Зря спящий проснулся

— Вы это серьезно? — тихо спросил Андрей.

— Да. Иных версий у меня нет. Если даже он не Бог, то что-то рядом, что-то связанное с ним. Знаешь, я смотрел все материалы, которые накопились у нас за последнее время. Это просто невероятно. Он творит уму не постижимые вещи. А кто еще может подобным образом обращаться с миром, созданным Господом?

— Люди. Люди могут. И обращаются. Ядерные бомбы и все такое, знаете ли.

— Нет, не то. Он делает это силой мысли, силой своего разума.

— Он "делает" это без собственной воли, — сказал Андрей. — И происходящее от него не зависит, как не зависят от нас слезы во время потерь, радость и смех во время веселья, и так далее. Он заложник собственной уникальности, родившейся в нем неизвестно как.

— Заложник? Разве можно называть так этот дар.

— Еще как можно. Вы же слышали мой доклад о его жене, вы знаете, что у Максима было прошлое. Настоящее прошлое, как у нас с вами. Но у нас оно перерастет в будущее, а у него нет.

— Это плата. Иисус тоже страдал на Голгофе.

— Пфф. — Андрей отложил вилку с ложкой. — К чему вы мне все это рассказываете, Илья Юрьевич? Я понял смысл вашей теории, но я не могу с ней согласиться.

— К чему? — По лицу полковника словно прошла мелка дрожь. Он наконец-то повернулся к Андрею и тот увидел, как сузились его глаза до мелких щелочек, а красноватые крылья ноздрей воинственно раздулись. — К тому, что я защитил тебя, помнишь? Во время этого твоего доклада про всплывшую жену.

— Помню, спасибо вам.

— Пожалуйста. Но я защищал больше не тебя, дурня, который скрыл от ФСКО информацию.

— На один день!

— Хоть на час. Согласно договору, ты должен сообщать обо всех подвижках тут же, единовременно.

— Это была моя первая и последняя ошибка.

— Плевать, я не о ней. Я о том, что защищал Максима. Ты в курсе предложения Свистова, начальника охранки?

— Нет.

— Он написал письменное заявление с просьбой использовать жену Максима в качестве инструмента давления.

— В смысле, я не понимаю? — Андрей обескуражено постучал зубчиками вилки о тарелку. — Давления на Максима?

— Да. Они же... мы же хотим, чтобы он начал использовать свою силу осознанно, направленно. И Свистов уверен, что если напугать его как следует, то это даст результаты.

— Он просто беспросветная тупица.

— Я тоже так подумал, поэтому высказался против. Остальные, вроде, тоже.

— Остальные? А почему меня не уведомили?!

— Генерал сказал, что твое мнение и так ясно.

— Великолепно! — Андрей в сердцах стукнул по столу ладонью. — Чем дальше в лес, ты толще партизаны.

— Тем не менее, этот вопрос был улажен и все остается в прежних рамках. Но. Есть одно большое "но" и оно сидит прямо перед тобой.

— А как-нибудь понятнее?

— Понимаешь ли, — Илья Юрьевич наклонился над столом и Андрей автоматически сделал то же самое. — Я верю, что Максим — больше, чем человек. Наверное, не Бог, потому что это в голове не укладывается, но мне кажется, что он способен на гораздо более великие дела, чем лежать в своей комнате и бездействовать.

— Полностью согласен с вами.

— Помнишь, я сказал про дочь. Она любит смотреть мультики. Ей восемь лет. Зовут Жанночка. Жена настояла, я хотел другое имя, а теперь и представить не могу, что было бы иначе.

— Красивое имя, — одобрил Андрей.

— Спасибо. Так вот — Жанночка — она умирает от рака, — сказал полковник каменным голосом, ничуть не меняя интонации. — Вот уже год, как у нее рак крови.

— Господи.

— Вот и ты сейчас вспомнил Бога. А теперь представь, каково мне?

— Если я скажу, что понимаю вас, это было бы ложью, но прекрасно осознаю, что это такое, — сказал Андрей. — Я бывал в онкологических центрах, там просто ужасно, такая гнетущая атмосфера.

