— Андроник, спрашиваешь, к чему тебя гнать прочь из столицы? Ты же настырный, всегда стараешься завершить начатое дело. А уж если твоё самолюбие при этом задето, — Каргос подмигнул Ласкарию.
Дрункарий перед отбытием в Южную армию решил посетить своего друга молодости, Каргоса Старатоса. Тучный дукс лет сорока-пятидесяти, известный на всю столицу своей необъятной рыжей бородой, заплетённой в десятки косичек. Лишь немногие знали его как одного из лидеров Совета дуксов, тайного общества, объединившего многих знатных и богатых людей империи. С недавних пор власть Ватацев стала слишком уж неудобной для аркадской аристократии — и вот уже Дука Ватац, отец Иоанна, гибнет от яда, в столице нет-нет, да появляются слушки об очередном заговоре...
Андроник мало понимал, к чему эта игра в "заговорщиков-ночников", поистине аркадовские планы — и отсутствие их исполнения. Единственным успехом Совета дуксов была смерть Дуки Ватаца, если, конечно, они себе её не приписали. Но такая организация была удобна Андронику, он думал когда-нибудь использовать её в своих собственных целях.
— А я тебе отвечу: за последние дни несколько десятков дуксов и магнатов уже покинули столицу. Скажу тебе, те ещё крысы...Но ведь крысы первыми бегут с тонущего корабля. Похоже, они почувствовали угрозу, исходящую от Иоанна Дуки. Представь себе: нашли ниточку, которая ведёт к заговорщикам...
— Если бы я остался здесь, эта ниточка стала настоящим канатом, и тогда никто бы не скрылся от моего удара. Совсем обнаглели, понимаете ли: Иоанна ранили, меня обманул какой-то колдунишка, заставив испытать не самые лучшие чувства! Никто бы не ушёл от моего гнева, — Ласкарий сжал кулаки.
— Вот именно, что от твоего, Андроник. Иоанн, думаю. Прекрасно это понимает, но ему не нужны только эти заговорщики. Скорее всего, Ватац просто хочет устранить всех неудобных людей. А заодно — самых богатых. Ведь за обвинением в измене автократору следует конфискация имущества. И можно каждый раз утверждать, что на этого человека указал тот самый колдун или ещё какой-нибудь участник заговора. Замечательная тактика действия: все недовольные властью будут трястись по ночам, ожидая стука в дверь. Простой же народ увидит, что Иоанн Дука уничтожает дуксов и богачей — значит, император ратует за угнетаемый люд. В этом ты ему уже не помощник, Андроник, зато можешь быть полезен в качестве возможного победителя каганата, — Каргос при каждом слове улыбался всё сильней и сильней. Улыбка его ширилась от осознания собственной правоты. — Там ты можешь и погибнуть, а это Иоанну будет очень даже полезно. Всё равно, финансы Аркадии псалмы поют, большую армию не снарядить, даже среднюю по численности будет трудно собрать и снабдить всем необходимым. Так что...
— Я всё понял, Каргос, спасибо, можешь больше сегодня не портить мне настроение, — Ласкарий тяжело вздохнул. — Ты, кстати, случайно не знаешь, кто-либо из Совета дуксов собирался в той таверне, где мы колдуна поймали?
— О чём ты говоришь? — Каргос округлил глаза. Врал — и не стеснялся своего вранья. — Что именно двум дуксам делать в этакой дыре, а?
— А откуда ты знаешь, сколько их было? — сузились глаза у Андроника. — Каргос, Каргос, нехорошо врать главе "ночной стражи" Аркадии.
— Врать — нехорошо, а вот выпить с ним — будет даже отлично! Аркадского красного, чуть-чуть, для аппетита? — лицо Каргоса расплылось в улыбке. В руке как-то сама собой появилась глиняная бутылка с сургучной печатью на горлышке.
— А, что с тобой делать! — всплеснул руками Андроник. — Давай!
Утро обещало быть штормовым, головокружительным и вопрошающим: "А что ж вчера было?"...
Королевство. Графство Беневаль.
Снова серые тени окружали меня с Монферратом. Десять шагов. Пять...Огонь!!! Но айсы и не думали гореть, а сознание — оставлять меня.
