ситуации на борту спасательной капсулы, Херминия чётко обозначила наличие двух пассажиров. После чего принимающая сторона будто, не расслышав её доклад, задала повторный вопрос: "Сколько на борту человек?". Мне не сложно было предположить, что я сейчас услышу, но ответ меня поразил. До моих ушей явственно донёсся размеренный голос Херминии.

— На борту один Человек!

Как только переговоры окончились, не выдержав, я спросил, как мне следует воспринимать её слова и не означает ли это что я теперь уже не человек. Возможно, вскоре я уже труп или может быть раб?

— Дэвид, я уже говорила тебе, что пока ты со мной ты в полной безопасности и с тех пор ничего не изменилось. Что же касаемо объяснений, то боюсь ты их просто не поймёшь. — и девушка беззаботно отмахнулась от меня.

— Ты могла бы попытаться хотя бы попробовать. — обиженно протянул я.

— Ну хорошо. — примирительно сказала Херминия и подплыв ко мне легко положила свою маленькую тёплую ладонь ребром на мою переносицу, а затем опустив её накрыла мой правый глаз так что мне осталась видна лишь правая сторона её лица. Уголок её губ дёрнулся вверх, у век собрались мелкие почти незаметные морщинки. Она улыбалась, улыбалась мне такой приветливой и доброй улыбкой, какой я ещё отродясь не удостаивался от неё. Не отрывая ладони от моего закрытого глаза, она повернула её, полностью перекрыв мне обзор. Сквозь щели меж пальцев по-прежнему угадывалась её улыбка, но тут её ладошка, скользнув, переместилась влево, и я увидел её вторую половину лица. Такой Херминии я тоже никогда не видел. Она плакала, губы были перекошены от горя, в уголке глаза грозя вот-вот сорваться набухала крупная слеза. В изумлении я вскрикнул и отнял её ладонь. Лишь долю мгновения до того, как девушка отвернулась от меня, я видел немыслимое. Обе половинки её лица жили независимо друг от друга, деля его на две самостоятельные части: радости и скорби. В моей памяти непроизвольно всплыли маски древнегреческого театра. Комедия и трагедия. Суть нашего мира и единство его противоположностей.

— Но как!? — поражённо воскликнул я.

Повернувшись ко мне, Херминия бесстрастно посмотрела на меня обыденным ничего не выражающим взглядом, так будто с её лица стёрли все эмоции.

— Пока ты смотришь на мир одним глазом, тебе не суждено узреть картину в целом. — безразличным голосом произнесла она.

Честно говоря, скажи она мне тоже самое за минуту до этого и я не придал бы её словам никакого особенного значения. Мало ли подобных избитых фраз и мудрых изречений мне довелось услышать за свою жизнь. Однако столь наглядная демонстрация заставила меня иначе отнестись к её словам, придав им неоспоримой весомости.

— Ты можешь привести ещё какой-нибудь пример? — попросил её я.

— А этого тебе было недостаточно? — прежняя весёлость вернулась к Херминии и она, как и прежде продолжила посмеиваться надо мной. — Дэвид, надеюсь, ты не будешь оспаривать тот факт, что все люди равны?

Странный вопрос. Я молча утвердительно кивнул головой. Не то чтобы это повсеместная и прописная истина, но это исконная ценность Человечества, важнейшая основа государственности и один из краеугольных камней нашей цивилизации. В Империи, Содружестве и многих других мирах это не всегда так, но для гражданина Федерации другого ответа и быть не может.

— Замечательно! — воскликнула Херминия и следом задала ещё один совсем не уместный и странный на мой взгляд вопрос. — Дэвид, а кто твоя любимая актриса?

Не дав мне даже ответить, девушка жестом прервала меня.

— Можешь не отвечать. Я вспомнила. Ты ведь уже говорил, что это... — она сделала небольшую паузу, откровенно потешаясь надо мной. — Келен Райт! Ведь тебе так нравится её актёрское мастерство.

Я стойко проигнорировал её шпильку и молча качнул головой.

— Мне интересно твоё мнение, что ты думаешь на её счёт в связи с подписанием ею трёхгодичного контракта с Императорской придворной головизионной студией.

Может раньше я в новостях нечто подобное и слышал, но явно не придал этому никакого значения.

— Ну и что? Будет три года сниматься в их шоу. Разве это плохо для её карьеры? Не думаю, что она потеряла на этом контракте, ведь её не обратят там в рабство? — в ответ я попытался отшутиться. То, что рабом в Империи может стать только лицо, добровольно продающее себя в рабство (на оговорённый срок или пожизненно) либо неспособное содержать себя самостоятельно, было мне достоверно известно из лекций по политологии.

— Чудесно! Я тоже так рада, что она сможет обогатить своё творчество и заодно преумножить немалые капиталы. Ведь такой талант заслуживает этого, как ты считаешь?

Я снова кивнул.

— Ты знаешь, сколько она зарабатывает в год?

— Нет, а какое это имеет значение?

— Абсолютно никакого, но так чисто для справки я сообщу тебе, что её годовой доход составляет порядка сорока трёх — сорока четырёх миллионов кредитов. Но ведь талант нельзя измерить деньгами. Правда?

Я устал кивать ей в ответ и молча уставился на неё.

— А что ты думаешь о Леонидасе Гарра?

— Тоже актёр? — вяло отреагировал я.

— Не совсем. — ответила Херминия. — Всего лишь учёный, один из многих, но возможно ты мог о нём что-то слышать. Он изобрёл систему "Пустынный Дервиш".

Слышал ли я?! Да эти щиты были гордостью Военного Флота Федерации, её надёжной защитой и заставляли трепетать наших врагов, сдерживая их агрессивные планы. Я с благоговением изучал их действие, поражаясь человеческому гению, создавшему их, но имя изобретателя было мне доселе неизвестно. Как и все военные секреты, оно надёжно хранилось от посторонних ушей.

Не останавливаясь на достигнутом эффекте, Херминия продолжила.

— Его гонорары были поскромнее, чем у Келен Райт. Какие-то четыреста тысяч кредитов. Да разве он заслуживал большего? Правда, совсем недавно он тоже подписал один весьма выгодный для него контракт с теми, кто смог достойно оценить его талант. Я бы сказала взаимовыгодный договор во всех смыслах. Удачная находка для Империи.

— Это невозможно! — я дёрнулся так что плечо пронзила нестерпимая острая боль и стиснув зубы, ненадолго потерял дар речи.

— Ну почему же? Разве не все люди равны между собой? Гарра получил ненаследуемый титул пэра Империи и пожизненный пансион, превышающий актёрские гонорары Келен Райт. К его чести следует заметить, что это было для него не главным. Собственный исследовательский институт, вот что заставило принять его окончательный выбор. Так что это тоже несомненно обогатит его талант.

— Это разные вещи. Это предательство! Он предал Родину! Такие поступки не измеряются деньгами.

— Весьма спорное заявление, но даже если и так, то почему бы всё-таки не платить больше тем, кто этого действительно заслуживает? Или на твой взгляд повтор заученных фраз, потуги изобразить искренние чувства и кусок, обнажённый плоти стоят больше?

— Это не имеет отношения к...

Но Херминия властно пресекла мои возражения, лишь слегка повысив голос.

— Всё имеет отношение! Всё, всегда и ко всему имеет отношение, иначе твои жизненные принципы лишь популистские лозунги ни имеющие ничего общего с действительной реальностью, а твои идеалы лишь вредная химера. И пока ты не отринешь навязанные тебе авторитарные стереотипы и не начнёшь хотя бы самостоятельно вдумываться, ты можешь не надеяться, что начнёшь когда-нибудь независимо думать. А сейчас, пожалуй, более не буду терзать тебя напрасными разговорами. Прости, Дэвид, но ты скучный собеседник. Этого ты не знаешь, того не слышал и ещё очень многого не понимаешь. Ты ведь у нас узкий специалист. Есть такая профессия? — последние слова Херминия произнесла нарочито пафосным тоном, но в вопросительной интонации.

Я понял намёк и гневно посмотрел в её лучащиеся самодовольством глаза. Однако на неё это не возымело никакого воздействия.

И вновь мы замолчали, не испытывая обоюдного желания для продолжения дальнейшей беседы.

Откровения Херминии насторожили меня. Для чего она поделилась со мной такой информацией? Явно не для того чтобы просто поразить меня своей осведомлённостью. Зачем рассказывать мне такое если я могу, нет обязан буду пересказать всё в ФББ (Федеральное Бюро Безопасности). Или это опять же ни для кого не является секретом? Или... мне не суждено ни с кем этим поделиться? Я бросил настороженный взгляд в сторону Херминии, но девушка парила в расслабленной позе в конце капсулы у люка. В ней не чувствовалось никакой угрозы, но я видел, чего она стоит в деле. Знал, как быстро она способна принимать решения и молниеносно без колебаний приводить их в исполнение. Будь я даже не ранен, сомневаюсь, что результат нашего поединка был бы в мою пользу, а сейчас мои шансы катастрофически малы. Хотя. Я осторожно и как можно незаметнее опустил здоровую руку на левый брючный карман. Так и есть, от облегчения я чуть было громко не выдохнул задержанный в лёгких воздух. Трофейный пистолет был на месте. Теперь осталось только быть начеку и вовремя почуять опасность, тогда возможно у меня будет хоть какая-то вероятность остаться в живых. Но надолго ли? Её сообщники скоро будут уже здесь. Сколько их? Даже при самом удачном стечении обстоятельств остаётся бесконечно много допущений что всё в любой момент пойдёт не так. За моими размышлениями меня опять начало лихорадить, дёргающая боль в плече не оставлявшая меня в покое последнее время усилилась и по всей видимости не осознанно я начал постанывать. Херминия не оставила это без внимания. Подплыв ко мне, она положила свою ладошку мне на лоб и считав показатель температуры недовольно мотнула головой. Порхнув к аптечке вынула из неё два шприца и наполнила их лекарством.

— Последние, — девушка произнесла это таким извиняющимся тоном полным сожаления, будто в этом была её вина. — Продержишься?

Не отвечая, я поморщился всем своим видом давая понять, что ничего другого мне всё равно не остаётся.

Сделав мне инъекции, Херминия оставила меня в покое, и я вернулся к своим нелёгким мыслям. Может всё-таки я зря думаю всякую напраслину. Ведь за всё время нашего полёта она могла лишить меня жизни ни один раз. С другой стороны, до момента прибытия её союзников, в этом не было нужды. Впрочем, с чего ей лишать меня жизни, ведь у неё на меня могут быть и иные планы.

По мере своих дальнейших рассуждений я пару раз ловил себя на том, что постепенно теряю их суть и откровенно начинаю клевать носом. Мои глаза слипались, и незаметно я погрузился в небытие.

* * *

Момент стыковки я проспал. Из забытья меня вывел шипящий звук воздуха, доносящийся из шлюзовой камеры. От неожиданности я резко открыл глаза, но вокруг всё было спокойно. Херминия находилась спиной ко мне у люка. Как только шлюзовой индикатор сменился на зелёный, она начала разблокировать выход в шлюз. Вспомнив свои опасения и пользуясь тем, что ей сейчас не до меня, я засунул левую руку в карман брюк и аккуратно ощупал пальцами пистолет в поисках предохранителя, а нащупав его, тут же обругал себя. Ну какой же я кретин! Всё это время с того самого момента, когда я в отсеке со спасательными капсулами положил оружие в карман, я так и таскал его с собой в боевом положении.

Распахнув люк, Херминия обернулась ко мне. Увидев, что я уже не сплю, она ободряюще улыбнулась и бросив мне: "Я скоро!" рывком отправила своё гибкое тело в шлюзовую камеру пристыковавшего нас к себе корабля. Ни о том, какой это корабль, кому он принадлежит я не имел ни малейшего представления, но такое знание никогда не бывает лишним. Выбрав в интерфейсе капсулы вид с внешних сенсоров, я от досады только скрежетнул зубами. Слишком близко и ни одного нормального ракурса. Я уже хотел было воспользоваться обзором смотрового иллюминатора, но тут в проходе появилась Херминия. Вернулась она одна, но не с пустыми руками, притащив с собою медицинский ящичек, превышающий по габаритам нашу бортовую аптечку. Закрепив его на сидении рядом со мной, она начала извлекать из него инструменты, от одного вида которых меня начала пробирать зябкая дрожь.

— Может не надо? — попытался остановить её я.

— Почему? Тебе страшно? Думаешь, я не справлюсь?

Я утвердительно кивнул головой.

— Хорошо, — как ни странно тут же сдалась Херминия. — Тогда давай хотя бы обработаем твою рану и введём тебе настоящие лекарства, а то до другой медицинской помощи ты так можешь и не дотянуть. {до момента, когда тебе в следующий раз тебе смогут оказать хоть какую-то медицинскую помощь ты можешь и не дотянуть}

Безропотно повиновавшись, я с благодарностью принял её помощь, получив взамен болезненной операции небольшую поверхностную, но неприятную процедуру и несколько ставших мне уже привычными уколов.

Закончив со мной, девушка занялась блоком управления. Отсоединила своё передающее устройство и подключила обратно штатную плату. Индикация вновь успокаивающе залилась зелёным цветом.

— Ну вот, теперь тебе остаётся только ждать, когда тебя подберут спасатели. Надеюсь, ты не будешь скучать по мне, оставшись здесь совсем один? — лукаво улыбнулась девушка.

Блаженно расслабившись от полностью ушедшей боли я, растянув губы в улыбке, попытался ответить ей, но язык непослушно повернулся в моём рту и вместо короткого "нет" я только невнятно что-то чавкнул ей в ответ. Глядя мне прямо в глаза Херминия удовлетворённо кивнула и не меняя выражения лица продолжила.

— Прости, Дэвид, но я не могу дать тебе возможность воспользоваться интерфейсом капсулы. Да и вообще здесь требуется хорошенько прибраться. Видишь ли, я не бы хотела оставлять за собой лишние следы, — и, повернувшись ко мне Херминия деактивировала блок управления. Все индикаторы погасли разом.

Ни одно из сказанных её слов не добиралось до моего сознания, мой затуманенный разум безмятежно покачивался на мягких волнах её успокаивающих интонаций. Однако стоило ей отключить управление капсулой и до меня начал доходить ужасающий смысл её слов. Найдя в себе остатки воли и сил, я вытянул из кармана пистолет, чью рукоять к счастью так и не отпускал всё это время и направил его на неё.

К моему удивлению Херминия даже не попыталась меня остановить. Ни один мускул не дёрнулся на её лице, и даже улыбка не покинула его. Более того она с живым интересом наблюдала за мной явно заинтригованная тем, что я буду делать дальше.

Осознавая, что с каждой секундой сил у меня остаётся всё меньше, и терять мне уже нечего я нажал на спусковой крючок, напрягая непослушные мускулы и прекрасно понимая, что ожидает меня от выстрела в невесомости. Щелчок и ничего, ещё раз и я злобно брызжу слюной, ударяя оружие днищем магазина себе по колену и пытаясь передёрнуть затвор правой рукой. Боли я практически не чувствую, но Херминия морщится, глядя на мои усилия, так как будто это ей сейчас больно орудовать раненой рукой. Наконец оттянутый затвор, лязгнув, встаёт на место, и я не выцеливая просто навожу пистолет в расплывающийся у меня перед глазами девичий контур и из последних сил делаю выстрел. Ничего. Оружие вылетает из моей утратившей силу руки, я пытаюсь дотянуться до него, но мою руку перехватывают сильные пальцы Херминии. Она толкает моё обмякшее и непослушное тело обратно на сидение и ловко перехватывает его дополнительными ремнями, жёстко фиксируя в неподвижном положении. Передо мною как свозь туман совсем близко всплывает её лицо.

— Спи милый мальчик, — ласково произносит она и наклонившись нежно целует меня в лоб, — И прощай!

Я протестующе пытаюсь что-то мычать ей в ответ, но сознание предательски покидает меня и уходя последним гасит за собою свет.

Глава 4.

В которой герой сидит, а события бегут.

Не могу сказать, что возвращение в лоно живых было для меня наполнено радостью и счастьем. Оно было гадко, муторно и ещё до некоторой степени неожиданно.

Разлепив тяжёлые веки, я несколько секунд непонимающе взирал на ярко горящую в свете скудного аварийного освещения надпись на экране панели управления "До полной перезагрузки системы осталось" и расположенный под ней таймер, ведущий обратный отсчёт: четыре минуты тридцать две секунды, четыре минуты тридцать одна... тридцать... Я вспомнил всё, и внезапное предательство Херминии и мою безуспешную попытку мести, но от этого воспоминания легче не стало ни на йоту. Поспешно я отстегнул сковывающие меня ремни и, распахнув крошечное отделение санузла, являющееся единственным изолированным от общего отсека помещением в капсуле, окончательно убедился, что нахожусь в ней совершенно один. Оброненного мною оружия тоже нигде не было. В воздухе одиноко висел прозрачный пакет с медикаментами. Притянув его к себе, я прочел текст на приклеенном к нему стикере: "Колоть один раз в восемь часов, пить после еды по одной три раза в день." И всё, никаких тебе "целую" и "вечно твоя". А ведь было такое многообещающее прощание. Невольно я повеселел, потенциальным покойникам таких посланий не оставляют ведь заботиться об их здоровье уже ни к чему. Распаковав пакет я осмотрел его содержимое. Внешне лекарства ничем не отличались от тех, что колола мне Херминия за всё время нашего совместного путешествия, но её последний укол отбил у меня желание добровольно воспользоваться её прощальным подарком.

Припомнив о забравшем Херминию корабле, я прильнул к смотровому иллюминатору, но почти сразу бросил эту затею. Смотреть было не на что. Судя по всему пока я бесчувственно спал, девушка осуществила планы по очистке следов своего пребывания в капсуле. Вполне безобидные надо отметить планы, которые я трактовал столь неверным и пагубным образом. Хотя это всё равно пока лишь гипотеза и раскаиваться в своих неправильных выводах и поступках, пожалуй, преждевременно. Лучше дождаться окончания перезагрузки блока управления. Да и мог ли я ей в действительности навредить? В силу стечения счастливых обстоятельств пистолет ни разу не произвёл выстрела или же чьи-то шаловливые пальчики вынув из него боеприпасы, оставили его при мне, дабы я не запаниковал, обнаружив себя полностью безоружным. Скорее всего, последнее. Херминия ни капли не похожа на безумную фаталистку и не стала бы полагаться на слепую волю случая там, где может сама воздействовать на окружающий её мир.

Таймер довёл свой счёт до конца, и система успешно произвела перезагрузку. Одновременно я запустил процесс самодиагностики капсулы и подключился к внешним сенсорам. Окружающее пространство было девственно чисто. Иного я в принципе и не ожидал. Херминия сдержала своё слово, всё работало абсолютно исправно и блок связи на всех частотах передавал сигнал бедствия.

* * *

Очевидно, система кишела кораблями федеральных служб и не успел я примерить на себя роль одинокой жертвы кораблекрушения затерянной в холодных просторах бескрайнего космоса, как со мною вышли на связь.

До подхода спасателей я промаялся, составляя рапорт о происшедших событиях свидетелем и отчасти невольным участником которых мне довелось стать. Вплоть до самой эвакуации меня не покидало ощущение лёгкой эйфории от того, что скоро кошмар предыдущих дней вот-вот закончится и я вернусь к своей прежней жизни. Эвакуировало меня судно ФББ. Процесс эвакуации произошёл буднично. Меня подвергли быстрой процедуре идентификации, уложили на носилки, обращая на мои возражения ровно столько внимания, сколько требовалось на то чтобы игла от капельницы, подсоединённой ко мне стараниями медперсонала, не покинула вену. Оставленный на попечение медика, чей словарный запас видимо состоял только из: "сожмите кулак" и "задержите дыхание" я так и прибыл в беспомощно лежачем виде в госпитальные покои на неизвестной орбитальной станции расположенной у неведомой мне планеты. Проинформировать меня о конечной точке нашего маршрута никто не счёл необходимым, а моя единственная попытка подключиться к интерфейсу спасательного судна дала непредсказуемый и настораживающий результат. Мало того, что мне было отказано в доступе, я ещё получил предупреждение, уведомляющее меня в том, что попытка несанкционированного проникновения зафиксирована и власти поставлены в известность. Это отбило у меня всяческую охоту проявлять интерес по мелочам.

На операционном столе я оказался незамедлительно по прибытии в госпиталь и следующее моё возвращение к реальности встречал уже в небольшой, рассчитанной на одного пациента, реанимационной палате. Мягкий свет, струящийся сквозь зарешёченное окно и циферблат на моём интерфейсе, подсказали мне, что проспал я без малого четырнадцать часов. На этом поступление информации извне окончилось. Госпитальная сеть осталась глуха к моим усилиям получить к ней доступ. В раздражении я посмотрел на стоящий рядом аппарат, из недр которого тянулись ко мне закреплённые на моём теле трубочки и провода. Протянув к нему руку, я приложил палец к индикатору вызова и приготовился ждать.

По прошествии десяти минут я начал было уже проявлять признаки нетерпения, как вдруг дверь в мою палату распахнулась и впустила двух человек, внешний вид которых не оставил у меня ни малейшего сомнения в их профессиональной принадлежности. Оба были в белых халатах, оба уставшие и не выспавшиеся, но один из них явно лечил тела, а вот второй... Стоило ему открыть рот и нарочито бодрым голосом поинтересоваться моим самочувствием, как любая необходимость в представлении с его стороны отпала сама собой.

Пока врач молча производил осмотр, сотрудник ФББ всё же представился, не преминув указать, что сегодня наша встреча носит полуофициальный характер и не займёт много времени, да и вообще лично он не хотел бы меня сильно беспокоить, но сложившиеся обстоятельства взаимно обязывают нас. Кроме того, накопилось изрядное количество вопросов, требующих своего скорейшего разъяснения. В настоящее время ситуация до чрезвычайности не ясна и нестабильна, в том числе и с дипломатической точки зрения. Судьба единственного выжившего, налагает на меня тяжкий груз моральной ответственности перед душами погибших и их семей.

Для человека не склонного вести долгие беседы он был крайне многословен. Из всей его речи я не понял и доброй половины, подивившись в очередной раз только тому, что безопасность не взяла меня в оборот сразу на борту ещё во время эвакуации. Что же касаемо "груза моральной ответственности", то из всех погибших на борту "Лейкленда" я знал одну лишь Алиту, да и ту как оказалось весьма поверхностно, что впрочем, не слишком уменьшало мою горечь от её утраты. Как это ни странно, но я по-прежнему испытывал иррациональное нежное чувство к этой девушке, вне зависимости от того что позже стараниями Херминии мне стало известно о ней. Клонов я, конечно же, помнил, пусть уже и не по именам, но... Склонен считать, что в самом Содружестве о них не будут особо горевать, а просто запустят во внеочередной раз свой биологический чан и извлекут из него на этот свет ещё одну пару идеальных граждан взамен преждевременно выбывших из строя. Остальные пассажиры были для меня, не персонифицированной и неодушевлённой массой. Нехорошо так думать, но, увы, это было именно так и я ничего не мог с этим поделать. Оставалось лишь придавать лицу скорбную мину и кривить душой. Я совсем не знал этих людей, равно как и они меня, а потому останься в живых кто-либо из них вместо меня, что смог бы он вспомнить обо мне? Стало бы ему по-настоящему жаль того, чьё имя он никогда ранее не слышал и чьё лицо не в состоянии припомнить? Кем бы я был для него — безликой, безымянной, но тяжко бередящей его душу абстрактной единицей, ставшей нулём растворившись в вакууме космического пространства. Сильно сомневаюсь. Одно лишь знаю точно, говорить об этом не стоит никому.

После ухода врача, оперативник перевёл разговор в практическое русло и задав пару формальных вопросов, попросил меня изложить в подробностях мою версию событий. Слушал он меня очень внимательно, лишь изредка перебивая, чтобы уточнить некоторые важные на его взгляд детали. Поначалу он мерно в такт моим словам покачивал головой, но когда я дошёл до описания гибели Алиты и действий Херминии послуживших отправной точкой всех воспоследовавших со мною событий, я краем глаза уловил брошенный им на меня цепкий взгляд.

В своём рассказе я постарался не упустить ничего, лишь в некоторых щекотливых местах скрашивая отдельные эпизоды, в которых мне удалось проявить себя не с лучшей стороны. Однако мои мелкие прегрешения были безразличны собеседнику. По всему было видно, что его чрезвычайно заинтриговала личность Херминии. По крайней мере, все вопросы последовавшие по окончании моего рассказа были посвящены именно её персоне. Покидал он меня в состоянии сильного возбуждения, которое пытался скрыть за очередной волной пустословия. Я едва успел задать ему тревожащий меня вопрос, должен ли я расценивать своё нахождение в госпитале как арест.

— С чего Вы это решили? — сказано это было так, будто я ляпнул что-то глупое.

В ответ я повёл глазами в сторону зарешёченного окна и добавил:

— У меня заблокирован доступ в госпитальную сеть, я до сих пор не знаю где нахожусь, все кроме Вас избегают общения со мной. Мне стоит продолжать или этого Вам будет достаточно?

— Ну что Вы, Дэвид! Все это простые формальности предпринятые, кстати, исключительно в целях Вашей же безопасности. Стань всем известно, что нашёлся чудом выживший свидетель инцидента на "Лейкленде" и Вас сейчас же принялись бы осаждать толпы журналистов пытающихся урвать сенсацию любой ценой. И какую историю Вы поведали бы им? Если в точности ту, что только что рассказали мне, то надеюсь, Вы в состоянии представить ущерб, который может нанести такой рассказ, растиражированный средствами массовой информации на всю Федерацию и за её пределы? Вам и в правду так не терпится стать известным? Вы ведь офицер, а не безмозглый юнец! Подумайте хотя бы о вопросах государственной безопасности, — пристыдил он меня и ушел, пожелав скорейшего выздоровления.

За те шестеро суток, что мне довелось пребывать в госпитале, он навещал меня ещё дважды. Внося своими визитами небольшое разнообразие в скучный больничный распорядок и являясь моим единственным собеседником, что отнюдь не делало его в связи с этим желанным гостем.

После нашей первой встречи меня долго не оставляло гнетущее ощущение того, что в разговоре с ним я допустил какую-то ошибку, но позже я убедил себя в том, что это пустые переживания. Его дальнейшие расспросы касались преимущественно Херминии. Я был вынужден пересказывать ему одни и те же события и состоявшиеся разговоры, стараясь, каждый раз вспоминать их в мельчайших подробностях и повторять их чуть ли не слово в слово.

Когда ему стало ясно, что больше к уже неоднократно сказанному мне добавить нечего, он переключился на Алиту и её семью. Затем, как бы невзначай перевёл разговор в иное русло, порасспрашивал про учёбу в Академии, вспомнил о моих родителях и приятно порадовал меня, сообщив, что их поставили в известность о моём счастливом спасении, и они передают мне привет.

На шестые сутки меня в сопровождении моего знакомца-оперативника перевезли в местное отделение ФББ. Чувствовал я себя к этому времени вполне сносно. Устав от больничной скуки и вынужденного безделья, я был рад сменить обстановку, но предпочёл бы оказаться где-нибудь в другом месте. Несмотря на то Бюро, отвечало за спокойствие всей нашей бескрайней Родины, отчего-то лично мне в этой организации было неспокойно.

В Бюро безопасности за меня принялись очередные медики. Покосившись на заставленный мудрёными приборами их кабинет, я приготовился к долгому прохождению опостылевших мне процедур и исследований, но всё для меня закончилось очень быстро. Первый же сделанный укол погрузил меня в беспамятное небытие, а когда меня привели в чувство, в голову пришла мысль о том, что последнее время это становится нехорошей традицией. Уже который раз за последние две недели со мной проделывают подобные штуки без всякого на то моего согласия.

Из медблока меня сопровождал дежурный сотрудник. На мой незамысловатый вопрос, куда мы направляемся в этот раз, я получил лаконичный и грубый ответ, весь смысл которого сводился к тому, что разговоры здесь не приветствуются и мне стоило бы помолчать. Всегда будучи рад следовать добрым советам я промолчал битый час, ожидая, когда меня соизволит принять хозяин кабинета у дверей которого меня оставил без личного присмотра мой нелюдимый провожатый. Мне уже начало думаться, что про мою скромную особу благополучно позабыли, когда дверь распахнулась и меня пригласили войти.

Владельцем кабинета оказался низкорослый неприятного вида мужчина с пустыми и какими-то неживыми рыбьими глазами. Апатично махнув мне в сторону стоявшего стула, он вернулся за стол и занял своё кресло.

— Меня зовут Отто Карсон. Я следователь Федерального бюро безопасности — представился он. — И мне передано в ведение Ваше дело. С этого момента наша беседа носит официальный характер, о чём я уведомляю Вас и прошу засвидетельствовать это надлежащим образом.

Одновременно с его словами у меня перед глазами всплыло подтверждение его личности и несколько официальных бланков, которые я незамедлительно бегло прочёл и отправил обратно, подтвердив, что ознакомился с ними.

Так началась стандартная процедура опроса, которую я уже проходил в госпитале и мне вновь приходилось отвечать на неизменную череду вопросов: "Назовите Ваше полное имя, дату и место рождения, гражданство, образование" и так далее. Однако постепенно по мере задаваемых мне вопросов наш разговор начал принимать совершенно иной и всё более неприятный для меня оборот.

Следователя интересовали какие-то странные и несущественные, на мой взгляд, мелочи. В частности:

— Ваше исчезновение из Хайтауна для всех Ваших знакомых явилось полной неожиданностью. Чем был вызван Ваш экстренный отлёт? — или, — Почему Вам было так важно занять место именно на лайнере "Лейкленд" вместо того, чтобы просто переоформить свой билет на следующий рейс. Почему в диспетчерскую службу космопорта на Танну поступило уведомление о Вашей задержке для прохождения регистрационных действий и кто был его инициатором?

Вдобавок, он спрашивал про то, что мне известно об инциденте, произошедшем в звёздной системе BD-3308, какие из запрещённых предметов врученных мне моим отцом были пронесены мною на борт "Лейкленда" и кому я должен был их передать, какое я имел при себе оружие, кто и с какой целью очистил бортовой журнал спасательной капсулы.

Я пытался возражать, но мои возражения отметались сходу. Я пробовал приводить убедительные доводы, но с каждым последующим вопросом он не оставлял от них и камня на камне. Я пытался взывать к его разуму, но, похоже, он имел отличное от моего представление о логике, считая ее, сродни казуистике. Вскоре я поймал себя на том, что начинаю оправдываться. Когда до меня дошёл этот очевидный факт я не выдержал и взорвался:

— К чему все эти измышления?

— Измышления Вы говорите? — и он уставился на меня своими холодными рыбьими глазами. — А как Вы тогда поясните следующие факты. Во-первых, абсолютно не знакомое лицо доверяет Вам, иначе говоря, первому встречному совершенно секретную информацию, которой не обладает большая часть сотрудников ФББ? Во-вторых, Вы получили на редкость удачное ранение в плечо. Обычно такие раны довольно опасны и чреваты осложнениями вплоть до потери двигательных функций конечности. Но Вам повезло — артерии не задеты, нервные связки практически не повреждены, кровопотеря и та оказалась минимальна. К тому же за Вами весьма неплохо ухаживали до того момента пока Вы не сдались властям. Счастливая случайность, не правда ли, Дэвид? Или может быть хорошо выполненный трюк для отвода глаз? В-третьих, Вы охотно делитесь подробными воспоминаниями. Достаточно полно описываете события. Весьма похвальное и достойное настоящего патриота рвение. Только пользы от этого нет абсолютно никакой и что ещё хуже в этом нет ни слова истины. Известно ли Вам что Ваш чип не содержит ни единого фрагмента записи подтверждающего Ваши слова?

Если на предыдущие вопросы мне было нечем сразу возразить, то аргумент на его последний вопрос у меня был:

— Офицерская прошивка моего чипа не была активирована, а гражданская версия не имеет подобного функционала. При всём своём желании я не имел никакой возможности делать записи.

Усмешка придала его лицу сходство с хищной рыбой.

— А Вашего желания и не требовалось. Чип каждого гражданина через неравные промежутки времени делает отрывочные записи, которые невозможно сфальсифицировать, затем архивирует их и хранит до момента передачи уполномоченным на то органам.

Ошарашенно я смотрел на него. Он говорил об этом так походя, что не оставалось ни малейших сомнений в том, что это является чистой правдой. А как же поправки к Конституции и неприкосновенность частной жизни? Конечно же мне приходилось не раз слышать различные шутки на тему того что с чипом ты никогда не одинок или делай это молча и с закрытыми глазами, но я всегда причислял подобные высказывания к образцам низкопробного юмора и не более. Также не всерьёз я относился и к его нелицеприятным прозвищам. Сам частенько используя в обиходной речи вместо официального термина — персональный чип с общерегистрационным кодом, его сленговые названия "решётка" (General Registration ID — общий регистрационный код, аббревиатура GRID — с английского: решетка, сетка) или "поводок", а то и того похлеще, но вовсе не задумываясь о том, что может скрываться под этими прозвищами на самом деле.

Следователь тем временем продолжал:

— Исходя из результатов проведённой экспертизы, Ваш чип имеет следы стороннего вмешательства, которое могло быть осуществлено только специалистом высокой квалификации при наличии соответствующего оборудования. Подобное вмешательство осталось бы незаметно в ходе любой стандартной проверки. Также Ваш отец является владельцем фирмы получившей федеральный контракт на установку и обслуживание данного вида электронных устройств на Вашей родной планете, причём единственным, кому было предоставлено это право. Надо полагать это ещё одно маленькое стечение обстоятельств?

Я молчал, не зная, что и как правильно следует ему ответить, но он и не ожидал моего ответа.

— Всё что Вы говорите, Дэвид, одна большая ложь, но вскоре я получу от Вас правду и чем быстрее Вы сами расскажите её мне, тем лучше будет для Вас. Вы ещё молоды, неопытны и я охотно поверю в то, что Вас использовали в "тёмную" или обманули, втянув в ненужные и опасные игры, которые неожиданно для Вас самого привели к ужасной трагедии и гибели невинных людей. Но, так или иначе, по неведению или злому умыслу их кровь на Ваших руках. Поэтому заканчивайте лгать, Дэвид, мы знаем уже достаточно и упорствуя, Вы делаете хуже только самому себе.

Собрав разбегающиеся мысли, я попытался противопоставить ему хотя бы что-то, задав ответный вопрос:

— Кем же тогда, по-вашему, являлись те кто стрелял в меня, убил баронессу де Хардинес и судя по всему, пытался захватить корабль, а когда их попытка претерпела фиаско, взорвал его?

— Плодом Вашего воображения, отвлекающим манёвром, дезинформацией, которую Вы должны были внедрить в ФББ, одновременно примешав к ней для пущей верности совершенно секретные сведения. Только эти уловки бесполезны. Нам прекрасно известны деструктивные методы врагов Федерации и их наймитов, а также старания создать видимость внутреннего сопротивления или борьбы мнимых оппозиционных сил внутри нашего государства. Вы стали марионеткой в чужой игре, Дэвид. Нам уже известно почти всё и дело осталось лишь за малым. Взгляните на визор.

На экране визора возникло изображение казённого помещения неуловимо похожее на то, в котором сейчас находился я сам. На стуле в центре помещения сгорбившись, сидел мужчина, руки он держал перед собой на коленях, судорожно сцепив ладони сплетёнными пальцами. Голос за кадром произнёс: "Назовите Ваше имя", голова человека дернулась, и он поднял лицо. К своему ужасу я узнал в нём своего отца. Следователь тут же включил паузу.

— Вы узнаёте этого человека?

— Да, это мой отец, Джефф Брэнсон. — мой собственный голос доносился до меня глухо будто бы со стороны.

— Хорошо, тогда продолжим, только опустим лишнее и перейдём сразу к сути, — и воспроизведение продолжилось с другого фрагмента.

Отец сидел, как и прежде застыв в нелепой полусгорбленной позе. Лицо его было поднято и обращено прямо перед собой, от чего создавалась иллюзия того что он смотрит на меня. Без сомнения, это был он, мой родной и горячо любимый отец, человек которого я знал с самого своего рождения, чьи мельчайшие привычки и манеру речи я изучил досконально. Я мог безошибочно определить какое у него настроение по одному сказанному им слову и понять одобряет ли он услышанное, только увидев, как он изогнул бровь. Нет, он не был так предсказуем, просто за все проведённые вместе годы я слишком хорошо изучил его. Это был мой отец, но таким я никогда не видел его. Он был будто бы мёртв. Ничего не было в нём от того человека, которого я знал всю свою жизнь. Ни одной знакомой мне черты. Словно с его лица стёрли все человеческие эмоции, оставив бесчувственную маску манекена. Его глаза невидяще смотрели в никуда. Голос и тот был неестественно выхолощенным и лишённым эмоций, как у коммуникатора Алиты оставлявшего без внимания все нюансы её речи и выдававшем только сухой перевод. Нормальный человек, пребывающий в своём уме и добром здравии, не будет настолько бесстрастно излагать то, как был завербован и вступил в связь с представителями Имперской разведки, вовлекал в преступную деятельность других граждан Федерации и предавал свою Родину, передавая её врагам сведения, составлявшие государственную тайну. Я слушал и не мог поверить не единому слову, он оговаривал себя, но почему?! Всё это находилось за гранью моего понимания.

Как только на записи прозвучал вопрос о моей причастности, следователь тотчас же выключил визор.

— Теперь Вы лично могли убедиться в том, что мы располагаем всеми необходимыми сведениями. Дэвид, даю Вам последний шанс и от того что Вы мне скажете, будет зависеть Ваша дальнейшая судьба.

— Мне нужен адвокат.

— И Вам его обязательно предоставят.

Я полагал, что здесь он будет юлить, но следователь был обескураживающе спокоен. Его непоколебимая уверенность внушала мне больший страх, чем все нагромождённые им обвинения. Внезапная мысль пронзила меня и придала мне надежды. Кажется, я нашёл выход. Как же я не додумался до этого раньше.

— Я хочу пройти обследование на детекторе лжи!

— Законное требование. Хотите прямо сейчас?

Я, было, кивнул в знак согласия, но увидев, что следователь всё также вопросительно продолжает смотреть на меня, сообразил, что требуется моё голосовое подтверждение. Стоило мне ответить: "Да" как в кабинет вошёл мой прежний сопровождающий, хотя теперь уже, скорее всего — конвоир. У меня возникло стойкое ощущение того, что все мои шаги были уже заранее просчитаны и всё идёт в соответствии с распланированным кем-то сценарием. Мне лишь остаётся безмолвно ожидать своего часа, дабы узнать, какая роль отведена мне в нём.

Наученный горьким опытом я молча проследовал под конвоем до медблока, механически отметив про себя, что входная дверь в него не имеет характерной маркировки. Передав меня в ведение медперсонала, мой страж не удалился. Под его равнодушным взглядом я по требованию медиков разделся догола и занял ложемент в странном устройстве, внешне напомнившем мне вертикально расположенную криогенную капсулу. Никогда ранее я не имел возможности видеть воочию, как выглядит настоящий детектор лжи. В моём представлении при его упоминании рисовалось ультрасовременное кресло, подобное тому, в котором мне довелось побывать немногим позже своего совершеннолетия, в тот памятный день, когда мне впервые монтировали мой персональный чип. Однако, моё суждение впрочем, почти как и всегда основывалось на домыслах, просмотренных головизионных передачах, фантазиях и фильмах. Реальная жизнь в последнее время неоднократно доказывала мне ошибочность моих представлений об окружающем меня мире. Отчего бы и детектору лжи не выглядеть иначе чем я того ожидал?

Я нисколько не сомневался в результатах, которые покажет это устройство, подтвердив то, что я говорю правду и разрушив всю абсурдность выдвигаемых против меня обвинений. И, тем не менее, по мере проведения подготовительных процедур во мне нарастало тревожное, гнетущее чувство беспокойства.

Не смея прекословить, я неукоснительно выполнял все полученные указания. Ненамного развёл руки от тела, позволив жёстко зафиксировать их в таком положении. Обхватил ладонями металлические приспособления похожие по виду и форме на ручные динамометры и по требованию на пробу несколько раз поочерёдно с усилием сжал каждый из них. Они так и остались в моих руках после того как фиксаторы плотно обхватили мои запястья. В довершении всего один из медиков вставил мне в рот большую и неудобную резиновую капу, широко до боли раскрывшую мой рот и вдавившую язык к нижней челюсти. Необходимость последнего приготовления была мне совсем неясна. Как же теперь отвечать на вопросы или может я опять чего-то недопонимаю? Не успел я толком удивиться этому обстоятельству, как передо мною захлопнули крышку капсулы, оказавшуюся совершенно непрозрачной и я очутился не только обездвиженным, но и запертым внутри, отрезанный от всего внешнего мира в абсолютной темноте. Это было неожиданно и неприятно, но не ввергло меня в панику. По сути это отчасти напоминало учебные тренировки по пребыванию в одиночестве в замкнутом пространстве или скафандре, а с ними я всегда справлялся на "отлично". Поэтому постарался максимально расслабиться, насколько это было возможно в моём теперешнем положении. Закрыл глаза, выровнял дыхание, попытался заставить себя не думать о насущных проблемах и своём тягостном положении. Я смог оставаться относительно спокойным ровно до того момента пока темнота не сделалась абсолютной настолько, что буквально секунду назад я и не мог об этом подумать. Поначалу я даже не сообразил, что же произошло. За все последние девять лет с самого первого момента включения моего чипа я не оставался без его успокаивающе светящегося перед моими глазами интерфейса. Никогда! Никогда и нигде! Будь то оживлённая аудитория Академии или мимолётный тет-а-тет с очередной пассией или одиночество спасательной капсулы затерянной в безлюдной системе; моим неизменным спутником всегда был он. Помогая, развлекая, подсказывая и направляя. Он будил меня по утрам, под наигрываемые им успокаивающие ритмы я иногда засыпал. Большей частью через него и с его помощью происходило моё общение с окружающим меня миром, людьми, вещами. Его неосязаемое, но зримое присутствие настолько вжилось в меня, что казалось, является уже неотделимой и неотъемлемой частью меня самого. Однако сейчас куда бы я ни повернул свои глаза, непроглядная темнота окружала меня. Интерфейс погас и вслед за этим раздался громкий голос, раздражающе резанувший мой слух:

— Сожмите руки.

От растерянности я замешкался и немного погодя тот же голос опять повторил фразу. Прозвучала она настолько похоже, что безусловно являлась записью. Я повиновался.

— Сильнее, — тут же последовал очередной приказ и я ещё больше сжал находящиеся в моих ладонях металлические приспособления. — Сильнее. — повторил голос. Что же происходит, чёрт их побери и для чего это всё нужно?!

— Держите, — я подождал, но больше не было произнесено ни слова.

Так продолжалось, наверное, минуты три, а может и больше, хотя кто его знает. С самого начала я не догадался начать отсчитывать время. Сверить же его теперь, мне было не с чем и это было очень непривычно. Мои руки начали уставать, и я попытался дать знать об этом. Вышло, конечно, плохо, но что мне оставалось ещё предпринять? На своё вопросительное мычание в ответ я не услышал ровным счётом ничего. Я сделал ещё одну попытку, повысив при этом голос, стараясь придать ему настойчивые и требовательные ноты. Снова тишина. Не дождавшись ответа, я расслабил руки и тут же электрический удар сотряс моё тело, кисти сами сомкнулись на электродах, тело выгнулось, но разряд длился совсем недолго. Стоило ему прекратиться, как я шумно выдохнул, а тот же безучастный голос произнёс:

— Сожмите руки.

От захлестнувшего меня возмущения я заорал, но лишь мычащие и булькающие звуки вырывались из моего заткнутого рта. Мои старания выплюнуть резиновую дрянь, закрывшую мне рот, прервал очередной разряд тока, потрясший моё тело. На этот раз он был сильнее и длился дольше. Руки скрутило судорогой и я едва смог разжать пальцы, стараясь хоть как-то размять их. И снова:

— Сожмите руки.

Насколько у меня хватило сил, я сжал электроды.

— Сильнее. Сильнее. Держите.

Не оставляя надежды я приложил дополнительные усилия чтобы освободиться от кляпа. К счастью безрезультатно. Увенчайся успехом мои старания и в таких условиях это не привело бы ни к чему хорошему. Думаю, я мог бы случайно откусить собственный язык. Вот тебе и детектор лжи! Но разве я мог подумать такое? Пытки запрещены, ведь так? У нас гуманное государство и оно защищает каждого гражданина. Не выдержав, я слегка ослабил хватку, и кожа под электродами начала зудеть, как будто под ней что-то заползало, зашевелилось, щекоча и покалывая. Я снова сжал кулаки и ощущения исчезли, но долго так продолжаться не могло. Особенно быстро слабела правая рука, очевидно, сказывалось последствие недавнего ранения. Вскоре от тока и прикладываемого физического напряжения руки болели чуть ли не до самых локтей, затем их начало невыносимо выкручивать. Как только я не смог сдавливать электроды с должным усилием неумолимой карой воспоследовал электрический разряд. Руки парализовало, они перестали совершенно слушаться меня, дыхание сбилось и я ничего не мог поделать на отдаваемые мне команды, раз за разом оставляя их без внимания. Следующий удар выбил из меня сознание.

