Впрочем, его всё устраивало. Яну было честным образом хорошо и правильно.
Посторонних становилось всё меньше. Наконец, вечно задвинутый в угол мужичонка остался с Яном тет-а-тет и мешать уже робел. Зато через ровное умиротворение потекла чужая и терпкая как пот паника. Но Ян работал. Когда в следующий раз гул над головой вывел из равновесия, пережидал, тупо разглядывая карандаш в руке. Простой грифельный, остро заточенный, дешевенький, ценой в два гроша, твердо-мягкий. Такие карандаши целыми ящиками притаскивали на базу, когда находили на складах. А один раз нашли толстые, твёрдые, выкрашенные в синий цвет, с надписью "СССР". Писать ими было неудобно, поскольку острые ребра карандашей больно впивались в пальцы, если задумаешься и начнешь такой вертеть и жать... Нынешний был слишком дешев, чтобы еще чем-то его еще дополнительно помечать. Зато за карандаш мысль зацепилась, перекинулась на план экса, на белые стены, какими никогда не бывали стены баз, обычно грубые дощатые. И стакан с неприятной, сладкой водой...
Шум над головой раздражал, понукал встряхнуться и срочно действовать по плану. "План-Б", запасные адреса, уничтожение документов, база засвечена в три слоя, уходить, повторите явки! Да, черт возьми, на зубок каждый свою знать должен! Среди ночи проснуться и сказать!...
Ян застонал сквозь зубы — свою-то явку и позабыл. Шум нарастал, вместе с ним сочащаяся от мужичка паника становилась гуще. Тот выцвел окончательно, тревожно косился уже не на Яна, а на дверь и больше не предпринимал попыток напоить всякой дрянью. Когда с потолка посыпалась белая пуда, громко бабахнуло, мужичок затравленно огляделся и сунулся было за дверь, да тут же захлопнул и заложил засовом. Замахал руками, сбрасывая с ладоней голубые искорки барьера. Только мужичок больше потел и истекал ужасом, чем на самом деле поднимал барьер, тогда за защитку взялся Ян, у него это прилично выходило. Но не в этот раз.
Грохот и рев за дверью сделались оглушительными, и тогда мужичок бросил свое бесполезное занятие, зарычал на дверь по-волчьи, выплюнул любимое яново ругательство и оскалился. Не на дверь. На Яна. И в руке у него невесть каким образом оказался ножик из тех, которыми удобно перерезать горло.
Сообразить Ян ничего не успел.
Дверь упала вовнутрь.
Мужичок тоже упал. Лицом в пол, между лопаток обнаружилась глубокая красная ямища. Тяжелая густая волна захлестнула белую лабораторию. Здоровенные мужики в бронежилетах и касках затерли в толпу, загомонили и затопали. Кто-то из них пребольно ткнул под ребра, а второй нанес расчетливый удар, по затылку, прекратив цепь странных и непонятных событий.
Глава 6.
Виктор догадывался, что война — дело скверное, но до сей поры счастливо избегал возможности убедиться в этом на собственном опыте. Теперь случай представился.
Паника. Информационный шок. Полная неспособность к выработке адекватной стратегии. Вот что такое эта ваша война, для которой в ближайших планах Виктора просто не было места.
На чрезвычайном собрании глав объединенных кланов вместо сильных и спокойных лидеров Виктор увидал брызжущих слюной напуганных баб и впавших в маразм старикашек. Через пятнадцать минут после начала заседания пан Руткевич понял, что Анаитис уже победила, только еще не успела сюда заявиться и перестрелять этих кретинов. Тогда пан Руткевич любезно выполнил за эту шалаву ее работу — достал свою элегантную "Беретту" и методично перебахал баранов в упор. Охрана традиционно осталась за дверями зала заседаний и поэтому никак помочь своим хозяевам не сумела. Сопротивление оказать попытался только пан Гурава, предсказатель. Значит, такой херовый предсказатель, раз вообще заявился на заседание.
Денису преставление, устроенное старшим братом, понравилось, он захлопал в ладоши и ввернул что-то про "ж*пу" и "крутое мочилово". А пан Виктор Руткевич вышел из конференц-зала Сейма главой Объединенных кланов Польши. И сейчас ему предстояло поставить на место одну зарвавшуюся девку, из-за которой Виктор потерял половину своей лейб-гвардии и не высыпался вот уже четвертый день.