— Прочь! Вон!
— Милорд, это Конрад. Тут рядом Малькольм и Ори...
Слова Монферрата приходили словно с другого края мира, тихие, далёкие. А тени — всё ближе и ближе, ближе и ближе, скоро их руки начнут меня душить.
— Прочь, призраки мёртвых! Прочь, порождения Эдмона! — пот катился градинами по моему лбу. Холодный пот...
— Николас! Очнись! Прошу тебя! — голос Эдвина Беневаля. В нём я почувствовал жизнь. У ревенанта тоже были эмоции...
Тени, тени, тени...
Смерть, смерть, смерть вокруг!
— Прочь! Вы умерли!
Реальность смешалась с бредом. Я мог разглядеть сквозь пелену полузабытья и Владека, и замкового, и дворецкого, и Конрада Монферрата, и Эдвина — и одновременно подступавшие ко мне тени айсов...
— Я, конечно, дико извиняюсь за то, что отрываю почтенного мага от его горячечного бреда...
Едва послышался этот голос, как окружающая действительность будто бы оказалась далеко-далеко, отъехала в сторонку. Я перестал слышать голоса обитателей Беневаля, собравшихся у моей постели. Но и тени айсов оказались в какой-то невообразимой дали.
Серый плащ складками, сизый берет с дурацким гусиным пером, зелёные походные сапоги со стёртыми каблуками на правом. Мятые штаны, опускавшиеся чуть ниже, стёртых коленок, точь-в-точь как у юного шкодника. Всё, уже настоящий бред...
— Где — бред? — незнакомец наигранно огляделся по сторонам, пожал плечами и подошёл к постели, присел на самый её краешек. Он склонился надо мной — от этого "бреда" веяло таким холодом....
— Да, да, не угадал ещё, кто я? Ну же, веет замогильным холодом, приходит к огнару, находящемуся на пороге смерти...Вас что, этому уже не учат в хвалёных академиях, не рассказывают в семьях? А ещё — дворянин!!! Рыцарь!!! Маг!!! Какое заклинание сотворил!
"Бред" приложил пальцы, сложенные щепотью, ко рту и причмокнул.
— Знаешь хоть, почему сам Аритмий использовал это заклинание всего лишь дважды? На первый раз оно у него вышло не очень хорошо, он кое-что подправил...А на второй раз "огненный вихрь" его к Даркосу отправил, — "бред" заговорщицки подмигнул и начал тыкать указательным пальцем левой руки себе в нос. Тип наклонился ко мне — и из его глаз на меня глянула чёрная бездна...— Ну что, Николас, уловил, а? — бледные губы сложились в жуткую улыбку до ушей. В прямом смысле — до самых ушей.
Ну вот что за глупые намёки? Приходит тут к умирающему бедняге какой-то странный тип, все разговоры сводящий к трупам и смерти. Смотрит этак многозначительно, взгляд с двойным дном...Тьфу ты, я хотел сказать, совершенно без дна! Одна чернота там! Ничего нет! А ещё хочет навести на мысль, что он...
Что он...
Морозный комок подкатил к самому горлу, которое скрутил спазм ужаса. Слова всё никак не хотели покидать такое уютное местечко, а разум всё отказывался верить. Разум — он вообще такой, да, он никогда не хочет верить очевидному. За что и любим: единственная вещь, в которой можно спрятаться от реальной мира — изучение логики древнего мыслителя Аристонида. Да, знал человек, как можно спастись от мыслей, что перед тобой...Проклятье, ну вот зачем, зачем я снова об этом подумал! Ведь было так хорошо делать вид, будто ничего не происходит и мыслить о науке! Что, в сущности, мне ещё надо!
Ладно, надо брать себя в руки! В задрожавшие руки, которые лучше спрятать за спину. Да, так-то лучше. Пусть этот тип имеет меньше доказательств того, что я испугался! Не хочется свою слабость показывать, ох как не хочется!
— Ладно, предположим, ты не порождение моего бреда, а на самом деле...На самом деле — проводник душ и хранитель врат царства мёртвых. Тогда можно пропустить все эти шутки с издёвками и перейти, собственно, к проводам в то самое царство мёртвых? Не хочу, чтобы столь серьёзное мероприятие превратилось в жонглёрское представление!