В чувства меня, по всей видимости, привёл встроенный инъектор. Последний укол я ощутил уже приходя в себя. После этого долго ничего не происходило. Я намеренно затих, хотя это было глупо. Не сомневаюсь, что засунувшие меня в эту камеру пыток чудовища были прекрасно осведомлены о моём самочувствии и состоянии. Животный страх заставил меня замереть и не шевелиться, тем самым я иррационально надеялся избегнуть дальнейших мучений. Внезапно у меня возникло ощущение, что на меня кто-то пристально смотрит. Покуда я мог ещё относительно здраво рассуждать я осознавал что нахожусь в тесной капсуле совершенно один, но это никак не мешало мне боятся того что пряталось позади меня. Поначалу это нечто просто стояло, недобрым взглядом буравя мою спину, а затем оно шумно дыша начало медленно придвигаться ко мне, всё ближе и ближе, понемногу сокращая расстояние между нами. Холодный липкий пот покрыл моё тело. На пределе своих возможностей я изогнул шею, преодолевая сопротивление фиксаторов, но, сколько не всматривался, ничего не мог увидеть в окружавшей меня темноте. Однако стоило мне повернуться обратно, как я почувствовал чужое леденящее дыхание на своей оголённой шее. До боли в позвонках я выгнулся в попытке обернуться и на этот раз уловил, как что-то жуткое метнулось у меня за спиной и я краем глаза выхватил из кромешной тьмы неясный силуэт. Тяжёлое дыхание раздалось с другой стороны. Меня прошиб озноб. Ошалело вытаращив глаза, я повернулся на звук и в этот момент нечто бесформенное, но кошмарное по своей сути, будто из ничего выросло передо мной, обдав волной неизъяснимого ужаса. Не выдержав, я заорал и зажмурился, ожидая чего-то страшного. Ничего. Открыв глаза, я убедился, что видение исчезло. Непроглядная темнота вокруг и более ничего. Пустота и я внутри неё, словно парю в невесомости, нет, точнее подвешен внутри неё. К горлу подкатил комок, уши заложило и в голове начало гудеть. Сквозь гул начали различаться какие-то голоса, они то понижались до неясного зловещего шёпота, заставляя невольно прислушиваться к ним, то достигали предела громкости восприятия, выкрикивая громоподобными голосами бессвязные угрозы, а после просто принялись выть. Опять накатило необъяснимое чувство страха. Не в силах заткнуть уши я сам принялся выть, стараясь перекричать и хоть ненадолго заглушить их. Во рту пересохло, я пытался оттолкнуться и отлететь подальше от источника этих мерзких звуков, но что-то не пускало меня. Я рвался изо всех сил, но словно опутанный паутиной лишь конвульсивно бился закутанный в паучий кокон. С каждым вздохом воздуха оставалось всё меньше и меньше, судорожно сглатывая, я пытался вдохнуть в себя как можно больше, но паутина так сильно сдавливала мне грудь, что не позволяла дышать. Пока силы окончательно не покинули меня, я попытался высвободиться из её пут и неожиданно понял, что своими резкими движения растревожил Его. Я замер, но было уже слишком поздно. Даже не видя Его, я явственно почувствовал как, перебирая своими мохнатыми лапами, он неспешно пополз ко мне. При каждом его прикосновении к паутине, по её нитям от него в мою сторону бежали колебания такой силы, что заставляли вибрировать мои внутренности, временами сотрясая всё тело. По мере Его приближения ко мне вибрация нарастала, подавляя мою способность к сопротивлению. У меня не осталось возможности даже кричать, как только я раскрыл рот, липкая паутина тот час же хлынула в него, перехватив моё дыхание, и не успел я толком ничего осознать, как сквозь тьму кокона прорвался его алчущий моей плоти клык и вонзился в моё сердце.

Первое что я почувствовал, была невыносимая вонь. Не знаю, что случилось со мною раньше, вырвало меня или опорожнился мой кишечник, да это и не имело никакого значения. Было по-прежнему темно. Раздалось жужжание и в шею ощутимо кольнуло. Инъектор делал своё чёрное дело, возвращая меня в сознание. Проклятый голос не заставил себя долго ждать.

— Сожмите руки.

Интересно, мне только кажется или я здесь действительно надолго?

* * *

Очевидно, на какое-то время я лишился зрения. Измождённого и обессиленного от настойчивых поисков правды меня извлекли из камеры пыток и непонимающе крутящего головою по сторонам, подхватили и поволокли, а я пучил ничего невидящие глаза в тщетных попытках разглядеть хоть что-нибудь. С ужасом предполагая, что моё высвобождение может оказаться лишь очередной мучительной уловкой, порождением моего подсознательно ищущего спасения мозга. Тем временем моё безвольное тело тащили по коридорам, спускали на лифте и наконец, бросили на пол. Дверь захлопнулась, и я услышал удаляющиеся шаги моих безмолвных палачей. Перевернувшись на бок, я хотел было свернуться калачиком и замереть, дать отдых своему измученному телу, но не знал, могу ли позволить себе эту роскошь. Кто ещё находится со мной в этой камере или же я здесь один. Какой ещё каверзы мне следует ожидать? Слабой и дрожащей рукой я осторожно ощупал пространство впереди себя и тут же наткнулся на стену. Как мог, в несколько заходов, я придал себе сидячее положение. Встать я даже не пытался, ноги не слушались меня. Прислушиваясь, я просидел так до той поры пока постепенно, словно свозь туманную пелену не начали проступать неясные очертания моего узилища. Помещение было небольшим, максимум один метр на два с отхожей смрадной дырой в одном углу. Мои апартаменты были явно рассчитаны на одну персону. Скромность убранства и интерьера однозначно свидетельствовали о том, что принимающая мою особу сторона склонна экономить на излишних с её точки зрения удобствах. Пожалуй, мой новый гостевой номер отчасти проигрывал моей старой каюте на круизном лайнере. Впрочем, грех жаловаться ведь я получил его от Федерации совершенно бесплатно.

* * *

Ещё дважды им пришлось подвергнуть меня жестокой экзекуции, прежде чем я осознал всю тщетность своего сопротивления. На что я надеялся, во что верил и на кого рассчитывал, подвергая себя напрасным мучениям? Закон, справедливость, правосудие, а может быть чудо?

С детских лет я верил в идеалы, истории про отважных героев Федерации и в их бесстрашное мужество. Они не боялись огня и горели заживо, заставляя пылать наши сердца и освещая своим огнём наш светлый путь в прекрасное будущее. Они бегали без ног, сражались без рук и летали без крыльев, а самое главное они никогда и никому не сдавались! Презирая адские муки и смеясь в лицо своим палачам, врагам нашей славной Федерации. Таковы уж были они — Герои! Куда мне до них. Я был подавлен, измучен, сломлен, жалок и слаб. У меня не осталось ни веры, ни сил. Я утратил волю к борьбе. Но ведь так и должно быть с врагами Федерации. Я сдался.

Разумеется, закон не был нарушен и мне предоставили адвоката. Хорошего, проверенного государственного адвоката. Что может быть ещё лучше и надёжнее? С ним я познакомился сразу после того, как дал чистосердечные, признательные показания, покаявшись во всех совершённых против Федерации и её мирных граждан злодеяниях и бесчинствах. Он ни разу не усомнился в моей виновности, но уповал на милость суда, прося принять во внимание смягчающие обстоятельства, и самый гуманный суд учёл их. Меня навсегда лишили только чести, всех прав и свобод, но милосердно оставили жизнь. В отношении же отца судьи оказались не так щедры, забрав у него и эту малость.

Глава 5.

В которой события ведут героя за собой.

Лишённый возможности узнавать время привычным для себя образом, я отслеживал его течение сначала по датам на визируемых протоколах допросов и редким судебным заседаниям, присутствовать на которых мне довелось, а затем по количеству съеденных тюремных паек, исходя из того допущения, что получаю я их регулярно с периодичностью три раза в день. По моим подсчётам выходило что уже без малого три месяца я провёл в заключении, а впереди предстоит провести в нём всю оставшуюся мне жизнь.

Окончание срежессированного шоу органично подменившего собой правосудие дало мне небольшую передышку и вернуло почти утраченную способность к самостоятельному мышлению. Сломанный и сломленный, я всё-таки нашёл в себе силы потихоньку восстать из бездны безысходного отчаяния и обрести если не искру надежды, то хотя бы слабую, смутную и ещё не до конца сформировавшуюся цель. Не обрести свободу, нет! Ежегодно объявляемые президентские амнистии к какому-либо значимому федеральному празднику, как-то День Единения Наций или День Независимости не имели никакого отношения к преступникам моего сорта. Мне чётко дали понять, что амнистии и пересмотра приговора по делам подобным моему никогда не было и быть не может. На четвёртом десятке своего правления наш всеми любимый президент стал чрезмерно сердоболен и милосерден. Регулярно наводнявшие окраинные миры Федерации массы сосланных для проживания помилованных воров, мошенников, насильников и убийц, были для меня слишком хорошей компанией, чьи ряды я мог даже не мечтать когда-либо пополнить. Как лицо, дерзновенно покусившееся на священные устои государства, я был лишён права на гуманное к себе отношение и прощения не заслуживал. Всё моё существо жаждало скорейшего мщения жестоким палачам, бездушным убийцам и беспринципным судьям, в одночасье забравшим жизнь моего отца и разрушившим мою. Жгучая ненависть стала моим стимулом к жизни, а месть — целью. Абсурдно конечно, но мыслить полностью здраво и непредвзято в ту пору мне было крайне затруднительно.

Во всём нужно находить лучшие стороны, так часто успокаивающе говорил мой отец и я по-честному пытался найти хоть что-то хорошее в своём нынешнем бытии. Однако всё что мне приходило в голову было то, что меня перестали пытать и после суда оставили в относительном покое. С переездом в пересыльную тюрьму к положительным аспектам добавился ещё один. Положение изменника Родины дало мне право занимать одиночную камеру. Пусть она была всё также мала, но мне не приходилось ни с кем её делить, да я и не горел желанием знакомиться с местными постояльцами. Думаю, этот немаловажный момент уберёг меня от многих бед и был в действительности той самой хорошей стороной о которой говорил отец. Не стоит, впрочем, полагать что все его жизненные ценности и сентенции я решил взять за основу и без разбора скопировать на свою жизнь. Из его житейских мудростей мне также помнилась фраза: "Человек может приспособиться ко всему". Об этом я раньше всерьёз не задумывался, но попав в неумолимые жернова судьбы могу сказать лишь одно — чем больше приходиться приспосабливаться, тем меньше в тебе остаётся от человека. Осознание этого простого факта поставило меня перед нелёгким моральным выбором: выжить любой ценой или остаться человеком несмотря ни на что.

Моё водворение в одиночку пересыльной тюрьмы было сопровождено не только грубым толчком в спину, но и традиционным напутствием: "Не обживайся, ты здесь надолго не задержишься", являвшимся видимо расхожим образчиком местного юмора, неизменно вызывавшем веселье у конвойных. Справедливости ради стоит отметить что их утверждение было верным. Спустя двое суток ранним утром вместо очередной порции казённой баланды, подаваемой в дверную кормушку я в компании других арестантов был согнан на плац примыкающий к тюремному космодрому и втиснут в нестройную шеренгу человеческих тел. Моросил мелкий холодный дождь. Непромокаемая роба из пластоволокна не спасала от влаги, скатывающейся по обритой наголо голове и льющейся за шиворот. Мелкая дрожь, а затем судороги, ставшие моим постоянным спутником, начали одолевать меня. К счастью сводило только руки, и я принялся растирать их, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания охраны. Боже, как я был рад в этот момент тому, что местная администрация не использовала наручники, довольствуясь в качестве средства для контроля послушания заключённых болевыми ошейниками. Разминая мышцы, я не сразу заметил, что стал предметом внимания, стоящего от меня справа в шеренге невысокого полного мужчины лет сорока. Он сосредоточенно смотрел как я грубо мну и массирую свои руки. В перерыве между приступами терзающих меня судорог я покосился на него и поймав мой взгляд он слегка кивнул головой указывая на оставшиеся у меня на ладонях отметины:

— Электричество? — коротко спросил он.

В ответ я кивнул головой.

— Запоминайте. — немного приподняв опущенные руки он начал показывать упражнения. Сжимал и разжимал кулаки, сгибал и расставлял пальцы, то складывая их щепотью, то растопыривая в разные стороны, вращал кисти и встряхивал ими, а затем начал разрабатывать пальцами одной руки другую. Следя за его действиями, я старался ничего не упустить. Когда он закончил я с надеждой спросил.

— Поможет?

— Облегчит. — и он, будто в том, что со мною случилось была и его вина, смущённо улыбнулся.

Я уже было открыл рот, чтобы поблагодарить его, но в этот момент заработали динамики, заглушив и подавив собой все окружающие звуки. Я перестал слышать даже шум дождя монотонно барабанящего по пластиковому навесу над трибуной с представителями тюремной администрации. Весь этот скрежет и грохот были как минимум непривычны. Судя по сморщившимся лицам стоявших рядом со мною людей, от повышенной чувствительности барабанных перепонок страдал ни я один. До тех пор, пока исправно работал мой чип, все массовые оповещения и объявления, а в Академии и приказы, я получал через него. Единственным исключением, пожалуй, являлась только ежегодно проводящаяся для курсантов-первогодок торжественная процедура принятия воинской присяги, но это была неизменная дань многовековой традиции.

Многократно усиленный динамиками металлический голос эхом метался над плацем между тюремными корпусами. Согласно требования администрации все лица, чьи имя и фамилия будут названы, должны построиться отдельно от остальных. Я оказался шестым в списке, чему не сильно удивился, так как фамилии в нём были банально отсортированы по алфавиту. Гораздо больше меня заботило то, почему я оказался в нём. Вглядываясь в лицо каждому пополняющему наши ряды, я сделал вывод что в этой немногочисленной группе я, пожалуй, являюсь самым молодым.

Когда нас набралось, наверное, человек сто или немногим меньше, поступила команда двигаться. Никакого подобия организованного строя или колонны не поддерживалось, за этим никто не следил и видимо этого и не требовалось. Промокших, сбившихся в кучу нас погнали в сторону ворот примыкающего к плацу тюремного космодрома. Понукаемые окриками конвойных и изредка подгоняемые несильными тычками дубинок в спины отстающих, мы перешли на бег. Наше безропотное стадо шлёпало в разнобой ногами по неглубоким лужам, не успевающим стекать в ливневую канализацию, разбрызгивало вокруг себя тучи брызг, обдавая друг друга холодной водой и вскоре ко всему уже имеющемуся у меня ассортименту нехитрых радостей добавились ещё промокшие ноги. Мы притормозили всего один раз у силового барьера, ограждавшего космодром от проникновения незваных посетителей. Но как только первый ряд заключённых боязливо проследовал через энергетическое поле, не получив при этом никаких повреждений, оставшиеся уже без опасения напористо продавливали свои тела через ослабленный силовой барьер и вскоре наша колонна споро набрала прежний темп передвижения. Однако бежать долго не пришлось. У ближайшего грузового орбитального челнока нас по команде остановили и начали сгонять, перестраивая в колонну по одному. Всё это время я старался держаться в самой гуще толпы, сейчас же оказался в силу проявленной мною нерасторопности почти в самом конце образовавшейся длинной вереницы человеческих тел. Передо мной открылся во всей красе новый этап процедуры транспортировки арестованных лиц.

Под укрытием трапа грузовоза нас поджидали двое новых конвойных. Об их принадлежности к числу членов экипажа челнока однозначно свидетельствовали нарукавные нашивки на комбинезонах выполненные в виде стилизованных золотистых орбитальных колец вращающихся вокруг безликой планеты земного типа. Эти мелкие детали их одежды служили видимо неотъемлемым атрибутом гордости так разительно отличающим их от "бескрылых" наземных собратьев, носящих на своих шевронах лишь расчерченное меридианами и параллелями схематичное изображение планетарного глобуса. Судя по тому с каким нескрываемым презрением и чувством превосходства, они взирали на сопровождавших нас "церберов", было ясно что по здешним меркам их социальный статус котируется на порядок выше. Пусть даже и неофициально, но уж в их собственном внутрипонятийном табеле о рангах, наверняка. С ленцой подойдя к первому стоящему во главе колонны, один из них нанёс ему резкий размашистый удар в живот, отчего тело заключённого дёрнулось и тут же низко согнулось чуть было, не рухнув на землю. Однако конвойные не дали ему упасть, отработанным движением подхватили обмякшее тело и потащили его внутрь челнока. По пути несчастный комично подёргивал волочащимися ногами, но никому из нас не было смешно. "Первоходка" — раздался чей-то негромкий и безразличный комментарий впереди меня. Практически сразу, лишь ненадолго нырнув в зев грузовоза, конвойщики вернулись и процесс повторился сызнова с той лишь только разницей что наученный горьким опытом своего неудачливого предшественника или же просто более умудрённый тюремной жизнью арестант до их приближения заранее успел принять согнутую в поясе позу, низко склонив голову и подняв загнутые назад руки, растопырив при этом пальцы, демонстрируя тем самым свои пустые ладони.

Его старание было безусловно оценено. Заслужив своим поступком одобрение, он избежал удара и поддерживаемый за запястья заломленных назад рук был без лишней жестокости препровождён в недра грузовоза. Его наглядный пример внушил всем оставшимся образец правильного поведения и далее погрузка проходила без каких-либо эксцессов.

Когда подошла моя очередь я в точности повторил все действия, приняв унизительную позу и почувствовал, как чужие ладони несильно обхватили мои запястья. Пока меня вели в таком неудобном положении я всё боялся споткнуться, пытаясь приноровиться к шагу конвойных и нервно семеня ногами. К счастью долго это не продлилось. Стоило нам взойти по трапу в тамбур, как меня тут же передали в руки других конвоиров. Охнув, я был вынужден выпрямиться в тот момент, когда мою левую руку сильно заломили за спину, а ворот робы перехватив потянули назад. Направляемого таким образом меня погнали в открытый люк второго отсека. Я успел заметить, что один люк уже задраен и открытыми остаются ещё четыре. В вытянутом помещении отсека находились два длинных параллельных ряда расположенных вовнутрь, лицом друг к другу сидячих мест с подлокотниками. Меня прогнали меж них по узенькому коридорчику почти в самый конец отсека, где по левому ряду уже сидел неполный десяток заключённых. Отправленный толчком в кресло я, повинуясь команде положил руки на подлокотники и электромеханические крепежи сомкнулись намертво, зафиксировав их.

Пока один из конвоиров занимался мною, второй не вмешиваясь надзирал за нами. Откинув по приказу голову на спинку кресла, я услышал, как мой ошейник со щелчком закрепился в изголовье и потянув меня назад ощутимо врезался мне в горло. Лишь ноги остались свободны, но сковать ещё и их было бы избыточной предосторожностью. Предпринятых мер было уже более чем достаточно.

Не успел я освоиться со своим новым положением, как конвойные втащили следующего арестанта. Я лишь косился в их сторону будучи не в силах повернуть голову больше чем на двадцать-тридцать градусов. Моим соседом справа от меня оказался крепкого вида мужчина лет тридцати с небольшим. Как мне показалось вёл он себя довольно спокойно, можно сказать даже несколько флегматично. Стоило конвойным закончить с ним и уйти за очередным заключённым из нашей партии, как он, чуть повернув голову в мою сторону одним глазом посмотрел на меня и кажется подмигнув шёпотом произнёс:

— Джордж Риган, но для друзей просто Джордж.

— Дэвид Брэнсон. Можно просто Дэвид. — помедлив также тихо ответил я.

С появлением конвоиров мы замолкли. Так в перерывах между их появлениями и продолжалась наша осторожная, негромкая беседа.

— Кем ты был до всего этого, Дэвид? — и Джордж сделал неопределённый иллюстрирующий его слова жест, поводя одними лишь пальцами пристёгнутой к подлокотнику левой руки.

— Пилот. Военный. — и немного помолчав, я добавил: — Бывший.

— О, коллега! Майор Военно-Космических Сил Федерации. Бывший. — также через паузу и со значением добавил он.

— Лейтенант.

— Быстро же ты отлетался, друг!

Между нами повисла небольшая пауза. Чтобы заполнить её я принялся считать сидения в свободном ряду перед собой. Насколько позволяло мне боковое зрение я смог сосчитать с полной уверенностью до тридцати одного, но так как последние из видимых мною сидений были расположены достаточно близко к выходу, то нетрудно было предположить, что в ряду мест максимум тридцать пять или тридцать шесть. Стало быть, в каждом отсеке мест семьдесят или чуть более того. Всего пять отсеков. Однако... Я мысленно присвистнул. Если нам предстоит полная загрузка, то отлёт состоится ещё не скоро. И хотя дело вовсе не в том, что я куда-то спешил или торопился, просто длящееся ожидание в преддверии неясных и безрадостных перспектив не прибавляло мне душевного спокойствия.

По-своему расценив моё долгое молчание, Джордж ободряюще сказал:

— Не бойся Дэвид. Держись меня и не пропадёшь!

— Я и не боюсь. — солгал я.

— Ну и славно. Только тебя глаз выдаёт и дёргается. — и уголки его рта криво поползли вверх, когда он сделал попытку улыбнуться.

— Правда? Я этого не чувствую. — сильно зажмурившись, а затем открыв глаза я опять скосил их в его сторону.

— Ага, зрачок дрожит и прыгает. Вот так. — и он указательным пальцем постарался изобразить дёрганные и хаотичные движения моего глаза.

Не зная, что на это сказать, я лишь пожал плечами и спросил:

— Куда нас теперь?

— "Скотовозкой" на орбиту, там в "морозильник" и если очень повезёт, то прямиком на Ходак.

— "Морозильник"? — недоумённо переспросил я. Что он имел ввиду под "скотовозкой" уже сидя в этом замечательном транспортнике, понять было не трудно, но вот значение второго слова, скрывающегося под сленговым обозначением "морозильник", оставалось для меня загадкой.

— Увидишь. — многообещающе протянул Джордж. — Ещё тот гроб-межсистемник, как раз для переброски такого мяса как мы. Ты главное, как начнётся выгрузка от меня не отставай. Там надо будет места правильные занять, а не то... — и он грязно выругался.

После погрузки всех заключённых из нашей партии нас надолго оставили в покое, а затем всё продолжилось. Только вместо того, чтобы заполнить до конца оставшиеся в нашем ряду свободные места ближе к переборке, вновь прибывших начали усаживать к нам в конец на сидения противоположного ряда. Глядя на это Джордж странно отреагировал, сделав неожиданный для меня вывод:

— Нам везёт. Сразу двинем на Ходак.

— С чего ты так решил?

— Их сажают отдельно. Чтобы они не помешали нашей выгрузке. Значит нас загрузят и выгрузят из "морозильника" первыми. А они полетят дальше.

— Куда?

— После Ходака? — Джордж на мгновение задумался и замолчал. — На Илдакер, пожалуй, а больше там таких везти и некуда.

— А кто они такие?

— Обычные уголовники. Пираты, убийцы, грабители, ворьё и прочая шушера.

Вскоре мимо нас провели и моего знакомца, показывавшего мне на плацу упражнения для разминки рук. Промокший он трясся от холода и по всему было видно, как он устал и измотан. Он вовсе не был похож на вора и уж тем более на пирата. Впрочем, откуда мне знать, будто я разбираюсь в этом вопросе! Всё моё знание жизненных реалий находится на уровне тупого обывателя, самонадеянно полагающего что он обо всём прекрасно осведомлён и блаженно пребывающего в полной уверенности что окружающий его мир прост и понятен. Говоря иными словами я не знаю ровным счётом ничего и не могу быть уверен абсолютно ни в чём. Подобно слепцу, досконально изучившему свою маленькую комнатку и прекрасно освоившемуся внутри её ограниченных пределов, я внезапно оказался выпихнутым вне её стен, в неизвестное доселе мне пространство, имея в качестве отправного ориентира лишь пославший меня в свободное плавание увесистый пинок под зад.

По мере погрузки второй партии пассажиров, прежде серое и аморфное скопище заключённых принялось дробиться, распадаясь на отдельных персонажей. Обезличенные фигуры обретали свои индивидуальные черты, обозначались незаметные до сей поры различия. В людской массе, представлявшей ранее единую монолитную группу, состоящую целиком и полностью из лиц, исторгнутых нормальным обществом, парий и отверженных поправших установленные законы, вышагнувших за пределы дозволенных рамок, происходило деление на хищников и жертв. Не успели ещё конвойные задраить за собою люк, ведущий в наш отсек, как народ внутри уже начал перешёптываться, делая первые осторожные попытки общения, сбиваться в стайки и самоутверждаться, делая это как всегда за счёт других самым примитивным из всех доступных способов, унижая и подавляя более слабых телом и духом.

Усаженный прямо напротив Джорджа мужчина с неприятным дёрганым лицом мазнул глазами сначала по мне, затем по Джорджу, презрительно ощерился вызывающе скривив толстые губы, но так ничего и не сказав в наш адрес поворочал по сторонам глазами и неожиданно громко особенно после продолжительной тишины прогнусавил:

— Пухлый, ну ты где? Я с тобою ещё не закончил!

Невдалеке кто-то одобряюще заржал, сосед с левой стороны от меня заискивающе захихикал.

— Пухлый, ау! Где ты, мой сладкий? Отзовись! — всё гнусил дёрганый, кривляясь и растягивая слова. Он явно рисовался, привлекая к себе общее внимание.

— А вона ты где! Пухлый, ты чего припух? — и он загоготал, радуясь собственной шутке необыкновенно удачной по его мнению.

Я проследил за направлением его взгляда и стало ясно кто является объектом его издёвок. Мой недавний знакомец. Он сидел отрешённо, глядя перед собой, стараясь абстрагироваться от происходящего вокруг, но это получалось у него плохо и как он не пытался контролировать свои эмоции, на его лице без труда читалось обречённое выражение. Мне стало стыдно и больно за него. Не знаю почему. Может из-за того, что своим видом он чем-то напомнил мне собственное чувство безысходности и неспособности что-либо изменить. Может из-за того, что он был первой живой душой, принявшей во мне пусть невольное и слабое, но деятельное участие.

Постепенно закипая от нарастающей во мне злобы, я вонзился взглядом в гнусавого:

— Рот закрыл! — мой собственный голос прозвучал отчётливо и жёстко, но на моего противника это не произвело никакого впечатления.

— Чего ты сказал, мальчик? Повтори, а то я не расслышал?! — он явно глумился надо мной, играя на публику. Множество любопытных лиц обратилось в нашу сторону с интересом ожидая дальнейшего развития событий.

— Заткни свой рот! — повторил я, осознавая в какое невыигрышное положение поставил себя затеяв эту ссору, но отступать было уже поздно, да и сдаваться я был не намерен.

— Ты кому это сказал, пёс? Да я тебя... — начал было истерично и на показ накручивать себя гугнявый, но тут же прервал свою так толком и не начавшуюся тираду заверещав от боли в коленной чашечке.

До сих пор ни во что не вмешивающийся Джордж решительно поддержал меня. Устроив стычку, я не задумывался о том, как он поступит и примет ли мою сторону. Я вовсе не рассчитывал на его помощь, а потому был приятно удивлён его поступком. Воспользовавшись оставшейся нескованной частью тела, он, не вступая в словесную перепалку, без затей с размаху отвесил гнусавому сильный удар ногой в уязвимое место. Гнусавый попытался в ответ лягнуть Джорджа, но он в корне пресёк его попытку, наподдав тому сбоку в икроножную мышцу. Тот завыл от боли, но продолжил брыкаться. Один раз извернувшись он так ловко саданул Джорджа, что чуть было не перехватил у него инициативу. Будучи зачинщиком случившегося, я не мог оставаться в стороне и принялся раз за разом наносить удары по находящейся в пределах моей досягаемости правой ноге гнусавого. Метя ему в колено, я лишь задевал его, не нанося особого вреда, но стоило приноровиться и пару раз мне всё-таки удалось причинить ему настоящую боль успешно вмазав по голени носком своего ботинка. Этим не преминул воспользоваться Джордж окончательно подавив его сопротивление. Не в силах противостоять одновременно двум противникам и блокировать сыпавшиеся на него удары, гнусавый истошно заголосил:

— Хватит! Хватит!

Никто и словом не обмолвился в его защиту. Мой сосед слева всё также нервно хихикал. Взгляды остальных не выражали ничего даже близко похожего на жалость. Многое читалось в их глазах: интерес, злоба, апатия, испуг, но ни капли сочувствия. На Джорджа вопли тоже не возымели никакого воздействия. Продолжая размеренно наносить удары по ногам гнусавого, он старался бить выцеливать болевые точки. При этом он делал обманные движения заставляя того беспорядочно дёргать ногами в напрасных попытках избежать удара. Было похоже на то что Джордж получает от происходящего удовольствие, превратив избиение в забаву. Однако на меня его вопли действовали угнетающе. Потерпев с минуту, я не выдержал:

— Довольно с него. Прекрати!

Джордж неспеша повернул голову в мою сторону. В его глазах горел злой азартный огонёк. Я уже было подумал не погорячился ли указывать своему единственному союзнику на то как ему стоит поступать, как вдруг Джордж улыбнулся и сказал:

— Ты прав с него хватит.

Больше гнусавый никого не беспокоил. Поджав под сидение ноги, он изредка потирал их одну об другую и искоса бросал в нашу сторону злые взгляды.

Джордж промолчал почти весь полёт, лишь однажды перед самой стыковкой с орбитальной станцией чуть наклонил голову в мою сторону и как можно тихо произнёс:

— Зря ты всё это затеял. Теперь он на нём здорово отыграется. — и не ожидая моего ответа он отвернулся от меня.

* * *

По гулкому грохоту ботинок, раздававшемуся со стороны первого отсека несложно было догадаться что по сравнению с погрузкой процесс выгрузки идёт значительно быстрее. Вскоре люк в наш отсек открылся и стало ясно благодаря чему достигается такой удивительный результат. Сработала автоматика и ближайший к двери заключённый освободившись от пут бегом покинул отсек.

— Следующий, быстро! — последовала команда. Опять щелчки деактивируемых замков и очередная бегущая фигура скрывается из поля моего зрения.

Джордж был прав первой выгружали именно нашу сторону. Всё происходило очень быстро и когда пришла моя очередь я вскочил на ноги и сделав первый широкий шаг к выходу чуть было не полетел кубарем на палубу, не заметив подножки, которую поставил мне гнусавый.

Вместо пространства дока в которое я ожидал попасть, выбежав из отсека я оказался в длинной кишке переходного туннеля, перекинутого между нашей "скотовозкой" и вероятно "морозильником" о котором недавно поведал мне Джордж. Мощный напор нагнетаемого воздуха подхватил и потащил меня по переходу в "морозильник".

Буквально влетев в огромную шлюзовую камеру высотой немногим больше обычного человеческого роста, я был вынужден пригнуться чтобы не удариться головой. Шлюз почти до отказа был заполнен людьми и я, позабыв о словах Джорджа хотел было пристроиться где-нибудь сбоку от входа, но невесть откуда вынырнувший Джордж схватил меня за руку и без разговора поволок за собой. Вслед за ним я пробирался через скопившихся заключённых к противоположному выходу из шлюза. Добравшись до двух различных по габаритам дверей ведущих по всей видимости к внутренним помещениям корабля, он отпустил меня и в это же время из встроенных динамиков прозвучала команда:

— Внимание! Всем заключённым снять одежду. Раздеться догола. Всю одежду и обувь сложить в контейнер по левому борту. Время выполнения одна минута. Нарушители будут строго наказаны.

Ещё не начался обратный отсчёт, а Джордж уже не мешкая начал скидывать с себя тюремную робу, и я незамедлительно последовал его примеру. Из всех полученных мною новых знаний я успел хорошо усвоить одно правило: с тюремной администрацией конфликтовать себе дороже. В этом нет никакого прока, одни лишь неприятности.

Бросив скомканную одежду и ботинки в предназначенный для этого контейнер мы уже возвращались обратно к люку, а большая часть заключённых ещё возилась со своими вещами в суматохе толкая друг друга, бранясь и недовольно уступая нам дорогу.

По истечении минуты последовал очередной приказ:

— Начинается процедура дезинфекции. Процедура займёт не более четырёх минут. До окончания проведения процедуры закройте и не открывайте глаза, избегайте попадания дезинфицирующих средств в рот. При достижении уровня жидкости выше рта задержите дыхание. Внимание! Избегайте паники и сохраняйте спокойствие.

Зажмурившись я ощутил, как откуда-то сверху из невидимых ранее отверстий бурно полилась жидкость за короткий срок достигнувшая уровня лодыжек. Ни запахом, ни консистенцией она не напоминала ни одно из известных мне средств для принятия душа. Даже в Академии казённый гель и тот во сто крат был лучше по всем параметрам. Дело было даже не в моих капризах или личных предпочтениях, и не в том, что дезинфицирующие средство дурно пахло или недостаточно смягчало кожу, просто это была натуральная ничем не облагороженная едкая химия. От воздействия этой жидкости кожу у меня сразу закололо. Когда же она достигла живота я чувствовал себя уже как ошпаренный. Дышать я вынужден был прекратить задолго до того, как средство добралось до моего рта, но в этом не было ничего страшного, на тренировках мой средний показатель составлял не менее трёх с половиной минут. Вскоре меня накрыло с головой и тут же уровень средства начал стремительно спадать вниз. В палубе заурчали сливные устройства, и моя голова оказалась над поверхностью. Для верности я выждал ещё несколько секунд и осторожно вдохнул воздух. В горле запершило, и я едва не зашёлся кашлем. Сдерживаясь от накатывающих позывов, я слышал, как по всему шлюзу разносятся проклятья, прерываемые судорожными приступами кашля. Кого-то кажется даже рвало. Страшно подумать. Не хотел бы я оказаться рядом с ним в этакой толчее.

— Процедура дезинфекции окончена. Можете открыть глаза и возобновить дыхание.

Потрясённый я открыл глаза. Возобновить дыхание? Они это серьёзно? Очередной образчик тюремного юмора или... Чёрт, знай я об этом перетерпел бы без воздуха всё это время. Я всё ещё надеюсь, что остатки здоровья могут мне пригодиться и намерен их по возможности сберечь.

Малая шлюзовая дверь отворилась и голос из-за неё произнёс:

— Первый на выход.

Джордж рванул было к двери, но его опередил другой заключённый. Последовала минута ожидания.

— Следующий на выход.

Джордж покинул меня. Ещё минута.

— Следующий.

Шагнув из шлюза в неширокий проход явно рассчитанный на одного человека, я миновал его и оказался в отсеке у входа в который меня поджидали трое охранников: старший — кряжистый мужик лет сорока и двое молодых, наверное, мои ровесники или даже младше меня.

По своему построению отсек внешне напоминал складское помещение, разделённое на части уходящими вглубь рядами стеллажей с закреплёнными на них металлическими ящиками. Каждый ящик имел в длину метра два с небольшим, а с торца был оснащён ручкой и запорным механизмом. Двое конвойных препроводили меня к ближайшему стеллажу. Один из охранников взялся за ручку верхнего в стойке ящика и откинул закрывающую его дверцу, вытянул из ящика наружу поручни и указующе мотнув дубинкой в сторону видневшегося внутри ложемента, приказал:

— Лезь туда.

В глазах у меня помутилось. Дыхание перехватило. При виде узкого ложемента, темнеющего в глубине замкнутого пространства я испытал приступ паники и утратил способность контролировать себя. Мне мнилось что меня вновь хотят подвергнуть пыткам погрузив в чрево "детектора лжи". Ещё раз пройти этот ад? Ни за что!

— Нет. — выдавил я из себя и невольно отшатнулся назад, получив за это удар дубинкой по спине от второго контролирующего мои действия охранника.

— Лезь туда, быстро!

— Только не это! — закричал я и бросился на ближайшего из них, но в тот же миг упал как подкошенный от болевого шока, полученного через ошейник.

Корчась я извивался на полу и рычал от боли.

На крики выглянул старший охранник, быстро оценив ситуацию он выругался:

— Да чтоб их! Ещё один перегретый на мою голову!

— В смысле? Он что сбрендил?

— Потом объясню.

— Чёрт, обмочился. Вот ведь скотина. — конвойный озлобленно ткнул меня дубинкой в бок и электрический разряд прошёл сквозь моё тело.

— Идиот! — возопил пожилой, — Только не это!

Не помня себя от ярости, превозмогая боль я дотянулся до ноги своего обидчика и впился ему в икру ногтями в намерении порвать его голыми руками.

— А чего нам с ним делать-то? — с испугом в голосе закричал он, отшвыривая меня от себя.

— Глушить и грузить. — подойдя ближе пожилой нанёс сильный удар дубинкой мне по голове.

* * *

Где-то рядом шумел двигатель, слышались человеческие голоса. Меня мутило, сильно болела голова. Было темно и ощутимо прохладно. Я недвижно лежал в тюремной капсуле корабля везущего меня в колонию Ходак к месту отбывания своего пожизненного заключения за преступления которые никогда не совершал. Если бы в это время я обладал в достаточной мере способностью здраво соображать, то смог бы, наверное, оценить всю иронию и пророческий смысл одной сказанной моим отцом фразы, в тот наш последний и памятный вечер перед расставанием навсегда. Пусть он и имел ввиду нечто совсем другое когда произносил эти слова, говоря о том, что мне предстоит "отправиться осматривать неспокойные захолустья Федерации за государственный счёт". Ведь так или иначе, но я отправился в это путешествие.

Глава 6.

В которой герой думает, что говорит.

Мысленно я был очень далеко. Находясь в муторном полудремотном состоянии, мой тренированный мозг тем не менее где-то на грани сознания рефлекторно продолжал фиксировать каждый этап нашего маршрута. Гиперпереход, следующий за ним разгон, затем опять прыжок и снова выход из гравитационной сферы. Так в точности всё повторилось пять раз, а затем вместо очередного разгона гипердвигатель корабля перешёл на самую малую мощность. Это было странно, но при желании я мог бы подобрать как минимум два-три правдоподобных объяснения этому. Однако странности на этом не закончились. Вскоре его слабое гудение полностью заглушил шум заработавшего топливозаборника. С одной стороны, это объяснило предпринятый манёвр торможения, с другой у меня возникло ещё больше вопросов.

Лишние знания, полученные мною в Академии, тяготили мою душу, заставляя предаваться пустым размышлениям и терзаться в поисках ответов на вопросы, которые люди несведущие просто оставили бы без внимания. Какой прок с того что я до сих пор помню все эти правила и своды, инструкции и законы? Они скостят мне пожизненный срок? Нет! Помогут сбежать из заключения? Сильно сомневаюсь. По прибытии на Ходак можно будет навечно забыть про то, что когда-нибудь ещё хотя бы раз мне предстоит побывать в космосе и весьма печально что эта убогая пародия на звездолёт, последнее на чём мне довелось летать. И всё же, я отчётливо помнил, что:

"Плановый межсистемный перелёт предусматривает полную автономность судна на протяжении всего заранее намеченного пути следования. Для выживания судна при построении его маршрута в обязательном порядке должны быть предусмотрены и учтены: нормативный запас топлива (НЗТ) из расчёта ..."

Формулу я, пожалуй, пропущу, пользы от неё всё равно никакой раз большая часть аргументов в ней является для меня неизвестными. Главное здесь, пожалуй, следующее:

"Использование топливного заборника является чрезвычайной мерой и допускается в исключительных обстоятельствах, а именно в случае невозможности заправки штатными способами по причине длительного изолированного пребывания:

— вне Единой Транспортной Системы Федерации;

— вне пределов обжитого космического пространства;

— во враждебном территориальном пространстве или в звёздных системах, которые могут быть приравнены к таковым.

Кроме того, топливный заборник может быть использован при возникновении внештатных ситуаций к числу которых можно отнести ..."

Интересное дело, но я не могу назвать ни одной причины оправдывающей обстоятельства экстренной дозаправки. Более того, судя по характерному гулкому звуку, доносящемуся сейчас от топливных баков они пусты практически в ноль. Произошла внезапная утечка? Да не смешите меня, это из разряда страшилок для самых маленьких. "Однажды в далёком-далёком космосе, при долгом-долгом перелёте на корабле Службы Изыскания ..." и так далее. Белиберда какая-то, кто же отправляется в перелёт с полупустым баком! Пассажирские корабли частных компаний и то себе такое не позволяют, Станционная Система Контроля их просто не выпустит из доков при обнаружении несоблюдения НЗТ (нормативного запаса топлива) с запланированным и согласованным маршрутом, а тут судно Федеральной пенитенциарной службы. Куда смотрел офицер ответственный за безопасность полёта и как их вообще из доков выпустили? Откровенно не понимаю, неужели поблизости нет ни одной станции где будут рады восполнить наш запас горючего взамен на федеральные кредиты? Или же наше судно покинуло пределы обжитого космического пространства, оказалось вне сферы влияния Федерации, а то и того пуще вошло на враждебную территорию? Сдаюсь, правдоподобных версий у меня не имеется, а выдвигаемые не выдерживают никакой критики.

По мере выхода на оптимальную орбиту гул постепенно нарастал и вместе с тем начали проявляться сопутствующие процессу заправки от звезды побочные эффекты. Если совсем недавно моё тело было покрыто мурашками из-за неприятного, но терпимого холода, то сейчас стекающие капли пота то и дело попадали мне в глаза и в конце концов я был вынужден склонить голову на бок, чтобы избежать необходимости постоянно отирать ладонью лицо.

Полагаю, в кабине сейчас вполне сносно и если не система климат-контроля, то по крайней мере, обычные средства жизнеобеспечения поддерживают комфортный уровень температуры для экипажа. Нашим же бренным телам, расфасованным по металлическим ящикам внутри этой тюремной баржи, предстоит на собственной шкуре испытать все прелести экстренной дозаправки.

— Да чтоб вас, проклятые крохоборы! — раздалось где-то совсем рядом чуть ниже меня. Голос говорящего показался мне знакомым.

— Джордж? — не услышав ответа я позвал ещё громче. — Джордж, это ты?!

— Я, только не ори!

— Что происходит, Джордж? — спросил я, отчётливо понимая очевидную глупость своего вопроса. Задавая его из простого желания услышать живой человеческий голос.

— А сам ты конечно не понимаешь, летун?!

Злоба и раздражение, прозвучавшие в его словах, заставили меня замолчать и вновь погрузиться в собственные размышления.

Во время учёбы в Академии мне неоднократно пришлось заправляться от звёзд класса A, класса B, жёлтых звёзд, голубых, оранжевых и красных. Не один раз я умудрился сгореть заживо, то неверно рассчитав тормозной импульс и попав под корональный выброс, то несвоевременно отреагировав на показания приборов. Я провёл в тренажёрной капсуле прорву времени и дважды пересдавал экзамен из-за полученного перегрева корабля и повреждений корпуса пока не добился зачётного показателя, но как любил приговаривать заведующий кафедрой астродинамики: "Лучше дважды пересдать, чем один раз умереть". Не знаю, как бы я сейчас справился с этой задачей пилотируя настоящий корабль, в одном уверен на все сто процентов, поджилки бы при этом у меня основательно тряслись. Впрочем, это было бы значительно лучше чем беспомощно лежать в тюремной капсуле уповая на милость случая и то что пилот "морозильника" достаточно опытен, чтобы попусту не рисковать своей и чужими жизнями, а также проделывает подобный трюк не в первый раз. В противном случае для всех нас "морозильник" может превратиться в "гриль".

Температура всё поднималась, стало трудно дышать, вентиляция капсулы нагнетала спёртый тяжёлый воздух, который нисколько не освежал моё мокрое и липкое от пота тело. То тут то там всё чаще раздавались приглушённые металлическими стенками капсул голоса заключённых, их стенания и ругательства. Джордж также принялся материться, но больше я на него не реагировал.

Так продолжалось недолго. Опять загудел гипердвигатель, забор топлива ослабел и вскоре прекратился совсем. Температура понемногу, очень медленно начала снижаться, возвращаясь к норме, но радоваться этому было явно преждевременно. На мой взгляд произведённой дозаправки вряд ли должно хватить для окончания нашего перелёта, а, следовательно, орбита была рассчитана неверно и манёвр повторится, сразу после охлаждения корабля.

Воспоследовавший аварийный выход из гиперкрейсерского режима показал, что я в очередной раз оказался не прав. Как всегда, при экстренном выбросе началась безбожная тряска. Корабль резко дёрнуло и закрутило в такой бешеной пляске что от скрипа его переборок заныли зубы. В первые же секунды я успел упереться ладонями в крышку капсулы, амортизируя сотрясения и удары. Хотя это мало бы мне помогло, не будь моё тело вдобавок дополнительно опоясано парой эластичных ремней безопасности. По меньшей мере я бы сломал себе нос, а так лишь несколько синяков добавились к тем что уже и без того имелись у меня в достатке, да тошнота опять подступила к горлу. Мой вестибулярный аппарат отказывается нормально работать пока я то и дело получаю удары по голове.

Как только болтанка прекратилась вокруг повисла напряжённая тишина, замерев все прислушивались к происходящему. Слышно было как из находившейся по всей видимости прямо надо мной капитанской рубки слабо доносятся встревоженные голоса, но разобрать что-либо не представлялось возможным какие бы усилия к этому я не прилагал. Внезапно зловещую тишину разорвал сильный удар сотрясший весь корабль. Затем ещё один и у меня заложило уши. Стало страшно, не оставалось ни малейших сомнений в том, что мы подверглись атаке. Проклиная себя за несообразительность и запоздав с принятием неотложных мер, я открыл рот, а затем зажав нос указательным и большим пальцами несколько раз дунул в него. В ушах щёлкнуло, мне полегчало, и я начал различать звуки. Запоздало надрывался ревун, подавая непрерывный сигнал "Боевая тревога", когда он смолк мне по-прежнему сильно мешал пронзительный писк в ушах, оставалось только надеяться, что он скоро пройдёт. Откуда-то тянуло гарью. Нащупав вентиляционную решётку, я приложил к ней ладонь и не ощутил даже лёгкого дуновения ветерка. Ситуация начала проясняться. То, что я поначалу воспринял за симптом поражения слухового нерва, издавал вышедший из строя генератор защитного поля. Стало быть, силовая установка работает в аварийном режиме, щиты выбиты, но больше по нам не стреляют, а, следовательно, наш корабль пока не хотят уничтожать. Слабая надежда для того, кто может вскорости задохнуться.

