Я слегка на тебя обиделась. Что это за странные намёки о чём-то самом главном, чего я, может быть, боюсь? Я теперь всё время буду строить предположения. И так уже кое-что назревает не без Варькиной помощи. Так что думай и знай, что я ничего не боюсь кроме этого, да и то не так страшно, как противно и грустно. Но сейчас я ничего больше не напишу. Будешь теперь и ты думать. Только насчёт одного можешь успокоиться: я, правда, тебя люблю. И если бы ты сейчас был здесь, я сказала бы это, но тебя нет.
Ну, вот и всё. Больше не могу, рука отваливается. Я и так, вон сколько написала, не то что некоторые... До свидания.
Олеся".
Странное письмо. Сумбурное и совсем короткое. Что ей было "противно и грустно"? Я посидел немного, вспоминая. Ах! Да! Это же Варька натрепалась ей, будто я женат. И придумала же. Позже выяснилось, что она на всякий случай готовила почву, если у неё не выйдет с Лёнькой, покрутить со мной. Глупая девчонка. Жаль, жизнь у неё не сложилась. Воспоминания нахлынули неотвратимой волной. Сопротивляться не было сил, да и желания. Я взял другое:
"Здравствуй!.. Не знаю, застанет ли тебя это письмо, ведь ты уезжаешь, а письма так долго идут... Сегодня у меня чудесное настроение, и никто не знает отчего, а ведь их было сразу два! Почему ты думаешь, что письма твои мне надоедают? Я прочитала их по нескольку раз и скоро, кажется, буду знать наизусть.
Сегодня по чистой случайности я сдала фоно. Причём перед этим я даже не готовилась. У меня были обожжены пальцы. Всё из-за Варькиного чайника. И всё равно получила отлично! Теперь не представляю, что буду делать здесь целую неделю? Правда, о закрытии ничего не слышно, но всё равно опасно. А слоняться целую неделю без дела, никаких сил нет, да и мысли разные в голову лезут, а дни еле движутся. Завтра неделя, как ты уехал. К нашему общему сожалению, у меня нет другого мага, кроме своей старой тачки. Но, может, мы что-нибудь придумаем, столько месяцев впереди. Не знаю, как выдержу эту разлуку. Мне и так уже хочется, чтобы был октябрь. Может, дома развеюсь, а здесь я, как и ты, каждый вечер перебираю в памяти наше короткое солнце. Ведь ты уехал, и погода испортилась. Ну вот, как тебе моя писанина? Пора кончать. Не могу больше. До свидания.
"Девчонка та, что недотрога!""
Я тупо уставился на подпись.
"Ты в жизнь мою не вдруг вошла.
Видать судьба того хотела.
Ты надомной звездой взошла
Душой и сердцем завладела.
Любовь прекрасная пора!
Светла, нежна, хрупка, ранима.
Как эта песенка стара,
Но каждый раз незаменима.
Увы не вышло ни чего.
В душе остались лишь руины.
И стало жутко от того,
Что не достигнуть мне вершины".
Неужели это я писал такую чушь?! Нет, наверно, не моих рук дело. Вряд ли я даже так смог бы. Поднявшись, подошёл к распахнутому сейфу и вытащил запечатанную бутылку коньяка, хранящуюся здесь для представительских нужд. Вообще-то я не пью. Не понимаю, что за кайф пить обжигающее глотку пойло. Не говоря уже о том, что происходило на следующий день. Но в этот раз я впервые в своей жизни достал гранёный стакан и, распечатав напиток, наполнил тару до краёв. Потом вернулся к сейфу и извлёк плитку шоколада. Подняв гранчак, посмотрел сквозь стекло на свет. Ничего особенного. Жидкость, как жидкость.
— Идиот! Какой болван коньяк гранёными стаканами хлещет? — вслух произнёс я и залпом влил в себя содержимое.
Напиток оказался мягким и довольно приятным на вкус, во всяком случае, горло не обожгло огнём. Я вновь наполнил стакан и присел за стол с разложенными письмами.
"Здравствуй!..
Вот я и дома ко всеобщей радости. А знаешь, что я узнала первым делом? Не было ли мне писем. И в тот же день получила два с вечерней почтой. Только не знаю, что и думать: один конверт был разорван. И я удивилась, когда прочитала, что должно быть и третье, как раз то, которое самое первое. Оно пришло лишь сегодня утром.