Честно говоря, мне всё это так надоело! Глупые шутки, то ли порождение моего бреда, то ли настоящего Даркоса. Даже сама мысль о том, что один из богов смерти решил меня лично посетить, не вселяла особого энтузиазма. Я от всего этого такустал...Волшба вытянула из меня слишком много сил, надорвав что-то внутри.
— Какой же ты скучный, Николас, — наигранно простонал Даркос (или бред, ни один из вариантов объяснения происходящего в сторону отбрасывать не следовало). — Ну вот что мне с тобой делать? Знаешь, мало кто из огнаров вот так нагло требовал забрать себя в царство мёртвых. К тому же за тобой кое-кто так пристально наблюдает. Тебе известно, что за тебя ну очень сильно просили? Хотя — откуда? У тебя же с другим светом прямой связи нету!
Даркос расхохотался. Честно говоря, выходило совершенно не смешно. Кажется, бог-проводник это понял и, посерьёзнев, продолжил.
— Мне и самому не хочется тебя провожать к отцу. Рано, слишком рано. Но...ты сам себе нанёс огромный вред тем заклинанием, исчерпав запас сил. Просто так остаться в мире живых — нет, не получится. Это будет против правил, которые я сам некогда предложил кое-кому. А этот кое-кто, нехотя, их утвердил. Ирония судьбы, надо бы Немайди попросить чего-нибудь с этой иронией сделать, как-никак, её вотчина...Как же тогда поступить?
Даркос почесал пятернёй подбородок, покрытый двухдневной щетиной.
— Идеи есть? — бог смерти обратился ко мне. Его насмешливые глаза так и буравили меня.
— По-моему, это твоя работа: определить, пора или не пора человеку отправляться в мир иной, — хмуро ответил я.
— Да, ты прав. Кстати, не надо бравады, она ещё никому не шла, — Даркос мне подмигнул. Изверг! — Эх, сто эпох бы не видать всех этих трупов, покойничков, умирающих...Не видать...Глаза...А что — глаза? А почему бы и нет...
Мы снова оказались в моей комнате. Силуэты Конрада и Беневаля окутала сероватая дымка, и лишь моя кровать казалась более или мене реальной. Проводник душ нагло уселся у изголовья, делая вид, что пребывает в размышлениях.
— А что если — в хоровод душ, а потом глаза... Точно!
Даркос вскочил с постели и пустился в пляс. Интересно, так он с каждым умирающим поступает, или у него к каждому покойнику индивидуальный подход? И спрашивать как-то неудобно...Бог ведь, не рядовой жонглёр, такого одёргивать во время представления — себе дороже.
— Точно! Ну что ж, Николас, сладких снов! Очнёшься ты совершенно иным человеком! Если вообще очнёшься, — Даркос на мгновение посерьёзнел, лицо его покрылось морщинами, а на лбу пролегла складка безрадостных мыслей. — Но...всё же подарю я тебе, утопающему, соломинку. Знаешь, всё-таки, я тебя потихоньку начинаю уважать, да. Мало кто так нагло со мной разговаривал, — и как можно с таким серьёзным лицом настолько озорно подмигивать? — А для этого особый настрой нужен, так сказать, душевный порядок своеобразный. Умирающие всё больше причитают, что того не сделали, сего не купили, этого не прирезали, ту не поженили...Сможешь пройти через хоровод — выживешь. Не без потерь, но выживешь. Готов? Хотя, твой ответ мне неважен. Удачи тебе. И помни: я на тебя надеюсь. С кем ещё так весело пообщаюсь, мёртвые редко шутят. К сожалению, но я на них не в обиде, знаешь ли.
Даркос сложил ладони лодочкой, выдохнул — и реальность вокруг пошла волнами...Я проваливался в забытьё...А провожал меня, убаюкивая, прощальный взгляд Даркоса. Наверное, глаза только бога смерти могут быть одновременно и искромётными, и печальными до слёз...
Глаза...Два...Три...Четыре...Сколько же...