Едкий запах горелой изоляции всё сильнее просачивался сквозь вентиляционное отверстие и перехватывал дыхание, под рукой же не было ничего, даже старой ветоши чтобы обмотать ею лицо. Стараясь не поддаваться приступу паники, я принялся пореже дышать и не думать о том насколько может хватить годного для дыхания воздуха. Что творилось в этот момент в капитанской рубке я не мог различить по вине разразившейся в тюремном отсеке жуткой какофонии. Со всех сторон раздавались крики, ругань, мольбы о помощи, кто-то стучал в стенки капсулы в бесплодных попытках высвободиться наружу. Странно, но ниоткуда я не услышал, чтобы хоть кто-нибудь читал молитву, может всё-таки наше время ещё не пришло?

— Дэвид, ты меня слышишь? — донёсся до меня голос Джорджа.

— Да. — односложно подтвердил я стараясь беречь дыхание.

— Что происходит, Дэвид? — в его голосе явственно звучали истерические нотки и сам того, не замечая он в точности повторил чуть раньше сказанную мною фразу. Возникло инфантильное желание ответить ему тем же образом, что и он мне, но было не время для мести из-за мелких обид.

— Нас атаковали. Щитов нет. Силовая повреждена. — я кратко обрисовал ситуацию как она виделась мне из позиции лёжа в кромешной тьме тюремной капсулы.

— А кто? — видимо он изрядно напуган раз не контролирует себя считая такие абсурдные вопросы в норме вещей.

— Не знаю. — после недолгого молчания произнёс я только для того чтобы не оставлять без ответа заданный им вопрос. Действительно ничего я не знаю и это незнание мучает меня ещё сильнее от того что внушает напрасную надежду. Кто мог взять на себя смелость атаковать федеральное служебное судно. Что там утверждает пословица: "Враг моего врага — мой друг"? Как бы не так, грош цена всем этим житейским мудростям и всё же... корабль беззащитен, сопротивление подавлено, чего же они тянут?

Словно читая мои мысли раздался скрежет металла и слабый толчок в корпус оповестил о принудительной стыковке. "Абордаж", — вихрем пронеслось у меня в голове и в ответ на эту мысль лихорадочно забилось сердце.

Сверху донеслись крики, грянул одиночный взрыв, затем редкая пальба и всё так же быстро стихло, как и началось. Ещё один толчок в корпус уже с другой стороны корабля. Странно они что не могли согласовать синхронность своих действий для начала атаки? Нет, опять я спешу с выводами. Первая волна нападающих может выполнять роль приманки, осуществляя отвлекающий манёвр и вовлекая в бой основные силы обороняющихся. Вторая группа, воспользовавшись эффектом неожиданности атакует с тыла, уничтожает резервные боевые посты и деморализует противника, подавляя его волю к сопротивлению. Чёрт, о чём я только думаю, ведь это обычное тюремное судно, а не боевой корабль. О каком бое с конвойщиками вообще может идти речь? Скорее всего оказываемое ими сопротивление уже закончилось, так толком и не успев начаться. Будто в подтверждение моей критической оценки боевых качеств сотрудников конвойной службы, зажужжали сервомоторы переборки, ведущей в наш отсек и грохоча по полу тяжёлыми ботинками в сторону стеллажа с моей капсулой направились несколько человек. Между собой вошедшие общались на унилингве, голоса у обоих были раздражённые. Начало их беседы осталось вне предела моей слышимости, предоставив мне возможность самостоятельно строить догадки о предмете их разговора:

— Мне известно не больше твоего.

— Тогда как мы будем его здесь искать?

— Предлагаю выдёргивать их по одному и сверять.

— По мне так они все на одно лицо!

— А по мне так заткнул бы ты свой рот.

Ожидаемой ссоры не последовало, вместо этого запорный механизм моего ящика щёлкнул, откинулась дверца и льющийся в отверстие свет на время ослепил меня заставив невольно зажмурить глаза. Меня схватили за лодыжки и с силой потянули (из /недр/ капсулы наружу) на себя. Я и не думал сопротивляться. Крепкие руки подхватили меня и поставили на ноги. Чья-то ладонь в жёсткой перчатке повернула моё лицо в свою сторону:

— Открой глаза.

Надо же оказывается они умеют говорить не только на унилингве. Через силу как можно шире я открыл слезящиеся глаза, непрерывно моргая при этом. Секундная пауза.

— Не он. — резко с досадой отрывисто бросил говорящий вновь, переходя на уни.

— Какая неожиданность. — в притворном удивлении протянул его собеседник даже не пытаясь скрывать язвительных интонаций.

Меня впихнули в другие руки и не успел я прийти в себя как уже оказался лежащим на холодной палубе отсека лицом вниз. Немногим погодя рядом со мной бухнули ещё одно тело, подвергнутое процедуре опознания. Аварийное освещение уже не так слепило меня, и я смог различить невдалеке слева от своего лица грязные пятки своего соседа. Я слегка приподнял голову и посмотрел прямо перед собой. Никто не одёрнул меня, но я не принялся активно вертеть головой оглядываясь по сторонам, предпочитая не напрашиваться на неприятности. Разрушения вокруг по факту оказались не так страшны, как мнилось мне будучи запертым внутри капсулы. Переборки не деформированы, налицо загазованность и задымление помещения, значительно превышена ПДК (предельно-допустимая концентрация) и до сих пор где-то тлеют перегоревшие кабели, но в целом обстановка не критична. Впрочем, не состояние отсека сейчас занимало мой интерес, а три бойца облачённые в стандартные боевые костюмы без знаков различия. Окончив осмотр очередного заключённого, двое из них двинулись к следующей стойке с капсулами, а третий загородив мне обзор повёл в нашу сторону жмурящегося зэка. Положив его рядом с моим соседом, он ушёл обратно к парочке, сравнивающей внешность следующего извлечённого на свет с изображением на запястном коммуникаторе. Опять отрицательный результат и в нашей компании стало на одного больше, только на этот раз отбракованного положили поверх нас и поперёк. Чужое обнажённое тело мерзко уткнулось коленями мне в лопатки (придавив своей тяжестью меня к палубе).

Абордажники работали чётко и слаженно, без лишней суеты, быстро, но никакой особой спешки в их действиях не наблюдалось. Справлялись они с порученным им заданием исправно, отчего поверх меня громоздилось уже два ряда из шести человеческих тел и все мои вопросы относительно принадлежности бойцов и проводимых ими поисков перешли в категорию праздных. Из насущных и жизненно важных остался всего один: в отсеке несколько сотен заключённых, они что так и будут таскать их по одному по-прежнему укладывая всех им негодных поверх нас.

Не ладность происходящего почувствовал не я один, те же соображения посетили голову и одного из парочки занятых процессом опознания.

— Слышь, Джеро, может просто позвать его, а?

— Давай, зови! — с вызовом ответил на его предложение напарник.

Оба замерли, буравя друг друга глазами.

— Так может ты тогда назовёшь мне его имя?

— Я уже тебе говорил, что мне известно не больше твоего. — медленно выцеживая из себя каждое слово ответил Джеро: — Хочешь узнать его имя, спроси Лемке.

— Кто у нас в группе старший? Ты и спроси! — не выдержав заорал ему в ответ первый.

Бойцы обменялись тяжёлыми взглядами, после чего Джеро поднёс к губам коммуникатор и принялся что-то в него негромко бормотать. После недолгих переговоров, он объявил, обращаясь ко всей команде:

— Ждём!

Жужжание открывающейся двери известило о прибытии в наш отсек новых лиц. Их было двое: оба невысокого роста и немолоды, но на этом их сходство оканчивалось. Одним из пришедших оказался тот, кого бойцы между собой называли Лемке. Рассмотреть его толком мне не удалось, но судя мощной фигуре с демонстративно выпирающей гипертрофированной мускулатурой его можно было отнести либо к выходцам потомственных жителей планет с повышенной гравитацией, либо к тем, кто не чурается модернизации своего тела имплантами и в ущерб своему здоровью накачивается различного рода стимуляторами. Добиться такого изменения своей мышечной массы и ширины плеч путём усиленных повседневных тренировок в естественных условиях нереально. Второй мужчина ничего особенного из себя не представлял. Сухопарый с жёлтым морщинистым лицом внешне смахивающий на уроженца миров Старой Империи или же планет под контролем Корпорации "Сириус". По правде сказать, ни тех ни других вживую я никогда не видел, а по тому с лёгкостью мог ошибаться, принимая на веру стереотипы, навязанные мне просмотром головизионных передач.

Войдя Лемке ограничился всего одним словом:

— Ну?

Джеро тут же принялся сбивчиво излагать суть проблемы, постигшей его группу. Когда он закончил свой путанный доклад, не преминув озвучить контрпредложение по упрощению поисков, первым как ни странно заговорил сухопарый. Его "мяукающий" язык был мне не знаком до такой степени, что для меня так и осталась загадкой его принадлежность к Сириусу, Старой Империи или бог весть знает к кому ещё. Бойцы также в непонимании уставились на него. Так как разъяснений не поступало Джеро был вынужден обратиться к Лемке.

— Чего он сказал?

— Он сказал, — невозмутимо произнёс Лемке, — Что к своему великому удовольствию должен констатировать тот неоспоримый факт, что ты обыкновенный идиот, но просит тебя не расстраиваться по этому поводу, так как для представителя твоей расы это совершенно нормальное состояние.

Желваки заходили на скулах Джеро, в то время как тёмно-коричневое лицо его напарника озаряла злорадная ухмылка и то что именно его предложение было сочтено идиотским, отнюдь не мешало ему радоваться нечаянной неудаче своего товарища.

В отсек вошёл ещё один человек. Остальные абордажники на его фоне смотрелись подростками. В противоположность Лемке он был очень высок и невероятно худ. От подогнанного под его тощую фигуру силового бронекостюма при каждом движении раздавалось слабое жужжание и потрескивание как от старого несмазанного робота. По тому как с его приходом изменилось выражение лиц у всех присутствующих, кроме желтолицего, можно было понять, что он выше их не только по росту.

— Техники демонтируют всё ценное и отчаливают. — неожиданно высоким голосом заговорил он, — На месте "морозильник" ремонту не подлежит, бортовой журнал эти стервецы пожгли и список выудить не удастся. Лемке, ускорь поиски для нашего дорогого гостя. — он уважительно кивнул в сторону сухопарого. — И организуй погрузку "мяса". На всё у тебя. — он обвёл взглядом ряды стеллажей, — Пятьдесят минут. Гони их в грузовой шлюз, "Тукан" идёт на стыковку. В помощь дам ещё двух человек.

Направившись к выходу из отсека, он взмахнул рукой в нашу сторону:

— И разберите эту содомскую башню!

В унисон его голосу взвизгнули сервомоторы силовой брони, и он вышел на ходу отдавая кому-то дальнейшие распоряжения в свой коммуникатор.

С его уходом Лемке будто подменили.

— Все Чеха слышали? — громко рявкнул он. — Быстро разобрали этот бардак. Гоните их по одному до перехода, дальше пусть бегут сами. Вы в шлюз не заходите. Как закончите сразу ко мне, я подаю вы оттаскиваете. Ты. — он ткнул в кого-то невидимого находящегося позади меня, — остаёшься охранять тамбур. Всех, кто ринется из шлюза назад, стрелять! Время пошло, за работу, сволочи!

К моему облегчению я оказался на ногах раньше, чем мои внутренности полезли у меня из ушей и это ещё при пониженной искусственной гравитации которая после перехода силовой установки в аварийный режим просела на добрых пол g. Опрометью вбежав в шлюз я увидел присевшего на корточки Джорджа, подошёл к нему и последовав его примеру присел, прислонившись спиной к перегородке. Было зябко. Я обхватил себя за плечи руками и предложил, мотнув головой в сторону контейнера по бакборту.

— Может попробуем поддеть и достать шмотки?

— Голыми руками? Даже не думай.

Мы помолчали, наблюдая как с завидной периодичностью как на конвейере, раз в восемь-десять секунд в шлюзовую камеру начали один за другим вбегать арестанты. Резко выдернутые на свет и всё ещё не отошедшие от темноты тюремных капсул, они жмурились и смаргивали струящиеся из глаз слёзы. Миновав тамбур, они подолгу застывали у самого порога и вскоре у входа образовалась пробка из голых человеческих тел, и мы с Джорджем оставив нагретые места предпочли пересесть поближе к стыковочному выходу из шлюза.

— Ты понял кто они такие? — Джордж задал вопрос, волнующий нас обоих.

— Нет. — честно признался я. — Больше того не понимаю, как вообще могло случиться такое.

— Ты серьёзно? В самом деле не понимаешь? — Джордж недоверчиво покосился на меня.

Я устало качнул головой.

— Дэвид, тут всё просто как... — не найдя походящего слова Джордж махнул и продолжил, — Их маршрут кто-то сдал или они сами примелькались, используя подолгу одну и ту же систему для дозаправки. И вуаля! — он жестом фокусника развёл руками.

— Зачем? — в сказанных им словах я не уловил никакого смысла.

— Чего зачем? — удивился Джордж.

— Зачем им постоянно дозаправляться, они ведь стоят на полном государственном обеспечении. Разве им топливо не выделяют?

— Ну ты даёшь! — и он засмеялся, — Прикинь сколько галлонов горючки в такой махине, а затем помножь на одну пятую от рыночной стоимости. Полученный барыш подели на количество членов экипажа в разных долях согласно пропорции с учётом занимаемых ими чинов и званий. В результате несложной арифметики получишь хорошую прибавку к окладу. Необлагаемый налогом чистый доход. Ещё вопросы есть?

Вопросов у меня хватало:

— Куда они сливают топливо? Как их выпускают в полёт? Почему двадцать процентов? У топливозаборника ресурс закончится прежде чем они его окупят, а стоит ему выйти из строя как первая же экспертиза покажет его нецелевую эксплуатацию если конечно это не выплывет наружу ещё раньше при плановом полном техосмотре корабля.

— Правильно мыслишь, далеко пойдёшь! А ответ на все твои вопросы один — интендант. — и Джордж приподнял правую руку с оттопыренным вверх указательным пальцем. — Интендант, — повторил он, — решит все вопросы. Получит добро на вылет с пустыми баками и не надо никуда сливать топливо, ведь его можно просто не заливать. Согласует неувязки с маршрутным листом и постоянно возникающими задержками в пути. Организует ремонтную бригаду и, если понадобится достанет им запасные детали для замены. Замажет глаза начальству, урегулирует дела с комиссией завода-изготовителя или с внезапно нагрянувшей сверху инспекторской проверкой. Договорится с техниками и экспертом. Найдёт способ на время снять или переставить неиспользуемый топливозаборник с корабля, курсирующего на ближние дистанции. Возьмёт на себя поиск покупателя и реализацию топлива. Учтёт накладные расходы и выдаст каждому по справедливости в зависимости от доли его участия, ну и оставит себе самую малость за труды. Поэтому и одна пятая.

Повествуя о деталях махинации Джордж преобразился, позабыв на время о нашем плачевном положении.

— Ресурс, износ, не окупаемость. Ты сравниваешь несопоставимые вещи, лейтенант. Деньги за горючку все получают свои кровные, а топливозаборник он чей? Или ты думаешь государство от этого что-то теряет? Всё равно этот корабль рано или поздно спишут и будет на нём стоять работоспособный агрегат или нет, всем без разницы. Так что если смотреть глобально, то в плюсе абсолютно все включая поставщиков госзаказа, Департамент Обороны, ну или в данном случае Тюремный Департамент, и в конечном счёте государство.

Парадоксальные выверты его логики в другое время не оставили бы меня равнодушным, и я горячо поспорил бы с ним, но сейчас предпочёл за благо слушать, а не высказываться самому.

— Благодаря этой примитивной и весьма распространённой схеме, — продолжал Джордж, — "Морозильник" как обычно отклонился от курса совершив прыжок в облюбованную ранее систему, где по мнению экипажа было достаточно безопасно и в тоже время не возникало риска привлечь к себе чьё-то излишне пристальное внимание. Только в этот раз они крепко просчитались и их ожидал более горячий приём нежели чем всегда.

Дальнейшее развитие событий я и без пояснений Джорджа отчётливо себе представлял. Выход из гиперпрыжка и яркое светило сияет прямо по курсу занимая большую часть смотрового экрана. Пилот выводит корабль на оптимальную для заправки орбиту, до минимума сбрасывает скорость, топливозаборник начинает подавать горючее в опустошённые баки, впереди долгие часы утомительного балансирования между скоростью забора топлива и нагревом корабля. Манёвровые в суперкруизе бесполезны, автоматике такое дело не доверишь всё придётся делать вручную. На экране радара одна за другой возникают метки кораблей. Их сигнатуры не идентифицируются как дружественные и навигационный компьютер выдаёт неутешительный результат вероятностной траектории их движения. Неопознанные корабли идут на перехват. Топлива в обрез. В бессмысленной попытке продиктованной отчаянием пилот бросает корабль прочь от звезды, но оторваться не суждено. У противника значительное преимущество в скорости и манёвренности. Корабль настигают и садятся на "хвост". Медленное и неповоротливый судно не в силах сбросить своих преследователей. Перехват, блокировка гипердвигателя, рывок и выброс в реальное пространство. Временная, но полная потеря управления кораблём, а затем беззвучный залп из вражеских орудий и ослепительная вспышка на всех экранах. Приблизительно так всё рисовалось в моём воображении, пока я отвлечённо слушал разглагольствования Джорджа, не вникая особо в их суть, а он к тому времени уже подводил итоги.

— Однако всё это шелуха, прелюдия и не больше. Я не вижу никакого смысла захватывать "морозильник". Толковой поживы на нём нет или пользуясь твоими словами это не окупается. Случайное нападение я не исключаю, но считаю маловероятным. Поэтому главный вопрос заключается в том кому мы понадобились и зачем. Хотя "кому" мы скоро узнаем на собственной шкуре. А вот "зачем", есть у меня на этот счёт пара интересных мыслишек. Если бы я ещё мог узнать о чём они там переговаривались. — с досадой произнёс Джордж.

Услышав его, я буквально прикусил язык чтобы не выдать себя, но он был так увлечён собственными речами, что кажется ничего не заметил. Я же рассудил, что будет лучше попридержать свои знания и полученные сведения при себе.

* * *

Трюм корабля, пристыковавшегося к "морозильнику", имел весьма внушительные размеры и был настолько обширным, что мог без труда вместить несколько сотен человек. Это безусловно говорило в пользу версии Джорджа о не случайности нападении, на что сам Джордж не преминул самодовольно лишний раз указать. Вообще с момента нашего вызволения из капсул он трещал практически не переставая, иногда повторяясь и мусоля одну и туже заезженную тему. Складывалось такое впечатление что все свои мысли он без разбора тут же озвучивает вслух. Надеюсь у него это временное и позже пройдёт.

Скорость с какой заполнялось пространство трюма не оставляла сомнений в том, что Лемке и его команда чётко придерживаются предписанного им графика и уложатся в отпущенные им пятьдесят минут. По мере того как погрузка подходила к концу свободного места оставалось всё меньше, стало тесновато и нам пришлось сменить сидячие позы, чтобы не лицезреть постоянно маячившие на уровне глаз чужие зады и гениталии.

Нервозное возбуждение передавалось по толпе заключённых от одного арестанта к другому. Случившееся будоражило людей, казалось бы, уже окончательно примирившихся со своей участью и распростившихся со свободой кто на пять-десять лет, а кто подобно мне и на всю жизнь. И даже прожжённые скептики, получив лучик надежды не желали безропотно погасить его в себе. По обрывкам разговоров мнение большинства сводилось к тому что хуже уже не будет. Ни я, ни Джордж не были склонны разделять их неоправданно оптимистическую точку зрения, хотя в силу совершенно разных причин. Джордж сокрушался от того, что теперь к его максимуму пяти годам отбывания заключения, причём всё это без учёта пересмотра его дела, в котором он почти не сомневался и последующего смягчения приговора с очевидным снижением срока наказания, ему теперь могут вменить побег или ещё чего похлеще. Да и вообще, ему есть чего терять, и он не намерен начинать новую жизнь, его вполне устраивает и прежняя, как бы она на сторонний взгляд неудачно не складывалась. Я же был склонен сомневаться исходя из других обстоятельств. Не принимая во внимание, услышанное мною на борту "морозильника", меня смущало то, что наши похитители, освободители или возможно уже хозяева, так и оставили нас нагишом, но отнюдь не это было главным, с нас до сих пор не сняли болевые ошейники. Кроме того, никто не удосужился нам ничего объяснить. Почему-то большинство оставляло без внимания эти бесспорные факты предпочитая делать вид что их не существует или же стараясь их попросту не замечать.

Окончание погрузки ознаменовалось дикими восторженными криками, несущимися со стороны шлюзовой камеры, когда последними в трюм впихнули наших бывших тюремщиков. Тех немногих из них что пока ещё оставались в живых. Лица заключённых откликнувшихся на этот животный зов перекосило от ярости, и они принялись ожесточённо проталкиваться к ним. Однако все жаждавшие расправы остались ни с чем, блок управления в руках невидимого оператора вместо того чтобы выборочно покарать зачинщиков, накрыл болевым шоком всех заключённых. Толпа ахнула и просела, далеко не все смогли выдержать удар оставшись при этом стоять на ногах.

После этого происшествия разговоры о радужных перспективах как-то поутихли, а затем и вовсе сошли на нет. Джордж впал в уныние, что, впрочем, не помешало ему и дальше тарахтеть без умолку.

— Это, пираты, Дэвид. — горячо зашептал он мне на ухо, — Ты понимаешь, это пираты. Выкуп или рабство, а может и того хуже. Будь оно всё проклято!

Ни утешать, ни переубеждать я его не собирался. Для меня по сравнению с пожизненным сроком в колонии любое другое будущее сулит в равных долях как потенциальные угрозы, так и скрытые возможности. Я же со своей стороны приложу все усилия, чтобы не упустить дарованный мне судьбой второй шанс.

Переборка невдалеке от нас бесшумно ушла вверх, стоящие рядом отшатнулись от неё и попятились назад. В проходе возникли две мощные фигуры солдат в боевых костюмах, один из них держал наизготовку штурмовую винтовку, в руках другого находился небольшой прибор, в котором я без труда опознал блок управления нашими ошейниками. Тот что одним мановением пальца мог повергнуть нас оземь, насмешливо осмотрел испуганно сбившихся в кучу людей. Под его взглядом каждый кому не повезло оказаться в первых рядах невольно старался съёжится и стать как можно незаметнее. Осмотрев заключённых, он указал свободной рукой на выбранного им в толпе зэка.

— Ты, иди сюда!

Никакого эффекта, только вокруг все отшатываются от жертвы как от прокажённого, но плотная стена человеческих тел не даёт ему возможности скрыться, просочившись внутрь толпы. Боец всё также с усмешкой демонстративно поднимает перед собой устройство и настроение заключённых кардинально меняется, зэка пинают, отталкивают и в итоге он оказывается выброшенным под ноги солдат. "В сущности ничего страшного не происходит", — не поддавшись общей панике, рассуждал я. Чем происходящее отличается от процесса погрузки в "морозильник"? Нас также вызывали по одному и никаких проволочек это не вызывало. Различие только в том, что сейчас впереди полная неизвестность. Из памяти всплыло слово — агнософобия* (боязнь неизвестности). По большому счёту какая разница оказаться одному наедине со своими страхами за пределами этой двери или дрожать от страха здесь, будучи тем же одним, но среди многих.

После того как первый зэк скрылся в проходе, очередь выбора второго настала спустя пару минут. Такой бурной реакции как в первый раз уже не последовало и заключённый на чью голову пал жребий, понурив плечи безропотно проследовал из трюма внутрь корабля. Понаблюдав за происходящим ещё немного, я пришёл к выводу, что в выборе заключённых не прослеживается никакой системы. Каждую намеченную жертву солдат выбирал наугад согласуясь исключительно со своими скрытыми садистскими наклонностями. Что там творится за этими стенами, сортировка заключённых на "мясо" и ...? Всё что говорил Джордж про выкуп — это чушь. За меня выкупа им не видать, да и в случае большинства тоже. Нет, здесь происходит что-то совсем другое и обращение в рабство наиболее вероятная версия. Что же делать чтобы избежать эту незавидную участь? Мои сильные стороны, чем я могу их заинтересовать, что я знаю и как показать свою полезность? Примерный план созрел в моей голове. На принятие более взвешенного и обдуманного решения потребовалось бы большее количество времени и в принципе я им располагал, но чем дольше я буду оттягивать момент действия, тем больше будет сказываться накапливающаяся усталость, тем меньше будет у меня шансов показать себя с лучшей стороны.

Не успел боец в очередной раз поднять руку и ткнуть в следующего выбранного им зэка, как я вышагнул ему навстречу. Стоя под его недобрым взглядом я дождался, когда он одобрительно кивнёт головой и шагнул за порог в тёмный широкий проход, открывшийся мне за спинами солдат.

* * *

— Назовите себя.

— Дэвид Брэнсон.

Допрашивающих было трое. Одного из них я уже знал. Увидев хоть раз эту долговязую фигуру спутать его с кем-то другим было сложно. Впрочем, я смог бы опознать его и с закрытыми глазами или в полной темноте только по тембру его голоса тонкому и пронзительному словно данному ему в насмешку за его исполинский рост. Второй мужчина внешне отдалённо напоминал желтолицего "гостя" наших захватчиков, но это было мнимое сходство. Стоило чуть повнимательнее присмотреться к нему как в глаза сразу бросалось несколько отличий: разница в возрасте, редкая седая бородка и коротко подстриженные усы. Вдобавок на его губах играла такая по-отечески доброжелательная улыбка, что исподволь вызывала настороженное недоверие.

Третий был ничем не примечательный тип и в разговоре никакого участия не принимал. Сделав вид что отыскивает меня в корабельном списке "морозильника", он вбил мои данные и кивнул двум другим, якобы подтверждая правдивость моих слов. Содержимое экрана при этом оставалось видимым только ему одному.

— По какой статье осуждены?

Всё это делалось для проформы, каждый из троих играл свою роль, а я согласно их сценария должен был безоговорочно им верить и из опасения искренне отвечать на поставленные вопросы, полагая что ответы им заранее известны.

— Статья 258, государственная измена. Статья 238, террористический акт. Статья 341, ... Мне продолжать?

Выражение лица старика осталось, как и прежде безмятежно. Чех уставился на меня колючим взглядом, а последний из их компании забывшись от неожиданности оторопело застыл, полностью выйдя из отведённого ему амплуа.

— Приговорён к пожизненному заключению и направлен к месту отбывания наказания в федеральную колонию на планете Ходак. — продолжил я по собственной инициативе.

— Род занятий до осуждения?

— Пилот. Лейтенант ВКС Федерации. — тот факт, что я был всего лишь второй лейтенант и (пробыть в этом звании мне довелось немногим более одного месяца) пробыл в этом звании считанные дни, я умышленно опустил.

— Чем ты можешь это доказать?

— Извините, я забыл свои документы в другом костюме, но вы можете свериться с данными в моём файле, приложенном к корабельному списку. — и я одарил Чеха широкой улыбкой, — Или можете предоставить мне доступ в капитанскую рубку где я и продемонстрирую вам свои навыки пилотирования.

— Как он тебя приголубил. — на унилингве обратился к Чеху старик. — Хорош шельмец и явно намерялся водить нас за нос. Спроси его где он учился.

— Что ты окончил? — перевёл для меня Чех вопрос старика.

— Лётно-Космическую Академию. Земля, Солнечная система. — не без гордости в голосе отчеканил я, приняв при этом уставную позу вольно как при инструктаже: ноги на ширине плеч, руки сцеплены за спиной. По стойке смирно вставать я здесь ни перед кем не собирался, по крайней мере пока, а вот скрыть неуместную и как всегда нежданную дрожь в руках мне было категорически необходимо.

— Он лжёт. — не сводя с меня глаз проговорил старик, — Боевой пилот, не говорящий на уни и не понимающий уни. Ты встречал таких пилотов, Чех?

Пока всё шло в рамках моего плана, мне оставалось только и дальше придерживаться его, корректируя отдельные моменты и импровизируя по мере надобности.

— Мне приходилось встречать таких пилотов. — переведя взгляд на старика продолжил я на унилингве, — И не все из них были лжецами. Языковой курс не входит в обязательную для изучения программу и от силы одна треть учащихся включает его в своё дополнительное обучение. Не всем нравится четыре года подряд морочить себе голову модальными глаголами, деепричастными оборотами и согласованием времён, когда тоже самое можно получить без малейших усилий и затрат используя в качестве посредника при общении обычный коммуникатор-переводчик. Большинству довольно и этого. Пятипроцентная надбавка к окладу за знание иностранного языка сама по себе является слабой компенсацией. Унилингву изучают те, кто серьёзно настроен работать над собой чтобы обеспечить своё будущее благосостояние, сделать карьеру боевого пилота начав её со службы в пограничных системах во Фронтире, а выйдя в отставку продолжить летать в хорошей частной или государственной компании, обслуживающей внешние линии.

— Что же подвигло тебя изучить унилингву, сынок?

— Я просто хотел увидеть мир не используя костылей, доверяя технике только то, что не в силах выполнить сам.

— Ну и как успехи?

— Честно? Лучше не придумаешь. За последние три месяца я посетил в общей сложности около двух десятков звёздных систем, попутно сменил три тюремные камеры, не считая кратких остановок в предсудебном изоляторе, я летал на одиночках, "скотовозке" и "морозильнике". Наверняка пусть без моего на то ведома и согласия я успел не раз побывать в головизионных новостях, без сомнения, сюжет о неверном сыне Федерации достоин того чтобы хоть единожды да мелькнуть на основных вещательных каналах государственных медиакомпаний. Увы мой звёздный час прошёл мимо меня хотя и при моём непосредственном участии. С тех пор моя жизнь насыщенна событиями и полна приключений как никогда. Не всегда всё идёт как мне того хотелось бы, но полагаю в том и соль настоящих приключений. Просто однажды ты их находишь и дальше остаётся всего-навсего делать всё от тебя зависящее чтобы выбраться из них оставшись при этом в живых. Можно ли ещё желать большего? Мне кажется я достаточно преуспел на данном поприще, а в том, что мне и дальше придётся ещё очень многое повидать попутно значительно, расширив свой кругозор и обогатившись новыми впечатлениями, я даже не сомневаюсь. Порукой тому моя с Вами встреча, сэр!

Смеялся старик искренне и это было очень хорошо. Отреагируй он на мои слова иначе, кто знает, что следовало бы мне ожидать в ответ.

— Зови меня — мистер Хон.

Я продолжил стоять в прежней позе, не меняя положения и нервно теребя сплетённые за спиной пальцы. Разговор был далеко не окончен, и я чувствовал это. Наша беседа уже заняла больше среднестатистических двух минут и, пожалуй, это ещё один обнадёживающий знак. Привлечь к себе внимание у меня точно получилось.

— Скажи-ка мне, сынок. Почему я должен тебе верить? Что из сказанного тобой должно убедить меня в том, что ты не федеральный агент.

— Если Вы позволите мне спросить Вас в ответ, мистер Хон. Чего собственно ради, сэр, к Вам на борт будет стремиться проникнуть федеральный агент? Я могу только догадываться как давно Вы получили заказ и спланировали успешно осуществлённую Вами сегодня акцию по захвату "морозильника", а также кто Вам сдал маршрут этих бедолаг, приворовывающих топливо у государства. Мне не известно кого именно вызволяла ведомая Вами команда, я не знаю его имя и не видел его лицо, но попутно хочу отметить что никаких списков заключённых у Вас нет и в помине, потому как бортовой журнал успели уничтожить, как только начался абордаж. Я не знаю очень многого, а всем полученным здесь мною сведениям я обязан исключительно Вам — и я перевёл свой взгляд на Чеха, — виной всему: халатная небрежность, банальная случайность и ещё заурядная тупость рядового состава. "Содомские башни". — напомнил ему я.

Изменившееся лицо Чеха представляло достойное внимания зрелище, но у меня не было времени насладиться достигнутым мною эффектом.

— Не хотите же вы сказать, мистер Хон, что Ваши мелкие шалости побудили Федеральное Бюро Безопасности уничтожить туристический лайнер со всеми пассажирами на борту и целенаправленно пойти на международный скандал ради того, чтобы создать правдоподобную легенду и внедрить к Вам своего агента. Не проще было спланировать операцию по Вашей поимке или ликвидации? Я могу привести и другие доводы, — здесь я нарочно прервался, пристально глядя на старика, так как продолжать самостоятельно перечислять доказательства своей невиновности я не желал, памятуя о том, что "Кто доказывает слишком много, тот не доказывает ничего". — Но если Вы хотите услышать от меня чистосердечное признание в том, что я являюсь федеральным агентом, то стоит лишь приложить немного усилий подвергнув меня пыткам и я расскажу Вам всё что знаю, а чего не знаю выдумаю и тоже расскажу. Видимо есть что-то в пытках такое что вызывает меня на откровенность, я так и начинаю гореть от нетерпения поделиться каким-нибудь секретом и не могу оставить без внимания любой заданный мне вопрос. Так что если желаете, то давайте приступим и могу с полной уверенностью сказать, что скучно никому из нас не будет ни Вам ни уж тем более мне.

Старик всё также благосклонно молча взирал на меня. Затем его губы дрогнули:

— Стало быть приключениями ты уже сыт, мир повидал. Так чего же ты хочешь сейчас от жизни, сынок?

— Всё того же: жить, летать и ... отомстить.

— Кому?

Вопрос постоянно ставящий меня в тупик. Действительно кому? Слишком многие приняли своё пагубное участие в моей сломанной судьбе: Федеральное Бюро Безопасности, тюремщики, судьи. Слишком многому я обязан за свою нелёгкую долю: несправедливому законодательству, узаконенному террору населения и тотальной слежке. Выходит, отомстить я обязан им всем. Всем до единого, а стало быть Федерации. Огорошенный этой мыслью я замер, забыв ответить на поставленный мне вопрос. Старика моя реакция удовлетворила, наверное, больше чем если бы я принялся что-то ему отвечать.

— Чех, обеспечь нашего нового друга питанием и одеждой. У тебя имеются ко мне какие-то пожелания, сынок?

— Мистер Хон, если возможно, какие-нибудь лекарства, кажется у меня сотрясение мозга, полученное ввиду небольших разногласий с членами прежней команды "морозильника".

— Чех, позаботься об этом.

И снова такое ощущение что наш разговор так и не подошёл к концу.

— Я могу быть ещё чем-то полезен Вам, мистер Хон?

— Да, ты успел познакомиться с кем-нибудь из заключённых за это время?

— Так точно, сэр!

— Сможешь указать их? — за моей спиной включился экран головизионной панели с изображением покинутого мною трюма. Сориентировавшись я нашёл в толпе Джорджа и указал на него.

— Это Джордж Риган, бывший майор ВКС.

— Тоже пилот?

— Не уверен, скорее всего офицер тылового обеспечения. Был ещё один, возможно медик, но могу ошибаться, с ним мы буквально обменялись парой фраз.

Поискав среди заключённых, я нашёл и его.

В помещение вошёл боец и старик на прощание обратился ко мне:

— Иди, сынок и постарайся отдохнуть. На днях я выберу время, и мы ещё раз побеседуем с тобою. Мне есть что тебе предложить.

— Благодарю Вас, мистер Хон.

За мгновение до того, как закрылась переборка за спиной моего сопровождающего до меня донёсся тихий укоризненный голос мистера Хона:

— Ещё одна ошибка, Чех. Ещё одна твоя ошибка.

* * *

Крупная дрожь била меня и после того как я одел выданное мне бельё с подогревом. Комплект мне подобрали совершенно новый и точно моего размера, я даже не был вынужден подгонять его под себя. Также обстояли дела и с обувью. Пищу мне принесли прямо в отведённый тесный кубрик рассчитанный, судя по количеству стоящих в нём трёхъярусных коек, на двенадцать человек. Спартанская обстановка. Однако по шкале сравнения с моими прежними жилищами помещение может котироваться как номер класса люкс. Сюда бы ещё душ и я смог бы лишить себя чувства дискомфорта от ощущения собственного немытого тела. Старик держал своё слово. Меня наскоро осмотрел дежурный медик, ничего не сказав он вкатил мне уколы, и я смог приступить к еде. Простая, но горячая и сытная пища, жадно проглоченная мною в один присест, оказала на меня успокаивающее благотворное воздействие, и я начал клевать носом.

Мой послеобеденный сон прервало появление Джорджа. Завидев меня, он заключил меня в крепкие объятья.

— Дэвид, я знал, что могу полностью на тебя положиться. Спасибо, друг!

Я был бы благодарен ему за более скромное проявление чувства признательности. Обычного спасибо было более чем достаточно, но Джордж видимо редко когда мог обойтись двумя-тремя словами. Так и сейчас он засыпал меня вопросами и не дав мне на них ответить тут же принимался рассказывать что-то сам. Ненадолго его отвлекла принесённая ему пища, а затем он переключил своё внимание на пополнившего нашу компанию моего знакомца-медика, и я наконец-то смог воспользоваться представившейся возможностью и уснуть. Впервые за всё это время мне приснилась Алита.

Глава 7.

В которой герой слушает и слушается.

Не скажу, что просыпаться под аккомпанемент очередной байки от Джорджа худшее из возможных пробуждений, но уж точно не самое из приятных. Полежав, ещё немного не открывая глаз и не подавая вида что уже не сплю, я прислушался. Новые голоса. Трое, общаются тихо, только между собой, а стало быть не принадлежат к аудитории Джорджа либо он уже дошёл до той стадии, когда неважно слушают тебя или нет, лишь бы говорить самому. Может ему так нравится звук его собственного голоса. Интересно, а во сне он случайно не разговаривает?

Я сел на койке и огляделся. Шесть незнакомых лиц и Джордж. Шестеро новичков смотрят настороженно, но без боязни. Джордж бодр, энергичен и весел. Удивительная приспособляемость, просто поражаюсь ему и отчасти завидую, чувствуя себя полной развалиной даже после такого долгого и крепкого сна.

— Дэвид, дружище, я уже раздумывал, не пора ли тебя будить. Ну и горазд же ты спать. Есть будешь? Я твою порцию отложил и вот ещё... — Джордж встряхнул прозрачную упаковку с таблетками. — твоё лекарство, принимать по одной капсуле после каждого приёма пищи.

— А где ... — пока я соображал, как дать понять Джорджу кого же я имею ввиду, он догадался и закончил вопрос за меня.

— Док?

Я утвердительно кивнул.

— За ним пришли часа четыре назад и с той поры он не возвращался.

— Куда его забрали и зачем случайно не сказали?

— Нет не говорили, да мы и не спрашивали, всё равно ведь не скажут. Но ты не волнуйся, старина, думаю, что ничего худого с ним не будет. Пока ты спал мы с ним немного поболтали. — не знаю сколько именно времени занимает "немного" в понятии Джорджа, но думаю, что без подготовки можно и устать, — Он как выяснилось врач и высококвалифицированный между прочим, такими специалистами знаешь ли не разбрасываются. Хорошие медики почитай везде ценятся на вес золота, впрочем, как и мы — высококлассные боевые пилоты! — и он подмигнул мне.

— Ну да, ну да — я иронично покачивал головой в такт его словам и когда он закончил, добавил, — Нигде не разбрасываются и везде ценят, а потому мы здесь и оказались.

— Именно! — не поняв моего сарказма подхватил Джордж, — Иначе стали бы нам выделять кубрик, кормить, лечить. — и он в очередной раз продемонстрировал предназначавшуюся мне упаковку медикаментов.

— Давай поговорим на эту тему чуть позже. — поддев большим пальцем ободок ошейника я оттянул его в бок от себя.

— Нет проблем — беззаботно отмахнулся рукой Джордж, — Меня это мало волнует. Как по мне так вопрос уже решён.

Вопреки моим ожиданиям Док так в кубрик и не вернулся, но к этой теме мы с Джорджем больше не возвращались. Он избегал щекотливых вопросов для обсуждения, я же попросту предпочитал по большей части отмалчиваться и не принимал участия в общих беседах, сведя общение со своими соседями по кубрику к минимуму, делая лишь редкое исключения для Джорджа. Тянулись долгие часы утомительные безделья. Сон, приём пищи и лекарства, гиперпрыжок, пустая человеческая трескотня, очередной гиперпрыжок, снова сон и всё же я чувствовал себя как на курорте. Если бы ещё знать, что ждёт впереди. Впрочем, этим озабочен не я один. Этот животрепещущий вопрос постоянный предмет для несмолкающих разговоров в кубрике. Мнение большинства уже сошлось на том, что мы на пиратском судне и удивительное дело это уже никого не страшит, даже Джорджа. Никто из присутствующих взаправду не имеет ни малейшего представления о том, чего следует ожидать новичкам в случае их принятия в пиратскую команду. Однако это не мешает им поочерёдно строить странные теории и приводить в их защиту хлипкие доводы, на полном серьёзе ссылаясь то на какие-то нелепые слухи и домыслы, то на чьи-то не в меру дикие фантазии. Иногда мне нарочно приходится сдерживать себя, чтобы не расхохотаться в голос от высказываемых ими предположений, глупых до такой степени чрезвычайности, что поневоле вызывали во мне смех.

Четыре пустующие койки в кубрике так и не обрели своих хозяев вплоть до окончания нашего путешествия. По всему выходило, что человеческий материал захваченный на борту "морозильника" оказался не настолько пригоден и востребован, чтобы массово пополнить ряды пиратского братства. Это давало интересную пишу для размышлений и ломало существующее клише о пиратах, как о сборе всяческого отребья сплошь состоящего из маргинальных преступных элементов. В нашей компании не оказалось никого кто с полной уверенностью подходил бы под данное описание. Нашу с Джорджем профессиональную принадлежность можно было условно определить, как — кадровые военные, с Доком тоже было всё ясно, остальные наши соседи относились к техническим специалистам различного профиля. И ни одного закоренелого преступника или головореза со стажем.

Маршрут "Тукана", его конечная цель и расчётное время прибытия для всех нас оставались тайной, а потому начавшаяся посадка явилась полной неожиданностью и застала нас врасплох. Отсутствие багажа избавляло от неизбежной при скорых сборах суеты, но не лишало беспокойства. Насилу дождавшись, когда начавшийся процесс выгрузки дойдёт и до нас, мы с радостным нетерпением покинули приютивший нас на время полёта кубрик и вышли в огромное помещение ангара, едва ли наполовину заставленное кораблями.

Сопровождающий нас боец не был вооружён. Пока мы не отставая следовали за ним с любопытством вертя головами по сторонам он ни разу не поторопил нас, легко обходясь без окриков и понуканий. Хотя наша прогулка ни в коей мере не напоминала свободную экскурсию, складывалось такое ощущение что нас просто сопровождают, а не конвоирует к новому месту содержания. На мой взгляд это безусловно являлось весьма обнадёживающим фактором. Ни к месту в памяти всплыл первый год учёбы в Академии и разительный контраст с приставленным к нам кадетам первокурсникам мастер-сержантом, не упускавшим ни единой возможности отпустить в наш адрес едкое словцо и гонявшим нас по плацу так, будто от того как мы, надрывая глотки проорём бездумную, но патриотически выдержанную речёвку, маршируя из учебного сектора до тренировочного полигона и взаправду зависит спокойствие наших границ и боеспособность нашей державы.

Обогнув громадину "Тукана", мы вышли на относительного свободное пространство и, я смог подробнее и более тщательно осмотреть ангар. По левую руку от меня в ярко освещённом дальнем углу виднелись стоящие в несколько рядов малые корабли. По своему внешнему виду напоминавшие тупоносые межсистемники "Мулга" — лёгкие истребители малой дальности ранее массово стоявшие на вооружении Содружества. Ввиду особенностей своей конструкции они не предназначались для входа в атмосферу. Этот недостаток вкупе со слабой термальной и кинетической защитой, а также полным отсутствием штатных средств противоракетной обороны с лихвой покрывался рекордным по длительности временем непрерывной работы двигателей в форсажном режиме и манёвренностью близкой к идеальной для ведения боя в безвоздушном космическом пространстве. В случае массового применения аппарат прекрасно раскрывал весь заложенный в него потенциал при использовании тактики нанесения скользящих уколов флоту противника, отвлечения его сил и проведения ложных атак. С исключительной стороны истребитель "Мулга" зарекомендовал себя в специфическом виде захлёстывающих атак характерных лишь для вооружённых сил Содружества, неотягощённых биоэтическими аспектами ценности жизни своих граждан-клонов.

