Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз

А я... "Зверю Лютому" — лжа заборонена. Царицей небесной. Главное — самим собой.

Шукшин как-то сказал: "Если ты обманул человека — не думай, что он глуп. Просто он доверял тебе больше, чем ты этого заслуживаешь".

Я — не лгу. Потому что — "заслуживаю большего".

Глава 471

Количество всадников на поле перед моими ногами постепенно увеличивалось, их плотность возрастала. Несколько слитных групп, отблескивая наконечниками копий и пик, выделяясь хорошим вооружением и высокими конями, двигались сквозь более редкую толпу ближе к ручью. Вокруг них, как вокруг катящегося снежного кома, толпа уплотнялась, стягивалась, двигалась вслед или рядом с ними.

Луна из-за моей спины поднималась всё выше, подкрашивая снег, пока ещё белый — в лимонный оттенок. Хотя я бы назвал такой цвет — желтушным.

Снежная пыль, взбиваемая тысячами копыт, смешивалась с клубами пара, горячего воздуха, выдыхаемого конями и людьми, со струйками тумана от открытой морозу воды ручья. Колдовской свадебной фатой, просвечивающей, мерцающей в больном свете луны, накрывала неясно, непрерывно шевелящуюся в ней массу "шестиногих степных тараканов". Стягивающуюся, концентрирующуюся, надвигающуюся. Противоестественную, злобную, смертельную, опасную, неостановимую...

С засеки что-то завопили, из толпы конных у уреза воды ответили истошным высоким воплем.

* * *

Обычное начало битвы: обмен оскорблениями. До меня далековато — метров двести, двести пятьдесят. Слов не разбираю, но понятно, что матерятся. Что-то там про анатомию противника. Слова-слова...

Поставить бы там, на засеке между сучьями, хоть какой 6П50. Который "Корд". И не надо извращать язык никакой нелитературной физиологией... и зоотехникой, как я слышу. Даже старенького ДШК вполне хватило бы...

Мда, как сильно производство многозарядного и автоматического сократило филологическое богатство наших народов!

* * *

Тут в середине засеки, наверху, запалили факела. И подняли дерево. Вертикальный ствол без сучьев, на котором, привязана за руки над головой, висит женщина. С распущенными волосами, закрывающими лицо, в короткой рубашоночке.

По высокому берегу ручья прошёл вой радостных воплей, по низкому — смутный гул негромких ошарашенных возгласов.

Вечкенза выскочил на небольшую площадку возле бревна с женщиной, и начал, непотребно кривляясь всем телом и дико вопя, размахивать руками. Бесноваться. Изображать неприличные жесты.

Среднего пальца здесь не показывают. А смысл колечка из сведённых большого и указательного пальцев ближе к арабскому — "анус", а не к американскому — "ок".

Потом инязор ухватил женщину за волосы, дёрнул, заставил поднять лицо.

Для всеобщего опознания.

Во избежание сомнений.

Она была вполне в сознании, дёргала головой, пыталась освободится.

"Она" — княгиня. Княгиня Ольга. Не — равноапостольная, не — святая. Бывшая. Бывшая — Черниговская, бывшая — половецкая. Теперь вот... вообще бывшая.

Инязор отскочил в сторону, схватил факел на длинной ручке и стал тыкать в неё. В ноги, в бёдра, в бока, в живот. Женщина, привязанная довольно свободно, пыталась отклонится от огня, извивалась, отбивалась ногами. Сорочка на ней, пряди мечущихся волос вспыхивали... и гасли от комьев снега, кидаемых прислужниками.

Танец.

Танец у шеста.

Танец с раздеванием.

Стриптиз.

Все нормальные люди начинают свои битвы нормально — с взаимных оскорблений, с поединков богатырей. У нас — сольный порно-балет для затравки.

А что ж вы хотели? — На десятки вёрст вокруг "Зверя Лютого" нормальность — не нормальна.

Вечкенза всё более входил в раж, он ухватил остатки рубашки на женщине и разорвал. Белое тело было хорошо видно в пламени нескольких факелов, движение болтающихся больших грудей вызвало всеобщий "ах" по обе стороны ручья.

