Заклёпки и бабочки

Стоило троице пропасть из виду, как весь остальной отряд пришел в движение. Разделившись на две части, островитяне скорым шагом двинулись к другим батареям, расположенных по соседству с первой. Едва первая половина отряда успела достичь зарослей кустарника за левой батареей, а вторая укрылась в удачно подвернувшейся яме за правой, как на центральной батарее прогремел мощный взрыв. Сильный грохот привлёк к себе внимание на соседних батареях. Обеспокоившись случившимся, оттуда выслали часть людей узнать, в чем было дело, а заодно помочь раненым, буде таковые окажутся. На это и был расчет у островитян. Дождавшись, когда посланные отойдут достаточно далеко, они молча ворвались на левую и правую батареи, взяв оставшихся там борейцев в ножи. Много времени на это кровавое дело опытным головорезам не понадобилось. И вновь отряды разделились, отрядив часть на центральную батарею, дабы и её взять под свой полный контроль. А попутно уничтожить борейцев, посланных помогать раненным.

Спустя два часа после приземления, когда флот вторжения поднял паруса и двинулся к берегу, диверсанты приступили ко второй части разработанного адмиралом плана. Они повернули орудия двух захваченных в целости батарей в стороны и открыли беглый огонь по близлежащим орудийным позициям, на которых уже мелькали встревоженные появлением вражеской армады борейцы. Абсолютно не прикрытые с боков огневые точки оказались настоящей западнёй для находящихся там расчётов. Голые, тщательно выровненные площадки не давали никакого укрытия от флангового огня. Крупные каменные ядра разносили в щепы лафеты орудий, срывали с них тяжелые стволы, размётывали по сторонам уложенные в пирамидах шары снарядов. Пятнадцать минут ожесточенной пальбы (пока не раскалились стволы пушек) сделали полностью безопасной для островного флота полосу берега, которую должны были оборонять пять береговых батарей борейцев. Заметив на вершине сопки развевающийся флаг Туманных островов, адмирал скомандовал начинать высадку.

Как ни погоняли скакунов мобильные отряды борейцев, а всё же сбросить десант островитян в море они опоздали. К моменту их прибытия адмирал успел переправить на сушу больше половины сил вторжения, что вчетверо превышало число прискакавших борейских всадников. Первым отрядом, подоспевшим к месту высадки туманников, командовал Дитр, старший сын Ива III, накануне посланный к наместнику Закатного края Иону "уменья воеводского набраться". Оценив чёткую, деловитую суету островитян по возведению временного лагеря, обилие кораблей в бухте и поднимаемые с судов на берег пушки, он догадался, что в этот раз Борее предстоит выдержать настоящую войну против регулярной армии, а не очередной набег морских разбойников. Поэтому Дитр удержал начальных людей продолжавших подходить отрядов от немедленной атаки и объявил, что как царский сын "берёт их под свою руку".

Сведя все собравшиеся борейские десятки в одно войско, он написал донесение и отослал гонца к Иону, а сам занялся разведкой и опросом уцелевших с крайних батарей. Уяснив себе, как островитянам удалось так ловко оголить значительный кусок побережья, он больше всего поразился рассказу о плывущих по воздуху огромных пузырях. В первый момент Дитр даже не поверил рассказчику, но все опрошенные в один голос твердили об округлых тряпичных мешках, окрашенных в розовый цвет лучами восходящего солнца. Указывали они и направление, в котором скрылись неведомые воздушники, так их окрестила солдатская молва. Причем, люди с разных батарей, говоря о полёте воздушников, показывали место, где те скрылись из вида, чуть иначе, чем другие свидетели. Дитр сначала решил, что тут дело в обычной невнимательности, а потом догадался прочертить линии так, как говорили наблюдатели. Зная расстояние между батареями, где находились тогда свидетели, можно было примерно определить место приземления летунов. Выходило не так уж далеко — в середине соседнего леса или на его дальней опушке.

