Снежный Ворон

Клан ворона.

Пролог.

"Его черный силуэт улетал все выше, оставляя рыцаря наедине с собой. Ворон не ведал страха, не знал, что такое боль, его крылья отталкивались от воздуха, невидимыми ступеньками, тянувшимися вверх, открывая дорогу в небеса, где души умерших находили свой последний приют. Минуты жизни уходили прочь, голос становился тише. Дыхание медленно превращалось в сип и сердце, ярким огнем горевшее в груди всего мгновение назад, затухало, превращаясь в истлевший уголек.

Не было отчаяния, не было жалости к самому себе. Осталось только мгновение, после которого все прежнее теряло свою ценность и открывало двери в новую жизнь.

Другую.

Она не закончилась и не началась после удара меча в грудь, не перестала быть прежней, когда кровь вытекала из образовавшейся раны. Она стала продолжением, логической нитью, окончание которой ознаменовало рождение и смерть одновременно.

Холод пронизывал его до костей. Метель не стихала который час и в укрытии теперь стало не безопасно. Странная вещь, когда чувствуешь ее дыхание, шаги неминуемой гибели, тихой сапой прокрадывавшейся со спины, внутри все будто замирает. Становится твердым и бесчувственным как лед. Как кусок гранита, как сталь, пережившая закалку и в огне кузнечной печи получившая новую жизнь.

Вера иссякла.

Окончательно.

Больше не терзали внутри сомнения. Демоны преисподней не нападали из-за угла. Он верил, что теперь-то все закончилось, что прошли минуты страха и перед ним открылся настоящий образ врага. Сброшена вуаль — открыты образы. Рога неприятеля взметнулись перед его щитом и скрежет металла, сопротивлявшегося удару, осколками боли вонзился в его грудь.

Война бесконечности.

Мор невиданных масштабов охватил прибрежные города, заставив многотысячные поселения и королевские дворы на долгие месяцы закрыть свои врата для блуждающих путников.

Все это было лишь результатом, а причина скрывалась здесь. Прямо перед ним. Всего в каких-то десяти шагах, за огромной дверью, где хранился ключ от победы, до которого ему было не суждено дотянуться..."

1.

Когда все закончилось, тишина накрыла огромное пространство вокруг черного леса. Шумели лишь деревья, грузно вздымая тяжелые кроны к ночному небу, трещали охотившиеся неподалеку звери. Он слышал их шаги, чувствовал приближение нескольких крупных особей, но так и остался стоять неподвижно на месте, удерживая взгляд на последнем поверженном противнике. Страха не было, остались лишь отголоски прошедшей битвы. Боль стихла, а вместе с ней ушло и напряжение, тревогой кричавшее у него внутри.

Все кончилось.

Теперь окончательно.

Не будет больше крови, не будет ударов ногами и боли — всепронизывающей и всепоглощающей. Только тишина.

Не прошло и четырех часов как группа поредела до небольшой кучки оборванцев, оставшихся один на один с природой и голодными хищниками. А еще с собой. Со своими страхами. С мыслями о предстоящем. О том, что сегодня, здесь, будет суждено лишь одному выйти за ограничительную черту. Переступить красные флажки и победоносно вскинуть руки к небу, торжественно объявив о своей победе.

Случайность ли, но после всего произошедшего, вкус триумфа оказался слишком горьким, чтобы смаковать его до самого утра. Сладость испарилась с первыми звуками подлетающего грузовика. Он проносился над густым лесом, подсвечивая прожекторами отдельные участки местности, надеясь обнаружить кого-нибудь из выживших, но не найдя беглецов, убирался прочь, махнув на прощанье своим металлическим крылом.

Скоро будет зачистка.

Мысль пролетела в его голове, как пуля, застряв где-то в глубине. Обычная процедура грозила закончиться гибелью, если он, собрав остатки своих сил в кулак, не сможет добраться до выхода.

Лес мелькал вокруг единым фронтом. Не было ориентиров, меток, даже указатели, предварительно расставленные перед боем, давно потерялись в чернеющей глуши непроходимой чащи, куда каждый из последних выживших мчался сломя голову на свой последний бой.

Он бежал изо всех сил, подталкиваемый страхом перед смертью. Всего каких-то шестнадцать лет, а ему казалось, что он прожил целую вечность и седая борода вот-вот спадет на пол, запутавшись в ногах. Страх и ненависть — вот, что сейчас владело им. Они давали силы, заставляли двигаться вперед, несясь сквозь плотную занавесу веток, навстречу чащобе, где в темноте глубокой ночи едва не рухнул на землю, споткнувшись о корягу, тянувшую свои костлявые пальцы на поверхность.

Время поджимало. Скоро ворота закроются и путь назад будет отрезан. Ему — последнему из выживших, своими руками добывшему победу над остальными, нельзя было умирать вот такой вот смертью. Ни в коем случае! Еще можно было добежать. Добраться до проклятых ворот, где сейчас, собрав тела убитых и тех, кто не смог преодолеть "первичный барьер", его дожидались люди.

Прыжок.

Ускорение.

Еще немного. Совсем чуть-чуть. Каких-то пара сотен метров по пересеченной местности и вот он яркий ослепляющий луч охранного прожектора. Он выбрался! Совершил невозможное! Никто не ждал такого исхода. Голоса людей заполнили его разум, когда от бессилья ноги подкосились и он рухнул на землю, распластавшись у колес патрульного багги.

Кто-то запросил помощь — появился штатный медик. Осмотр. Данные. Показания. Давление в норме. Сердце в норме. Несколько ушибов. Есть подозрение на перелом двух ребер — итог последней схватки. Это был жаркий бой. Животный. Почти инстинктивно каждый из них дрался за победу, как за кусок мяса, нанося противнику повреждения, приводившие к печальным последствиям. Но он выжил. Дал свой последний бой и вышел победителем.

Несколько человек подняли его на руки и понесли на яркий свет. В ушах гремел рев моторов. Лесная тишина сменилась шумом работающих машин. Вот оно... Свет усилился — ему стало больно смотреть. Кто-то доложил о случившемся.

— Он выжил, товарищ капитан. Да. Последний. Больше никого не обнаружили. Так точно. Понял вас. Ждем еще пятнадцать минут и начинаем зачистку.

23:45 по местному времени.

— Говорите все как есть, доктор, не скрывайте.

Капитан, мужчина средних лет с черными, почти как у цыгана, волосами и прямым взглядом, сокрытым за очками-хамелеонами, стоял у дверей в медицинский корпус, привычно скрестив руки за спиной. Заглядывая в полупрозрачное окно, откуда мужчина видел всего лишь половину медицинской палаты, он одновременно не спускал глаз с престарелого доктора, записывавшего в виртуальный блокнот показания приборов, закрепленных на теле испытуемого и выводивших все сведения на дополнительный дисплей.

— Мальчик будет жить.

— Что насчет физических данных?

— Все в норме, несмотря на переломы ребер и несколько ушибов, но все это поправимо.

— Он победил всех?

— Судя по всему, да, — доктор продолжал отвечать, не поднимая головы от блокнота. — Мы обнаружили останки всей группы за исключением двух человек. — на секунду доктор замолчал. — Поиски продолжились и после зачистки, поэтому велика вероятность, что вскоре найдутся и они.

Но капитан не испытывал ко всему этому большого интереса. Все его внимание теперь было сконцентрировано на нем — мальчугане шестнадцати лет, прошедшего все "рубежи" и к удивлению многих вышедшего из той мясорубки победителем.

Что-то во всем этом было странно. Он еще раз окинул взглядом закрытое медицинское помещение, где сейчас над телом мальчишки колдовали два роботизированных механизма, стоявших немыми стражами у его кровати, после чего отошел от двери, направившись чуть дальше по коридору, где в свете подвесных ламп кабина лифта блестела серебристым цветом.

— Что мы будем докладывать "на верх", Виктор? У нас один едва дышащий сопляк.

— Подождем еще пару дней, — ответил капитан второму офицеру, — Когда его залатают окончательно, тогда и будем говорить.

В своем кабинете он пробыл до самого утра. Не спалось. Хотелось только курить. По старой привычке он всегда ложился в десять вечера и поднимался в четыре утра. Даже когда ничего не предвещало беды, его внутренние часы работали исправно. Но в этот раз механизм нарушился. Все будто изменилось в одночасье, заставив часовую стрелку невидимых часов остановиться, не позволив сну накрыть его и свалить на койку. Время тянулось очень долго, иногда как будто бы издеваясь над ним. Он смотрел в единственное окно в кабинете, окидывая взглядом полигон, на котором проходили испытания и сразу вспоминал себя.

Дежа вю, а может просто старые воспоминания.

Яркие вспышки на горизонте, блуждающий луч прожектора, скользившего по черной земле полигона, стрельба одинокими хлопками... Он никогда не закрывал окна на полную герметичность, все время ожидая вражеского удара. А вдруг произойдет внезапная атака и он ее не услышит? Вдруг кто-то прорвется за периметр и откроет огонь по часовым, но звуки выстрелов так и останутся там, с другой стороны. Что тогда? Конец? Его убьют до того как он успеет оказать сопротивление... Нет, не такой он хотел смерти для себя. Слишком позорно. И хоть потенциальный враг был очень далеко, в десятках парсеках от планеты-полигона, он не мог спать спокойно с закрытым окном, все еще помня, чем это закончилось в прошлый раз.

В кабинет постучали и сразу вошли. Двое офицеров в сопровождении "технаря" — небольшого робота размером с яблоко, шагнули в его сторону. Неловкая пауза и вскоре один из них разразился докладом по вчерашнему испытанию.

— Мы нашли останки тел двух пропавших.

— Опознали?

— Так точно. Это они.

— Причина смерти?

— Один умер от огнестрельного ранения, у второго перелом шейных позвонков.

Виктор развернулся к говорившим, сделал несколько шагов им навстречу, забрав из рук вытянутую папку с документами, после чего вернулся обратно за стол.

— Вы неважно выглядите, товарищ капитан, — заявил один из них.

— Где их личные дела? — не обращая внимания на замечание, продолжил говорить Виктор. — Мне сказали, что их передадут сегодня утром.

— Скоро все должно быть у вас в компьютере. Включите, наверняка все уже готово.

Офицер сел за стол, нажал на кнопку и в воздухе тут же заиграли многочисленные лучи виртуальной панели. Они привычно искажались, словно бились в истерике, блестели причудливыми оттенками, но через некоторое время остановились, замерев на месте, сформировав собой широкий дисплей на котором тут же высветились символы поступившего на обработку документа.

— Ну вот, — улыбаясь сказал вошедший офицер, — я же говорил, что все будет уже готово.

— У вас что-нибудь еще?

— Командование на Гинзуре требует немедленный отчет. Они хотят знать на что им рассчитывать.

Виктор на секунду замолчал. Вспоминая молодого мальчугана в медицинском блоке, он почему-то решил ответить немного не так как хотел, хотя и понимал, что это может иметь последствия.

— Скажи, что у нас есть кое-кто, кто подойдет им.

— Вы о том парне из последней группы? Но ведь он едва живой.

— Просто передай что я тебе сказал.

Голос его стал грубым. Гости вышли из кабинета, закрыв за собой дверь, и теперь он остался один, глубоко вдохнув, словно вынырнув на поверхность после долгого погружения. Голова слегка разболелась. Это все из-за сигарет, говорил он себе, вынимая очередную из полусмятой упаковки.

Мальчуган.

Этот маленький паренек, который едва стал понимать, что такое жизнь, должен был в скором времени начать лишать жизни других. И он обязан научить его этому. Раньше ему было плевать. Работа. Служба. Все шло по накатанной, как локомотив по рельсам. Он знал, что его ждет в будущем, понимал какие дела и испытания встретятся ему на пути. Видел десятки, может быть сотни таких же детей, из которых буквально с пеленок делали убийц, закрывая пробелы клана после очередного боя. Он знал это не понаслышке, а потому что сам прошел давным-давно через это.

Здесь мало что изменилось с того времени, разве что почва стала более твердой и лица людей все больше покрывались морщинами при виде скатывавшегося за горизонт алого солнца. Лес стал гуще, плотнее. Крики умирающих уже не были слышны так громко, а звуки выстрелов не мешали спать. Каждый раз он всматривался в эти плотные ряды вытянутых деревьев и думал над тем, что ведь когда-то и он мог остаться там. Сколько их было? Двадцать четыре. Все мужчины. Девочек не было — это запрещалось. Шестнадцатилетние. Постаревшие, с глазами уставших стариков, проживших жизнь и давно потерявших вкус к этому миру, они бежали, как загнанные звери в самый центр, чтобы там, в окружении лающих псов и звуков сирен принять свой последний бой.

— Прошу прощения, товарищ капитан, разрешите войти?

Доктор стоял в дверях, робко прижимая к груди свой виртуальный блокнот.

— Конечно. Проходите.

— У меня новости по нашему последнему... ну тому, что...

— Я вас понял. Говорите.

Док сел на рядом стоящее кресло и начал быстро тараторить, пропуская через свой язык десятки сложных медицинских терминов, после чего остановился на самом главном.

— Увы, товарищ капитан., но случилась заминка. Вряд ли он будет годен в механизированный отряд.

— Что значит вряд ли? Еще вчера вы говорили, что физические данные в норме.

— Так-то оно так, но полная диагностика выявила наличие определенных повреждений, которые требуют более длительного медицинского ухода.

— Тогда что вы тут делаете? Занимайтесь этим!

Виктор стал злиться.

— Мы предпринимаем все усилия. Но вы так же должны знать, что подобное не может остаться без внимания. Мне придется доложить обо всем вышестоящему начальству.

— Делайте что хотите.

Виктор махнул рукой и попросил оставить его одного. Доктор покинул помещение, напоследок заявив, что подумает над словами офицера, потом закрыл за собой дверь и еще долго стоял возле нее, как будто бы подслушивая чей-то разговор.

Квартал подходил к концу. Три месяца тренировок и контрольного испытания полностью завершены, и результат оказался намного хуже, чем в прошлый раз. С каждым разом ему казалось, что все катится коту под хвост. Дети умирали несмотря на все его попытки выдрессировать каждого как настоящего воина. Умирали глупо, где-то бездарно, где-то и вовсе от случайности, шальной пули. Многие насмехались над ним, ведь только его подопечные несли самые большие потери, в то время как остальные офицеры клана исправно подготавливали по несколько десятков хороших солдат для пилотирования боевых машин. Назревал скандал и увольнение было не таким уж и призрачным как раньше. Спасали его только заслуги прошлого. Того старого, уже покрывшегося пылью и легендами прошлого, где он, вместе с "соколиной стаей" сминали всех врагов на пути к победе... Но то время ушло. Как и каждому воину, ему предстояло рано или поздно уйти на пенсию. Стать запасной деталью в огромном механизме военной машины, подготавливая новое поколение пилотов.

— Что произошло, Виктор, — спрашивал его друг, — ты потерял хватку? Устал?

— Не знаю.

— Тебе стоит уйти на заслуженный отдых, старик. Терпение руководства не вечно, все может повернуться против тебя в любой момент. Лучше уйти с фанфарами, пока есть такая возможность, чем быть с позором вышвырнутым и остаться презираемым даже собственными солдатами.

— Я не уйду.

— С ума сошел!

— Ты слышал, что я сказал. Я не уйду. Мне нужно еще кое-что сделать.

— Угробить очередную группу?

— Не язви, — огрызнулся Виктор, — ты не хуже меня знаешь, что кроме этого места я никому и нигде не нужен. Я не существую в другом месте. Мне до сих пор сняться сны, как я сижу в кресле пилота, за штурвалом "Громовержца".

— Время ушло, Виктор. Мы свое отвоевали. Тридцать лет огня и стали бок о бок с воинами клана. Куда уж больше? Мне тоже сняться сны, но они другие. Страшные. Мы выработали свой ресурс, старик. Мы — металлолом. Обгоревший, покрывшийся ржавчиной. Для нас эпоха подвигов и победоносных марш-бросков давно ушла. Смирись, тебе станет легче. Я так и поступил.

— Ты может и да, но я — нет. Есть еще кое-что, к чему мне нужно приложить руку.

И он знал, что ему предстоит сделать. Время еще не упущено, еще есть шанс все исправить.

На следующий день его вызвали с докладом в штаб. Рядом стояли инструктора из параллельных групп, ехидно поглядывая на своего коллегу, предвкушая разнос по всем фронтам. Да и сам Виктор прекрасно понимал, что этот доклад может стать последним в его военной карьере и подведет черту под многолетними неудачами на этом поприще. Прозвучал гонг — на трибуну вошли высшие офицеры в сопровождении охраны, неся штандарты Клана, склонив головы. Все протокольные условности соблюдались с невероятной точностью даже если это и было излишним.

Потом тишина. Когда все уселись, стоять остались только инструкторы Клана.

— Что ж, — сказал один из старших офицеров с блестевшей залысиной. — У нас не так много времени, как хотелось бы, поэтому начнем сразу, без прелюдий.

Двое других согласились и приступили к делу.

На трибуну напротив вызывали по одному из каждой группы. Докладу каждого отводилось не больше десяти минут, учитывая то, сколько инструкторов было сейчас в штабе, быстро все это не могло закончиться. Его же, как чувствовал Виктор, оставили на закуску.

Один за одним молодые и не очень инструкторы подходили к предоставленному месту и начинали говорить. Час, другой. Все тянулось слишком долго. Обеденное время давно осталось позади и солнце системы медленно, но верно скатывалось за тусклый горизонт, откуда в это время налетала песчаная буря. Это удивительное явление на планете-полигоне всегда заставляло его всматриваться вдаль, желая увидеть как формируется стена песка, а потом набрасывается на казармы, поглощая в себе все постройки тренировочного лагеря. Но и в этот раз ему было не суждено разглядеть зарождение стихии.

Услышав свое имя, Виктор вышел вперед, держа в правой руке доклад и отдельную папку с личным делом единственного выжившего.

— Шило Виктор Вячеславович... я правильно произнес имя?

— Так точно.

Один из офицеров, сидевших на трибуне, уставшим взглядом остановился на нем.

— Ну что ж, капитан Шило, так это вы?

— Что значит я?

— Нам доложили о ваших успехах, если можно так сказать. Но прежде чем приступить к главному, все же хочу услышать ваш доклад.

Виктор встал плотнее к трибуне, положил на деревянную поверхность и раскрыл папку с личным делом. Доклад не читал — он знал его наизусть. Все обычно и неинтересно. Такие ему приходилось зачитывать сотни раз, если не больше, что толку повторять все сначала.

— Подготовительный квартал пройден, — в горле все пересохло. Сейчас нужно было сказать "успешно", но в его случае говорить так было нельзя. Он слегка помялся, стараясь держаться твердо, но предательская дрожь в руках не давала ему покоя. — Я провел с новобранцами все необходимые тренировки, учебные занятия по тактике, рукопашному бою, выездные стрельбы. Все, за исключением нескольких, сдали нормативы на "отлично".

— Это мы все знаем, товарищ капитан, — перебил его главный из трех высших офицеров, — но "отлично" вылилось в горы трупов и уже не первый раз. За последние несколько лет вы смогли подготовить только двенадцать человек, в то время как ваши коллеги из смежных групп почти три сотни. Вам не кажется, что разница слегка не в вашу пользу.

За спиной послышался легкий смешок. Виктор кипел от ярости. Будь они сейчас где-нибудь в другом месте, он мог бы развернуться и с легкостью свернуть шеи всем тем, кто смел смеяться над ним. Они боялись его, знали, что никто из них не мог даже близко сравниться с ним, но сдержался, ведь именно этого срыва сейчас ждали его недоброжелатели.

— Вам есть что сказать? — повторился вопрос с трибуны.

— Последнее время качество новобранцев стремительно падает...

— Послушайте, капитан, легко винить кого-то другого в своих промахах, но в вашем случае это выглядит слегка странно.

Один из высших офицеров открыл лежавшую перед ним папку, пролистал несколько страниц и остановился в самой середине.

— Шило Виктор Вячеславович. Гвардии капитан. Боевой офицер. Пилот "Громовержца". Дважды ранен под Шоггурдом. Служил в 59 отдельной механизированной группе в Нафрине. Неполный кавалер ордена Славы. "...проявил доблесть и отвагу в битве за ущелье Саргун, где грамотными действиями помог "соколиной стае" удержать позиции и не дать звену Бешеных Псов прорваться в тыл основных сил Клана". — затем закрыл личное дело капитана и продолжил уже немного издевательским тоном. — Слишком много похвалы для такой детской отговорки. Мы о вас навели справки в Главном Управлении и были сильно удивлены как у такого опытного офицера такие детские ошибки.

— Я не хочу оправдываться.

— Никто вас и не просит. Дьявол кроется в деталях. Дети гибнут; наши будущие воины не проходят контрольных испытаний в вашей группе. Смертность просто зашкаливает. Из двадцати с лишним в последней группе едва выжил только один, и тот должен пробыть в медблоке приличное время, потеряв драгоценные дни для освоения боевой техники.

— Моей вины здесь нет.

— Ошибаетесь, товарищ капитан. Если на ком и лежит вина за все случившееся, то только на вас. Как вы это не понимаете?

Он понимал. Прекрасно. Гораздо лучше, чем кто-либо из присутствующих, просто не хотел этого говорить на публике.

— Совет хочет поднять вопрос о вашей демобилизации. Только награды и регалии все еще спасают вас от незавидного и бесславного конца.

— Я понимаю, — Виктор тихо произнес эту фразу, буквально выдавив ее из своей груди. — Дайте мне шанс.

— Что, простите.

— Шанс. Всего один. Я подготовлю вам первоклассных бойцов.

— Время упущено, капитан. Командование готовит полномасштабное наступление. Укомплектовываются последние роботизированные звенья — вам просто не хватит времени для подготовки.

Потом наступила тишина. Виктор вслушивался в нее, ловя мельчайшие звуки, стараясь не пропустить ни единого слова из разговора шептавшихся между собой офицеров. Каждый из них время от времени поглядывал в его сторону. Капитан стоял прямо — не хотел показывать своего недовольства всем вышесказанным, но в душе понимал, что именно сейчас решается его судьба.

Затем один из трех высших офицеров поднялся на ноги. Его лицо не выражало никаких эмоции. Такие он видел разве что у палачей и судей, выносивших свои приговоры подсудимым.

— Приняв во внимание все ваши заслуги, капитан, мы все же не можем нарушить приказ командования клана и оттянуть сроки пополнения резервов — это не в нашей компетенции. К счастью или к сожалению, но вам придется забыть о будущей работе инструктором. После того как наш Клан вернет потерянные территории, мы будем вынуждены распрощаться с вами, капитан. Вопрос о внесении ваших генов в священный пул так же будет рассмотрен отдельной коллегией в соответствующем порядке.

2.

"... он улетал. И черный взмах крыла покрыл собою небеса."

Проснувшись, он мало что помнил, ну разве что последние секунды того самого вечера, где он, вопреки всему, выжил и стал первым.

В груди немного покалывало. Было тяжело дышать. Дотронувшись свободной рукой до источника боли, он наткнулся на плотную перевязку. Теперь все стало ясно — удар соперника все же сломал несколько ребер, хотя в тот момент, когда он мчался со всех ног, боль не давала о себе знать. Однако сейчас это вряд ли могло оправдать того состояния в котором он находился все это время.

Комната больно блестела. Лампы дневного света горели так ярко, что свет от них резал глаза, словно стеклом. Понадобилось время, чтобы привыкнуть, но к тому времени его уже осматривал один из вошедших врачей. Худощавый дядька средних лет, одетый в длинный белый халат, распахнутый на все пуговицы, он молча изучал показания приборов, подключенных к его телу.

— Долго я здесь? — спросил мальчуган, глядя на доктора.

Тот ничего не ответил. Даже не соизволил посмотреть на него, отвернувшись и подойдя к единственному столу в медблоке. На нем лежали инструменты, парочка шприцов и еще какие-то мелочи, разглядеть которые было невозможно.

— Я прошел испытание, правда? Я сделал все, что от меня требовалось.

Опять молчание.

Это злило парня и он решил во что бы то ни стало вытянуть хотя бы несколько слов из этого человека.

— Да скажите же мне что-нибудь!

Потом завелся кашлем. Боль от каждого напряженного выдоха, жарким огнем распространялась по всему телу. Грудная клетка вздулась и была готова взорваться от такого. Док, наконец, обернулся. Его равнодушный взгляд упал на бледное лицо парня, после чего тело развернулось и так же равнодушно подошло к нему.

— Помолчи.

— Мне кто-нибудь скажет, что произошло?

— Скажут, — холодно ответил док. — Но не сейчас. — потом наклонился над ним и стал светить фонариком в глаза. — Кто был последним с кем ты встретился?

— Я...я не помню. Было темно. Мы наткнулись друг на друга внезапно. Потом схватка.

— Он ударил тебя чем-то тяжелым?

— Нет. Почему вы так решили?

— Ребра, — док указал пальцем на бинты. — Сломали так, будто били чем-то очень тяжелым.

— Это были его ноги. Набойки на носках армейской обуви. Я не успел среагировать и отбить удар. Было больно.

Доктор выпрямился. Результаты обследования явно не радовали его, но приказ капитана "...поднять его на ноги" не давали ему расслабиться. Сейчас он думал как бы сделать все быстро и успеть к концу недели.

— Расскажи все, что помнишь. Это поможет мне вернуть тебя в строй.

— Если я сделаю это меня зачислять в боевой корпус?

Доктор усмехнулся. На бледно-мертвом лице заиграла улыбка.

— А что еще ты хочешь?

— Хочу поскорее попасть в настоящую учебку. Своими глазами посмотреть на машины, сесть за штурвал "Громовержца", может даже увидеть "Карателя".

— Вот как? — врач удивленно развел руками, где уже дымилась сигарета. — Кто знает, может в самом скором будущем так оно и произойдет.

— Я победил, — продолжал говорить парень, — Я выжил, оставил позади всех своих соперников. Разве по правилам меня не должны отправить на мехбазу.

— Всему свое время, парень. Не торопи события.

Затем прозвучал короткий гул. Доктор сжал губами желтый фильтр сигареты и подошел к виртуальной связной панели, где спустя секунду появилось изображение капитана.

— Он еще очень слаб. — говорил доктор.

— Как долго это продлится? Я же просил сделать все с максимальной скоростью.

— Я не волшебник, Виктор. Мои возможности тоже ограничены. Он же, черт возьми, еще ребенок!

— Этот ребенок несколько дней назад убивал подобных себе.

Доктор обернулся, чтобы посмотреть на лежавшего мальчугана, и до сих пор не мог поверить как такой худенький, почти лишенный плотной мускулатуры, парень был способен хладнокровно убивать своих одногодок. Затем вернулся к разговору с капитаном.

— Что ты от меня хочешь?

— Поставь его на ноги.

— Я работаю над этим.

— Работай больше.

— Все что в моих силах, капитан.

— Докладывай мне о его самочувствии каждые четыре часа. Даже ночью. Я обязан знать, когда он сможет продолжить тренировки.

— Дело твое, Виктор. — доктор согласно поднял руки и отключил связь.

— Это было наш инструктор?

Парень постарался приподняться на локтях, чтобы посмотреть доктору в глаза, но попытка оказалась безуспешной.

— Да, — коротко ответил док. — тот еще сукин сын.

— Почему вы так говорите о нем?

— Я не одинок в таком мнении, мальчик.

Потом док еще раз подошел к больничной кровати, проверил все приборы и быстро ушел, заперев за собой дверь. Роботы приступили к своей работе, повторно проводя диагностику и вводя все необходимые препараты через силиконовые медицинские трубки. Жидкость алого цвета медленно ползла по прозрачным тоннелям, все больше напоминая кровь, сочившуюся из открытой раны.

Вскоре она попала в его вены и приятным теплом разлилась по всему организму. Парень погрузился в сон. Не в силах сопротивляться, его сознание утонуло в накрывающей власти Морфея, все сильнее погружаясь в сновидения и воспоминания прошлого.

3.

Дул холодный, почти ледяной ветер. Солнце уже давно миновало ту границу, за которой теплое прикосновение лучей больше напоминает издевку — они не грели, скорее просто скользили по поверхности полигона, напоследок давая увидеть черную лесополосу чуть дальше на севере, куда им всем предстоит двигаться, чтобы схлестнуться со смежной группой офицера Малковича.

— Тебе страшно, Макс, — спросил смуглый парень. — Тебя всего трясет.

— Это все погода, — коротко ответил паренек, — ну и адреналин. Со мной все в порядке.

— Конечно. Посмотрим кому сегодня повезет.

Ветер хлестко ударил его по лицу, после чего взметнулся вверх и полетел в сторону, унося за собой поднятую пыль и маленькие частички песка, образуя небольшие завихрения. Близился закат, а с ним и начало последнего, контрольного испытания. Макс долго ждал этого момента, еще со времен школьной четырехлетки, когда он впервые услышал о них. Тогда это казалось чем-то удивительным, прекрасным, похожим на подвиг Геракла или Ахиллеса. Все только и делали, что говорили об этом. Даже педагоги, работавшие с ним и проводившие почти все свое время с его сверстниками, часто упоминали испытания, как одну из важнейших вех в жизни каждого из них.