Вокруг истребителей копошились фигурки техников, то и дело от складских помещений и обратно сновали погрузчики, полным ходом шло доукомплектование кораблей ракетным вооружением. Я попытался сосчитать сколько их там стоит, но сделать это, не сбавляя при этом шаг у меня не вышло. Тем не менее, даже по скромным подсчётам "на глазок" получалось не менее тридцати. Не весть что конечно и для проведения хорошей военной операции не годится, однако для того чтобы заставить считаться с собой где-нибудь на периферии в окраинных мирах или споро провернуть дельце сродни захвату "морозильника", этого количества хватит с избытком.

Что находилось по правую сторону от нас я так и не смог увидеть из-за перекрывшего мне весь обзор боевого судна, в котором по причине его плачевного состояния я не сразу смог распознать имперский тяжёлый крейсер "Эспадон". Его покорёженная туша облепленная подъёмниками и лесами растянулась вплоть до самой стены ангара. Работы при этом не велись, леса пустовали, местами на штирборте зияли бреши и выжженные лазерами орудийные отсеки с уже демонтированным вооружением и пока я не увидел свежих заплат из приваренных к корпусу новых отдававших синевой бронированных пластин было так и не ясно, какая же ему уготована судьба. Мощный корабль и, хотя тоже не новинка военно-промышленного кораблестроения Империи, но хорошо зарекомендовавшее себя в боевых действиях судно. Вполне достойный противник для наших кораблей аналогичного класса. "Наших кораблей"! Я опять с горечью поймал себя на этой мысли и от этого на душе стало так гадко, что у меня пропал всяческий интерес ко всему. В сердцах я даже выругался и сплюнул чем не мало удивил Джорджа. По-своему истолковав моё поведение, он ободряюще похлопал меня по плечу.

Доведя нас до двери с надписью: "Карантинная секция N3", провожатый активировал настенный терминал, а затем провёл упрощённую регистрацию каждого из нас, ограничившись только данными для биометрического сканера с дополнительной функцией распознавания голоса. Лишний повод поменьше чесать языком, впрочем, Джорджа это вряд ли остановит.

Секция была пуста. Каюты на двоих обустроенные по извечному принципу армейского минимализма. Узкая двухъярусная кровать, занимающая половину отпущенного под помещение пространства, встроенный шкаф. Никаких излишеств, всё обустроено для того чтобы принимать постояльцев только на период их сна. Стоит обоим жильцам принять положение отличное от горизонтального, как свободно развернутся им будет просто негде. Не мудрствуя лукаво я занял ближайшую от входа каюту. Джордж, наскоро оглядев нашу обитель тихо присвистнул и тут же улетучился осматривать остальные помещения. Взяв с верхней койки плотный пластиковый пакет с разовым бельём, я разорвал его и обнаружил внутри кроме постельных вещей, гигиенические и банные принадлежности. Это натолкнуло меня на обнадёживающую мысль, и я устремился вслед за Джорджем, который, как и следовало ожидать далеко не ушёл и обнаружился с двумя нашими соседями в помещении предназначенном судя по всему для общего приёма пищи. Не дав себя вовлечь в пространную дискуссию я не задерживаясь проследовал дальше и в самом конце коридора обнаружил искомое — душевые!

Удивительно до какой степени такая, казалось бы, незначительная мелочь как принятый освежающий душ может повлиять на настроение. Стоило мне смыть с себя всю грязь и нечистоты, как предстоящая жизнь предстала перед моим мысленным взором в ином более радостном и блистающем свете. Я уже благосклонно внимал восторженным восклицаниям Джорджа, то и дело невпопад приговаривающего что-то вроде: "Вот стало быть оно какое пиратское логово!" или "Неплохо они тут себе обустроились" и "Видал я военные базы похуже этой раз в десять." Я только кивал ему в ответ головой и рассеянно улыбался в ответ на его "Ничего Дэвид, мы себя ещё покажем!". Впрочем, справедливости ради стоит отметить что длилось это моё блаженное состояние недолго, стоило мне только смежить веки и заснуть, как высвободившееся из-под контроля подсознание выплеснуло на меня обратно всю скверну. Утро застало меня уже прежним.

Количество наших соседей стало убывать, начиная со второго дня пребывания в "карантине". Каждый раз заслышав щелчок открываемой в секцию двери я внутренне ожидал что пришли именно за мной. Одновременно я ждал этого момента и страшился его. Лёжа у себя в каюте, я прокручивал в голове массу сценариев предстоящей беседы с мистером Хоном, варианты задаваемых им вопросов и делаемых предложений, заранее формулировал заготовки своих ответов и возражений.

Осознавая ущербность и шаткость своего положения, я тщательно выбирал аргументы из скудного ассортимента для ведения подобных переговоров и старался со всей возможной осторожностью выстроить дальнейшую правильную линию поведения, усилив положительный эффект, достигнутый мною на нашей первой встрече. И пока я рассматривал различные версии того, что может от меня потребовать мистер Хон и то чего он может мне предложить, один главный вопрос неотступно преследовал меня: "На что я буду готов пойти?". Всплывающий у меня при этом мысленный ответ пугал меня самого.

Двоих наших соседей забрали одновременно сразу после первого завтрака, остальных на следующий день с интервалом в несколько часов, за последним из них пришли уже ночью, подняв его с постели и взбудоражив нас с Джорджем до такой степени, что остаток ночи мы провели, ворочаясь в ожидании, когда придут и за нами. Однако в последующий день нас никто не потревожил. Прошли ещё одни сутки, а наш черёд так и не настал. Кормили нас по-прежнему исправно, прачечная и душевое отделение также работали без сбоев снабжая нас чистым бельём и горячей водой, но вынужденная задержка в "карантине" не оказывала на меня благотворного влияния. Чем дольше тянулось ожидание, тем нервознее и несноснее становился мой характер.

Пока Джорджу было с кем поговорить кроме меня, он постоянно пропадал в общем помещении, изредка показываясь в нашей каюте, дабы перекинуться со мной парой ничего не значащих фраз, да посетовать на мою замкнутость и нелюдимость. При этом он так мастерски придавал своему лицу выражение учтивого внимания и обеспокоенности, что на первых порах у меня создалось впечатление того, что он искренне обеспокоен моим душевным состоянием, считая моё внешне угрюмое состояние результатом проявления посттравматического синдрома. Его навязчивые попытки растормошить меня, поначалу вызывали во мне лёгкое недовольство и первое время я вежливо давал ему понять, что не расположен к беседе и мне довольно компании за общим столом при совместном приёме пищи. Когда же он стал излишне досаждать мне своими навязчивыми предложениями, то неожиданно для меня самого вызвал во мне такую волну раздражения, что я не сдержавшись обругал его так, что он, кипя от негодования ретировался прочь, наконец-то оставив меня в покое. В секции оставались незанятыми ещё несколько кают, и я полагал, что Джордж уже не вернётся, воспользовавшись одной из них, а потому его приход явился для меня полной неожиданностью.

Появился он поздно вечером. Молча поставил мне на койку поднос с ужином, на который я не вышел потому так как не чувствовал себя голодным. Не говоря ни слова, он разделся и лёг, однако прежде чем отойти ко сну счёл необходимым сказать, что более не сердится на меня, поскольку теперь понимает, что моё психическое расстройство гораздо глубже чем он того ожидал, по всему видно, что выданных мне лекарств явно недостаточно и я нуждаюсь в оказании квалифицированной помощи. Со своей стороны, он считает своим долгом не бросать меня и приложит все возможные усилия, чтобы поддержать меня в это трудное время, пусть это и навлечёт на него мой гнев. Он не бросит своего товарища в беде, чего бы это ему не стоило.

Именно чувством стыда за совершённый мною проступок и было продиктовано то, что последовавшие двое суток нахождения нас, оставшихся в полном одиночестве в карантинной секции, я безропотно выносил всю его безудержную болтовню. Джордж представлял собою яркий образчик несдержанного на язык обладателя ассоциативного мышления. Любая незначительная мелочь или ненароком оброненное слово порождали в нём бурную словесную реакцию. Он имел кипу разнообразных историй на каждый случай жизни. Все его рассказы, в которых либо он сам либо его знакомые принимали самое что ни на есть непосредственное участие, представляли собой долгие затянутые повествования насыщенные обильными подробностями и совершенно ненужными деталями. Количество действующих лиц в его рассказах зашкаливало за любые разумные рамки и приложи я специально все свои усилия, то всё равно не смог бы запомнить из них и половины. Зачастую начав разматывать нить одного своего рассказа, он отвлекался на случайно затронутый в нём случай или постороннюю тему и позабыв о необходимости закончить прежнюю историю увлечённо принимался рассказывать новую. В итоге все затронутые им сюжетные линии пересекались, смешивались и наслаивались друг на друга, превращаясь в спутанный клубок с мохрящимися во все стороны нитями историй, не имеющими ни конца, ни начала. Эта особенность снижала его ценность как рассказчика до нуля, но сам Джордж считал себя нескучным собеседником. Под конец третьих суток нашего с ним неразлучного пребывания я научился отключаться от него, как от шума, издаваемого работающим в комнате в качестве фона визора.

Моим спасителем оказался присланный за мной в качестве гонца от мистера Хона щуплый мальчишка лет двенадцати, не старше. Ростом он был мне почти по плечо. Исходя из его несуразной, непропорционально вытянутой фигуры я сделал вывод что большую часть своей жизни он провёл в условиях невесомости или при очень слабой гравитации. В сердце метрополии мне редко доводилось встречать таких как он, зная о них лишь понаслышке, как о биче нищих окраинных миров. Стандартные пол g включённые на станции, были для него нелёгким испытанием и весь наш путь он то и дело пыхтел от нагрузки вынуждено сбавляя шаг. Несмотря на неумолимую тяжесть переносимого им испытания, он имел весёлое детское лицо и живые подвижные глаза в которых читался неподдельный интерес к моей персоне. Казалось ещё немного и с его губ сорвётся какой-нибудь вопрос, что в свою очередь позволит и мне немного расспросить его, но сдерживая себя он за всю дорогу так и не проронил ни слова, а стало быть молчал и я.

На этот раз мистер Хон принял меня один. С моим приходом он поднялся из-за своего обширного рабочего стола и прошёл мне навстречу. Сердечно с неизменной улыбкой поприветствовав меня на уни и пожав мою руку он не стал возвращаться в своё кресло, а занял обычный гостевой стул знаком указав чтобы я присаживался рядом. Занимая предложенное место, я напомнил себе про то, что постоянная приветливость зачастую спутник полного равнодушия.

— Как ты отдохнул, сынок?

— Спасибо мистер Хон, хороший отдых и хорошая еда то чего мне так недоставало долгое время.

— Рад слышать, что тебе у нас нравится, поэтому спрошу не пожелаешь ли ты к нам присоединиться?

— Пожелай я этого чего бы я получил взамен, мистер Хон?

Старик улыбнулся ещё шире, отчего его узкие словно прищуренные глаза сделались ещё уже и хитрее.

— Ты нравишься мне сынок. Ты хочешь получить от жизни всё, желаешь опять летать, мстить своим врагам, вернуть утраченное и я готов тебе в этом помочь. Ты получишь боевой корабль, надёжных товарищей, крепкий тыл и достойную оплату своих умений. Это твой единственный шанс, и никто во всей Вселенной не даст тебе больше чем предлагаю я. Тебе нравится моё предложение?

— Да, мистер Хон. Мне следует прочитать весь контракт? Возможно имеются ещё какие-то пункты, которые мне следует учесть. Знаете ли, я первый раз вербуюсь в пираты и ещё не до конца знаком со всеми правилами, а потому не знаю надо ли мне приносить клятву верности или скреплять наш договор кровью? Возможно мне следует... — не договорив я осёкся, поняв, что чересчур переусердствовал и сказал лишнего. Улыбка не сошла с лица мистера Хона, однако утончившаяся линия его рта и холодный прищур глаз явственно давали понять, что в этот раз он не разделяет моё чувство юмора. Как всё-таки быстро закончилось наше неформальное общение.

— Простите, мистер Хон. — и я замолчал, потупив взгляд.

Он долго молчал в ответ, а я всё не решался поднять глаз. Убедившись, что я в достаточной мере осознал свой проступок мистер Хон продолжил:

— Я дам тебе корабль и кров, тебя поставят на довольствие, ты получишь медицинское обслуживание. Взамен я получаю твою верную службу, навыки, умения и беспрекословное подчинение. Никто не будет отдельно согласовывать с тобою то чего ты будешь делать, а чего нет или что ты считаешь правильным, а что пятнает твою честь. Впрочем, для тебя это не должно быть в новинку, ведь всё в точности так или почти также, как и на воинской службе. Тебе отдают приказ, ты его выполняешь и никаких вопросов или пререканий. Отличие у нас одно, никто не будет упрашивать тебя дважды. У нас нет трибунала или военно-полевого суда. Между проступком и карой нет никаких апелляций и проволочек. С другой стороны, никто не будет требовать от тебя невозможного, пожертвовать своей жизнью и держаться что есть сил до последнего снаряда. Никто не будет ставить перед тобою невыполнимых задач. С этим у нас строго. Героизм не рентабелен. Это частный бизнес, а не государственная богадельня на средства налогоплательщиков и наша задача успешно его развивать, а не играть в солдатиков. На этом всё. Я сделал своё предложение и изложил тебе свои правила. Если это тебе не походит, то лучше скажи мне об этом прямо сейчас, сынок. Потом уже не будет возможности передумать.

— Я согласен, сэр!

— Молодец. — нагнувшись ко мне мистер Хон похлопал меня по колену и встал, следом за ним поднялся и я. — Всё правильно сынок, ты сделал верный выбор и поверь мне тебе не придётся об этом жалеть.

Говоря это, он вернулся и сел за свой стол, я же так и остался стоять, не решаясь занять своё место.

— Позвольте уточнить мистер Хон, какой корабль я могу получить?

— Пока "Иглу". Как только зарекомендуешь себя, покажешь на что ты способен, тогда мы поговорим о чём-то другом, больше соответствующем твоим талантам, но не стоит опережать события: большинство пилотов застревает уже на первой ступени вполне довольствуясь своей ролью, лишь немногие движутся дальше, не останавливаясь на достигнутом, а иные просто выбывают из строя. Естественная убыль, у нас ведь здесь не санаторий. — и мистер Хон одарил меня очередной по-отечески доброй улыбкой.

— Прежде чем ты покинешь меня, сынок, нам надо обсудить ещё один маленький вопрос. Как мне надлежит поступить с твоим другом?

Я с недоумением посмотрел на него.

— Прошу прощения, мистер Хон, я не имею представления о ком Вы ведёте речь.

— Ну как же, твой славный друг — майор Джордж Риган, потрошитель складов и гроза накладных. Он здесь гостит по твоей рекомендации. Мне самому такое добро без надобности и пристроить мне его некуда. Ушлый человечек, за таким глаз да глаз. Хозяйственные вопросы и материальные ценности я ему не доверю, зачем вводить его во искушение. За воровство у нас здесь приговор один — смерть, а в других вопросах он не специалист. Правда с его слов он имеет навыки пилотирования, во что я лично слабо верю. У меня нет никаких оснований доверять ему и думаю, говоря это он пытается облегчить свою участь и спасти себе жизнь. Не могу его в этом винить. Потому тебе принимать решение как мне следует быть с твоим другом. Если хочешь, чтобы он остался здесь, то в этом случае ты берёшься сделать из него пилота, сразу оговорюсь многого я от него не жду. Понатаскаешь его азам, обучишь основным приёмам и если он умудрится не угробить корабль и выжить в первом бою, то с него и довольно. Если же ты сможешь перенести разлуку со своим другом, то я не буду тебя винить. Каждый в конечном итоге вправе отвечать лишь за самого себя. Теперь его жизнь в твоих руках. Выбирай.

Те недолгие секунды, которые понадобились мне для принятия решения, мистер Хон неотрывно с ничего незначащей улыбкой на губах изучающе смотрел на меня. Когда я озвучил ему сделанный мною выбор, то так и не смог прочесть в его глазах, одобряет он его или же нет.

— Хорошо, сынок. На том тогда и порешим. Риган поступает в твоё распоряжение. Всю ответственность за него как за пилота, ты принимаешь на себя. В остальном он сам хозяин своей судьбы. Ступай. Тони проводит тебя в медсанчасть. Ведь любая служба начинается с прохождения медицинской комиссии, и наша не является исключением.

* * *

В медблоке куда меня привёл всё тот же пыхтящий от перегрузки мальчуган, царила стерильная чистота. В первый момент мне даже показалось, что я нахожусь на обычной армейской базе, такое разительное сходство наблюдалось во всём чего бы не касался мой взгляд. Сверкающие белизной стены, покрытые антисептическим биолюминесцирующим напылением, выстроившиеся в ряд саркофаги медицинских капсул с прозрачными выгнутыми крышками, большая петтенкоферирационная ванна, чаще именуемая даже в среде медперсонала более простым и понятным словом — "регенератор", а в обиходной речи и того проще — "аквариум". Абсолютно всё начиная от обстановки и заканчивая озабоченно-деловым видом облачённых в белые халаты специалистов было таким привычным, что поначалу я даже растерялся и не заметил как ко мне подошёл врач и тронув меня за локоть произнёс:

— Идёмте за мной, Дэвид.

Я не сразу признал в обратившемся ко мне человеке Дока. За прошедшие дни с тех пор как я последний раз видел его он сильно изменился и все перемены были к худшему. Его прежде налитое румянцем полное лицо осунулось и омертвело, в глазах застыло обречённое выражение, а пухлые плечи понуро повисли. Он стал выглядеть старше чем мне показалось во время нашей первой с ним встречи перед погрузкой в "морозильник". Несмотря на всю тюремную атмосферу тогда он выглядел не в пример лучше, чем ныне: обрюзгший и какой-то неприкаянный. Сейчас я бы дал ему лет пятьдесят как минимум.

— Док! — в изумлении вырвалось у меня, и я смутился от того что обратился к нему так фамильярно и до сей поры не удосужился узнать его настоящее имя. — Извините, я рад Вас видеть!

— Я тоже. Как только увидел Вас в списке, специально поменялся чтобы Вы попали на приём ко мне. Теперь Вы официально мой пациент. Так я смогу хоть как-то выразить Вам свою благодарность.

— За что? — не понял его я.

— Ну, помните тот случай... тогда... — он замялся, а затем продолжил, — Вы ещё с Вашим другом Джорджем вступились за меня. Позже, когда меня перевели в отдельную каюту от остальных, Вы уже спали и я не успел Вам сказать, а затем... — его лицо на мгновение перекосилось в гримасе ужаса, но он смог сдержать себя и сбивчиво продолжил. — Знаете, Дэвид, лучше бы Вы этого не делали. Я не виню Вас и понимаю, Вы сделали это исходя из лучших побуждений, но...

Только что мне казалось, что я понимаю то о чём он говорит, однако с последними его словами весь смысл сказанного им улетучился, совершенно запутав меня. Создавалось впечатление что он начинает заговариваться.

— Простите, Док! Я Вас не понимаю, чего я не должен был делать?

Мой вопрос вызвал в нём ответное непонимание. Видимо он полагал что ответ на мой вопрос очевиден и потому уставился на меня, наверное, с таким же недоумевающим выражением лица с каким я вопрошающе смотрел на него.

— Говорить им то что врач.

— Но почему?! — он не переставал удивлять меня. — Что в этом плохого? Разве оказаться здесь и сейчас это не лучший выход из всех реально возможных?

Он отвёл от меня глаза и замолчал. После чего принялся активировать медкапсулу и настраивать её для проведения полного диагностического осмотра. Удостоверившись что аппаратура готова, он занялся мной и до конца проводимого им обследования я не услышал от него ничего кроме обычных фраз, которые каждый врач использует в общении со своими пациентами.

Закончив осмотр Док присел рядом со мной и уже полностью контролируя себя спросил:

— Когда мы увиделись в пересыльной тюрьме у Вас на ладонях были следы от поражения электрическим током. При каких обстоятельствах Вы их получили?

Как я не хотел возвращаться к этим воспоминаниям, но отвечая на вопросы Дока мне пришлось изложить ему всё пережитое мною в застенках ФББ.

— Что же, это многое объяснят. — задумчиво подытожил Док. — Как я могу судить по результатам исследования и Вашего рассказа, на Ваш организм воздействовали инфразвуком. Налицо значительные поражения нервной системы. Тремор, частые судороги и вдобавок смешанный нистагм, всё это весьма скверные симптомы, Дэвид. Однозначно свидетельствующие о Вашей полной профессиональной непригодности. Если быть предельно откровенным, то окажись Вы чьим угодно пациентом при других обстоятельствах, Вас в один миг комиссовали бы с военной службы, и Вы навсегда распростились бы с лицензией на право управлять воздушным судном. Вас бы даже не допустили за штурвал собственной орбитальной яхты.

Каждое сказанное им слово приводило меня в ужас, уловив моё состояние, Док поспешил успокоить меня.

— Не бойтесь, здесь этому не придают такого значения. Как Вы сами считаете: сможете управлять кораблём?

— Да. — охрипшим от волнения голосом подтвердил я.

— Этого и довольно — и он невесело ухмыльнулся. — Но всё равно Вам следует лечиться. Я сделаю всё от меня зависящее и отстраню от полётов сроком на две недели, это доступный мне по регламенту максимум. Походите ко мне на капельницу и процедуры. Я понимаю, всё это конечно дикарские методы, но ничего другого предложить не могу. До Вашего возвращения с первой вахты действующие ограничения не позволяют мне тратить на Вас дорогостоящие средства и применять более совершенные методы. Пока же избегайте переохлаждения, это может привести к появлению хронических судорог и не забывайте про упражнения для рук. Помните я Вам показывал? Давайте их ещё раз повторим.

Перед самым уходом я набрался смелости задать ему оставшийся между нами невыясненным вопрос:

— Так что же случилось, Док?

— Вы пока не поймёте, Дэвид. — в его глазах опять промелькнул страх и он, понизив голос проговорил, — Нас всех повяжут кровью. Здесь творится такое... За это уже нигде не простят.

— А я и не жду ничьего прощения, Док. Оно мне без надобности.

— Меня зовут Дуглас. Дуглас Моррисон. На всякий случай запомните моё имя, но прошу Вас постарайтесь более нигде без особой на то нужды не использовать его. Называйте меня и впредь, просто Док. Договорились?

— Как скажете, Док. — ничего не понимая я кивнул головой и пожав ему руку простился с ним до следующего дня.

* * *

"Сисоп" (англ. Sysop — system operator, системный оператор) был скорее всего мой ровесник, но при этом упорно называл меня "парень". Надо полагать, что мой приход оторвал его от любимого занятия и он с нескрываемой скукой вернулся к выполнению своих рутинных обязанностей. Первым делом он усадил и зафиксировал меня в процедурном кресле, а затем неуловимым движением фокусника снял у меня с шеи проклятый ошейник. За одно это я готов был простить ему всё, но ровно до того момента пока предательски кольнувшая меня игла инъектора не вошла в мою кожу. Когда же он привёл меня в чувство я готов был обнять его и от моего неуместного проявления чувств его спасло только то, что выполнить это мне помешали защёлкнутые им на моих запястьях крепления. Для меня будто заново открылся весь мир. Перед моими широко распахнутыми от радостного возбуждения глазами горел интерфейс моего чипа! От обуревавшего меня восторга я не сразу осознал то, что теперь вижу значительно больше пиктограмм и сам интерфейс претерпел основательные перемены. Волна эйфории захлестнула меня, и я внимал с благоговением этому сонному с ленцой вещавшему мне спасителю, нёсшему исключительную, но милую моему сердцу тарабарщину:

— Твой свисток я активировал и разлочил, всё что смог апнул, все двери закрыл, дыры заделал, отовсюду отвязал. Залил тебе разного помаленьку, развернёшь сам, посмотришь и что лишнее убьёшь, дал тебе полный рут. Понадобится чего, законнектишься и я тебе кину. Только учти у тебя там в активе лишь каша и мозги. Усёк? Чтобы никакой самодеятельности. Запись отрезана на низах. Запалишься и будет тебе полное стирание. Всё отчаливай!

Ошалев от нахлынувшего на меня обилия событий и информации, я помявшись осторожно спросил:

— Извини, я так понял, теперь мой чип работать будет лучше прежнего?

— Ага. — больше не обращая на меня никакого внимания он рассеянно кивнул головой.

— Это хорошо. А кому он теперь будет стучать? — как можно невиннее поинтересовался я.

Впервые за всё время он с интересом посмотрел на меня и неожиданно предельно серьёзно произнёс на вполне разумном и доступном для понимания языке:

— Ты дурак, да? Я тебе чего сейчас только что объяснял? Никому он теперь стучать не будет. Самим на себя компромат набирать, за копов всю работу делать? Накроют эту шарагу и кому достанется информация? Поэтому я и обрезал у тебя аппаратную возможность делать аудио и видеозапись. Попробуешь обойти заглушки — наказание смерть! Ещё вопросы есть?

Как говорится полный дисконнект, вопросов у меня больше не было.

* * *

Джордж ввалился в отведённую нам в жилом секторе каюту позже меня часа на три и с порога радостно отрапортовал:

— Разрешите доложить, сэр! Поступивший в Ваше распоряжение майор Риган прибыл для дальнейшего прохождения службы!

— Вольно, майор! — не удержавшись я улыбнулся, глядя на устроенное им представление.

— Есть, сэр! Будут ли какие распоряжения?

— Согласно утверждённого мною расписания: приём пищи, здоровый сон, а с завтрашнего дня приступаем к прохождению ускоренного курса боевой подготовки.

— Разрешите приступить к исполнению, сэр!

— Приступайте! — всё в той же шутливой манере ответил ему я.

Интересно надолго ли хватит его энтузиазма и не стоит ли его подстегнуть сказав, что на кон возможно поставлена его жизнь.

Глава 8.

В которой герой учит и учится.

Неладное я почувствовал на следующий день. Впоследствии нехорошее ощущение только усилилось и стало обретать всё более угрожающую форму. Под конец третьих суток у меня уже не оставалось никаких сомнений — мой план обучения Джорджа полностью трещит по швам.

В целом продуманное мною расписание работало идеально. Каждый наш день проходил в точном соответствии с графиком, которого мы строго придерживались даже в мелочах, не растрачивая понапрасну ни единой минуты. Джордж неукоснительно следовал моим наставлениям проявляя недюжинное стремление превратиться в "настоящего" пилота за отпущенные нам с ним на это две жалкие и неумолимо короткие недели. По-честному, со всем возможным для него вниманием и серьёзностью, он выслушивал мои объяснения и наставления, кивал головой и, что уже являлось для него настоящим подвигом, редко когда перебивал меня.

В течение первой недели я думал кратенько и сжато преподать Джорджу теорию. А затем на выстроенном мною базисе теоретических знаний в оставшееся нам время провести с ним лётную практику, испросив для этих нужд обещанную мне "Иглу". В том, что мне не откажут в этой просьбе я сомневался, но внутренне был готов при необходимости дойти до мистера Хона и аргументировать свою просьбу тем, что невозможно без реального опыта пилотирования превратить обычного человека, пусть даже и военного, в пилота. А также в случае крайней необходимости напомнить сказанные им мне слова о том, что никто не будет ставить передо мною невыполнимых задач и требовать невозможного. Однако волноваться мне следовало вовсе не об этом.

Ранние симптомы надвигающегося фиаско начали проявляться, когда я под конец нашего первого занятия решил задать Джорджу пару вопросов и проверить что из рассказанного мною сегодня он смог усвоить. Ни на один из вопросов я не получил от него ничего, что можно было бы даже с большой натяжкой счесть за вразумительный ответ. И дело было не в моей чрезмерной требовательности к нему. Из нашего восьмичасового общения Джордж попросту не мог ничего толком вспомнить и помочь пробудить его воспоминания мне не удалось ни наводящими вопросами, ни прямыми подсказками. Тогда я потребовал, чтобы дальше он делал за мною записи и пометки, дабы, потом опираясь на них был в состоянии воссоздать в памяти нужные сведения. Кардинальных изменений это не принесло. Джордж безропотно повиновался и принялся исправно конспектировать наши занятия, но позже предъявленные мне для осмотра записи имели вид первозданного хаоса разобраться в котором не мог не только я, но и он сам. Если раньше полученные им от меня сведения бессистемно перемешивались в его голове, то теперь такой же сумбур царил и в его записях. Избрав ошибочную тактику, я пытался давать ему знания в соответствии с порядком, в котором нам преподавали их в Академии, оперировал теми же терминами растолковывая их значение, внушал ему теорию и старался донести степень её важности в предстоящих практических занятиях. Всё это задавало неверный тон и за считанные минуты вводило Джорджа в состояние автопилота, глаза его стекленели, взор туманился, а голова покачивалась в такт моим словам, вихрем, проносящимся мимо его сознания.

Джордж ни разу не обмолвился о том какой разговор состоялся у него с мистером Хоном, но полагаю, что после него у Джорджа сложилось чёткое представление ожидавших его печальных перспектив в случае его несостоятельности как "пилота", а потому Джордж был обеспокоен плачевными результатами обучения не меньше меня, но как ни странно по всему было видно, что винить себя в нашей общей неудаче он склонен меньше всего.

На четвёртые сутки со всей очевидностью стало ясно что мой прежний план абсолютно нежизнеспособен. Продолжаться так более не могло. Образовывался замкнутый круг. Без усвоения теории я не мог допускать Джорджа к практике, а без прохождения практики Джордж был хронически неспособен воспринимать теорию. А я и в том и в другом случае не мог выполнить взятые на себя обязательства.

Как всегда, помог случай. Неожиданно простую идею подкинул Док, которому я во время ежевечернего терапевтического сеанса, не сдержавшись и поведал об образовавшейся у меня проблеме. Вынырнув из собственных размышлений Док на мгновение сконцентрировал своё внимание на сказанном мною, а затем поинтересовался почему бы мне не воспользоваться обычным учебным тренажёром. Несмотря на здоровый скепсис (слишком уж не вязались у меня между собой два понятия — пиратская база и учебный тренажёр), я всё-таки навёл справки у "сисопа" и к своему великому облегчению и удивлению узнал, что на базе действительно имеется простаивающие, но исправное оборудования для отработки пилотажных навыков. На мою удачу тренажёрная капсула была хоть и старого образца пятидесятилетней давности, но военной моделью федерального производства. Без труда я разблокировал тренажёр с помощью своего офицерского чипа и мне не пришлось особо долго разбираться в его пользовательском интерфейсе. Ковыряться глубже в системных настройках я попросту не рискнул, боясь как-бы чего ненароком не сломать. Отыскав в разделе средств пилотирования среди доступных летательных аппаратов "Иглу", я выставил первоначальные параметры и запустил тестовый режим. Только убедившись, что всё идёт как положено, я блаженно выдохнул буквально почувствовав, как ослабел навалившийся на меня за последние сутки груз.

Джорджа, как и ожидалось я застал в кубрике. Несмотря на то, что пищеблок для лётного состава работал круглосуточно, он был раздражён моей долгой задержкой и весь путь до столовой проделал в демонстративном молчании, преодолев его в рекордно малый срок нарочито размашистыми шагами, особенно нелепо смотревшимися при пониженной гравитации. Конечно же я понимал, что истинная причина его раздражительности кроется не в моём опоздании, но высказать её прямо он пока ещё не решился. Сдаётся мне он навыдумывал себе много чего нехорошего в мой адрес, вплоть до того, что я злонамеренно саботирую процесс его обучения. Следуя за Джорджем, я решил ненадолго приберечь радостную для нас обоих новость.

Пищеблок, как и всегда был почти пуст. За все дни его посещения я ни разу не видел, чтобы он был заполнен хотя бы на треть, однако около половины условно свободных столиков были помечены для нас интерфейсом — красным, как занятые. Немногочисленные посетители сидели поодаль друг от друга, чаще всего в одиночестве, реже как мы с Джорджем, по двое, ещё реже в компании состоящей из трёх или более человек. Вокруг стояла тихая, можно даже сказать умиротворённая атмосфера, под стать негромким звукам природы, доносившимся отовсюду из невидимых динамиков и от проецируемого головизионным панно грандиозного зрелища водопада Нью-Гюдльфосс. В принципе для меня было не на столько и важно, как оформлено помещение и что будет радовать мой глаз во время приёма пищи: будь то портрет президента и по совместительству Верховного Главнокомандующего или красоты природы. Хотя второму я безусловно отдам большее предпочтение, равно как и монотонному журчанию воды перед клишированной патриотической песней или бравурным военным маршем. Резонирующий контраст между столовкой в Академии и пищеблоком на пиратской базе проявлялся не только в окружающей обстановке. Главное его отличие состояло в качестве подаваемой пищи. По одному взгляду, брошенному на избалованного приближённостью к складским закромам Джорджа, можно было уже сделать вывод о том, как он поражён до глубины души, а уж про меня и говорить было нечего. Картина, исполненная придирчивого недоверия, с которым он впервые поднёс на кончике ножа кусочек масла ко рту, а затем распробовав его изумлённо протянул: "Натуральное", была достойна рекламного ролика центрального общефедерального вещательного канала. Всё что мне довелось нам попробовать на базе имело не просто питательную ценность, измеряемую в калориях и граммах, оно было натуральным, свежим, отменного качества и вдобавок превосходно приготовленным. Не чета кулинарным изыскам, к которым мне довелось причаститься на борту "Лейкленда", но всё же "пища богов" в сравнении с тюремным рационом, рассчитанным лишь на минимальное поддержание жизненных функций. Рано конечно делать выводы, но исходя из того как здесь кормят лётный состав и того факта что пилоты столуются отдельно ото всех остальных обитателей базы, можно судить о степени нашей привилегированности, более подпадающей под категорию "белая кость" нежели чем "пушечное мясо". Впрочем, можно откармливать и на убой.

Реабилитационные меры, предписанные нам Доком, включали рацион усиленного питания, а отсутствие допуска к вылету не исключало из меню за обедом и ужином аперитив. Обычно Джордж делал целое представление из поглощения порционного стаканчика сухого красного вина, с видом знатока смакуя его и чуть ли, не макая в него свой узкий хрящеватый нос, с шумом вдыхая и всем своим видом давая понять, как он наслаждается его чарующим ароматом и источаемым букетом запахов. Поднимая на уровень своих глаз стакан, он жаловался, что пластиковые стенки мешают ему оценить истинный цвет вина и его благородные оттенки. Затем он по какой-то странной и неведомой мне привычке чокался своим стаканчиком со мной и выпивал вино небольшими глотками неспешно в течении всего приёма пищи. Три раза я уже наблюдал этот ритуал, но сегодня вечером Джордж опустил стаканчик рядом с собой и молча погрузился в трапезу.

— Джордж. — тихо позвал я его, не выпуская из рук свой стакан вина.

— Да — не поднимая глаз от тарелки с едой нехотя ответил он.

— Завтра ты будешь летать, Джордж. — также тихо проговорил я.

Вскинувшись Джордж уставился на меня. Гамма самых разных чувств промелькнула на его лице. Я же не спеша протянул руку и чокнулся с его стоящим на столе стаканом, а затем отсалютовав ему своим осушил его до дна в один приём.

* * *

Мне доводилось слышать о том, что существует несколько основных типов памяти: слуховая, зрительная, моторная, вкусовая и даже эмоциональная. Джордж же являлся уникальным обладателем хватательной памяти, нечто сродни осязательной, но по факту имеющей с ней мало чего общего, ибо одного лишь осязания ему было крайне недостаточно. Хорошо запомнить и понять предмет ему помогало только физическое обладание им. Так заполучив в своё тактильное распоряжение какую-либо вещь он достаточно быстро запоминал её характеристики, предъявляемые к ней эксплуатационные требования и необходимые меры безопасности при её использовании. Запоминать-то он запоминал, однако по-настоящему усвоить их Джордж мог только на наглядных, доступных его пониманию примерах. Так в сотый раз констатировав про себя, то что он полностью игнорирует моё предупреждение о недопущении разгона свыше 6g при взлёте, я не стал делать ему очередное бесполезное внушение, а попросту сменил настройки в симуляторе и попросил его одеть на голову закрытый тренировочный шлем прозванный за свой экстравагантный внешний вид "намордником". Проверив за ним крепления, я затянул их потуже так чтобы у Джорджа не было возможности стянуть шлем с себя самостоятельно без посторонней помощи, и в который уже раз запустил учебную программу взлёта со стартовой платформы.

"Намордник" работал в щадящем режиме, но и этого хватило для того, чтобы из тренажёрной капсулы вскоре раздались паническое мычание и сдавленные хрюкающие звуки, ярко свидетельствующие о том, что вновь не внявшему моим советам и залихачившему Джорджу перестал поступать кислород и сдавило голову. Мне самому не единожды пришлось испытать на себе в действии более позднюю и усовершенствованную модель учебно-тренировочного шлема и мне прекрасно известно какой силы педагогическое воздействие он способен оказывать в учебном процессе. Можно язык отбить, рассказывая нерадивому кадету об опасностях маневрирования на предельно возможных значениях ускорения и требованиях соблюдения основных принципов пилотирования, а можно один раз дать ему отведать на собственной шкуре все последствия допущенной им ошибки и если этого окажется недостаточно оставить режим болевого стимулирования включённым постоянно, не забыв повысить при этом болевую чувствительность. Обычно это срабатывает всегда, даже с самыми заторможенными индивидуумами. Подавив в себе желание дать Джорджу подольше прочувствовать всю прелесть эмуляции перегрузки, я выключил капсулу, помог ему выбраться на свет и стащить шлем с его головы. Моему взору предстало мокрое раскрасневшееся лицо Джорджа, его налитые кровью глаза слезились, тяжело дыша он судорожно хватал ртом воздух.

— Ты... — тон с которым это было произнесено вряд ли можно было назвать дружеским. — Ты! — опять было начало он, схватив меня за плечо и больно сжав его рукой в тяжёлой перчатке, но так и не смог закончить сказанное согнувшись пополам он зашёлся в приступе кашля.

Я стряхнул его ослабевшую руку со своего плеча и сделав шаг назад сказал, даже не пытаясь придать своему голосу примирительной интонации.

— Я оставляю этот режим включённым. Раз у тебя элементарно не хватает ума без принуждения следовать моим добрым советам будешь выполнять их через боль. У меня нет ни малейшего желания объяснять мистеру Хону как так случилось что после моего обучения ты в первом же вылете угробил вверенный тебе летательный аппарат. Если у тебя на этот счёт имеется иное мнение, то я тебя не держу. Отправляйся и подыхай, но только сам, меня за собою тянуть не надо. Ты меня понял?

Джордж уже приходя в себя кивнул головой и попытался вытереть перчаткой вязкую слюну, стекающую по его подбородку, да только ещё больше размазал её по лицу.

— Не слышу?

— Понял. — ответил Джордж, но взгляд его был направлен в сторону от меня на кого-то или что-то находящееся у меня за спиной.

Не выпуская Джорджа из поля зрения, я сделал два шага в бок и посмотрел назад. В тёмном проёме дверной переборки мне показалось я успел на мгновение разглядеть пару блеснувших глаз, а затем явственно расслышал удаляющиеся шаги под аккомпанемент шумного пыхтения. Не было никаких сомнений, нас только что посетил посыльный мистера Хона. По выражению лица Джорджа не сложно было догадаться, что Тони ему тоже знаком.

* * *

— Ты меня угробишь! — в очередной раз выговорил извлечённый из тренажёра Джордж.

"Уж лучше тебя, чем истребитель" — подумалось мне, но вслух я сказал:

— Тренажёр оборудован алгезиметром, больше чем ты можешь выдержать он тебе не выдаст. Так что сдюжишь.

— Обнадёжил. — устало выдохнул Джордж и с надеждой произнёс. — Может на сегодня хватит?

С радостью бы поддержал его инициативу, да только из отпущенных нам двух недель на подготовку оставалось всего ничего, а потому всё наше время с короткими перерывами на сон и еду было отдано тренировкам. В перерывах пока Джордж приводил в порядок провонявшую его потом тренажёрную капсулу, я либо пытался накачивать его дополнительными полезными сведениями, либо бегал на медицинские процедуры к Доку. Тони теперь посещал нас регулярно каждый день лишь ненадолго оставляя нас с Джорджем вдвоём. В шутку я спросил его как теперь без своего посыльного обходится мистер Хон, на что он беззаботно по-мальчишечьи отмахнулся от меня рукой. Как бы то ни было, но аудитория у меня теперь удвоилась и, хотя я по-прежнему исправно обучаю Джорджа азам пилотирования, попутно мои наставления впитывает Тони. По мере того, как Джордж выдыхается его место на тренажёре занимает мальчишка и несмотря на то, что он использует симулятор без "намордника", ошибок с его стороны не в пример меньше чем у моего основного подопечного. Возможно причиной тому серьёзное отношение Тони к своему извечному врагу гравитации или врождённая живость ума, но будь у меня выбор я предпочёл бы обучать его, а не Джорджа. Глядя на воспалённые в красных прожилках пожухлые глаза Джорджа и горящие детским восторгом глаза Тони, такой выбор кажется мне очевидным. В пищеблоке наша парочка уже перестала выделяться из общей массы апатично поглощающих отпущенный им пищевой рацион пилотов. Джордж вяло без аппетита поглощает пищу, чему не способствует даже аперитив. От его прежней несдержанной болтливости остались лишь редкие раздражённые замечания и неуместные комментарии.

— Смотри, Джордж, вот этот красный инъектор с синей маркировкой — обезболивающее, а вот этот синий с двумя красными полосами — радиозащитное средство. Если в результате...

— Странная какая-то маркировка, я такую не помню. — недослушав перебивает меня Джордж.

— Я тебе уже объяснял. Единого стандарта маркировки в войсках не существует. У Альянса она своя, у Содружества своя. Эти средства тоже сборные, противоболевое от Консорциума, а радиопротектор имперского производства.

— Понятно. Ну, а наши как эти средства маркируют? — недовольно ворчит он.

— Какие наши? — когда до меня доходит что он имеет в виду я еле сдерживаясь начинаю ему выдавать. — Нет больше никакого "наши", Джордж. Равно как и никаких "наших" тоже больше нет. Есть мы и они. Здесь, сейчас и сегодня "наши" это пиратское братство мистера Хона, а завтра "наши" могут оказаться имперцы, корпораты или клоны будь они трижды неладны, но вот только те прежние "наши", "нашими" нам уже никогда не будут!

— Это мы ещё посмотрим. — озлобленно отбрёхивается Джордж.

В ответ я могу лишь саркастично покачать головой. Вот и весь сказ, мы ещё не на корабле, а бунт уже начался. И всё же несмотря на редкие словесные перепалки и разногласия прогресс от наших занятий налицо. Джордж, замотанный и замученный тренировками в прямом смысле этого слова, подобно лабораторной крысе натасканной на прохождение лабиринта стимулирующими разрядами электрошока готов отправиться в первый самостоятельный полёт. Конечно же у него нет реального опыта, который как не старайся не заменить часами проведёнными в симуляторе, зачастую он не осознаёт истинный смысл производимых им операций и начисто не понимает основ астродинамики, принцип действия узлов и агрегатов космического судна для него что чёрная дыра и я могу лишь с содроганием предполагать какую потенциальную угрозу он представляет для себя самого и окружающих, но мне приходится идти на риск если я хочу спасти его жизнь и сдержать слово данное мистеру Хону. И ещё мне остаётся только надеяться, что впоследствии я не буду об этом горько сожалеть.

* * *

Ночь перед вылетом была тяжёлой. Выныривая из очередного беспокойного сна, я слышал, как внизу подо мною на нижней койке, не находя себя места от гнетущего его волнения ворочается Джордж. Рано утром, задолго до вылета мы не сговариваясь покинули наш кубрик и отправились в столовую. Предполётное меню не радовало желудок, есть совсем не хотелось, но на правах старшего мне пришлось подавать Джорджу личный пример в том, что перед вылетом пилот обязан своевременно получить полноценное питание. Осилив завтрак, я почувствовал, как меня начало клонить в сон. Осоловевшие глаза Джорджа недвусмысленно давали понять, что в этом он со мною полностью солидарен. Из опасения того, что наше возвращение в кубрик может спровоцировать последующее опоздание, я предложил неспешно прогуляться в ангар.

С нашего последнего посещения ангара многое изменилось, проходившая перевооружение эскадрилья межсистемников исчезла и теперь на её месте вразнобой расположились несколько стареньких транспортников. Группа техников перекочевала к туше имперского "Эспадона". Проступавшие сквозь леса очертания крейсера уже не внушали того уныния что прежде и старичку явно предстояло ещё показать себя в деле. Хотел бы я побывать на его борту, а ещё лучше за штурвалом. Хотя кто знает, может ещё и придётся.

Оторвавшись взглядом от имперца, я запросил у информатория проводника до нашей стартовой площадки и посмотрел вдоль возникнувшей виртуальной стрелки. Странно, но ни впереди куда указывал проводник, ни по бокам от себя я не увидел ни одного летательного аппарата хотя бы отдалённо напоминавшего "Иглу". Перед нами неподалёку маячила лишённая малейших намёков на принадлежность к военфлоту безобразная в своей прямоугольности коробка гражданского судна, и переливающаяся багрянцем стрелка указывала прямо на неё. Стоило нам подойти ближе, как мигнув указатель проводника исчез. В недоумении я застыл, оглядывая стоящий перед нами рудовоз. Ошибки быть не могло. В полученном мною вчера предписании было чётко обозначено стартовое время и взлётная площадка. Сверившись с текстом сообщения, я на всякий случай повторно запросил проводника. Перед моими глазами ненадолго всплыла качающаяся перпендикулярно горизонтали стрелка, после чего интерфейс очертил периметр площадки на которой расположился рудовоз. "Рудодобывающая компания Солар Фанданго" прочёл я надпись на борту корабля. Упоминание "Солар" в наименовании фирмы можно отнести исключительно к горячему темпераменту исполнителей этого зажигательного танца, но никак не к столичной системе центрального сектора Федерации. Жаль, но название ровным счётом ничего мне не говорило. Я бы предпочёл, чтобы компания называлась как-то иначе, желательно с упоминанием порта приписки или родной системы главного офиса компании. Так я смог бы пусть и приблизительно, но понять в каком секторе находимся мы сами. Почерпнуть эту информацию во внутренней базе данных у меня не получилось. Или мой уровень доступа маловат или эти сведения полностью засекречены из соображений внутренней безопасности.