Не мешкая ни минуты, Дитр послал на разведку пятёрку опытных следознатцев. Каково же было его удивление, когда ему привезли большую корзину, с горкой набитую сложенной тряпицей. Кое-кто из воинов уже потянулся было к шелку, норовя урвать себе кусок доброй ткани на портянки, но Дитр строго настрого запретил портить вражью поделку:

— К государю повезу, пусть с ней умные люди разбираются. — И велел обшарить лес, заглядывать в птичьи гнёзда, в звериные норы, но бережно собрать все воздушники до единого, не причинив им ни малейшего урона.

К вечеру в его лагерь стали подходить подкрепления. Обеспокоенный донесением Дитра о численности врага, Ион собирал все силы, до которых только смог дотянуться. Он вдвое сократил число обслуги на батарях, по-прежнему стерегущих побережье, прислал все мобильные отряды, но перевеса всё одно достичь не смог — уж больно много войск притащили островитяне.

А незваные гости тоже не сидели сложа руки. Они выбрали место, более удобное для подъёма с кораблей на скалы, и спешно строили там укреплённый лагерь, копая рвы и насыпая вал. На устроенные через равное расстояние вдоль гребня вала площадки солдаты втаскивали орудия, нагло утащенные с захваченных батарей, дополняя их привезёнными из-за моря пушками. Казалось, что подданные короля Грега решили обосноваться здесь надолго, дождаться пополнения и, нарастив силы, половодьем расползтись во все стороны по Закатному краю. Но островитяне поступили иначе. Под покровом ночи они снялись с места и стремительным броском ворвались в город Светлый, лежащий в двадцати верстах к востоку от места высадки.

Это был неожиданный и страшный удар — одно дело продуваемый всеми ветрами лагерь в поле, и совершенно другое город с его стенами, башнями, припасами, лежащими в глубоких подвалах. Там островитяне могли держаться долго, очень долго. Ион скрежетал зубами, но поделать ничего не мог. К тому времени, когда он лично прибыл в лагерь борейцев, островитяне уже вовсю хозяйничали в Светлом. Они собрали всех жителей города поголовно и угнали их в береговой лагерь, перетащили на городские стены почти всю артиллерию, оставив корабли практически безоружными, а самое главное, они перешерстили всю округу, заставляя деревенских жителей разбирать свои дома и свозить древесину в Светлый.

— Дровами на зиму запасаются. — буркнул Ион, когда ему доложили об очередном разбое островитян, и тут же велел нещадно уничтожать заморских "дровосеков". Обрадованный приказом наместника Дитр с отрядом всадников начал перехватывать и уничтожать команды островитян, разоряющих деревни и сёла, чего раньше ему не давали делать воеводы. Впрочем, их опасенья тоже можно было понять: чай, сын государя, а ну как пальчик порежет, с кого тогда спрос будет?

А Иону было наплевать на подобные сомнения. Он видел врага и думал лишь о том, как его ловчее бить. Переняв тактику ночных действий островитян, он с неполной сотней пластунов вырезал охрану их берегового лагеря, освободил жителей Солнечного, захватил и увёз стоящие там пушки, перед этим расстреляв весь запас пороха и ядер по скучковавшимся у берега кораблям. Три из них удалось потопить, а ещё на пяти зажечь пожары. Но на фоне захвата герговцами Солнечного, эти успехи выглядели довольно бледно.

Стремясь выслужиться, воеводы из местной знати самовольно погнали воинов на штурм стен города. Наобум, без разведки. На хорошо укрепившегося врага. Под пушки. С предсказуемым результатом. Вернувшись с побережья в лагерь и поразившись разросшемуся кладбищу, Ион весь день бушевал, а под вечер напился.

— У-у-у, злыдни! Вроде свои же, а хуже врага лютого, — пьяно жаловался он закату. — И тронуть их не моги, они же все родовитые, а через одного — высокородные. Тьфу ты, пропасть...

Стоящий неподалёку Дитр слышал эти откровения, слышал и запоминал. Он сам был свидетелем, как рядами падали люди, выкошенные пущенной в упор картечью, а воеводы гнали десятки и сотни на убой. Когда он попытался вмешаться, то получил недоумённый ответ:

— Это же простолюдины, чего их жалеть-то? Чай, бабы рожать не разучились, ещё голытьбы наплодят.