— Готовность пятнадцать минут!

Инструктор вышел вперед, ловко выпрыгнув из подъехавшего БТРа, напоминавшего кузнечика-переростка с оскалившимися во все стороны пулеметами, после чего, встал напротив, окинув взглядом всех своих подопечных. Молча проследил за бежавшей вдалеке черной точкой, гнавшей на всей скорости к противоположному краю черного леса, и закурил. Группа Малковича шла второй и должна была начать свой путь с небольшим преимуществом, заходя с более пологой местности, что несомненно было хорошим плюсом, но капитан почему-то проигнорировал это, хотя каждому из шестнадцатилетних мальчуганов, прошедших курс лекций и занятий по тактике и ориентированию, было четко понятно к каким последствиям это может привести во время испытания.

— Почему он все время молчит? — спросил кто-то сзади.

Макс не повернулся, хотя и узнал голос своего друга Сэма. Он был приемным в своей семье, что слегка сказывалось на его отношении к сверстникам, любившим подтрунивать его каждый раз, едва завидев. Родители не смогли найти ему место среди своих, клеймо "вольняги" дамокловым мечом висело над ним все время, и после очередной драки, чуть было не закончившейся смертью, его приняли в группу.

— Он всегда молчит. Только на лекциях иногда говорит. Хотя я сам не понимаю зачем нам нужны все эти инструкторы? Данные, информация, сведения об оружии — все есть в базе компьютера. На кой черт...

— Тихо! — перебил его кто-то другой.

Капитан повернулся к своей группе. Точка вдалеке окончательно слилась с линией лесного массива и была вне зоны видимости боевого офицера. Солнце окончательно рухнуло за горизонт, оставив небу кроваво-алый след.

— Мама всегда пугала меня закатом. Говорила так умирает солнце.

— Сказки,— ответил Сэм и тут же встретился со взглядом капитана, шагавшего прямо к нему. Его глаза скрывались за очками-хамелеонами, но мальчуган кожей ощущал этот прямой, холодный и безжалостный взгляд даже сквозь черные стекла. Остановившись всего в шаге от него, Сэм напряг мышцы пресса, готовясь к удару, как вдруг в воздухе, прямо над головами, пронеслись несколько штурмовых истребителей "Визигот". Вытянутая тень быстро проползла по почве полигона, после чего железные пташки, немного набрав высоту, ушли на второй круг. Все сконцентрировали внимание на боевых машинах, на мгновение забыв о предстоящей схватке с противоположной группой. Истребители разрезали мрачное небо, то поднимаясь высоко вверх, то камнем падая вниз, уходя в бреющий полет, держась от земли в каких-то двадцати метрах.

— Слушай мою команду! — скомандовал инструктор, возвращаясь дальше на пустырь, где его было лучше видно каждому из подопечных. — Сегодня ваши контрольные испытания. Вам предстоит встретиться с группой Малковича. Все, что вам требуется знать перед схваткой — не оставляйте фланги пустыми. Для будущего пилота боевого меха — это жизненно важное правило. Всегда держите противника перед собой, только так вы сможете максимально повысить свои шансы на победу. Если он зашел вам с фланга — смерть, если зашел с тыла — смерть гарантированная. Не забывайте этого!

Ветер на полигоне стал усиливаться. Песок резал глаза, небо постепенно закрывали тучи. Кто-то передал по рации капитану о готовности группы Малковича, и когда последние слова были сказаны, инструктор выстрелил сигнальной ракетой в воздух, дав старт самому важному испытанию в жизни мальчишек.

Группа ринулась вперед, рассыпавшись, как горох, по всей ширине дороги, быстро удаляясь от места сбора. Макс бежал чуть позади, стараясь экономить силы. Схватка с группой Малковича могла затянуться и его детский разум, еще не совсем понимавший, что его ждет впереди, начинал представлять внутри себя бой с одним из соперников. Ему казалось, что все закончится быстро. Наверное, он не сможет даже и заметить, как вокруг никого не останется, а сам он, глубоко выдохнув, окажется последним выжившим.

Впереди замаячили первые элементы полосы препятствий. Несколько высоких заборов не представляли особой проблемы для него и Макс смело ускорился для прыжка. Два мальчугана, бежавших впереди всех, перемахнули через грубо сколоченные доски, плюхнувшись в топкую жижу, и тут же встретились с искрившейся лавиной пуль, полетевших откуда-то из сокрытых дотов. Пулемет застрекотал с такой силой, что некоторым показалось будто огонь вела целая рота, прятавшаяся в глубине перекопанной полосы препятствий, замаскировавшись в складках местности. Один из парней закричал. Алая кровь хлынула из пробитой груди и хрупкое тельце, не выдержав встречи с маленькой свинцовой смертью, облокотилось на край деревянной доски. Перед глазами все поплыло. Детские крики смешались со стрекотом пулемета, образовав неразборчивое месиво из звуков, за которым никто ничего не мог разобрать. Потом выстрелы прекратились. Группа упала в грязь, стараясь проползти под пулеметным огнем как можно ближе к окопу, а затем канатной лестнице, по которой им всем предстояло пройти дальше к лесу. Макс оглянулся. Сердце бешено стучало в груди. Еще никогда в своей жизни он не чувствовал, чтобы оно так сильно колотилось внутри него. Вены на висках набухли, словно почки на деревьях весной. Он ощущал каждый удар, каждую пульсацию, отдававшейся в его ушах ударами чжаньгу, но продолжал лежать, утопая почти полностью в неприятной черной жиже. Затем он увидел одного из раненых. Его тело повисло на краю деревянного препятствия, а из раны хлестала кровь. На маленьком теле все было алым от этого, а сама рана зияла огромной дырой, предвещавшей скорую и бесславную гибель.

— Пойдем! — крикнул Сэм, подтягивая Макса за шкирку, — пойдем тебе говорю!

Несколько десятков метров, почти вплотную к земле, вся группа ползла по пластунски, чуть ли ртом не глотая грязь и цепляя головой висевшую колючую проволоку. Неподалеку ожил пулеметный расчет. На этот раз били откуда-то сбоку, не давая шанса поднять голову. Близился конец грязевого этапа и вскоре им предстояло подняться по канатной лестнице. Но те, кто дополз к назначенному месту, не спешили выпрямляться — огонь велся уже с двух точек.

— Вставай! — кричал смуглый паренек на своего друга, лежавшего впереди и не дававшего остальным протиснуться вперед. — Долго думаешь тут торчать!?

Над головами свистели пули. Несколько пареньков, отважившихся встать, тут же упали обратно в грязь; кто-то закричал во все горло и заплакал. Кровь и осколки костей черепной коробки разбросало во все стороны. Тело обмякло и погрузилось в грязь, больше неспособное подняться. Стрельба опять прекратилась. Воспользовавшись моментом, смуглый парень рванул вперед, вцепившись своими маленькими руками в толстые канаты, принявшись карабкаться на самый верх. Руки скользили, повсюду в бетонной стене виднелись пулевые отверстия и сил едва хватало, чтобы удержаться на такой высоте и не упасть вниз. За ним последовали и остальные. Макс шел четвертым, но все равно чувствовал жуткий страх внутри себя. Он подгонял его, заставляя то и дело ступать мимо веревочной лестницы. Пару раз это могло стоить ему жизни, но в последний момент ему все же удавалось ухватиться за канат, подтянувшись вверх и закрепившись уже обеими ногами.

На верху стало немного легче. С такой высоты он мог увидеть насколько огромной была полоса препятствий и как многого им не рассказывал на лекциях инструктор. Длиной почти в километр, она расширялась в нескольких местах, после чего сужалась, как сопло, вытягиваясь в длинную кишку, по обеим сторонам которой, будто прыщи, торчали бетонные пулеметные точки.

Сэм подтолкнул его вперед, ближе к тросу. Последние парни из его группы поднимались на верх, все в грязи, чумазые, словно шахтеры из забоя. Каждого трясло от холода. Ветер безжалостно обдувал мокрые тела, заставляя мышцы мальчуганов непроизвольно сокращаться, чтобы сохранить внутри себя живительное тепло. Солнце уже давно было за горизонтом. В свои права вступала госпожа ночь, а вместе с ней и та температура, опускавшаяся чуть ли не до пяти градусов выше нуля. Нужно было спешить. Этот вывод читался в глазах каждого, кто сейчас стоял на бетонной верхушке у троса, ожидая своей очереди спуститься вниз. Но там их ждало еще больше проблем и трудностей. Грязь не сразу, но высохла, превратив одежду в полутвердый панцирь, от которого бежать было уже не так легко. Кто-то даже обмолвился, что едва ли эту жижу можно было назвать обычной смесью песка и воды, в ней было что-то еще, что и превратило одежку в непригодное затвердевшее тряпье.

До черного леса было еще очень далеко. Группа поредела.

Остановившись возле разрушенного здания, Макс посмотрел вокруг себя, заметив, что очень многие, в том числе и он сам, были далеко друг от друга, рассредоточившись на большой территории почти на всю ширину полосы препятствий.

Дальнейшее продвижение теперь целиком и полностью было в его руках. Никто не мешал, не подталкивал в спину, не кричал. Сердце понемногу успокоилось, но все еще продолжало усиленно биться. Адреналин не давал расслабиться. Обогнув каменную стену, Макс бросился бежать к следующему укрытию, пригнувшись и стараясь не упускать из виду два черных дота, молчавших до самого последнего момента. Послышались выстрелы. Макс упал на брюхо, застонав от боли, закрывая голову руками и стараясь не подниматься. Воздух завибрировал, земля вокруг начала подскакивать от впивавшихся в нее пуль. Он кричал. Страх накрыл его с головой и теперь никакое самообладание не могло заставить его замолчать. Он кричал до тех пор, пока не понял, что кто-то рядом тянет его в сторону. Лихорадочно перебирая ногами, Макс все же смог на мгновение встать и побежать сломя голову вперед, забыв про пули, про огневые точки, про смерть, что гуляла сейчас рядом с ним. Он просто бежал, забыв обо всем.

Ожил второй пулеметный расчет.

Теперь только вперед! Без оглядки! Страх, владевший им все это время, придал ему сил. Ноги перестали чувствовать боль и усталость. Все внутри напряглось до предела и стало железным.

Глаза выхватывали какие-то отдельные элементы всей картины забега: препятствия, мелькавшие рядом знакомые лица, рассекающие воздух трассирующие снаряды, огонь, снова огонь, детские крики, опять огонь. Кто-то падал и уже не вставал, кому-то везло больше и они, прикрываясь складками местности, пробирались безопасным путем, не попадая под шквальный огонь двух пулеметных расчетов.

Когда Макс пришел в себя, тело ломило от жуткой боли. Он глубоко и часто дышал, жадно хватая воздух большими глотками, стараясь насытить каждую клетку своего организма. Основная часть полосы была позади. Несколько человек подбежали к нему, чуть ли не падая от усталости. Выстрелы не стихали. Отголоски пулеметного лая продолжали доноситься еще некоторое время, не давая отставшим членам группы выйти на безопасную территорию. Их судьба была почти предрешена, если только тот, кто сейчас вел огонь, не решит иначе. Сэм, держась рукой за бок, старался остановить кровотечение. На бледном лице ничего нельзя было разобрать. Грязное, вперемежку с кровью и заплывшим глазом, оно походило на лицо чудовища, выползшего из своего логова на время охоты. Не в силах больше сдерживать, Сэм заплакал. Тем самым, давно забытым многими детским плачем. И хоть каждый смотрел сейчас на него, никто не смел корить мальчугана за слабость. Наверное, так было лучше. Рана оказалась очень серьезной. Кровь хлестала из разорванного бока, струей стекая по руке, а затем падая на землю. Он еле стоял на ногах. Один парень попытался поддержать его, но тот не дал ему сделать это. Выстрелы позади прекратились, а это значило, что больше никто не прибежит. Что из всей группы остались только они. Смуглый паренек, все это время державшийся очень стойко, несмотря на все случившееся, вдруг подошел к Сэму и силой заставил приоткрыть рану.

— Дурно дело, Сэм, — произнес он слабым голосом.

— Сам знаю.

Ноги мальчугана стали подкашиваться. Кровотечение так и не удалось остановить, и вскоре на бледном лице не осталось признаков жизни. Тело медленно опустилось сначала на колени, а после — завалилось на бок.

Оставшиеся в живых, парни оттянули его в сторону, уложив в заросшую травой воронку.

— Когда все закончится, его найдут здесь, — говорил один из выживших. — Нужно двигаться дальше.

Лес был прямо перед глазами. В каких-то пятистах метрах его черная фаланга протяженностью около четырех километров, протянулась от небольшого ручья, пробегавшего вдоль края густой чащи, и до самого карьера, где в давние времена Клан добывал ценную руду. Все остальное была непроходимая чащоба, таившая в себе много неизведанного, в том числе и хищников, живших и охотившихся там круглый год.

Им не раз говорили об этом. Даже проводили экскурсию, когда группа только-только приземлилась на планету-полигон, чтобы начать тренировки, но тогда все это казалось неинтересным, обыденным. Зачем знать о повадках зверей, если вся будущая жизнь и военная карьера пройдет в кабине боевого робота, чье оружие будет способно уничтожить любое незащищенное существо одним лишь выстрелом.

Но теперь все стало несколько иначе.

Клыки зверей казались не такими уж и безобидными, а страх умереть от когтей ночной кошки все больше нарастал внутри него.

— Они наверняка уже там, — сказал один, перебивая мысли Макса и указывая рукой на черную границу леса, — мы слишком долго шли.

— Может не пойдем, — отозвался кто-то другой. — Спрячемся где-нибудь.

Макс посмотрел на него, как и все, кто стоял рядом. Упреки посыпались в сторону говорившего и тот сразу пожалел, что дал волю эмоциям и страху.

— И куда? Обратно к ним, — смуглый паренек посмотрел в сторону черневших дотов. Сейчас они казались умершими, но тот был уверен, стоит им только вернуться и попытаться пройти мимо, как они тут же оживут, выплюнув в сторону каждого беглеца сотню-другую пуль.

— Надо идти, другого варианта у нас просто нет.

Макс сделал шаг первым. За укрытием ему было не по себе, но выйдя из-за него, страх усилился многократно. Осторожный шаг вскоре перерос в бег, а следом — в стремительный бросок, за которым он ничего не чувствовал. Пятьсот метров до леса были самыми долгими и опасными в его жизни. Пустырь, на котором он и его одногруппники оказались во время этой перебежки, был хорошо простреливаемым и если бы кому-то пришло в голову установить огневую точку рядом с этим местом, у них бы не было никакого шанса проскочить живыми.. Каждую секунду он ожидал выстрела. Молился, хотя и не умел этого делать, но почему-то верил, что именно это должно помочь ему добраться до границы леса. Оставалась пара сотен. В груди защемило — стало трудно дышать. Огрубевшая одежда, от высохшей и застывшей грязи, резала и терла кожу. Было очень больно и неудобно двигаться. Когда же до первых деревьев остались считанные десятки шагов, Макс ускорился, упав у подножья ствола толстенного дерева.

Остальные последовали его примеру. Вблизи лес был очень старым — многовековые деревья, каким-то чудом пережившие колонизацию, а затем и многочисленные бомбежки, скрывали за собой, наверное, последний живой уголок на этой планете. Слух ловил тихий шелест листьев, откуда-то неподалеку появился рык мимо пробегающего зверя. Его зоркие глаза, горевшие красным огнем, то ли от природы, то ли от жажды крови и желания поскорее наброситься на беззащитную жертву, блестели в двадцати метрах от Макса. Два огонька смотрели прямо на него, потом на секунду исчезли и появились уже в стороне, убегая все дальше от появившихся юнцов.

Небо полностью затянуло тучами. Кроваво-алое зарево давно растворилось в черноте наступавшей ночи. Макс посмотрел на остальных одногруппников, лихорадочно стряхивавших со своей одежды засохшую корку из грязи и пыли, и волнующе поглядывая по сторонам, прислушиваясь к каждому шороху. Грязь откалывалась целыми кусками, почти как цемент, падая на землю и рассыпаясь на мелкие частички. Без нее форма была еще пригодна для будущей битвы, хотя и оказалась изрядно потрепана.

— Нужно идти. — сказал смуглый паренек, выпрямляясь и готовясь пересечь лесную границу.

Макс всегда считал его храбрецом, еще с момента их первого знакомства. Типичное для их возраста хвастовство, было не свойственно этому мальчугану, родившемуся от союза чернокожей женщины и белого воина клана. Где и как это произошло паренек не знал, отец презирал "вольняг", а уж сын такой породы и вовсе был обречен на одиночество. Годы скитаний по помойкам жизни не прошли даром — он всегда чуял беду на расстоянии и был готов к встрече с ней во всеоружии. Вот и сейчас, пригнувшись, он, словно волк, подкрадывался к границе, а потом прыгнул вперед, утонув в зеленых кустарниках, будто бы его и не было здесь.

Наступал последний этап испытаний. Самый важный и самый смертельный. Здесь каждый был сам за себя. Оружие разбрасывалось задолго до начала битвы — в коробках с вертолетов и истребителей. Макс вспомнил как перед началом увидел этих железных птиц, взметнувшихся в небо и совершивших крюк над лесом, после чего ушедших на второй круг. "Наверное, оружие" — подумал он, пересекая символичную границу мертвой и живой земли. Погрузившись в самое сердце природы, в ноздри тут же ударил специфический запах леса. Аромат шишек, заплесневелой коры, сырости вперемежку с какой-то вонью, исходившей откуда-то из глубины леса, все это буйство новых запахов, слившихся в одну большую массу заставили голову закружиться.

Паренек присел на колено, стараясь прийти в себя, потом встряхнул головой и зашагал вперед, стараясь не шуметь, пробиваясь сквозь плотные кустарники и переплетенные ветви деревьев.

Чем глубже он шел, тем тише становилось вокруг. Одногруппники пропали из виду. Голоса утонули вместе с последними остатками шума, доносившимися оттуда, с другой стороны леса. Он остался один, с самим собой, вооруженный только природным слухом, не раз выручавшим его в трудные минуты. Если кто шевельнется — он обязательно услышит его, каким бы тихим не был неприятель.

Еще несколько десятков метров вперед прошли в кромешной темноте и полной, почти кладбищенской тишине. Молчали даже животные, хотя Максу было известно о их присутствии в лесу.

В какой-то момент он остановился. Силы уходили быстрее, чем он думал. Но куда идти дальше? Кругом все одинаковое, похожее на то, что было. Лес не менялся, не было ориентиров, хотя инструктор говорил, что их можно найти и по ним добраться до самого центра. Попадались лишь коряги и поваленные ветром деревья, препятствовавшие продвижению вперед. Передохнув с минуту, Макс сделал шаг и тут же упал, споткнувшись о что-то мягкое. Из-за темноты разглядеть полусгнивший ствол не представлялось возможным. Поднявшись, он со злостью ударил по ней и тут же замер. Из чьих-то легких вырвался едва слышимый стон. Паренек остановился, напряг мышцы тела и присел, стараясь спрятаться за высоким кустарником, но в тоже время быть готовым броситься на своего противника.

Но ничего не произошло. Стон не повторился и тишина опять наполнила пространство вокруг. Макс приблизился к странному препятствию, ощупал руками и только сейчас осознал, что это был какой-то человек. Он все еще дышал, хотя пульс на запястье едва прощупывался, а на груди было мокро от свернувшейся крови. Потом дыхание остановилось. Сердце замерло в груди и больше никаких признаков жизни он не смог обнаружить.

Кто это был? Один из его группы или быть может парни Малковича? В темноте он так и не смог разглядеть лица, хотя черты и общие габариты указывали на кого-то их тех, кто был с ним рядом до недавнего времени. Потом нащупал кобуру, вытащил пистолет, прихватив с собой два запасных магазина и медленно, очень осторожно поднялся на ноги.

Где-то вдалеке послышались приглушенные хлопки. Три выстрела доносились откуда-то со стороны. Макс машинально посмотрел в предполагаемое место схватки — наверняка там идет бой. Двое, а может и больше человек сцепились в последней битве за право стать пилотом боевого меха. Он мог бы пойти на выстрелы, дождаться, когда останется один и нанести удар по ничего не подозревающему противнику, уже поверившему в свою победу. Наверное, так и стоило поступить; несколько секунд он колебался, перекидывая пистолет с одной руки на другую, размышляя, но спустя минуту раздумий, все же решил обойти место стычки и продолжить идти дальше.

Путь не был простым. Под ногами хлюпала вода, болото или что-то очень похожее на это, простиралось прямо перед ним. Макс сделал шаг вперед — нога прилично утонула, облипнув какой-то дрянью. Хода дальше не было. Сбоку появилось несколько животных. Вытянутые тела существ, почуяв добычу, огибали нависшие почти до самой земли ветви вековых деревьев, пробираясь все ближе к нему. Их глаза горели огнем, уставившись на жертву, при этом нисколько не страшась возможного отпора. Парень снял пистолет с предохранителя и направил ствол на приближающегося хищника. Второе существо замерло, едва завидев пистолет. Казалось, ну вот, это должно было сработать и через мгновение они развернуться и уйдут прочь, но стоило ему только подумать об этом, как сбоку, из высокого кустарника, закрывавшего весь обзор с правой стороны, вылетела тень, раскинув лапы в стороны, готовясь прижать жертву своими когтями к земле.

Макс среагировал, но очень поздно. Острые как бритва когти разорвали одежду на спине, выпустив кровь из образовавшихся ран. Боль и крик слились в едином возгласе. Теперь можно было не прятаться, все равно его уже обнаружили, раз хищники смогли окружить отколовшегося от общей группы парня. Выстрелы звучали очень быстро. Макс стрелял во все, что мало-мальски напоминало выпрыгнувшее существо. Где-то пули уходили в куст, где-то, огненными сверчками улетали в небо, но все безрезультатно. Опустевший магазин, дымясь, упал ему под ноги. Лихорадочно, он рылся в своем кармане, пытаясь нащупать припрятанный запасной магазин и был уже готов зарядить его в пистолет, как сбоку, с другой стороны, выпрыгнуло существо. На этот раз атака удалась. Он рухнул на землю, выронив пистолет из рук и пытаясь из последних сил отбиться от хищника, ударял кулаками по разинутой пасти, готовой вцепить ему в лицо в любую секунду. Иногда ему удавалось хорошенько приложиться и в ту же секунду атака животного замедлялась. Но стоило этому произойти, как рядом появлялось другое существо. Дележка еще живой жертвы началась практически сразу. К двух хищникам вскоре присоединился и третий. Они бились за него, как будто судьба его была уже предрешена, но сам паренек так не думал. Нащупав в последний момент на земле выпавший из рук пистолет, он сжал его своими ладонями и произвел несколько точных выстрелов в двух первых хищников, стоявших перед ним в каких-то десяти метрах. Черные фигуры задрожали. В воздухе появился жалобный писк. Разбежавшись в стороны, они скрылись в густой чаще, оставив после себя блестевшую даже во тьме кровь, но Макса это не успокоило, и он еще несколько минут ждал новой атаки, напряженно вглядываясь в чернеющую листву плотных кустарников.

"Ну давай", — думал паренек, осторожно ступая на топкую почву. Несколько десятков метров он так и прошел, осторожно оглядываясь по сторонам. Затем, когда под ногами почувствовалась твердая поверхность, быстрым шагом двинулся к предполагаемому центру. Во время нападения он потерял точное направление. Все вокруг казалось очень похожим, одинаковым. Деревья переплетались между собой, кустарники и болотистая трава поднимались почти до пояса, скрывая дорогу. Сейчас Макс шел исключительно наобум, надеясь, что ему повезет встретить кого-нибудь из своих или услышать движение.

Наконец он добрался до открытой опушки. Вокруг лежало оружие и несколько трупов. Двух он опознал сразу. Их тела были изрешечены и напоминали сито. Кровь выплеснулась наружу и запеклась, как будто на горячей сковородке. Кругом валялись гильзы, магазины, опустевшие патронташи и пулеметные ленты. Бой прошел совсем недавно и несмотря на масштабность и длительность (на что указывало количество израсходованных боеприпасов) Макс ничего не услышал.

Это наводило на странные мысли: в воздухе еще висел запах пороха, а значит те, кто ушел отсюда живыми, могут оказаться в небезопасном от него расстоянии. А что можно противопоставить его пистолет хорошей винтовке или автомату? Конечно ничего. И Макс понимал это, обойдя злополучное место по краю, подобрав из рук мертвого мальчишки все еще теплый автомат.

В магазине было не меньше двадцати патронов. Лазерного заряда не имелось, да и нужен ли он, когда вокруг тьма-тьмущая от которой невозможно разглядеть даже крысу в шаге от себя.

Преодолев еще около сорока метров, как ему казалось на север, он остановился у высокого дерева, услышав впереди движение. Кто-то стоял неподалеку от него, перезаряжая оружие и бормоча что-то себе под нос. Макс прислушался, потом осторожно подкрался ближе, стараясь не шуметь, и только сейчас увидел в полный рост своего оппонента.

Это был рослый, очень крупный, не по возрасту массивный, парень, с толстыми кулаками и широкой спиной. Сжимая в руках винтовку, он осматривался по сторонам, как будто ожидая нападения.

Макс ждал. Открытая схватка могла закончиться не в его пользу. Немного приподняв автомат, он улегся на почву, подложив по руку свободный локоть, и стал прицеливаться. Громила не двигался, держась за приклад винтовки, потом начал подниматься. В эту самую секунду, когда Макс был уже готов нажать на спусковой крючок и покончить с противником, чья-то пуля опередила замысел парнишки, раскрошив голову незнакомца на несколько частей.

За выстрелом наступила тишина.

Через несколько секунд из-за пригорка вышли двое человек. Обыскав тело и забрав все ценное, они молча удалились в свою лежанку, где видимо поджидали незадачливых мальчишек все это время. Оба взрослых мужчины были хорошо вооружены и сидели в специально оборудованном месте, замаскированным сеткой, издалека сливавшимся с местностью. Ночь только играла им на пользу, и уже спустя десять секунд, Макс перестал различать во всей черноте лесной чащи этот замаскированный пункт от прочего пейзажа.

Обойти все это незамеченным не представлялось возможным. Ждать тоже был не вариант, поэтому паренек не нашел ничего другого, как постараться уничтожить этих людей, выманив каждого по одному. Проблема была только в том, что выстрел никак нельзя будет спрятать. И после первого, его позиция будет раскрыта.

Но других вариантов просто не существовало.

Макс лежал неподвижно еще несколько минут, обдумывая план действий. Ладони вспотели — стало трудно удерживать тяжелый автомат в своих руках. Почва, твердая до этого момента, от сырости местного воздуха стала влажной. Живот, грудь, ноги, все это уже не было сухим. Нужно было встать и поменять позицию, но стоило ему слегка подняться, как треск веток и шум кустарника рядом, предательски шелестевшего от самых осторожных движений, привлекали к его месту ненужное внимание.

Макс видел, как в лежанке засуетились люди. Как поднялся один из них во весь рост, направляя взгляд в его сторону. Потом, взяв оружие в руки, вылез наружу и зашагал к нему. Теперь обнаружение стало лишь вопросом времени. Через несколько секунд, если он только не предпримет кардинальные шаги, его обнаружат, и прощай заветная мечта. Выжить должен кто-то один — такое было правило. И решение предстояло принять очень быстро.

Мужчина шагал к нему очень быстро, без страха. Каждый шаг приближал кончину мальчугана и в последний момент, когда между ним и незнакомцем осталось всего несколько метров, автомат в руках Макса затрещал как сумасшедший.

Бронежилет не выдержал. Искры, вылетавшие при соприкосновении пули и броневых листов ферро-керамической прослойки, фонтаном разлетелись в стороны. Тело трясло всего несколько секунд, но этого было достаточно, чтобы после всего, когда последние гильзы выстрелили на землю, противник рухнул одновременно с ними, распластавшись в двух метрах от мальчишки.

Сердце жутко билось. Ладони пронзила боль, а уши заложило от грохота автоматной очереди.

Дальше все было как будто во сне.

Он стрелял. Поднялся на ноги и куда-то побежал. Прочь. Как можно дальше от всего случившегося. Дальше в лес, вглубь этой проклятой чащобы. Там у него есть шанс выжить, спрятаться от преследователей.

Воздух разрезали пролетавшие пули. Огонь вели уже несколько человек и интенсивность с каждой секундой нарастала. Патронов не жалели.