Пока я застыв размышлял о том почему вместо обещанных истребителей нас ожидает рудовоз и как мне надлежит поступить дальше в столь странной ситуации, мимо нас с Джорджем к трапу рудовоза проследовали несколько пилотов. Большая часть из поднимавшихся на борт была нам уже заочно знакома по встречам в общей зале пищеблока. Разумеется, я знал их только в лицо и никого по именам. Пилоты проходили мимо, не обращая на нас никакого внимания. Лишь несколько из них также узнав нас, приветственно кивнули головой. Поколебавшись я уже хотел было двинуться вслед за ними, как раздавшийся сзади голос окликнул:

— Эй, новенькие!

Оглянувшись я увидел стоящего в метрах десяти от нас мужчину в добротной лётной форме.

— Поднимайтесь на борт, после взлёта сразу ко мне на инструктаж.

Повинуясь полученному приказу поднимаюсь по трапу внутрь рудовоза. Джордж послушно плетётся вслед за мной. Все мои треволнения остались для него не замеченными. В его представлении всю ответственность за него несу я. Я же теперь могу перенести её на кого-то другого и от этого мне невыразимо легче, хотя я, когда-то так истово мечтавший быть творцом своей судьбы стыжусь себе в этом признаться.

* * *

Кроме нас на вводном инструктаже присутствовали ещё двенадцать человек. Все были примерно ровесниками Джорджа и лишь один из всей компании был моложе меня, однако вид он имел уверенный и с первого взгляда производил впечатление человека опытного, для которого всё происходящее уже далеко не в новинку.

— По прибытии в систему начнётся выброска экипажей на закреплённые боевые объекты. Всё необходимое: пайки, медикаменты, запасные части для мелкого ремонта, расходники и вооружение находятся в контейнере. В системе ваши чипы уже прописаны, поэтому при выгрузке ориентируетесь по интерфейсу и чётко следуете визуальным подсказкам. Подбираете свой контейнер и вначале загружаете в шахту его, а затем спускаетесь в неё сами, иначе сработает автоматика и того, кто окажется в шахте до контейнера можно будет намазывать на булочки как паштет. Как правило, старший уже находится на объекте. Вы поступаете в его полное распоряжение. На время несения десятидневной вахты он является вашим непосредственным начальником. В случае невыполнения его приказов он вправе применять к вам любые меры вплоть до вашей ликвидации. — инструктор многозначительно обвёл взглядом всех присутствующих. Если он и рассчитывал на какую-то реакцию со стороны слушателей, то явно её не достиг. Лица у всех сохраняли прежнее индифферентное выражение. При его последних словах лишь Джордж на краткое мгновение было дёрнулся, но тут же затих.

— Все постановки боевых задач вы получаете от своего непосредственного начальника на объекте. Лишь в случае совместного вылета с экипажами других боевых групп вы можете поступать во временное оперативное подчинение иным лицам, о чём вас заведомо поставит в известность ваш руководитель. Во всех иных ситуациях в пределах объекта и вверенной под вашу ответственность контролируемой зоны вы действуете автономно согласуясь исключительно с приказами и распоряжениями вашего непосредственного начальника.

Несмотря на всю новизну происходящего вокруг меня было скучно. Сколько раз мне доводилось слышать подобные наставления? Пожалуй, что несколько десятков, а то и больше. То, что все они были учебными, а не боевыми, их сути от этого не меняло. Нахождение на борту законспирированного пиратского корабля, готовящегося тайно проникнуть в неизвестную мне систему и выслушивание во многом шаблонной речи инструктора порождали во мне сильный внутренний диссонанс, не позволяя как следует сосредоточится. Как не прилагал я усилий, но мои мысли всё больше разбегались, отвлекаясь на разные мелочи и мне удавалось выхватывать из общего контекста лишь некоторые относительно значимые места.

На протяжении всего инструктажа я краем глаза отмечал реакцию своих новых товарищей на вдалбливаемые нам прописные истины. В основном всё сказанное было встречено ими с полным безразличием за одним исключением. Неподдельный интерес заиграл на их лицах стоило инструктору затронуть животрепещущую для всех тему оплаты.

— По итогам каждой вахты старший объекта представляет руководству рапорт. Руководители боевых групп также предоставляют свои рапорты по результату каждого вылета. Размер начисляемого вознаграждения зависит от степени вашего непосредственного участия и общем проценте выполнения поставленных перед боевой группой задач. Учитывается всё. Основную мысль постараюсь донести до вас кратко одной фразой — "Максимум прибыли, минимум расходов". Постарайтесь это осознать и запомнить, чтобы потом не оказаться разочарованными в своих радужных ожиданиях. Любителей пострелять предупреждаю сразу: с вас взыщется за каждый впустую потраченный снаряд или ракету. Необоснованный износ сверх амортизационных нормативов, а равно повреждение истребителя и порча его отдельных частей, узлов и агрегатов тоже ложится на вас. Запомните — лучший бой тот которого вам удалось избежать, если конечно вы не получили иного приказа. В противном случае...

Слушать дальше было совсем не интересно.

* * *

Кто бы мог подумать, оказавшись в безвоздушном пространстве Джордж вёл себя ловко как кошка. Такой прыти я от него не ожидал. Будто очутившись в родной стихии, он резво выпорхнул вслед за мною из шлюза, тут же оставив меня позади и пока я пытался сообразить с какой же стороны мне следует взяться за медленно дрейфующий от рудовоза контейнер с нашими запасами, он подцепил себя тросом к его торцевой части, сначала за одну скобу, затем за другую. Подтянув провисшие было тросы Джордж уцепился руками в поручень, расположенный перед ним прямо в центре, утопил обе ноги в специально предусмотренной для этого нише и включив обратную тягу ранцевого двигателя остановил его движение. Внешне контейнер представлял из себя немалых размеров ящик, по форме, в силу моих личных ассоциаций напоминавший мне воинский гроб, какие мне несколько раз доводилось видеть на церемониях похорон, только в четыре с лишним моих роста. Изящество и точность движений с которой Джордж приделал себя к нему в качестве двигателя заворожили меня. Впрочем, и кроме этого вокруг было на что посмотреть. Впереди, сверху и снизу, куда не кинь взгляд всюду раскинулось море каменных глыб и осколков, медленно иногда практически неуловимо колышущихся в неслышном танце. Свет звезды озарял их так, что на многие мили вглубь можно было разглядеть бесчисленные ряды астероидов. Я так и продолжал бы осматриваться если бы в динамиках не прозвучал возмущённый голос Джорджа. Уяснив как именно надлежит ему помогать мне оставалось только поспевать за его командами и подцепив контейнер на носовой части изредка корректировать его курс относительно замерцавшего на интерфейсе искомого нами объекта. Вскоре от объекта нам навстречу отделилась маленькая точка и поплыла по направлению к нам. Подлетев ближе, я разглядел что это контейнер подобный нашему, предназначенный видимо для погрузки на прибывший рудовоз. Буксировала его уцепившись по бокам с разных сторон пара человек. Когда мы почти поравнялись один из них приветственно махнул мне рукой, и я отсалютовал ему в ответ. Не удержавшись немного погодя после того как они нас миновали, я обернулся и убедился в том, что наш необычный способ транспортировки не остался для них незамеченным и они провожают нас взглядом.

Объектом оказался астероид симметричной формы, в диаметре имеющий обхват сравнимый, наверное, с половиной рудовоза на котором мы прибыли в астероидное поле. Действуя, как и прежде на подхвате, я максимально близко подвёл контейнер к разверзнутому жерлу шахты, предоставив Джорджу самостоятельно заняться его стыковкой, понимая, что своими бестолковыми и непрофессиональными действиями буду ему только мешать. Вставив контейнер в пазы шахтового приёмника и подтянув крепежи, Джордж дождался подтверждения от каждого из фиксаторов и нажал кнопку спуска. Как только контейнер ухнул в шахту следом за ним нырнул и сам Джордж. В боковом ответвлении обнаружился неосвещённый узкий лаз, в который я последовал вслед за юркнувшим в него Джорджем. Сверившись с интерфейсом, я убедился, что мы на верном пути. Протискиваться вперёд наощупь пришлось совсем недолго. Вскоре ударив по глазам вспыхнула красным надпись: "СТОП!", закрывшая мне весь обзор и я замер. Надпись погасла и судя по слабой вибрации, пробежавшей по стенкам, невдалеке прямо передо мной сработала невидимая мне переборка, отсекая меня от Джорджа. На несколько минут я остался один, в кромешной тьме, втиснутый в скафандр и зажатый со всех сторон стенами. Поневоле от внезапно нахлынувших воспоминаний, доставшихся мне на долгую память от ФББ мне стало не по себе и если бы не успокаивающее свечение моего интерфейса, я пожалуй бы и запаниковал. Бьющийся в истерике пилот застрявший в эвакуационном лазе шахты, не самая лучшая рекомендация по прибытии к новому месту несения службы. Опять слабая дрожь и уже окрашенное зелёным возникает сообщение "Двигайтесь вперёд". Срываюсь с места, но не рассчитав сил в миг преодолеваю оставшееся пространство и вписываюсь головой в крышку люка. Пока я прихожу в себя переборка за мной захлопывается и камеру начинает подаваться воздух. Ещё немного и люк передо мною распахивается. Щурясь я вплываю во внутрь шлюзового отсека. Невдалеке Джордж, освободившись от своего облачения пристраивает его в пустующее отделение шкафчика, ещё одно место рядом с ним свободно. Вцепившись левой рукой в боковую стойку шкафа с тремя такими же скафандрами, вверх ногами относительно меня завис рослый детина. Череп его абсолютно лыс, зато вытянутое лицо украшают длинные светлые усы, свисающие на подбородок. В голове у меня бухает от стука собственного сердца и крутится неуместная мысль. Если это был "чёрный ход", то как же тогда выглядит парадный?

* * *

Старшего звали Ральф. Несмотря на свои внушительные габариты и развитую мускулатуру характер он имел апатичный и в целом был какой-то вялый и неразговорчивый. Всё необходимое он озвучил сразу по нашему прибытию, но сверх того вытягивать из него информацию приходилось с большим трудом. К его достоинствам можно было отнести то, что распоряжения он всегда отдавал чётко и по делу, если же мне удавалось выудить из него в разговоре какие-нибудь дополнительные сведения, то как правило они были неоценимы для человека, оказавшегося в нашем с Джорджем положении. Впервые с формального зачисления в пиратское братство мистера Хона я получил так много ценных и вразумительных сведений. Кстати о Джордже, стоило ему освоится и вновь развязать свой длинный язык, начав болтать не по существу насущных вопросов, как Ральф бесцеремонно прервал его, а затем обратившись ко мне пояснил:

— У меня есть указание. Он — тычок указательным пальцем в направлении моего ученика и напарника, — Твоя головная боль. Я отдаю приказы тебе — тычок в мою сторону, — И вы их выполняете. Если ты, — на этот раз палец снова возвращается на Джорджа, — Ещё хотя бы раз не по делу откроешь свой рот, то можешь собираться в обратный путь, но, — Ральф сжимает руку в локте и отогнув большой палец показывает им куда-то себе за спину. — Транспорт подождёшь снаружи.

В этом был весь Ральф. Всё сказанное им изложено максимально ёмко, предельно лаконично, достаточно иллюстративно и при этом ни капли угрозы в голосе. Однако желания проверить на практике действенность сказанного не возникает ни малейшего желания. Начинавший было вскипать Джордж, резко одумался и благоразумно промолчал, хотя потом наедине со мною долго ещё бурчал, вспоминая этот не дававший ему покоя момент. Зол он был также и на меня, считая, что я должен был принять его сторону, уж не знаю с чего это взбрело ему в голову.

Остаток дня по прибытии на объект мы провели в утомительной работе. Даже для меня было слишком много всего что требовалось в ускоренном темпе понять и сделать. Схватывать всё приходилось на лету, а усваивать тут же. Ральф быстро вводил нас в курс дела и ставил задачи без каких-либо скидок или поблажек и не повторяясь дважды. Под его эгидой мы совершили поход в ангар, который отнюдь не ограничился обзорной экскурсией. Из пяти расположившихся в линию друг за другом долгожданных истребителей, Ральф обозначил два свободных и приказал подготовить их к вылету. К счастью, согласно заведённого порядка в обязанности каждой смены вменялась передача объекта в его полной боевой готовности (разумеется при наличии таковой возможности) и требование Ральфа вовсе не означало то что нам с Джорджем придётся провести оснащение наших лётных средств боекомплектом, осуществить их заправку и тому подобное. Тем не менее, если это и облегчило часть работы, то в моём случае не так чтобы уж слишком. Мне приходилось работать за двоих, ведь надеяться в настройке автоматики корабля и его предполётной проверке на Джорджа было бы безрассудным и опрометчивым поступком сродни его, а заодно возможно и моего самоубийства. Я мог только порадоваться тому обстоятельству, что предоставленные в наше распоряжение корабли оборудованы системой позволяющей в достаточной мере гибко настраивать режимы автопилотирования. Бортовой компьютер был способен выправлять неверные действия пилота, разрешал создавать возможные сценарии событий и позволял перекладывать на себя большую часть действий по безопасному управлению кораблём, насколько вообще возможно назвать безопасным нахождение на борту боевого истребителя. Руководствуясь благими намерениями и не в последнюю очередь инстинктом самосохранения, я заблокировал возможность переключения судна в ручной режим управления и так основательно наладил автоматику на истребителе Джорджа, что фактически передал ей все полномочия на управление кораблём, урезав функционал человеческого вмешательства до обидного минимума. Лишь затем я мельком осмотрел свой корабль и наскоро прогнав самодиагностику оставил его в покое, решив, что разберусь со всем остальным уже позже. Времени на подготовительные работы у меня ушло предостаточно для того, чтобы, добравшись до своего спального кокона я уснул, не чувствуя ничего кроме отупения и усталости.

Проснулся я от качки сопровождаемой недовольным голосом Джорджа. Вцепившись одной рукой в скобу другой он резкими толчками мотал мой кокон из стороны в сторону. Убедившись, что я проснулся он пробурчал:

— Ральф зовёт. Твоя вахта. — и полез устраиваться спать. Вот и вся благодарность за то, что я до изнеможения горбатился с его кораблём. Впрочем, иного я от него и не ожидал. Только никак не могу взять в толк почему своё негодование на Ральфа, на ситуацию в которой мы с ним оказались против нашей воли, а заодно на весь несправедливый и жестокий мир, он в конечном итоге вымещает на мне, будто во всех наших невзгодах виноват один лишь я.

* * *

По своей сути наш объект представлял собой одновременно станцию слежения, с функционалом ремонтной бригады и место базирования боевого звена, состоящего из пяти лёгких истребителей. На тысячи миль вокруг нас астероидные обломки были оснащены датчиками слежения, скрытыми ракетными комплексами и стационарными радиолокационными ловушками, а в непосредственной близости от объекта кое-где имелись и минные поля. Сродни пауку, затаившемуся в сердцевине своей паучьей сети, мы висели внутри богатого на полезные ископаемые астероидного кольца опоясывавшего газовый гигант, ловящие поступающие отовсюду к нам сигналы и готовые в любой момент атаковать неосмотрительно залетевшую в наше пространство жертву. И в тоже время мы были лишь малой частью системы скрытно контролирующей де-факто все перспективные места добычи в системе. Управление станцией велось в полуавтоматическом режиме и на протяжении всех двадцати четырёх часов кто-нибудь из нас обязательно нёс боевое дежурство на командном пункте. Возможно с дилетантской точки зрения это выглядело напрасной тратой сил и более целесообразным представлялось доверить все функции вездесущей электронике, а потом в один злосчастный день оказаться перед фактом того что из охотника ты превратился в загнанного в угол зверя, которого застали врасплох спящим прямо в своей берлоге. Ральф весьма добросовестно относился к вахтенным обязанностям и внушил такое же отношение к ним и нам с Джорджем. Его стараниями и нашим усердием боеготовность объекта всегда была максимальной, несмотря на некомплект личного состава и выматывающий график работ. Датчики слежения — наши электронные глаза и уши никогда подолгу не пребывали у нас в неисправном состоянии. Стоило только одному из них выйти из строя, как Ральф гнал нас на его замену. На себя он брал львиную долю дежурств, за что лично я в отличии от Джорджа, был ему благодарен. Со слов Ральфа раньше частенько приходилось отслеживать траекторию вражеских беспилотников, прочёсывающих наугад астероидный пояс и при угрозе оказаться раскрытыми принимать экстренные меры. Однако за последнее время противник прекратил запуск разведывательных беспилотных летательный аппаратов. То ли их количество у него порядком сократилось, то ли последние широкомасштабные боевые действия, отгремевшие в системе незадолго до нашего с Джорджем в неё прибытия, поумерили вражеский пыл. На время в системе воцарилось относительное спокойствие, обе стороны зализывали полученные раны и восполняли понесённые потери. Согласно шаткому негласному перемирию братство мистера Хона не высовывало свой нос за пределы астероидных колец, а правительственные военно-космические силы не наносили ответные визиты к нам в кольца. И тем не менее, как справедливо считал Ральф, это был не тот повод чтобы позволить себе расслабляться.

Объект носил кодовое название — Сигма-3. Соответственно за нами с Джорджем были закреплены позывные: Сигма-32 и Сигма-33. Использовать в эфире вместо позывных реальные имена или прозвища было строжайше запрещено. Требование сохранять своё инкогнито распространялось не только на имена, но и на летательные аппараты. Ни один из истребителей, приютившихся в ангаре не имел на своём борту никаких порядковых номеров, отличительных опознавательных знаков или рисунков. Безликие машины для убийства, за штурвалами которых скрытые ото всех за толщей бронепластин сидят невидимые и неизвестные никому пилоты. Что-то в этом есть, хотя я думал, что всё будет несколько иначе.

Наш первый совместный с Джорджем вылет пришёлся на второй день вахты, когда мы оба по заданию Ральфа должны были проверить внезапно забарахлившее оборудование на границе контролируемой нами зоны. Наш объект был оборудован катапультой, рассчитанной на взлёт малых судов по типу наших истребителей. В условиях невесомости даже при малом ходе поршня удавалось придавать кораблям достаточное ускорение и избегать больших продольных перегрузок. C замиранием сердца я наблюдаю как вслед за мною пилотируемый Джорджем истребитель покидает наше убежище и подобно битку стремительно направляется к находящемуся прямо по курсу массивному астероиду вшестеро превосходящему его по размерам. Беспомощно глядя как неумолимо сокращается расстояние между Джорджем и выбранным им видимо в качестве прицельного шара астероидом, я, потеряв голос хватаю пересохшим от волнения ртом воздух. Достаточно его кораблю совершить одно касание и уже не фрейм (одна партия в снукере), а весь матч можно будет считать проигранным вчистую без права отыгрыша. Словно в ответ на мою безмолвную молитву истребитель Джорджа буквально в последний момент успевает принять другой курс, избегая столкновения и резко сбрасывая скорость замирает. Вот и все результаты моей кропотливой работы по настройке его бортового компьютера. Любая даже сверхразумная техника спасует перед идиотом одержимым манией самоуничтожения. Вновь обретя дар речи и чуть было, не позабыв о правилах ведения переговоров в эфире, я срывающимся голосом кричу в микрофон:

— Тридцать третий, доложите обстановку.

— Тридцать второй, — отвечает Джордж и сквозь динамики я почти физически ощущаю, как дрожит его испуганный голос. — Вроде бы всё исправно.

— Хорошо. — я всё ещё пытаюсь привести своё дыхание в норму, — Ты сможешь продолжать полёт?

— Думаю, да. — после долгой паузы не уверенно говорит Джордж.

Делать всё равно нечего, я не могу отправить его обратно в ангар отсиживаться на объекте. Никто меня не поймёт, и никто этого не одобрит. Он должен летать или умереть, и я ничего не могу с этим поделать.

— Выбери меня в качестве ведущего. — дождавшись, когда у меня на интерфейсе возникнет пиктограмма ведомого, сверяю доступные мне для проверки показатели состояния его корабля. Удостоверившись что, истребитель не пострадал, откидываюсь на спинку сидения. После адреналинового всплеска моё тело начинает бить лихорадочная дрожь, будто не Джордж, а я только что сидел за штурвалом истребителя, чудом разминувшегося со своей смертью. Эмпатия будь она неладна! И Джордж будь он трижды неладен!

Так не скучно прошли наши первые вахтенные дни. Ежедневно под моим неусыпным контролем мы совершали облёт нашей территории и постепенно я перестал вздрагивать и хвататься за сердце каждый раз, когда истребитель Джорджа проходил в опасной близости от постоянно встречающихся на нашем пути каменных глыб. С каждым вылетом пилотирование Джорджа становилось всё увереннее и зная его характер мне следовало начинать опасаться, как бы его не сгубила излишняя самонадеянность.

К моему сожалению, я не мог по достоинству оценить лётные качества предоставленного мне судна. Из-за не способствующих моему хорошему самочувствию таких негативных факторов как: низкий уровень температуры в жилых помещениях на объекте, отсутствие должного лечения и непрекращающийся стресс, ненадолго покинувшие меня приступы судорог, вернулись теперь ко мне с прежней силой. Вдобавок меня начал одолевать нервный тик. Напрасно я пытался унимать внезапно возникающую в руках дрожь и утихомиривать непроизвольно подёргивающиеся пальцы выстукивающие слышную только им одним мелодию. В тех случаях, когда приступ приходился на время вылета я лишь бессильно матерился во весь голос, не имея возможности ничего с этим поделать. В такие моменты моё искусство пилотирования оставляло желать лучшего, но в целом я справлялся, хотя это лишало меня большей части удовольствия, получаемого от управления истребителем. Первым в моей жизни моим истребителем! По началу от этой мысли у меня захватывало дух и будь моя воля я не ограничился бы одними распланированными Ральфом вылетами. Не имея за своей спиной плетущегося на хвосте балласта в лице Джорджа, я бы давно уже облетел всю систему, заглянув в каждый её уголок и осмотрев всё достойное моего внимания от центрального светила и до последнего планетоида. Никакой симулятор и никакие приводимые в справочниках данные не могли передать всей прелести этого замечательного корабля, его мощь, манёвренность и сумасшедшую скорость.

Несмотря на прекрасные лётно-технические характеристики истребители "Игла" были сняты с вооружения Сил обороны Альянса Независимых миров почти пятьдесят лет назад, а с производства уже лет тридцать. Виной всему послужили две причины: устаревшая бортовая электроника и невозможность переоборудования корабля под новые защитные системы и вооружение. Новейшие военные разработки поставили на нём крест. Однако состояние моего истребителя не вызывало у меня сомнений в том, что произведён он был относительно недавно и уж точно никак не тридцать лет назад. Впрочем, этому вряд ли стоило удивляться. Альянс велик, входящие в него государства разнородны как в культурном, так и экономическом отношении, и слабо зависят друг от друга. На мой взгляд такое политическое устройство схоже с анархией, и я не понимаю, как оно может реально существовать, но моё непонимание никак не отрицает тот непреложный факт, что АНМ остаётся эффективной государственной системой уже на протяжении нескольких сотен лет, принимает в свои ряды всё новых и новых членов, с каждым разом разрастаясь всё больше и территориально, и численно. Изготовление истребителей такого класса втихаря на кустарном производстве в принципе невозможно, а стало быть нашёлся кто-то из стран-членов Альянса, решивший не упустить своей выгоды и вновь тайно наладивший его серийный выпуск. Ведь если корабль остаётся востребован, то обязательно найдутся те, кто будет удовлетворять имеющийся на рынке спрос.

Поднапрягшись я извлёк из своей памяти несколько обрывочных сведений содержавшихся в обязательном к подписке, но не переставшим быть от этого менее мною любимым, ежемесячнике "Космические силы Галактики". До того, как в Альянсе около восьмидесяти лет назад сменилась официальная военно-космическая доктрина и на смену главенствовавшим в составе космического флота малым судам пришли тяжёлые крейсера, истребитель-перехватчик "Игла" использовался в роли основного корабля в "москитном флоте" Сил обороны АНМ. Позже, не теряя своей актуальности как истребитель, при установке на него соответствующего оборудования корабль мог применяться как разведывательное судно, используя свои исключительно малые габариты и высокие скоростные характеристики, позволявшие осуществлять экстренный выход из боя, а также уходить от ракет противника. Последнее полагаю уже не актуально для современного ракетного вооружения и на возможность оторваться от ракетного залпа рассчитывать, пожалуй, не стоит.

В реальности управление истребителем оказалось на редкость удобным. Режим ручного управления включался всего одним тумблером, причём автоматика при этом отключалась сразу и полностью, без дополнительных подтверждений и остаточных систем фонового контроля. Сказочное, поистине фантастическое ощущение чувствовать, как твой корабль становится подвластным твоим малейшим командам, отзывается на самые незначительные касания и в точности повторяет требуемое, превращаясь словно в единое целое с тобой. Лишившись ограничений, заложенных в автоматику требованиями системы жизнеобеспечения и выведенный из-под опеки контролирующей, корректирующей, нивелирующей, прогнозирующей компьютерной системы, в умелых руках корабль был способен творить чудеса.

Истребитель был оснащён минимальным боекомплектом. Три управляемые ракеты класса "Гарпун", благодаря которым "Игла" может достойно противостоять более тяжёлым и бронированным целям, намного превосходящим её по классу и две тысячи патронов к курсовому крупнокалиберному пулемёту на фиксированной подвеске. Всего этого должно едва хватать на одно и то краткосрочное сражение, но учитывая то что поставленная перед нами задача заключается не в том, чтобы вести боевые действия, а всячески их избегать, то по здравому размышлению имеющегося боекомплекта должно хватать с избытком. Скажу честно, оказавшись за штурвалом настоящей боевой машины мне не терпелось опробовать её в реальном бою. О том, что это может стоить кому-нибудь жизни, включая меня самого, я предпочитал особо не задумываться. Разве не для того чтобы в конечном итоге нести кому-то смерть, обучали меня на протяжении пяти лет в Академии?

Первый совместный боевой вылет состоялся, когда мы перевалили за середину срока нашей первой вахты и я начал уже потихоньку втягиваться в новый жизненный распорядок. Сдав очередное дежурство и позёвывая после утомительного трудового дня, я направлялся в спальный отсек. Раздавшийся сигнал тревоги прервал мои вялотекущие мысли. Поначалу я рефлективно крутанулся через голову и оттолкнувшись ногами от переборки устремился было обратно на командный пункт, как вдруг заметил мигающий сигнал входящего сообщения на своём интерфейсе. Активировав иконку, я услышал Ральфа. Говорил он как всегда спокойно своим обычным ровным голосом:

— Боевая тревога. Машины к вылету через пять минут. Координаты точки сбора прилагаю. По прибытии поступаете в распоряжение Сигмы-61. Отбой связи.

Возможно раньше до всех случившихся со мною событий мою сонливость сняло бы как рукой. Сейчас же я ругался не хуже Джорджа. Как же не вовремя. Ну, почему? Почему, чёрт побери не после того как я выспался и поел? С Джорджем я столкнулся в ангаре. Его лицо выражало ещё большую степень недовольства, хотя наш с ним распорядок дня шёл со сдвигом в шесть часов и уж кто-кто, а он успел уже и как следует отдохнуть и плотно поесть.

Ожидавшая нас в точке сбора команда смежников состояла из четырёх истребителей, по два от каждого из двух соседних к нам объектов. Узнав, что мы новенькие старший отряда, оказался не оригинален, а попросту повторил то, что мы уже не раз слышали и до него. Закончил он свой краткий инструктаж приказав "не высовываться" и "обходится без самодеятельности". После чего уже в составе отряда мы выдвинулись к следующей точке маршрута. Ждать пришлось недолго, пробираясь вслед за ведущим сквозь астероидное поле мы вскорости вышли на группу шахтёров состоящую из трёх добывающих кораблей и одного рудовоза. Тут же рассредоточившись согласно распоряжения Сигмы-61, наши истребители заняли свои позиции окружив полусферой корабли противника. Не дав шахтёрам опомнится старший вышел в эфир:

— Доброго вам времени суток, господа. Плановая проверка. Прошу прощения за беспокойство, я вынужден попросить вас предъявить документы, подтверждающие ваше право на добычу полезных ископаемых в данном секторе.

— Кто вы такие? — голос шахтёра выдавал его беспокойство, но не был испуганным, как того можно было ожидать в такой ситуации.

— Мы являемся доверенными лицами и законными представителями собственника, обладающего исключительными правами на распоряжение, владение и пользование данным объектом, чьи права собственности вы в настоящее время грубо нарушаете. — кажется Сигме-61 всё происходящее доставляет удовольствие.

— Я Вас понял. Направляю заверенные копии документов. Уверяю Вас, что...

— Ваши документы не действительны.

— Этого не может быть! — говорящий одновременно и возмущён, и растерян, — Лицензия выдана всего несколько дней назад и действительна в течении одного года.

— Я не говорю, что документы просрочены. Я заявляю, что они не действительны.

— Но почему? — шахтёр полностью обескуражен.

— Лицензия выдана организацией не владеющей предметом сделки и не имеющей полномочий на заключение договорных отношений любого рода по настоящему объекту. В виду данных обстоятельств сделка не является законной, а лицензия действительной. Ваша фирма стала жертвой в результате мошеннических действий со стороны лиц незаконно распоряжающихся чужой собственностью.

— Лицензия выдана властями системы. — раздаётся неуверенный голос шахтёра, тут же властно прерываемый Сигмой-61.

— Ошибочное суждение. Вашу компанию нарочно ввели в заблуждение. Налицо злоупотребление доверием и явная подтасовка фактов. Как могут считаться властями системы те, кто не имеет никакой власти за пределами одной единственной планеты? Впрочем, не важно. Так или иначе налицо ... — интересно, когда старшему надоест заниматься казуистикой и он наконец перейдёт к делу. Ведь не для того мы сюда прибыли чтобы соревноваться в словоблудии. Его поведение меня раздражает. В душе я немного сочувствую шахтёрской группе, попавшей в опасное и затруднительное положение ничем не заслужив этого, кроме естественного желания заработать немного денег. Но разве я могу с этим что-то поделать или хоть как-то изменить? Если вдуматься моё положение ещё хуже.

— Направляю вам бланк договора. Руководство вашей фирмы найдёт наши условия более чем приемлемыми. В отличии от обманувших вас мошенников, мы заключаем опционные договора сроком всего на один месяц и правом его льготной пролонгации по истечении оговорённого срока.

— Но ...

— Вы можете оспорить наше решение в третейском суде, а пока прошу прекратить вас любые работы вплоть до урегулирования предмета спора.

— Да, конечно. Мы сейчас же покинем систему. Если Вы нам позволите. — судя по заискивающим интонациям противник сломлен. Будем считать, что победа досталась нам без единого выстрела, в перспективе возможное заключение прибыльной сделки, но особой выгоды пока как-то не чувствуется.

— Вы можете покинуть систему. В качестве компенсации мы реквизируем один из ваших кораблей. — ага, вот и профит. Сдаётся мне компания "Солар Фанданго" только что стала богаче ещё на один рудовоз.

— Это произвол! Мы не можем допустить... — я слышу, как шахтёр ещё пытается что-то слабо возражать, но его слов не разобрать за голосом Сигмы-61 продолжающим безапелляционно диктовать свои условия.

— В целях достижения скорейшего взаимного понимая и для того чтобы избежать дальнейших бесперспективных препирательств с вашей стороны позвольте вручить вам нашу визитную карточку.

Мне не слышно, но я прекрасно вижу, как из находящего относительно меня в верхней полусфере истребителя вырывается рой трассирующих пуль, прошивающих один из рудодобывающих кораблей вдоль фюзеляжа наискось от хвоста до самой носовой части.

— Прошу вас в экстренном порядке освободить реквизируемое нами судно и покинуть систему. В противном случае, мы будем вынуждены привести вам ещё несколько убедительных аргументов в пользу обоснованности нашей позиции.

Непродолжительная пауза, в течении которой я боюсь услышать наихудший вариант ответа, который неминуемое повлечёт за собой страшные и непоправимые последствия.

— Мы вынуждены подчиниться Вашим требованиям. — кажется здравый смысл восторжествовал, никто не хочет быть героем, мёртвым и никому не нужным героем.

Дождавшись, когда шахтёры покинут систему мы переходим к следующей точке.

* * *

Теперь боевые вылеты происходят с завидной регулярностью не менее одного раза в сутки. Боевыми их можно считать чисто условно. Язык не поворачивается именовать боем стрельбу по беззащитным рудокопам. Мы с Джорджем удостоились чести побывать в составе трёх боевых групп, но вне зависимости от того в чьё бы оперативное подчинение мы не попадали всё происходило по одной и той же отработанной схеме. Вначале мы окучивали новичков на свою беду залетевших в наши сети, а затем совершали облёт шахтёрских групп, исправно оплативших наши услуги, находящихся под нашей "защитой" и ведущих добычу на "законных" основаниях. Количество последних всегда значительно превосходило первых. Возможно условия мистера Хона несмотря на их явный криминальный подтекст были не только взаимовыгодными, но и конкурентоспособными. Из меня очень плохой экономист и мне сложно оценить эффективность такого бизнеса, однако у меня сложилось стойкое ощущение того, что выстроенная бизнес-схема не может окупать затрат даже на наше содержание, не говоря уже о чём-то большем. Или я чего-то до сих пор не понимаю.

К Ральфу в этот раз я подступился издалека, в надежде исподволь, наводящими вопросами выведать у него что-нибудь новое. Всю ценную информацию мне приходилось собирать по крупицам и делал я это вовсе не из чистого любопытства. Думаю, что ещё наступит время и все полученные мною знания могут мне очень пригодиться или что вполне возможно спасти мне жизнь.

Как обычно Ральф оставил без внимания вводную часть. По его виду было сложно понять слушает он меня или находится где-то далеко от погружённый в собственные мысли. Меня в отличии от Джорджа он терпел и потому я беспрепятственно продолжал вести свой монолог всячески пытаясь втянуть его в разговор. Тщетно перепробовав разные способы, я сдался и начал задавать прямые вопросы.

— Я хотел тебя спросить, для чего мы совершаем вылеты отрядом, когда можно обойтись звеном. Ведь так мы могли бы в два раза быстрее проделывать тоже самое. Сопротивление нам всё равно никто не может оказать, а для тех, кто уже пошёл с нами на контакт достаточно и двух кораблей. Чего ради жечь топливо, тратить время. Людей и так не хватает. — я чуть было не ляпнул что за последние дни перемещающий по объекту вечно сонный и раздражительный от усталости Джордж напоминает осеннюю муху и толку от него с каждым разом всё меньше и меньше, но вспомнив об особом отношении Ральфа к моему напарнику, вовремя замолчал.

— Мы держим марку. — ответил Ральф и сразу без перехода добавил, — Чувствуешь переутомление возьми в аптечке ноотропы. Не знаешь, что принимать, прочти инструкцию.

Хороший совет и надо заметить весьма своевременный. О препаратах я забыл. Полностью моя вина и мне должно быть за это стыдно. А вот про марку я ничего не понял и был вынужден переспросить. Из воспоследовавших коротких и по большей части немногословных пояснений у меня начала складываться общая картинка. Ранее группа Ральфа насчитывала вместе с ним пять человек. После того как недавние бои изрядно опустошили ряды пиратского братства сильно потрепав его и почти на треть сократив численность пилотов, оставшихся в живых ветеранов принялись перераспределять по объектам, а некомплект личного состава в срочном порядке восполнять за счёт активной вербовки новобранцев. Среди рудокопов без сомнения имеются осведомители официальных властей. Чтобы скрыть свою слабость, рейды, как и прежде совершаются отрядами по шесть машин из расчёта прежней численности кадров и являются простой демонстрацией силы. Репутация превыше всего! Конечно применяемые экстенсивные методы ведут к износу человеческого ресурса, но начальству виднее и согласно заверений руководства, мера это временная. К тому же платят за сверхурочные хорошо, а в глазах Ральфа это окупает если не всё, то очень многое. Для него это была уже третья вахта подряд, что в последнее время стало нормой. Теперь с нашим пополнением он по окончании срока наконец-то сможет отбыть на базу, а мне предстоит задержаться ещё как минимум на одну смену. Неприятная новость. Я уже считал оставшиеся дни и сам рассчитывал вскоре оказаться подальше отсюда.

— Ральф, тебе случайно не известно в какой системе мы находимся?

— Нет. — уже зная его манеру разговора я и не ожидал от него встречных вопросов наподобие: "А зачем тебе это надо" или "Для чего ты меня об этом спрашиваешь", но рассчитывал на нечто большее нежели чем односложный ответ.

— А если бы знал, сказал бы?

— Нет.

Ну что ж по крайней мере он со мною честен. Вопрос о нашем местоположении остаётся для меня открытым. Навигационные приборы истребителей не содержат никакой информации об астрономических объектах, находящихся за пределами этой системы, а небесные тела внутри системы обозначены условными наименованиями, очевидно не имеющими ничего общего с их реальными названиями. В те редкие периоды времени, когда мне ненадолго удавалось вырваться из скопления каменных глыб на космический простор и перед моими глазами открывалось не замусоренное астероидами пространство, сплошь усеянное звёздами, даже знай я что нахожусь в районе Северного полюса Галактики, вряд ли это смогло бы мне хоть чем-то помочь. Только в любимых мною в отрочестве подростковых сериалах космические герои чаще всего по совместительству отважные вояки и первопроходцы, окинув цепким взглядом открывающуюся перед ними бездну звёзд лишь по им одним ведомым ориентирам определяли в какой забытый богом уголок Вселенной занесла их нелёгкая судьба. Увы, я не обладал таким даром. Не имея точных данных по галактической системе координат, я мог с одинаковым успехом полагать что пребываю в созвездии Волопаса или же в Волосах Вероники или вообще где-нибудь у чёрта на куличиках.

Из состоявшегося между нами разговора кроме всего прочего я вынес одну интересную для себя мысль. На момент заключения со мною сделки мистер Хон нуждался во мне немногим меньше чем я в нём. Вдобавок воспользовавшись моим гипертрофированным чувством ответственности к ближнему, он вынудил меня заняться обучением Джорджа и в конечном итоге получил двоих по цене одного. Если задуматься не слишком честная сделка и, хотя он ничем не нарушил нашего изначального договора у меня осталось неприятное ощущение того, что меня обвели вокруг пальца, воспользовавшись моим неведением и затруднительным положением. Впредь я решил быть в соглашениях с мистером Хоном осмотрительнее и не позволять столь явно манипулировать собой.

Глава 9.

В которой герой служит.

На одиннадцатый день вахты я вместе с Ральфом обошёл все помещения и под его тщательным контролем перепроверил готовность объекта к передаче по смене. На мой взгляд эта формальность была излишней, последние двое суток я только и делал что в свободное от дежурства и вылетов время в ущерб своему сну и отдыху подготавливал объект к передаче, но педантичный Ральф придерживался иной точки зрения. Пока мы не закончили осмотр, он дотошно выискивал возможные неисправности и лишь удостоверившись что всё в полном порядке одобрительно качнул головой и удалился готовится к отбытию.

Расставаясь со мною уже в шлюзовом отсеке Джордж как не старался не мог скрыть своей радости. На прощание, фальшиво изображая сочувствие, он выразил своё сожаление о том, что ему приходится оставлять меня одного после стольких выпавший на нашу общую долю испытаний, а также поведал как горько ему осознавать, что эту декаду мы двое соединённые неразрывными узами настоящей мужской дружбы проведём порознь, будучи неспособными помочь друг другу в тяжёлую минуту. Терпеливо дослушав его словоизлияния до конца, я возразил ему что если, он так сильно печётся о моей персоне, то может остаться со мною вместе, как и прежде разделив поровну тяготы и лишения и тогда муки совести не будут бередить его чувствительную душу. Надо было видеть, как при моих словах вытянулась его физиономия.

— Прости, Дэвид, но такие испытания не для человека моего возраста.

Во-первых, сказанное не совсем вязалось с только что произнесёнными им словами, а во-вторых, стоило отметить, что Ральф нисколько не моложе его, однако это не помешало ему отбыть на объекте три вахты подряд, но я промолчал. Зачем без толку затевать этот ни к чему не ведущий разговор. Пустое сотрясение воздуха, да и только. Говоря начистоту, компания Джорджа для меня была больше привычкой чем необходимостью, и я вполне могу себе позволить обойтись и без неё.

От дальнейших и никому ненужных объяснений, Джорджа спас Ральф. Не обращая на нас никакого внимания и не испытывая необходимости произносить прощальных речей, он закончил надевать свой скафандр и активировав шлюзовую камеру не оборачиваясь бросил на ходу фразу без сомнения предназначенную Джорджу:

— Если, выбравшись наружу я не увижу тебя за своей спиной, то встретимся здесь же через десять дней. — после чего исчез в шлюзе.

Краткого знакомства с Ральфом было достаточно, чтобы понять, что он не шутит. Живость, с которой Джордж окончил свои сборы и следом рванулся за Ральфом также не оставляла сомнений в том, что он воспринимает его угрозу более чем серьёзно. Выведя на интерфейс изображение с внешних сенсоров, я проводил взглядом как мои коллеги отчаливают от объекта утаскивая наш сменный контейнер с перегоревшей электроникой, отработанными картриджами, загрязнёнными фильтрами, опустошёнными баллонами и прочим барахлом. Как и в прошлый раз всю работу по транспортировке груза на себя взял Джордж, ну хоть в чём-то он настоящий мастер.

Увеличив масштаб, я разглядел как от рудовоза, вошедшего в охраняемую нами зону отделились и начали своё движение по направлению к объекту две человеческие фигурки, волокущие за собою в точности такой же контейнер. Понаблюдав за ними и окончательно убедившись, что их только двое я мысленно застонал. Впереди ещё одна вахта с ненормированным графиком рабочего времени. Не знаю сколько здесь платят за переработку, но пока кроме усталости я не имею взамен абсолютно ничего. А если быть точнее, то ничего хорошего.

Сменщиков звали Малькольм и Лэсс. В тот миг, когда первый из моих новых компаньонов стащив с головы гермошлем развернулся ко мне лицом я буквально потерял дар речи ужаснувшись открывшейся мне картиной. Ограничиться упоминанием того, что его лицо было сильно обезображено, явно недостаточно. Вся правая сторона лица от самой шеи до лба представляла собой поверхность похожую на рельеф какой-то безатмосферной планеты щедро покрытой ударными кратерами и следами вулканической деятельности. Наслоения плоти. Сплетения грубых рубцов и шрамов. Вместо губ какие-то неровные, будто рваные по краям лохмотья, а рот — непропорциональная и перекошенная глубокая расщелина, на дне которой отвратительно поблёскивают своей идеальной белизной неуместные на фоне этого месива искусственные зубы. Там, где у любого нормального человека располагается нос у него находился неправильной формы вулкан с двумя разверзнувшимися жерлами. Голос Малькольма был подстать его внешности. Незадолго до того, как он пытался что-нибудь произнести в недрах его горла начинало клокотать и булькать, а затем раскочегарившись он, краснея от натуги извлекал из себя набор свистящих и шипящих звуков, перемежающихся щелчками и шелестом. Тем не менее если абстрагироваться от всех жутких особенностей присущих Малькольму как собеседнику и хорошо вслушаться в издаваемую им какофонию, то можно было к своему большому изумлению разобрать обычную совершенно нормальную и связанную человеческую речь.

Поймав себя на том что всё ещё продолжаю бесцеремонно пялится на него, я заставил себя отвести свой взгляд.

Заклокотав он запанибратски толкнул меня в плечо.

— Видел бы ты свою рожу, приятель! — как мне показалось различил я.

На языке у меня так и вертелось сказать ему что про рожу в данном случае обладателю такой специфической внешности лучше разговора не заводить, но я сдержался, чтобы не превращать только что состоявшееся знакомство в ссору. Мою ответную реакцию Малькольм выжидал несколько секунд с явным вызовом не переставая смотреть мне прямо в глаза. Мне не оставалось ничего другого как посмотреть в ответ. Всего несколько недолгих мгновений, но его образ въелся в мою память так, что теперь я уверен, стоит мне закрыть глаза и при одном лишь воспоминании о Малькольме перед моим мысленным взором предстанет мерзкое зрелище его изуродованного лица. Однако, хочу я того или нет, нам предстоит работать вместе целые десять дней. Ну не избегать же мне взглядов в его сторону в самом деле!

Наигравшись в гляделки Малькольм просипел на унилингве:

— На труса ты не похож, но раз молчишь, то с черепушкой дружишь. Ценю. Прости у меня такая привычка. Сразу напрямки выяснять отношения, а не крутить по орбите.

Мимо него протиснулся уже избавившийся от скафандра щуплый коротышка тут же завладевший моим внимание.

— Я Лэсс, а тебя как зовут?

— Дэвид.

— Показывай Дэвид. Объект сдал, объект принял. Закончим с этой тягомотиной, а потом займёмся каждый своими делами.

