Снежный Ворон

— Да? Не надо. Я не священник, чтобы передо мной каяться.

— Теперь вот командую снабжением. Нас всех перебросили на Цирцею. Клан решил во чтобы то ни стало взять эту планету под свой контроль. Гражданская война Пентагона сейчас в самом разгаре. Никто не знает, когда и как она закончится. Интриги идут на самом верху и вроде как конца и края там не видно. Ставки повышаются с каждым днем.

— Разве для нас это так важно? Никто из тех, кто был в тот день со мной в бою, даже в глаза не видел хана Линна МакКенна, думаешь им были бы интересны все эти подковерные интриги?

— Не говори так. За такие слова сегодня запросто могут расстрелять.

— Мне уже все равно. Ну или почти.

Дверь за спиной Кураева неожиданно распахнулась. Он повернулся, чтобы посмотреть и тут же увидел двух высоких, стройных офицеров. По телосложению, выправке и презрительному взгляду все сразу стало ясно. Вернорожденные попросили выйти старого майора за двери, освободив им место для допроса.

— Я подозреваемый? — удивился Виктор такому слову.

— Все зависит от вас, капитан. Поэтому не думаю, что у нас есть время на любезности. Приступим.

Дверь захлопнулась за спиной Кураева, когда он только вышел из помещения. Внутри воцарилась тишина, оказались выключены даже роботы-медики, после чего один из двух офицеров, тот, что с коричневыми глазами и небольшим шрамом на лице, заговорил первым.

— Виктор Вячеславович, не хочу никого пугать, да и думаю в вашем случае это бесполезно, но все же разъясню вам некоторые детали всего произошедшего ТОГДА, и того, что может произойти СЕЙЧАС, а также в ближайшем будущем. Группа, под командованием Катарины Шульц, в которой вы имели честь сражаться несколько дней назад, должна была выполнить очень важную миссию: отрезать часть крупной группировки противника от основных сил; это я думаю вы и сами прекрасно знаете, но кое-что от вас, как от представителя другого класса пилотов, было скрыто, во избежание утечки информации. Однако, недавно нам стало известно о вашей связи с Катариной Шульц, и по всей видимости утечка все же произошла, что и повлияло на результат сражения. Разведка противника как-то узнала о готовящейся операции и усилила свои позиции. К чему это привело вы и сами знаете — операция провалена, мы потеряли целую группу первоклассных воинов и не смогли удержать стратегически важный рубеж на Цирцее. Это то, что произошло. Теперь же мы пытаемся понять, почему все пошло не так, как планировалось.

— Не нужно говорить дальше. — вклинился в разговор Виктор, — вы ищите козла отпущения, вот и пришли ко мне. Я же единственный, кто выжил в той мясорубке, да и еще не такой как вы. Вольняга. Идеальная кандидатура, чтобы свалить все грехи и остаться с чистой совестью.

Офицер замолчал, сдерживаясь от нарастающего внутри гнева. Как он посмел?! Этот вольняга! Случайность природы! Родовая отрыжка! Как он смел упрекать его в чем-то?

— Не надо ерничать, капитан, нам велено разобраться без оглядки на ваше происхождение.

Говорил уже второй офицер, подошедший в последний момент, когда первый был готов взорваться проклятиями.

— Что же вы хотите услышать?

— Правду.

— Какую? Ту, что уже написана в ваших отчетах? Бросьте, офицер, я прослужил всю свою сознательную жизнь и знаю как это происходит.

Мужчины переглянулись и один из них, тот, что разговаривал с Виктором первый, вышел из медицинской палаты.

— Хотите разговора без условностей? Хорошо. Вы мне неприятны, капитан. Неприятны как таракан человеку. Как гнойный нарыв на причинном месте. Только обязанности по расследованию этого дела заставляют меня все еще находиться здесь и разговаривать с вами. Будем честны, и вы не питаете ко мне большой любви, так зачем весь этот разговор? Неужто мне хочется тратить свое драгоценное время на такого как вы. Будь я в тот момент возле вас, видя как вы умираете, пытаясь сохранить в себе последние остатки тепла, ни за что и никогда не взялся бы вам помочь. Вольнягам больше нет места в этом мире. Наступила новая эпоха, и вы в ней лишний. Так что давайте не будем тратить попусту силы на обоюдные оскорбления и закончим начатое.