А знаешь, у меня на маге крутится "Girl", странные случайности бывают на свете. Не буду распространяться, как доехала. Всё было прекрасно, если учесть, что этому помогала книга, а больше мне ничего не надо. Вообще-то ты не угадал моих опасений, как и я не угадала твоего "главного" — это я поняла из писем. Так что ты прав насчёт того, что не надо строить никаких догадок: "вот проснёмся, разберёмся", как говорил герой одного фильма. Так что опасения и страдания Милорда неосновательны! Пиши, сколько можешь и захочешь, пока не надоест. А я постараюсь по-прежнему отвечать хоть не на все, но на большинство из них.
К моему несчастью, погода в Риге дрянь. Мне же вечно не везёт, но я всё равно, из принципа буду ездить на море, там и в плохую погоду здорово. Люблю смотреть на волны и фантазировать.
Да, самое главное. Желаю твоему экспериментальному сезону закончиться поскорее, или, по крайней мере, быть не таким сложным. Очень-очень жду ответа, я же знаю, что не получу его целую неделю, а это так долго... всё".
Строки, написанные мелким, чётким почерком слегка перекосились. Да, трудный это был момент. Вместо эксперимента я оказался на операционном столе и по пустяковой причине — мой лаборант не ту кнопку нажал и, главное, не вовремя. Ну, да Бог с ним. Уже прошло. Живой и всё на месте осталось, можно сказать, отделался лёгким испугом. Я отхлебнул из стакана.
"Здравствуй!..
Сегодня собиралась написать тебе просто так, без ответа, и как раз получила твоё письмо. Теперь, надеюсь, всё уже позади. Я, признаться, удивилась: ты, и вдруг такая мрачность? Придётся, видно, проводить дезинфекцию твоего серого вещества. Из этого последнего письма мне показалось, что ты мне не веришь и беспрестанными напоминаниями о своём чувстве хочешь проверить меня. Или это не так? Только не обижайся, пожалуйста. Я тебе уже как-то говорила, что ты плохо меня знаешь. Я прекрасно понимаю, как тяжело переживать неудачи, хуже не придумаешь, но из-за этого не следует бросаться в уныние. Хочешь, я буду писать тебе, как провожу время, а ты будешь представлять, что мы вместе?
Сегодня небо смилостивилось надо мной и послало прекрасную погоду. Мы с Юликом и Катей (моей двоюродной сестрой), укатили на море, правда, сегодня были сильные волны, но это не помешало нам с Катрин искупаться. К сожалению, я сильно обгорела. Я всегда плохо загораю и, как правило, несколько раз меняю кожу, так что, увы, мне завтра, кажется, моря не будет! Поеду в школу, может, повидаю кого из учителей, от нечего делать. До свидания".
О каком прошлом разе идёт речь? Я задумался. Но ничего не вспомнил. Непонятно, как можно обидеть человека, признаваясь ему в любви?! До меня это не доходило. Схватив бутылку, вылил остатки в стакан и вновь отхлебнул.
"Здравствуй...
Вот видишь, как всё просто устроилось — это я насчёт твоих писем. Оказывается, всё прекрасно понятно и если хочешь, пиши на этих бланках, ладно? Очень тебя прошу, перестань терзаться и не вздумай удрать, как в тот раз. Нужно иметь мужество. А на море мы всё-таки поехали, хоть плечи мои ещё и болят, наплевать, пусть привыкают. Сегодня было даже лучше, чем вчера. Волн не было, ветра тоже, в общем, полнейшая красота, правда, сегодня мы были гораздо меньше, но если так и дальше пойдёт, то я буду чёрная, как негритянка. Сейчас закончу, и пойдём собирать клубнику. В этом году её много, как никогда. Уже собирали, собирали, а никак не кончается. Я на неё уже смотреть не могу, объелась.
Если бы ты увидел сейчас мои руки, они такие искусанные и поцарапанные, что стыдно появляться на улице. А всё мой возлюбленный Барсик, то бишь Барсений Сиамович. Он у нас стал такой здоровый, как собака, и ленивый, как лемур. Чтобы расшевелить его приходится прибегать к сильнодействующим средствам, ну, а потом расплачиваться "кровь за кровь! зуб за зуб!" — закон джунглей.