Будучи сам из высокородных, Дитр относился к простолюдинам равнодушно, как к одному из ресурсов державы, такому же как серебро в казне, лес, руда или пушнина. Но тратить любые ресурсы зря, не получая от тех трат пользы, считал неправильным. И зарубку себе в памяти сделал.

К исходу месяца начался сезон штормов, приходящийся на середину осени. Ветер словно взбесился, по три разу на дню меняя силу и направление. Единственное, что оставалось неизменным, это склонность ветра к усилению. Опасаясь, что вверенные ему корабли в один прекрасный день просто разобьёт о скалы, адмирал приказал возвращаться в метрополию. Эскадра, к тому времени пополнившаяся очередной сотней кораблей с десантом и предпринявшая четыре безуспешных попытки высадиться вновь, отправилась домой. С её уходом угомонились и засевшие в Солнечном герговцы. Сложилась патовая ситуация, когда борейцы были слишком сильны в поле, не давая островитянам шагу ступить за пределы укреплённых стен, но откровенно слабы, чтобы разгромить врага в захваченном городе. Боевые действия замерли, превратившись в непонятную отсидку противников в лагерях. Островитяне изредка постреливали из пушек по гарцующим разъездам борейцев, а те демонстрировали свою лихость, проскакивая порой под самыми стенами. Вот и вся война.

Как-то вечером Дитр зашел по какому-то пустяшному вопросу в шатёр Иона. Того он застал в ставшей уже привычной позе: низко склонившегося над столом с разложенным на нём планом Солнечного. Наместник вторую неделю ломал голову, пытаясь отыскать способ без особо крупных потерь довести воинов до стен под пушечным огнём. Но оборону у островитян организовывал очень знающий человек, разместивший орудия так, что по одной цели могли бить одновременно до шести стволов, изрыгающих по половине пуда картечи каждый. Это если не считать мелких пушек, которых тоже на стенах было в избытке. Переговорив с Ионом, Дитр не ушел, а остался в шатре, вместе с наместником уткнувшись в бумажный лист.

— Эх, надуть бы один из герговских пузырей, да отправить на нём ночью пару-тройку толковых воинов, чтоб они дозорных упокоили! И всё, подводи отряды тишком, дабы прочих злодеев не разбудить до времени. Или какой иной изворот измыслить, позаковыристее... Вон, Герг удумал же хитрость с воздушниками, а почему у нас до какой-нибудь каверзы додуматься не могут? Сотворили бы что-нибудь эдакое, так нет, ни одной светлой головы не найти. Ни среди простого люда, ни среди родовитых...

— Родовитые уже один раз удумали. — Раздраженно дёрнул щекой Ион. — Да ты и сам тот штурм видел, не забыл ещё, поди? А в обычной жизни простолюдину думать некогда, ему семью кормить надо. Да и те воздушники... Ты видел, сколь шелка на один ушло? Три деревни одеть можно. Откуда у простого человека такие деньжищи, дабы столько ткани накупить? Опять же, просто смышлёным быть мало, нужно знание. А обучение тому знанию не из дешевых, и простолюдину не по карману.

— А коли дать ему денег?

— Тогда уж и родовитость давай, хотя бы личную, а то он, бедолага, твои деньги даже подержать не успеет, как они у него из рук уплывут. Сам знаешь, сколь алчна наша знать. Для неё монета в руках смерда — оскорбление, не меньше. Что смотришь столь удивлённо? Думаешь, что я сам родовитость имею, а на высокие рода хулу возвожу, так? Хм... Так, да не так. Мои предки вплоть до отца простолюдинами были, это дед твой, Ив III моего батю обласкал, даровав ему за заслуги личную родовитость. Слыхал небось про Глеса-то? Ныне я хоть и во втором поколении благородство наследное имею, но всё одно для нашей знати выскочка простолюдная. И дай боги, чтоб хотя бы мои правнуки этого клейма низкородного лишились, про сынов и внуков я уж молчу. Ну а воздушники... Думал я о них, как не думать, даже наказал пленных об том поспрашивать.