Для начала пану потребовалась вся информация. Георг не успел слинять в свою солнечную Италию, как намеревался. Был отловлен почти на границе и деликатно сопровожден к главе несуществующего Сейма Виктору. По пути он обронил пару зубов, неудачно запнувшись, переломал руки и, страдая от болей, сделался сговорчив. Он охотно поделился с Виктором всей собранной информацией об Атенаис а-Эрре и ее таинственном гении.
Через два часа после наведения порядка в Сейме Виктор уже узнал всё необходимое и был настроен действовать быстро и решительно. Начал он, правда, с оригинального шага, а именно — отозвал самоотверженно отражающих атаки неприятеля боевиков с основных постов. Собрал всех, пересчитал, пришел к неутешительным выводам — с таким трудом набранное войско ополовинилось. Но унывать не стал.
Через два с половиной часа войска Виктора ворвались в резиденцию Анаитис. Самой хозяйки они дома не застали, зато она не успела или не сумела прихватить с собой эту свою ценность, гениального мальчишку. Правда, приставленный к парню охранник едва не порешил парня по принципу "Так не доставайся же ты никому", но ребята успели в последний момент. Объект требовался Виктору живым. Вику мало было раздавить Ассасинов раз и навсегда. Мечты о Великопольской Подземке еще с отроческих лет кружили голову.
Короче, парня отбили, резиденцию разгромили к чертям собачьим, потом хорошенько прижгли, и всех делов-то оказалось на полчаса. Может, потому она и не успела своё сокровище утащить, что была ошарашена внезапностью и наглостью происходящего.
Боевиков опять рассредоточили, снова возвратили на прежние позиции и сделали вид, что совершенно ничего не произошло. Военные действия к вечеру сделались вялыми, противник медлил — этакая окопная война, не хотите ли? Обстоятельство это устраивало Виктора, ибо давало ему возможность разобраться с добытой вещицей. По результатам, так сказать, первого освидетельствования пан пришел в бешенство и изумление.
Изумление — парень оказался светлым. То есть абсолютно и до мельчайших подробностей ауры, этакий теленок-ангелочек, только крылышек недостает. И этот вот придумал штуку, из-за которой в пять минут выморило всю Долину убогих?! Чудны дела Тьмы и Света.
Взбешен же пан сделался даже больше, чем удивлен. Светлого дуболомы из гвардии слишком крепко по головке приласкали, по всей видимости. Парень очухался, но тупой... Ох, тупой. Сидит и глазами хлопает. В стену пялится. Ничего не требует, не боится, не пытается сбежать, вопросов не задает, от "профилактических" оплеух не уворачивается... Сплошные "не"... В общем, ничего этот чудо-мальчишка не делает. Совсем. И, кажется, даже не думает.
И принялся пан ломать голову над странным приобретением, которому даже под ребра сапогом — хоть бы хны. И чудилось Вику в парнишке нечто дико знакомое, только что, сообразить пока не сумел. Более того, он даже понять не мог, с какого боку подступаться к этому идиоту! Ну ни чем парень не напоминал то полубезумное, одержимое только что совершенным убийством существо с м-кристалла. А напоминал...
Затишьем всяк пользовался в меру своего разумения. Лейб-дуболомы, Виктор слышал, в коридоре разложили картишки и где-то, подонки, раздобыли бормотухи. Идти устраивать разгон пан поленился. Тут же, под боком, братец собирает-разбирает свои пистолетики. Любимейшее его занятие наряду с компьютерными игрушками и бабами. Этих последних Дениска любит особенно, только чревато такое увлечение... Дебил, что с него возмёшь. Вечно каких-то болячек нацепляет, а потом мучайся с ним.
Виктор окинул оценивающе-подозрительным взглядом напряженно-сосредоточенную спину братца. Попробовал наугад:
— Денис, ты где шлялся, пока меня не было?
Плечи поникли. Засопел виновато. Ага, ясно всё.
— Ну?
— К панне Люпине ходил.