Да, это моё письмо придёт, наверно, раньше того, которое я отослала в ответ на твой ночной экспромт, так что ты не очень расстраивайся, ага? И вообще, перестань постоянно писать, что твои письма скучные и глупые, а то я действительно буду так думать. Когда человек находится в постоянном бездействии, его мысли просто должны принимать однообразный характер. Во всяком случае, со мной так бывало. Пиши, что хочешь и как хочешь, лишь бы писалось. Да, а после института ты где будешь? Пиши всё! Может, это и не хорошо, но у меня очень весёлое настроение — это, наверно, и по письму видно. Скоро писать тебе войдёт у меня в привычку. Правда, я пишу ещё очень неумело и, как ты сам заметил, у меня полно ошибок, но ничего, ты меня и без писем хорошо понимаешь.
Твоя Олеся".
Когда в очередной раз рука потянулась к стакану, он оказался пуст. Не веря собственным глазам, я встряхнул флакон. Он также был пуст. Слегка пошатываясь, сунулся в сиротливо распахнутый сейф. На свет появилась бутылка "Русской водки". А вот шоколадок больше не было. Я пошарил по ящикам стола, но ничего заслуживающего внимания не обнаружил. Вернувшись к столу, налил и сделал первый глоток. Какая это всё-таки гадость. Но ничего другого не было, и я, морщась, отхлебнул добрую половину. Потом отодвинул все питейные принадлежности от греха подальше к середине стола и продолжил чтение.
"Здравствуй!..
Целых два дня от тебя не было писем. Для меня это было долго. Я так к ним привыкла. Это всё-таки никуда не годится: так долго ждать, пока напишешь, да пока ждёшь ответ. А как это ты умудрился удрать из больницы? Насколько я знаю, оттуда не так-то легко улизнуть. Как видно, у тебя талант ускользать незамеченным.
И с чего это ты взял, что я не люблю исторических мест? По-моему, речь тогда шла о музеях. Ну, так теперь продолжу о том, как провожу время.
На море ездим по-прежнему, правда, эти два дня вода была просто ледяная. Почему так, когда волн нет, вода гораздо холоднее? Но мы всё равно купались. Конечно, хорошо, когда солнечная погода, но это имеет и свою плохую сторону. Каждый вечер ходим на дальний огород поливать. Хорошо, что там у нас свой колодец, а то совсем бы весело было. Ещё новость. Моя душа не выдержала, и я подстриглась. Я вообще не люблю длинных волос. Они вечно мешают. Только к тебе это не относится, тебе-то как раз идёт. Завтра идём с Катрин в театр на спектакль, правда, мне больше нравится слушать оперы, там так всё красиво, а главное, понятно. Все слова не то, что по радио или телику.
Ну вот, развезла разную чушь. Мне как-то стыдно тебе писать. Всё кажется, что мои письма должны быть не такими, но что поделать? По-другому не могу. Не всегда можешь выразить в письме то, что чувствуешь.
За фоно совсем не сажусь, успеется ещё. Не хочется тревожить безмятежный покой соседей.
Да, кстати, насчёт того супа. Я же его только ради тебя и готовила, а ты отказался! Ну ладно, расписалась. У тебя глаза устали, наверное, читать всю эту чепуху. До свидания".
И ни подписи тебе, и никаких объяснений. Что я нашёл в этих письмах?! Перечитывая их уже в сотый раз, ищу что-то такое, чего не обнаружил с самого начала, однако никак найти не могу. Неужели я настолько жестокосердый, что не в состоянии понять, ощутить, почувствовать, наконец, то самое необходимое за простыми строками, написанными обыкновенной шариковой ручкой. В глаза бросалось одиночество, детская увлечённость, полное непонимание зарождающегося чуда, наивность девчонки, играющей в куклы, не осознающей, что куклы-то живые, но никак не чувство. Им-то, как раз, даже и не пахло. И ещё были непонятны строки о больнице. Неужели я проболтался тогда?! Вряд ли. И, тем не менее, тут что-то было не то. Тяжело вздохнув, взялся за следующее.
"Здравствуй...
Сначала я не хотела совсем тебе больше отвечать, но подумала, что ты можешь вообразить что-нибудь для себя страшное, и решила написать.