— Да, и я бы с радостью отказался от них, но сейчас все мои деньги, что я зарабатываю тут, идут на лечение дочки.

— Если вам вдруг понадобится занять...

— Не в этом дело, — оборвал Горданов. — Дело в Максиме. Я хочу, чтобы он вылечил Жанну.

— Чего? — от удивления Андрей скорчил гримасу, будто ему в лицо брызнули свежевыжатым соком лимона. — Вылечить вашу дочь от рака?

— Да, — твердо сказал полковник.

— Это же нереально, он ведь не врач и не знахарь какой-нибудь.

— Он лучше. И ты это прекрасно знаешь.

— Но как?! Как он сможет это сделать?!

— Я без понятия.

— И я, причем более чем уверен, что Максим тоже не в курсе вашего желания.

— Это не желание, это крик о помощи, понимаешь? — Горданов вырвал кусок хлебного мякиша и начал скатывать его между пальцев. — Мне больше не на кого надеяться. Врачи... они лишь оттягивают конец. А я не хочу, не хочу, чтобы он был. Я хочу другого финала.

— Боюсь, что не смогу ничем вам помочь, Илья Юрьевич.

— Сможешь. Я уже все продумал, есть план.

— Какую же я играю в нем роль, если не секрет?

— Существенную. Ты лучший друг Спящего и он тебя послушается, если я приведу дочь сюда. Ему нужно будет всего лишь попытаться. Попытка — это ведь так мало!

— Как у вас получиться провести ее на закрытую территорию? Через кордоны и охрану?

— Я все же занимаю тут не самое последнее место, — одно движение пальцев и серый хлебный шар превратился в плоский блин. — Через пятнадцать дней на посты и караулы заступают люди, находящиеся в моем подчинении и хорошо мне знакомые. В службе безопасности есть пять различных бригад, дежурящих по трое суток. Да, формально они работают на Свистова, но нет ничего крепче армейской дружбы и братства.

— Уверен, что это так. В теории.

— Тебе бы следовало испытать это на собственной шкуре, многое ты упустил в жизни, Андрюша.

— Спасибо уж. — У психолога едва не вырвалось едкое "Илюша", но он сдержался.

— Так ты согласен помочь моей дочери?

— Вы же знаете, что я помочь ей не смогу, но если вам полегчает, то всячески поспособствую. Вы гарантируете, что на меня не спустят всех собак, если это вскроется?

— Гарантирую. Никто об этом не узнает и даже на камеры не попадет, потому что они в это время будут случайно смотреть совсем в иные места.

— Тогда ладно.

— Ты поговоришь с ним?

— Да. Просто предупрежу. Едва ли он согласится и скажет, что с радостью вылечит вашу дочь.

— Мы все узнаем через пятнадцать дней, — сказал Горданов и улыбнулся. — Я знал, что ты не откажешь.

— Да, я такой — безотказный.

ДЕНЬ 82

Денек выдался просто прекрасным. Андрей был в хорошем расположении духа. Он шел по коридорам и напевал про себя песню "Кино". Ему нравилась эта музыка, потому что под любой жизненный ритм всегда находилась та или иная композиция, которая идеально на него ложилась. Не зря в армии маршируют под музыку, а в клубах под нее трахаются в туалетах — она всегда закладывает некий первоначальный толчок, бросающий человека на эскалатор внутренних волн. И ему нравится по ним идти, чувствуя себя если не в невесомости, то уж точно на упругом и огромном батуте.

Он привычно поздоровался со всеми, кого встретил на пути, и вошел в палату к Спящему.

— Привет!

— Привет. Какие у нас сегодня развлечения? Зонд в задницу или уютный электрический стул? — спросил Максим.

— Это не ко мне. Сегодня будет эмоциональный тест. — Андрей вывалил из плотного белого пакета на стол целую груду DVD-дисков. — Ты просил принести новые фильмы, и пришлось попотеть, прежде чем мы пришли к решению, какие тебе можно смотреть, а какие нельзя.

— То есть?