Затем он слегка отклонился, чтобы поправить выпавший галстук. За дверью послышались шаги, но никто не вошел.

— И что дальше? — спросил Виктор.

— Я хочу знать, что произошло с группой в тот момент.

Его тон не изменился, от него веяло холодом и презрением к собеседнику.

— Нас ждали — это все, что я могу сказать точно. Дальше бой был похож на бойню. Мы держались столько, сколько могли.

— Командир группы, Шульц, вы видели ее?

— Да, — коротко ответил Виктор, — она попала под перекрестный огонь и не смогла отойти для перегруппировки.

— Дальше.

— Дальше взрыв. Сдетонировал боекомплект. "Гладиатор" вскрыло как будто гигантским консервным ножом. Металлическое нутро разлетелось в стороны, а кабину оторвало со страшной силой.

Офицер немного помолчал. В следующую секунду в палату вошел второй и о чем-то спросил своего коллегу. Виктор слышал лишь приглушенные голоса и разобрать точно, о чем разговаривали два вернорожденных у самого выхода, не смог. Потом кое-что прояснилось.

— Мы нашли могилу Катарины, — заявил офицер, приближаясь к старому капитану. — поисковый отряд наткнулся на нее неподалеку от места гибели "Гладиатора". По-видимому кто-то похоронил ее, все сделано чинно, вырыта могила, тело завернуто в парашютную ткань.

Потом вернорожденный наклонился к бледному лицу Виктора и прошептал на ухо.

— Только не нужно говорить, что это были не вы, капитан. Других живых мы там не нашли.

Виктор закашлял. Ему хотелось сказать всю правду, но, когда слова вот-вот должны были выстрелить из легких, кашель донимал его еще сильнее. Офицер сидел на краю больничной койки, дожидаясь момента для следующего вопроса. Второй ожидал у дверей, пока не вышел из помещения, следуя за вошедшим солдатом.

— Говорите все, что знаете, капитан. Для нее теперь уже не важно, что скажут другие.

— Она была сильной, — ответил Виктор.

— Ошибаетесь. Она была лучшей. В своей сиб-группе ей не было равных. Расскажите как она встретила свой конец? Это важно для нас, вернорожденных. Все заносится в личные дела и после идет на рассмотрение. Вам сложно понять как для нас это необходимо, но поступки таких как мы самым тщательным образом анализируются, чтобы в будущем подобрать более лучшую комбинацию из генов мужчины и женщины. Все, вплоть до реакции на самую безобидную шутку идет в расчет. Какой она была в тот момент?

— Достойной, — ответил Виктор, — Она хорошо держалась, даже понимая, что ее ожидает.

— Еще.

— Я никогда не видел ничего подобного в глазах женщины. Это нельзя назвать храбростью в привычном смысле, скорее упертость.

— Мне кажется вы лжете, капитан.

Офицер внезапно улыбнулся, поднимаясь на ноги.

— По правде говоря и я вам солгал. Катарина была самым слабым в своей группе, а, когда мы доверили ей управление боевым подразделением, эта слабость только сильнее проявилась. Нам нужно было получить больше информации, как слабости родителей проявляются на детях, и вскоре все стало очевидно. Однако для подтверждения нужен был эксперимент на ком-то кто мог бы дать самый отчетливый результат. И Катарина подошла как никто. Мы знали, что она страдала из-за своего происхождения. Из-за отсутствия общения с природными родителями, от строгости, в которой жила и воспитывалась долгие годы. Ее внутренняя борьба была имитацией, чтобы не выделяться среди других сибов. Презрение к себе зрело и росло в ней как опухоль и вскоре дало свой негативный эффект.

Офицер отвернулся от Виктора, глядя в горевший монитор компьютера.

— Сколько раз она приходила к вам? Не упирайтесь, я знаю, что это происходило время от времени.

— Откуда такая уверенность?

— Ну, скажем так, мы наблюдали за ней слишком долго и могли предугадывать поступки. Она искала поддержки. Воспитание вернорожденных включает в себя замкнутый круг, где общение с более низкой кастой, — он вдруг замолчал, — точнее, с теми, кто не входит в круг детей-сибов, был строго запрещен. Любопытство — самый опасный противник, с которым мы встречаемся почти каждый день.