— А я тебе чего велел? — панна эта — первейшее развлечение Дениса Руткевича. Владелица публичного дома, дама, интересная во всех отношениях, но, к сожалению, совсем не следит за своими девочками, сплошь рассадники заразы. Одно хорошо — место спокойное, надежно охраняемое, и за Денисом там всегда приглядят.
— Дома сидеть, — печально и виновато вздохнул.
— И почему ты не сидел?
— Скучно. Ты же меня с собой не взял.
— Идиот. Придурок адов! О тебе же забочусь! Сейчас опасно, ты это понимаешь? А панну Люпину твою прибью к чертовой матери, если еще хоть раз к ней без разрешения сунешься. Со всеми ее девочками. Понял?
— Да.
Ни черта он не понял. При первой же возможности снова попрётся. Вот что с ним делать? В детстве не били, а теперь вымахал лоб здоровый. Сидит, виноватый весь и раскаивающийся, а через пять минут уже забыл и снова с пистолетами возится. Опять промелькнуло ощущение дежа вю. Промелькнуло, обросло подробностями и превратилось стойкую догадку.
* * *
Стоял серый туман. Вчера еще лил дождь, но было тепло, как это бывает в конце сентября. Сегодня резко похолодало, кое-где лужи даже подмерзли. И этот туман. Густой и жирный, как сметана, но пыльный, грязный, городской, пахнущий не свежестью и влагой, а только бензином и почему-то мылом. В его мятых клубах терялись очертания магазинчика напротив, громады супермаркетов превратились в бесформенных доисторических чудищ, остальное перемешалось в кашу и навалилось на спешащих людей тяжело, пугающе и безысходно. Туман принес в себе тоску и необъяснимое ощущение тревоги.
И жизнь в тумане сделалась интересной. На манер известного китайского проклятья. Например, скромная владелица магазина Присцилла Горецки оказалась вдруг в центре событий в состоянии самом подвешенном, совершенно без гарантий наступления даже завтрашнего дня, не говоря уж — светлого будущего.
Измордованная обысками, исполосканная морально на допросах, она совершенно утратила почву под ногами и самой себе казалась теперь маленькой и никчемной. Ничего не успевала, ни с чем не справлялась, а торговля стояла. В магазине словно стадо свиней прогулялось. Убытков от обыска — недельная выручка. И ладно бы отыскали чего, так нет же, из всех находок пара охранительных знаков на стенах подсобки, да полосатый агат, стандартный оберег.
Еще этот туман... угнетал.
— Пани Присцилла, а они... — приходила бледная расстроенная Юлия или заглядывал хмурый Эван, или Марика притаскивала опись, и все вместе жаловались на "них", трясли бумагами, демонстрировали осколки дорогущей реторты из "драконьего" стекла... "Они" превратились во врага, ответственного за все неприятности, включая туман, заразили самый воздух в лавке испугом и унынием. Присцилла никогда не любила господ из Верхнего, только официальных причин для своей нелюбви подобрать не могла. Теперь повод у нее появился.
А тихая Юля, как выяснилось, молча и смиренно страдала влюбленностью и тревогой за исчезнувшего Яна Раевича, у нее всё валилось из рук. К понесенным убыткам добавилась пара упаковок мензурок и напольная ваза. Каждую потерю она сопровождала тихим тоскливым стоном, словно бы подтверждением бесцельности и ненужности своего существования, извинялась срывающимся голоском. Обстановка в магазине сделалась окончательно тоскливая.
Прис закончила приведение в порядок своего рабочего кабинета, надавала распоряжений, утешила Юлю, пообещала работникам премии и могла бы уже идти домой, подальше от суеты и разора. Только, вот незадача, домой идти хотелось еще меньше, чем оставаться в лавке. Выходить в сырость и непредсказуемость, а потом дома вспоминать и нервничать, что Криста, наверно, мобилизуют, а Джею почти двадцать и в случае серьезного конфликта... Интересно, а... Рад? Нет, про Рада думать Прис себе запретила. Всё, нет его в жизни Присциллы. И не было никогда.
