Петр 2 Альтернативный

Удивило сообщение об очередном предчувствии Петра Алексеевича, которое сделала жена Дарья пришедшая с сестрой Варварой Арсеньевой.

— И как это мальчик эдакое стыдное дело углядел? — удивлялась Дарья. — Я Маше как рассказала об этом деле, так девица красная как свекла стала, а Петр Алексеевич совсем малый, не должен таких вещей замечать.

— Машка дура — потому и краснеет. А царь уже скоро муж будет, жениться пора. — возражала Варвара.

— Не по закону будет жениться дитем до пятнадцати лет.

— Царь и есть закон. — вмешался в спор Меншиков. — Нам нельзя тянуть со свадьбой. Покуда Мария царицей не станет — опасно нам. Помру я и кто о вас позаботится?

— Да что ты говоришь такое, Сашенька? Не первый раз слёг — поднимешься ещё!

— Слабый я, Даша. Мочи нет — всю ночь Бога молил боль унять, да чувствую смерть рядом уже.

Женщины принялись причитать, а Меншиков задумался о загадочных предчувствиях молодого царя. Если первый раз он воспринял известие о грядущей смерти бискупа любекского от оспы как причуду, то сейчас всё усложнилось. Будь Петр Алексеевич попроще родом — уже бы вокруг него толпились бы люди богобоязненные да откровения ждали. Но он царь и эдакая странность его может навредить делам государственным, да и самому ему. Сочтут дураком и до смуты дойдёт. А то и правда, царь умом повредился! Если так — нужно ускорить супружество его. Будет Машка править как Елизавета испанская при живом, но сумасшедшем муже! Стал припоминать какие странности у Петра Алексеевича ещё наблюдал, да супругу с свояченицей попросил припомнить. Женщины озадачились:

— Ведёт себя не по-детски. — припомнила Варвара.

— Слова непонятные говорит иногда. — добавила Дарья.

— Руками по утрам дрыгает, да ещё и с железками непонятными!

— И смотрит иногда так странно, будто думает о чём-то!

— Всё это ерунда. Обычные странности, на сумасшествие не похожие!

— Ещё говорят тишком, что дух в царя вселился. Будто и не он уже, а кто другой вместо него! — шёпотом поведала Варвара.

— Ты это брось, Варвара! Крамола то! А кто говорит о том — тоже скажи, чтобы не болтали зря!

В общем, не понятно всё пока. Не похож Петр Алексеевич ни на юродивого, ни на сумасшедшего. А то, что странности есть у него, так он и сам то понимает. Нужно будет всё же расспросить его поподробнее об этих предчувствиях — как приходят, да какие ещё есть. Может и польза с того будет. Да только не дожить Меншикову до этого. Смерть на пороге, а всё загадками приходится мучиться!

Петербург это не огромная Москва, где дома и люди теснятся в центре города и только на окраинах начинаются сады и парки. В новой столице места пока много и рядом с особняками знати (кроме тех, что теснятся на набережной или на Немецкой улице) разбиты немаленькие парки и сады. Рядом с домом камергера князя Алексея Григорьевича Долгорукова расположен парк во французском стиле, лужайки и аллеи. На самой большой лужайке прямо перед домом в лапту играл мальчик-император со своими придворными и с детьми Алексея Григорьевича — старшими сыновьями Иваном, Николаем и старшими дочерями Екатериной и Еленой. Трое младших в игру не попали и стояли в сторонке зрителями. Разгоряченные игрой дети и взрослые кричали, бегали, веселились вовсю и сильнее всех сам одиннадцатилетний император. Хозяин дома стоял на балконе рядом с двоюродным братом, Василием Лукичем Долгоруким и, улыбаясь, наблюдал за суетой внизу.

— Счастливый ты человек, Алексей! У тебя есть главное — твои дети, а мне вот не удалось ни жены найти, ни детей завести.

— Ты многое потерял, Вася. Все мотаешься по заграницам, а о семье забыл. Василий Лукич кивнул.