Инязор снова что-то возопил и стал пристраиваться к женщине сзади, периодически высовываясь к кипчакам из её подмышки, лапая за всё что не попадя и громко делясь впечатлениями. Вдруг женщина взвыла от боли, прогибаясь, до предела натянув верёвку, пытаясь отодвинуться, топоча широко расставляемыми ногами.

С другого берега ручья ей ответил рёв Башкорда.

Так ревёт лось во время гона. Я услышал интонацию даже у себя на обрывчике.

"Месть — блюдо, которое подаётся холодным" — мудрость, которые многие знают. Но следовать ей не хотят.

Башкорду, даже если бы он и захотел, было бы сложно увести орду. Это была орда мстителей. Чудом выжившие из уничтоженных кошей. Примкнувшие и проникшиеся ненавистью. Воспитанные в ненависти, выросшие в презрении к "землеедам", в жажде отмщения. За всё, за недавние голодные зимы, за те ещё, давние, Киевские дела. За нынешние, оскорбительно-жестокие, убийства соплеменников во время отступления Вечкензы.

"Мы вас догнали. Смерть будет лютой".

Вижу. Вы — догнали. А "смерть лютую" — мы вам сделаем.

Тысячи молодых парней, чьи души "пылают праведным гневом". Жаждой уничтожения, истребления... Доводы рассудка здесь неуместны.

"Вот — враг. Мы умоем мир его кровью!".

Горящая, взвинченная, молодёжная толпа мечтала вонзить в обидчиков копья, сабли, клыки...

Степной хан ведёт свою орду. Пока орда идёт за ним. Если хан не исполняет волю своего народа — он перестаёт быть ханом. Народ хотел мести, народ хотел крови. Башкорд не смог бы развернуть их, даже если бы и хотел.

Теперь, после "порно-балета", он и захотеть такого не мог. Правитель и народ слились в единении душ. В общем стремлении: "Месть! Смерть!". Последние слабые ростки разума были сметены в мозгах этого сонмища "серых степных хищников" видом белой, голой, орущей, пляшущей у столба, женщины.

Летописи отмечают, что половцы часто осаждали города. Но редко их штурмовали. Нам здесь не нужна половецкая осада. Только штурм. Стремительный, мощный.

Самоубийственный.

Стриптиз княгини-ханум — удался. Вызвал всеобщий ажиотаж и принёс грандиозный успех. Хотя и несколько непривычным, для 21 в., образом.

В следующий момент тёмная масса всадника с конём метнулась через ручей. Конь грохнулся грудью в ледяной склон и упал в воду. Вслед за ханом бросились в атаку нукеры — те несколько небольших, хорошо вооружённых групп воинов на добрых конях. За время этого представления они выдвинулись в первую линию к берегу ручья, собрались ближе к центру.

Вообще, вся, изначально довольно рыхлая, многотысячная конная толпа, привлечённая редкостным, увлекательно подсвеченным зрелищем на гребне засеки, стянулась вперёд, уплотнилась, стало сплошной, монолитной. Единой.

Огромный, много— человеко— и конско— головый зверь. Утративший человечность и обретший толпность, стадность. Соединённость не только "колено к колену", "плечо к плечу", но и "душа к душе".

Множество короткозамкнутых генераторов. Генераторов ненависти. Когда крик ярости влетает в близкие уши и немедленно возвращается ещё большим воплем, оскал на лице — ещё большей гримасой озверения соседа, злоба — ещё большим бешенством.

"Все — как один". "Мы — одно целое!".

И это — радует. "Одно". Целое. Мясо. Без головы.

В один момент, с секундной задержкой после того, как хан бросил своего коня через ручей, орда разом закричала всем множеством своих, человеческих и конских глоток, затопала тысячами своих копыт и кинулась вперёд.

"Два дня мы были в перестрелке.

Что толку в этакой безделке?

Мы ждали третий день"

Дождались.

Время — пришло.