Но вообще с самого утра нехорошо как-то было, знобко, и подташнивало. Стресс, наверно. Отвратительно так все события друг на друга напластовались. Нужно бы забрать Лешку, попросить Агнессу с ним посидеть, а самой спать лечь, вот точно. Выпить чаю с пустырником и мятой, залезть под плед... Клетчатый, красно-черный, старый уже, но тёплый и совсем мягкий от старости. И даже, скорее всего, ни о чем не думать перед сном, а только провалиться в черноту.
За окном, в тумане, явственно что-то делалось. Какие-то тени то появлялись, то исчезали, сновали в тупике между бронтозавром "Пятерочка — всегда удачные покупки!" и "Осторожно, автоматический шлагбаум". Странная суета Присциллу озадачила, но каким-то дежурным, не достигающим уровня настоящих мыслей образом. Она поглядывала на тени, на часы, потикивающие немощно с бюро, предавалась тоске и унынию и еще одновременно подсчитывала убытки, оценивала их результат в форме не купленного на нынешний сезон того милого костюмчика из "Мадам де..." И всё механически, по инерции.
Прохожие залезли под зонты, стали походить на большие темные грибы, но было их немного для такого времени, для обеденного перерыва, когда офисные работники голодны и по-здоровому злы...
Юля опять что-то обронила, оно шмякнулось с деревянным стуком, глухо отдалось в кабинете. Прис выглянула, убедилась, что это всего лишь ящик с мусором, а когда возвратилась к окну, всех прохожих с улицы уже или ветром сдуло, или разъело в странном тумане. Рыжая облезлая кошка перебежала клумбу, брезгливо, но за стеклом беззвучно мявкнула и растворилась в подворотне. Присцилла опять без интереса понаблюдала за тремя... нет, четырьмя... или пятью? шестью?... впрочем, без разницы — тенями, потому что тот костюмчик, ясное дело, плакал...
Громыхнуло!
Так, что на миг даже туман расступился, давая дорогу этому невероятному грохоту, что заорали сигнализации машин, что стёкла затряслись в судорогах, что тени вздёрнулись марионетками и повалились без сил на землю!.. Присцилла взвизгнула, но сама своего визга не услышала, оглохла. И вообще больше пока ничего не услышала, вата забила уши...
Главное, Прис совершенно не поняла, что и откуда, и зачем происходит, и могла дальше только обессиленно наблюдать, немея где-то внутри.
А туман распался мечущимися клочьями, взорвался грохотом поменьше, всполохами синими и оранжевыми, как в фейерверке, но было это не красиво, а только страшно. Прис не знала, но уже плакала, а отойти от окна всё равно никак не могла догадаться. И клочья бесились, и сигнализации выли реанимационными автомобилями, и кошка в диком ужасе шарахнулась из подворотни на дорогу, но тут оранжевый всполох ее настиг, на месте облезлого создания обнаружилась черная требуха, а следующим из тумана выскочило нечто двуногое и безголовое, беспорядочно машущее руками, пробежало метров пятнадцать, до клумбы с требухой кошки, упало кулем... Прис догадалась, что человек, и, всё так же подсчитывая убыток, мягко, медленно и плавно осела на пол. Следом бесшумно побежали паутинкой трещин стекла и опали сверкающими осколками.
В кабинет ворвались туман и гарью пахнущий ветер.
* * *
/... Из в тот день с утра принесенного буклета-ликбеза по политической обстановке в Империи Ян почерпнул уйму полезных сведений и на время чтения даже засомневался, что он — это он, а не какой-нибудь Рупхерт-разбойник из сказки. Очень уж талантливо и зло неизвестный борзописец обличал лидера движения Сопротивления, в таких густых красках, что Ян сам вдруг захотел этому подлецу — себе, то есть — врезать в тупую дегенератскую морду. И для полноты образа народного врага Яну не хватало только черной колтунами бороды, одноглазости и кривого ятагана. Или что там полагается разбойнику — палаш, секира? Ну, что-то около, и, как только появятся — тут же и на костер, ибо терпеть это исчадие ада долго земля не сумеет. Сведения Яна рассмешили, особенно понравилась емкая характеристика — "опасный идеализм сторонников подпольного рая" — относительно какой-то там идеологии ребят из движения. Никакой идеологии на самом деле не было, и почему-то Ян подозревал, что Император это знает прекрасно, но "подпольный рай" привел в восторг.