В какой-то момент все стало стихать. В душе появилась надежда, что ему удалось оторваться от преследователей, но тут же по лицу что-то прилетело. Все в глазах перевернулось. Небо оказалось на земле, а земля, вместе с деревьями взметнулась на верх, поменявшись местами со звездами. Щека зажглась огнем боли, растекшимся по ней с невероятной силой и остротой. Кто-то схватил его за грудь, поднял на ноги и врезал чем-то очень плотным прямо в бок. Хруст костей томным звуком отразился в его голосе истошным криком. Удар. Блок. Потом снова удар. Руки работали несмотря на боль, несмотря на усталость. Противник не останавливался и напирал с невероятной силой и мощью, прижимая мальчугана к стволу дерева. Еще минута и Макс бы сдался, опустив руки и плюя на свое желание оказаться первым. Но что-то внутри не дало ему сделать это. Вывернувшись у векового дуба, он оказался за спиной противника, проворонившего маневр и уже в следующую секунду пытавшегося сорвать со своей шеи, сомкнувшиеся в мертвой хватке руки. Он трепыхался, бил его локтями по сломанным ребрам, но все безуспешно. Хватка не ослабла, скорее наоборот — она стала железной, такой, что последние секунды жизни противник уже не смог ничего сделать.

Он упал, окончательно перестав дышать и сопротивляться.

4.

— Я слышал про совет, Виктор. Дело дрянь, ведь так?

— Да. Приятного мало.

Капитан закурил, опустив тлевшую спичку в стакан с водой, и встал с кровати. Он уже несколько лет ночевал в этом месте, совершенно позабыв про собственную комнату со всеми удобствами, находившуюся в отдельном двухэтажном здании неподалеку от полигона, где жили все инструкторы клана на момент обучения новоприбывших групп. Ему не нравилась обстановка в этой "бетонной коробке", где люди давно перестали видеть в нем равного, предпочитая считать травмированным психом, чья жизнь должна была закончиться очень давно, в объятом пламенем "Громовержце", но волею судьбы продлилась до сегодняшнего дня. Был только один человек — Влад, с которым ему все еще хотелось перекинуться парочкой фраз, да обсудить последние новости о далеких сражениях.

Планета-полигон находилась в глубоком тылу территории клана. Практически на "заднем дворе", как любил выражаться его друг и товарищ Владимир, посему очень многие детали битв доходили с сильным опозданием, отчего о победах и поражениях в этом месте узнавали спустя недели, а то и больше. Тем не менее это было хоть что-то, ставшее для него свежим глотком воздуха в тыловой тошноте, претившей ему с самого начала работы инструктором. Он не был им, никогда, но старался притворяться, в угоду широколобым штабным офицерам, считавшим, что любой, кто мало-мальски повидал огонь и ощутил ударный импульс лазера на броневых листах своей машины, просто обязан был выучить и воспитать себе приемников. Новое поколение пилотов, воплотивших и впитавших в себе все самое лучшее от старших инструкторов.

— Как давно он лежит в медблоке? — спросил Влад.

— Уже две недели.

— И что ты решил?

Виктор глубоко затянулся, сдавив сигарету с такой силой, что бумага вокруг табака смялась, словно кожа старухи.

— Я продолжу обучение.

— А смысл? Набор сформирован, списки отправлены, он не получит в управление меха, как бы того не хотел.

— Это правда, но война не закончится завтра, а люди имеют свойство погибать на ней. Рано или поздно потребуется подкрепление и тут он получит свой шанс. Тебе ли не знать это.

Влад согласился. Кое-что из своей жизни он мог сравнить с ситуацией вокруг единственного выжившего из группы Виктора. Но то был он, сильный, ловкий, не раз проявивший себя в бою как на земле, так и в воздухе, управляя "Визиготом". Разве может этот мальчишка сравниться с ним, с Владом, командиром некогда легендарного воздушного звена.

— Я раньше за тобой такого не наблюдал, старик.

— О чем ты? — Виктор повернулся к нему.

— Ты здесь уже столько лет. Через тебя прошло не менее полутысячи мальчишек, самых разных. И никогда ты не горел таким желанием во что бы то ни стало вытащить мальчугана в пилоты. И было бы кого. Я разговаривал с врачом — он разделяет мое мнение. Этот парень, даже если ты вложишь в него всю душу, не станет великим пилотом. Он угробит себя, машину и всю свою группу.

— Оставь это мне, Влад. Я как-нибудь сам разберусь.

— Несомненно.

Они оба замолчали, каждый думая над тем, что было сказано. Виктор был зол на себя, на обстоятельства, на свой возраст, отбиравший у него все силы и притупляя остроту интуиции. Все равно, несмотря на критику своего друга и товарища, боевой офицер верил, что сможет выточить из этой бесформенной болванки крепкую деталь.

Сигарета погасла — последние остатки синеватого дыма осели в легких и через мгновение выпорхнули густым серым облаком прямо на стекло. Завитки ядовитого тумана еще долго скользили по идеально ровной поверхности окна, пока окончательно не рассеялись в кабинетном воздухе, смешавшись с ароматом дешевых духов, коими пользовался по старой привычке Владимир.

— Есть что сказать по убитым солдатам в лесу? Мне было известно только о дотах вдоль полосы препятствий. Как эти двое оказались на пути у детей?

Влад пожал плечами, хотя знал ответ на вопрос капитана. Видя настороженный взгляд своего друга, он вскоре сдался, решив рассказать все, что ему было известно.

— Это было условие Малковича.

— Зачем? — недоумевал Виктор, — ему мало тех препятствий, что были?

— Не знаю. Может да, а может и нет. Но он за два дня до начала контрольного испытания консультировался с высшими офицерами, и они дали добро.

— Бред какой-то. Почему меня не ввели в курс дела?

— Наверное, так и было задумано.

Затем Владимир поднялся со своего места и подошел к Виктору.

— Тебя здесь не любят, старик.

— Мне все равно.

— А вот им — нет.

— И что с того?

— Нужен повод, Виктор, неужели ты этого не понимаешь. Ты как кость в горле у остальных инструкторов. "Великий", "один из последних", "соколиная стая". Это же клеймо на всю жизнь. Ты воевал бок о бок с теми, кого наш клан издавна считает врагами. Если бы не бой под Шоггурдом, не Нафрин, не шесть уничтоженных "Лиходеев" и один "Каратель" тебя бы уже давно списали в утиль, а твой генный материал уничтожили, как "запятнанный". Они взялись за тебя и уже не отпустят.

— Может быть, но мои дела на полигоне еще не закончены.

Виктор вернулся за стол и связался с медблоком. Подходило время отчета, а док до сих пор молчал. Такое отношение выводило его из себя. "Все должно быть вовремя" — твердил он себе, глядя на голографический экран, где вскоре должно было появиться лицо доктора.

— Простите, капитан. Заработался.

Виктор сдержался, хотя внутри все кипело и хотелось сорваться криками на этого худого, вытянутого, как богомол, врача.

— Докладывайте.

— Наш мальчуган идет на поправку.

— Когда я смогу начать с ним тренировки?

— Через несколько дней.

— Точнее.

— Три...хотя нет...четыре дня. Это точно. Но все же...

— Что еще?

— Не торопите меня, капитан. Парню здорово досталось. Организм молодой — все заживает как на собаке, но нужно делать поправку на его возраст и...

— Жду вашего отчета через четыре часа.

Виктор отключил связь и потянулся за сигаретой.

Наблюдавший за всем этим Влад лишь развел руками, когда капитан заговорил с ним об этом парне.

— Ты уверен в том, что ты делаешь?

Он много думал над этим. Еще с того момента, когда ему сообщили о гибели всей группы и возвращении всего одного мальчишки из черного леса, Виктор понимал, что это будет последним гвоздем в крышке гроба его карьеры.

Вечером того же дня, капитана вызвали на разговор с высшим офицером Кураевым, восседавшим в том самом совете, где ему собственно и объявили о начале конца. В просторном помещении, оборудованном для приема особо важных гостей, его не встретили солдаты, не было охраны и караула. Все просто и очень обыденно.

Внутри он встретил только его. Пожилой офицер, с облысевшей, но все еще имевшей некоторую растительность на своей голове, холодно поприветствовал боевого офицера, повернувшись и протянув ладонь для рукопожатия.

— К чему такая спешка? — спросил Виктор, снимая свои черные очки; в помещении горел приглушенный свет и надобности в них не было.

— Спешка? Все просто, Виктор — решение по твоей демобилизации принято единогласно.

— Как? Уже?

Кураев покачал головой.

— Совет экстренно созвали еще вчера. Голосование было тайным.

Виктор продолжал стоять неподвижно на своем месте, сохраняя ледяное спокойствие.

— Это было закономерно, Виктор.

— Вы тоже проголосовали "за"?

Кураев ответил не сразу.

— Да, — он очень быстро закивал, как будто все это время сдерживал нарастающие мышечные сокращения в своей шее. — А что я мог сделать? В какой-то степени мы все понимаем, что время безжалостно к нам и рано или поздно каждый из нас отправится в утиль. Никто не хочет этого, но твой ресурс, старина, выработан. Это четко прослеживается по результатам контрольных испытаний.

— Значит все. Это окончательно?

— Да. Конечно, ты можешь подать апелляцию, но это только оттянет время. Заслуги не могут вечно работать за тебя и я со стопроцентной уверенностью могу сказать, что решение совет не поменяет.

— Тогда верните меня в ряды боевых соединений. Я готов пилотировать любой кусок металлолома...

— Послушай меня, Виктор.

Кураев подошел к офицеру и по-отцовски положил ему руку на плечо.

— Я тебя прекрасно понимаю. Понимаю твое разочарование всем произошедшим и таким незавидным исходом, но... но черт возьми я не могу один идти против всех. Клан — это наша семья. Это наш дом. Это все, что осталось у горстки выживших, когда вокруг бушует непрекращающаяся война. Ты уже внес свое имя в историю Клана, но...проклятье, — Кураев развернулся и отошел в сторону, — я не могу сказать эти слова.

— Я стал бесполезен? — спросил Виктор, уже зная ответ.

Высший офицер согласно кивнул.

— Совет проанализировал результаты твоих тренировок и пришел к неутешительным выводам — потери слишком велики. Это тенденция прослеживается только у тебя. Я пытался объяснить им, что все это временно и в конце концов ты раскроешь потенциал будущих пилотов. Однако другие члены совета были со мной не согласны.

— И что теперь?

Кураев сел на одно из пустующих кресел вокруг эллипсовидного стола и посмотрел в самый центр, где кружилась вокруг своей оси виртуальная трехмерная модель планеты-полигона.

— Программу по обучению вольнорожденных закрывают на следующей неделе. Новые группы будут полностью формироваться из детей, выращенных путем совмещения генов из священного пула. Их эффективность, в сравнении с "вольнягами" доказана давно. Почему ты думаешь остальные Кланы ведут набор и обучение только из них, оставляя обслуживание мехов таким как мы?

Его последние слова звучали очень пренебрежительно, хотя сам он был таким же простым человеком, зачатый и попавший в этот мир естественным путем. Наверное, он тоже считал, что участь Виктора скоро постигнет и его, и морально готовил себя к этому.

— Совет не хочет терять такой ценный материал. Они боятся, что если группа таких детей попадет к тебе в руки, то от них никого не останется. Рисковать никто не будет, Виктор. Хорошие пилоты на вес золота, а такие небоевые потери просто недопустимы для Клана.

— Значит, воины из пробирок скоро встанут на наши места...

— Это сегодняшняя реальность, старик. Все Кланы давно поняли это. Мы плетемся позади только потому, что получили в свое распоряжение самые густонаселенные планеты. Командование решило, что нет никакого смысла в евгенической программе, если кругом бегают сотни тысяч готовых бойцов. Правда, они тогда не понимали, что один вернорожденный, с идеально подобранными генами лучших бойцов прошлого, стоит сотни, а может и тысячи простых голодранцев, воплощавших в себе беспорядочный набор генов случайных людей. Сильные, ловкие, умные. Хочешь получить идеального, исполнительного, лишенного ненужных эмоций бойца, готового идти на смерть и не думать об этом — никаких проблем, евгеническая программа даст таких.

— Ну а мы? — Виктор посмотрел на своего собеседника, подсаживаясь на соседнее кресло. — Мы то что? На свалку истории?

— Мы сделали свое дело. Клан получил от нас то, что хотел, мы — то, что хотели от Клана. У нас стая, Виктор. Клан Ворона не зря несет это почетное имя, ведь именно в единстве наша сила. Один соклановец ничто, по сравнению с тучей. Мы все несем в одно гнездо, выращивая и поднимая на крыло наших детей. Без новых воинов, без силы, которую даст им евгеника, нас не станет. Растопчут. Вырвут крылья и оставят подыхать, даже не посмотрев напоследок.

— Выходит, ты разделяешь все это?

— Я не могу не разделять, Виктор. — офицер закурил сигарету, выпустив наружу плотное облако табачного дыма. — Личное всегда отходит на второй план, когда на кону стоит судьба всего Клана. Это не я придумал и тебе прекрасно известно. Мы выжили только благодаря тому, что все вместе шли напролом, преодолевая невзгоды и трудности, выпавшие на пути становления Клана. Подумай сам, были бы мы сейчас живы, если бы каждый пытался идти своим путем? Конечно нет. В этом и есть залог нашего выживания — вместе. "В едином полете, в единой стае"

Он процитировал девиз всего клана, вытянув из сигареты почти половину содержимого и проглотив все это в свои легкие. Затем, откинулся на спинку кресла и устало выпустил сероватую дымку из ноздрей. Виктор понимал его. Эти слова...этот девиз были не просто набором букв. Это была судьба. Жизни каждого ворона проходили под лозунгом единой стаи. Они побеждали стаей, выживали стаей. Они всегда и все делали вместе, посему смогли выжить в упорной борьбе за собственное существование. В конце концов, кто он такой, чтобы менять фундаментальные понятия и принципы клана? Всего лишь боевой офицер, коих в Клане хватало, поэтому Виктор не стал спорить и заговорил о парне в медблоке.

— Что будет с ним?

Кураев пожал плечами.

— Отправим на обучение — через три месяца станет механиком. На передовой сейчас очень жарко. Говорят, машины с поле боя выходят едва не разваливаясь по частям. Там ему будет чем заняться.

— А я?

— Что, "ты"?

— Во время совета мне сказали, что вопрос о внесении моих личных генов в священный пул так же будет рассмотрен.

— Этого я не знаю. Скорее всего будет отдельная комиссия. В основном врачи, исследователи генетики и прочие. Все они начнут рассматривать твой генетический материал и личное дело под микроскопом. Тебе есть чем похвастаться, не спорю, но и есть что скрывать.

— Я был направлен на ту операцию командованием и мои контакты с пилотами другого Клана не являлись моей прихотью, если ты об этом.

— Это уже никого не волнует — важен сам факт. Как только они увидят эту запись в твоем личном деле, прошение о внесении генов в священный пул будет отклонено без права на обжалование. Сейчас с этим строго.

Виктор глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться после всего услышанного, но разочарование читалось на его лице, как бы он того не хотел. Кураев видел это, но молчал — что он мог сказать в такую минуту человеку, посвятившему всю свою жизнь служению Клану и готовившемуся к вхождению в группу лучших, но оставшемуся за бортом истории.

— Все зря. — тихо произнес Виктор.

— Не зря, — отрицательно качал головой Кураев, — ничего не зря! Брось мне это!

Высший офицер вскочил со своего места, выплюнув на ходу тлевшую в губах сигарету, и начав ходить по огромному помещению, словно загнанный в клетку лев.

— Я этого не слышал, — указал он вытянутым пальцем на капитана, — многое из того, что мы хотели так и не сбылось. У нас у всех была целая жизнь, чтобы доказать Клану достойны ли мы попасть в священный пул. У тебя, у меня, у всех нас, кто сейчас догнивает в этой дыре, пытаясь напоследок принести пользу всей нашей стае. И если нас до сих пор не почитают, как богов, значит мы что-то не успели. Сделали не так как надо было. Не пошли на риск, не проявили себя. Что толку винить свое личное дело, если в нем нет записи "герой".

— Тебе легко говорить. Ты никогда не хотел того же, что и я.

— Нет, Виктор. Мне как раз таки говорить очень трудно. У меня за плечами шестьдесят лет жизни, из которых сорок — в строю. Я видел, как умирали пилоты, своей жизнью и смертью доказавшие всем, что достойны быть увековечены в будущих поколениях. Они, соль этой сраной земли, уходили в небытие, потому что какой-то яйцеголовый находил в их генах что-то не то: какой-то врожденный дефект, генетическую несовместимость, физические недуги и многое другое. Ты хочешь сказать они тоже прожили жизнь зря? Нет, жизнь их была ненапрасной. Благодаря им, мы сейчас имеем все это, а не валяемся истлевшим трупом на задворках Вселенной. Священный пул — это Олимп, не каждому дано туда попасть.

5.

"Новая жизнь — старый мир.

Крик ворона заставил открыть глаза и посмотреть перед собой. Черный лес сплошной стеной надвигался на него. Шел фалангой оскалившихся копьями солдат, чтобы у самых ног, когда гибель была уже неминуема, остановиться. Им не было числа, невозможно было даже примерно сказать какое войско стояло сейчас перед ним, какие силы заставили его, как и эти деревья, пробудиться от вечного сна и подняться над мертвой землей, стряхивая с плеч налипшую грязь.

— Кто вы? — спросил он пустоту, не сводя глаз с леса. — Зачем вы здесь?

Ответа не было. Лишь шум еще висевших на ветках листвы дал понять рыцарю, что он здесь не один. Что есть еще живые существа помимо него, пусть не имевшие возможности говорить, выражать свои мысли привычным для всех живых людей образом, что-то внутри подсказывало ему, что весь этот лес, эти многовековые деревья не хуже его самого понимают человеческую речь.

— Разве такое возможно?

Опять шум. Ветер уносил его вверх, поднимал осыпавшуюся листву у ног воскресшего рыцаря, закручивая в воронки и бросая вниз, заставляя десятки побледневших листков рассыпаться в разные стороны, укрывая собой черную омертвевшую землю.

Ты здесь, сын мой, ты здесь! Иди же ко мне! Будь смел и не бойся меня!

Этот голос возник из самого центра леса. Прерываясь всего на несколько секунд, сладкий голос матери звал его к себе. Тихо. Почти неслышно для всех остальных, он звучал для рыцаря как громогласный крик предводителя.

За мной, ну же! За мной братья! Скорее! Не дадим же противнику сломить нас! Пусть узрит владыка Преисподней как силен наш дух и как непоколебима наша воля!

Воспоминания робко просачивались из глубин памяти в его мозгу. Хватаясь за остатки человечности, за те обглодки некогда великого воина, они возрождали в нем давно забытое и похороненное.

Встряхнул головой, стараясь прогнать кошмары. Схватился рукой за висевший сук и первыми, еще слабыми шагами, прошел вперед, поглядывая по сторонам.

Лес следил за ним. Каждое его движение отзывалось шумом редкой листвы и скрипом очень старых корней, вырывавшихся из-под земли в тот момент, когда вся армада оживших деревьев, словно по мановению волшебной палочки, начала двигаться в такт рыцарю.

Земля тряслась под ногами, двигалась как живая, испещренная корнями, ей было суждено ожить вместе с остальными.

Ни страха, ни боли.

Не было даже усталости, только жажда.

Его тянуло вперед. Все сознание стремилось куда-то вдаль, за невидимую черту, за лес, там, где солнечный свет терял последнюю власть, сгибаясь и отступая перед силой куда более могущественной, чем казалось на первый взгляд.

Ты здесь, сын мой, ты здесь! Иди же ко мне! Будь смел и не бойся меня!

Голос звал его.

Костлявые ноги утопали в грязи. Болото окружило погибшего рыцаря. Один неверный шаг и смерть вернет себе то, что было отдано в знак смирения и... жалости. Он видел ее тогда, в последние мгновения своей жизни. Она шла к нему, аккуратно и очень осторожно ступая на красные от крови ступеньки. Босыми ногами поднималась на вверх, к огромным вратам, где кипела битва, где гибли последние воины, падая, сраженные свирепыми монстрами.

Он столько раз думал об этом, представлял себе эту встречу. Воображал, как увидит ее, как громко закричит, вытянув меч и закрывшись щитом. Как скажет на прощанье последние несколько слов. Потом ослаб, не в силах держать оружие перед собой; отбросил в сторону, раскрыв беззащитную грудь для последнего удара.

Смерть не страшна. Несмотря на все, что он видел за последние годы, ей не было чуждо чувство прекрасного. Собирать созревшие плоды, спелые, наполненные соком жизни, она укладывала их перед собой, разглядывая и отбирая только самые лучшие. Разве можно было мечтать о чем-то больше? Нет. И он не мечтал, он просто принял свое настоящее, стараясь забыть прошлое, в котором ему уже не было места.

Лес расступался. Холодный ветер обдувал его со всех сторон, стараясь сбить с ног и повалить на еще плюхавшую болотистую землю. Последними рывками он набросился на него, обхватил и со свистом полетел вверх, неся сорванные с ожившего леса листья, унося их все дальше и дальше, пока небо над его головой не превратилось в черное месиво, откуда вскоре полился дождь.

— Как долго ты шел? Ты весь вымок.

Молчание.

Незнакомец еще несколько раз окликнул странного путника, возникшего буквально из ниоткуда. Его тело было сморщено как у мумии, глаза впали и почти не видно было зрачков. Он что-то бормотал себе под нос, говорил о прошлом, о том, кем он был и в кого превратился.

С недоверием хрипел его голос, изо рта нет-нет да вырывался неприятный кашель.

— Тебе стоит пойти дальше, — говорил незнакомец, уходя все дальше и стараясь не смотреть на путника. — Тут ты не найдешь ничего кроме смерти.

Как громко это звучало и как слабо отозвалось внутри рыцаря. Он уже был мертв и смерть не страшила его. Как можно боятся того, с кем жизнь давно поменялась местами."

Когда она смог подняться на ноги, боль его уже не мучила. В боку не ныло — стало легче дышать. Кашель перестал отзываться резким покалыванием в нижней части грудной клетки, что говорило о полном выздоровлении и готовности проходить учебу дальше.

Макс радовался этому дню как никогда.

"Наконец-то" — сказал о себе, потирая руки, воображая, как в скором времени они сожмут рычаги управления боевого робота и впервые заставят его сделать первый шаг.

— Посмотри на меня. Во-от так, да, именно, прямо в этот светящийся глазок.

Доктор следил за ним. Наблюдал, словно это был какой-то особенный человек, ловя мельчайшие движения и анализируя такое длительное восстановление после контрольных испытаний. Ребра срослись как надо. Медицинские роботы, следившие за мальчуганом в ночное время суток, также справились со своей задачей на отлично. Повреждение больше не донимало парня, не стесняло движений — он мог дышать полной грудью, не думая над тем, что перелом как-то напомнит о себе.

В самом конце, когда парень окончательно оделся и выпрямился перед ним, будто в невидимом строю, врач повернулся к нему, сказав, что инструктор ждет его в своем кабинете на верхнем этаже. Объяснив как туда попасть, врач отпустил парня, умолчав лишь об одном — что ничего хорошего он там не услышит.

Виктор ждал своего последнего кадета с какой-то неутихающей тревогой. Не то, чтобы он боялся сказать ему правду, нет, скорее ему не нравилось оправдываться, а именно это ему и предстояло сделать.

Паренек вошел очень твердым, уверенным шагом, закрыв за собой дверь одним движением. В его глазах горел огонь, читалась радость вызволения из медицинского плена.

Начали стандартно, как принято, по привычке стараясь не отклоняться от формальностей. Потом кадет сел напротив своего инструктора и стал слушать, постепенно меняясь в лице. Виктор не стал тянуть с приговором (иначе это назвать было нельзя), и зачитал заученное еще утром решение совета об исключении кадета из списков прошедших контрольное испытание и обязанных отправиться на дальнейшее обучение в мехбазу соседней планеты Тартут.

Потом замолчал, дав парню обдумать все услышанное.

— Это...это правда? Я не смогу быть пилотом?

Его глаза опустились, во рту все пересохло.

— К сожалению, да. Мне очень жаль, кадет, но таково решение Совета и мы не в праве его обсуждать.

— Но могу я узнать почему? Я ведь сделал все, что требовалось, прошел все испытания и...

— Понимаю, но тут от нас мало что зависело. Я пробовал как-то разобраться, но боюсь. ты еще слишком мал, что понять истинную причину всего случившегося. Может, если тебя это успокоит, то и я в какой-то степени разделил твою участь.

Парень направил на капитана взгляд и пытался что-то выговорить, но слова предательски не хотели выстраиваться в предложения, смешиваясь в неразборчивую кашу еще во рту. Слезы разочарования текли по его щекам, несмотря на все усилия, что он предпринимал, дабы заглушить этот порыв эмоций. Виктор смотрел на мальчугана и не мог поверить, что когда-то и сам, давным-давно, еще в годы юности, видел нечто подобное на лицах своих друзей, проваливших контрольное испытание и рыдавших, опустившись на землю, понимая, что больше их мечты никогда не осуществятся. Воспоминания возникли некстати, но от этого ему даже стало легче. Когда же парню удалось взять себя в руки, разговор продолжился в обычной манере.

— Это вовсе не значит, что тебя выкинут никем. Сегодня прилетит транспорт — ты и еще несколько человек из смежных групп будут перенаправлены в одно учебное заведение на подконтрольной нами территории. Там ты станешь механиком, а после увидишь мехи.

— Но я не смогу ими управлять.

Глаза его все еще были красными от слез, но сам он больше не плакал.

— Другого варианта нет.

Следующие полчаса они говорили о деталях. Сопроводительные документы, маршрут, время отправки и прибытия, сроки обучения. Парень вступал в очень интересный и сложный период своей жизни. Хотя и не достигнув желанной цели.

По окончанию, они распрощались как инструктор и кадет. Никаких любезностей или чего-то такого, пара слов и пути каждого из них разбежались в разные стороны.

Виктор хотел сопротивляться решению Совета, но подобное могло привести к крайним мерам. На войне не бывает полумер, и чтобы достичь победы все и всегда должно исполняться неукоснительно. Тем же, кто пытался упираться, приходилось очень несладко, порой доходило дело и до расстрелов. И капитан не был исключением из этого правила.

"В едином полете, в единой стае."

Вечером обстановка на полигоне слегка успокоилась. Последние приготовления к отправке прошедших контрольное испытание кадетов подходили к концу. Вот в чернеющем небе показались первые очертания транспортного корабля. Его выпуклое металлическое брюхо покачивалось из стороны в сторону, сопротивляясь неожиданно налетевшему ветру. Посадка слегка затянулась. Сирена на посадочной площадке взвыла и только спустя несколько минут, опорные механизмы смогли соприкоснуться с бетонным покрытием посадочного места.

Виктор стоял у своего окна, по привычке выкуривая сигарету, откуда открывался прекрасный вид на все действо. Смотрел на мелкие черные точки, словно муравьиная колонна, растянувшаяся от самых казарм и до опущенного трапа, как они медленно подтягивались друг за другом, погружаясь в, казалось, необъятное, грузное тельце, транспортного корабля. Над полем кружились "Визиготы". Целое звено истребителей носилось над головами кадетов, теперь уже по праву считавшихся будущими пилотами боевых мехов. Они пролетали вдоль посадочной полосы, затем уходили в небо. Потом опять выныривали из густых облаков, древними дирижаблями нависшими над всем полигоном, уносясь все дальше и дальше на север, где размещались ангары обслуживания. Несмотря на торжественную обстановку, очередное пополнение хоть и было рядовым событием, проводить будущих пилотов к местам постоянного размещения мехбаз собрались все высшие офицеры. Среди них был и Кураев. Виктор сумел разглядеть этого старого офицера среди плотного строя простых солдат. Он стоял вдалеке, почти на самом краю трибуны, как будто не желая принимать во всем этом участие, но все же был парадно одет и всем своим видом говорил, что не может оставаться равнодушным к такому событию. А может все было иначе, кто знает...

Последний период детской жизни кадетов проходил перед его глазами. По существу, у них и не существовало этой жизни. С самого рождения и до первых ударов утреннего колокола, невидимой рукой они были подведены под единственный выбор, который был у каждого из них.

Когда погрузка закончилась, транспортные корабли начали подниматься в воздух. Пыль и песок под посадочной площадкой начали подпрыгивать и завихрятся, поднимаясь в след за улетающим кораблем.

Вот и конец — подумал Виктор, туша сигарету и садясь за свой стол. Его жизнь так же подходила к своей контрольной черте. Теперь не будет тренировок, инструктажа, ничего того, что на протяжении всей жизни следовало за ним неусыпным странником.

Кураев вошел к нему в кабинет чуть позже, когда высшие офицеры разошлись по своим делам. Устало снял китель и повесил на спинку кресла, попросив закурить. Усталость чувствовалась в нем, хотя внешне это было мало заметно.

— Теперь очередь за тобой, старик.

Он посмотрел на Виктора, глотая синеватый дым горевшей сигареты.

— Мой корабль прибудет на площадку поздно ночью. Я уже приготовился.

— Сопроводительные документы выдали?

Виктор кивнул, указав на связанную по старому обычаю плотной ниткой папку, где находилась вся его жизнь. От раннего детства и до сегодняшних дней. Почти сотня страниц, наградные листы, записи о сражениях, победах и поражениях. Там было все, даже то, о чем он не любил вспоминать.