Время массового боя, время всеобщего безумия, время смерти.

Волна кипчаков перехлестнула ручей, ледяное крошево полетело во все стороны, вода фонтанами плеснула на берега и, запруженная тысячами конских крупов, начала подниматься. Дальше был ледяной склон и засека, тоже промёрзшая, скованная хрустящим, обламывающимся, режущим кожу льдом.

Атака остановилась, но Вечкенза, приплясывающий на площадке около стоящего вертикального бревна с голой, контрастно белой, среди тёмных стволов деревьев и мордовских воинов, женщиной, выдвинувшийся на передний край, почти нависающий над остриём кипчакской атаки, над ханом и его нукерами, вдруг ухватил женщину за сосок, поднял повыше, чтобы хану было лучше видно и... полоснул ножом. Отхватив нижнюю треть.

Там сразу потекла кровь, густо заливая почти чёрным её снежно-белое тело, но инязор не обращал на это внимания. Он наклонился к хану и стал приплясывать, трясти перед ним куском окровавленного мяса в руке, подобно тому, как дразнят цепного пса.

Вот оно рядом, метров шесть, почти лицо в лицо, чуть дальше вытянутой руки...

Башкорд снова заревел. И полез вверх, втыкая нож в ледяной склон и подтягиваясь на нём. Дробя и выковыривая куски льда.

"Посмеет ли кто-нибудь не последовать за мной?" — про Тамерлана я уже...

Нукеры последовали за своим господином, орда — за нукерами. Вся огромная сила "желтого народа", собравшаяся здесь, столпившаяся в плотную, чуть шевелящуюся, неразделимую массу в 8-10 рядов коней и людей на узком пространстве "перемычки песочных часов", густой волной, подобно муравьям на падаль, только — вереща значительно сильнее, полезла вверх, на склон, на засеку.

В орде Башкорда было слишком мало взрослых, опытных воинов. И слишком много... летописи используют термин — "молодшие".

Бой оказался "мероприятием для детей и юношества". Понятно, что мальчишка 12-13 лет не может натянуть лук погибшего семь лет назад под Киевом отца — сил не хватает. И он лезет в первую линию. Эти пацаны не знают страха, не имеют опыта. Зато они очень подвержены общим, стадным инстинктам.

"Как все — так и мы".

Все полезли — и мы полезли. Кто не лезет — тот москаль. В смысле: трус.

"На миру — и смерть красна" — русская народная...

То, что для сохранения себя, самости, иначести, просто — разума, в толпе — нужна храбрость, сила духа... Это уже мудрость. До неё не все доживают.

Штатная тактика степняков — прикрыть атакующих стрелками, парализовать обороняющихся градом стрел — не была организована: командующий лез на ледяную стену, и не организовывалась сама — у стрелков не было опыта, навыка — чуть отойти, бить из-за спин атакующих копейщиков и мечников. Они лезли все вместе. Кашей.

Кипчаки — не регулярная армия — строя не держат. Но и мордва — тоже толпа племенного ополчения. Две вопящих от страха и ненависти людских массы столкнулись на этом склоне. От уреза воды до верха засеки — метров 6-7. Всё в лицо. Плюнуть можно. Превосходство степных луков на такой дистанции — несущественно. Рубить вниз топором — не менее эффективно, чем саблей. Копьями хорошо тыкать и вверх и вниз.

Военное превосходство степняков в этих условиях — отсутствовало. Кипчаки лезли вверх, застревая между сучьями, тыкая вверх, в высовывающиеся из-за края засеки лица защитников, пиками, копьями, саблями. А мордва лупила вниз топорами, сбивала степняков копьями, метала в поднятые вверх лица атакующих дротики... Свалившиеся с откоса падали на бережок, в ледяную воду, под ноги непрерывно толкущихся коней... "Завязшие" в ручье конные стрелки с десятка метров били в высовывавшихся мордвинцев, а те лупили своими слабенькими, но действенными на такой дистанции, лесными луками, в сплошную массу степняков внизу.