— Ну, гляди-ка, — психолог взял первый попавшийся под руку бокс и показал его Спящему. — Это легкая мелодрама. А это, например, комедия, обоссаться можно от смеха. Это — легкий боевик, драки, бег, драки. Я такие называю "бегун-беглец", потому что главный герой все время куда-то бежит, но не просто так, а убегает.

— А чего, кроме вышеперечисленного, мне нельзя смотреть?

— Фильмы, которые заденут тебя слишком глубоко. Фильмы, которые вызовут у тебя слишком бурную реакцию: драмы, триллеры и прочее дерьмо с интересным сюжетом. Никогда бы не подумал, что скажу так о любимых фильмах, но... Время вносит коррективы. И это еще не все. Ты будешь смотреть в день по одному кинофильму и, по окончанию, записывать, какие чувства он у тебя вызвал. Этакие мини-рецензии. А я их затем почитаю.

— Для чего это нужно? — Максим перебирал диски, внимательно их разглядывая.

— Для того, что в тебя, может, закралась... скажем по-простому, маленькая ошибка. Незаметный такой барьер, мешающий разблокировать память. Ведь что-то мешает это сделать? Так?

— Да.

— А с помощью гаммы чувств, которая есть в каждом из этих фильмов, а они все же неплохие, надо признать, я видел каждый из них, есть вероятность определить, на что ты не реагируешь. Что блокирует твой мозг. Например, ты можешь абсолютно равнодушно относиться к милым котикам, верно?

— Но я люблю кошек.

— Я просто пример привел. Я же, в параллель с тобой, тоже еще раз пересмотрю эти фильмы, и тогда абсолютно точно буду знать, на какие точки давить. Это как простукивание стены. Если где-то слышна пустота, значит, берем лом в руки и бьем по этому месту.

— Понятно. Не хочешь прогуляться? — Максим как-то странно улыбнулся. Слишком натянуто. — Понимаю, что я почти каждый день говорю тебе эту фразу...

— А я говорю "привет"...

— А я отвечаю "здорово", но все же — пойдем, погуляем. Я нашел волшебное местечко в нашем Шервудском лесу.

— Ну, пошли.

Они вышли на улицу. Чудесная погода, кажется, наращивала темпы, ликуя от осознания собственной восхитительности. Воздух был удивительно прозрачным, чуть прохладным, но таким живым и осязательным, что его хотелось погладить. Провести по нему руками. На нагретой бетонной полосе фундамента валялось несколько зеленых теннисных мячей — Андрей взял один из них.

Они дошли до деревьев, и немного углубились в лес.

Максим покружился, выискивая что-то, затем уверенно указал пальцем на восток и пошел туда, к большой сосне, с гладким толстым стволом и мощными ветвями.

— Залезай, — сказал Спящий.

— На дерево?!

— Да. Я покажу тебе кое-что.

— Когда ты в последний раз говорил "кое о чем", ты вспомнил падение на самолете. Если к тебе, вдруг, вернулась память, можешь рассказать мне об этом в более безопасном месте.

— Нет, — Максим мотнул головой, — залезай. Ничего страшного в этом нет.

— Ну, хорошо.

Андрей пожал плечами и подошел к сосне. От нее терпко пахло смолой, а у самого подножья, в рыхлой земле, присыпанные пожухлой хвоей, пряталось семейство каких-то белых грибов.

Первая ветвь-ступень находилось высоковато, поэтому психологу пришлось напрячься, чтобы подтянуться, закинуть на нее ногу и начать по истине великое восхождение.

Брюки тут же прилипли к светло-зеленой смоле, и Андрей досадно крякнул.

— Я вляпался, — сказал он. — По твоей прихоти, мне придется распрощаться со штанами, вряд ли это отстирается.

— Лезь выше, — просто сказал Максим и начал взбираться вслед за психологом.

Он не врал — мачтовая сосна на самом деле будто специально выросла именно такой, чтобы по ней можно было легко лазить вверх и вниз. Наконец, когда под ними было около десяти или пятнадцати метров свободного полета, Спящий приказал остановиться.