— Может это и будет звучать немного глупо, но... чем ты планируешь заняться после всего?

Виктор поднял взгляд, понимая к чему клонит Кураев, хотя и не сказал это прямо.

— Разве у меня есть выбор? Ты не хуже меня знаешь, как и где заканчивают такие как я. Но мне не хочется завершать свой путь именно так.

— А что остается? Я сам долго размышлял над этим. Что остается после нас? Ничего, только память.

Офицер приблизился к Виктору, дымя сигаретой, потом присел на край стола и посмотрел окно, откуда хорошо просматривалось место посадки.

— Знаешь, о чем я чаще всего думаю, когда не могу заснуть? О том как я закончу эту жизнь. Не то, чтобы я боялся смерти или страшился остаться один, когда она протянет свои костлявые лапы к моему горлу. Вовсе нет. Я боюсь закончить ее никем. Понимаешь? Пустота — страшнее смерти, потому что после нее ты проваливаешься в бездну, откуда тебе уже не выбраться. Я хочу, чтобы обо мне помнили. Через десять, двадцать, сто лет, но продолжали говорить: "вот был такой и мы все должны равняться на него". Раз уж нам не довелось получить бессмертие через пул, так пусть же память других сохранит нас в этом мире.

Потом он замолчал и глубоко затянулся, проглотив горький дым в свои легкие.

— Я могу обо всем договориться, Виктор. Никто ничего не скажет. У тебя будет еще один шанс взять в управление боевой мех и доказать всему миру, что ты еще на что-то способен.

Виктор слышал об этом очень давно, когда, еще будучи пилотом "Громовержца", в одном бою оказался бок о бок с неизвестными ранее, не обозначенными никакими опознавательными знаками, боевыми машинами. Они всегда шли впереди всех, принимая ливень вражеского огня на себя. Проламливали собой вражескую линию обороны, порой и вовсе ценой собственной жизни. Только спустя время, сидя за барной стойкой в одном из кабаков, ему удалось узнать кто были те пилоты и каким образом они попадали в ряды безымянных солдат.

Старики, ветераны, инвалиды, потерявшие конечности и неспособные устроиться в другой, несвойственной для них жизни, эти остатки "былой славы" вставали в ряды безымянных, чтобы в конце своей жизни дать бой самой смерти. Их всегда бросали на самые опасные и трудные участки сражения. Туда, где потери никогда не считали, где цена человеческой жизни нивелировалась ценой победы, ради которой командование Клана шло на все. И для многих, постаревших и потерявших былую силу и молодость пилотов, это было настоящим спасением.

Виктор молчал, прокручивая у себя в голове тот самый хмельной разговор в кабаке, произошедший в далеком прошлом. Размышлял. И внутри него происходило сражение. Кровавая битва между "за" и "против", перевес в которой неумолимо переходил на сторону согласия. А что ему остается? Какие перспективы? Он демобилизован. Отправлен на свалку истории, приговоренный закручивать болты и ремонтировать боевые машины, управление которыми ему совсем недавно было доверено самым высоким командованием. Вряд ли это кто-то оценит и вспомнит. Но может стоило пойти против всего этого? Совершить шаг, которого он ждал так давно.

Кураев как будто читал его мысли. Молчание ничего не значило — где-то на подсознательном уровне он ловил мельчайшие нотки сомнения, боровшегося с желанием сказать "да".

Потом капитан заговорил. Медленно, выверяя каждое слово, будто боясь сказать чего-нибудь лишнего.

— Я как-то встречался с ними в бою. Отчаянные.

— А ничего другого у них не остается. Ты сам это чувствуешь, просто не хочешь говорить себе. Чем ближе наша старость, тем сильнее нам хочется задержаться в нынешнем состоянии, ведь дальше будет только хуже. Мы стареем и сил уже не прибавляется. Подумай сам, разве есть что-то страшнее чем состарится и умереть никем.

— Нам часто говорили это еще когда я был кадетом.

— Да. И я это помню. Жаль только я не смог внять словам своего инструктора и не погиб в бою у Разлома Гатьер. Тогда наших там полегло очень много, но Клан отстоял право на рудные шахты, коими была испещрена планета. Черт, там даже электроника сбоила от такого магнитного поля.

Кураев улыбнулся и на лице его появился едва заметный румянец.

— А ведь я мог. Тогда имена погибших навечно внесли в список нашего подразделения. И картина! Картина! Ты помнишь ее? Четыре на четыре метра. Огромная. На фоне огня и взрывов несколько "Карателей" прорываются сквозь плотный огонь к последнему оплоту противника. Всего через каких-то два часа и планета будет полностью очищена от сфероидной грязи. Я помню это так, как будто все произошло вчера. Стрельба. Взрывы. Как расплавился мой лазер от перегрева, а броня ошметками отлетала в сторону. Тогда я впервые почувствовал животный страх. Ты смотришь на панель, стараясь одновременно удержать машину от падения, а сигнальные лампы в истерике кричат, предупреждая о критическом повышении температуры внутри реактора. Ты тянешь рычаги на себя, поворачиваясь к вражескому огню более целой частью своего меха, а тебя чуть ли не сносит последующим взрывом, от которого боекомплект, а за ним реактор детонируют, разнося в клочья моего "Карателя".

Кураев поднял взгляд в потолок, вспоминая как система катапультирования буквально вырвала его из ламп смерти.

— Тогда я был счастлив, что выжил, а сейчас проклинаю этот день. Я мог бы вписать свое имя в историю, но судьба распорядилась иначе.

Виктор посмотрел в окно — небо стало чернеть, собирался идти дождь. В словах Кураева сквозила обида на свою собственную жизнь. На несправедливость к себе. Так не должно случаться — подумал капитан, разглядывая как толстые облака лениво стягивались в самый центр. Потом повернулся к собеседнику и заговорил.

— Может ты и прав.

— Мы еще можем послужить своему клану, Виктор. В едином полете...

— В единой стае. Я знаю.

Они продолжили разговор, но уже по части деталей будущего каждого из них. Капитан принял предложение Кураева, понимая, что ничего большего он не получит — максимум место механика или еще кого-нибудь, но разве мог боевой офицер довольствоваться гаечными ключами и по локоть измазанными смазкой руками, когда они были способны двигать сотню тонн бронированной смерти. Вряд ли. И Виктор принял единственно правильное решение на тот момент. Он дал согласие, хотя понимал, что это меньшее из зол.

— Я сообщу кое-кому о твоем решении.

Виктор удивленно посмотрел на Кураева.

— Ты не сказал, что будешь докладывать о моем решении.

— Командование смотрит на это сквозь пальцы. Считай это утешительным призом под конец жизни.

А потом он ушел. Быстро, не задержавшись даже на секунду. Двери захлопнулись и Виктор остался один, наедине со своим решением и мыслями, что наполнили его разум после всего сказанного.

На окне появились первые капельки дождя. Погода быстро портилась, как и настроение капитана. Столько лет и ему опять придется встать в строй, как и много лет назад, но теперь без фанфар, без пафоса и торжественного залпа. Он пополнит ряды старых, изнеможённых и уже непригодных для настоящей борьбы пилотов.

Через несколько часов в небе появилось черное брюхо транспортного корабля. Немного меньше прежнего, он ловко сел на приготовленную площадку, крутанув вокруг своей оси, как будто волчок от сильно раскрутки. Собрав все свои вещи, Виктор вышел из кабинета. Много лет это была его обитель, его пещера, в которой он чувствовал себя в безопасности, как во время бури, проносившейся мимо него и бушевавшей все это время. Теперь же ему предстояло выйти из нее и по-новому посмотреть на жизнь.

Кураев встретил его уже на выходе. Еще несколько инструкторов, несмотря на поздний час и плохую погоду вышли проводить боевого офицера. Распри остались позади. Даже Малкович, ненавидевший его всем своим существом, с почтением пожал крепкую ладонь и поблагодарил за совместную работу.

На мгновение все замерли. Никто ничего не говорил. До опущенного стального трапа оставалось около сотни шагов и все ждали, когда Виктор сделает первый. Это было тяжело, даже больно, в душе как будто все опустело и улетучилось, но капитан не задержался и тут же сделал второй шаг, за ним третий и четвертый. Он шел вперед, ощущая как несколько человек смотрели ему вдогонку, ожидая, вдруг он остановится, замрет на месте, а потом решит остаться, начнет умолять продлить свое пребывание здесь.

Но ничего не произошло. Он продолжал идти, смело смотря в разинутую черную пасть транспортного корабля, ждавшего своего единственного пассажира.

Когда трап за ним поднялся и по телу пробежалась волна мышечных сокращений, Виктор понял, что Рубикон пройден. Отступление невозможно и бессмысленно. Оставалось трезво посмотреть в свое будущее и смело шагнуть ему навстречу.

6.

"И крик его подобен был раскату грома, когда в ночи зажглась звезда..."

Иногда все происходит слишком быстро. Даже очень. Не успеваешь заметить как прошел час, день, а за ним и целый месяц. Такое ощущение, что с возрастом время лишь ускоряет свой шаг, заметно прибавляя в скорости даже в такие моменты, когда оно должно было остановиться.

Сон пролетел очень быстро. Тело слегка ломило от усталости несмотря на длительный отдых во время перелета к приграничной зоне, где уже несколько лет царила неспокойная обстановка. Виктор поглядел по сторонам — было тихо, только шум работавших двигателей, прорывавшийся через стальную обшивку внутрь корпуса летящей машины, донимал его своим жужжанием. Они приближались к месту посадки. Через отдельное окошко, находившееся прямо за его спиной, капитан смог разглядеть черную площадку и прилегающие к ней постройки. Чуть дальше полыхали редкие огни взрывов — где-то шел бой.

Не глядя на это и всю опасность, что могла представлять, пусть и далеко идущая, но все же схватка, пилот транспортного корабля начал снижаться, постепенно уменьшая скорость. Капитан схватился за поручни, ожидая удара во время посадки и внимательно прислушался, стараясь уловить мельчайшие звуки за бортом корабля.

Это странная привычка выработалась в нем еще со времен пилотирования боевых роботов, когда противник применил против них тактику диверсионной атаки, пуская в бой с громадными машинами хорошо обученных бойцов, взбиравшихся при помощи крюков по корпусу робота на самый верх и закладывавших в уязвимые узлы взрывчатку. Такой метод был очень эффективен и очень опасен для всех. Но оно того стоило, ведь потеря одного человек была ничто по сравнению с уничтоженным мехом.

Вот и сейчас, ощущая напряжение внутри себя, Виктор внимательно прислушивался к каждому треску, волной пробегавшихся вдоль стального корпуса и пропадавших где-то в хвостовой части. Потом небольшой удар — стыковочные лапы уперлись в посадочную площадку. Он с облегчением выдохнул и только после этого расслабил руки.

Трап опустился — перед глазами открылся новый-старый мир. Бетонная площадка была испещрена многочисленными трещинами. Неподалеку приземлялись еще несколько истребителей, заходивших на посадку при помощи системы вертикального взлета и посадки. Послышались человеческие голоса. Двое молодых солдат, сжимавших в руках боевые винтовки, бежали к нему навстречу, о чем разговаривая между собой.

Едва они приблизились, Виктор передал свои документы, совершенно спокойно осматривая всю прилегающую инфраструктуру. Дороги, подъездные пути к боксам с боевыми мехами, и еще черт знает что. Его новый дом был подобен большой куче всего, что только могло быть в приграничной зоне, даже истребители, мерно продвигавшиеся к своим ангарам, оказались тем еще старьем.

— Пройдемте, — сказал один из солдат. Пытаясь перекричать рев двигателей истребителя.

Вместе они проследовали до ближайшего здания. Диспетчерская в этот день принимала все, что пролетало мимо. Персонал суетился, носясь от одной панели к другой, пытаясь развести многочисленные транспортники, курсировавшие сейчас в небе, и не дать им столкнуться во время посадки. Все кругом кипело, как в ведьмином чане, и на него почти никто не обращал внимания.

Вскоре кто-то положил ему руку на плечо, представившись заместителем начальника охраны космодрома. Этот высокий, стройный мужчина, был младше Виктора на добрый десяток лет, подтянут и совершенно не удивлен появлением незнакомца в диспетчерской.

— Кураев прислал мне сообщение. Мы ждали вас.

Это было все, что он решил сказать сейчас и, не теряя времени, повел капитана вниз по лестнице, минуя многочисленные ответвления, где работа кипела так же сильно, как и на самом верху. На улице он вдруг ощутил дрожь — холодный ветер буквально вонзился в тело капитана, заставив того сжаться и поднять воротник.

— У нас сейчас напряженная обстановка. Идет бой в двадцати шести километрах отсюда, поэтому мы стараемся аккуратно принимать судна идущие к нам на посадку.

Виктор ответил ему, но слова утонули в шуме пролетевших "Визиготов". Вытянутый нос истребителя наклонился прямо над кромкой леса, казалось решив вонзиться в землю, но спустя пару секунд, машина взмыла в небо, улетая все выше и выше, пока от истребителя не осталось даже маленькой черной точки.

— Проходите.

Они подошли к главному зданию, построенному по принципу многоугольника, где каждая грань отдавалась под жилье определенной категории персонала. Мужчина держал дверь, почтительно пропуская его вперед, чем вызвал одновременно удивление и ненависть у Виктора. Он еще не старик и нечего с ним обращаться так — думал капитан, проходя вперед, но сдерживаясь от нараставшего недовольства, готового вылиться в крик. В былое время он бы такого не терпел, но сейчас...

— Кураев много о вас рассказывал. — начал он, немного повернувшись в сторону капитана, — признаться честно, я до последнего не верил во все это.

— Почему? — спросил Виктор, подтягивая сумку с личными вещами.

— Ну как же? Такой известный пилот и вдруг оказался в рядах стари... хотя вы знаете, я думаю нам следует повременить с этим разговором. Давайте лучше оформим вас как следует.

В его кабинете они пробыли всего полчаса. Документы оказались в порядке, каждая буква его личного дела со всеми регалиями и наградами отображалась на огромном виртуальном дисплее. Первые несколько секунд они оба молчали, выдерживая паузу, чтобы потом начать обсуждать самое главное — задачи будущего пилота.

— Виктор Вячеславович, вам объяснили, что вообще из себя представляет отряд безымянных?

— Кое-что я об этом знаю.

— Ну-у, кое-что — это мало. Чтобы все встало на свои места и вы в дальнейшем не задавали вопросов, скажу следующее. Вы — не часть основных сил. Ваших имен не будет в списках погибших, награжденных. Ни после смерти, ни после победы вам никто ничего не будет должен. То, что вы здесь и имеете возможность вернуться в строй — уже награда за все.

— Когда я могу увидеть своего меха?

Собеседник удивленно поднял брови.

— Мне нравится ваш настрой, но по опыту знаю, что скоро от него ничего не останется.

— Когда я смогу увидеть своего меха? — повторил вопрос Виктор, пропустив мимо ушей слова заместителя.

Тот немного помолчал и ответил уже немного позже, когда прочитал оставшуюся часть личного дела старого капитана.

— Вы можете сделать это хоть сейчас. Я прикажу своему помощнику, чтобы он провел вас в казармы, где вы сможете устроиться, а после и увидеть пилотируемую машину.

Потом он улыбнулся и добавил.

— Не будьте самоуверенным, Виктор. Все вольняги такие в первые часы, а потом их жалкие гены дают о себе знать.

Капитан проигнорировал слова заместителя, в котором еще при встрече признал вернорожденного. Он просто дышал силой и молодостью, на генном уровне защищенный от преждевременного старения. После вышел в сопровождении помощника и проследовал до самых казарм, где впервые встретился со своими будущими соратниками.

В небольшой, хорошо освещенной комнате, кишкой вытянувшейся на несколько десятков метров вперед, он увидел взрослых мужчин. Их было почти три десятка — все разные, но объединяло их то, что возраст большинства из них давно перевалил за тот порог, когда люди начинают называть таких стариками.

Их взгляды соединились в один, нацелившись на нового соратника, примкнувшего к ним из далекой планеты-полигона.

Молчание.

Кто-то отвернулся, не признав в нем кого-то особенного, а кто-то продолжал смотреть, как будто пытаясь понять он это или нет.

Виктор шагнул вглубь казармы, подошел к пустующей койке и положил на нее сумку, вернувшись в самый центр, где стояли многие из таких же состарившихся пилотов как он.

— Шило Виктор. Капитан. Служил в 59 отдельной механизированной группе в Нафрине.

Опять молчание. Двое из стоявших протянули ему свои руки, чтобы поздороваться и только один, сидевший за столом и бросавший кости в небольшой огороженной деревяшками клетке, пробормотал прокуренным голосом.

— А я думал обознался.

Виктор посмотрел на него.

— Мы знакомы?

— Можно сказать и так.

Незнакомец поднялся со своего места, выпрямив широкую спину и повернулся к прибывшему капитану. Теперь в его памяти начали всплывать отдельные фрагменты той самой старой жизни, которая давно осталась позади и больше напоминала черно-белые снимки немного кино.

Он был рядом. В том бою все его бойцы оказались сбиты в единый кулак, медленно продвигавшийся к укрепрайону противника. Было очень жарко. Яркое солнце системы пригревало так сильно, что приходилось перенаправлять мощности охлаждающей системы на реактор, оставляя лазеры без должного охлаждения. Уже к середине боя от стволов остались расплавленные ошметки, лишив его почти единственного мощного оружия против укрепленных позиций неприятеля. Все могло закончиться печально для всех, если бы один из них не повел машину вперед, прямо под огненный ливень безоткатной артиллерии.

— Михаил, — произнес Виктор, приближаясь к нему.

Белобрысый мужчина, курил сигарету, не выпуская ее изо рта. Дымил так сильно, что один его глаз был почти всегда прикрыт, не давая дыму резать слизистую оболочку. Он поздоровался, но нехотя, как будто был обижен на капитана за прошлое. Затем вернулся за стол, предложив "...бросить кости в знак такой встречи.". Остальные пилоты молча разошлись по своим делам. Теперь он их не интересовал и каждый продолжил заниматься чем-то своим. В казарме вообще очень многое удивляло его — особенно обстановка. Здесь не было суеты, большого шума, все оказалось спокойнее, чем ему представлялось, но тишина эта оказалось обманчивой, ведь напряжение, висевшее здесь с момента его появления, никуда не делось.

— У судьбы скверное чувство юмора, не правда ли?

Он вытянул остатки тлевшей сигареты и тут же достал из пачки новую.

— Ты имеешь ввиду то, что мы уже давно должны были умереть?

— И это тоже. — потом повернулся и, положив руку на плечо, второй бросил кости. Игральные кубики застрекотали, перепрыгивая один одного и вскоре остановились, забившись в угол деревянной арены.

— Твой ход.

Виктор поднял кости и легонько бросил их, вернувшись к разговору.

— Вижу ты не рад нашей встрече, Миша?

— Да и ты не особо обрадовался.

— Что верно, то верно. Из всех планет Клана нам удалось пересечься именно здесь. В этом есть какая-то злая ирония.

Миша улыбнулся, хотя это было нехарактерно для него.

— Это кладбище слонов, капитан. Сюда приходят умирать все, кто уже не может конкурировать с более молодыми.

Виктор посмотрел на старых солдат позади себя. Все они были лишь бледной тенью той славы и молодости, которой они когда-то обладали.

— Как быстро летит время, правда? Сегодня ты молод и полон сил, а завтра уже едва поднимаешься пешком по лестнице. Многие этого не переживают.

— О чем ты?

— Да так, ничего особенного. Просто хотел перекинуться парочкой слов со своим капитаном.

Наступила тишина. Шумели только игральные кости, звучно стукавшиеся друг о друга, в попытке лечь на самую важную грань своей формы. Не было слышно слов — умолкли последние разговоры. В этой гробовой тишине капитан почему-то чувствовал себя как никогда хорошо. Может потому, что здесь все напоминало ему о прошлом, может потому, что здесь он встретил часть той былой славы, что следовала за ним на протяжение всех последних десятилетий, а может потому, что он просто состарился, как и все, кто был сейчас здесь. Он начал ценить тишину, задвинув шум стрельбы и взрывов на самое последнее место.

— Давно ты здесь? — спросил Виктор, решив прервать молчание.

— Полтора года.

— Расскажи мне об этом.

Михаил отбросил кости в сторону, поняв, что счет не в его пользу, и устало откинулся на спинку стула.

— Я пробыл на Вермиллионе почти четыре года. У меня было свое звено головорезов, чьи мехи напоминали один сплошной сгусток остывшей стали. Враги нас боялись. Да-а, черт бы их побрал! Более того, именно благодаря нам, Клан Волка не смог отвоевать Олгур, хотя к моменту решающей схватки половина всего личного состава была эвакуирована на соседние планеты. Мы стояли стеной, не дав Клану Волка пробиться в тыл. Если бы ты видел во что они превратили моего "Изверга", то мог быть сильно удивлен. На нем живого места не осталось. Один удачный залп и "ба-бах!", даже в могилку собрать нечего было бы. Но как видишь, я здесь, живой и здоровый. А потом, когда Вороны одолели и отбросили остатки Волков обратно к их границам, меня перевели в тыл, где я ожидал всего: почестей, славы, наград. Отчасти я все это и получил, но гены мои так и остались при мне. Нас стали заменять вернорожденными. Постепенно. Не сразу. Вначале мы даже не замечали каких-то преимуществ со стороны этих пилотов, но потом для всех становилось очевидным, что мы — плоть от плоти естественных родителей, не можем равняться на них ни по одному показателю. Они были сильнее, быстрее, умнее. Постигали к своим восемнадцати годам то, что многие из нас до сих пор не могут понять. Эти искусственно взращённые болванчики обошли нас по всем параметрам. Сейчас вряд ли найдется хоть одна группа на передовой, которая не была бы укомплектована ими на сто процентов. В это сложно поверить, но... нас выкинули на свалку истории, а сейчас утилизируют как ненужное барахло. Даже здесь я чувствую их пренебрежительное отношение к нам. Они почувствовали себя сильнее нас и теперь не боятся говорить подобное открыто.

— Что нам остается?

— Идти до конца, старик. Мы все здесь только и ждем того момента, когда кто-то не вернется из боя. Порой мне кажется, что судьба специально держит нас здесь, пытаясь что-то показать, но вокруг одно сплошная жижа — ничего хорошего. Клан растет — вороны готовятся к освобождению Цирцеи, но... но все идет очень спешно. Я пытался донести эту вещь до местного командования, но там уже сидят вернорожденные. Они просто никого не слушают, а уж нас, вольняг, так и вообще за людей не считают.

Война — это всегда страшно, а гражданская — страшнее всего. И Цирцея стояла на перекрестке интересов очень многих, превратившись в полыхающий шар, затухнуть которому было суждено еще не скоро. Клан Ворона хоть и был одним из самых молодых, но уже заявил свои интересы на эту планету, встав в один ряд против других могучих Кланов. Чем это могло закончится знал почти каждый, поэтому мысленно готовился к самому худшему.

— Скоро все поменяется, Виктор. Будет по-другому.

— Цирцея слишком далеко.

— Тебе так кажется. При желании командование может перебросить туда львиную долю всех боеспособных сил всего за каких-то пару дней. Это секунды для Галактики. Что уже говорить про другие Кланы. Очень многие из них давно подобрались на максимальное расстояние к планете и вовсю готовятся к ее штурму. Мы же пока плетемся позади, пополняя резервы этими подонками из пробирок. Клянусь, я чувствую как воняют застекленные колбы, в которых их выращивают.

Михаил наклонился в сторону и хотел было сплюнуть себе под ноги, но сдержался. Остальные присутствовавшие поддержали старого пилота — по казарме разлетелся ропот. Стало понятно, что отношения между этими двумя принципиальными сторонами: природой и евгеникой, вряд ли когда-то найдут общий язык, и Виктору в скором времени предстоит лично убедиться в этом.

— Ну а ты? — Михаил обратился к своему капитану, — Как такого пилот оказался никому не нужен?

Виктор развел руками, подбирая слова.

— Мне сказали, что я израсходовал свой ресурс. Больше не могу обучать кадетов.

— Правда? Мне казалось, что если и существует человек, которому есть что поведать новому поколению, так это ты.

Виктор улыбнулся, подбирая сложенные игральные кости и готовясь сделать бросок.

— Самое страшное, что я тоже так думаю.

Затем капитан покрутил кости в ладони, сжал, после чего резко выбросил на доску, наблюдая как они катятся в разные стороны, ложась на грани не самым лучшим значением.

— У меня было много кадетов, большая часть из которых не прошла контрольные испытания. Они умирали как мухи, а я не мог понять почему. Может все и правда сложилось таким образом — усталость, разочарование, старение. Мне все кажется неправильным. Когда ты сидишь за штурвалом боевого робота, ты всегда знаешь, что делать дальше, как поступить: сделать выстрел или отступить назад, чтобы лучше подготовиться к атаке. Там, на планете-полигоне все было иначе. Сложнее. Черт, это какое-то наваждение. Находясь далеко от схваток и сражений, я все равно спал с открытым окном, как когда-то у линии разграничения воюющих сторон.

— Помню, — усмехнулся Михаил. — Боялся не услышать первый выстрел?

— Да. Столько лет прошло, а я так и не смог избавиться от этой привычки.

— Мы слишком долго пробыли в этом напряженном состоянии. Теперь от этого не избавишься.

Кости опять упали на игровое поле. Стук и треск отскакивавших в разные стороны игральных кубиков и расслаблял, и напрягал одновременно. Но в почти полной тишине казарменной обстановки, где несколько десятков человек, словно тени, молча сидели на своих местах, это был скорее плюс, чем минус.

К вечеру все слегка оживились — наступило время ужина и в казарму внесли разогретые упаковки с едой. Несмотря на необычность такого питания, все были довольны. Верно— и вольнорожденные, до недавнего времени, питались вместе, в одном помещении, но с поступлением директивы "...о формировании ударных сил новым поколением пилотов", командование, во избежание конфликтов, решило разграничить пилотов "старого" и "нового" поколения.

Еда на вид была обычная, без изысков. В меру калорийная для позднего ужина, но и не совсем пресная, как это было раньше, отчего желудок сводило от голода уже через битый час. Запив все подогретым чаем и закусив странного вида бутербродом, старики начали ложиться спать, напоследок переговариваясь о предстоящем бое, ожидавшем каждого завтра рано утром.

— Мне сказали, что я смогу увидеть свой мех.

— Я могу провести тебя в ангары. Все равно спать не хочу. Заодно познакомлю тебя с твоим механиком.

— Ты его уже знаешь?

— Да, — кивнул Михаил, поднимаясь из-за стола, — он здесь давно. Знает каждый винтик робота — тебе понравится с ним работать.

Ангары мехбазы напоминали собой бетонные саркофаги, покрытые изнутри и снаружи для прочности металлоконструкциями, а толстые швеллера, столбами упиравшиеся в потолок по периметру каждой постройки, делали каждый бокс почти не разрушаемым для фугасных снарядов. Внутри для Виктора все было до боли знакомо — боевой робот стоял сбоку, опустив огромные руки с подвесным вооружением к самому полу, едва освещаемый редкими фонарями у самого мостика боевого меха. Рядом громоздились высокие коробки с боеприпасами, съемным оборудованием и самое важное — системой охлаждения, что работала почти непрерывно, поддерживая необходимую температуру внутри реактора, даже, когда сам мех стоял без действия. Хотя все это и было лишним — любой техник или механик мог самостоятельно и дистанционно отключить реактор, напряженная ситуация всего в нескольких десятках километров заставляла держать роботов в разогретом состоянии, дабы уменьшить время подготовки к бою до минимума.

У самых ног робота, Виктор встретил небольшого роста мужчину. Он был зол, ругаясь почти непрерывно, работаю с проводкой, которая явно не хотела сдаваться без боя, но увидев гостей в столь поздний час, отвлекся на минуту, чтобы выбраться из-под многотонной махины, выпрямившись и постаравшись привести себя в порядок.

— Знакомься, Сэт, это твой новый пилот.

Михаил указал мясистой рукой на Виктора, после чего отошел немного в сторону, давая возможность пожать друг другу руки.

— Мне только сегодня сказали, что прилетит замена. Я ждал.

На вид он был еще старше, чем все те пилоты, с которыми капитану удалось познакомиться в казарме. Волосы коротко подстрижены, тело худощаво, но жилистые руки говорили сами за себя — этот механик мог поднять даже самый тяжелый инструмент, не согнувшись под его весом. На испачканной маслом робе Виктор прочитал всего два коротких символа S и C, что наверняка означали его имя и фамилию.