Вздохнув я приготовился к проведению долгой процедуры проверки уже второй у меня за сегодняшний день. Мои опасения оказались напрасны. В отличии от Ральфа, Лэсс в ускоренном темпе, нигде подолгу не задерживаясь облетел вслед за мною внутренние помещения и практически не глядя пометил все обязательные к проверке пункты как выполненные. В завершении он окончательно подтвердил, что принимает объект как есть в полной боевой готовности и не имеет к передающей стороне никаких претензий или замечаний. На этом сюрпризы не закончились. Окончив разбираться с проверкой объекта Лэсс направился на командный пункт и полностью перекроил предусмотрительно составленный Ральфом шаблонный график дежурств, выделив нам с Малькольмом основную их часть. На себя он взял практически все вылеты и мне кажется не будь во внутреннем распорядке прописан строжайший запрет на одиночные вылеты, то все дежурства без исключения достались нам, а Лэсс так и порхал бы между ангаром и астероидами, пожалуй, и ночуя в собственном корабле. Разительный контраст с Ральфом, особенно учитывая, что Лэсс более года был у него в подчинении и только сейчас благодаря последним печальным для братства событиям смог выдвинуться в старшие. Как эти двое уживались между собой сутками пребывая в замкнутом пространстве объекта, даже представить себе не могу. Хотя возможно они попросту не встречались.

Оставив меня на дежурстве Лэсс и Малькольм отправились в ангар. Для Лэсса это было явно излишне, так как его истребителем никто не пользовался с того раза как он лично пришвартовал его в доке. А вот Малькольму ещё предстояло повозиться с настройкой электроники своей "Иглы". Интересно какой из него пилот с учётом его... особенностей. От всплывшей перед глазами при воспоминании о Малькольме картинке меня невольно передёрнуло от отвращения. Любопытно конечно узнать, что с ним случилось, но спрашивать его я не хотел. Кроме того, что интересоваться такими вещами у малознакомого человека просто не прилично, существуют ещё и другие аргументы против этого. Как он воспримет проявленный мною интерес? Не расценит ли его как издёвку или насмешку с моей стороны? Если конечно не принимать во внимание Стива, то у меня нет никакого опыта общения с людьми, имеющими ярко выраженные физические недостатки, и я не знаю, как себя с ними вести. Впрочем, Стив совсем другое дело. В тех редких случаях, когда он не кричит всем и каждому о том, что отдал свою левую нижнюю конечность за правое дело Федерации его сложно принять за инвалида. Помню, когда он в очередной раз закатал штанину и прилюдно всем в баре продемонстрировал свой ладно скроенный по его мерке протез, разглагольствуя о том на какую жертву ему пришлось пойти, защищая нашу Родину, я не сдержавшись спросил: "Не желает ли он заиметь полный комплект, а не довольствоваться единственным экземпляром." Не останови меня тогда сестрёнки Хейли вовремя сообразившие к чему дальше приведёт этот разговор я бы куда основательнее прошёлся по его ногам, приведя Стиву неопровержимые и наглядные доказательства в пользу искусственной конечности вместо кривой, волосатой и вонючей лапы. Да-да, чувства такта мне не занимать.

Незадолго до окончания смены моё одиночество прервало появление Малькольма.

Мне предстояло ввести его в курс дела и провести с ним первое дежурство в качестве наставника. Взять на себя эту обязанность, как и положено старшему по объекту Лэсс не удосужился бессовестно переложив её на меня. Стало быть, ещё восемь часов без сна. Если так будет продолжаться и дальше, то скоро от переутомления я буду не клевать носом, а вовсе наоборот, принимать лекарство чтобы успокоить расшатанную психику и заснуть.

Покончив с разъяснениями я со спокойной душой передал дежурство Малькольму. Подготовлен он оказался на удивление хорошо, многое из того чему мне следовало его обучить он уже знал и без меня, а возможно и лучше меня, но вида при этом не подавал. Освободив дежурный пост, я пристроился неподалёку в запасном кресле и выведя основные показатели сенсоров на свой интерфейс прикрыл воспалённые от недосыпа глаза. Однако моим надеждам слегка подремать не было суждено сбыться. Не успел я ещё потерять связи с действительностью, как раздался голос Малькольма:

— Давай приятель расспрашивай.

— Чего? — переспросил я, решив, что неправильно его расслышал.

— Да всё то же. Ты ведь хочешь знать что со мною приключилось. Где, да как... Чего тянуть, рано или поздно эта тема всё равно всплывёт. Ты меня спросишь, я тебе отвечу. Мне приходилось рассказывать эту историю десятки раз и ещё от одного разика резьбу не сорвёт. Так лучше закончим сегодня.

— Как скажешь, Малькольм. Так что с тобою приключилось? — не вижу смысла скромничать и перечить если он вызывается поведать обо всём сам.

— Всё дело в гермошлеме, приятель. Если ты мне втайне завидуешь, но не хочешь в этом признаться и тебе не терпится во что бы то ни стало заполучить такую же запоминающуюся образину как у меня, то никогда не забывай надевать в бой гермошлем и у тебя будет пусть и малый, но шанс на то что возможно когда-нибудь твоя мечта сбудется. — высказавшись Малькольм надолго затих. Некоторое время я думал, что он продолжит свой рассказ, но никакого продолжения так и не последовало.

— Прости, но я ничего не понял.

— Я получил ожог при возгорании гермошлема.

— Но они не горят, в их основе используются не горючие материалы.

— Да, не горят, но только до тех пор, пока твой корабль не подбивают зарядом плазмы и расплавленная обшивка не плещется тебе в лицо. Вот тогда они и горят, и плавятся. Пока я вырубал систему жизнеобеспечения, пока кислород улетучивался, и я стаскивал с себя эту дрянь, пока вновь запускал систему и накачавшись до одури анальгетиками заделывал пробоину, всё то время пока я боролся за живучесть моё лицо превращалось в настоящую задницу. Зрение чудом удалось спасти, а голосовые связки практически нет. Если ты не в курсе, то скажу тебе по секрету, приятель, вакуум — это такая штука, которой лучше не дышать. Правда, когда выбирать особо не из чего глотнёшь и его, причём полной грудью и всего один раз.

— Как же ты остался жив? Почему твой корабль не добили?

— Понимаешь ли, сразу после того как он подбил моё судёнышко ему стало немного не до меня. Я ведь не зря шёл с ним в лобовую атаку. Видел, что у него плазма на борту, ну и решил дать ему себя проявить. Дождался, когда он войдёт в раж и снимет щит чтобы дать по мне залп, а затем вышел ему в лоб и скинул пару подарков. Надеялся, что успею увернуться, не вышло. Пока я поджаривался, ракеты взяли цель и обе точнёхонько вошли ему в корму. Так что весь пыл он растерял и думать про меня забыл. Мне почитай дважды повезло: я выжил, а это разумеется само по себе весьма приятное обстоятельство, вдобавок первыми к месту боя прибыли мои союзники. Когда меня подобрали свои он так и болтался рядом с выбитой силовой и двигателем. Подонку тоже по-своему повезло, он сдох раньше, чем я смог да него добраться.

— Сочувствую, Малькольм.

— Да срать я хотел на твоё сочувствие, приятель. Я сюда не за ним прибыл. За те деньги что мне пообещали я за полгода наберу нужную мне для операции сумму и сделаю себе такую рожу, что с девками можно будет расплачиваться любовью, а не наличными.

Уже в который раз я слышу о том, как нам замечательно платят, но к своему стыду не имею ни малейшего представления сколько это будет в точности или даже в приблизительном эквиваленте, а потому решил спросить Малькольма об этом раз он сам поднял эту тему в разговоре. Последовавшей за этим реакции я не ожидал.

— Ты меня что приятель проверить решил? Я все предупреждения Чеха хорошо помню. Размер оплаты каждому назначается сугубо индивидуальный и трепаться об этом не советуется. За простачка меня держишь? — Мальком явно начинал вскипать с каждой сказанной фразой накручивая себя всё больше.

— С Чехом я не беседовал, — стараясь как можно скорее снять возникающее между нами напряжение я начал говорить быстро и не раздумывая. — Точнее беседовал всего один раз и то очень недолго. Ни о чём таком он мне не говорил и ни о чём не предупреждал. Все вопросы оплаты обсуждались с мистером Хоном и кроме того, что они будут достойными, больше ничего не упоминалось.

— Да ты крут приятель! Сам мистер Хон снизошёл до общения с тобой! Хочешь, чтобы я поверил тебе что сам мистер Хон ведёт переговоры с драным пилотом и уговаривает его подписать с ним контракт? Или ты с ним вообще на короткой ноге по-дружески захаживаешь в гости попить чайку и поболтать по душам? — закончив высвистывать и выщёлкивать эту полную сарказма речь Малькольм принялся издавать ритмичные горловые звуки похожие на частую икоту. С непривычки я не сразу сообразил, что он попросту смеётся надо мной.

От обиды я чуть было не открыл рот и не сболтнул лишнего, но вовремя вспомнив совет Дока без крайней нужды не распространяться о себе и своём прошлом, стиснув зубы промолчал, толчком придал креслу горизонтальное положение превратив его в ложе и вытянувшись закрыл глаза.

Не дождавшись от меня ответа Малькольм презрительно пробулькал:

— Ну-ну!

Его подначку я оставил без внимания. Именно это по всей видимости и подействовало на него таким образом, что, помолчав ещё немного он не выдержал и спросил:

— Неужели не врёшь?

Выждав секунду другую, я поднял голову и посмотрел прямо ему в его глаза:

— Зачем!? Чтобы произвести на тебя впечатление? А оно мне надо?

— Ну ты даёшь. — с завистью протянул он. — А с виду... — увидев, что при его словах я опять начинал принимать лежачее положение Малькольм спохватился и продолжил. — Нет приятель ты не злись, я без обид честно ничего такого, просто не ожидал. Пойми правильно, это же всё равно как адмирал флота вербует зелёного новобранца. Чех и тот далеко не со всеми беседует, а тут сам мистер Хон! В общем, — Малькольм ненадолго замялся, — Не думаю, что сильно нарушу правила если скажу тебе что в день выходит не менее пяти сотен. Оплату начисляют по итогам каждой вахты и выплачивают на базе. За вылеты доплачивают отдельно, боевые и переработка идут как коэффициент. В итоге если не пускать здесь корни. — он выразительно похлопал по подлокотнику кресла. — То можно неплохо подзаработать на безбедную старость к сорока годам. — и поикивая он опять засмеялся.

Быстро забив названные им числа в интерфейсе и вычислив приблизительный результат, я откровенно приуныл. Причин для веселья не было. С учётом питания, проживания, обмундирования и отсутствия налогообложения всё равно выходила весьма скромная сумма. Чёрт побери, да я кадетом получал от государства почти столько же и для этого мне не приходилось торчать на переделанном под паучье логово астероиде в компании с победителем шоу "самые страшные уроды Вселенной без грима".

Внезапная догадка осенила меня:

— Это в кредитках — спросил я и тут же поправился — В кредитах Федерации?

— Причём здесь федеральные кредиты, приятель? — весёлый тон Малькольма внезапно исчез и стал как мне показалось толи угрожающим толи недоумевающим при этом он как-то странно смотрел на меня. С такой рожей как у него сложно что-либо точно понять, особенно с непривычки. — Ты из Федерации что ли?

Не видя смысла отрицать очевидное, я кивнул.

— Ясно. Здесь не платят федеративками. Все расчёты идут в кронах Лиги. — уловив моё непонимание Малькольм принялся разъяснять, — Приятель, федеральные кредиты — это не валюта, а так недоразумение. За последние двадцать лет они подешевели более чем в двенадцать раз, иногда в один день теряя порядка половины от своей стоимости. Нигде за пределами Федерации и её марионеток их не примут к оплате. Это виртуальные ничем не обеспеченные фантики, выпущенные исключительно для внутренних расчётов, как ракушки у туземцев или квача у обитателей "Чёрного пояса". Они никому не нужны и представляют ценность только для местного населения.

Кажется, что-то подобное мне доводилось ранее слышать от отца, но я был так занят собственными мыслями и мечтами, что пропустил всё сказанное им мимо ушей. Теперь же остаётся только сожалеть об упущенном времени и утраченных возможностях ближе узнать родного мне человека, его суждения и взгляды.

Малькольм тем временем продолжал. Исходя из его объяснений выходило что ни один свободный пилот не станет рисковать своей жизнью за жалкие федеративки если конечно он не клинический идиот. Что же касается самой Федерации, то она вполне обходится имеющимися в её распоряжении силами и найм свободных пилотов не осуществляет. Из всех денежных единиц, котирующихся на официальном валютном рынке, кроны Лиги по праву считаются самой стабильной. На чёрном рынке ситуация почти такая же и это лишний раз подтверждает сложившееся расхожее мнение о лигийских кронах как о надёжном средстве для долгосрочных вложений и накоплений.

Про Лигу или если быть точнее Лигу Девяти я знал чрезвычайно мало, за исключением общеизвестных фактов, как-то связанных с её названием, обозначавшим количеств государств, создавших её и то, что к настоящему времени их число, перевалило уже за тридцать, а название по-прежнему остаётся неизменным. Вспоминалось мне и о том, что принципы вступления стран в Лигу и тот же Альянс Независимых миров, имеют кардинальные различия. Лига предъявляла к своим кандидатам на вступление крайне жёсткие условия и налагала довольно высокие обязательства на уже действующих членов. Кроме всего прочего предусматривались и огромный единовременный вступительный взнос и внушительные ежегодные отчисления. Каждое из государств было обязано вносить постоянный и систематический вклад в общее благополучие, научный потенциал или военные силы, как в планетарные войска, так и в космический флот. При этом вовсе не обязательно было обладать всем вышеперечисленным, достаточно было иметь мощную экономику обеспечивающую постоянно высокий приток капитала. Остальное обеспечивала своему участнику Лига, предоставляя ему защиту, доступ к научным разработкам и при необходимости квалифицированную рабочую силу. По слухам, в ВКС Лиги наравне с мужчинами служили женщины, и встреча с женщиной-пилотом или штурмовиком абордажной команды являлась там повсеместно распространённым явлением, а не редкой диковинкой как в Федерации. Не знаю правда это или нет. На занятиях от преподавателей на этот счёт даже близко никакой информации не поступало, но такая байка упорно ходила по Академии и будоражила кадетские фантазии. Ежедневные нагрузки не могли подавить естественные гормональные и физиологические потребности юных и полных сил организмов, лишить их прелести фривольных кулуарных разговоров и сугубо личных интимных эротических видений и грёз. Слыханное ли дело — смешанные экипажи! Как там пелось в песенке: "И тогда нам экипаж семья. И тогда любой из нас не против — хоть всю жизнь служить на космофлоте." Стоило мне ненадолго отвлечься на мысли о прекрасном поле и с этого момента как я не пытался вспомнить ещё хоть что-нибудь о Лиге, ничего путного у меня не выходило. Расспрашивать же Малькольма, демонстрируя ему степень своего невежества, мне не хотелось. Моё затянувшееся молчание он истолковал по-своему, расценив его как отсутствие интереса к продолжению беседы с моей стороны и вскоре смолк, предоставив мне возможность погрузиться в собственные мысли, чем я и воспользовался даже не заметив, как миновал грань бодрствования и провалился в глубокий сон.

* * *

Смену Лэсса можно было назвать относительно спокойной. Нарушители не пересекали границы нашего участка, смежникам редко требовалась наша помощь и запросы на проведение совместных рейдов поступали крайне нерегулярно в среднем один раз в два дня. Прежде капризное оборудование ныне даже и не думало барахлить. Датчики и сенсоры работали исправно. Я сумел отоспаться и многочасовые одиночные дежурства превратились в наши общие с Малькольмом посиделки. В силу неясных мне причин, он намеренно игнорировал возможность диалога через интерфейс чипа и несмотря на то, что простой разговор причинял ему физические страдания Малькольм никогда не упускал случая поделиться своим мнением или спорной остротой. Слов для своих мыслей он особо не выбирал и бранных выражений не чурался.

Периоды безмятежного затишья прерывали лишь появления Лэсса страдавшего от безделья. Подобно гигантскому рассерженному шершню он метался по объекту, задолго до появления выдавая своё приближение недовольным брюзжанием и нарочито громкими звуками. Влетев в командный пункт Лэсс окатывал нас волной своего отчаянного негодования. Поочерёдно окинув обозлённым взглядом мониторы, он удалялся прочь, кляня всё на свете. Малькольма забавляло то как мается Лэсс не способный найти применения своей деятельной натуре. Однако и он с каждым днём всё больше сетовал на то, что вместо того чтобы зарабатывать приличные деньги ему приходится без толку просиживать штаны. Как-то раз, когда экстренный сигнал от соседей пришёлся на его дежурство он предложил мне поменяться с ним местами и вылететь вместо меня. Получив отказ Малькольм двое суток подряд игнорировал меня. Не знаю, чего он этим хотел доказать или добиться. Его обиды были мне глубоко безразличны. Мною не двигала жажда наживы и перспектива обогатиться на несколько сотен лигийских крон не грела мне душу. Просто я не меньше его устал сидеть на одном месте пялясь в экран и не собирался по его прихоти лишать себя удовольствия очутиться за штурвалом своего истребителя. Когда впоследствии Малькольм как ни в чём не бывало вновь появился в мою смену на командном пункте я предложил ему остаться на следующую вахту, пояснив, что если ему так уж не терпится как можно быстрее накопить необходимые для операции средства, то это, пожалуй, будет самый что ни на есть верный шаг. Раздумывал он над моим предложением недолго:

— И что мне это даст, приятель? Со мною в смене получится ещё три-четыре человека, а, следовательно, ещё меньше переработки, вылетов и соответственно бонусных выплат.

— Я уже рассказывал тебе про Ральфа. Полный антипод Лэсса. За всю предыдущую вахту он всего один раз покинул объект, притом в скафандре и через шлюзовой отсек. Что же касается Джорджа, как бы выразиться помягче... Пилотирование не его конёк. Он более сведущ в вещах иного рода. Будь его воля он так бы и не высовывался с базы, обретаясь неподалёку от камбуза. Каждый вылет для него равносилен многочасовому стрессу и возможности заработать боевые он с радостью предпочтёт внеочередную продувку фильтров или чистку гальюна.

— Ты уверен?

— Не сомневайся. Ты можешь даже попытаться сыграть на этом и немного подзаработать. Хотя в последнем я сильно сомневаюсь. Скорее это он постарается обхитрить тебя. Стоит ему раскусить твой замысел, и ты не успеешь понять, как уже будешь платить ему половину твоего заработка с каждого вылета.

До этого момента личности Ральфа и Джорджа не вызывали у Малькольма особого интереса, но после моих слов он атаковал меня вопросами. В ответ я предпочёл ограничиться минимумом информации и отделаться ничего не значащими фразами. В случае с Ральфом мне не пришлось грешить против истины, мне в действительности практически ничего не было о нём известно. Что же касаемо Джорджа, ну нет у меня желания делать общественным достоянием нашу с ним историю знакомства и последовавшего за ним вступления в пиратское братство. Пусть лучше он сам изложит свою версию произошедших с нами событий. Не стоит лишать его удовольствия, раз уж запретить болтать ему об этом я не могу.

После моего предложения Малькольм всерьёз заколебался, но с принятием окончательного решения торопиться не стал и отложил его на более поздний срок. Расставались мы с ним чуть ли не по-дружески, хотя справедливости ради отмечу что никаких тёплых чувств к Малькольму я не испытывал. Да и он ко мне думаю тоже. Однако обошлось без напускного лицемерия и высокопарных выражений, свойственных в такие мгновения Джорджу. В чём я в который раз и убедился сразу по его прибытию. Дождавшись, когда дотошный в своей скрупулёзности Ральф удостоверится что передаваемый ему в управление объект находится в полном порядке и оставит нас наедине, Джордж, демонстрируя своё расположение легко приобнял меня за плечи и неестественно участливым голосом спросил:

— Как ты, дружище?

— Всё нормально, Джордж. Твоими молитвами.

— Я просто места себе не находил как ты здесь один. Промаялся все десять дней. — выглядел при этом Джордж основательно посвежевшим, — Тяжело, вокруг ни одного знакомого лица.

— А как же Док?

— Представь себе, Дока на базе нет. Кого я только не спрашивал, никто ничего не говорит. Все как воды в рот набрали. К чему такая секретность, не пойму.

Неприятное известие, особенно учитывая тот самый первый состоявшийся между нами разговор. Неужто с ним и в правду случилось что-то плохое. Надеюсь, что нет. Так или иначе попробовать узнать что-либо я смогу лишь когда лично окажусь на базе.

Другими действительно важными новостями Джордж не располагал. Прежде чем это стало окончательно понятно я потратил на него ещё без малого десять минут, выслушивая его бессодержательный трёп. Отпущенное ему время на отдых он провёл с моей точки зрения в пустую. Ел, спал, посещал головизионный зал. О наличии последнего я и не догадывался, но неожиданностью такое тоже вряд ли назовёшь и к разряду значимых открытий не причислишь. Вспомнив наш с Малькольмом разговор, я поинтересовался у Джорджа сколько выплатили ему за прошлую вахту. Увидев, как расплылось в довольной улыбке его лицо мне стало всё ясно без лишних слов.

— Дэвид, дружище, меня предупреждали эта тема табу, но тебе я как другу могу сказать, поверь мне, мы с тобой не прогадали. — последние слова Джордж выразительно протянул едва ли не по слогам. — Платят здесь по высшей марке и при этом в...

— Знаю, в кронах Лиги и выходит не менее пяти сотен в день.

Сюрприза не вышло, но Джорджа это не опечалило.

— Вот именно, не меньше! А ты знаешь, как котируются лигийские кроны к кредитам Федерации?

— Как одна законная регистрация брака к тысяче туманных обещаний жениться?

— Почти. — мою вымученную остроту Джордж с лёгкостью принял за стоящую шутку. Беседы на финансовую тему всегда приводили его в благостное расположение духа, — Только потратить их всё равно пока негде. Бара нет, борделя нет, казино нет. Порядок такой что и не в каждой воинской части встретишь. Под запретом почти всё. Даже азартные игры по взаимной договорённости. Нет ты представляешь? На пиратской базе запрещены азартные игры. Никаких игр, никаких ставок! Женского пола на базе тоже нет. Вообще!

Отсутствие женщин бросалось мне в глаза с самого прибытия, но я был слишком занят другими вещами и не придал тогда этому никакого значения. Кажется, увидев Тони, у меня промелькнула мысль что если на базе есть дети, то должны быть и их матери. Впрочем, из всех детей Тони был единственным встреченным мною на базе ребёнком, а женщин я за всё время так ни одной и не увидел.

— Спросил я у одного парня из старожилов вроде Ральфа только поразговорчивей, так он сказал, что не чаще чем раз в полгода дают ненадолго что-то вроде отпуска. Централизованно собирают таких отпускников и отправляют под присмотром в одно местечко, в котором те, у кого карман чешется или другое какое место, могут свой зуд унять. Только салагам вроде нас с тобою думать об этом пока рано. Полгода срок немалый и его ещё прожить надобно. — немного помолчав Джордж добавил, — Ты как считаешь он серьёзно?

— Насчёт зуда?

— Да, нет — в раздражении Джордж, забывшись с непривычки резко отмахнулся и его крутануло так что он оказался передо мною вверх ногами. Спохватившись он вернул себе прежнее положение. — Ты ведь прекрасно понял о чём я говорю!

— Понял. — примиряюще подтвердил я стараясь не злить его лишний раз. — И полагаю за полгода может случиться что угодно. Сам говоришь платят здесь по высшей марке. Сомневаюсь, что из чистого альтруизма. Мне кажется в таких делах где хорошая плата, там и высокий риск. Ральф говорил, что последние потери составили никак не меньше четверти личного состава, а у него второй годовой контракт ещё не истёк. Вот и делай выводы сам какие тебе больше нравятся.

Больше к этой теме мы с Джорджем не возвращались, но по всему было видно, что растревожен он возможными печальными перспективами не на шутку. Однако шли дни и продолжающееся спокойствие на наших рубежах умиротворяюще воздействовало на всех нас, и Ральф также не был тому исключением. Общительнее и душевнее он не стал и гонял нас, как и раньше, но и в нём чувствовалась какая-то лёгкая расслабленность.

Совсем забыл упомянуть, численно наша команда увеличилась на одного человека. Вместе с моими компаньонами на объект прибыл внешне ничем не примечательный мужичок, державшийся особняком и сторонившийся не только нас с Джорджем, но и Ральфа. Все попытки Джорджа втянуть его в разговор заканчивались тем что он ещё больше замыкался в себе. В конце концов Джордж оставил беднягу в покое, предоставив тому шарахаться от своих собственных страхов. Уж не знаю, чего он там себе навыдумывал и кем мы представлялись в его воображении: злобными кровожадными пиратами и бесчеловечными монстрами или того хлеще. Ума не приложу зачем он вообще вербовался на пиратскую базу? Хотя возможно он попал в пираты, как и мы по воле случая. И вот теперь Ральф посвящал нашим премудростям этого субъекта, чьё имя выветрилось у меня из памяти сразу же после того как я впервые его услышал. Натаскивал он новичка обстоятельно и судя по тому сколько часов в день уделял процессу его обучения можно было не сомневаться — всего за одну декаду он подготовит из него достойного вахтенного. В итоге нам с Джорджем приходилось лишь изредка отбывать непродолжительные дежурства в пункте управления. Зато все без остатка вылеты целиком легли на наши плечи и на этот раз они уже не казались такой тяжкой ношей. Стоило Ральфу принять командование объектом как количество совместных вылетов в составе сводных боевых групп выросло как минимум вдвое. От соседей всё чаще поступали запросы на проведение совместного патрулирования или рейда. Похоже причиной тому не в последнюю очередь был заработанный Ральфом среди сослуживцев авторитет. То есть именно то, чего так на мой взгляд не хватало Лэссу имевшему не столько чересчур подвижный, сколько неуживчивый и эксцентричный характер.

Благодаря постоянной практике Джордж сносно освоился с пилотированием "Иглы", научился бегло считывать показания приборов, не всегда, впрочем, до конца осознавая, что они означают и как могут повлиять в той или иной обстановке. К концу нашей вахты его самомнение о своих пилотных навыках достигло небывалых высот. То, что после моих действий по настройке режима автопилотирования его истребитель из смертоносного боевого судна превратился в неспешную космическую повозку осталось для него абсолютно незаметным. Он искренне считал, что всё идёт как положено и то с какой лёгкостью он "самостоятельно" управляется со своим кораблём является исключительно заслугой его ранее нераскрытых талантов. Всё это повысило его и без того неоправданно задранную самооценку, а также внушило мысль что во время обучения я был с ним излишне суров и неоправданно жесток. Об этом он не преминул упомянуть, сопроводив своё замечание тем, что: "Сейчас уже не сердится на меня, ведь в итоге моё обучение сделало из него первоклассного пилота". От возмущения столь вопиющей наглостью я не смог сразу найти походящие слова чтобы достойно возразить на сказанное им, а когда ко мне вернулась способность к внятному и рассудительному ведению диалога я предпочёл благоразумно воздержаться и не затевать конфликт, из которого мне не суждено выйти победителем. Время ему судья и жизнь учитель. Не желаю ему зла, но полагаю впереди его ещё ждут суровые уроки. Однако, зная Джорджа правильных выводов от него всё равно не следует ожидать. Чтобы с ним не случилось обвинять во всех своих просчётах и неудачах он будет окружающих, обстоятельства, судьбу, но только не самого себя. А раз так, то я умываю руки.

Как я и ожидал на пересменку Ральф оставил новичка. Как вахтенный для Лэсса такой боец просто находка и Малькольм думаю тоже найдёт его идеальным сослуживцем. Конкурировать с ним он не может и претендовать на лётные часы не станет, вдобавок пуглив как мышь. Чем это чревато в ситуации с Малькольмом несложно себе представить. Беднягу ждут впереди тяжкие испытания. Уверен, что Малькольм не упустит возможности повеселится за его счёт. От этой мысли я невольно рассмеялся, огорошив ошивающегося поблизости Джорджа. Удивлённо изогнув бровь, он уставился на меня. Я лишь мотнул головой. Нет смысла вдаваться в долгие объяснения о том, что послужило причиной моего веселья. Он не проявлял любопытства к тому как я провёл прошлую вахту, я же со своей стороны ни словом ни обмолвился ему про Малькольма. Если им суждено встретится пусть это будет Джорджу маленьким сюрпризом. Я опять довольно хмыкнул. Джордж молча бросил взгляд в мою сторону, укоризненно покачал головой и продолжил облачаться в скафандр. Моё настроение улучшалось с каждой минутой. Впервые за тридцать дней я собирался покидать объект, ставший мне почти что родным, пусть холодным и неприветливым, но домом. И делал я это с лёгким сердцем!

* * *

Процесс обратной переброски с объекта на базу в точности до наоборот повторял первоначальный маршрут. Буксировка контейнера. Погрузка в тот же, а может быть другой безликий и ни по каким внешним признакам не отличимый рудовоз компании "Солар Фанданго", гиперпрыжки из системы икс в систему игрек, мягкая посадка и вот я на не твёрдых и подгибающихся в коленях ногах, проседающей походкой ступаю на трап. Никогда раньше мне не доводилось пребывать в невесомости так долго. Удивительно до чего же быстро оставленные без нагрузки мышцы начинают забывать привычную силу тяжести. Окажись я сейчас не при половинном, а при одном полноценном g и вполне вероятно, что для преодоления дистанции из ангара в свой кубрик мне пришлось бы прибегнуть к посторонней помощи. Как же себя должны ощущать те несчастные, которые подобно Тони провели на станциях с пониженной гравитацией или при полной невесомости всю жизнь с самого своего рождения. Вспомнив про мальчишку, я решил, как у меня появится возможность навестить его и заодно узнать, как продвигаются его успехи на лётном тренажёре.

Чтобы в полной мере вкусить простых житейских радостей как-то сладко выспаться в тепле и вдосталь поесть нормальной пищи вместо пайкового концентрата, мне хватило два дня. К тому времени пиратская бухгалтерия произвела нужные вычисления и уведомила меня о зачислении на мой персональный счёт денежной суммы в размере двадцати трёх тысяч крон Лиги. Пролистав приложенный к письму расчётный лист, я пришёл к выводу что львиную долю моих доходов составляли отчисления за экспроприированные в ходе патрулирования судна. Теперь можно понять Малькольма сетовавшего на Лэсса за его несправедливое перераспределение ролей на объекте.

Также я ознакомился со сводом правил поведения на базе, списком запрещённых веществ и предметов, распорядком дня и прочими внутренними документами. По-хорошему мне надлежало сделать это ещё раньше, но как говорится лучше позже чем никогда. По сути содержание прочитанного мною большей частью ничем не отличалось от регламентирующей документации в тех же ВКС или федеральной пересыльной тюрьме. Благодаря своему изрядно обогатившемуся в последние месяцы личному опыту я мог теперь с лёгкостью судить о таких вещах. Однако в документах имелись и некоторые различия. Первое из них состояло в том, что в отличии от формализованных воинских инструкций и предписаний всё было изложено простым и доступным для понимания языком, чётко, ясно, к тому же в явной не завуалированной форме, напрочь исключающей возможность двоякого толкования. Второе относилось к наказанию за провинности. Чего стоил хотя бы раздел посвящённый взаимоотношениям сослуживцев. После его прочтения у меня сам собою снялся вопрос почему за всё время моего пребывания на базе я не был свидетелем или участником даже малейшей ссоры или скандала. Если за совершение мелких нарушений виновные лица могли ещё отделаться солидным штрафом, то дальше с ростом тяжести содеянного проступка одними штрафными санкциями не ограничивалось. Вначале я даже не поверил собственным глазам, когда прочёл что виновные могут быть "прижизненно привлечены к донорству для трансплантации их органов". Дочитав до конца всю документацию, я отчётливо представлял, что страх моментальной расплаты за содеянное способен остановить даже закоренелых отморозков, хотя таковые как мне кажется на базу изначально не попадали.

Связаться с Доком по внутренней сети у меня не вышло. В медблоке я его тоже не застал. Первый подошедшей ко мне медик, узнав, что я хочу увидеть своего лечащего врача направил меня к незнакомому мне специалисту, который отказался отвечать на мои расспросы и настойчиво попросил покинуть помещение. Из его слов следовало что если я не имею жалоб на своё здоровье, то мне незачем отвлекать его от работы, а отвечать на иные не связанные с его родом деятельности вопросы он не обязан и не имеет права разглашать информацию посторонним лицам. Памятуя о жёстких установленных на базе правилах, я держал себя в руках и не переступая рамки дозволенного потребовал, чтобы на мой вопрос о местонахождении Дока ответило уполномоченное на то лицо. Поняв, что просто так отделаться от меня не выйдет медик спровадил меня своему вышестоящему руководству и покинул нас. Оставшись наедине я выложил свой последний тщательно приберегаемый исключительно для такого случая козырь:

— Если я не получу от Вас нужного мне ответа, то отправлюсь к мистеру Хону. — увидев, как недоверчивая ухмылка скользит по губам заведующего медблоком я продолжил. — Можете думать, что это бахвальство или пустая угроза, как Вам угодно. Только знайте, я не остановлюсь даже если мне придётся оторвать мистера Хона от его важных дел лишь для того, чтобы узнать судьбу моего друга. Когда же мистер Хон спросит меня почему с подобным вопросом я обращаюсь именно к нему, то я не премину пояснить что был вынужден обратиться к нему так как не имел никакой другой возможности добиться ответа на этот простой вопрос по той причине, что коллеги моего друга сочли необходимым утаить от меня эту информацию.

Как ни странно, моя угроза возымела должное действие. Из медблока я выходил победителем отчасти спокойный за Дока. Ничего страшного с ним, по крайней мере со слов заведующего, не произошло. Обычная служебная командировка в составе боевой группы. Куда, зачем и с какой целью, я не спрашивал, прекрасно осознавая, что какими бы угрозами в адрес медика я не сыпал, ответы на эти вопросы всё равно ни за что не получу.

Тони нашёл меня сам, подкараулив на выходе из столовой. Судя по количеству фраз, сказанных им при нашей встрече, он действительно скучал по мне или вернее всего по нашим лётным тренировкам. Капсулу он не запускал из опасения как бы чего ненароком не сломать. К тому же отец строго запретил ему без присмотра в одиночку соваться к тренажёру. Стало быть, Тони живёт вмести с отцом. Не бог весть какая информация, но всё лучше, чем ничего. От дальнейших расспросов я воздержался дабы не спугнуть ребёнка, только-только начавшего раскрываться перед чужим ему человеком. Во-первых, мальчонка и взаправду был мне симпатичен, а во-вторых, как я уже успел убедиться являлся единственным ребёнком на базе, а это само по себе уже очень многое значило. Мне ещё предстоит узнать кто же его отец и как это может пригодиться мне в дальнейшем.

Джордж отказался составить нам с Тони компанию, не выказав никакого интереса к продолжению своего обучения.

— Дэвид, мне вполне достаточно того чему ты меня уже обучил и того чему я обучился сам. Я безмерно благодарен тебе за твоё участие и проявленную ко мне заботу, но на этом будем считать моё обучение законченным. — с прохладцей в голосе он отчеканил свой монолог, развернулся и прошёл мимо нас заставив меня обращаться к его спине.

— Джордж, тебе не помешало бы пройти курс боевой подготовки, освоить технику боевого пилотирования, выучить новые лётно-тактические приёмы.

— Когда будет надо, тогда и будем учиться! — не оборачиваясь бросил он на ходу и вскоре скрылся за поворотом.

Вот как объяснить ему что когда наступит "надо" тогда уже будет "поздно"!

С этого момента тренажёрная капсула оказалась в нашем полном с Тони распоряжении. Будучи не ограничен жёсткими временными рамками, я взялся за его обучение обстоятельно и неспешно, стараясь учесть все допущенные мною при подготовке Джорджа ошибки. Мальчишка впитывал отдаваемые ему крупицы знаний как губка. Ему не терпелось узнать всё и сразу. Он был одержим стремлением летать и с нетерпением ожидал каждого нового занятия. Я не сразу осознал, что для него это не временное детское увлечение или забава и он на полном серьёзе надеется в будущем стать пилотом космического корабля. У меня просто не поворачивался язык сказать о том, что ему возможно никогда не суждено стать настоящим боевым пилотом. Хрупкие кости его ослабленного скелета сформировавшегося в условиях невесомости не смогут выдержать допустимых нагрузок, не позволят ему управлять военным судном и совершать требуемые в боевом столкновении манёвры. Я не мог покушаться на его мечту и лишать его надежды. Кто я такой чтобы рушить его жизненные планы?

Закончив с тренировкой Тони, я перенастраивал капсулу под себя и не щадя своих сил запускал симуляцию боевого режима, раз за разом повышая сложность прохождения. Невидимый свидетель моих виртуальных побед и поражений всё это время заворожённо следил за разворачивавшейся перед ним на головизионном экране битве. Его тяжёлое сопение у меня в шлемофоне иногда прерывалось восторженным пыхтением и редкими восхищёнными возгласами. Моим побудительным мотивом изводить себя ежедневными усиленными тренировками послужило неоднократно слышанное мною упоминание о понесённых потерях в рядах пиратского братства и предстоящих в скором времени новых боях. Также, осознание того что за каждым моим действием следит пара мальчишечьих глаз служило мне дополнительным стимулом, и я лишний раз старался не ударить в грязь лицом, что, впрочем, удавалось мне далеко не всегда.

Я предпринял ещё несколько настойчивых попыток убедить Джорджа в необходимости прохождения специального комплекса тренировочных занятий, но он не желал слушать никакие разумные доводы и упрямо продолжал стоять на своём. Ну что ж, я сделал всё от меня зависящее и даже больше. Однажды помогая Тони выбраться из капсулы, я посетовал на неразумное поведение Джорджа. Охваченный эйфорией от только что удачно завершённой цепочки сложных заданий, мальчишка не раздумывая ляпнул:

— Зато у папки он бывает чуть-ли не каждый день. — и тут же спохватившись Тони инстинктивно поджал губы. Очевидно мальчишка нечаянно проговорился о том, чего мне знать совсем не полагалось. Я не стал развивать эту тему и сделал вид что не обратил внимания на обронённые им ненароком слова. Однако услышанное поразило меня и заставило основательно задуматься. О том, кто является отцом Тони у меня к этому времени уже сложилось определённое мнение. Все признаки однозначно указывали на Чеха, главу службы безопасности мистера Хона. В пользу этой версии говорило многое. Только очень высокий статус во внутренней иерархии братства мог позволить оставить при себе ребёнка. Кроме того, оба — отец и сын, имели сходное строение скелета. Никого другого из обитателей пиратской базы с подобными нарушениями в развитии костных тканей мне встречать не доводилось. Приближённость Тони к мистеру Хону в качестве его личного курьера, чьими обязанностями мальчишка по своему усмотрению с лёгкостью манкировал, тоже говорила в пользу моей версии. Из всего этого следовало, что мой напарник поддерживает контакт с главой службы безопасности и держит этот факт от меня в тайне, ведь за всё время он ни словом не обмолвился мне о своих встречах с Чехом.

* * *

Незадолго до отбытия с базы я решил обратиться к "сисопу". Уже не в первый раз я отмечал, что любой собеседник, за исключением, пожалуй, одного лишь Джорджа, стоит ему завести со мною разговор на тему, не касающуюся напрямую моей военной специальности, ставит меня в неловкое положение. Даже лица, отнюдь не являющиеся источниками вселенской мудрости и носителями энциклопедических знаний, заставляли меня чувствовать себя полным болваном. Так получалось что мой чересчур однобокий и плоский "отфедеральный" взгляд на мир годен лишь среди таких же как я жителей Федерации. Оказавшись среди представителей других миров, составлявших подавляющее большинство обитателей базы, оторванный от облачных ресурсов федеральной инфосети и привычного мне жизненного уклада, я чувствовал себя диковинным животным, собакой на пяти ногах по недоразумению оказавшейся принятой в волчью стаю. Разумеется, с течением времени моё отличие от остальных должно будет нивелироваться. Однако, если в будущем мне удастся выжить и покинуть приютившего меня мистера Хона, то необходимо заранее позаботится о приобретении новых более объективных или разносторонних знаний об окружающем мире. Именно для того чтобы удовлетворить мою возникшую потребность в самообразовании я и отправился к "сисопу".

Поздоровавшись с неприязненно поглядывающим на меня взлохмаченным парнем, я принялся излагать ему цель своего визита:

— Слушай, я тут подумал, нет ли у тебя чего такого, чтобы в свободное от служебных обязанностей время...

— Короче, чего тебе надо? — окатив меня недобрым взглядом выдал "сисоп".

— В общем-то ничего особенного, может фильмы или книги какие-нибудь. Ну просто я решил, раз уж в общем доступе информатория нет, то... — вопреки моим стараниям кратко озвучить свою просьбу у меня не вышло, я лишь сбился и начал повторяться. Недослушав меня до конца "сисоп" простонал как от зубной боли, одним привычным жестом махнул руками по клавиатуре и прошипел сквозь сжатые зубы:

— Всё, изыди! — после чего отвернулся от меня давая понять, что наш разговор окончен.

На интерфейсе загорелась новая пиктограмма в виде раскрытой книги. Активировав её, я уставился на выпавший вертикально список, состоящий из множества маленьких значков. Первым в списке красовалось изображение переплетённых между собою символа Марса и зеркала Венеры. Ниже следовала мешанина похожих знаков, редко идущих по одному, чаще сплетённых попарно или иногда даже по трое. Некоторые значки я вроде как узнавал, но о том, что могут обозначать остальные мог только догадываться. Большинство символов с дополнительными чёрточками и ощетинившимися в разных направлениях стрелками мне были и вовсе неизвестны. Выделив наугад один из них, я прочёл появившуюся надпись "небинарные трансгендеры", следующий под ним значок гласил "клонофилия". В горле у меня запершило, и я прокашлялся, чтобы привлечь к себе внимание. "Сисоп" обернулся и недовольно уставился на меня:

— Ну чего тебе ещё?

— Ты меня не так понял. Мне нужны материалы по истории, экономике, политологии. Про компьютеры может чего посоветуешь почитать "чайнику" для общего развития. — на последней фразе "сисоп" насмешливо фыркнул, но тон его стал мягче и во взгляде начало просматриваться нечто похожее на уважение.

— Присядь. — кивнул он мне на ближайшее кресло.

На этот раз ждать пришлось несравнимо дольше. Закончив парень обернулся и довольно произнёс:

— Ну, смотри!

Активировав ту же пиктограмму, я оглядел новое выпадающее меню. Как я и просил. Всё отсортировано и расположено строго по категориям. Особенно приятно было увидеть несколько словарей и специализированных справочников. Все материалы подобраны с душой. По всему видно, что "сисоп" сформировал сборку именно под меня из своих личных информационных запасников. Похабные значки исчезли. Очень жаль, я, не ханжа и тот самый верхний про марсо-венерианские отношения можно было и оставить. Ну не просить же мне теперь вернуть его обратно и тем самым испортить всё впечатление о себе. К тому же не исключено что тем самым он нарочно проверяет и провоцирует меня.

— Чем я могу тебя отблагодарить? — произнёс я, вставая с кресла.

Оценивающе он долго смотрел на меня снизу-вверх и приняв наконец решение ответил:

— Пока ничем.

Напоследок, когда я уходя потянулся к датчику открыть переборку, сзади раздался голос "сисопа":

— Забегай если что!

* * *

До конца моего отдыха Док на базу так и не вернулся. Перед отъездом я настроил тренажёрную капсулу для Тони, но мой прощальный подарок мальчишку не порадовал. Запрет отца пользоваться капсулой в одиночку был для него законом ослушаться которого он не мог невзирая на своё горячее желание продолжать тренировки.

Джордж покидал базу со свойственной ему неохотой. Как он провёл своё свободное время я знал из его застольных монологов, традиционно произносимых им во время наших общих приёмов пищи. Рассказывал он практически обо всём. Я сам того не желая узнавал от него про то что он смотрел и что ещё планирует посмотреть или посетить, с кем и о чём он говорил и какими новыми знакомствами обзавёлся. Я услышал от него многое за исключением того для чего он посещает Чеха и как часто проходят их тайные встречи. Джордж мастерски скрывал от меня эту информацию и не знай я об этом наверняка, то ни за что не заподозрил бы его в том, что у него есть от меня какая-то тайна. До последнего времени я наивно полагал что всё приходящее ему в голову никак не может миновать его языка.

Как только наш замаскированный под обыкновенный рудовоз перевозчик покинул базу и разогнавшись совершил первый гиперпрыжок, новичков вызвали на инструктаж, а Ральф поднявшись покинул нас присоединившись к образовавшим тесный кружок ветеранам. Немногословный в общении с нами Ральф принялся о чём-то долго и обстоятельно вещать окружившим его пилотам. Несмотря на долгие паузы пока он говорил никто ни разу не перебил его. Когда же он окончил свою речь возражений ни у кого не возникло. Судя по утвердительным кивкам и одновременно хмурым лицам не всё сказанное Ральфом им понравилось, но все они были с ним согласны. К моему великому сожалению, как я ни вслушивался ни слова из их обсуждения не долетало до моих ушей, а подойти ближе я попросту не решился.