— Садись, — сказал он, похлопав рукой по широкому основанию ветви. Сам уселся на почти такую же, но с другой стороны, обняв ствол дерева, словно любимую женщину.

— И что мы здесь забыли? — спросил Андрей. Перед ним висело сразу несколько липких, сладковато пахнущих шишек.

— Ничего. Видишь город?

— Да. — С этого места Москва просматривалась просто прекрасно, тем более, в такую погоду. Были видны поблескивающие стены небоскребов, шпиль церкви, и витые развязки дорожных мостов.

— Недели две назад мне приснился сон, — начал говорить Спящий, смотря вперед. Андрей видел его хорошо очерченный профиль, правильный нос, серьезные глаза и чуть нахмуренный лоб. Остальное скрывал ствол дерева.

— Не про самолет?

— Нет. Мне снился я. В этом здании. ФСКО. Снилось, что ставят на мне какие-то опыты, что я кричу, прошу помочь, но все как будто глухонемые. Я вижу, что меня никто не держит, пытаюсь бежать, вырываюсь, мчусь по коридорам, выбегаю на улицу, и тут начинается сильный дождь. С ветром. Темень, хлещет, все скользко и мокро. А я бегу. Пока вдруг не проваливаюсь в люк. И, знаешь, такое ощущение во сне, когда куда-то падаешь. Ноги дергаются и просыпаешься внезапно.

— Да, в курсе, распространенный феномен. Мышцы расслабляются.

— Не знаю, что там про мышцы, но я проснулся и услышал гром. На улице шел дождь.

— И что с того? Лил дождь, тебе приснился дождь, все логично.

— В том-то и дело, — заметил Максим, — что когда я ложился спать, была идеальная, сухая погода. Но я тоже не придал этому значения. Только затем... я вспомнил, как предсказывал погоду.

— Что? Предсказывал?! — Андрей пожалел, что оставил диктофон в палате.

— Да, предсказание. Какие-то картинки мелькают перед глазами. Быстро, моментально, но с четкими, яркими и узнаваемыми следами. Похоже, как если приклеить скотч к руке, а затем дерануть его со всей силы. Быстро, но болезненно.

— Ну и?

— В следующую ночь я лег спать с мыслью о дожде. То есть, я хотел, чтобы мне приснился дождь. Я думал, думал о нем, вспоминал, каково это, как капли барабанят по подоконнику, как стучатся в стекло, как холодно в это время. В общем, создавал в голове образ. Я всей душой желал, чтобы этот проклятый дождь мне приснился. Но мне даже не нужно было ждать сна, — Максим грустно улыбнулся. — Когда я уже закрывал глаза, он начался сам.

— А до этого...

— Был "сухой" день. Я ждал, что утром ко мне прибегут врачи с расспросами, с тестами. Ждал, что ты будешь спрашивать, как я научился так делать. Но ничего не произошло. Все шло, как обычно, в том же режиме. Я даже удивился и поверил, что произошедшее было случайностью. С кем, мол, не бывает.

— Ты же попробовал сделать это еще раз?

Пауза.

— Естественно. В ту ночь я думал о ветре. Я поначалу даже решил, что стоит мне захотеть чего-то, как это случается, но, похоже, что это было ошибкой. Тогда я начал просто размышлять о ветре, опять вызывать его в своем воображении. И снова тишина. Я почти уверился, что сам себя накручиваю и нет во мне никакой способности самостоятельно регулировать стихию, как вдруг до меня дошло, что я забыл об одной важной особенности.

— Какой?

— Месте. Месте действия, — медленно произнес Спящий. — Во всех моих образах фигурировало здание ФСКО. Во сне и тот раз, когда я представлял дождь, то думал об окнах, о подоконниках, о стеклах ФСКО. Потому что я других-то и не знаю. И я решил попробовать направить мысли сюда. Через какое-то время замелькали картинки. Одна, вторая, третья. Они были какими-то пугающе реалистичными. Но, что еще больше напугало меня, так это завывание ветра, я услыхал его даже через закрытые пластиковые окна.

— Ты научился контролировать себя, — потрясенно сказал Андрей.

— Да. Выходит, что так.