Виктор посмотрел в сторону, на панель медицинских приборов, где медленно "пикали" показания, выводя на монитор всю информацию о его состоянии. Потом вернулся к разговору с офицером.

— Да, она была у меня.

— О чем вы говорили?

— Это так важно? Она ведь мертва.

— Тем более. Теперь вскрывшаяся правда не сыграет для нее никакого негативного эффекта.

— А для меня? — Виктор немного приподнялся на локтях, — Что будет со мной?

— Если все расскажите — ничего. Начнете юлить, я докажу вашу связь с командиром вернорожденных и тогда вам не поздоровится. Дезгра.

Последнее слово он выговорил нарочито громок, чтобы Виктор услышал его как можно лучше. Так называли ритуал, в ходе которого провинившегося признавали виновным. Дезертирство, трусость, паника, отказ подчиняться приказу. Виктора можно было обвинить во всем этом и быть уверенным, что суд признает его таковым.

Офицер дал ему время подумать. Несколько минут молча стоял у дверей, наблюдая как проносится мимо него нескончаемый людской поток, поднятый по тревоге и бежавший к своим местам. Затем, закрыл слегка приоткрытую дверь и подошел почти вплотную к лежавшему капитану.

— Я слушаю вас, Виктор. Время вышло и мне нужны ответы.

— Боюсь, вы ничего не услышите. Я все сказал.

— Значит, вы отрицаете, что имели связь с Катариной?

— Больше говорить ничего не буду.

Офицер выпрямился, злобно ухмыльнувшись, как будто готовясь к чему-то очень страшному и приятному одновременно. Потом развернулся и направился к выходу, где задержался на несколько секунд, чтобы бросить напоследок несколько слов.

— Вы пожалеете, что отказались нам помочь.

Потом все немного успокоилось. Но это было лишь временно. Затишье перед бурей, которую Виктор ощущал всем своим телом. Через два дня он выписался и тут же встретился с Кураевым, который к этому моменту ждал его у дверей в свой кабинет.

Они долго говорили, обсуждая ситуацию на Цирцее, рассуждали над тем, как тяжело идут бои и с каким трудом Клану удается вести боевые действия, буквально прокладывая себе путь из тел погибших пилотов. Многое из этого было известно Кураеву, как офицеру снабжения, но вскоре он решил заговорить и о нем.

— Я слышал, что командование на Цирцее всерьез взялось за тебя, старик. Ты контактировал с командиром вернорожденных. Это же смертный приговор.

Виктор молча смотрел на своего старого друга, сокрушавшегося по поводу будущего суда, или того, что будет похоже на суд. Потом вернулся к себе за стол, жадно затянувшись табачным дымом.

— Не делай вид, что тебя это совершенно не волнует. Я знаю, что это не так.

— Если честно, я хочу, чтобы все это закончилось как можно скорее.

— Тебе стоит рассказать им как было на самом деле.

— Не буду.

— Но почему? Ты роешь себе могилу и радуешься этому!

— Есть вещи, ценность которых я осознал совсем недавно. Это открыло мне глаза.

— О чем ты говоришь, старик? Ты одной ногой стоишь в могиле. Трибунал рассмотрит твое дело в ускоренном порядке и вынесет приговор. Никто и слушать тебя не станет.

— А кто сказал, что я хочу говорить? Тот, кто был у меня в палате и задавал вопросы, четко дал понять, что им нужно мое признание. Не важно как оно будет получено, главное, чтобы вся вина легла на меня.

— Этого не может быть.

— Так и есть.

Кураев схватился за голову. Принявшись водить ладонями по блестевшей залысине. Потом схватился за мятую пачку сигарет и закурил.

— Они знали о ее слабостях. Клан экспериментирует с евгенической программой, пытаясь подбирать комбинации генов отцов и матерей самых разных качеств. Смотрят как повзрослевшие сибы реагируют на общение с другими людьми, с вольнягами, какие решения принимают в опасных ситуациях и как ведут себя в них. Все это анализируется и отправляется в главную лабораторию на Дехра Дан, где в генетическом хранилище Клана содержаться все исходники. Что-то меняют, где-то корректируют и потом опять воспроизводят на свет очередную группу сибов.