Затем Виктор поднял голову, чтобы еще раз осмотреть своего меха. Это была старая модель "Бешеного Пса", изрядно потрепанная в многочисленных битвах, но все еще способная держать удар. Ракетные боксы оказались пусты — снаряды выгружены в специальные подвесные контейнеры и закрыты от случайного взрыва. Все остальное вооружение питалось от реактора. Лазерные установки были не самой сильной стороной этого меха, но без них ему вряд ли стало лучше, когда ракеты заканчивались и бой переходил в более тесный контакт, они проявляли себя как ничто другое. В остальном же Виктор очень скептически относился к данному меху. Почти весь его боевой опыт был получен на сверхтяжелом мехе "Громовержец", являвший собой фактически венец инженерной мысли и способный противостоять любому противнику, какой бы сильный он не был. Но "Пес" оказался легче своего сверхтяжелого собрата и соответственно гораздо менее бронированным. Пилот в такой боевой машине был закован между двумя громадными ракетными "ящиками" (как их называли пилоты) и при одном удачном попадании, машину разрывало на части за считанные миллисекунды. Никакая система катапультирования не была способна успеть вытащить пилота после взрыва, отчего смертность среди пилотов "Псов" была практически стопроцентной.

Механик видел этот недовольный взгляд пилота и хотел было возразить, но Виктор к этому моменту уже стоял дальше, осматривая расплавленное и уже успевшее застыть за многочисленные бои бронирование.

Оно действительно было очень сильно изношенным. Повсюду виднелись следы от попадания лазера, осколков ста двадцати миллиметровой пушки и еще до кучи целый веер шрапнельной дорожки, бежавшей от самых "ног" и почти до мостика.

— Это мина, — вдруг произнес Сэт, — Сейчас такие устанавливают на самых сложных направлениях. Прямой урон, по большому счету, никакой, но вот шрапнель легко может перебить проводку или другие узлы. Застрять еще где-нибудь и все в этом духе. Я за все время выковырял их более сотни, вполне возможно, что где-то под броневыми листами они до сих пор висят.

— Какой максимальный вес бортового вооружения?

— Почти тридцать тонн.

— С ракетами.

— Так точно.

Виктор еще раз внимательно смотрел корпус боевого меха, постепенно приближаясь к подъемному механизму.

— Я могу подняться на мостик?

— Конечно, — ответил механик, подходя к пульту управления.

На верху капитан сразу проследовал в кабину. Отсюда, с высоты, он вновь увидел насколько огромными были эти боевые машины. Когда идет бой, всюду сверкают вспышки взрывов и огонь пушек не дает расслабиться, подобные детали всегда остаются позади. Сейчас же, в тишине и спокойной обстановке, ему стало необычайно интересно смотреть вниз и видеть, каким маленьким созданием казался механик, стоявший у ног огромного робота.

В рубке на капитана сразу нахлынули воспоминания. Картины прошлого вырвались из долгого заточения и пронеслись перед его глазами, охватывая все сильнее и сильнее, пока ему не стало легче. В отличие от "Громовержца", внутри "Бешеного Пса" все было немного сплюснутым, тесным. Развернуться и быстро уйти оказалось не так-то просто, но вот панель управления и кресло пилота были очень удобными и вся нужная информация мгновенно выводилась на экран.

Когда он спустился, внизу его уже ждал Михаил. Старый боевой товарищ разговаривал с механиком, пока не увидел приближавшегося к себе капитана. Они опять перекинулись парочкой слов, где Виктор заметил, что, если бы у него была возможность, он бы с радостью поменял меха на что-то более бронированное.

— Прости, старик, но мы воюем тем, что есть. У многих нет и такого.

— Я никогда не любил ракетных мехов — это как стоять за спинами других и кидаться камнями издалека, пока настоящие воины ведут бой.

Михаил улыбнулся. Ему нравилось, что старая идеология ведения боя, к которой он привык еще со времен службы с Виктором в одном отряде, никуда не испарилась. Этот устаревший, чуть ли не рыцарский кодекс чести, где подлость презиралась, а честный бой выводился в ранг настоящей схватки, уходил в прошлое, но все еще жил в головах старых пилотов

— Быть может, когда кто-нибудь погибнет и мы сможем отбуксировать робота на мехбазу, то тогда — да.

— Значит другого нет.

Михаил пожал плечами.

— Увы. — потом повернулся к механику и попрощался до утра. — Пошли, старик, завтра у нас будет жаркий денек. Нужно выспаться и хорошенько отдохнуть.

7.

Холодный ветер утреннего боя был подобен поцелую женщины, которую он однажды увидел в Нафрине. Закутанная в длинные широкие одежды, закрывавшие почти все кроме глаз, она подарила ему то, о чем он любил вспоминать каждую ночь. На протяжении всей жизни, начиная от первых марш-бросков в кадетском отряде и до сегодняшнего дня, ему не было ведомо ничего ближе, роднее и теплее, чем тот самый поцелуй.

Сейчас он испытал нечто подобное. Когда руки коснулись штурвала и вибрация движущихся механизмов пробежалась по всему телу, а система заставила несколько десятков тонн сдвинуться с места, капитан ощутил почти такое же самое блаженство, как и тогда. Холодное, мертвое тело, с дышащим внутри ядерным реактором, начало оживать под его чутким руководством, и вскоре бокс был уже позади, а перед ним открылся вид кровавой утренней звезды, поднимавшейся над горизонтом и освещавшей первыми едва теплыми лучами планету.

Рядом были все. Они поднялись очень рано, задолго до того, как объявили тревогу. Машины противника приближались к границам территории Клана и могли в любую минуту прорваться вглубь и закрепиться, дав возможность остальным силам подойти уже на подготовленный плацдарм. Командование подняло почти всех. В небе виднелись "Визиготы". Их вытянутые корпуса, как стрелы, разрезали утреннее, еще серое, небо, уносясь все дальше в сторону противника.

"Бешеный Пес" слушался Виктора как будто узнал легендарного пилота, почтительно отдавая себя в руки опытного капитана. Михаил управлял "Карателем". Тяжелый мех двигался впереди всех на крейсерской скорости, возглавляя колонну.

— Итак, вороны, сегодня нам опять выпала честь доказать, что мы все еще чего-то стоим, и, если после этого боя, когда дым над сгоревшими вражескими мехами еще не успеет остыть, а мы вернемся в полном составе обратно на мехбазу, считаю правильным плюнуть в рожу любому, кто скажет, что мы исчерпали себя.

По связи передавали о большом скоплении мехов противника прямо на этом направлении. Регулярные войска, базировавшиеся совсем недалеко от места атаки, не торопились подниматься в строй и следовать за нами. Михаил сразу сказал, что ждать помощи будет неоткуда.

— Такая у нас работа,— выпалил он, вырываясь вперед на своем "Карателе".

Далеко за спинами остались боксы мехбазы, скрылись и самые высокие постройки, утонув за горным массивом, покрытым от самых вершин и до основания ледяным покровом. Температура за бортом стремительно падала и вскоре стекла рубки начали покрываться причудливыми ледяными узорами, закрывая собой нормальный обзор.

— Подождем здесь, — скомандовал Михаил, — Мощности реактора не снижаем — на улице дубарь такой, что можно и не завестись.

И правда. Стоило Виктору не намного, всего-то на пять процентов, снизить реакторную мощность, как остальные системы резко ухудшили свои показания.

Несколько мехов вышли вперед, закрыв своими спинами "Бешеного Пса". Виктор хотел было проследовать за ними, но с его вооружением делать подобное оказалось опасно для всех. Ракетные короба, набитые до отказа боеприпасами, могли сдетонировать при любом попадании, повредив взрывом и рядом стоящие мехи соклановцев.

Виктор остался стоять самым последним, продолжая отслеживать на голографической карте передвижение остальных мехов. Сейчас они были всего в каких-то десяти километрах от предполагаемого плацдарма противника. Враждующие стороны разделяла небольшая река, не замерзавшая даже в такую температуру. Она протекала аккурат с востока на запад, закругляясь и уходя уже вниз. Наступало время томительного ожидания. Все чувствовали, что предстоит нечто очень серьезное и опасное. Виктор следил за каждым шагом группы. Не сводил глаз с главного направления, откуда должна была начаться атака. Приборы хватали помехи, искажались ввиду странного магнитного поля, возникшего невесть откуда и очень сильно сказывавшегося на работоспособности остальных приборов.

Михаил, стоявший впереди всех, вдруг обратился к Виктору.

— Дай залп РДД по квадрату А4.

На приборной панели "Бешеного Пса" Виктора замигал соответствующий квадрат.

Капитан взвел дюжину смертоносных ракет и нажал на спуск.

Робот затрясло. Так сильно и неожиданно, что корпус шестидесятитонной машины повело назад. Виктор потянул рычаги на себя и в сторону, заставляя мех удержаться в равновесии. Одна из ног слегка оторвалась от земли, после мощного залпа, но вскоре упала обратно, с грохотом погрузившись в промерзлую почву.

Рой огненных ракет умчался вперед, поднимаясь в небо, чтобы потом, словно орел, упасть на ничего не подозревавшую жертву.

Ракеты еще несколько секунд поднимались почти вертикально вверх, но уже после, достигнув необходимо высоты, стремительно понеслись вниз.

Отзвуки взрыва долетели звуковой волной и тряской самой земли. Дым и огонь поднялись над местом удара. Михаил снова обратился ко всем по внутренней связи, приказав двигаться за ним, рассредоточившись на максимальную ширину.

Земля опять затряслась, но уже не от взрывов, а от шагов многотонных машин, двигавшихся прямиком к реке. Перейти ее, означало перейти ту черту, после которой конфликт между мехами двух воинствующих Кланов переходил в иную фазу противостояния. Если раньше все происходило по принципу "ответ на ответ", когда огонь велся на почтительных расстояниях, то за рекой такой принцип нивелировался и любые договоренности становились расторгнутыми.

Но группа продолжался двигаться к намеченной цели. Приборы сигнализировали о наличие большого скопления вражеских мехов прямо перед ними. Виктор передал по связи об этом.

— Я знаю, но мне это и нужно.

Капитан не понял этого, но ничего не сказал, продолжая осторожно двигаться, все время по привычке стараясь не отставать от остальных. В какой-то момент небо вспыхнуло над их головами. Десятки огненных мотыльков взметнулись в небо, поднявшись с другой стороны реки и стали набирать высоту. Сигнал тревоги завопил во все горло. Экран перед глазами Виктора зажегся кроваво-красным цветом, сигнализируя о приближающейся опасности. Тут-то все и началось.

Огонь лазерных пушек пронзил воздух вместе с выстрелами ста двадцати миллиметровых пушек. Группа подверглась вражескому огню, не дойдя до речушки каких-то сотню метров и тут же остановилась, принимая навязанный бой.

В эту секунду Виктор увидел, как туча черных ракет, достигнув максимальной высоты, резко пошла на снижение.

— Группа! Принять бой! Направление 325!

Вся панель взыграла красками. Повсюду на карте стали возникать отметки о появлении вражеских мехов. Слева. Справа. Прямо перед ними. Клан Волка ударил гораздо раньше, чем того ожидал Михаил. Его "Каратель" стоял под перекрестным огнем, сотрясаясь от взрывов. Броневые листы отскакивали от корпуса слой за слоем, оголяя жизненно важные элементы робота. Вскоре могло случиться так, что держаться в таком положении он бы уже не смог, вынужденный отступать ближе к своим. Остальные пилоты пытались отстреливаться насколько это было возможно в такой ситуации.

Наконец, ракеты, метеоритным дождем, упали на головы группы, разрывая землю под стальными ногами мехов и поднимая ее в воздух. Кому-то повезло больше, а кому-то и вовсе никак. Неподалеку раздался мощнейший взрыв. За ним еще один и следом целая цепочка. Части расколотой брони полетели в разные стороны. Несколько из них упали прямо перед Виктором, едва не задев его. Союзный "Лиходей" буквально распался на части, поглощенный жадным огнем. Последние секунды этого меха проходили в агонии. Орудия повисли, расплавленные от интенсивного огня, боекомплект был готов вот-вот взорваться, поставив точку во всем этом, как вдруг кабина распахнулась, словно зев, и пилот стремительно вылетел вверх, поднимаясь над полем боя.

Группа отступала под огнем сил вражеского Клана. "Каратель" Михаила по-прежнему стоял впереди всех, но его корпус был почти полностью изношен. Подставляя под огонь последние целые части своего бронирования, пилот просил о помощи, но не мог ее получить. Любая попытка подойти ближе приводила к тому, что все стволы противника тут же перенаправлялись на новую жертву, раскалывая его корпус, как грецкий орех.

Виктор видел на своих приборах, как тяжело сейчас приходится соклановцу и сделал то, что посчитал правильным на тот момент. Ракетные установки были приведены в полную готовность и через мгновение, туча черных ракет поднялась над ним, роем устремляясь прямиком в центр, где сосредоточились основные силы Клана Волка.

Потом череда взрывов землетрясением прошлась под ними. Ракеты упали аккурат туда, где стояло четыре тяжелых меха. Один из них завалился на спину, не выдержав мощный залп, остальные лишь на пару секунд замолчали, переводя дух после внезапной атаки.

Эти считанные мгновения позволили кому-то из группы выстрелить дымовой завесой, закрыв пространство перед "Карателем" и дав тому несколько секунд, чтобы быстро отойти как можно дальше от машин противника.

Виктор продолжал пускать ракеты, стараясь накрыть как можно больше территории, откуда, по его мнению, и велся огонь. Один за одним ракеты поднимались над полем боя и, взлетев, падали в назначенное место. Взрывы сопровождались треском гнувшегося металла. Горел заснеженный лес, река, молчавшая до сего момента, начала буквально кипеть от резко поднявшейся температуры. Лазерные установки били издалека, но все датчики фиксировали прикосновение этого мощного оружия, заставлявшего броню стекать расплавленной жижей по стальному корпусу.

Спустя пару секунд, когда, казалось, все стихло и наступило долгожданное затишье, из дымовой завесы, изогнутым языком вылетел луч лазерной установки. Пролетев между двумя машинами соклановцев, лишь чуть-чуть коснувшись их бронирования, выстрел угодил в стык правого орудийного крыла. Корпус "Пса" задрожал. Виктор сжимал рычаги управления, чуть ли не до боли, оттягивая их на себя, но удар пришелся очень некстати и "рука", прожженная лазерным лучом, упала на растаявший снег у ног боевого робота. Приборы взвыли, как будто сами почувствовали боль принудительной ампутации.

Потом еще выстрел. Еще и еще. Воздух стал искажаться от высокой температуры. Вскоре прямо перед машиной Виктора возникла стальная морда "Мародера". Прорвавшись через дымовую завесу, он оказался в окружении группы безымянных, отчего на секунду опешил. В эфире завопил Михаил. Стволы оставшихся в живых пилотов повернулись на врага и спустя какие-то мгновения от машины осталась дымящаяся груда металлолома. Пилот не успел катапультироваться. Взрыв развеял остатки дыма, рассеяв его последние клубы по местности. Тут-то Виктор и увидел наступающие войска Клана Волка. Их было слишком много даже для опытного пилота. Ракетные короба опустели достаточно быстро, а одна из "рук" давно лежала отрезанной у ног "Бешеного Пса". Лишенный почти всего вооружения, Виктор несколько раз проклял себя, что согласился сесть за штурвал этого меха. Из всей группы, возглавляемой Михаилом, осталось всего шесть машин. Длительного боя уже никто не выдержит, так он думал, поглядывая по сторонам, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. Стрелял, лихорадочно нажимая на гашетку, выпуская перед собой сгустки энергии, жадно впивавшиеся в броню вражеских машин. Кто-то останавливался, кому-то было все равно. Враги чувствовали близкую победу и не могли сдерживаться, все быстрее приближаясь к ним.

-Еще немного! — кричал Михаил, опять подставляясь под удар десяток орудий.

Виктор не верил своим глазам и тому безумству, что сейчас творилось перед ним. "Каратель" превратился в беззащитное существо, на издыхании сопротивляющееся приближавшейся смерти. И в последний момент, когда для всех сражавшихся рядом стало очевидно, что этот бой мех не переживет, откуда-то с неба упал град ракет, уничтоживших передовые машины неприятеля. Потом залп повторился.

Голографическая карта замигала новыми отметками.

Это были подоспевшие регулярные силы Клана. Несколько десятков машин обходили увязшие в бою войска Клана Волка, все сильнее сжимая кольцо окружения. Заметив западню, роботы Волков несмело дали задний ход, но было уже поздно. Кольцо сомкнулось до того, как кто-то смог добраться до реки. Дальше Виктор увидел то, что часто снилось ему в кошмарах. Огонь и смерть слились в одну страшную силу. Артиллерия и авиация принялись размалывать все, что находилось в секторе. Земля тряслась, перепахивалась, воздух вокруг наполнился вонью от расплавленного металла. Взрывы то и дело достигали такой мощности, что приборы выходили из строя, а почва под ногами будто бы оживала, начиная двигаться из стороны в сторону.

Спустя пятнадцать минут огонь прекратился и кольцо начало сужаться...

Сражаться дальше было не с кем. Те, кто смог катапультироваться, ушли к своим, перелетев условную черту, разделявшую Клановые территории на этой планете, остальные погибли, так и не сумев выбраться на поверхность.

Вся местность у реки была усыпана уничтоженной техникой. Сотни тонн, некогда способных сражаться и воевать машин, теперь превратились в ненужный хлам, который вскоре должен был послужить Клану Ворона в качестве запчастей. Схватка завершилась победой Ворона, но это был лишь один день и Михаил, отозвавшийся по связи, с усмешкой заметил эту деталь.

— Черт, а ведь день только начался.

Он тяжело дышал. Было слышно, как трудно ему даются даже такие короткие предложения. Несколько раз пронзительно закашлял, выплевывая из своих легких дым от прогоревших приборов и расплавленной брони, просачивавшийся в кабину пилота. Потом Виктор увидел и сам "Каратель".

Жалкое чувство усилилось при виде несуразного, почти лишенного первоначальной силы и мощи "Карателя", который в данный момент напоминал ходячую кучу расплавленной грязи. Кабина пилота оказалась единственным местом на всем корпусе боевого меха, оставшейся целым даже при таком мощном обстреле. Вооружение -уничтожено, боекомплект израсходован, что по меткому замечанию самого пилота, и спасло ему жизнь. Детонация могла прервать его жизнь гораздо раньше, но все обошлось. Реактор внутри, закованный в бронированный кожух, все еще работал, хотя изрядно потерял в своей мощности. Система охлаждения была повреждена, посему "Каратель" не мог двигаться даже со своей крейсерской скоростью, ползя как черепаха, с осторожностью ступая на догоравшие остатки своих уже уничтоженных противников.

Регулярные войска продолжали окружать место схватки. Никто по связи не требовал никаких деталей, не просил объясниться, как это бывало раньше, когда сам он служил офицером в Клане. Теперь он был другим, хотя внутри него ничего не поменялось. Потери стариков за бой оказались значительными даже для видавшего виды капитана. Из двух десятков мехов, вышедших навстречу войскам противника, назад до мехбазы смогли доковылять только шесть. В более-менее нормальном состоянии оказалось и вовсе двое, среди которых и "Бешеный Пес" Виктора.

Он с трудом сумел забраться в бокс и закрепить меха у "ремонтника" — специальной конструкции, где происходило обслуживание всех машин после боя. Выбрался из кабины и быстро, насколько ему позволяли его силы, спустился вниз, чтобы самому взглянуть на результаты своего "первого" боя.

— Все могло быть хуже. — заметил Сэт, совершенно спокойно пройдя вдоль еще горячего меха, отдававшего тепло всем своим корпусом. Ракетные короба дымились, по всей броне текла расплавленная сталь, собираясь в комки и застывая прямо на глазах у Виктора. Раньше он не обращал внимания на повреждения, но сегодня, когда смерть чуть было не коснулась его своей рукой, он с опаской поглядывал на "Карателя" Михаила, с трудом ступавшего по боксу, стараясь пристроиться к ремонтнику.

Пилот вылез из кабины, не скрывая своей радости. Сплюнул на пол кровавую слюну, скопившуюся во рту и вытер пот.

— Не так я себе представлял возвращение. — скомкано говорил Михаил.

Виктор молчал. Радости внутри от победы не осталось и капельки. Большая часть группы осталась лежать в железных гробах, навсегда похороненных внутри своих боевых мехов.

— Чему ты так радуешься? — спросил Виктор, приближаясь к Михаилу. — Мы потеряли почти всю группу.

— Да, — коротко ответил он. — Все правда.

— И тебя это нисколько не волнует?

— Группа сделала то, что от нее требовалось. Забыл кто мы? Виктор, мы уже мертвы для нашего Клана, какая разница в какой момент каждый из нас отправится на тот свет. Многие из них хотели этого.

— Но не так.

— А как? Время ушло, почести вместе с ними. Теперь нас никто не знает и имен не вспомнит.

Михаил еще раз сплюнул кровь под ноги и вышел за пределы бокса. На улице начинало пригревать. Солнце медленно, но верно поднималось по небу вверх, ощутимо повышая температуру воздуха. Встрепенувшись резкой смене обстановки, мышцы Михаила видимо начали подрагивать.

Виктор вернулся к меху и подозвал Сэта.

— Мне нужен другой робот. На этом я больше не выйду в бой.

Механик вопросительно поднял брови, как бы спрашивая "откуда?".

— Будь мой "Пес" на месте "Карателя" я бы сейчас с тобой не разговаривал. Я не самоубийца, но и такой тип боя не для меня. Я всегда был впереди, на острие атаки. Стоять за спинами остальных это не для меня.

— Но ты меня выручил этим.

Михаил подошел из-за спины, напугав своим басистым голосом Виктора.

— Если бы не твой залп РДД и дымовая завеса — я бы присоединился к нашим братьям-соклановцам на небесах. Так что не ной, старик, все мы сегодня неожиданно для всех оказались на волосок от гибели. Но такова наша доля. Прошли времена славы и подвигов — теперь мы пушечное мясо.

С этими словами он вернулся к своему "Карателю" от которого все еще очень сильно несло расплавленным металлом. Несколько кусков застывшей массы отвалились и с грохотом рухнули в нескольких метрах от пилота. Шипение и стук продолжали доноситься из бокса до последнего момента, пока Виктор уходил прочь, снимая короткую кожаную куртку пилота. Проследовал до самых казарм, когда войдя туда, увидел несколько человек, забиравших личные вещи погибших бойцов.

Они никак не отреагировали на присутствие вошедшего человека; наоборот — еще быстрее принялись собирать оставшиеся вещи солдат. Когда все было расфасовано по отдельным мешкам и скупые бирки с номерами и инициалами погибших осели на поверхности мешков, незнакомцы вышли за двери, утащив пожитки за собой, и больше не появлялись.

К вечеру, когда шум и голоса пилотов должны были опять появиться в воздухе едва освещаемой казармы, тишина стала еще более давящей. Двадцать с лишним человек превратились в огрызок из шести молчаливых пилотов, сидевших каждый по своим углам и занимавшихся своими делами. Виктор пытался играть, покручивая в ладони маленькие кости, но прошедший бой не давал ему покоя. Да и к чему его так это интересовало. Их было так много за всю его жизнь. Сотни самых разных: от простых вылазок до масштабных сражений всего Клана за право владения планетами и землями. Столько раз он ходил по краю, зная, что в любой момент для него может все закончиться одним единственным выстрелом. Но смерть обходила его стороной. Даже когда все горело огнем и не было ни единого шанса, он всегда выкарабкивался из этого. Вырывался из лап смерти, уже обнимавших его.

Наверное, он слишком долго пробыл инструктором. Совершенно забыл, что это такое на самом деле, хотя забыть подобное для него было почти невозможно.

Потом кто-то вошел в казарму. Он нехотя посмотрел на открывшиеся двери и заметил двух или трех старых мужчин, уставившихся на него, держа в руках увесистые вещмешки. Был с ними и тот самый помощник, что привел его самого в эту казарму. Только теперь взгляд его больше не остановился на нем. Прозвучали какие-то слова, звук от которых пролетел мимо ушей Виктора. Потом, дослушав его, они разбрелись по своим местам, так же молча сев на них, ожидая следующего дня.

Сражение с Кланом Волка переходило в открытую фазу противостояния. Михаил рассказывал, что после боя многие из руководства задумались над тем, как бы окончательно выбить неприятеля из этой планеты, чтобы полностью контролировать местные залежи ископаемых, дабы в будущем они помогли в войне за освобождение Цирцеи. Однако проблема усугублялась тем, что и Клан Волка не собирался добровольно уходить. Бой с безымянными показал, что даже списанные в утиль пилоты, постаревшие и уже совершенно не те молодые и сильные парни, что они были раньше, каждый из них еще мог дать хороший бой превосходящим силам противника.

— Почему ты мне сразу не сказал о том, что нас ждет у реки?

Виктор с упреком посмотрел на Михаила. Раны после боя затянулись, кровь больше не сочилась из раненного языка, который тот прикусил, едва не откусив полностью, во время боя, когда орал во все горло, отдавая приказы.

— Хотел посмотреть каков ты еще. Не потерял ли хватку.

— Значит, все остальные знали, а я нет?

Тот кивнул, потрясывая костями в ладони.

— Это было очень глупо.

— Знаю, но вижу, что ты еще тот сукин сын. Песок пока не сыплется.

Он усмехнулся и бросил кости, чуть было не крикнув от удачной комбинации.

— Теперь твоя очередь. Не забывай, мы играем на деньги.

Виктор положил несколько смятых купюр перед собой и бросил кости в ответ. Треснув о деревянные края, несколько костяшек упали, перепрыгнув маленький заборчик и скатившись на пол.

— Это был не бой, — начал Виктор, — я не хочу быть сыром в мышеловке. Как будто приманка внутри огромного капкана, куда пытаются заманить громадного волка.

Михаил закурил, внимательно следя за своим собеседником.

— Ты забыл где мы, кто мы?

— Я знаю кто я, не надо этих глупостей. Я прилетел сюда сражаться, быть тем, кого из меня лепили многие годы.

— Так будь им! В чем проблема? Тебе дали второй шанс вернуться к жизни, которую ты однажды потерял, а теперь, когда прошел всего один бой, ты говоришь, что ждал не этого.

— Это был не бой, — повторил Виктор, снимая свои черные очки-хамелеоны. — Я знаю, что такое настоящее сражение — когда ты стоишь напротив своего противника и каждый знает друг о друге все. Когда нет подлости, когда каждую пущенную ракету или залп из лазерной установки ты встречаешь грудью, а не поворачиваясь словно девка всеми боками.

Михаил насторожился. Последние несколько слов явно были про него, но он постарался пропустить это мимо ушей, помню, что Виктор когда-то давно был его командиром.

— Всем нам рано или поздно приходится поступаться своими правилами. Война — не шахматы, и игровое поле не черно-белая доска, иногда, чтобы победить мы имеем право изменить некоторые правила.

— Кланы так не сражались.

— Время изменилось. Вороны стоят на распутье, не понимая куда дальше двигаться. Мы и так находимся на грани выживания. Многие нас и знать не желают, считая варварами, по счастливой случайности выбравшихся из заснеженного Дехра Дана. Мы заявили о своей боеготовности самыми последними, когда остальные Кланы уже вовсе сражались за право занять лидирующее место. Ты думаешь нас будут уважать, если все, сорвя голову, начнут рыцарствовать на поле боя. Мы победили только потому, что были хитрее. Волки напали стаей, считая, что смогут взять нас в капкан, но не тут-то было. Мы стая — и только если будем действовать сообща, сможем завоевать себе место под солнцем.

Виктор поднял упавшие кости и потряс каждую из них в руке. Разговор давно перешел порог шепота, и остальные пилоты услышали все, о чем они говорили последние несколько минут. Кто-то вдалеке согласился с Михаилом, добавив, что Кланы слишком дорого платят за розни внутри себя, вспомнив про гибель целого корпуса, во время боя у расщелья на планете Виг.

— Я помню это, не надо меня учить.

Голос стих и Виктор вновь бросил кости на стол. Михаил докурил сигарету, затушив его в квадратной пепельнице и посмотрел на счет.

— Твоя взяла.

Тут он вытащил из кармана несколько купюр и положил на стол, одновременно поднявшись на ноги.

— Мне понятно твое разочарование. Нечто подобное я тоже ощущал, когда прибыл сюда впервые. Но это пройдет. Оно у всех проходит, если, конечно, к тому времени, ты еще останешься в живых.

Потом он вышел, звучно ударив дверью и растворившись в длинном коридоре, где звуки его шагов впитывались толстыми стенами, заглушая и без того едва уловимый шум с другой стороны двери. Новички тихонько переговаривались, будто бы боясь нарушить хрупкую тишину после ссоры двух бойцов, но после заговорили в полный голос.

Бой не прошел бесследно.

Виктор опять вспомнил вспышки лазерного оружия, треск корпуса и грохот взрывавшихся машин преследовал его до глубокой ночи, когда он пытался сомкнуть глаза, чтобы заснуть, но тут же видел перед собой огненную волну, летевшую прямо на него.

Рычаги на себя!

Корпус на несколько градусов в сторону!

Равновесие!

Главное равновесие!