— Не судьба, да и ладно! Когда станет совсем одиноко — приеду к вам. Посмотрю на твою большую семью и душой отдохну. А кто вон тот отрок, не признаю что-то?

— Камер-паж великой княжны Натальи Федя Вадковский, сын Ивана Юрьевича. Толковый юноша, готовится к поступлению в гвардию в семеновский полк.

Василий Долгоруков цепко ухватил лицо юноши и хорошенько его запомнил. Случайных людей на лужайке не было и пятнадцатилетний подросток сейчас мог очень быстро стать влиятельным вельможей. Достаточно подружиться вон с тем одиннадцатилетним мальчиком с битой.

— Петр Алексеевич здесь как дома.

Алексей согласно кивнул.

— Он мне как сын. Стараюсь создать сироте семейный уют. И Прасковья с детьми в этом мне помогает.

— Это хорошо и правильно Лёша, но Петр Алексеевич ещё и император также. А значит, не только твоя семья радушно принимает мальчика. Те же Меншиковы или Остерманы, да мало ли семейных гнёзд в Петербурге?

— С Меншиковыми царь не в ладах. Невесты своей сторонится, Сашку младшего колотит. Да и с младшими детьми светлейшего не дружит.

— Колотит, говоришь? Так тому ж тринадцать лет! Как же он умудряется?

— Да был случай. Может мальчонка и не покалечит, так ведь и ответить царю нельзя! Хотя обычно Петр Алексеевич сдерживает чувства, но в тот раз Меншиков младший обидел его сестру чем-то. Хорошо дубинки у царя под рукой не было, а то ведь и покалечить мог. Весь в деда пошел государь! Помнишь дубинку Петра Великого, которой он лучших друзей потчевал?

— Та дубинка за честь считалась. Мне вот не довелось попробовать царского воспитания, а многие гордятся до сих пор!

— Ну, даст бог, новый государь тебя одарит — вон смотри, как битой машет!

Собеседники посмеялись, потом Василий продолжил интересующую его тему. Недавно вернувшийся из Швеции, где не вполне удачно боролся с английской партией при дворе, он интересовался переменами в Петербурге.

— Меншиковых он, значит, не любит. А что Остерманы, Голицыны?

— У Остермана детки совсем малые. О чём с ними будет Пётр Алексеевич говорить? У Дмитрия Голицына сыновья наоборот взрослые, хотя и опасны и умны. Однако большой семьи там уже нет. Михаил Голицын старший богат детьми, но слава Богу все они сейчас с ним в Киеве. Была у Петра Алексеевича нежна дружба с цесаревнами. С ними он вырос, но сейчас обе они уже замужем и их время уходит. Так и получается, что только у нас император и чувствует себя легко и свободно. По крайней мере, я на это надеюсь.

Василий Лукич покивал.

— А ведь Меншиков тоже надеется, что царь среди его детей будет как дома. Пока они не дружат, но вдруг Светлейший решит, что виной тому вы, Алексей? Ивана то по весне он уже изгонял из Петербурга под предлогом, что он препятствовал помолвке царя с Марией Меншиковой? Не боишься, что поправится сейчас генералиссимус и вспомнит про указ, который императрица подписала с его подачи? А то и похуже что придумает?

Алексей Долгоруков нахмурился. Угроза ему и всем его домочадцам была нешуточная.

— Он может! Будь я проклят, но Данилыч сейчас врагов повсюду ищет. Как бы беды не случилось! Что же делать то? Пойти навестить его да успокоить?

— Не помешает навестить больного, Леша. Угодное то Богу дело, только достаточно ли того будет? А ну как Меншкиов потребует перестать привечать Петра Алексеевича? Хорошо ли это? Готов ли ты к этому?

— Нет, Василий. Судьба позволила стать мне царским опекуном и воспитателем. Отказываться добровольно от шанса возвысить наш род? Нет, в этом доме Петю всегда будут ждать и всегда будут ему рады. Однако за семью мне боязно. Защита нам нужна от неприязни Меншикова.

— Такую защиту может дать только сам Петр Алексеевич.