— Откуда тебе все это известно?

Кураев держал тремя пальцами смявшуюся от сильной тяги сигарету, прикрыв один глаз.

— Это мои предположения. Кое-что поведал и сам офицер, а кое-что — Катарина.

— Так все-таки она была с тобой?

Кураев чуть было не подскочил на месте, стряхнув пепел на пол и буквально вбив остатки сигареты в потускневшую пепельницу.

— Да, — коротко ответил Виктор, — и это были самые прекрасные дни за последние несколько лет.

Потом он откинулся на спинку кресла, глубоко вдохнув в себя спертый воздух кабинета, закрыл глаза и погрузился в те, уже ставшие старыми, воспоминания, чтобы вновь увидеть ее, ту самую женщину, близость с которой стала для него чем-то большим, чем просто ночь, проведенная с женщиной.

О вспомнил один из последних разговоров с ней. Женщина пробралась через патрули и заграждения, отделявшие казармы вернорожденных и вольняг высокой стеной, пробежала призраком по этажам и оказалась рядом с ним. Та ночь надолго запомнилась ему, но больше всего тот самый разговор.

Они уже несколько минут лежали друг возле друга, изнеженные и ослабшие после всего, поглядывая в казарменную темноту. Катарина легонько касалась его плеча, часть грубой кожи, обожженной пожарищем едва подрагивала, когда нежные пальцы скользили по ней. Смотрел на нее, когда она поворачивалась к нему спиной и пыталась уснуть, а он не давал ей, боясь, что утром, когда "пропажу" заметят, патруль тут же появится здесь, что повлечет за собой жестокое наказание для каждого.

— Ты не рассказывал мне как вас тренировали, — она тихо заговорила. — Это как-то отличалось от того, что делали с нами?

Виктор пожал плечами.

— Сложно сказать.

— У нас был длинный зал. В нем все было новое, почти блестело. Нас тогда встретил один из инструкторов и почти с первого дня взял в ежовые рукавицы. Мало что происходило без его ведома, но таковы были правила. Он кричал на нас, когда мы были еще детьми, а потом смеялся, видя как глаза наполняются слезами и многие рыдали прямо там перед ним.

Катарина немного поднялась.

— С вами тоже так обращались?

Виктор постарался вспомнить что-нибудь из запыленного прошлого. Несколько фрагментов той жизни нехотя выползли на поверхность его памяти и тут же болью отозвались во всем теле. Он вспомнил все, что было в тот период, и это очень сильно ему не понравилось.

Женщина увидела, как изменилось лицо старого капитана.

— Тебе больно вспоминать.

— Приятного мало.

— Тогда не говори.

— Нет. Раз уж пришлось вспомнить, то, чего уже сдавать назад.

Виктор встал с кровати, сел на край, потом посмотрел на лежавшую рядом женщину.

— Было тяжело, чего греха таить. С нами не церемонились и делали все, чтобы многие ушли еще на начальной стадии. Набор тогда был почти шестьдесят человек. Все разные. Кто-то сильный, кто-то быстрый, кто-то просто мог хорошо соображать, но физически не мог пробежать и сотню метров, чтобы не умереть на финише. Очень разношерстная масса, а инструктору требовалось от силы десять. Он гнал нас по пересеченной местности в сорока килограммовой выкладке целый час, не давая останавливаться, пока кто-то не падал без сознания на землю и его не уносили прибывшие медики. Потом, когда наступал вечер, врывался как оголтелый в казарму и заставлял отрабатывать все упражнения до глубокой ночи. И ладно, если бы все это происходило только первое время, но нет же. На протяжении полутора лет, он выжимал из нас все соки, постоянно требуя все больше и больше, повторяя, что так надо, так лучше для всех. Говорил, что мы ему еще спасибо скажем. Хм, упрямый черт.. Когда сил уже не было и хотелось плюнуть на все и бросить, он вставал перед нами и орал во все горло: "Закусить удила и терпеть! Я сказал, закусить удила и терпеть!". И мы терпели. До самого конца, пока наши тела не стали напоминать цельный бетон. Так делали со всеми. Главное был результат и он добивался его своими методами.