Значит, ты действительно считаешь, что всё, что с тобой происходит, меня не интересует? Или я в твоих глазах настолько пустая и легкомысленная, что и говорить о своих переживаниях ты не хочешь? Однажды я сказала тебе, что я эгоистка, но оказывается ты ещё больший эгоист, чем я. Ты со своим умалчиванием причиняешь мне такую же боль, какую чувствуешь сам. Ни одного дня не прошло ещё, чтобы я не думала о тебе. Ты присутствуешь везде, где бы я ни бывала, независимо, хочу я или не хочу. Когда-нибудь я расскажу тебе о своём мире, там я совсем не такая, как в жизни. С некоторых пор мы находимся там вместе. Может, это и глупо, что я об этом пишу. Я никогда и никому этого не говорила, но для меня это имеет значение, ведь в моём мире не всем есть место. И ещё. Ты снишься мне почти каждую ночь. Это очень страшные сны. О них я никогда не расскажу.
Желаю тебе скорее пройти все испытания, и никогда не испытывать того, что я почувствовала, прочитав твоё письмо. До свидания".
Что-то неуверенно шевельнулось в моей, затуманенной спиртным, черепушке, при слове "мой мир", но хмель прочно завладел всем моим существом, и вместо того, чтобы сосредоточиться на прочитанной фразе, я вспомнил о супе. Действительно, этот суп да сейчас бы!.. Воображение нарисовало дымящуюся кастрюльку с приоткрытой крышкой и торчащим из неё половником, а рядом краюху хлеба, большую столовую ложку, обязательно тяжёлую, мельхиоровую, и супницу, наполненную до краёв ароматным грибным супчиком. Я мечтательно закрыл глаза. Блаженная улыбка пьяного идиота проявилась на моей роже. Мотнув башкой, сбрасывая наваждение, взял со стола ещё одно.
"Милый, прости меня! Господи, какая же я дура! Ну, конечно же — это всё из-за того дурацкого письма. Как я могла не понять, что ты всё равно подумаешь не то. Ой, как это глупо?! Там всё гораздо проще. И не надо мне было вообще его писать. Это всё моё самомнение. Как я сейчас себя ненавижу. И ты должен это знать, что я тоже могу написать правду о себе. Я жестокая и злая. Ты в каждом письме уверяешь меня в своей любви. Другая давно бы уже ни о чём не думала, а только наслаждалась своей радостью. Но я так не могу. Я постоянно думаю об этом и чем больше, тем хуже для меня всё запутывается. Я, как сумасшедшая, не могу представить всерьёз, что меня кто-то любит, и в тоже время я знаю это и боюсь. Вот видишь, какой хаос стоит в моей голове. Что касается моего отношения к тебе, то здесь всё абсолютно ясно: я люблю тебя и мне этого достаточно. Как видишь, у нас с тобой одинаковое чувство друг к другу, но с разными выражениями его. Чем дольше я тебя не вижу, тем яснее для меня, что ты мне нужен.
Ну вот, выложила тебе все свои откровения. Даже легче стало. Теперь ты можешь думать всё, что угодно, обо мне. А я, пожалуй, закончу, не то допишусь ещё до чего-нибудь, что ты примешь слишком всерьёз. До свидания, и пиши, пожалуйста".
Интересно, до чего можно было ещё дописаться? Нет, я явно перебрал, так как совсем не соображал, о чём идёт речь. Что можно было принимать всерьёз, а что нет? Да и куда уже серьёзнее... Я встал и, цепляясь за обстановку кабинета, добрался до "царской приёмной". Включив кран, сунул голову под ледяную воду. Это несколько протрезвило моё сознание, однако не настолько, чтобы понять, что пить хватит. Вернувшись в кресло за столом, вылил остатки водки и залпом вылакал эту дрянь до последней капли. В пьяном угаре швырнул в бронированную дверцу сейфа опустевший гранчак, разлетевшийся на мелкие кусочки. Этого мне показалось мало, и вслед за стаканом полетел фанфурик из-под водки. Горлышко бутылки со звоном отлетело в сторону. Остальная часть изуродованной стеклотары целёхонькая грохнулась об пол, и, похрустывая осколками прессованного хрусталя, закатилась под шкаф.