— Так нет у него власти такой по малолетству. Всё в Верховном Тайном Совете решается, а за советников Меншиков всё сам решает!

— Значит, пора императору его законную власть вернуть. И пусть советниками тогда не Меншиков вертит как хочет, а сам царь!

— Не просто сие будет организовать. За Меншиковым сила немалая и просто так от власти он не откажется. Нужны будут нам союзники против него.

— Найдем союзников. Врагов у князя много. Поговорю я с нужными людьми, кто может нам помочь.

— Поговори, Вася. Ты в этих делах дока. И первым делом поговори осторожно с Остерманом. Без него Меншикова не получится свалить. А поддержит нас — сможем дело сделать.

— Полагаешь, Андрей Иванович забудет своего благодетеля?

— Не знаю, Вася. Но присягу он давал не Меншикову, а царю. Тут надо так речь повернуть, что Петр Алексеевич сам желает избавиться от опеки Светлейшего князя.

Странные дела творятся с моим характером. Поначалу объединение двух душ, спокойного и вдумчивого Игоря Семенова с порывистым и гордым Петром Романовым породило хорошее сочетание деятельного и расчетливого человека. Может быть, это была мобилизация душевных сил в момент обретения власти, может причуды моей шизофрении, но противоречий внутри себя я не чувствовал. Работал на износ два месяца и вот, наконец, начал уставать. Сорвался в откровенность с Аней и теперь уже не уверен, правильно ли поступил. Стал чаще засиживаться допоздна в компании офицеров или подолгу играл в игры (лапта, теннис) со своими придворными. Вроде бы это нормально, но понимание как мало ещё сделано мною чтобы изменить этот мир к лучшему иногда накатывало острой тоской. Иногда неуместно проявлялась романовская вспыльчивость. Даже как-то в сердцах засветил в глаз разозлившего меня младшего Александра Меншикова. Двухмесячные силовые тренировки помогли мне это сделать весьма качественно и болезненно. Но потом стало стыдно. Дрожащий и всхлипывающий подросток, на голову выше меня ростом, выглядел жалко и противно. И я напротив, взъерошенный, бледный от ярости и сжимающий кулаки. Позже Сашка гордо ходил с большим бланшем под глазом. Гордился честью государевой! Такие вот простые нравы! А я задумался, что среди опасностей, которые мне грозят — усиление раздвоения личности не из последних. Надеюсь всё же терять над собой контроль стану редко.

Наконец-то познакомился с Андреем Константиновичем Нартовым, вызванным мною ещё в мае из Москвы с монетного двора, где он работал после смерти Петра Великого. Талантливый механик, изобретатель первого в мире копировального токарно-винторезного станка с механизированным продольным суппортом отличался неуживчивым характером и я опасался использовать его как организатора. Впрочем, начали мы с ним с того, что я стал посещать дедовскую дворцовую 'токарню', где Нартов стал обучать меня тонкостям токарного ремесла. Станок работал от ручного привода и с трудом позволял обрабатывать металлические детали, но я с самого начала поставил себе цель научиться изготавливать болты и гайки, обязательно стандартных диаметров и шага резьбы. Дело это оказалось непростым. Пришлось сразу заняться изготовлением и тонкой калибровкой штангенциркуля. Слава богу, самый хитрый элемент штангенциркуля, нониус, для измерения долей миллиметра был изобретён лет восемьдесят назад французом Вернье (нониус поэтому называют также верньером). Разобравшись с тем, что я хочу получить, Нартов взялся за изготовление сам, а то мои руки были малопригодны пока для такой тонкой работы.

Встал вопрос, на какую систему мер опираться, чтобы иметь возможность перевести её в международную для облегчения экспортных поставок. Подумав, решил не спешить с организацией десятичной метрической системы измерений. Англосаксы с американцами и в XXI веке пользовались своими футами и дюймами. По счастью дюйм и фут стали уже признанными единицами длины и в России и я решил отталкиваться от дюйма, разбитого на десять линий и сто точек. Определившись с тем, какую шкалу измерений использовать, Нартов взялся за решение достаточно понятной ему задачи. Правда, я намекнул ему, что после опытного экземпляра придётся озадачиться массовым производством измерительного инструмента и не только сложных штангенциркулей, но и обычных линеек и рулеток. Пусть думает сразу насчёт механизации такой работы.