Потом глаза открывались. Капельки холодного пота стекали по его лбу, скапливаясь на кончике носа и падая на губы, где он, проведя языком, ощущал солено-кислый привкус собственного пота. Ему казалось это плакала его душа, пытаясь вырваться из бренного тела и умчаться высоко в небо, присоединившись к стае невидимых воронов. Его боевых товарищей. Несколько раз он подскакивал, выгибаясь от страха, увидев очередной кошмар. Казарма к этому времени спала. Никто не услышал его короткого приглушенного вскрика. И опять он погружался в черный мрак сна, моля о том, чтобы поскорее наступило утро.

Он видел свою кончин немного другой. Часто представлял ее себе в своем воображении, придумывая как поведет себя в тот, последний момент. Когда все внутри него сожмется, руки будут продолжать крепко держать рычаги, а языки пламени вовсю начнут охватывать его тело. Это была мечта. Каждый раз выходя за пределы своего бокса и управляя громадно боевой машиной, Виктор думал над тем, каким будет его последний вздох. С возрастом мысли о смерти все чаще посещали его голову. Это было очень навязчиво, так, что он не мог отмахнуться от них и думать о чем-то другом. Короткие воспоминания перемешивались внутри него, появлялись картины прошлого. Черно-белые блики другой жизни, где он и вся его группа еще верила в свое предназначение, не задумываясь над тем, что рано или поздно о них забудут, как забыли и тех, кто всего несколько часов назад не смог вернуться из боя.

— Я не хочу быть приманкой, — говорил он себе в мыслях, вспоминая разговор с Михаилом. — Не хочу, понимаешь. Я стар, и нет уже внутри меня тех сил, что могли свернуть горы по одному моему желанию. Теперь любое движение дается мне так же тяжело, как и моему меху. С трудом, с натяжкой, с невероятным усилием, как будто кости превратились в ржавые шарниры, скрипевшие от мало-мальски небольшого напряжения. Мои мечты разрушились — реальность стала другой.

Утром он проснулся раньше обычного, поднявшись с кровати с жуткой головной болью. Несколько часов, когда он лежал не сомкнув глаз, сделали свое дело — его тело ломило, глаза сами закрывались, разум был готов отключиться, но боль, зудевшая в затылочной части головы, не давала замертво упасть обратно на кровать и погрузиться в сон. Остальная группа поднялась чуть позже. Несколько человек, появившихся днем ранее, проследовали за вошедшим помощником, оставив казарму почти пустой.

В этот день тревога не последовала, чему Виктор был несказанно рад. Утренние часы медленно протекали в обычной суматохе развернутой у вражеских границ мехбазы, где постоянное напряжение и угроза атаки стали столь привычными, что никто ничему уже не удивлялся. Обслуживающий персонал бродил по узким коридорам, перемещаясь, словно эритроциты по кровеносным сосудам. Входили и выходили из кабинетов, не замечая перед собой кого-то другого. Они вообще были другими. Даже присутствие Виктора во всем этом нескончаемом потоке людей, нисколько не смутило никого из них, и каждый старался протиснуться дальше, продолжив свой бесконечный путь по разветвленной систему коридоров мехбазы.

На развилке, когда несколько дорог разбежались в разные стороны и людской поток немного поредел, Виктор увидел сквозь стеклянное окно, большим экраном раскинувшимся прямо перед ним, садившийся на площадку транспортный корабль. Ранним утром, когда на посадочной площадке еще виднелся реденький туман, его корпус начинал блестеть от стекавшего конденсата и блестевшего в первых лучах поднимавшегося солнца.

Через секунду, когда корабль прикоснулся к площадке, из его брюха ровным строем вышли несколько десятков человек. В самом начале его никак это не заинтересовало — зона боевых действий была почти под самым носом и регулярное пополнение не было чем-то особенным или редким в таких случаях. Виктор уже готовился уйти, как вдруг за спиной почувствовал чье-то присутствие. Повернувшись, увидел стоявшего за собой Михаила. Он смотрел туда же, куда и Виктор несколькими секундами ранее, будто бы не замечая присутствия последнего.

— Ты следишь за мной.

Михаил промолчал, указав пальцем на строй из новых бойцов.

— Вернорожденные.

Потом Виктор повернулся к окну и внимательно всмотрелся в лица приближавшихся к главному корпусу людей. Они были молоды, их тела подтянуты и полны сил. В глазах полное безразличие ко всему, что происходило с ними до приземления. В какой-то момент Виктор подумал, что видит не людей, а умелую подделку, где за красивой кожей скрывается металлический корпус неживого организма. Но Михаил заверил, что подвоха никакого нет и что все именно так, как и должно быть с вернорожденными.

— Замена прилетела.

— О чем ты? — переспросил Виктор, поворачиваясь к Михаилу.

— Готовится что-то серьезное. Видимо штурм Цирцеи никакая не байка, как я думал раньше. Командование собирает пилотов, чтобы взять это место.

— Разве нам это так нужно?

— Клану нужно все, если это требует выживания. Разве не понятно, что Гражданская война никуда не денется, а Клан может потерять очень многое. Вот они и готовятся к самому главному.

— А нам то какое дело?

— Шутишь? Мы пойдем первые в этой атаке. Как ты как-то сказал, на острие.

Виктор задумался, на минуту отвернувшись от окна. Ему было не по себе и история со штурмом Цирцеи не давала покоя. Хотя слова Михаила и отдавали бредом — Клан просто-напросто не был готов к полномасштабной войне, кое-что все же имело под собой основание. Целая группа вернорожденных, а это были именно они, просто так не никуда не попадали, что означало лишь одно — планировалось нечто большое и серьезное.

В какой-то момент шум позади него заставил капитана повернуться ко входу, где только что прошли вернорожденные. Их появление не осталось незамеченным и все, кто еще составлял старый костяк мехбазы и его обслуживающего персонала, появившиеся на свет естественным путем, не могли остаться равнодушными к такому событию. Люди столпились, стараясь протиснуться как можно ближе и посмотреть вблизи на этих, как выразился кто-то за спиной Виктора, "идеальных людей". И чего греха таить, они действительно поражали своим видом. Высокие, сильные, мускулистые, но не до безобразия, красивые собой, и что не маловажно — среди них были и женщины.

Одну из них Виктор увидел во главе группы. Она шла очень уверенно, ступая на пол твердым шагом и не обращая внимания на возгласы и удивленные взгляды со стороны. Потом повернулась к своим и громким голосом скомандовала остановиться. Теперь времени было достаточно, чтобы разглядеть каждого. Михаил указал на еще двух девушек, а после перевел взгляд на мужчин. Все они были одного возраста, светловолосые и с голубыми глазами. Совершенно непохожие ни на Виктора, ни на Михаила в молодости, хотя каждый из вернорожденных, словно сошел с картин заснеженной тундры, откуда родом были вороны — символ Клана, многие из них все же имели свои различия.

Потом группа сдвинулась с места и под охраной, что особенно удивило Виктора, удалилась в глубь главного корпуса, где им надлежало расквартироваться.

— Видел таких? — спросил Михаил, хлопая Виктора по плечу.

— Мы не чета им.

— Брось старик, что может дать молодость кроме силы и прыти? Ничего. Опыт всегда был важнее.

— Наверное ты прав, но все равно мы им не чета. Я это и так вижу. Интересно, а те пилоты из Клана Волка, что были уничтожены нами, они тоже являлись вернорожденными?

Михаил пожал плечами.

— Какая разница. Все равно они уже не поднимутся из могил.

Люди у входа постепенно стали расходиться по своим делам. Группа вернорожденных уже давно скрылась за тяжелыми дверями, а ропот и приглушенный гомон человеческих голосов продолжал сопровождать это неожиданное появление еще несколько минут.

Вернувшись в казарму, Виктор первым делом подошел к окну. За его полупрозрачной перегородкой проглядывался длинный горный ландшафт, укрытый вечными снегами и напоминавший собой разинутую пасть громадного зверя. Клан Волков был могуч и силен как никогда. Вороны для них не являлись особой проблемой и победа была лишь вопросом времени. Командование наверняка понимало это, но всеми силами старалось отбить планету у неприятеля и окончательно закрепиться здесь, чтобы иметь хороший плацдарм для атаки на Цирцею.

Вернорожденные были той самой лакмусовой бумажкой, по которой он понял, что в скором времени на этой планете станет по-настоящему жарко. Наступит время тяжелых боев, побед и поражений. Выживут не все, но кто они такие, чтобы рассуждать о жизнях нескольких десятков, когда на кону стояли миллионы.

До самого вечера он наблюдал из казармы за тренировками новоприбывших. Полигон для испытаний был прямо у него перед глазами, и новые бойцы вызвали у Виктора неподдельный интерес. Старику хотелось понять, что же такого в них, в этих идеальных бойцах, какие качества преобладают и есть ли у него шанс победить, встреться он с ними в равном бою. Уже в первые минуты рукопашной схватки, когда женщина, та самая, что шла во главе группы, смогла непринужденно, почти играючи, расправиться с пятью закаленным в боях мужчинами-вольнягами, он усмехнулся внутри себя, представляя, как комично будет выглядеть на их месте.

Она двигался быстрее всех. Легко уворачивалась даже от очень сильных ударов, грозивших ее женскому телу серьезными травмами. Женщина чувствовала себя в абсолютной безопасности, словно и не было никакого превосходства противника над ней, а наоборот — это она сейчас владела ситуацией, забавляясь с неуклюжим соперником. К концу боя почти никто из вольняг уже не мог встать на ноги. И это несмотря на то, что она никому практически ничего не сделала. Их кости были целы, на лицах едва виднелись следы от выступающих гематом, но тех усилий, что она применила к ним, оказалось достаточно, чтобы победить в этой схватке.

Потом были еще тренировки. В импровизированный круг вышли несколько мужчин, вызвав на бой двух других. Умения каждого просто поражали. Они дрались всегда на пределе сил, при этом выносливость обоих была, казалось, неистощимой. Замахи, удары, комбинации приемов, приводивших к болевому или удушающему. И все это было сделано филигранно, как по инструкции. Никаких ошибок, никаких помарок, все в точности как того требовали правила.

Виктор вернулся к своим, когда за окном окончательно стемнело. Михаил ждал его за столом, требуя реванша за проигранную в прошлый раз партию, но Виктор отказался, решив поговорить о том, что увидел.

— Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, — заявил Михаил своим басистым голосом. — Они продукт евгеники. Чего ты ожидал увидеть? Конечно они будут лучше нас, сильнее нас, умнее и все в этом духе. Такое рано или поздно должно было случиться. Они созданы для этого.

— А мы?

— Времена, когда мы были всем для Клана ушли. Очевидность и необходимость таких перемен была ясна еще со времен Гражданской войны Пентагона. Вернорожденные — это сила с которой нужно считаться. Все Кланы давно поняли это.

— Кураев мне говорил об этом.

— Кто это? — спросил Михаил, покручивая кости в своей руке.

— Один знакомый офицер. Быть может, пройдет год или два, и если кто-нибудь из нас останется в живых, то сможет встретиться с ним.

— Он тоже решил уйти на пенсию таким образом.

— Кураев — боевой офицер. Для него не существует мира вне Клана. Он скорее отправится с ножом на боевой мех, чем решит закончить жизнь никем.

Михаил одобрительно кивнул головой, швырнув кости на деревянное поле.

— Почему тебя так сильно взволновало появление вернорожденных?

— Потому что это наша кончина, старина. Неужели ты не помнишь как было с нами? Это был отбор. Очень строгий, почти на уровне выживания. Жизнь или смерть. Третьего не дано. Мы сами хотели стать такими и стремились к этому на протяжении всей жизни. Даже сейчас, когда я смотрю на себя в зеркало, мне кажется, что я чего-то не успел. Не научился какому-то навыку, чтобы стать лучше, чем раньше. А там, — Виктор указал в окно, — ничего этого не надо. Все уже есть. Заложено изначально. Мы тратим годы, чтобы сформировать себя, свое тело, свои знания, а они уже рождены с этим. Понимаешь? Не нужно больше никаких усилий, просто набор хороших генов и ты уже элита. Тренировки не займут большого времени, для этого есть все задатки внутри.

— А чего ты ждал, Виктор? Все к этому и шло. Кто первый осознал силу евгеники, тот и получил самый жирный кусок пирога. Остальные лишь плетутся позади, жалко волоча свои ноги. Мы оказались в хвосте. Удивительно как Клан Ворона не сгинул во тьме еще несколько десятков лет назад.

— Ты оправдываешь собственное вымирание.

— Нет, я просто вижу ситуацию такой, какая она есть.

8.

"Никто не знал, что будет дальше, когда, взмахнув чернеющим крылом, ворона клювом жадно клацнув, летела к полю брани вновь..."

О многом всегда приходится думать уже после. Когда отгремели взрывы, остыла броня и вибрирующий звук пронизывающего лазерного луча, не скользит по корпусу, расплавляя твердую чешую, оставляя на ее поверхности ровные бороздки ожогов. Так было почти всегда, когда он и его группа возвращались с задания. Уставшие, но довольные собой.

Они опять смогли выстоять в неравном противостоянии и, что не маловажно — выжить. Хотя каждый из них мечтал погибнуть в бою, до последнего сражаясь с наступающим противником, жизнь была подарком, не ценить который было бы настоящим безумством.

Виктор считал, что так будет всегда и поверить не мог, что однажды доживет до того момента, когда усомнится в собственных мыслях, убеждениях, фундаментом державшие все его мировоззрение на протяжении долгой и не самой простой жизни.

Но прошло четыре года, и каждый день для него проходил в отчаянной попытке сопротивляться с самим собой. Многие погибли за это время, кому-то повезло больше и жизнь продолжалась своим чередом, шагая от одной планеты к другой, пока Клан Ворона готовился к самой масштабной в его истории схватке за Цирцею.

Они давно выбили Волков со своих позиций и силой заставили покинуть занятые до этого территории. Радость не могла пройти мимо него: он смог, он выдержал. Доказал всем, а главное — себе, что еще на что-то способен. Что не утратили руки навыков, что тело его еще может управлять не только собой, но и громадной боевой машиной, несущей на своей броне десятки тонн вооружения.

Виктор верил, что судьбу можно изменить и наглядно видел, как она менялась перед его глазами.

Все больше и больше вернорожденных пополняли ряды войск, вытесняя старых пилотов. Вначале это было продиктовано необходимостью, кадровыми изменениями и прочей чепухой, о которой мало кто что понимал, но спустя несколько месяцев, внутренняя политика изменилась окончательно, возведя вернорожденных в ранг элитной касты, покушаться на которую было запрещено.

Простых людей потеснили не только на боевых постах — замена шла и внутри, в штабе. Тех, кто не желал расставаться с местами, насильно заставляли уходить, отправляя в тыл, работать на снабжение боевых частей.

Виктор чувствовал, что рано или поздно такая участь постигнет и его, и тех, кто сражался с ним бок о бок прямо на острие атаки. Знал, что не спасут его ни регалии, ни заслуги, ни боевой опыт, копившийся уже много десятков лет.

Вернорожденные презирали их, открыто выражая свою ненависть в словах и обращениях, а также в простом общении, когда те, кто не мог похвастаться идеальными генами, становились изгоем, с которым никто не желал иметь никаких дел.

Михаил погиб задолго до того, как стало понятно будущее таких как он. Погиб как герой, сгорев внутри "Карателя" так и не катапультировавшись нужный момент. Ходило много слухов и домыслов, что систему заклинила, что не сработали жизненно важные механизмы, отвечавшие за спасение пилота в критических ситуациях, кто-то утверждал, что это было подстроено — уж больно живуч был Михаил в любых сражениях. Но болтовня сошла на нет, когда комиссия вынесла свой вердикт. Сухой протокол на несколько строчек дал свое заключение: "...погиб в результате детонации боекомплекта и невозможности катапультирования из-за повреждения модуля подрывных шнуров.". На этом разговоры закончились. Всем все стало очевидно, но траур о погибшем пилоте продолжался почти неделю. Вернорожденные смотрели коса, не понимая зачем вообще о ком-то скорбеть, если каждый пилот знает, что его жизнь способна оборваться в любой момент. Но с вольнягами все было иначе. С каждым днем их становилось все меньше и меньше. Дошло дело до того, что многие группы безымянных, куда сплавляли тех, кто уже не мог сражаться на равных с вернорожденными, совмещали с другими потрепанными боевыми частями, делая из них более крупные боевые единицы. И в скором времени вольняг в строю осталось не больше сотни.

Бар в этом месте работал почти круглосуточно. Питейное заведение, пропитанное с верху до низу табачным дымом и алкоголем, в этот раз оказалось забит до отказа. Кругом веселились пилоты, кружились полуобнаженные женщины, изгибаясь под звук томной музыки словно змеи. А ему все сильнее мерещилась его кончина. Незавидная, окутанная дымом пожара в реакторном отсеке и последующий взрыв, раскалывающий его тело на миллионы атомов и отправляя в небытие.

За эти несколько лет он, казалось, постарел еще больше. Черные некогда волосы, начали седеть, на лице множились морщины, превращая кожу в скомканную бумагу. Но главное было не это — внутри него зарождалось и силилось чувство от которого ему становилось тошно. Безразличие. Именно оно заставляло его чуть ли не через силу подниматься каждое утро и идти по металлическим лестницам, чтобы в очередной раз встать на мостик своей боевой машины.

Всеми правдами и неправдами, Виктору удалось заменить своего старого, потрепанного за несколько лет "Бешеного Пса" на "Карателя". Он хоть и не был той грозной силой, что "Громовержец", но мог похвастаться хорошим бронированием и солидным вооружением. Теперь он не боялся выстрелов противника, не думал над тем, как бы шальной снаряд или лазерный луч, не пронзил короба с ракетами дальнего действия и не взорвал все к чертовой матери, решив исход боя какой-то случайностью. Все уязвимые места были хорошо защищены. Лотки подачи боеприпасов, реактор, система охлаждения и многое-многое другое с подачи его механика было заковано в броню.

Сэт следовал за Виктором повсюду, как верный пес, его нельзя было назвать прислугой, но без его помощи, капитан не чувствовал себя уверенным в бою. Это неоценимая поддержка, которую раньше, по молодости, он не замечал, сейчас, в старости, была ценна как никогда.

Теперь вот и их черед подходил к концу.

Клан буквально трясло от наступления.

Цирцея.

Цирцея.

Название этой планеты было у всех на устах. Командиры, пилоты, механики, все они только и говорили о ней. Чего греха таить, и сам Виктор нет-нет да заводил разговор об этой странной планете, бои за которую Клан вел уже которую неделю.

Расчеты командования оказались ложными. Потери лишь подтвердили это. Слабая подготовка, плохо обученный персонал и пилоты, терявшие свои машины чуть ли не в первом же бою.

Виктор, один из последних безымянных, стоявший на острие атаки, видел как гибли молодые, едва оперившиеся бойцы, вышедшие, как и он когда-то из полигона, на котором многие из них обучались военному искусству. Другое дело были вернорожденные. Их пользу оказалось сложно переоценить. Каждый раз, когда он видел как сражаются эти люди, как ведут себя в бою, как умело обращаются с техникой, используя слабые и сильные стороны машины, ему в голову приходила мысль: а быть может все правильно? Может евгеника это тот путь, на который им всем стоило встать уже очень давно?

Человек достиг небывалых высот в науке, робототехнике, освоил полеты в далекие галактики и мог совершать прыжки туда, куда еще не ступала нога человека. Но вот самого человека ему так и не удалось создать. До недавних пор, когда многие из Кланов решили пойти против Главного. Виктор как-то слышал историю о том, что творение всегда восстает против своего творца. Теперь он видел этому подтверждение как никогда ярко. Даже сами вольняги, рассуждая на эту тему, сходились во мнении, что они не более чем случайность. Природа разнообразила их, создала индивидуальными, но и тем самым родила калеками. Кто-то был слаб, кто-то не способен на великие научные свершения. Они не могли подобраться даже близко к тому, что могли вернорожденные, благодаря собственному представлению о правильном рождении. Понимать это начинал и Виктор.

Боевые качества каждого из них поистине поражали его, когда в бою он встречался с отрядом воронов-вернорожденных. Их сила, мощь, умение чуть ли не с полуслова понимать друг друга и действовать как единый организм, с каждым разом удивляли капитана и заставляли завидовать такому. А ведь если бы он имел под своим командованием такую же группу? Всего каких-то пара пилотов и любой противник мог бы сдаваться еще в самом начале, представляя кто будет идти против него. Но мечты так и остались мечтами — ни один вернорожденный, обученный с самого рождения, что он — элита, ни за что на встанет под ружье в одном ряду с вольнягой. Теперь же такая политика только усилила свои позиции в Клане, поставив одних выше других.

— Я проверил систему охлаждения, — начал Сэт, вытирая маслянистые руки, — все в норме. Наверное, датчики шалили, вряд ли повышение температуры было обусловлено неисправностью системы.

Виктор находился рядом, просматривая старые дневники, куда переписал давным-давно книгу древности. Толстый фолиант, обитый твердой кожей черного цвета и украшенный пером ворона, был найден им в развалинах Дехра Дан, когда ему удалось побывать в столице еще в молодости. Тогда он не придал значения написанному — да и вообще, зачем пилоту книги? Отголоски прошлого только мешали движению Клана в будущее, стопорили его, заставляя оглядываться назад. Непозволительная роскошь для нового времени. Но теперь...теперь у него было время, чтобы прочитать ее всю. Точнее, лишь оттиск, сохранившийся в его дневниках. Оригинал Виктор не решился взять с собой боясь наказания.

— Когда-то человек сражался с противником куда более страшным, чем машины.

Сэт подошел ближе, все еще вытирая руки. Посмотрел на пожелтевшие страницы и только потом заговорил.

— Все возможно. Мой отец рассказывал, что тысячу лет назад никто и подумать не мог о таком оружии. О планетах, заселенных миллиардами людьми, о межзвездных космических перелетах. Забавно, а ведь теперь это так же привычно как и ходить пешком.

Виктор закрыл дневник и положил его в небольшую наплечную сумку. Теперь он не расставался с ней, стараясь держать рядом, даже когда шел бой и все внимание было сконцентрировано на противнике. Эти записи словно открывали портал в прошлое, где все было иначе. Кардинально иначе. Где люди всегда отличались один от одного. Кто-то сильнее, кто-то быстрее, ловчее, умнее. Каждый находил себе место в жизни, не переступая через другого.

— Как ты считаешь, насколько нас всех хватит? — Виктор встал перед своим мехом, рассматривая залатанные пробоины и следы от шрапнели. Последний бой показал, что мины не такая уж и никчемная вещь, как ему казалось раньше. Мелкая дробь била очень кучно, разлетаясь в разные стороны прямо под мехом, попадая в уязвимые для нее щели и стыки броневых листов. Это было не смертельно, но могло в нужный момент сыграть свою негативную роль.

— О чем ты? — Сэт искренне не понимал о чем говорил капитан. Смотрел в его затемненные очки и в лицо, стареющее с каждым днем и каждым боем.

— Нас становится все меньше и меньше. Мне кажется больше не осталось никого кроме нас. А потом?

Механик пожал плечами. Такие мысли никогда не посещали его. Он думал только о своей работе. О мехе, который обязан был каждый раз быть в полной боеготовности, даже если из прошлого боя он вышел едва уцелевший.

— Меня мало это интересует, капитан. Я жив до тех пор, пока есть пилоты. Это моя работа, моя жизнь. Она не закончится, если всех пилотов заменят вернорожденные.

Виктор согласился. В ком-ком, а в механиках избытка не будет никогда. Пилоты редко меняли этих людей, считая, что у меха должен быть один механик, тот, который будет знать его с верху и до низу.

Сэт отвернулся, не дождавшись новых вопросов, и продолжил убирать место работы, где на полу разлилась целая маслянистая лужа и различные израсходованные запчасти обгоревшими кусками валялись у самых ног.

Виктор же направился к себе в казарму. Новое место службы, ставшее уже родным, почти не отличалось от многих подобных, через которые ему пришлось пройти за всю свою жизнь. Вот только теперь людей становилось все меньше. Койки пустовали. Все чаще незанятые места убирали в сторону, готовясь к тому, что через некоторое время их будет уже некому занять.

Парочка вольняг стояло у окна, куря сигареты, вопреки запретам не делать этого внутри казармы. Кто-то поприветствовал его, когда открылась дверь, потом тишина и давящее молчание, сопровождавшееся до момента, когда рядом с ним не появилась женщина.

Она вошла очень уверенно, встав напротив него и потребовав подняться.

Виктор посмотрел на дерзкую женщину, державшуюся холодно даже, когда он выпрямился и попросил представиться, прежде чем требовать что-то от него.

— Шило Виктор? — она удерживала на нем свой взгляд, не двигаясь с места.

— Да, — ответил капитан, — а вы кто?

Он мог и не задавать этого вопроса, ведь все равно узнал ее. Ту самую женщину, шедшую во главе колонны вернорожденных и наверняка являвшаяся командиром группы. Худенькая, с длинными, но сильными ногами, она была подобна холодному слитку стали, готовая превратиться в острый и очень опасный клинок, чье лезвие рассечет его за долю секунды, не оставив шанса на сопротивление.

— Вы знаете кто я, зачем спрашиваете.

Голубые глаза скользнули по его фигуре, внимательно оценив степень опасности вольняги. Виктор спокойно воспринял это, но решил вести разговор за собой, ведь это он был капитаном, а не она.

— Мне не удобно, когда со мной так разговаривают.

— Я буду разговаривать с тобой так, как посчитаю нужным. Ты же знаешь кто я?

Она опять повторила этот вопрос, словно держалась за него, как за рукоять меча.

— Да, я знаю.

— Вот и хорошо.

— Я так понимаю, вы пришли не для того, чтобы унизить меня и назвать вольнягой?

Женщина сделала шаг навстречу капитану и посмотрела в постаревшее лицо, на котором длинными бороздками проходили морщины.

— У меня к тебе разговор.

Женщина замолчала и попросила выйти.

— Только наедине, мне не хочется, чтобы нас слышали.

Потом посмотрела на стоявших у окна стариков и первая покинула казарму.

Виктор последовал за ней и уже за пределами, когда они остались наедине, она заговорила уже более мягко, как будто пытаясь оправдаться за столько грубый разговор.

— Между нами слишком большая разница в возрасте и это не дает мне возможности говорить с тобой как с равным.

— К чему все эти любезности? Я ведь не знаю даже твоего имени.

— Катарина. Меня зовут Катарина. В последнем бою ты спас меня от смерти. Такой отчаянной схватки мне еще не приходилось видеть раньше. Ты шел на противника так, будто не боялся ничего.

— А тебе было страшно?

Виктор увидел как изменилась в лице женщина, когда разговор зашел о страхе. Вернорожденные хоть и были сильнее вольняг во всем, но ничто человеческое не было им чуждо и страх вселялся в каждого из них, действуя так же по-разному.

— С годами на все смотришь несколько иначе. Мне трудно объяснить это.

Катарина, завела руки за спину и встала в твердой стойке, как это делали инструкторы на полигоне. Виктор узнал это по одному лишь движению. Она была одной из них, но каким-то образом вернулась в строй, отбросив обучение в сторону.

— Я просто делал свое дело. Меня этому учили с самого детства, годы лишь отточили это искусство.

— Понимаю, — ответила Катарина, все так же напряженно держась перед старым капитаном. — Но я все равно хотела бы поблагодарить тебя за помощь. Там, за пределами безопасной зоны я не могла поверить в случившееся, но когда машину трясет в предсмертных судорогах, жизнь кажется более сладкой, чем в безопасности.

Виктор улыбнулся, сняв очки и потерев стекла о край куртки.

— Рад помочь.

Женщина огляделась по сторонам. Несколько человек прошли мимо, не обратив на мужчину и женщину внимания, после чего, убедившись в том, что никто за ними не смотри, она спросила опять.

— А если бы ты знал кого спасаешь, то сделал бы так же?

Виктор вспомнил как несколько ракет разорвались прямо перед ним и лобовое стекло украсилось паутиной трещин, едва не расколовшись и не изрезав осколками тело прикованного к креслу пилота. Голова мгновенно наполнилась шумом, все вокруг стало черным и перед глазами поплыли круги. Давление внутри его тела подскочило и из носа засочилась кровь. Управляй он чем-нибудь другим, например, "Бешеным Псом", на этом его жизнь подошла бы к концу. Но "Каратель" выдержал, заслуженно подтвердив статус одного из самых могучих и крепких мехов.

— "В едином полете, в единой стае"

Виктор процитировал девиз Клана и тут же получил такой же ответ от женщины. Ее взгляд стал мягче, голос потерял стальную твердость и теперь разговор превратился в обычный диалог мужчины и женщины, где не было места субординации и классовым различиям.

— Ты была инструктором. Зачем вернулась в строй?

— А ты?

Виктор надел очки, за черными стеклами которых глаза едва проглядывались.

— У меня не было выбора. Когда выбрасывают на обочину, словно космический мусор, лишая возможности сделать что-нибудь напоследок, хочется всем доказать, что ты еще способен на многое.