Башкорд рычал и лез. Его телохранители закрывали хана собой, принимали на себя предназначавшиеся ему удары. Их осталось совсем мало, когда хан добрался до столба со своей женой. В последний момент Самород сумел сдёрнуть Вечкензу с площадки — тот вопил и рвался вступить с ханом в поединок. Башкорд обрубил верёвку, которой была за кисти рук привязана женщина, она рухнула ему на грудь. И они оба упали.

Уже после боя я понял, что Башкорду подрубили ногу снизу, из перекрестья сваленных стволов засеки. Он упал на жену и накрыл её своим телом. Трое остававшихся с ним нукеров пытались вытащить супругов, и были зарублены. Потом мордва в восторге и ярости колола и рубила лежащего хана в спину. Потом его стащили с жены и рубили, кололи обоих. На телах — ни кусочка целого места. Два полностью окровавленных, истыканных, порубленных куска мяса. Две сильно отбитые отбивные.

"Они жили долго и счастливо. И умерли в один день" — обычной рефрен-окончание. Счастливой сказки. Это — про них.

Они жили вместе долго — семь лет. Это обычная продолжительность супружества даже и в позднем средневековье. "Быть верным до гробовой доски" в брачной клятве — вот на такой срок. Потом к одному из брачующихся часто приходит "гробовая доска".

Как мне рассказывали — они жили счастливо. Княгиня не только "самоволкой" сбежала к Башкорду в Степь, но и оставалась там. Хотя возможности вернуться у неё были. Хан выслушивал её советы, что отражено в летописи его несчастливым походом под Киев, совершенным по просьбе жены. Которую просил об этом походе её сын.

Здесь, видя её, унижаемую и мучимую злобными врагами, он кинулся к ней на помощь. Освободить! Даже ценой своей жизни.

Цену — заплатил. Освободил. От всего.

Они умерли в один день, в один час, в объятьях друг друга. Счастливая сказка со счастливым концом.

Мир их праху.

В тот момент у меня было более интересное занятие: мы вступали в бой.

Едва Башкорд взобрался к своей супруге, как вся масса кипчаков в восторге завопила. Интенсивнее зашевелилась, активнее полезла на засеку. "Ура! Мы побеждаем!".

Я глянул вдоль нашего обрыва. Там, среди красных стволов заснеженного леса, почти у края площадки, но невидимо снизу, с поля, стоял Любим. И жалобно посматривал — то на меня, то на побоище внизу перед нами.

И я кивнул ему.

* * *

Идея "засадного полка" — такая древняя! Но каждый раз — как новая. Для тех, кому "засаживают".

Про то, что засадный полк должен быть обязательно конным — у Исаака, сами знаете которого, не сказано. Закона — нет. А про пулемётные и артиллерийские засады — я слышал.

* * *

На Земляничном ручье был Любим. И была наша первая турма: три с половиной десятка мальчишек-лучников. Стрельцы. Мощные блочные луки, тяжёлый колчан на 30 стрел. У каждого. Тысяча. У всех.

Они выдвинулись цепью на край обрыва и, по негромкой команде Любима "врозь!", неторопливо начали метать стрелы. В спины степнякам правого крыла орды, в сплошную стенку людей и коней, копошившихся перед засекой в ручье.

Мои люди стояли в тени. В тени леса от света поднявшейся луны. Дистанция была приличная — до трёхсот шагов. Но стрелки сверху попадали хорошо. "Возвышение с понижением" — проходили. Они не доставали до центра линии боя, но им и задача так не ставилась.

Традиционно степняки не закрывают спины доспехами. Это считается трусостью. Да и не было у очень многих здесь броней. Более опытные воины, лучше вооружённые — лезли вперёд. Сзади оставалась неопытные, неудачливые. Бездоспешые. И много — молодых. Первогодки. Был бы опыт — сразу бы поняли, что их бьют в спину, но... Надо знать — куда смотреть, что ты можешь увидеть.

Это — опыт. Как вспомню своё столкновение с половцами под Черниговом... ох и глуп же я был! Бегущий полон за кипчакскую пехоту принял! Стыдобища!