Вместо оставшегося в прошлый раз на вахтенную пересменку мистера "Эй, ты! Как там тебя зовут?" в шлюзовом отсеке нас встретил Малькольм. На Ральфа его экзотическая внешность не произвела ни малейшего впечатления. Он лишь окинул его флегматичным оценивающим взглядом и тем ограничился. Что же касается Джорджа, то он, выбравшись из шлюза так и застыл, намертво вцепившись рукой в запирающий механизм люка. Из ступора в себя его привёл окрик Ральфа. После чего Джордж с грехом пополам запер шлюзовую камеру и принялся нервными движениями снимать с себя скафандр. В сторону Малькольма он старался больше не смотреть. Вспомнив свою собственную первую реакцию на Малькольма, я взглянул на него и слегка улыбнулся, в ответ он подмигнул мне и скрылся вслед за Ральфом, направившимся инспектировать объект. Сюрприз вышел на славу и что особенно ценно экспромтом.

— Кто это такой? — услышал я за спиной сдавленный голос Джорджа.

— Его зовут Малькольм. — обернувшись к нему я с извращённым интересом посмотрел в ошалелые от накрывшего его ужаса и омерзения глаза.

— Ты... — он заикнулся, сглотнул и продолжил, — Ты его знаешь?

— Мы провели вместе прошлую вахту. — казалось ещё немного и его выпученные глаза покинут орбиту удерживающих их глазниц.

— Но что он делает здесь и где... — Джордж неосознанно принялся щёлкать пальцами в поисках забытого имени. Как и я он никак не мог вспомнить имя нашего бывшего тихони-сослуживца, вдобавок только что перенесённый им стресс не способствовал лучшей работе его памяти. Меня так и подмывало пошутить что скорее всего Малькольм сожрал мистера "Эй, ты! Как там тебя зовут?" и был вынужден после этого заступить вместо него на следующую вахту. Думаю, выскажи я сейчас такое предположение и Джордж с лёгкостью поверил бы в него. Соблазн был велик и мне стоило усилий не совершить эту глупость. Сдержавшись я невинным голосом предложил:

— Что толку гадать. Дождёмся, когда он освободится и ты сам его об этом спросишь.

Честно говоря, я не ожидал увидеть Малькольма так скоро. Видимо Лэсс в конец доконал его своей бестолковостью и самодурством.

В этот раз Джордж дольше обычного ковырялся в своей "Игле" и явно тянул время до того, как покинуть ангар. Пришлось предложить ему свою помощь и ускорить процесс диагностики корабля к тщательно скрываемому неудовольствию Джорджа. Не могу понять откуда такой панический ничем не обусловленный страх перед изуродованным лицом обычного человека.

Посетив командный пункт, мы доложились заступившему на дежурство Ральфу о состоянии наших кораблей и их готовности к вылету, а заодно ознакомились с составленным им графиком. Как и ожидалось всё шло по старой схеме. Ральф безвылазно сидит на объекте, остальные изредка сменяют его. Все вылеты поровну поделены между троими членами команды. Что ж всё по-честному каждый получает то чего ему хочется и все должны быть довольны.

Малькольм дожидался нас в кубрике. Кивнув мне, он протянул свою руку для приветствия Джорджу. Тот ответил на его рукопожатие с такой же опаской с какой, наверное, принялся бы проверять взведённый капкан. Впрочем, Джордж оказался не так уж и неправ проявляя осторожность. Схватив его руку Малькольм удержал её в своей и будто не замечая слабых попыток Джорджа высвободиться из затянувшегося крепкого рукопожатия спросил, обращаясь ко мне на унилингве:

— Он понимает, что я ему говорю?

— Ни единого слова.

— Тем хуже для него. — ничего не понимающий Джордж замер тщетно, вслушиваясь в наш разговор. — Что ты успел рассказать ему обо мне?

— Только как тебя зовут. Про то как ты хорош собою он даже и не представлял до той поры пока воочию не встретил тебя.

— Превосходно! — проскрежетал Малькольм и зловеще улыбнулся. Впрочем, любая даже самая добрая и весёлая улыбка на его лице претерпевая неизбежные метаморфозы выглядела зловещей.

— Что он говорит? — хриплым от волнения голосом спросил Джордж.

— Он спрашивает хорошо ли я тебя знаю и может ли он тебе доверять.

— И что ты ответил?

— Разумеется я сказал ему что ты мой близкий друг, напарник и он может тебе верить.

— Спасибо! — затравленный взгляд Джорджа был полон искренней признательности.

— Мне сложно говорить на твоём языке, Джордж. — глядя прямо на Джорджа заклокотал Малькольм.

— Я понимаю. — вздрогнув от неожиданно выдавил из себя Джордж.

— Но, — торжественно выщёлкивая, шипя и свистя продолжил Малькольм, — ради друга моего друга я готов стерпеть любое доставляемое мне неудобство. Узы дружбы для меня священны.

Ещё раз энергично тряхнув при этом вялую руку Джорджа, он отпустил её, и она безвольной плетью повисла в воздухе между ними.

— Спасибо. — промямлил Джордж. — я тоже для друзей всегда...

Со стороны разыгранная нами сценка выглядела комично, но после себя оставила горьковатый привкус вины, избавиться от которого я не мог как бы не гнал его от себя. Однако это не остановило меня и дальше содействовать Малькольму в задуманном им плане. До наступления решающего момента мне отводилась роль статиста, и я не без удовольствия наблюдал со стороны как постепенно день за днём и шаг за шагом Малькольм своими ужасающими рассказами насыщенными до предела отвратительными деталями и жуткими подробностями деморализовал дух Джорджа до такой степени, что от его былой самоуверенности ни осталось и камня на камне. Всего за какие-то две совместные вахты Малькольм пробудил в Джордже болезненную фобию перед пилотированием и теперь каждый вылет в составе сводной боевой группы был настоящим испытанием для его воли и храбрости. С бледным как мел лицом и видом раннехристианского мученика забирался он в свой истребитель. Преисполненный благих намерений Малькольм если ему доводилось в это время находиться где-то поблизости от Джорджа не упускал случая спросить его:

— Ты как себя чувствуешь, приятель? Мне кажется или тебе действительно нездоровится?

Переломный этап настал, когда группа строптивых рудокопов оказалась не так безобидна, как все прочие. Вместо того чтобы беспрекословно подчиниться грубой силе они неожиданно ответили массированным залпом неуправляемых ракет из хорошо замаскированных установок. Против такого подлого приёма электроника была бессильна. Система противоракетной обороны попросту не могла своевременно распознать угрозу и без жертв с нашей стороны не обошлось. Условия в которых был произведён залп были равносильны выстрелу в упор. В первые же секунды боя судно одного из пиратов взорвалось после нескольких попаданий. Со слов Малькольма корабль Джорджа чудом не пострадал только потому что тот по всей видимости в момент опасности оцепенел и рой не вполне точно выпущенных ракет буквально в считанных сантиметрах разминулся с корпусом его "Иглы". Оказавших сопротивление шахтёров уничтожили быстро и беспощадно. После того что случилось о том, чтобы взять кого-нибудь из них в плен и речи быть не могло. Как по мне так большая глупость. Ральф, выслушав доклад Малькольма высказался точно таким же образом. Как и я он считал, что здесь не обошлось без официалов. Выгнав нас из командного пункта, он начал связываться со старшими прилегающих к нам объектов.

Оставшись втроём мы пробыли все вместе недолго. Джордж представлял собою жалкое зрелище. По всему было видно, что он не может найти себе места и его мутит. Тяжело дыша он то и дело хватался правой рукой то за живот, то за сердце. В душе я сочувствовал ему. Если не принимать во внимание перенесённый обстрел и последовавший затем абордаж "морозильника", это его первый бой. Первый реальный бой, когда он лично сам сидит за штурвалом боевого судна и от его мастерства пусть и не на все сто процентов, но всё-таки зависит его жизнь. У меня самого нет такого опыта, а все симуляции на тренажёре не в счёт. Кто знает, как я буду чувствовать себя после боя. Малькольм вёл себя как ни в чём ни бывало, источая ауру абсолютного спокойствия он принялся рассказывать нам схожую на его взгляд историю из своего богатого на кровавые события прошлого. Не выдержав Джордж рванул прочь из каюты. Едва он скрылся за переборкой Малькольм подал мне знак и тут же переменив тему разговора нарочито громким голосом пророкотал:

— Дэвид, я был о тебе лучшего мнения!

— И что же повлияло на твоё отношение ко мне?

— Я считал, что Джордж твой друг — думаю, услыхав такое Джордж если и планировал раньше убраться как можно дальше от нас тотчас же застыл весь обратившись в слух.

— Так и есть. — подтвердил я, ещё не понимая к чему клонит Малькольм.

— Нет, Дэвид так как ты с друзьями не поступают. Джордж говорил мне что ты помогал ему освежить его слегка подзабытые лётные навыки. Сегодня я видел его в деле. В настоящем бою он не протянет и двух минут. Парень реально не жилец. Ты говорил ему об этом?

— Не так чтобы очень часто, всего-то, наверное, пару-тройку десятков раз.

— И?

— И ничего. Он наотрез отказался продолжать тренировки.

— Да плевать на его отказы. Как настоящий друг ты обязан был хоть силком добиться от него послушания ради его же блага. Я боюсь за него, Дэвид. — продолжать хрипеть Малькольм, — Боюсь, что в следующий раз мы можем его не досчитаться.

От того с какой серьёзной миной Малькольм произносил свою речь меня душил смех. Он даже умудрился придать своему голосу трагические и трогательные нотки. Возможно устроенное шоу и было жестоким по отношению к Джорджу, но если вдуматься, то в конечном итоге наш с Малькольмом маленький обман может спасти ему жизнь.

Следующую свою очередь отправляться на вылет Джордж пропустил с радостью приняв поступившее от Малькольма предложение лететь вместо него. Затем ситуация повторилась, и вскоре мои сослуживцы пришли к обоюдному соглашению. По их договорённости все служебные обязанности внутри объекта брал на себя Джордж, а те что требовали своего исполнения за его пределами отходили к Малькольму. Довольные друг другом они изложили суть своего новшества Ральфу, который поразмыслив дал своё временное согласие с одной единственной оговоркой. Исключив Джорджа из боевых рейдов и патрулирования, он оставил за ним в обязанностях вылеты на замену оборудования и другие профилактические мероприятия:

— Пока нет необходимости всем участвовать в боях, можешь поднабраться опыта у коллег, попрактиковаться, но дать тебе разрешение не летать вовсе, я не могу.

И это говорил нам тот, кого никто из нас ни разу ни видел сидящим за штурвалом своего корабля. Вообще довольно странно, никак не могу понять, мне кажется или отношение Ральфа к Джорджу действительно смягчилось. И если я не ошибаюсь, то с чем это может быть связано?

За последнее время костяк нашего коллектива устоялся. До полного штатного расписания нас так и не доукомплектовали и функциональные обязанности, предписанные к исполнению из расчёта на пятерых членов экипажа мы выполняем по-прежнему вчетвером. Кроме того, попеременно то я, то Малькольм остаёмся на пересменку с командой Лэсса, состав которой то и дело меняется. Возмутившись однажды тем, что Ральф ни разу не оставлял на долгую вахту Джорджа я не сдержался и высказал ему всё что думаю по этому поводу. Полученный от Ральфа ответ обескуражил меня. Спокойно дослушав до конца все мои недовольные возгласы, он сказал, что на счёт Джорджа имеет соответствующие инструкции и нарушать их не намерен. Мой вопрос от кого они получены Ральф проигнорировал. Напрямую спрашивать об этом самого Джорджа было и вовсе лишено смысла. Нет ни малейших сомнений в том, что он что-то от меня скрывает и это что-то, о чём я не знаю, мне очень не нравится. Свои соображения я держу при себе, но мне известно, что и Малькольм обращался к Ральфу с тем же вопросом что и я. Однако получив ответ он также, как и я молчит, будто вокруг нас не происходит ничего особенного.

Наконец-то после долгого отсутствия Док вернулся на базу. Правда я нашёл его ещё более обеспокоенным и погружённым в собственные мысли нежели чем прежде. Но он жив и здоров. Пожалуй, в наших условиях это главное. Теперь каждое своё появление на базе я посещаю медблок и Док как может пытается подлатать мой подпорченный стараниями ФББ организм. Лечения с грехом пополам хватает на неделю и всё начинается сызнова: боли, судороги, тремор. Нистагм уже не так сильно раздражает меня, и я редко когда промахиваюсь, выбирая взглядом пункты меню и маленькие пиктограммы внутри своего интерфейса, но тут уже сказывается не положительный результат от лечебных процедур, а дело привычки. Немалую часть своего времени я посвящаю Тони. Мальчишка продолжает совершенствовать свои навыки на тренажёре. Он достаточно умел в обращении с виртуальным кораблём и может в этом дать фору Джорджу, снова выказавшему горячее желание продолжать своё обучение пилотному искусству. В отличии от Джорджа я так и не оброс многочисленными знакомствами, находя более интересным занятием не живое общение, а чтение книг и просмотр материалов. У "сисопа" я был ещё дважды, по итогам каждого из посещений обогащая свою скромную библиотеку несколькими полезными фильмами и монограммами, пусть и спорными, с моей точки зрения, но дающими обильную пищу для размышлений. Заступая на вахту под командованием Лэсса, я просматриваю их во время затяжных дежурств или в свободное время, делая это бессистемно, иногда попросту выбирая интересную для себя книгу или место в ней. Достаточно часто я оставляю книгу, не дочитав её до конца. Многие вещи я нахожу слишком сложными для своего восприятия, но по крупицам подчерпнутые мною знания незаметно меняют меня. Надеюсь пройдёт ещё не очень много времени и мне не придётся выглядеть полным истуканом случись мне вступить в беседу на какую-нибудь отвлечённую тему (не касающуюся напрямую боевых космических кораблей, их вооружения, приёмов лётного пилотирования, а также внутреннего устройства Федерации. Последнее впрочем я как выяснилось знаю только .)

Приятно наблюдать как увеличивается размер накоплений на моём персональном счету. Я так и не переступил рубеж пятизначного числа, но весьма близок к этому. Не имея возможности тратить накопленные средства в чуждой мне валюте, я невольно воспринимаю их количество отвлечённо, как нечто виртуальное и умозрительное, не имеющее практического применения. Для Малькольма излюбленный предмет обсуждения то как он в итоге распорядится своими заработанными средствами, когда накопит их в достаточной мере для того чтобы хватило и на операцию и прочие утехи. От нечего делать я слушаю его и иногда поддерживаю разговор парой другой фраз. Учитывая его внешний вид и манеру речи, вести с ним продолжительную беседу сомнительное удовольствие, но за время службы я свыкся с его наружностью и даже нахожу его компанию в меру приятной.

В целом я нисколько бы не возражал чтобы моя жизнь и дальше продвигалась всё также размеренно и неспешно, а потому, когда по окончании очередной вахты вместо пришедшего за нами в срок рудовоза мы целые сутки наблюдали всё тоже заполненное проклятыми астероидами космическое пространство, моя внезапно проснувшаяся интуиция подсказала что относительно спокойный период моей жизни подошёл к концу.

Собравший нас на следующий день в командном пункте Ральф довёл до нашего сведения:

— Отбытие на базу отменяется. — подняв руку он прервал все вопросы и продолжил, — Система заблокирована ВКС официалов. Власти взяли под полный контроль зону выхода из гиперпрыжка. Их патрульные корабли перехватывают все суда, входящие в систему и подвергают их принудительной процедуре досмотра. К счастью информация была получена нами своевременно и ни один из наших кораблей не пострадал. Руководство сейчас принимает решение как надлежит поступать в сложившейся оперативной обстановке. Вплоть до того момента пока не будет выработан новый план действий, нам предписано сократить число вылетов до минимума, беречь топливо и боеприпасы, и разумеется сохранять спокойствие. — при этих словах Ральф выразительно уставился на побледневшего Джорджа, но мне было совсем не до того, я и сам чувствовал себя немногим лучше. — Предвосхищая часть возможных вопросов отвечу сразу — на моей памяти такого никогда не было. Судя по всему, наше противостояние вступает в новую фазу конфликта. С чем я всех нас и поздравляю!

Глава 10.

В которой герой получает боевое крещение.

Состояние напряжённого ожидания, так, наверное, можно охарактеризовать обстановку, воцарившуюся на объекте с начала блокады. Ральф, и без того проводивший на командном пункте большую часть своего времени, теперь практически не покидал свой пост. Один из первых признаков его обеспокоенности проявился в том, что он стал ещё более сдержан. От прежней расслабленности и свойственной ему апатичной флегмы не осталось и следа. При иных обстоятельствах я мог бы позавидовать уровню его самообладания и самоконтроля. Ни словом, ни жестом он ни разу не выказал накопившейся усталости или степени своего беспокойства. Он не срывался на окружающих, все его распоряжения, как и прежде носили чёткий и лаконичный характер. Казалось каждое его слово было обдуманно им заранее, а каждая произнесённая фраза тщательно взвешена. И всё-таки, несмотря ни на что, охватывающее его волнение исподволь начинало давать о себе знать, понемногу просачиваясь из-под напускной маски мнимого спокойствия. На исходе третьей недели блокады лицо его осунулось, скулы заострились и исподволь, сперва неявно, а затем всё отчетливее и чаще в его глазах стало проступать нечто такое, что заставляло меня не встречаться с ним взглядом. Сразу я не смог подобрать правильную формулировку тому что как мне кажется я иногда видел в его глазах. Когда же я это понял, то лишился остатков душевного спокойствия. В глазах Ральфа читалась ожесточённая животная безысходность. Возможно всему виной моё разыгравшееся больное воображение, но превративший командный пункт в своё логово Ральф теперь напоминал мне большого загнанного в угол зверя. Обречённого, знающего об этом, а потому готового на всё и смертельно опасного в своей решимости зверя. Из всей нашей команды так виделось лишь мне одному. Мои напарники то и дело по нескольку раз в сутки наведывались к Ральфу, заглядывая к нему в надежде на получение свежих новостей лишь затем, чтобы вскоре вернуться обратно ни с чем.

Сорок пять суток длилось наше неведение. Сорок пять долгих суток, наполненных до краёв бессильной злобой, бездействием и неопределённостью. Изредка поступающие из центра успокоительные мантры с извечно завершающей каждое послание фразой "продолжать сохранять спокойствие" приводили меня в иступляющее бешенство больше, как если бы их не было вовсе. "Руководство предпринимает все необходимые меры..." успокоительно вещал динамик передавая нам очередное сообщение из центра пустое по своему смысловому наполнению как вакуум за дверью шлюзового отсека. Когда я прослушал третье по счёту послание, повторяющее практически в точности слово в слово, содержание поступивших до него двух предыдущих сообщений меня чуть было не накрыла волна истерического смеха. За прошедшие недели у меня сложилось стойкое мнение — мы попросту брошены на произвол судьбы. Озвучить свои соображения Ральфу у меня не хватало смелости и духу, а поделиться своими мыслями с другими членами экипажа я не мог из опасения зародить и без того уже близкую панику. Мы оказались запертыми в собственной ловушке без возможности выбраться из неё. Никаких запасных путей для отхода и никакой возможности к бегству. Да и выберись мы из нашего убежища, что мы будем в силах предпринять? Без привязки к галактической системе координат и главное, не имея прыжкового двигателя, куда мы сможем сбежать? Нигде нам не дадут ни спрятаться, ни скрыться. А если нам не суждено сбежать, остаётся только принять бой. Вариант сдаться я не рассматриваю вовсе. Нет у меня никакого желания вкусить прелестей местного правосудия, а возможной экстрадиции в родимую Федерацию я однозначно предпочту смерть.

Никогда ранее я не ощущал себя настолько некомфортно в окружении своих сослуживцев. Казалось бы, общая беда должна была объединить, сроднить нас перед лицом надвигающейся опасности, но ничего подобного не происходило. Что ж книги и фильмы опять лгали. Непрерывное напряжение сказывалось на всех, делая каждого из нас ожесточённее, раздражительнее, злее. Ральфу несмотря на несравнимо большую часть приходящейся на него нагрузки удавалось контролировать себя. У остальных это выходило куда хуже. Малькольм был подобен туго скрученной и взведённой пружине. Общаясь с ним приходилось тщательно выбирать слова чтобы ненароком не спровоцировать беспричинный и никому не нужный скандал. Джордж выглядел затравленным зверьком. От одолевающих его приступов страха мне сдаётся он растерял остатки сообразительности и действовал на выработанных за годы службы рефлексах, а учитывая специфику его интендантской службы многого ждать от него не приходилось. Чтобы добиться от него чего-то осознанного приходилось собирать в кулак всё своё терпение и волю. Однако и в таком случае достигаемый результат оставлял желать лучшего.

С тех пор как мы оказались отрезанными от своих каждый из нас по разному переносил невольное заточение, но всех без исключения терзала беспощадная и выматывающая неизвестность. Ошибочно я начал полагать что благом будет любое изменение нашего положения способное хоть как-то дать понять ожидающие нас перспективы. Прозвучавший сигнал тревоги выдернул меня из неглубокого, сумбурного сна смешавшего воедино тревожную явь с мрачными, пугающими видениями раскрепостившегося подсознания. Сперва я даже не понял, что происходит, а потому замешкался и высвободившись из спального кокона прибыл в командный пункт значительно позже всех. Никто не обратил на меня никакого внимания. Взгляды команды были прикованы к центральному монитору. В мертвой тишине вместе со всеми я наблюдал, как к границам контролируемого нами сектора медленно, но неотвратимо приближается бронированная туша RS-44. Впервые мне довелось увидеть его воочию, однако в данной ситуации от этого события я не испытывал и тени радости.

— Что это? — прервал наконец затянувшееся молчание Джордж.

Судорожно сглотнув я уже открыл было пересохший от волнения рот чтобы ответить ему, но Малькольм опередил меня:

— Тяжелый базовый тральщик и одновременно матка со звеном штурмовиков в брюхе для собственной защиты.

— Только не этот, — протянув руку я указал Малькольму на количество посадочных гнёзд расположенных по борту и поправил его, — Скорее здесь стоит вести речь об отряде истребителей.

— И чёртовой прорве дронов, — мрачно добавил Малькольм завершив обсуждение.

Ральфа такой скудный поток информации не устроил вовсе. Обратившись ко мне, он затребовал предоставить развёрнутые данные. Погрузившись в свой интерфейс, я попытался извлечь дополнительные сведения о RS-44. Увы, никакой конкретики. Ровным счётом ничего кроме общего описания и летно-технических характеристик. Придётся видимо рассчитывать на свою память. Пальцем как указкой я принялся обозначать на вращающемся изображении тральщика:

— Вооружение: четыре автоматические лазерные турели малой мощности в верхней полусфере, столько же внизу, две курсовые плазменные пушки, неуправляемые ракеты... затрудняюсь сказать сколько точно, но никак не меньше сотни. Всё зависит от того какими из них было укомплектовано судно для выполнения данной боевой задачи.

Давая понять, что этот момент очевиден и не требует разъяснений Ральф кивнул:

— Продолжай дальше. Дроны?

— Про количество беспилотников ничего сказать не могу, — уныло закончил я.

— Тип?

Ответ на этот вопрос я знал и вновь воспрял духом:

— Разведывательные и ударные в пропорции пять к одному.

— Автопилот?

— Нет, дешёвые ДПЛА (дистанционно пилотируемые летательные аппараты) с непрерывным управлением. Поиск, обнаружение, распознавание, целеуказание, всё возложено непосредственно на оператора. Специалистов максимум человек двадцать, не больше.

— Мотыльки, — процедил сквозь сжатые зубы Ральф.

Смутно понимая, что он имеет под этим ввиду, я неуверенно качнул головой.

— Как у него со щитами?

— Как и положено у тяжёлого тральщика. Щиты и броня рассчитаны на повышенную живучесть.

— Уязвимости, слабые места?

Сдерживаюсь, чтобы не ляпнуть в ответ что-нибудь нелицеприятное и лишь пожимаю плечами. Ну вот спрашивается, какой смысл задавать мне подобный вопрос!? Откуда и из каких источников мне может быть известно про "ахиллесову пяту" этого бронированного монстра если я вижу его первый раз в своей жизни. Как по мне, так это неприступная крепость. Нам попросту нечего им противопоставить взамен. Даже если мы пойдём на отчаянный шаг и атакуем объединёнными усилиями всех истребителей расположенных на девяти объектах, входящих в наш квадрат, это в конечном итоге в лучшем случае заставит их отступить. Но какой ценой? Думаю, в этом случае наши потери составят не меньше половины от списочной численности лётного состава. Если же учитывать наличие в наших рядах таких "профессионалов" как Джордж, то боюсь, что я излишне оптимистичен в прогнозируемой оценке. И тем страшнее беспомощно наблюдать, как сенсоры регистрируют у границ нашего квадрата выход из гиперкрейсерского режима ещё одного RS-44. Второй по счёту тральщик выравнивает курс и неспешно направляется прямо к нам по наши грешные души. "Обречены", — вихрем проносится мысль в моей голове и внутри что-то ёкает и неприятно сжимается как при попадании в воздушную яму.

Раздающийся в тишине скрежещущий голос Малькольма больно режет по натянутым нервам:

— Это не правительственные ВКС и не наёмники.

— А кто же тогда? — Джордж спрашивает так, будто полученный ответ может облегчить нашу учесть. По всему видно, ему страшно, но мне кажется он ещё не в полной мере осознаёт истинный размах нависшей над нами угрозы. Его благое невежество позволяет ему надеяться на чудо, слепую удачу или вмешательство высших сил по общему поверью чересчур благосклонных к недостойным их милости лицам.

— Федералы, — единственное произнесённое Малькольмом слово звучит как смачное ругательство.

— А как они здесь оказались?

Хороший вопрос, ответ на который хотел бы услышать каждый из нас. На приборной доске замигал значок приёма внешнего сигнала. Первый из тральщиков принялся транслировать открытое обращение. Ральф подтвердил приём. Из динамиков послышался хорошо поставленный голос, вещающий на унилингве:

— Система полностью блокирована. Вы отрезаны от складов с продовольствием, горючим и боеприпасами. Если вы желаете сохранить свою жизнь, немедленно сдавайтесь. Все, кто попытаются оказать сопротивление будут безоговорочно уничтожены. Бойня нужна только тем, кто богатеет на этой войне, но не вам. Выплачиваемые вам жалкие кредиты не стоят того, чтобы за них умирать.

— Верно, — подтвердил Малькольм.

Я бросил на него злой и недоумевающий взгляд.

— Кредиты того не стоят, — подтвердил он, подмигнул и с шутливой бравадой добавил. — Потому мы и воюем за кроны!

— Все, кого обманом или силой принудили ввязаться в этот кровопролитный конфликт заслуживают снисхождение, — продолжал проникновенно взывать к нашим чувствам и доводам разума невидимый оппонент. — Не выполняйте приказы людей, считающих вас пушечным мясом, отправивших вас на неизбежную гибель. К сдавшимся будет проявлено милосердие. Вдумайтесь, за что вы воюете? Очнитесь, вы всего лишь игральные кости в чужих испачканных кровью руках.

Не удивлюсь, если для создания этой записи не поскупились и привлекли настоящего актёра. Впрочем, возможно это обычная работа штатного специалиста ФУАК (Федеральное Управление агитации и контрпропаганды). Сложно судить, ведь мне первый раз предлагают сдаться в плен военно-космические силы Федерации. Те самые доблестные и славные ВКС, чьи маленькие золотистые звёздочки я с такой невыразимой гордостью носил на своих плечах без малого год назад.

— Помощи ждать неоткуда! — надрывался болтун, нагнетая истерию и подталкивая слушателей к пропасти. — Вы никому не нужны. Ваша база в системе Гонг Гу уничтожена. Вас постигнет та же участь, если вы не сдадитесь! Сопротивление лишено смысла и не принесёт вам ничего кроме горечи поражения и смерти. Федеральное правительство протягивает вам руку и в качестве жеста доброй воли гарантирует всем сложившим оружие жизнь, гуманное отношение и справедливое правосудие, теплый кров, обильное питание и возможность в будущем вернуться к своим родным и близким. Выбирайте честную жизнь или неизбежную смерть.

Жизнь, будущее?! Помню я уготованное мне ими будущее! Наглый, циничный обман! Не в силах больше сносить эту лживую пропаганду, я, сам того не ожидая, рявкнул:

— Вырубай!

Внешне совершенно спокойный словно из недавнего нашего безмятежного прошлого Ральф выключил передачу и обернулся к нам. На его губах играла довольная улыбка. Не спеша он окинул каждого из нас изучающим взглядом и произнёс:

— У нас нет никакой базы в системе Гонг Гу.

* * *

— Я ни слова не понял, — жалуется в кубрике Джордж. — о чём вообще шла речь?

— Нам предлагают сложить оружие и сдаться. — говорить совсем не хочется, но я отвечаю зная, что иначе он не отвяжется.

— А чего обещают взамен? — в его голосе из всех щелей сквозит еле скрываемая надежда. Неужели он думает, что здесь вообще заключается какая-то сделка?

— Ничего из того что в действительности станут выполнять. — мрачно посмотрев на него отрезал Малькольм.

Ответом Джордж не доволен. На его лице просто-таки заглавными буквами читается сомнение, но развивать эту тему он не торопится. Как всегда осторожничая и побаиваясь Малькольма.

Наблюдая за ним, я в очередной раз могу порадоваться тому что в своё время он предпочёл проворачивать доходные махинации за казённый счёт, а не изучать унилингву. Если на него так действует лишь упоминание о поступившем предложении капитулировать, то как бы он отреагировал, прослушав пропагандиста до самого конца. Вопрос риторический и с большой уверенностью полагаю ответ мне на него уже известен. Но не это волнует меня сейчас. Сказал ли нам правду Ральф?

* * *

Несмотря на своё явное подавляющее преимущество наши противники не спешили переходить к активной фазе боевой операции. Не исключаю того, что перспектива лезть в наши сети не вызывала восторга у командования осадившей нас группировки, надеявшегося деморализовать нас и обойтись малой кровью, а не растрачивать свои силы и средства в сомнительной авантюре. Других причин для того, чтобы так долго и навязчиво умащивать нас лживыми обещаниями я не нахожу.

Когда Ральф освободился после совещания руководителей объектов нашего квадрата, то вновь созвал нас в командный пункт. Изложив предстоящие цели и задачи, он с общего согласия вновь включил трансляцию передач противника. Однако вскоре мы остались втроём. Джордж недолго пробыл вместе с нами и так как никто добровольно не вызвался быть ему переводчиком он, обидевшись, вскоре покинул нас. Мы же за неимением иных развлечений остались слушать передачи противника. На разных волнах нас продолжали попеременно стращать, соблазнять и уговаривать. Не удивлюсь, если на нас решили апробировать весь богатый арсенал агитационно-пропагандистской машины. Федеральные доброхоты настойчиво, но неубедительно призывали нас выйти с ними на связь для ведения переговоров, рассчитывая тем самым запеленговать наше местоположение. Общий характер их передач также претерпел изменения. Как и положено пропагандист лишь на словах взывал к нашему разуму, на самом деле обращаясь напрямую к сердцу, стараясь в первую очередь задействовать эмоции, а не убедить путём здравых логических доводов и рассуждений. Если прежде он обращался к нам опосредованно ко всем в целом как к аморфной массе, то теперь принялся обрабатывать слушателей используя интимно доверительный тон и перейдя на панибратское ты. Звучало это как личное послание к каждому из нас и без сомнения преследовало своей целью затронуть те потаённые струны души, на которых можно будет сыграть сигнал о слезливой и безоговорочной капитуляции. Однако на действенность этого способа можно было полагаться только при его мастерском исполнении, а федеральному пропагандисту недоставало ни искренности, ни таланта. Недостаточно было вселить в нас пораженческие настроения, требовалось ещё заставить нас отказаться от сопротивления и признать своё поражение без боя. В результате предпринимаемые им попытки выглядели не только чересчур примитивно, но и глупо.

— Задумайся, какое горе ты принесешь своим близким. Что ждёт твоих осиротевших малюток? Представь, как вырастут они без родного отца лишённые родительской любви и заботы. Кто защитит и накормит их? Что станется с ними в этом жестоком мире без отцовского совета, участия и опеки?

Вдосталь помусолив тему моих абстрактных осиротевших детишек, пропагандист переключился на мою гипотетическую жену. Из его рассказа складывалась весьма нелицеприятная картина. Повествуя о её незавидной доле, он метался между хотя и разными, но одинаково безрадостными вариантами. Живописуя картину её вынужденного морального падения и нравственного разложения, он сам так и не мог до конца определиться в том, чего же в точности ей следует ожидать в ближайшем после моей гибели будущем. Рисуя широкими мазками её нищенское существование и жизненные перипетии, он непременно упирал на жертвы, которые придётся ей принести ради пропитания моих детей. При этом он то обрекал её на изнурительный и тяжкий труд, то заставлял побираться, а то и вовсе погружал в пучину гнусного разврата. Я признаться и не знал, что женился на особе с такими сомнительными наклонностями. Оставив наконец в покое мою несчастную супругу, он добрался до родителей. Здесь у штатного предсказателя судеб не было никаких сомнений. Узнав о моей бесславной кончине мои престарелые родители утратившие родного и нежно любимого сына неизбежно умрут от горя.

— Никто не желает твоей смерти, — вещал невидимый агитатор. — Ни твои родные, ни Федерация. Позволь же спасти тебя из ситуации, в которую ты оказался втянут волею обстоятельств. Помоги нам сохранить твою жизнь ради себя и своих близких.

Давно никто не проявлял ко мне такую заботу пусть даже и на словах. Пожалуй, с того самого момента, как доблестные сотрудники ФББ убедили меня облегчить признанием свою учесть и положиться на милость правосудия. С тех пор я был лишён такого пристального внимания и активного участия в своей судьбе.

Постепенно с прослушиванием этих бредней, по мере того как рос градус идиотизма нас то и дело пробивало на истерический смех. Однако Малькольм одними смешками не ограничился. Дождавшись повтора приглянувшейся ему передачи он в унисон записи принялся, гримасничая сокрушаться и причитать:

— Горе мне, горе! — скрежеща и булькая выкрикивал он под наш с Ральфом общий смех. — Mein kleiner Kinder! (с нем.: мои маленькие дети) Мои горемычные детишки, бедные мои деточки! — кривясь от притворной смеси скорби и умиления он загибал свои пальцы, — малышка Гретель, малютка Гензель и крошка Цахес. О, моя злосчастная супруга, бедная Лиза! Meine liebe Hure! (с нем.: мои дорогая потаскушка)

Уморительно закатывая вверх белки своих глаз, он восклицал, бессовестно смешивая между собой языки:

— Мои старенькие родители. Vater und Mutter. (с нем.: отец и мать) Как же вы теперь без меня, zwei faulen Stumpf! (с нем.: два гнилых пня)

То, что мы находили исполняемую Малькольмом сценку забавной думаю достаточно ярко отражало на тот момент наше не вполне нормальное и уравновешенное психическое состояние. Впрочем, думаю, вполне естественное в сложившихся вокруг нас обстоятельствах.

Откликнувшись на издаваемые нами взрывы хохота в дверном проёме появился Джордж и принялся недоумевающе с укоризной поглядывать на нас, тщетно пытаясь понять причину нашего бурного и беспричинного с его точки зрения веселья. Завидев его Малькольм широко распахнул навстречу к нему руки призывая в свои объятья.

— Голубка моя, — обратился он к Джорджу, неимоверно оскаливая при этом свою рожу и топорща остатки губ, — позволь мне на прощание поцеловать тебя.

Живость с которой отпрянул от него Джордж исторгла из нас новый безудержный приступ истерического смеха.

— Дорогая! — закричал ему вслед Малькольм, — Куда же ты? Всего один последний прощальный поцелуй!

Но опрометью рванувший от него Джордж практически тут же скрылся из виду и Малькольму не оставалось ничего другого кроме как кричать ему вслед в опустевший проход, заставляя нас сгибаясь в животах хохотать до колик:

— Умоляю, милая! Заклинаю тебя позаботься о наших крошках. Постой любимая куда же ты. Неужто ты не узнаёшь меня ведь это я всё тот же твой Майки. Вернись, любовь моя!

По инерции я ещё лыбился, но в душе мне было совсем не смешно. Кажется, разыгранная перед нами Малькольмом сценка была некоей сатирической проекцией постигший его в реальности жизненной трагедии, горькие воспоминания о которой всё ещё неизбывно терзают ему душу. Трагедии, которую Малькольм успешно до сего времени скрывал за нарочитой грубостью и бравадой. Мы же поневоле стали свидетелями его внутренних переживаний и его слабости. Резко смолкнувший поблизости от меня Ральф пришёл видимо к тому же выводу что и я. Прежде бурное веселье и гомон сменились гробовым молчанием. Малькольм завис у выхода из командного пункта спиной к нам. Чувствуя настоятельную необходимость сказать ему что-нибудь ободряющее, я произнёс:

— Не стоит Малькольм. Время лечит.

Не оборачиваясь к нам, он произнёс:

— И в итоге дарует самое лучшее из своих лекарств — смерть. Ты чертовски прав, приятель! Особенно теперь, когда мы так близки к принятию этого чудодейственного (всесильного) эликсира.

Сказав это, он обернулся, и я готов поклясться, что разглядел непривычный доселе блеск в его глазах. Лучше бы я промолчал.

* * *

Напрасные призывы к сдаче и бесплодные попытки наладить с нами двустороннюю связь предпринимались ровно одни сутки. Не знаю, как в других местах, но из нашего квадрата отклика федералы не получили. Так и не дождавшись никакой ответной реакции противник перешёл к штурму наших позиций. По всему было видно, что теперь за нас решили взяться всерьёз.

Вначале осторожно как бы ощупывая лежащее перед ними неизведанное и полное опасностей пространство тральщики выпустили разведывательные беспилотные летательные аппараты. Отключив автоматическое управление оборонным комплексом, Ральф, ничего не предпринимая, замер безучастно наблюдая, как стремительно разлетаются дроны, как вслед за ними вглубь охраняемой нашим объектом зоны неспешно малым ходом продвигается тральщик, изредка отстреливающий обнаруженные дронами ловушки и выжигающий одиночные мины. Только интуитивное осознание того, что Ральф не впал в кататонический ступор и его мнимое оцепенение никак не связано с испытываемым всеми нами ощущением неумолимо надвигающейся катастрофы удержало меня от необдуманных резких слов в его адрес о которых мне впоследствии пришлось бы горько сожалеть. Как ни странно, но на объекте Сигма-8 также, как и мы попавшем под удар тоже не предпринималось никаких ответных действий. Длилось бездействие Ральфа достаточно долго и окончилось неожиданным образом для всех нас. Выйдя на общий для объектов нашего квадрата канал связи Ральф отдал распоряжение:

— Переключаю всё управление на себя. Объект Сигма-8 подготовиться к эвакуации. Звеньям объектов Сигма-2 и Сигма-4 полная боеготовность. До особого распоряжения всем объектам сохранять режим радиомолчания.

Малькольм от удивления изогнул бровь у меня же и вовсе глаза поползли на лоб. Впрочем, если вдуматься хорошенько я был должен, нет просто обязан ещё раньше сам догадаться о этом вместо того, чтобы воспринимать как должное регулярно стекающиеся к нам данные от других объектов нашего квадрата. Ведь даже систематически поступающие запросы на участие в совместных боевых вылетах, ставящие нас в более привилегированное положение по отношению с другими лётными командами, я внутренне обосновал авторитетом Ральфа игнорируя кажущееся теперь таким простым и очевидным объяснение. Поразительно как я мог быть так слеп не замечая того, что в полномочия Ральфа входит координирование и общее руководство всеми девятью объектами нашего квадрата. Судя по реакции Малькольма, я был не одинок в своём заблуждении. Для Джорджа вновь открывшийся факт так и остался незамеченным. Закусив до крови верхнюю губу он круглыми от ужаса глазами вперился в центральный монитор. Сдаётся мне он даже не слышал ничего из происходящего вокруг него в этот момент.

Дроны ринулись вперёд и пошли частым гребнем прочёсывая раскинувшееся перед ними пространство. Тут Ральф и нанёс свой первый идеально точный и выверенный удар. Активировав прицельное подавление канала связи с беспилотниками он в один миг отключил от них операторов. Лишённые внешнего дистанционного управления и превращённые в неконтролируемые груды металла беспилотники продолжили своё бесцельное движение по ранее заданной им траектории. Тральщики потеряли свои первые дроны, мы остались без нескольких датчиков слежения и периферийной станции радиоэлектронной защиты. Так начался бой конечной ставкой в котором были наши жизни.

Со стороны происходящее было похоже на компьютерную игру с чудовищными непостижимо сложными правилами, в которой Ральфу ежесекундно приходилось контролировать огромное поле боя, анализировать постоянно изменяющуюся ситуацию и умудряться противопоставлять массированному натиску противника наши слабые ответные контрмеры. Расставленные нами сети были рассчитаны на мелкую дичь и не являлись для тральщиков существенной преградой. С лёгкостью принимая взрывы мин на свои мощные щиты, отстреливая ловушки, выжигая датчики слежения и подавляя скрытые ракетные комплексы, они неумолимо прорывались вперёд, проделывая в нашей обороне огромные зияющие бреши, но при всём своём разрушительном воздействии благодаря мастерству Ральфа враги оставляли за собой необнаруженными и недобитыми элементы нашей повреждённой, но не до конца уничтоженной защиты.

Интерфейс тактического экрана, на который Ральф вывел изображение временами слепил разворачивающимся на нём буйством красок. Идущая далеко от нас смертельная схватка, стараниями электроники преображалась в сюрреалистическую картину. Палитра используемых цветов была весьма спорна и свидетельствовала о дурном художественном вкусе. Наши позиции были окрашены во всевозможные оттенки зелёного от нежно-салатного до тёмного отдающего в синеву болотного цвета. Противник же не стесняясь щеголял всеми оставшимися цветами радуги за исключением чёрного. Заградительные минные поля выглядели как соцветия дивных растений, скрытые ракетные комплексы как набухшие бутоны, вражеские лазеры сверкали чистой синевой. Их ракеты были словно оранжевые штрихи, а наши как стремительные молодые побеги с длинными междоузлиями. Порхающие дроны смотрелись будто парашютики одуванчика гонимые порывами ветра. Средства радиоэлектронного подавления подобно лёгким полупрозрачным облачкам наплывали на передовые вражеские отряды. То и дело непроницаемую черноту тактического экрана озаряли яркие всполохи взрывов и разливающееся сияние плазменных разрядов. То тут, то там парящие бутоны расцветали дивными красками под росчерками губительных лучей лазерных турелей и чем дальше, тем всё меньше становилось лежащей между нами и противником зелени. Всё пожирала наплывающая на наши позиции тёмно-красная туша тральщика, оставляя за собой лишь одинокие вкрапления зелени.

Стоило мне дать волю своей ни к месту разыгравшейся творческой фантазии и переключиться на внутренние ассоциации, обратившие поле боя в ботанический сад полный экзотических растений, как я тут же отвлёкся от сражения и поймал себя на том что, практически не переставая нервно мну свои дрожащие руки. Замираю и оглядываюсь по сторонам не привлёк ли я к себе чужое внимание. Рядом со мною завис Малькольм. Его ротовое отверстие перекошено в нервной судорожной гримасе. Дыхание учащено, с каждым вздохом из его рта с присвистом вырывается выдыхаемый им воздух и вылетают капельки слюны. Чуть поодаль от нас Джордж. Не останавливаясь ни на миг, он что-то бормочет про себя беззвучно шевеля искусанными от волнения губами. Взгляд его рассредоточен, зрачки расширены. Он выключен из окружающей его реальности и полностью погружен в собственный интерфейс. Все поглощены собственными мыслями и переживаниями им нет никакого дела до проявленной мною слабости. Не понятно с чего меня самого волнуют подобные мелочи особенно в такой момент. Перевожу взгляд на Ральфа. Его тело застыло в неудобной позе, глаза мечутся от тактического экрана к показаниям датчиков и приборов, а руки находятся в непрестанном движении виртуозно отрабатывая цепочки команд. За его уверенными и отточенными движениями стоит недюжинный опыт. Несмотря на пониженную температуру от внутреннего напряжения бисеринки пота выступают на его лице, набухают и сливаются в крупные капли местами покрывая лицо обволакивающей маской. Щелчок реле. Ральф активирует принудительное вентилирование помещения. Нагнетаемый в командный пункт поток смрадного тяжёлого воздуха не приносит облегчения лишь избавляет от порхающей вокруг нас влаги и просушивает наши лица. Везде безраздельно царит запах едкого острого пота. Фильтры уже давно отработали свой положенный ресурс, но Ральф строго запретил производить их замену на новые из неприкасаемого запаса до тех пор, пока не прояснится ситуация. Сейчас мне представляется что этот час настал. Вовсе не хочется, чтобы муторный поток воздуха стал одной из причин нашего поражения. Без разрешения направляюсь в отсек жизнеобеспечения. Пока я вожусь с фильтрами, в голову приходит ещё одна мысль. Заканчиваю работу и почти что сразу чувствую, как циркулирующий воздух постепенно очищается и становится легче дышать. Даже вонь от собственного немытого тела уже не так омерзительно бьёт в нос. Возвращаюсь в командный пункт. Не отвлекаясь на то, как изменилось наше положение за время моего отсутствия, извлекаю из медицинского шкафчика небольшую запечатанную аптечку. Ноотропы сейчас уже не помощники, нужно нечто более сильное, более эффективное и разумеется быстродействующее. К таким препаратам у меня допуска нет. Все они на строгом учёте и все в ведении Ральфа. Осторожно вплываю в его поле зрения держа перед собою на вытянутых руках ящичек красным крестом вперед готовый к тому чтобы сразу убраться прочь если он вдруг отмахнётся от меня. Ральф на мгновение фокусирует на мне свой взгляд протягивает руку и разблокирует аптечку. Наскоро изучаю её содержимое, нахожу в списке вложенных медикаментов искомый препарат, вытаскиваю его, заряжаю в штатный инъектор и застываю в нерешительности. Что делать дальше? Руки Ральфа всё время пребывают в движении. Вены кисти, предплечья, лучевая и локтевая подкожные вены в таких условиях недоступны для инъекции, а отвлекать Ральфа нельзя. Я уже начинаю подумывать о том, чтобы сделать укол ему в шею, когда он почувствовав моё замешательство выхватывает инъектор из моих рук сам подносит его к своей шее, прилаживает в районе яремной вены и несколько раз смещает в нужную сторону следуя ему одному поступающим указаниям и наконец нажимает на спусковой механизм. Спустя несколько секунд он отбрасывает от себя опустевший шприц в мою сторону. Кровь приливает к моему лицу. Какой позор, я обязан был сделать всё это сам не отвлекая Ральфа на такие мелочи. Убираю аптечку на положенное ей место и ретируюсь за спины своих коллег.