— Видно руководство очень поторопилось, когда принимало решение демобилизовать тебя. В бою ты можешь многое.

Капитан улыбнулся, впервые за долго время, впервые после смерти Михаила, на лице родилась улыбка и захотелось рассмеяться.

— Молодость и старость — у каждого свои недостатки. — А каков твой ответ?

Женщина немного помолчала. В коридоре опять появился звук идущих людей. Несколько человек из группы вернорожденных прошли мимо Виктора, косо посмотрев на него. Когда оба исчезли, женщина продолжила говорить.

— Нас не поймут.

— Я привык. В этом плюс старости — обижаться просто нет времени.

Катарина улыбнулась, но быстро задавила в себе эту слабость.

— Клан подал клич. Всех мобилизовали. Ушли почти все инструкторы, оставив после себя полупустые полигоны. Кого-то попросили остаться. Битва за Цирцею очень важна для Клана. Удивительно как остальные еще думают, что все обойдется.

— Ты помнишь своего отца, мать? Кто они? Где работали, жили?

Катарина пожала плечами.

— Нам мало что известно о своих родителях, только имена и то, как они прожили жизнь. Они были великими воинами.

— И все?

— Тебя это смущает? Мы с детства привыкли видеть перед собой всего одного человека. Наш воспитатель заменил нам и отца, и мать. Он многому нас научил, дал начальные, базовые знания, потом, когда все выросли, поведал еще больше. Мы не были лишены заботы, не думай так. То, что мы выросли в стальном яйце, покрытым со всех сторон датчиками, еще не говорит, что мы бесчеловечны.

Они вышли из коридора, где начали скапливаться люди. И хоть на них мало кто обращал внимание, Катарина решила покинуть это место.

— Надеюсь, мы еще встретимся в бою, но только с одной стороны.

Потом развернулась и ушла.

Виктор еще долго смотрел на нее, пока фигура женщины не растворилась в потоке людей. Разговор поменял его мнение о вернорожденных. Не на много, но кое-что изменилось. Однако остальные вернорожденные по-прежнему относились к нему как к чему-то устаревшему, потерявшему свою актуальность и теперь лишь доживающий свой век.

Утром его и остальных вольняг, коим уже давно перевалило за пятьдесят и даже шесть десятков лет, были вызваны на полигон, где с самого утра тренировались вернорожденные. Кругом стояли мехи, окружившие место своими стальными корпусами от возможного удара с воздуха. Виктор огляделся по сторонам. Холодный утренний ветер пронизывал его до костей несмотря на то, что он давно привык к холоду в этих местах. Потом взглянул на вернорожденных, на каждого из двадцати человек. Все они смотрели в его сторону. Никто ничего не говорил и лишь едва слышимый звук работавших генераторов, питавших системы охлаждения внутри боевых машин, разрезал молчаливую обстановку на полигоне.

Вперед вышел один из них. Намечалось что-то очень серьезное, и это серьезное было непосредственно связано с ним. Старый капитан посмотрел на приближавшегося молодого парня, не спускавшего с него взгляда. Потом, когда между ними осталось всего каких-то два метра, прямо посмотрел ему в глаза.

— Не много ли чести для вольняги.

— О чем ты? — переспросил Виктор.

— Ты говорил с одной из наших. Ты одним своим присутствием оскорбил нас. Мы лучше вас, сильнее вас. Клан ценит нас куда больше чем вас, отребье старого мира.

Виктор стоял молча. Оскорбления были для не в новинку и поэтому он просто пропустил мимо ушей слова пилота.

— Я, как корунг группы вернорожденных, не могу стерпеть подобное оскорбление.

Он сделал шаг назад и приказал своим людям окружить место. Два десятка человек быстро отрезали Виктора от остальной части вольняг, отодвинутых намного дальше, в сторону. В центре круга остались только двое. Краем глаза Виктор видел и Катарину.

— Пока солнце не осветит это место, бой не прекратится. У нас есть время, чтобы решить кто на самом деле лучше

Корунг быстро скинул с себя плотную кожаную куртку, оголив мускулистый торс, после чего встал напротив Виктора. Капитан не торопился. Внимательно осмотрел поле боя, почву под ногами, замерзшую и ставшую очень скользкой в некоторых местах, после чего согнул правую ногу, выставив левую слегка вперед, переведя почти весь вес на заднюю, опорную.

Вернорожденный рассмеялся.

— Старые техники, древние, как наш мир. Неужели ты думаешь, что меня это остановит?

Капитан продолжил стоять, ожидая атаки. Ветер усиливался и вместе с ним напряжение. Двое пилотов, стоявших позади всех, что-то выкрикнули, дав гонг началу боя.

Молниеносные удары обрушились на Виктора, несясь с невероятной скоростью прямиком в лицо. Если бы не реакция, все могло закончиться очень быстро. Но опыт, верный помощник любого закоренелого воина, помог старому капитану удачно, почти легко отразить атаки соперника. Все удары прошли либо мимо, либо уперлись в жесткие блоки Виктора, оставшегося стоять на своем месте, не сдвинувшись ни на шаг.

Опешив от такого, корунг на секунду остановился. Ветер просвистел где-то над головой. Стало еще холоднее. Солнце медленно поднималось над горизонтом, но тепло оно не несло. Медленно его лучи ползли по замерзшей земле, растягиваясь длинными полосами по всему полигону.

Корунг вновь пошел в атаку. Теперь он ударил со всей силой, стараясь обойти блок капитана, монолитом стоявший на своем месте. Удар, за ним еще один. Он бил так быстро как только мог, но везде его кулаки встречались с защитой и последующей контратакой, чуть было не валившей его на землю. В какой-то момент Виктор сделал резкий шаг вперед, перегруппировавшись в более удобную для себя стойку. Почва под ногами все еще оставалась скользкой и любое резкое движение могло опрокинуть старого пилота. Снова удар. Нога пролетела в нескольких сантиметрах от его головы, опустившись на заледеневшую часть лужи, расколов под собой несколько кусков льда. Осколки разлетелись в стороны, упав далеко за пределами круга. Бой длился уже несколько минут и результат оказался не так предсказуем как в самом начале. Старый пилот держался твердо, отражая напористые атаки более молодого и сильного соперника. И кто знает как все могло завершиться, если бы в поединок не вмешался рассвет.

Когда первые лучи ослепили бойцов и драться в этом месте стало почти невозможно, поединок прекратился — таковы были правила.

Корунг тяжело дышал. Силы истощились и многое осталось потрачено зря — Виктор стоял на своем месте, не потеряв и половины своей выносливости, оставшись цел и невредим. Круг распался и группа вернорожденных вернулась к своим машинам.

9.

— Расскажи мне о себе. Вас осталось так мало, что я хочу узнать как можно больше.

— О чем именно?

— О твоей жизни, о том как ты пришел ко всему этому, как случилось, что все вокруг резко поменялось и ты остался позади.

— Я не выбирал — все было предрешено заранее. В детстве все кажется необычным, интересным. Ты познаешь мир по собственным ощущениям. Боль. Страх. Осязание. Обоняние. Мы рождаемся с этим и умираем. Я помню как родители привели меня в пункт набора. До сих пор перед глазами стоит тот длинны коридор, спертый запах пота и мерно висящий шум голосов десятков людей, пришедших с той же целью, что и мои родители. А потом глаза врача, несколько фраз, брошенных моим родителям, что-то в духе "...вряд ли из него что-нибудь выйдет". Затем нас всех собрали в несколько групп, отвели за распределительную черту и погрузили в длинные транспортники. Мне кажется я тогда плакал, там все плакали. Крик был такой, что он перебивал звук разогревавшихся двигателей. Не помню сколько точно это продолжалось, но, когда все успокоились, я уже не мог ни плакать, ни говорить, вообще ничего. Мы прилетели на планету-полигон под названием Игнион. Это далеко отсюда. В то время на ней располагался главный штаб тренировочного лагеря. Оттуда выходили почти все пилоты Клана. Потом штаб перенесли и еще долго не могли найти ему места. Клан Ворона постоянно расширялся, завоевывая все новые и новые территории, пока наконец не встал вопрос о том, чтобы серьезно заявить о себе другим Кланам. Мне тогда едва стукнуло десять, а нас уже готовили сражаться. Кругом были одни мальчишки, одногодки, иногда попадались те, что постарше, но в целом все оказались одного возраста с примерно одинаковыми физическими данными. Вначале я не понимал зачем вообще находился там. Часто плакал, просился вернуться обратно. Все так делали и я повторял. Редкая ночь проходила без слез, а потом все как-то само собой успокоилось. Мы стали терпимее что ли, а может это было смирение, кто знает. Но к концу года, когда на планете впервые выпал снег и дороги до полигона покрылись толстым слоем бархатистого, почти невесомого снежного покрова, нам провели первую серьезную тренировку. Тогда я увидел как все будет дальше. Мой детский мир он как будто разрушился в одночасье, разлетелся на части, словно карточный домик. Это...это был парень, лет двадцати пяти, может шести, я точно не помню. Он стоял вдалеке, примерно в шестидесяти метрах от стрельбища, и держал в руках винтовку. Потом выстрел. Сильнейший грохот пролетел вокруг нас, оглушая и заставляя закрывать ладонями уши, как в следующую секунду тело парня рухнуло на землю. Его грудь оказалась разорвана на части и из нее, как из трубы, валил дым. Ребра, легкие, все это было вывернуто наружу как будто кто-то вытащил его крюком. Многие тогда закричали, кто-то молча смотрел, не понимая что произошло, но большинство просто закрыли глаза и уши. Это так сильно врезалось в мою память, что иногда, когда ложусь спать, до сих пор вижу это перед глазами. Тогда это всех нас напугало, но никто не знал, что произошло в тот момент. Мы плакали. Опять боль пронизывала наши души. Крутила их как на чертовом колесе. Мы были бесформенными кусками глины из которых инструкторам пришлось лепить то, что вскоре должно было стать первоклассными пилотами. Хм, иногда, глядя на вас, вернорожденных, мне кажется, что все слишком несправедливо. Мы — случайность. Красивая, но случайность. А вы — расчетливость. Вы лучше нас не потому, что сильнее, а потому, что природа никак не влияла на ваше рождение. Все сделала евгеника — убрала лишнее, добавила лучшее. Все строго подсчитано, подобрано. Никаких излишеств и недостатков. Тогда мы только могли мечтать об этом, но сейчас... сейчас все реальность. Моя сила, ловкость, память, выносливость, все это было рождено со мной и улучшено тренировками. Долгими, мучительными, иногда длившимися целые десятилетия, а некоторые и всю жизнь. Я прошел долгий путь, но до сих пор чувствую, что не идеален, потому что нет такой грани как идеал, а мне все хочется ее достичь. Мой инструктор много говорил на эту тему, любил побеседовать ночью, приглашая каждого из нас к себе в кабинет — чертову конуру, сбитую из досок и металлопластика. Он был философ, всегда знал ответ на любой вопрос, хотя сам утверждал, что только ребенок уверен во всем, а он лишь отражает суть собственного невежества, говоря о том, что не может все знать наверняка. Иногда он подолгу молчал, глядя в запотевшее окно, но чаще курил, пыхтя как древний паровоз, выпуская в небо тучи дыма, проглатывая за ночь по двадцать сигарет. Я все думал разве есть в этом мире что-то важнее этого. Полигон стал для меня родным домом, местом, где моя жизнь сформировалась как таковая. Я не мыслил о жизни в ином месте, в отрыве от этих людей, от собственных друзей, от промерзшей земли под ногами, от ледяного ветра, дувшего каждое утро в четыре часа, в отрыве от всего, что так или иначе давало мне знать, что я дома. Так все длилось в течение трех лет. Многие из нашей группы не добрались до аттестации, но каждый, кто смог пробиться сквозь полосу препятствий, длившуюся более тысячи дней, пришли туда другими. Это уже были не те мальчишки, плакавшие горькими слезами, когда их забирали из рук родителей. Уже тогда мы стали старше, постарели. Вот только на коже это отразилось спустя много лет. Не правда ли как мир иногда меняется за несколько лет? Только вчера все было привычно, как вдруг, словно по мановению волшебной палочки, ты и твое окружение вокруг резко меняет свой облик. Ты был красив, умен, востребован, а теперь уродлив, туп и почти никому не нужен. Скажи мне это кто-нибудь тогда, я бы счел его идиотом, но ирония судьбы именно в этом и заключается, что самое безумное имеет свойство сбываться в нашем мире. А прошел аттестацию с первого раза. Так страшно мне не было очень давно. Ты бежишь, сломя голову через заросли колючего кустарника, стараясь пробиться к машинам как можно быстрее, встречаешь соперника, дерешься с ним, понимая, что это один из тех, кто много лет был с тобой, жил с тобой, ел с тобой за одним столом, а теперь он заклятый враг, стоящий у тебя на пути. Я помню как убил его, ударяя об голову бедолаги попавшийся под руку камень. Бил так сильно, что черепная коробка сплюснулась, словно раздавленный гриб. Его звали Ник. Он был моим лучшим другом. Я был вынужден переступить через него, как через прогнившее бревно, переступить так, будто нас ничего и никогда не объединяло, будто бы и не было этих трех лет, когда каждый из нас клялся друг другу в дружбе. И до того момента я был верен всему, что мы поклялись однажды. В тот день я многое потерял, но так же многое и приобрел. Не материальное, а скорее духовное. Понимание того, что на свете есть нечто большее, чем просто кусок железа, которым ты управляешь. Это люди, которые окружают тебя. Друзья. Семья. Может даже дети. Я наплевал на все это и остался один. Мои гены так и не были внесены в пул, будущее теперь безнадежно. Хотел я этого тогда? Нет. Думал, что так произойдет? Тоже нет. Мы вообще мало что можем предугадать, особенно в сегодняшнее время. Все слишком быстро меняется. Очень быстро. Тебе ли, Катарина, не знать этого. Посмотри вокруг. Прямо сейчас. Взгляни на эту планету, как она выглядит, на снег, что лежит за окном, на то, как воет ветер, засыпая посадочную полосу. Всего этого завтра может и не быть. Один взрыв и все — конец. Моя жизнь много лет напоминала финишную прямую. Я бежал по ней, ясно видя конец, но, когда пересек черту и посмотрел назад, то понял, что, зря потратил силы... Потом нас перекинули вместе с группой на первое боевое задание. До сих пор мурашки по коже как вспомню эти первые ощущения от движущейся силы под твоими ногами. Не знаю, может и ты чувствовала нечто подобное, но для меня, тогдашнего мальчишки, впервые взявшего в руки штурвал боевой машины, снаряженной несколькими десятками тонн вооружения — это было сродни второму дню рождения. Мы двигались очень быстро даже по сегодняшним меркам. Потом наткнулись на отряд разведчиков, прыгавших в своих легких мехах по горным склонам, как саранча по полю с пшеницей. Первый залп — и первый поверженный. У него не было шансов. Слишком разные весовые категории. Корпус раскололся, из реакторного отсека повалил клубами дым. Потом еще несколько выстрелов и взрыв. Яркая вспышка тогда ослепила меня, но я быстро привык, успев заметить как система катапультирования выплюнула пилота в небо из горящего меха. Бой тогда был коротким. Мы вернулись победителями и эйфория наполнила меня с ног до головы. Хотелось еще и еще. Я стремился попасть в каждое сражение, в каждую схватку. Всегда шел впереди, получая на свой корпус столько урона, что ничто живое просто не могло выжить под таким шквалом огня. Но я не просто выживал, я выходил победителем из схватки. Мне было каких-то восемнадцать лет, когда под моим огнем пал первый воин Клана Волков. Тогда я считал, что навсегда вписал собственное имя в скрижали истории Клана, а сейчас понимаю, что обо мне никто уже не вспомнит. Не знаю кто он был, но смерти этот человек не боялся. Он выбрался на поверхность своего меха, встал в полный рост, среди расплавленной стали и горевшего корпуса, выпрямил руки и принялся стрелять в меня из табельного оружия. Пули отскакивали от бронированного лобового стекла, оставляя после себя только маленькие царапинки, а он все продолжал палить, пока не опустел магазин и последующий взрыв реактора не разорвал его и мех в клочья. В ту секунду я не увидел на его лице никакого разочарования. Ни жалости к себе, ни сострадания. Ничего. Только ненависть к своему врагу. Он бился до самого конца, ясно понимая, что не выйдет оттуда живым, принял смерть такой, какой она была. Разве не для этого мы вообще были рождены и обучены? Разве не к этому логическому концу идет жизнь каждого из нас? Наверное. А может и нет. В молодости думаешь о другом. Стараешься не замечать стремительно летящие годы. Потом, чуть старше, вдруг видишь, что лицо изменилось, а с ним изменилось и отношение к тебе. Ты стал медленнее, устаешь все быстрее. Люди относятся к тебе как к почтенному старику, хотя и не говорят этого напрямую. Это глупое ощущение, Катарина, но оно преследует меня до сих пор. Когда я переступил тридцатник, под Шоггурдом меня ранили несколько раз. Понятия не имею как я не увидел залп, но боль от разрыва шрапнельного снаряда помню так, будто это было вчера. Они похожи на сплюснутые бобы. Разрываясь, раскалываются на несколько частей, выпуская в воздух до нескольких сотен маленьких металлических шариков, разлетающихся в разные стороны смертельным дождем. Мое стекло тогда не выдержало. Треск. Грохот. Первые секунды ничего не чувствовал и только спустя мгновения увидел, что стекло изрешечено маленькими отверстиями, а по телу растекается горячая кровь. Я довел машину до бокса, сумел поставить ее на ремонт и только потом отключился. Как говорили, я едва мог дышать. Из груди хлестала кровь и врачи какими-то неимоверными усилиями залатали мое тело, подарив новую жизнь. Мы победили. Ценой невероятных потерь, но победили. Говорят, что победителей не судят, по крайней мере так раньше считали, но как по мне, цена играет большое значение. Нельзя посылать десятки мехов вперед, зная, что их перемолотят в металлолом. Шоггурд — огромная крепость. На несколько километров вокруг фортификационные сооружения превратили ее в неприступную цитадель. А мы все равно взяли ее, усеяв землю на подступах к ней горящими останками наших машин. Если бы ты только видела как взрывается боекомплект и летят в разные стороны десятки тонн обгоревшей стали, то никакая выдержка не смогла бы остановить тебя от крика. Все горело, абсолютно все. Даже воздух полыхал перед глазами, разливаясь волной невидимого огня. Датчики орут во все горло, трещит индикатор повышения температуры. Система охлаждения работает на пределе и все равно не справляется со стремительно идущей вверх стрелкой термометра. Горящая панель управления, горящая земля, горящая планета. Я родился в тундре, в двенадцати километрах от Дехра Дан, где тепло было ценностью, Катарина, жил среди белых воронов, гнездившихся в нескольких километрах от нашего поселения. Часто мне было холодно в родном краю, но так жарко, как в том бою, словно ты попал в ад, мне не было еще никогда. Плавилось все. А потом взрыв. Осколки стекла полетели в разные стороны. По лицу скользнула острая боль. Дырявое лобовое стекло покрылось трещинами и жар от полыхавшего на корпусе моего меха огня, стал проникать внутрь кабины. Сейчас уже никто не помнит об этом, история покрылась пылью и осталась на полках, в учебниках, в библиотеке военной академии. Мы сделали свое дело. Приняли основной удар на себя, позволив двум другим группам Клана пробиться с флангов и преодолеть основную защитную линию цитадели. Дальше было дело техники. К вечеру все закончилось. Многие, кто наблюдал за сражением издалека, говорили, что ночь наступила на несколько часов раньше, от дыма, поднявшегося во время сражения, небо стало черным и закрыло солнце. Потом награды, почести, записи в личное дело и куча других формальностей, о которых большинство даже не думает. Все ждали высшей медали. Все ждали решения по священному пулу, но совет отказал выжившим в этом, заявив, что один бой ничего не доказывает, и что право нести в будущее свои гены могут получить те, кто своей жизнью, и что не маловажно — смертью, доказал всем и вся, что он не зря появился на свет. Мы были разочарованы и кое-кто даже подумал уйти, однако обида прошла и все началось заново. Снова командировки, снова бои, наступления, марш-броски, атаки, обходы, контратаки. Вся жизнь как один огромный военный словарь. И для чего? Ради пула? Ради генов? Ради того, чтобы доказать этим напыщенным болванам, что я достоин оставить после себя не только кровь и разодранные клочья боевых машин противника, но и кое-что другое. Дети. Не помню, чтобы признавался себе в любви к детям, но они есть какая-то связь между прошлым и будущим. Доказательство того, что ты не умер, а просто перевоплотился в ком-то другом, пусть и немного похожим на тебя самого в юности.

10.

Когда утром выпал снег и поле боя стало ярко белым, Виктор увидел как сильно блестит броня корпуса. Казалось, она была сделана из хрусталя и расколется при малейшем прикосновении, нужно лишь немного надавить и по длинным толстым слоям неостали пробежится паутинка трещин. Но ничего подобного не могло произойти. Он прекрасно понимал что машина крепка как никогда — недавний ремонт усилил громадную машину от ног до головы, сделав ее почти несокрушимой. Оставалось дождаться подходящего момента и вновь, как и много лет до этого, доказать, что он еще на что-то способен.

Бои за Цирцею шли в самом разгаре. По всем фронтам продолжались кровопролитные сражения, где инициатива переходила из рук в руки по нескольку раз в день. Направление, где в данный момент воевал Виктор оказалось одним из самых сложных. Потери были огромными. Последние остатки вольнорожденных отходили в мир иной, едва задержавшись в бою и полчаса. Противник не намеревался отступать и держался зубами за каждый клочок этой земли.

Он остался один. Почти никто из тех, кто когда-то жил вместе с ним в казарме, не смог выжить в этой мясорубке, отлетев в мир иной, словно те самые снежные вороны, чья эмблема виднелась на корпусе каждого из бойцов Клана.

Он остался один.

Совсем один.

— Что там у тебя, Виктор, сенсоры ничего толкового не указывают.

Это была Катарина. Связавшись по зашифрованному каналу связи, чтобы ее соплеменники вернорожденные не услышали разговора с вольнягой, она попыталась разговорить молчавшего с самого утра капитана, будто чувствуя, что вскоре может его больше не увидеть.

Она не особо любила говорить на эту тему — старалась держать мысли при себе, но после общения со старым капитаном, после его историю, о которой он поведал ей всего за один вечер, она поняла, что эти люди не такие плохие, как им рассказывали еще в детстве, что они такие же как и они, только немного слабее. Хотя с возрастом все равно каждый из них становился крепче, сильнее, ловчее, сбивался, спрессовывался, превращаясь в монолит, непробиваемый, почти не разрушимый. Она чувствовала в нем силу и энергию, доселе неведомую для нее.

Вначале ей казалось, что все пройдет, что тяга к мужчине, которого она увидела в тот день, просто мимолетная слабость, которая улетучится, стоит ей только погрузиться с головой в работу.

Война должна отсечь все лишнее — так она считала, не понимая в тот момент как сильно ошибается. В конце концов чувство усиливалось, пока не достигло своего апогея. Она пришла к нему тем вечером, стараясь незаметно пробраться сквозь охраняемые кордоны и несколько десятков патрулей, дежуривших и обходивших прилегающую территорию между корпусами. Проникла в полупустое помещение, где из всех пилотов-вольняг остался только один.

— Ты зачем сюда пришла? — обратился он к ней, поднимаясь с постели. Голова жутко болела после недавнего боя и грудь понемногу сдавливало. На теле виднелось несколько старых шрамов, тянувшихся от самой груди и до пупка.

Она присела рядом, дотронулась до его обнаженного тела и слегка улыбнулась. Раньше Катарина ненавидела себя за это, старалась искоренить в себе эту глупую привычку улыбаться, считая, что настоящему пилоту, настоящему воину чувства ни к чему, а здравый рассудок — вот, что нужно на самом деле.

Но сейчас ненависть ушла, оставив после себя лишь небольшое эхо, растворившееся в нарастающем напряжении внутри нее. Сердце дико билось, готовое выскочить из груди, по коже пробежали "мурашки". Женщина чувствовала себя так неловко, что некоторое время не могла ничего сказать. Потом собралась с духом и обняла единственного человека в этом помещении.

Виктор обнял ее в ответ. Как отец. Разница между ними была слишком огромной, чтобы принять ее чувства за что-то большее. Потом поцеловал и снова повторил свой вопрос.

— Ты зачем сюда пришла?

Молчание. Она не хотела ничего говорить. Хотела держаться за него и не думать ни о чем. Просто обнять, ощутить как бьется его сердце, как становится тепло от его рук, как приятно и легко ей самой от такой близости.

— Наверное, это будет звучать странно, но мне не безразлично.

— О чем ты?

— В прошлый раз ты чуть не погиб. Я видел сама тот взрыв. Как пролетело несколько десятков ракет над моей головой и вонзились в твой мех, словно ястребы в окровавленную плоть. Ты пошатнулся. Чуть было не упал. Я закричала сама того не понимая почему, но мне хотелось выпрыгнуть их машины и броситься к тебе на помощь. Я ... я не хотела чтобы с тобой произошло что-то страшное.

Виктор приподнял ее, посмотрев прямо в глаза. В темном помещении все казалось слишком общим — не видно деталей, но они ему были не нужны, он видел ее силуэт и глаза постепенно адаптировались ко тьме, начиная различать отдельные черты ее лица. Включать освещение было нельзя — опасно. Если кто-то узнает, что она здесь, разговаривает с вольнягой и ведет себя так, будто рада общению с ним — ей несдобровать.

— Иногда так бывает — нам всем не хочется, чтобы небезразличные люди покидали этот мир раньше времени. Ты привыкнешь, правда. Я сам привык. Трудно переносить через себя все страдания — можно свихнуться, потерять рассудок, а это пилотом просто непозволительно. Подумай о Клане. Это ведь вся наша жизнь.

— Я думаю. Почти каждый день. Клан — это наша семья. Наш дом. Когда я вспоминаю свое детство, кадетский корпус на Дориан-6, где мы все были как одно целое, я плачу. Очень тихо, чтобы другие не услышали меня, ведь если кто-то увидит слезы на моих глазах, то скажут, что я не достойно руководить группой вернорожденных. Я сама такая, я выросла в металлической утробе и не знаю ничего ближе ее. Мы все такие и если начать сомневаться в этих, казалось бы, базовых вещах, можно вступить на путь ереси, а этого никому в Клане не прощают.

Потом она обняла его еще сильнее, прижимаясь щекой к его груди, провела пальцами по лопаткам Виктора, где ощутила грубую, словно черепашья, кожу.

— Что это?

— Ожоги. Старая история, не думаю, что тебе будет интересно.

— Расскажи!

— Уже поздно. Завтра рано вставать. Сэт злится, что я поднимаюсь на мостик боевого робота в таком состоянии, не отдохнувшим. Говорит это очень сильно влияет на результат боя.

— Он прав. Ты должен быть сильным, но...но...но я так хочу услышать откуда они появились. Кто-то поджог тебя?

— И да, и нет, — Виктор посмотрел на наручные часы, которые не снимал даже, когда спал. Время было почти за полночь. — Это случилось в Нафрине. Тогда я служил в 59 отдельной механизированной группе. Мы были одной из тех ударных сил, которыми Клан смог отвоевать себе Северный железорудный бассейн на почти двести восемьдесят миллиардов тонн. Тогда я чуть не погиб. Мостик охватило огнем, все кругом полыхало, как будто облитое бензином. Боекомплект едва держался и мог сдетонировать в любой момент, а я безуспешно пытался вырываться из лап заевшего механизма катапультирования. Мех не хотел меня отпускать просто так, — Виктор тихо рассмеялся, — этот кусок железа не желал умирать в одиночку. Огонь тогда хорошенько прошелся по моему телу, оставив после себя след от этого пожара. Ожоги были такие, что кожа слезала вместе с одеждой. Я думал все, но...но я здесь.

— Ты что-нибудь чувствуешь своей спиной?

— Немного, да и когда мне есть.

Катарина провела рукой до самой шеи и поцеловала Виктора в ключицу.

— Я не знаю, что со мной творится. Не обижайся на меня, пожалуйста.

— Не буду.

Потом она замолчала, слушая как бьется мужское сердце. Дотронулась до его лица и хотела было поцеловать, но остановилась.

— Это риск и мне нельзя так поступать.

Катарина вдруг встала с кровати, отошла на несколько шагов и посмотрел в окно, откуда открывался вид на прилегающую территорию. Несколько патрулей обходили свои посты, сменяя друг друга, после чего расходились в стороны, унося за собой те редкие звуки, что еще говорили о присутствии людей в этом месте.

— Я знаю, что со мной будет, когда правда вылезет наружу, но не боюсь.

— Тебе нужно уходить, скоро твое отсутствие заметят и начнут искать. Потом начнутся вопросы, подозрения. Тебя могут лишить права управления мехом, разжаловать до механика и отобрать будущее, в которое мы все верим.

Женщина улыбнулась.