Я моргнул. Ещё раз моргнул. И в третий — так. на всякий случай. И всё же наваждение не уходило прочь. Какое наваждение, спросите? Огни. Яркие огни, сверкавшие рядом, совсем-совсем рядом, протяни только руку — обожжёшься! И всё же не давали тепла эти огни, холодными они были, холодными как кладбищенская роса.
И пусть тепла они не давали — зато дарили какой-никакой, а свет. Благодаря этому я сумел разглядеть то место, куда меня угораздило попасть на этот раз. Чем-то оно походило на Астрал. Полумрак, огоньки всё те же странные, правда, лишь отдалённо похожие на звёзды. И тут, в отличие от Астрала, было какое-то движение вдали...Я пригляделся получше — и от удивления даже отпрянул, едва не споткнувшись. Там, вдалеке, крутились гигантские колёса, тускло мерцавшие. Много колёс...Нет, даже шестерёнок: они были расположены так, что образовывали сферу вокруг меня. Огромную сферу, крайних точках которой то и дело вспыхивали белые огоньки. Эти огоньки, издававшие странный треск и скрежет, совершенно не были похожи на всполохи пламени, природного или магического.
Сколько же было этих шестерёнок? Семь, что ли? Или девять? Трудно было сообразить, потому что наиболее удалённые от меня шестерёнки едва удавалось различить: они терялись во мраке, изредка озаряемые теми странными вспышками.
Что-то мне подсказало глянуть под ноги: и я еле удержался от того, чтобы не отпрянуть вновь. Только в этот раз я мог и не найти твёрдой поверхности под ногами: я стоял на узкой, шириной едва ли в полтора шага, полоске из материала, похожего на металл. И эта полоска...Тарик! Да это та же шестерёнка, только застывшая, обездвиженная! Ну и местечко же Даркос выбрал для испытания!
Шестерёнки крутились, ржавые, дряхлые на вид, не издававшие ни единого звука, даже воздух не колебавшие (я, во всяком случае, ни малейшего дуновения ветерка не чувствовал). Холодные огоньки сверкали, перемещаясь в пространстве и образуя то безумные, то изумительно прекрасные узоры. Вот — какая гора, вокруг которой ходил кругами странный человек с дощечками (или тапочками), надетыми на ладони. Вот — узор, походивший на аркарский крест, только не такой изощрённый, простой, четырёхконечный. А вот — меч, чей клинок наполовину ушёл в каменную глыбу. Или, вот, справа — многорукий и многоглавый человек, над чьей головой сверкала холодным светом диковинного вида корона. А вот...
Над головой загорелся узор, изображавший змея, ползшего к чахнувшему дереву. Я решил приглядеться — и увидел, что в зубах у змея что-то зажато...Да это же сердце, точнее, силуэт, набросок сердца, становившийся всё более и более тусклым. Змей уползал всё дальше и дальше, и в какой-то момент я понял — незаметно для самого себя — что это мою душу гадина держит в зубах.
— Вот наглость! — праведный (праведней некуда!) гнев заставил меня погнаться за этой гадиной подколодной, позабыв, что опора под моими ногами — отнюдь не идеал для подобных забегов.
И стоило мне преодолеть десяток-другой шагов, как шестерёнки сделали неуловимое движение — и всё, абсолютно всё вокруг изменилось! Ноги мои радовались: ступни почувствовали твёрдую (и, непременно, широкую!) почву под ногами. А ещё — травяной покров, толстый такой, по которому было бы приятно пробежаться босиком, упасть лицом в духмяный ковёр разнотравья! Эх! Как хорошо было бы! Но нет, боюсь, нескоро мне доведётся воплотить эту мечту в жизнь. Тем более момент был совершенно неподходящий...
Стоя на вершине холма, я видел битву. Точнее, её завершение: вокруг лежали трупы — огнарские трупы! Это были наши воины! Некоторые лица мне даже показались знакомыми: кажется, я видел их в Тронгарде, в день коронации Фердинанда...
А над ними...Над ними...Вороньё...Гай птиц-падальщиков, предвкушающих знатный пир...
Я упал на колени, закрывая глаза руками: передо мной предстала картина гибели армии. Нашей армии! Да, мне прекрасно было понятно, что это — всего лишь копия, иллюзия, что это всего лишь призрак той битвы. И всё же, всё же — до чего мастерски сделанной была эта иллюзия!