Как выяснилось, за время моего отсутствия Ральфу удалось сменить маршрут следования первого тральщика. Подставляя ложные цели, нанося точечные удары, сбивая дронов с верного пути, шаг за шагом он смог дезориентировать противника и отклонить траекторию его движения в сторону от нашего истинного местонахождения. Второй тральщик не поддавался ни на какие уловки и по-прежнему двигался не меняя свой курс прямо на Сигму-8. Приказ о начале эвакуации личного состава объекта оставался вопросом времени. Ума не приложу, как Ральф смог заранее спрогнозировать такой исход событий.

Тем временем битва всё ещё в полном разгаре. Дроны гибнут один за другим. Иногда Ральф даёт им возможность беспрепятственно проникнуть вглубь, пропускает их через два-три слоя нашего оборонительного рубежа и лишь затем уничтожает, заманив на ракетные комплексы или в расставленные электромагнитные ловушки. Предпринятые Ральфом меры ненадолго замедляют вражеское наступление, но взамен выведенных из строя беспилотников появляются новые и всё начинается сызнова. Не заметил, что бы федералы принялись экономить разведывательные дроны, но ведь должны же они у них когда-нибудь закончится. Ральф не сбавляя темпа на пределе человеческих сил в одиночку против двух кораблей и целой оравы операторов БПЛА ведёт бой не прибегая к нашей помощи. Да и чем бы мы могли ему помочь? Ни я, ни Джордж не в состоянии взять на себя и малую долю выполняемых им функций чтобы не ухудшить наше и без того нелёгкое положение. Из всех нас, пожалуй, один лишь Малькольм мог бы быть полезен. Однако, учитывая тот факт, что Ральф до сих пор не задействовал его, означает то что и он не готов принять на себя обязанности по нашей защите.

— Объект Сигма-8 приступить к эвакуации. Передаю маршрут следования.

Вот и всё. Время вышло и дальше медлить уже нельзя. В душе я одновременно и сокрушаюсь, и ликую. С одной стороны, мы теряем один из наших объектов пусть и не понеся человеческих жертв. С другой стороны, непосредственно нас это касается лишь косвенно. Проследив заданный звену Сигмы-8 маршрут убеждаюсь, что и здесь Ральф всё учёл и обыграл в нашу пользу. Путь отступления пересекается с ложной целью и предполагаемой траекторией первого тральщика. Приманка — астероид на который Ральф усиленно выводит нашего противника. Он схож размерами с тем на котором располагаемся мы сами. Оборудован фальшивыми надстройки и средствами защиты способными выдать его за настоящий боевой объект. Остаётся только надеется, что неприятель окажется настолько доверчив, что купится на нашу военную хитрость.

С замиранием сердца мы наблюдаем, как истребители проходят контрольную точку и скрываются в толще астероидные кольца чтобы спрятаться там вне досягаемости вражеских сенсоров в ожидании дальнейших распоряжений.

К всеобщему громадному облегчению обманный манёвр срабатывает и тральщик корректирует свой курс так, что теперь ему уже не разминуться с нашей приманкой. В это время второй корабль выходит на Сигму-8. Следует непродолжительная схватка. Опьянённый удачей экипаж, не скупясь на боеприпасы торпедирует объект. Чёрт побери, а я и словом не обмолвился Ральфу про торпедное вооружение начисто упустив из виду такую возможность. Опять я сплоховал. Пять лет учёбы в Академии и нет от меня никакого проку.

Не давая с наскока уничтожить охраняемый её объект противоракетная защита без труда сметает первую волну, но гибнет сама под ответным огнём плазменных пушек. Второй залп и тяжёлые торпеды уже без сопротивления накрывают цель. Ослепляющая вспышка и там, где совсем недавно был один из крупных опорных пунктов нашей паучьей сети ныне зияет пустота. Вскоре подобная участь настигает и нашу приманку. Разделавшись с обеими мишенями тральщики как ни странно продолжают движение в прежнем направлении. Ральф поддерживает с ними боевой контакт не прекращая сокращать число вражеских беспилотников. Я пытаюсь угадать, как в настоящий момент он оценивает наши шансы. Бесполезно на лице застыла отрешённая маска, глаза закрыты, под смеженными веками видно, как лихорадочно бегают глазные яблоки перемещаясь по внутреннему интерфейсу. Так продолжается пока тральщики не проходят насквозь нашу линию обороны. Не встречая более сопротивления они по инерции какое-то время продолжают движение после чего сбрасывают скорость и одновременно застывают. Ральф отстёгивается от ложемента, и я почти что, физически ощущая, как ему сейчас плохо подхватываю его. Он слабо отталкивает меня. Отпускаю, но остаюсь рядом. На заплывшие кровью белки его глаз больно смотреть. От перенапряжения ему свело лицевую мышцу и уголок рта дёргается будто он всё пытается улыбнуться, но никак не может решиться на это. Более сообразительный, чем я, Малькольм извлекает аптечку с медикаментами и подаёт её Ральфу. Тот отбирает нужные препараты. В этот раз я не теряюсь. Снаряжаю магазин инъектора и быстро закатав ему рукав оголяю локтевой сгиб. Вены слабо контурированы. Выбираю место для укола и на всякий случай прощупываю вену. Она гуляет при пальпации. "Скользящего" типа своевременно всплывает у меня в сознании соответствующий термин. Фиксирую её пальцем левой руки. Готово. Медицинское аппарат сделает всё остальное. Череда уколов и тело Ральфа несколько раз конвульсивно вздрагивает после чего наступает расслабление. Лицо разглаживается, взгляд проясняется.

— Воды, — сипит он пересохшим ртом. Затем жадно пьёт судорожно сглатывая влагу и брызги разлетаются по командному пункту. Мы не торопим, но с нетерпением ожидаем, когда он огласит нам свой вердикт. Что нас ждёт дальше? Сгрудившись вокруг мы не сводим с него глаз как малые дети ждущие решения родителя. Он улавливает наши мысли.

— Надо смотреть как они пойдут обратно.

Видя наши непонимающие лица, он собирается с силами и терпеливо объясняет:

— Если станут возвращаться по уже проторенному пути, то всё нормально. Значит боеприпасы и дроны на исходе. Если сдвинуться и начнут прокладывать новый маршрут... — он не оканчивает, всем и так ясно чего нам следует ожидать в этом случае. Оглядевшись Ральф тычет в нас с Малькольмом пальцем. — Вы оба заступаете на дежурство. Я спать. Разбудите меня как только они двинуться вспять и войдут в контролируемую нами зону.

Джордж недолго мнётся у выхода после чего улучив момент тоже покидает нас. Как только мы остаёмся наедине Малькольм с вызовом в голосе обращается ко мне с вопросом, которого я меньше всего ожидаю от него в этот момент:

— Ты знал?

Каким-то шестым чувством сразу становится ясно о чём он спрашивает меня. Всё дело в Ральфе.

— Откуда? Я даже и не догадывался, — мне не в чем оправдываться. Ведь я и в самом деле не имел ни малейшего представления до сей поры о том какую ступень в нашей внутренней иерархии занимает Ральф. Да и в чём собственно важность этого открытия, что это в конечном счёте меняет?

— Прости. Мне почудилось что ты был в курсе, — на словах он вроде бы извиняется, но при этом от него так и сквозит недоверием. Что-то он стал слишком мнителен за последнее время. Хотя и я сам, наверное, кажусь ему не менее чудаковатым. Все мы тут уже не совсем в себе.

* * *

Тральщики двинулись в обратный путь по прошествии двенадцати часов. Возвращались они в точности тем же маршрутом что и пришли и это была поистине прекрасная новость. К тому времени когда они достигли наших границ, Ральф уже самостоятельно проснулся. Наши хорошие известия он воспринял спокойно, не разделяя общей радости. Несмотря на долгий сон выглядел он неважно. Однако на его работоспособности это к счастью не сказалось. Своими планами он с нами не делился и то что он не предпринимает никаких действий просто наблюдая как вражеские судна идут в обратном направлении воспринималось нами совершенно естественно. Разве мы в состоянии сделать хоть что-нибудь противнику, который так основательно проутюжил нашу линию обороны ещё во время своего первого захода? Что мы можем сделать ему теми жалкими избежавшими уничтожения остатками, если не смогли причинить ему никакого существенного вреда, когда все наши средства были ещё целы? За всё время нашего столкновения никакого значительного ущерба тральщики для себя не понесли. Сгинувшие дроны и растраченные боеприпасы не в счёт. Ни кораблям, ни живой силе противника мы сделать так ничего и не смогли. Безусловно обидно отсиживаться забившись в нору и дрожать от страха, молясь о том, чтобы тебя не ровен час не обнаружили, но, когда другого выхода нет и не предвидится начинаешь забывать о гордости и довольствоваться малым — выжили и этого уже довольно. Ральф думал иначе и безнаказанно отпускать нашего неприятеля не собирался. Стоило противнику на треть погрузиться в наши позиции, как от Ральфа поступил приказ:

— Сигма-8, два и четыре, приступить к выполнению плана Б.

В наших обстоятельствах сказанное им звучит как неуместная шутка. Какой ещё план Б? Малькольм заметно оживился, он, как и я удивлён и заинтригован. Джорджу ничего не важно и не интересно, он хочет только одного выжить и оказаться как можно дальше отсюда. Он ещё окончательно не определился со своими чувствами к Ральфу, но думаю если тому удастся вытащить из этой передряги всех нас, нет пусть даже не всех нас, а лишь одного Джорджа, но целым и невредимым, то он будет его боготворить. Правда ровно то той поры пока опять не случится какая-нибудь смертельная опасность.

За тот краткий срок использования глобального тактического экрана у меня так и не выработалось к нему настоящей привычки. При всей его информативности и трёхмерности, я воспринимал его как нечто плоское и упрощённое. Видимо в полученном мною образовании крылся доселе не проявлявший себя изъян. Узкая специализация военного пилота не позволяла мне мыслить до такой степени абстрактно. Возможно, этот недостаток поправим и всё ещё придёт ко мне с опытом. Сейчас же чтобы отследить задуманную Ральфом контроперацию мне приходиться переключаться с одного датчика слежения на другой. Не всегда фиксированные ракурсы удобны и в полной мере дают надлежащее представление о разворачивающихся в непосредственной близости от них событиях, но вижу я их можно сказать почти что собственными глазами.

Полностью укомплектованное звено Сигмы-8 выйдя из своего укрытия стремительно подбирается к кормовой части первого тральщика. Атакующих уже наверняка засекли радары противника, но на их приближение не обращают особого внимания, лишь лазерные турели выравниваются по направлению предполагаемой атаки. Такая реакция вполне закономерна. Атакующая пятёрка истребителей не несёт в себе никакой угрозы и капитан вражеского судна прекрасно это понимает. Представляю, как сейчас глумится команда тральщика воспринимая наши действия за жест, продиктованный порывом отчаяния. Что ж, чем глупее и безрассуднее они нас считают, тем больше шансов на то что они допустят ошибку. Кажется, я начинаю догадываться об истинном (о конечном) замысле Ральфа. Как только наши истребители входят в зону поражения турелей, те открывают лихорадочный огонь. Без сомнения, прицеливание и стрельбу переключили с автоматического на ручной режим, но толку с этого ноль. С лёгкостью уворачивающиеся от неповоротливых турельных лазеров истребители умело использующие в качестве укрытия астероиды — мишень сложная и кроме чувства досады у стрелков ничего не вызывающая. Пилоты Сигмы-8 работают слаженно, не мешают друг другу и не перекрывают линию огня. Почти что одновременно все боевые машины дают ракетный залп по врагу. Средств противоракетной обороны на RS-44 не предусмотрено. С такими как у него мощными щитами и для выполнения им сугубо специфических целевых задач этого и не требуется. C интервалом не более пары секунд все выпущенные ракеты настигают тральщик. Массированный удар пяти ракет класса "Гарпун" сносит не более трёх, максимум четырёх процентов защиты, которые RS-44 успеет восполнить к моменту следующего залпа, однако дело не в ущербе. Дело в том, что трусливые пираты, этот жалкий сброд, эти падальщики, подлые астероидные крысы вместо того чтобы бежать в страхе от доблестных ВКС Федерации смеют их нагло обстреливать и вдобавок оставаться при этом безнаказанными. Это вызов не только флотской гордости, но и воинской чести. Несложно представить, как будет потешаться над ними экипаж второго тральщика. И ведь это только начало. Вскоре история о случившимся инциденте облетит другие корабли группировки. С каждым разом байка будет обрастать всё более обидными деталями и уничижительными подробностями. Так в ближайшем будущем каждый член экипажа станет всеобщим посмешищем. Служить на этом корабле будет считаться позором. Отправлять на него будут провинившихся в качестве наказания. Ничто не держится в войсках так долго как традиции и не важно какие они официальные или нет. Неофициальные подчас живут гораздо дольше и проявляются во сто крат сильнее. На борту тральщика это неписанное правило знают все и капитан не исключение. На кону его авторитет и от принятого им сейчас решения зависит как его дальнейшая карьера, так и судьба каждого из членов экипажа команды.

Один из истребителей звена Сигмы-8 демонстративно подрезает тральщик у самого носа и после запоздалого залпа плазменных орудий будто в насмешку повторяет этот манёвр. Видимо это служит последней каплей. Капитан поддаётся настроению своего экипажа и выпускает отряд палубных истребителей F-43. Современные боевые машины смерти, созданные умами инженерных гениев Федерации и собранные на её лучших верфях ни чета нашим стареньким "Иглам". Кроме того, на стороне противника вновь значительный численный перевес. Десять против пяти. Ввязываться в бой на таких условиях равносильно самоубийству и наше звено тут же уходит вперёд, оттягивая вражеские истребители всё дальше и дальше от основного судна, при этом не выходя за рамки зачищенного ранее противником коридора. Всё это выглядит как минимум странно. Это понимаю даже я. На месте капитана тральщика я бы засомневался в правильности своего решения, скомандовал отряду F-43 прекратить преследование и вернуться к боевому охранению основного судна на ближней дистанции, но такой команды всё не поступает, а спустя четверть минуты становится уже поздно. Увлечённые погоней и уже предчувствующие скорую победу вражеские пилоты влетают в поле действия оставшейся необнаруженной дронами ловушки и Ральф принудительно детонирует заряд мощнейшего электромагнитного импульса, поражающего приборы вражеских истребителей. Пока дезориентированный противник пребывает в беспомощном замешательстве его накрывает перекрёстный огонь уцелевшего ракетного комплекса и нашего звена превратившегося из гонимой жертвы в жестокого охотника. Сигма-8 не скупясь расстреливает весь свой боекомплект. Одна за другой боевые машины противника неспособные ни скрыться, ни защититься лишаются щитов, а затем и жизни. Что не нравится, гады!? Страшно!? Среди гибнущих в эти мгновения десяти ни в чём не повинных парней всего лишь исполнявших данную ими воинскую присягу мог вполне оказаться и я, сложись моя жизнь чуточку иначе. Но сейчас такой вариант мною даже не рассматривается. Кто знает возможно среди пилотов F-43 есть кто-нибудь из моих бывших товарищей или сокурсников, кто-то с кем я раньше делил свои беды и радости или же кого я лично не знал, но когда-то видел среди выпускников нашей общей альма-матер. Теперь же я от всей души радуюсь их кончине, лучась ничем незамутнённым в своей чистоте чувством. Настолько чётко внутри меня пролегла грань, разделяющая нас, что я уже никак и ни в чём не ассоциирую себя с ними. Как по мне то виновен в том вовсе не я. Интересно как обстоит с этим вопросом у Джорджа. Выветрились уже из его головы наивные фантазии о "наших" или он всё ещё по-прежнему считает атаковавших нас "нашими"? Надеется ли он ещё когда-нибудь вернуться обратно в лоно Федерации, полагая при этом что ему будут там рады, простят и забудут все его прегрешения?

Разгром вражеского отряда происходит слаженно и быстро. К тому времени когда разогнавшийся на подмогу тральщик подходит к месту боя спасать уже некого. Вокруг лишь разлетающиеся от взрывов обломки и покорёженные останки машин бывших совсем недавно совершенными орудиями смерти. Исполнившее задуманное Ральфом звено, выходит из боя и к тральщику начинают своё движение остававшиеся до сей поры незамеченными Сигма-2 и Сигма-4. Зафиксировав их приближение второе судно предпринимает было попытку двинуться на выручку, но Ральф не даёт ему такой возможности. Между тральщиками лежит толща не зачищенного от наших защитных средств пространства. Чтобы пройти её насквозь требуется запас дронов, которыми как выясняется второй тральщик уже не обладает. Стоит ему сменить курс как он тут же вязнет в нашей линии обороны и пятясь задом отступает обратно, возвращаясь на относительно безопасный фарватер. Лишившегося своей оперативной поддержки и прикрытия RS-44 настигают два звена истребителей и принимаются барражировать вокруг него. Их ракетные залпы будто подстёгивают тральщик. Командуй им более опытный капитан и нам было бы не суждено лицезреть картину его позорного бегства. А так, мы не без удовольствия наблюдаем как растративший всё своё подавляющее превосходство противник в спешном порядке рвётся покинуть наши оказавшие ему столь холодный приём места. Выйдя за неконтролируемые нами пределы астероидного кольца, вражеские суда сходятся вместе и застывают под прикрытием оставшегося в живых единственного отряда F-43. Пребывают они в таком положении до тех пор, пока им не становится ясно, что открытого противостояния с нашей стороны не последует. Окончательно убедившись в этом, тральщики уходят, чтобы никогда больше здесь не появиться. В этот раз поле боя остаётся за нами.

Перед тем как отойти ко сну я долго размышляю почему Ральф выбрал для атаки тот тральщик что уничтожил подставленную ему приманку, а не другой. Ведь возмездия заслуживал именно тот второй расстрелявший наш реальный боевой объект. Когда я практически засыпаю на меня вдруг снисходит неожиданно красивый и простой в своей очевидности ответ. Выбор Ральфа пал на того, кто купился на приманку именно потому, что он на неё купился. Довольный собою и сделанным мною открытием я немедленно засыпаю.

* * *

Наша осада на этом не подошла к концу, но дальнейшие действия противника после недавно пережитых нами событий воспринимались как детская забава, некий гибрид скрещенных между собою пряток с догонялками. Не успели мы прийти в себя после нашествия тральщиков, как в прорубленные ими коридоры нахлынула орава рудокопов. Со всей этой жадной до поживы шахтёрской братией мы могли бы справиться без труда если бы не сопровождающие их "Гончие", универсальные штурмовики-межсистемники. Федерация всё никак не могла распрощаться с нами и теперь взамен одних бесславно отчаливших кораблей прислала к нам другие. Очень, очень трогательная забота и всё полагаю ради того, чтобы нам здесь в одиночестве не было скучно. Наши незваные и шумные гости старались не забираться особенно глубоко, ведя свои разработки полезных ископаемых так близко к внешнему слою астероидного кольца как это только было возможно.

— Что они делают? — поинтересовался Джордж.

Мне и самому было интересно узнать ответ на этот вопрос, но я предусмотрительно промолчал, напустив на себя умудрённый вид. Пусть Джордж один принимает раздражённые поучения от Малькольма. Я же пополню свою копилку знаний, не травмируя своей психики.

— А ты как думаешь? — напускается на него Малькольм, ожесточённо скрежеща и отплёвываясь, — Зачем федералам сдался этот треклятый, забытый всеми богами сектор на отшибе цивилизации? За каким чёртом Федерация пригнала сюда свои войска. Ради чего? Ради мира во всём мире? Из любви и сострадания к местному населению? Все эти лозунги о братской помощи страдающим от пиратов и инсургентов народам окраинных миров лишь ширма для сокрытия своих истинных интересов. Да не будь здешние астероидные кольца богаты редкими стратегическими ресурсами чихать бы они хотели на любое беззаконие и вопиющий беспредел творящийся в этой захудалой части Галактики. Можешь поверить мне на слово раз уж федералы начали доить эту систему, то они не успокоятся пока не выжмут её насухо и покоя нам здесь уже не будет.

Гневная тирада Малькольма привлекает внимание Ральфа, но он оставляет всё им сказанное без комментариев. Из этого я делаю неутешительный вывод — это не срыв и Малькольм, к сожалению прав, в покое нас теперь уже не оставят. Что же касаемо благородных целей Федерации как прародительницы Человечества и возложенной на неё вселенской миссии, то веровать в подобную чушь я уже перестал. Жаль, что для того чтобы понять такие простые вещи иногда приходится жертвовать слишком многим.

На нашем объекте пополнение. После того как Ральф распределил оставшуюся без своего логова команду Сигмы-8, наш экипаж усилился на одну единицу. Новенького звали Шенер. Внешне он был ко всем доброжелателен, но по всему было видно, что нас с Джорджем он и в грош не ставит, а Малькольма презирает, но побаивается. Зато Ральф пользовался у него особым уважением. Самому Ральфу выказываемое им подобострастие было в корне безразлично, Малькольм же находил это смешным. Появление новой фигуры на борту внесло небольшое разнообразие в наш тесный мирок, урезав при этом пайки и сократив норму расхода воды. Когда же знакомство с новичком выявило все его недостатки я решил, что предпочёл бы его обществу лишний глоток воды.

Первый раз как только шахтёры заполнили до отказа, рудовозы сторожившие их штурмовики вместе с ними покинули зону добычи уйдя в гиперпрыжок. Ральф тут же организовал из нас команду по выставлению минных заграждений и ловушек в местах проникновения вражеских кораблей. Возвратившиеся после разгрузки корабли противника получив различной степени тяжести повреждения были вынуждены потратить не меньше суток, чтобы хоть как-то расчистить себе путь и вновь приняться за разработку астероидов. После этого происшествия противники решили оставить несколько штурмовиков в охранение. Как только боевые корабли разделились, и команда сопровождения рудокопов покинула систему оставшимся штурмовикам пришлось не сладко. Мы атаковали их разрозненными группами с разных направлений, давали ракетный залп и стремительно уходили под надёжную защиту нашей линии обороны. Корабли противника благоразумно воздерживались от преследования, вертелись избегая наших ударов, держались как могли, но были вытеснены нами за пределы зоны добычи. В открытом бою наши шансы прогнать штурмовые корабли Федерации и не понести при этом потери были бы мизерными. Сейчас же в полностью подконтрольном нам пространстве, мы могли навязывать противнику невыгодные для него условия сражения. Изгнанным "Гончим" не оставалось ничего иного как издали наблюдать как мы буквально на их глазах вновь засеваем минами оспариваемую территорию. Мы не давали им приблизиться вплоть до возвращения основной группы кораблей, а затем оставили их расчищать минные поля. С тех пор на охранение начали выделять достаточное количество штурмовиков, чтобы не вызывать в нас искушения затевать с ними бой. Даже от мелких провокаций Ральф был вынужден отказаться после того как в одной из них мы чуть было не лишились сразу двух истребителей. В итоге обе машины были сильно повреждены, но их полного уничтожения чудом удалось избежать. Больше мы на рожон не лезли, и рудокопы ещё одну неделю потрошили астероиды в своё удовольствие, как им того хотелось и воспрепятствовать этому мы не могли. Последний раз, когда нагруженные рудовозы покинули систему оставленные для охранения "Гончие" прождали их возвращения почти день. После чего так и не дождавшись убыли восвояси, оставив нас мучиться догадками и строить гипотезы. Пользуясь случаем мы чем могли и как могли наскоро заделали бреши в обороне и приготовились к очередному вторжению на наши позиции, но время шло, а до нас никому не было больше дела. Ещё через сутки из центра пришло сообщение полное сдержанного оптимизма. В открытой части послания давалась высокая оценка действий всех подразделений, оказавших достойное сопротивление превосходящим силам противника, а также говорилось о том, что войска Федерации покинули систему и теперь необходимо воспользовавшись благоприятным моментом консолидировать совместные усилия и разорвать цепи блокады. До прослушивания закрытой части сообщения мы Ральфом допущены не были и в дальнейшем он ставил перед нами задачи, не раскрывая подробностей генерального плана.

До сих пор ни в одном из всех произошедших у нас за время осады боевых столкновений нам участвовать не приходилось. Ральф держал нас при себе неотлучно лишь несколько раз отправив в совершенно безопасные вылеты по установке минных заграждений, датчиков, сенсоров и прочего требующего ремонта либо замены. Пока шли настоящие сражения и за нас рисковали своими жизнями другие экипажи, мы дружно отсиживались на объекте. Что касается меня, то лично я в бой не рвался. Получи я приказ и не задумываясь без малейших пререканий и недовольства исполнил бы его, а так... Не было во мне ничего из того, что может во имя служения некой абстрактной высшей цели заставить проявить собственную инициативу и подвигнуть к самопожертвованию. Джордж пребывал в полном восторге от того что ему не приходится на практике демонстрировать свои пилотные навыки и Даже Малькольм не роптал, помалкивая каждый раз, когда Ральф отправлял в боевой вылет кого угодно вместо нашей команды. Пока в системе безраздельно хозяйничали федералы он не шибко рвался в бой. Теперь же когда официалы остались без поддержки ВКС Федерации и вся их система защиты по мнению моих коллег была готова рассыпаться как карточный домик от легкого дуновенья, Малькольм воспылал жаждой действия. Ещё пару дней назад я в нём такой прыти не замечал.

— Ну что, Дэвид, покажем этим горе-воякам чего стоят в бою настоящие пилоты. По машинам. Зададим им жару, парни!

Это вдохновляющее напутствие я выслушиваю уже в ангаре забираясь в свой истребитель. Извлекаемые повреждённой гортанью Малькольма слова для меня сейчас не более чем набор бессмысленных звуков, и они не задерживаясь проходят мимо моего сознания. После того как Ральф ознакомил нас с предстоящим заданием я всё пытаюсь осознать в чём заключается истинное значение отводимых нам в боевой операции действий. Как поставленная перед нами задача должна способствовать снятию блокады. Какая польза в том, что мы, используя тактику малых групп должны скрытно отслеживать передвижения судов внутри транспортной сети и при выявлении слабозащищённых и доступных для проведения атаки целей, перехватывать их, наносить им по возможности максимальный урон и отходить, всячески избегая прямых контактов с патрулирующими систему кораблями противника. Как это в конечном итоге приблизит нас к победе? По мне так это просто какое-то вредительство, но никак не прорыв блокады. Тут даже пиратством не пахнет. В чём смысл нападать и уничтожать транспортники если с них не перепадёт никакой прибыли? Не нравится мне бездумно выполнять полученные приказы, ощущаешь себя при этом безвольной марионеткой в чужих руках.

Мы поступаем в оперативное подчинение Сигмы-61 нашего старого с Джорджем знакомого ещё по самым первым совместным боевым вылетам. Вместе с нами под его командованием набирается десяток истребителей. Невесть какой боевой отряд. В рамках возложенной на нас миссии этого количества достаточно лишь для создания противнику проблем масштабами от незначительных неудобств до мелких пакостей. Однако если допустить, что одновременно с нашим отрядом такую же боевую задачу к исполнению приняли руководители других квадратов, то наносимый в результате общих действий урон может заставить противника распылить свои силы, и без того ослабленные отводом федералами своей группировки за пределы системы. Что ж в перспективе такой план может ещё больше сократить численность кораблей, контролирующих зону выхода из гиперпрыжка. А там может быть придёт час и для контратаки? Скорее бы уже всё это закончилось и ещё очень желательно выйти из этой передряги живым.

Не знаю, как обстояли дела в системе с транспортной сетью до того, как официалы взяли её под свой контроль. Мне ни разу не доводилось выбираться далеко за пределы астероидного поля и было не с чем сравнивать наблюдаемую сейчас интенсивность движения внутри системы. Основной входящий извне грузовой поток шёл в одном направлении к четвёртой планете земного типа и единственной вращающейся вокруг неё орбитальной станции. Двухсторонние внутренние потоки были слабые и вели к двум безатмосферным планетам и одному газовому гиганту. Грузовые судна следовали в основном небольшими группами по три-четыре корабля, чаще всего без конвоя либо в сопровождении одного-двух истребителей. Редко, когда численность транспортников доходила до десяти. Просчитать реальное количество патрульных групп не представляется возможным. Явное патрулирование осуществляют четыре отряда и думаю ещё столько же затаилось на ключевых позициях центральной транспортной магистрали. Каждый отряд состоит из четырёх истребителей и трёх штурмовиков. Истребители точь-в-точь наши "Иглы". Штурмовики тоже не новинка военного судостроительного производства. Тяжёлые, медленные и неповоротливые "Каракурты", отправленные ВКС Федерации в отставку лет так восемьдесят назад. Кто-то не поленился вывести их из консервации, отремонтировать и дать им вторую жизнь. Конечно же проделав всё это в рамках братской помощи дружественному правительству, разделяющему гуманные ценности всего передового Человечества. Впрочем, я здесь тоже не в качестве стороннего наблюдателя и не в составе гуманитарного конвоя, везущего продукты питания и товары первой необходимости.

Пока мы в гиперкрейсерском режиме на малой тяге нарезаем круги невдалеке от нашего убежища, Сигма-61 анализирует обстановку намечая возможные цели. Сделанный им выбор совпадает с моим, но имеет одно существенное отличие. Я отдал предпочтение единственной, более крупной цели, он же помечает к атаке две: три больших транспортных судна в сопровождении двух лёгких истребителей и следующие за ними с небольшим отрывом два малых транспортника без прикрытия. Рискованный план требующий от нас разделить свои силы. За короткий промежуток времени нашим звеньям будет необходимо: удачно осуществить перехват, сломить сопротивление противника, набрать скорость для перехода в гиперкрейсерский режим и избегая патрульных кораблей отойти в безопасную зону под защиту нашей линии обороны. О том, чтобы обратно слиться в единый отряд речи уже не идёт. Осуществить это в данных условиях это попросту нереально. В плане слишком много допущений и уязвимостей. Надеюсь Сигме-61 достаёт опыта в проведении подобных операций, и он не занимается сейчас чистым теоретизированием, а также принимает во внимание то, что успешное выполнение его плана потребует сплочённых действий и мастерства от каждого из пилотов. Однако приказ уже отдан, возражений разумеется не поступает, и мы приступаем к его исполнению. Я ещё надеюсь на то, что нам может что-то помешать, какое-нибудь внезапное обстоятельство или неучтённый фактор и мы будем вынуждены отказаться от задуманного. Увы, всё идёт в соответствии с первоначальным замыслом. Нас игнорируют до тех пор, пока мы как следует разогнавшись не применяем манёвр Оберта. Полученное приращение скорости и смена курса раскрывают наши истинные намерения. Одна из патрульных групп меняет траекторию своего движения и начинает движение в нашу сторону. Слишком поздно, если всё сложится удачно, то они не успеют нам не только помешать, но и догнать после того как мы сделаем свою работу.

Транспортники пытаются сменить маршрут и это лишь усугубляет их положение. Наша группа разъединяется, и вскоре Малькольм как старший звена начинает перехват. Цель трепыхается до последнего, но сорваться не получается и гипердвигатель глохнет, выбрасывая жертву в реальное пространство. Принудительный выброс всегда тяжкое испытание как для пилота, так и для его корабля. В лучшем случае на несколько секунд происходит полная дезориентация и потеря управления, в худшем оборудование не выдерживает перегрузки и тут уже как повезёт. Боевые судна оснащены на такие ситуации дополнительными предохранительными схемами, дублирующими контурами и тому подобное. На гражданском флоте подобные предосторожности применяются только для кораблей, занимающихся пассажирскими перевозками.

Коэффициент сопряжения двигателей не самая сильная сторона истребителей "Игла". В результате при выходе из гиперкрейсерского режима нас разбрасывает так что Джордж с Малькольмом оказываются практически вплотную к транспортникам, а Шенер и я в четырёх минутах лету до них. Когда мы сближаемся наши коллеги заканчивают расправу над беззащитными грузовозами. Малькольм на чём свет костерит Джорджа по глупости или в приступе страха, истратившего весь свой запас ракет, из которых только одна попала в цель, а две остальные уносясь в никуда всё ещё отображаются на радаре. Группируемся и разогнавшись включаем гипердвигатели. Не отошедший ещё после разноса Джорджа Малькольм взрывается отборной руганью. Когда мне удаётся оценить обстановку то я попросту не нахожу слов. Как я и опасался сенсоры засекают невдалеке от нас вражеский патруль. Срабатывает тот самый неучтённый при составлении плана фактор, но, к сожалению, слишком поздно. Надежда на то, что в качестве мишени выберут не нас, а звено Сигмы-61 рассеивается в тот самый момент, когда обе патрульные группы начинают погоню за нами начисто игнорируя иные цели. Совершенно ясно что уйти от первой команды преследователей у нас не получится из-за разницы скоростей. Перехват неизбежен. Можно лишь постараться минимизировать наши потери. Принять в такой ситуации бой означает однозначно погубить всех. Прорываться придётся поодиночке. Кому-нибудь обязательно должно повезти и, хотя бы один из нас сможет выжить. Малькольм отдаёт приказ и за мгновение до того, как противник начинает перехват наше звено раздваивается. Через считанные мгновения противник повторяет манёвр. Уверен вражеские пилоты делают сейчас ставки кто из них первым разделается с нами. За нами с Джорджем гонятся теперь два истребителя и один штурмовик. У наших сослуживцев дела обстоят несколько хуже, у них на хвосте висит на один штурмовик больше. Хотя с учётом того что Джордж истратил весь боезапас ракет и принимая во внимание его уровень пилотирования, разница в меньшем количестве кораблей преследователей не принципиальна. Внезапно меня озаряет:

— Сигма-33! — кричу я в микрофон, — Приготовиться к рассоединению.

— Нет, Дэвид! Прошу тебя, пожалуйста не надо! Не делай этого, умоляю тебя! Нет, нет... — Джордж начисто забывает о правилах общения в эфире. Он давится словами, рыдает и бьётся в паническом приступе, думает, что я хочу бросить его на закланье, чтобы спастись самому.

— Сигма-33! — повторяю я снова и снова, пытаясь докричаться до него, но он не желает меня слушать, — Джордж!!! — ору я, срывая голос, — Ты можешь спастись. У тебя нет больше ракет. Ты легче и быстрее. Тебя не смогут догнать. В одиночку ты сбежишь. Со мной погибнешь. Ты понял меня?

— Да, понял. — всхлипывает он успокаиваясь.

— Тогда пошёл.

Джордж стрелой уходит в сторону от меня и я остаюсь наедине с преследователями. Они даже не колеблются. Облюбовав меня одного в качестве жертвы, они остаются постоянными в своей привязанности. Шенер и Малькольм тоже по всей видимости разделились. Иначе я не знаю, как объяснить тот факт, что сейчас на экране я вижу только корабль Шенера преследуемый по пятам двумя противниками. Малькольма судя по всему уже перехватили. Не успеваю даже мысленно пожелать ему удачи как меня самого начинают тащить из гиперпространства. Постепенно тело начинает наливаться свинцом и по мере того как я допускаю подряд несколько непростительных оплошностей тяжесть ещё больше усиливается. У меня всего два выхода. Первый из них продолжать надеяться на чудо и то, что мне удастся избежать перехвата. Однако, в такой исход событий, равно как и в свои способности я не верю. В этом случае меня ожидает неминуемая смерть. Как только перехват окончится, произойдёт экстренный выброс. Я стану лёгкой мишенью и заслуженным боевым трофеем для любого из кораблей противника. Второй выход оставляет мне хоть какой-то шанс. Если сейчас самому сбросить в ноль тягу, то принудительной блокировки гипердвигателя не произойдёт, сработает автоматика и всех нас выбросит из гиперпространства. Только мне предстоит перенести куда меньшие неудобства чем им.

Процедура перехвата в гиперкрейсерском режиме опасна для обеих сторон и её самый критический момент наступает при выбросе в реальное пространство. Блокировали твой двигатель? Бултыхайся внутри неуправляемого корабля и молись чтобы не отказала бортовая электроника или не произошла ещё какая-нибудь авария по причине любой из тысячи разнообразных, но одинаково губительных поломок. Смог сбросить преследователей? Спокойно лети дальше. Пусть теперь твои выброшенные из гипера неприятели испытают на собственной шкуре то, что они собирались проделать с тобой. Не дал заглохнуть двигателю и успел вовремя сбросить тягу? Получи небольшую встряску и наслаждайся видом того как твой враг ощущает тоже что и ты только в многократно усиленном варианте.

Жребий брошен. Меня выкидывает в реальное пространство. Резкий бросок вперёд. Грудь сдавливают ремни безопасности, дыхание сбивается. Болтанка продолжается недолго. Автопилот дорабатывая маневровыми в течение пары секунд приводит корабль нормальное положение. Тут же полностью выключаю автоматику и перехожу в режим ручного управления. Поворот на сто восемьдесят градуса в сторону ожидаемого появления противника. Рука замирает на клавише "Выбор цели" блока управления ракет. В иных обстоятельствах я бы попробовал оторваться, воспользовавшись преимуществом в скорости своего истребителя, но только не теперь. Сейчас у меня нет такой возможности. Использовать подобную тактику против корабля такого же класса бессмысленно. До тех пор, пока в команде противника цела хоть одна "Игла" можно не рассчитывать на то, чтобы спастись бегством. Оторваться не суждено, гнать меня будут до последней капли горючего. Остаётся надеется, что сопряжение двигателей моих преследователей работает также паршиво, как и на всех устаревших моделях боевых кораблей и их будет выкидывать поодиночке далеко друг от друга.

Первым из гипера впритирку ко мне, по масштабам боя в космическом пространстве, выбрасывает вражеский истребитель. Окажись вместо него "Каракурт" и можно было бы прощаться с жизнью. Одной рукой одновременно выравниваю нос корабля и зажимаю гашетку пулемёта, не глядя куда именно поливаю пулями неприятеля. Другой рукой лихорадочно захватываю цель и еле дожидаюсь подтверждения разблокировки пускового механизма. Даю залп и за мгновение до того, как он успевает что-либо предпринять в ответ его корабль вспыхивает. Ловлю себя на том до сих пор продолжаю стрелять, впустую растрачивая драгоценный боезапас. Боковым зрением замечаю вспышку выхода из гипера справа. Ещё одна "Игла". Цель вне дистанции поражения для моего крупнокалиберного пулемёта. С места набираю скорость так что темнеет в глазах. К счастью ненадолго и у меня хватает сил осуществить захват цели. Первую ракету пускаю не пройдя и половину расстояния до цели. Выстрел на удачу с нулевым результатом. Ракеты класса "Гарпун" хороши только для медленных и неповоротливых целей. Здесь же противник обладает теми же преимуществами что и я. Оторваться от такого тихохода как "Гарпун" не представляет для него никакой сложности. Однако, моя атака меняет картину боя. Враг вынужден отвлечься и я, стремительно сократив разделяющее нас пространство захожу ему в хвост. Открываю пулемётный огонь. Фиксирую рядом выход из гипера и практически следом за ним ещё один. Как же так!? Их же было всего трое. От невыносимой смеси обиды, жизненной несправедливости и ужаса я цепенею, и неверно рассчитав ускорение пролетаю мимо вражеского корабля. В последнее мгновение, в тот самый миг, когда наши корабли на какие-то миллисекунды сошлись и до того как они вновь разминулись я по чистой случайности нежели чем осознанно нажимаю спусковой механизм. Последняя ракета находит свою цель, взрыв и я остаюсь безоружным в прямом и переносном смысле. Меня бьёт крупная дрожь, челюсти сжаты так что болезненно сводит скулы. Смотрю на радар. Всё верно, я не ошибся. На радаре светятся два значка. Ещё один истребитель и штурмовик. Вот собственно и всё. Нахожу ближнюю ко мне метку обозначающую "Каракурта" и не спеша иду на сближение с ней. Мой бой окончен и торопиться больше некуда. Впрочем, к чему теперь горевать. Разве не об этом я в тайне мечтал задолго до поступления в Академию. Разве не космические баталии будоражили моё воображение и не тщеславные надежды прославиться героическим участием в них тешили моё эго? Чего ради я желал стать военным пилотом? Точно не ради монотонных полётов от звезды к звезде и от планеты к планете. В этом случае мне было достаточно окончить обычные курсы и посвятить себя пилотированию гражданских судов где-нибудь в спокойном секторе, не высовывая носа за пределы проторённых космических транспортных магистралей. А если всё так, тогда надлежит признаться самому себе в том, что именно ради битв, воинской славы, ореола мужественности и редкостной отваги проявленной в бою я выбрал свою профессию и тем самым определил свою судьбу и вероятное будущее. Я получил то что желал и теперь настала пора вкусить горькие плоды своих мечтаний. Бешено бьётся сердце, болезненная сухость во рту и пот струится по лицу так что прокладка гермошлема не успевает впитывать его. Поверхность с внутренней стороны вопреки всем уверениям производителя запотевает и становится непрозрачной. Я всё ещё жив. Вокруг меня происходит нечто странное. По мере того как я приближаюсь к "Каракурту" он на обратной тяге отходит от меня прочь. Одновременно к нему сбоку пытается подойти "Игла". Штурмовик пятится от нас обоих не позволяя сократить между нами дистанцию. В наушниках голосом Малькольма видимо уже в который раз выкрикивают мой позывной:

— Сигма-32!

Я молчу. Мне нечего сказать в ответ. Я, Сигма-32. Я, Дэвид Брэнсон. Я — человек без Родины. Я — ничто или скоро буду им.

— Сигма-32, стой! — командует Малькольм. До моего сознания не сразу доходит тот факт, что я не брежу. Скашиваю глаза на радар. Приборы маркируют истребитель как союзника окрашивая в тёмно-зелёный цвет. Я слышу Малькольма, отчётливо понимаю то чего он хочет добиться от меня, но тело не слушается меня и моё безоружное судёнышко продолжает наступать на вражеский штурмовик. Малькольм снова срываясь оглушающе кричит, — Угомонись ты, бешеный! Дэвид, чтоб тебя! Оставь его в покое, приятель!

Останавливаю корабль. Истребитель Малькольма тоже прекращает своё движение. "Каракурт" ещё какое-то время пятится от нас задом, затем разворачивается к нам кормой и начинает разгон. Кто бы мог подумать, мы расходимся с ним без единого выстрела. Услышь я от кого такой рассказ записал бы его в завзятые болтуны.

— Уходим и быстро, пока не подтянулись остальные. — по голосу Малькольма не разобрать что он испытывает сейчас. Как и я не верит собственным глазам или же просто злится на меня.

* * *

Разгон мы завершаем раньше "Каракурта". Выйдя в гиперкрейсерский режим сразу уходим к спасительному кольцу астероидов. По пути к объекту я ловлю себя на том, что медленно провожу руками по своему телу словно ощупывая себя, всё ещё не веря в то что остался жив. Малькольм весь обратный путь молчит видимо наоравшись сегодня уже на целый день вперёд. Только когда мы пролетаем мимо Джорджа благополучно избежавшего перехвата и умудрившегося повредить свой истребитель, не долетев всего несколько километров до нашего объекта, он, вдоволь насмотревшись на то как тот пытается покрыть оставшееся расстояние на малой тяге, вновь выходит в эфир:

— Сигма-33, не спеши. Я лично прослежу за тем чтобы твой ужин достался тебе горячим.

По нашему прибытию Ральф, как и прежде крайне немногословен:

— Потери?

— Из нашего экипажа — Сигма-35. Как у других, не знаю, — докладывает Малькольм. В его голосе чувствуется сожаление. Шенер был под его командованием и потеря пилота на его совести.

— Опять тридцать пять, — неожиданно реагирует Ральф. Перехватив наши недоумевающие взгляды, он поясняет, — Несчастливое число. На моей памяти это уже восьмой будет.

* * *

Результат нашей вылазки я узнаю только на следующий день. Сигма-61 всё-таки довёл дело до конца угробив большую часть своей группы погибнув при этом и сам. По словам Малькольма Джордж вернулся только поздно ночью и разговаривать с нами теперь не желает, заявляя, что вести себя так как мы не по-товарищески и он не желает иметь с нами ничего общего. В связи с бессрочным отсутствием Шенера в нашем рационе снова на несколько глотков больше питьевой воды. И что, наверное, самое главное уже несколько часов как идут бои в зоне выхода из гиперпрыжка. Наши побеждают.