Достаточно скоро я смог изготовить свой первый металлический болт. Копировальный станок позволял это сделать достаточно легко. Труднее оказалось изготовить гайку с внутренней резьбой. Для этого пришлось изобрести и изготовить особый метчик — болт с конической формой на конце и тремя продольными канавками для создания режущих кромок на каждом обороте резьбы (ну и стружку удалять). С этим инструментом мы возились долго, сделали много брака и только через месяц начало что-то получаться, то есть резьба и болтов и гаек стала стандартной. Помогало то, что модель могла быть значительно больше изготавливаемого изделия, а копировальный станок позволял все размеры пропорционально уменьшать. К окончанию этой работы я уже объяснил Нартову какую большую задачу хочу ему поручить — организовать массовое производство крепежных изделий стандартных взаимозаменяемых размеров. Беспокоила мысль, куда применить такое количество дорогостоящих металлических деталей, но после знакомства Нартова с Беэрами, возившимися с изобретением паровой машины сфера будущего применения крепежа определилась. А попутно возможно найдутся и другие рынки сбыта болтов и гаек. Например, в кораблестроении или строительстве. Или у Батищева, который уже начал варку целлюлозы в закрытых металлических котлах. Ну и для самих токарных станков разумеется.

Попутно Нартов продолжил совершенствовать свой токарный станок и с моей подачи пристроил на него поперечный суппорт, приблизившись к созданию универсального токарного станка. Копию своих станков он отправил в Сестрорецк, Академическую инструментальную мастерскую, в Адмиралтейство и к Батищеву в Охту. Позже к этому промышленному пулу добавился Петрозаводский металлургический завод и несколько частных мастерских Петербурга. Изготовлением станков начали заниматься привлечённые мастера, так как я старался привлекать больше людей к производственной деятельности, а Нартов мне требовался для новых проектов и составления инструкций по изготовлению и применению станков. Так как нет предела совершенству, Нартов свой станок постоянно улучшал, а потом приходилось добавлять свои модернизации в остальные станки тоже. За этим я следил, так как понимал, насколько важна хорошая сервисная служба в продвижении нового оборудования. А чтобы облегчить работу мастеров — совместно с моим главным механиком писали эти самые инструкции. Бумаги не жалели, как и труда переписчиков и рисовальщиков. Причём после каждого обновления инструкции (или добавления страниц) старые экземпляры изымали с заводов в обмен на новые. Старые экземпляры дописывали и пускали обратно при очередном обновлении. Организация этого аккуратного документооборота потребовала поначалу от меня некоторых усилий, но принесла некоторые плюсы. Вместе с возвращаемыми экземплярами мастера и инженеры с заводов присылали свои предложения, а иногда и просто письма к Государю по всяким нуждам. Так и получилась, что токарня при Летнем дворце стала координатором промышленной модернизации заводов Петербурга и окрестностей.

Глава 10

В конце июня, в день Петр и Павла, состоялся торжественный спуск на воду первого российского стопушечного корабля 'Пётр I и II'. Трёхполосный (или трёхдечный, как говорят англичане), водоизмещение 2000 тонн, длина по верхней палубе 55,1 метр, ширина по мидельшпангоуту 15,5 метров, осадка 5,5 метров, скорость хода при полном ветре в бакштаг 5-6 узлов, рассчитан на экипаж 800 человек. Пока что был готов только корпус. Мачты и такелаж установят после спуска на воду. В сопровождении Апраксина и адмиралов, кораблестроителей Скляева, Пальчикова и других я стоял у очищенного от лесов корпуса этой махины из дерева. Священники провели молебен, я разбил бутылку с вином о корпус. Потом поднялись на палубу. Остерман пытался предостеречь, что может быть опасно, некоторые корабли при спуске опрокидываются.