— И что? — оживился Дитр.

— А ничего, молчат все, незнанием отговариваются. Мол, про мешки летающие даже меж собой болтать было не велено. Дескать, тайна то великая.

Раскрыть секрет воздушников борейцам помог корабельный врач, оказавшийся в плену вместе с обычными солдатами. Убедившись, что этот человек не брал оружия в руки, ему была предоставлена некоторая свобода, взамен посильной помощи при лазарете. Как-то вечером, после обхода выздоравливающих, он разговорился со своим новым начальником. На вопрос, какие болезни ему приходилось лечить во время плаваний, среди прочих недугов были упомянуты ожоги. Откуда на парусном корабле, где огонь синоним гибели, могли взяться ожоги? Немного помявшись, врач пояснил: от жаровен, которые нагревали воздух для летающих мешков.

Ион поручил Дитру взять свой десяток и поднять в небо трофейный воздушник. Он надеялся, что, увлёкшись новым занятием, тот позабудет о дерзких словах наместника про родовитое сословье. Вообще-то Дитр парень неплохой, но, помня чей он сын, Ион счел за лучшее поостеречься, досадуя на себя за длинный язык. Дойдут его слова до государя, и кто его знает, чем они аукнутся.

Пока Дитр с азартом принялся за новые игрушки, наместник в сотый раз решил проехаться вокруг Солнечного. Больше чтобы развеяться, нежели надеясь на какое либо озарение. Окружающую местность он знал уже наизусть, как и планировку захваченного города успел выучить до последнего сарая, так что какой-то надежды наткнуться на что-то новое у Иона не было. Объезжая город, он поднялся на вершину одной из двух возвышенностей, в долине между которыми располагался Солнечный, и увидел на скрытом от города склоне отряд Дитра, расправляющий на земле скомканный купол воздушника. Но сам царский сын среди воинов отсутствовал, появившись спустя томительный час, когда вконец растревоженный Ион уже был готов рассылать людей на поиски.

— Ион! — Вскричал царевич, спрыгивая с коня. — Нет, ты только послушай, что этот шельмец удумал!

Он поманил к себе молодого паренька, сопровождавшего Дитра в отлучке, приобнял того за плечи и подвёл к наместнику.

— Давай, рассказывай, не тушуйся! — велел он пареньку.

И тот рассказал свою задумку. Слушая парня и глядя на пустые изрытые поля вокруг серого пятна города, Ион уставился на речку, протекавшую через долину неподалёку от каменных стен. Он смотрел на неё так, словно впервые увидел. Лицо Иона светлело на глазах по мере того, как до наместника доходил смысл сказанного.

А спустя полчаса лагерь борейцев превратился в растревоженный муравейник. Сотни воинов, сменив мечи на лопаты, потянулись из лагеря в сторону моря. Три недели команды землекопов строили высокую дамбу, перекрывая речке путь из долины. Работали усердно, прерываясь лишь на еду и сон. Даже хлынувший на следующий день проливной дождь не прогнал людей под навесы. Заметив, что уровень воды на полях после дождя не падает, а только растёт, островитяне переполошились. А сообразив наконец, какую участь им готовят, в отчаянии попытались сделать вылазку и разрушить дамбу. Но размокшая земля основательно подтопленной к тому времени долины сделала их продвижение слишком медленным для стремительной атаки. Охранявшие дамбу борейцы издалека заметили месившего грязь врага и успели приготовиться к обороне. Теперь уже герговцы на себе испытали, каково это идти в атаку под картечными залпами. Немногие уцелевшие островитяне вернулись в город, для того чтобы сдаться, когда неумолимо поднимающаяся вода окончательно залила городские улицы и подвалы с хранившимся там запасом продовольствия. Сражение у Солнечного завершилось полным разгромом сил вторжения Туманных островов.