— А ты сам то веришь в то, что сказал? Неужели за столько лет сила этих убеждений ничуть не ослабла?

Виктор поднялся с кровати. Визит женщины в казарму лишил его остатков сна и теперь ему не хотелось даже думать об этом. Он оделся — накинул легкую пилотную куртку, накрыв ею голое тело и подошел к окну, где в это время стояла женщина. Закурив, он еще долго ничего не говорил.

— Когда я был маленьким и только-только делал первые шаги навстречу своей мечте, все эти высокие материи для меня ровным счетом ничего не значили. Я хотел только одного. Я хотел, чтобы мои гены попали в пул. Эта высшая цель, как путеводная звезда, вела меня за собой на протяжении всей жизни. Все остальное — пустота. Шанс оставить после себя целую плеяду подобных тебе не давала мне покоя много лет. Я хотел всем сердцем стать одним из немногих, чей генетический материал использовался бы в будущем для порождения новых, более сильных воинов. Шел к этому все эти годы, но так и не достиг цели. Обидно, но поделать уже, увы, ничего нельзя. Теперь же, когда шансов нет, для меня не осталось ничего, ради чего еще стоило бы жить. Я иду в бой не ради идеологии, не ради тех высоких идей, которые вдалбливали в нас с самого детства. Вовсе нет. Я просто ничего другого не умею. Это часть меня, часть моего внутреннего мира. Когда я сажусь в кресло пилота и включаю питание, ощущая, как оживает подо мной несколько десятков тонн смертоносной начинки, все остальное отходит на второй план. Я верю в то, что создан был для этого и хочу закончить жизнь именно так.

Женщина обняла Виктора, еще раз поцеловав в ключицу.

— Наверное, именно поэтому мы так и никогда не поймем друг друга. Мы слишком разные, в самом плохом смысле этого слова.

Потом она отошла от него, пройдя сквозь нависший табачный дым, устремившись к выходу, но у самой двери остановилась, задержавшись на какие-то считанные секунды.

— Надеюсь, мы с тобой еще долго не расстанемся.

Затем она вышла, быстро исчезнув в коридоре. Ее шагов он так и не услышал. Она незаметно вернулась к себе, так, чтобы никто ничего не заподозрил. Проскользнула через все патрули, словно тень, и уже больше е показывалась, окончательно скрывшись за многочисленными постройками мехбазы.

— Что там у тебя, Виктор, сенсоры ничего толкового не указывают.

— Я не вижу ничего, что могло бы нам помешать продвинуться еще на несколько километров.

Тяжелый мех стоял у самой кромки плотной лесополосы, растянувшейся прямо перед ним на протяжении двенадцати километров. Высокие, почти на несколько метров превышавшие даже самые большие мехи, кроны деревьев поднимались широкими ветвями прямо в небо, закрывая собой пространство от чужих глаз. Нужно было наступать. Данные разведки сообщали, что противник готовился контратаковать, и для того, чтобы не дать ему совершить задуманное, требовалось как можно быстрее перерезать атакующую колонну мощным ударом с фланга, посеяв панику в войсках противника. Большая половина пути была преодолена, оставалось пройти сквозь лес, но треск от падающих стволов может предупредить вражеские силы о приближении, посему группа остановилась, чтобы принять окончательное решение.

— Пробуем. Медлить нельзя!

Отряд выступил вперед. Несколько тяжелый мехов, под прикрытием более мобильных, но слабо бронированных, пошли немного впереди, исполняя роль разведки, чтобы в случае чего быстро предупредить основные силы об опасности.

Виктор шел вместе с ними. Несмотря на то, что "Каратель" был гораздо тяжелее и массивнее своих облегченных и мобильных собратьев, мощности реактора хватало, чтобы не отставать от них.

Треск ломавшихся деревьев разносился по всей округе. Не заметить продвижение даже при помощи самых слабых систем было практически невозможно, и Виктор с опаской и тревожным чувством внутри ждал первого выстрела.

Под металлическими ногами меха земля практически не прогибалась. Замерзшая в этом месте, она была тверда как бетон, но кое-где все же идти было тяжелее. Грунт стонал, но все же не мог держать несколько огромных машин на небольшой площади — земля трескалась и под ногами боевых роботов образовывались настоящие трещины.

Потом все резко остановились. В небо взметнулась ярко красная сигнальная ракета и откуда-то издалека завыла сирена. Теперь стоило ожидать чего угодно.

Виктор наклонился вперед, провел руками по приборной панели и привел все системы в полную готовность. Мощности оказалось достаточно для первого сильного залпа лазерными установками. Если кто-то и покажется перед ним, то быстро пожалеет об этом. Дальнобойная атака из такого орудия могла расплавить и превратить в жир даже самую толстую броню "Громовержца", не говоря о том, что менее защищенного меха это просто бы уничтожило.

Сенсоры сигнализировали чье-то присутствие. Несколько голосов из группы вернорожденных появились во внутреннем эфире, смешавшись с командами Катарины. Она все делала правильно. Заставила крупные мехи рассредоточиться, но не уходить друг от друга далеко. Боялась, что залп Ракет Дальнего Действия (РДД) накроет плотно стоящие машины и опрокинет, сделав легкой мишенью для остальных вражеских мехов. Это оказалось правильным решением, ведь как только машины разбрелись в разные стороны, сохраняя атакующий порядок, в небе засверкали десятки маленьких огоньков, устремившихся в небо и готовые в скором времени градом обрушиться на них.

Наступила тишина.

Короткий промежуток времени примерно в секунду или две, после чего из замерзшего лесного массива послышались первые выстрелы. Несколько легко бронированных разведчиков тут же получили критические повреждения. Один из них взорвался сразу, разлетевшись на куски едва коснувшись после непродолжительного прыжка земли. Второй еще пытался уйти, но едва развернувшись спиной, чем совершил смертельную ошибку, чтобы уйти, получил мощный заряд из лазерной установки, прошившей его насквозь и образовавшей в броне зияющую дыру, искрившуюся от расплавленной проводки. Жизнь его подходила к концу.

В этот момент ракеты упали на землю. Все кругом загрохотало, вздыбилось, будто ожило. Деревья падали прямо под ноги отступающим мехам, создавая преграды, рушились на корпуса, загорались от высокой температуры лазерных установок. Противник всеми силами выдавливал группу с нужного направления, приближаясь все ближе к машине Виктора.

Он не стал долго ждать и открыл огонь по первому, кто показался ему на глаза. Толстый "Лиходей", шагавший ему навстречу, вальяжно покачиваясь на своих растопыренных ногах, содрогнулся, когда лазерный луч угодил ему в правую часть корпуса. Броневые листы отскочили, упав перед ним расплавленной бесформенной массой, оголев для орудий "Карателя" жизненно важные узлы боевой машины. Виктор направил орудия в них, не стал прицеливаться слишком долго и несколько раз нажал на гашетку. Сто двадцати миллиметровые стволы ожили, выплюнув в застывшего на месте "Лиходея" целую кассету из нескольких снарядов, расколов корпус пополам. Крен вражеской машины стал неуклонно расти, пока наконец не стал таким, что держать равновесие было физически невозможно. Люк выстрел вверх и за мгновение до того, как "Лиходей", словно пьяный, рухнул на бок, зарывшись в снегу, пилот боевого робота смог катапультироваться.

Видя, что первая опасность была успешно нейтрализована, Виктор посмотрел в сторону Катарины. Ее "Гладиатор" стоял прямо посередине атакующего вражеского клина, держась под ударами почти так же стойко, как если бы сам Виктор был вынужден принять на себя такую участь. Листы на корпусе машины отлетали, словно скорлупа. Виктор видел как тяжело приходится ей сейчас, но развернуться и попытаться помочь Катарине не мог. Это было равносильно самоубийству. Стоило ему только слегка повернуть машину в ее сторону, как огонь из-за деревьев усиливался, пытаясь пробить броню "Карателя". Он несколько раз передал по внутренней связи об обстановке, старался достучаться до группы вернорожденных, отрезанных огнем противника от центра и дать им указание вернуться к своему командиру, но на все запросы эфир отвечал молчанием.

Потом наступление перешло в завершающую стадию. Машины противника пошли в наступление с особой яростью, которую до этого Виктор еще не видел во время сражений за Цирцею. Мехи перешагнули невидимый барьер и буквально набросились на него, стоявшего впереди всех. Огонь трех боевых машин сконцентрировался на его "Карателе". Он сопротивлялся как мог. Отстреливался из всех орудий, но вскоре увидел как одна из рук робота, державшая на себе лазерную установку, упала вниз, отрезанная точным выстрелом. Приборная панель вспыхнула огнем тревоги. В ушах зазвенело.

ТРЕВОГА

ТРЕВОГА

ТРЕВОГА

ОПАСНОЕ ПОВЫШЕНИЕ ТЕМПЕРАТУРЫ!

Система еще несколько раз повторила предупреждение, которое для него значило как приговор. Что делать? Как поступить? Краем глаза он видел "Гладиатора" Катарины, охваченного огнем и доживавшего свои последние секунды.

"Ну-же, катапультируйся! Скорее!"

Он кричал внутри себя, буквально требуя от женщины дернуть за спасительный рычаг и выпрыгнуть из лап смерти, совершенно забыв про себя самого. Когда же огонь добрался до лотков с боеприпасами, кричать было уже бесполезно. Взрыв все решил за него. Яркое пламя взмыло в небо, а вместе с ним и душа Катарины. Старому капитану казалось, будто он видел парашют, видел как раскрылся купол над кронами деревьев, но сказать твердо не мог. Его "Каратель" трясло. Схватка была проиграна и, нажав на гашетку в последний раз, его робот выстрелил в стоявшего перед ним вражеского меха. Потом боль. Яркая и очень острая. Внезапно стало очень холодно. Он летел вверх, поднимаясь все выше и выше, пока не достиг той точки, откуда увидел все поле битвы, вокруг которого скопилось бесчисленное количество вражеской техники. У них не было шансов. Ни одного. С боку, туда куда они так спешили, уже вовсю кипело сражение. Что там произошло и победили они, Виктор так и не узнал. Он потерял сознание в момент, когда купол парашюта раскрылся над его головой и холодный ветер Цирцеи обнял старого капитана, унося куда-то вдаль, подальше от смерти, бесновавшейся в эту секунду прямо под ним.

11.

Смерть не нашла его. Покинула поле боя до того, как он пришел в себя, держась руками за стропы парашюта, лежавшего у его ног скомканной кучей. Кругом валил снег. Было холодно и конечности почти полностью покрылись коркой изо льда, едва подавая признаки жизни. Все было тихо. Не было слышно ни взрывов, ни тряски от шагавших рядом многотонных мехов. Битва закончилась и он остался один на чернеющем залесье, где вокруг лежали остатки уже почти остывших, но все еще хранивших в себе тепло лазерного луча, распоровшего броню вражеского меха, броневых листов. От дыма было невозможно дышать. Где-то неподалеку был источник этого смрада, но пойти туда сразу Виктор не мог. В ног чувствовалась сильная боль. По телу то и дело пробегала волна непроизвольных сокращений — организм пытался всеми силами сохранить тепло внутри себя.

Капитан расстегнул ремни безопасности, приковывавшие его к креслу, с трудом, но все же поднялся, держась одной рукой за край кресла, и посмотрел вокруг. Лес на несколько километров вокруг сильно поредел. С неба медленно падали снежинки, оседая у него на плечах и тут же тая. Поваленные стволы окружали всю территорию приземления непроходимыми барьерами. Даже самому крупному меху потребовалось бы время, чтобы пробраться сквозь эти природные заграждения. А это означало, что помощи можно было не ждать.

Виктор понял это сразу, как только в небе пролетело несколько "Визиготов". Махнув своими вытянутыми носами, они пронеслись над замершим полем боя и дважды, опустившись максимально низко над местом сражения, пролетели над Виктором. Капитан пару раз попытался крикнуть, пытаясь привлечь к себе внимание, но потом замолчал, поняв, что никто его не услышит. Истребители умчались, оставив после себя узкий длинный шлейф на чернеющем небе.

Дальше все стало только хуже — икроножная мышца на левой ноге застонала. Рукой он почувствовал, как из открывшейся раны потекла кровь. Перелома не было, но рана все равно доставляла неудобство. Вынув из кресла мобильную аптечку, а с ней пистолет и два магазина к нему, Виктор принялся обрабатывать рану. На холодном воздухе это стоило сделать как можно быстрее. Небо становилось все более черным и вскоре солнце окончательно сядет за горизонт, лишив его и без того тусклого света.

Наручные часы оказались разбиты, стекла очков-хамелеонов окончательно рассыпались у него в руках, когда он попытался их протереть. Зрение немного ухудшилось, но видеть Виктор мог по-прежнему прилично, несмотря на все неприятности.

Рана на икре оказалась не такой серьезной, как ему казалось изначально. Видимо задело шальной пулей или шрапнелью, пролетавшей рядом, когда он был без сознания. Перевязав, он закрепил остатки бинта возле ахиллесова сухожилия и попытался одеть на себя все, что было под рукой. Холод постепенно усиливался и вскоре, когда ночь вступит в свои права, температура опуститься гораздо ниже. Без огня ему не выжить. Капитан понимал это и требовалось как можно быстрее выбраться на видное место, чтобы дать сигнал о помощи. Искать его все равно не будут. Он был последним из отряда безымянных и потери таких как он никто не считает. В этом и была основная проблема, оставалось только найти решение.

Чуть дальше от места приземления, Виктор увидел уничтоженный мех. Груда металлолома еще напоминала боевую машину, но жизни в ней не было. Подойдя поближе и осмотрев обломки, он не нашел ничего, что могло помочь ему, как вдруг, над головой опять пролетели "Визиготы". Два истребителя пронеслись чуть дальше от прежнего курса, набирая скорость и улетая вверх. Виктор побрел дальше, укутавшись в куртку и кусок парашютной ткани. Холод усиливался и пробирал до самых костей. В окружении поваленных деревьев, стопками валявшихся то тут, то там, вперемежку с обгоревшими остатками боевых мехов, он вскоре вышел на пустырь. Лес был повален, кругом пахло горевшей сталью и деревом. Неподалеку журчала вода. Маленькая речка текла всего в двадцати метрах от него, опускаясь ниже по склону, где скапливалась в небольшом прудике.

В нескольких шагах от него, на поваленной кроне маслянистого цвета дерева, он увидел куски разорванного парашюта. Он был обмотан вокруг и подрагивал, когда ветер пролетал возле него, цепляя своими невидимыми руками, пытаясь утащить за собой. Под вывернутым корнем лежало кресло и части огромной машины.

Это был "Гладиатор" Катарины. Теперь машина не внушала страха и уважения. Скорее жалось и сострадание. Старому капитану не хотелось смотреть на него. Вывернутая, как в приступе, броня, была перекручена адской силой, разорвавшей его на части. Несколько крупных кусков лежали чуть дальше, припорошенные снегом и едва выглядывавшие из маленьких сугробов своими чернеющими частями.

Капитан прошел дальше. Руки зябли и пришлось каждую из них спрятать в подмышки, где всегда было тепло. Первое время он бродил среди обломков, не замечая, как начинало темнеть, как температура неумолимо падали вниз, становясь по-настоящему опасной для жизни постаревшего воина. Но он будто не чувствовал это, презрев саму смерть, Виктор перешагивал через маленькие куски брони, пробираясь все глубже к кабине, где все еще виднелось целехонькое лобовое стекло. Приблизившись, он залез внутрь, почувствовав себя в безопасности. Несмотря на то, что крышка оказалась выдернута системой катапультирования, здесь, в окружении потухшей приборной панели и рычагов, заставлявших громадину двигаться вперед, ему стало тепло.

"Она спаслась" — пронеслось у него в голове, когда он буквально утонул в парашютной ткани, укутываясь чуть ли не с головой, потом посмотрел перед собой и увидел как падавший снег медленно накрывает всю землю вокруг.

Наступила тишина. Ему вдруг все стало противно и безразлично одновременно. Бой закончился — он проиграл. Не смог выстоять в том страшном сражении, где им и всем, кто был рядом, было предначертано погибнуть. Теперь, когда вокруг на несколько километров нет ни одной живой души, а ночь только начинает заступать в свои права, он был готов умереть.

— Не так я себе представлял свою кончину, — вдруг вырвалось у него из груди. Пар изо рта вылетел наружу, небольшим облачком поднявшись над его головой и растворившись в следующую секунду. Потом он заснул. Всего на пару минут и проснулся, терзаемый холодом, коловшим его как будто лезвием.

"Нужно двигаться, только так я смогу сохранить тепло".

На улице почти стемнело. Солнце рано завалилось за горизонт и теперь все стало слишком плохо.

Виктор выбрался из кабины, вновь посмотрел по сторонам и только сейчас увидел следы шагов перед самой кабиной. Кто-то был здесь. Совсем недавно. Это не было его следами, он шел чуть правее, ступая по засыпанным обломкам машины, а это другое.

Внутри все напряглось. Страх возник в его голове и чуть было не вытолкнул на поверхность, придав силы для первых двух рывков.

Несколько минут. Он спал всего несколько минут. Не может быть, чтобы кто-то подобрался к нему так близко, и он этого не услышал. Капитан несколько раз упрекнул себя в слабости, в том, что поддался отчаянию и совсем забыл о безопасности.

Это мог быть кто угодно. Вполне возможно, что карательный отряд, пришедший для зачистки, прошел рядом с ним и не заметив, ушел дальше.

Виктор осторожно приподнял голову из-за укрытия, взглянул на кроваво-алый закат, растворившегося солнца и зашагал по следу, все еще свежему, но стремительно пропадавшему в падающем снеге, готовому засыпать единственный шанс на спасение.

Виктор верил, что эти следы оставлены кем-то своим. Быть может "Визиготы" не зря парили в воздухе, осматривая с высоты место последнего сражения. Кто-то да должен был взглянуть на него с земли.

Он шел и с каждым шагом становилось все труднее. Холод медленно, но верно сковывал его, заставляя все чаще останавливаться, чтобы отдышаться, а для него промедление было равнозначно смерти. Чуть дальше, когда капитан отошел на добрую сотню метров от машины, на снегу появились капельки крови. Сначала они были не столь заметны и значительны, но вскоре кровавый след стал ярким, почти угрожающим. Этот некто, кто был рядом с ним, ранен или еще хуже, доживает свои последние минуты. Судя по обильному кровотечению, он действительно подходил к той черте, за которой смерть уже могла делать свое дело.

У огромного завала, где стволы деревьев оказались свалены в кучу, преграждая дальнейший путь, следы обрывались. Капитан посмотрел вокруг себя — кругом не было укрытий, не было даже куска металлической брони, где живое существо, пусть даже и раненое, могло переночевать до утра. Одна сплошная ледяная пустота, да высившиеся кое-где сугробы. Оставалось лишь одно место...

Виктор пригнулся, стараясь не задеть головой обожженный ствол дерева, и протиснулся между двумя бревнами, где в полутемном пространстве, защищенном от ветра и снега, лежало чье-то тело.

В самом начале он не смог разобрать человек ли это или животное, внешне похожее на людей, потом, когда глаза адаптировались к темноте, осмотрел его внимательней. Оно так же, как и он было обкручено парашютной тканью с ног до головы. Колени согнуты и легкий стон, почти неслышимый, но все еще доносившийся до него из темноты, дал понять, что перед ним кто-то знакомый.

Виктор несколько раз дотронулся до человека и только потом, когда тело перевернулось на бок, чтобы взглянуть на появившегося гостя, капитан узнал в раненном человеке Катарину.

Она замерзала. Тело дрожало, пытаясь сохранить внутри себя тепло, потом дрожь пропала и уставший, почти лишенный жизни взгляд упал на него.

— Ты жив?

— Да, и мне почему-то стыдно за это.

Он снял с себя парашютную ткань и накрыл ею тело Катарины. Потом спросил про рану.

— Я видел кровавые следы на снегу.

— Да, — она несколько закашляла, потом продолжила, — катапультирование прошло немного не так, как должно было. Взрыв едва не поглотил меня вместе с машиной, кое-какие осколки попали и по мне.

Затем она схватила озябшими руками край парашюта и сильнее укуталась в него. Виктор сидел рядом, чувствуя как тяжело становится и ему.

— Нас ищут? — спросила Катарина.

— Сомневаюсь.

— Но я видела звено "Визиготов".

— Я тоже, но они не увидят нас с такой высоты. Нужно подать сигнал. Попытаться разжечь огонь, но у меня с собой ничего нет.

— Значит, конец.

Виктор пожал плечами, держа ладони у себя в подмышках, сдерживая непроизвольные сокращения мышц, потом пододвинулся ближе к женщине, увидев как посинела ее кожа, а на ресницах замерзшими крошечными комочками висел снег.

— Я умру раньше тебя, и ты опять останешься один.

— Нет, со мной мое безумие.

— Немногого оно стоит, — она натужено засмеялась, после чего завелась кашлем. Теплый воздух паром вылетал из ее легких, а вместе с ним и капельки крови.

— Я не хочу так, Виктор. Не хочу, понимаешь. Мне нужно было остаться в кабине машины. Встретить лицом смерть и не бояться, но...но я струсила. Нажала на этот чертов рычаг и увидела как небо раскрывается передо мной огромным голубым океаном, где огонь и дым постепенно расходятся в стороны. Там мне было хорошо.

— Все будет хорошо.

— Не ври, я знаю, что мой конец близок, от того, что ты начнешь мне нагло лгать ничего не изменится. Хотя...

Она вдруг заплакала и маленькие капельки слез покатились по ее щекам. Виктор наклонился, чтобы смахнуть их своей рукой, но не успел сделать этого, как соленая капелька замерла на месте, превратившись в ледяной камушек.

Они о чем-то говорили еще некоторое время. Виктор рассказывал как однажды чуть было не погиб, спасая своего друга, как принял в решающий момент командование на себя и обеспечил победу на противником. Как видел своими глазами Соколиную стаю и несколько пилотов из Калана Кречета. Как потом ему за это влетело от командования, и он чуть не лишился всего на свете.

— Я мог запросто загреметь в тюрьму.

Говорил медленно, стараясь не упустить ни одной детали, постоянно обращался к женщине, прикасаясь к ее щеке и поглаживая, пока в один момент не понял, что она уже давно не слушает его.

Он повернулся к ней, приподнявшись на ногах и посмотрел в открытые глаза. Казалось они смотрят прямо на него, может слегка в сторону, но все равно на него. Красивые, бездонные, как и то небо, которое они видели некоторое время назад, однако жизни в них уже не было. Она ушла, растворилась в холодном воздухе и умчалась куда-то далеко, в холодную Тундру — родину снежных воронов.

Потом молча смотрел на нее еще несколько минут. Ему не хотелось тревожить ее. Казалось, что она вот-вот должна проснуться. Всего секунда и глаза опять наполнятся жизнью, заиграв небывалой красотой, теперь превратившейся лишь в жалкую тень прошлого.

Ночь начала наступать. За пределами укрытия стало совсем темно и очень холодно. Ветер дул со всех сторон, носясь по месту сражения, как смерть, в поисках новых жертв. Следом пошел снег. Сильнее обычного, он валил широкими хлопьями, накрывая собой почти всю местность вокруг.

Шум "Визиготов" окончательно стих. Выстрелы и взрывы прекратились еще днем и сейчас он остался один с собой.

Внутри все сжалось. Холод проник в самое сердце. Дышать стало больно. Никто не придет. Поиски не объявят.

Виктор понимал это и морально был готов к такой кончине. Старый капитан подготовил себя к завершающей стадии своей жизни, оставалось только отдать последние почести погибшей женщине. Ему не хотелось оставлять ее тут. Пройдет время и звери отыщут тело, растерзав на части. Нет, этого нельзя допустить. Только не с ней.

Он чувствовал к ней что-то очень особенное. Давно забытое, но сильное. Притяжение к ней, со смертью женщины, только усилилось и он решил во чтобы то ни стало похоронить ее. Пусть даже если ему придется грызть зубами замерзшую землю и потратить остатки сил на это, ему не будет жалко себя. Он сделает все, заставит себя и если надо — природу, повиноваться ему.

За пределом укрытия капитан отыскал небольшой кусок погнутого железа, черного от сажи и обгоревшего почти со всех сторон. Выполз на открытый участок, отыскал подходящее место и принялся рубить осколком металла землю, держась обеими руками за его края.

Удар за ударом. Внутри зажигался огонь. Стало тепло и снег вдруг начал таять, едва касаясь его плеч. Пар шел изо рта, ноздрей. Ненависть питала его. Ненависть к самому себе, за то, что не смог помочь ей, не убедил себя повернуть машину, подставив себя под удар всех вражеских стволов, дав тем самым время Катарине уйти на безопасное расстояние. Он струсил. Не она. Капитан проклял ту секунду, когда страх взял верх над ним и не позволил развернуть "Карателя".

Бил со всей силой, выгребая куски заледеневшей, почти окаменевшей земли на поверхность. Рыл, как крот, все глубже и глубже, расширяясь в стороны. Потом, спустя полчаса, когда на руках замерзла кровь от порезов и силы окончательно покинули его, старик упал на спину, посмотрев в небо, где звезды начинали гореть еще ярче.

Сердце внутри билось, как белка в колесе, дыхание перехватывало — было больно дышать. Холодный воздух Цирцеи обжигал сильнее огня, делая каждый вдох испытанием.

Вернувшись за телом Катарины, он еще некоторое время смотрел на нее, прижимая замерзшие руки к собственному телу, к тем немногочисленным участкам, где все еще было тепло. Потом схватил края парашютной ткани и потянул за собой, вытягивая погибшего пилота к свежевырытой могиле.

— Прости, но я не могу тебя оставить так.

Он засыпал могилу очень небрежно, накрыв верхушку широкой пластиной, лежавшей рядом, чтобы звери не смогли так легко добраться до тела. Затем направился обратно к кабине "Гладиатора", ясно ощущая как отнимаются ноги и пальцы на руках перестают отзываться на его команды. Скоро все должно закончится. Он заснет, пусть ему и будет холодно, а потом проснется. Посмотрит вперед и увидит ее. Прекрасную женщину.

12.

— Он будет жить?

— Конечно. У него сильный организм несмотря на возраст, правда пришлось ампутировать два пальца на правой руке, но это мелочь по сравнению с тем, что он просто мог умереть.

— Переохлаждение?

— Да. Общее. Но ваши люди вовремя нашли его. Что же касается женщины-командира, то пока ничего сказать не могу, тело не найдено, да и многие склоняются к тому, что уже не найдут.

Доктор вышел из медицинской палаты, за ним последовали еще несколько важных персон в военной форме. Прошли по длинному коридору и вышли на узкий балкон, где дул прохладный ветер и можно было курить.

— Вы видели, что там произошло? — доктор обратился к одному из них.

Офицер посмотрел по сторонам, как бы убеждаясь закрыты ли за ним двери, после чего закурил.

— Не думаю, что вы должны знать подобные подробности. Ваше дело — медицина, вот и занимайтесь ею, а остальное оставьте нам.

Они долго простояли на этом месте, вдыхая прохладный утренний воздух Цирцеи вперемежку с сигаретным дымом, после чего молча вышли обратно, вклинившись в бурный людской поток. Бои прекратились, но не надолго, вскоре схватка за столь желанную планету должна была возобновится и тот, кто будет готов к ней раньше остальных, получит самый большой кусок пирога.

Доктор вернулся к себе в кабинет, откуда наблюдал через многочисленные камеры происходящее в медицинских палатах, пару раз поднимался, чтобы принять вызов, но вскоре садился обратно, погружаясь в бумажные горы отчетности и переписку с другими мобильными полевыми лазаретами.

— Там все перемешано, док, — докладывал ему один из поисковых отрядов, — как будто смерть вихрем пронеслась и смела все, что стояло на пути.

— Кого-нибудь обнаружили живым?

— Нет.

— Тела?

— Отрицательно. Мы прочесали весь квадрат, но пока нас не было, погрузчики вынесли все остатки уничтоженных машин. "Гладиатор" Катарины был среди них. Я лично видел как поднимали часть боевого меха.

— Ищите дальше. Она не могла далеко уйти. В ту ночь было слишком холодно, ей бы понадобилось найти какое-нибудь укрытие, чтобы согреться. Смотрите внимательней, особенно обращайте внимание на куски строп, парашютной ткани и катапультные кресла. Все это может привести вас к ней...ну или к ее телу.

Разговор закончился и доктор оборвал связь, взглянув на один из мониторов, следивших в данную секунду за палатой капитана.

Его доставили поздно ночью, когда он уже спал и почти забылся глубоким и очень крепким сном, как внезапно в комнату ворвались несколько человек и потребовали его внимания.

Он был холоден, как кусок льда, вынутого из морозилки. Губы синие, вся одежда покрыта тонкой заледеневшей коркой, а сам он почти ничего не соображал. Зрачки едва реагировали на свет и последнее о чем он мог думать в тот момент — это были мысли о смерти. Быстрой и безболезненной. Но доктор не дал ему умереть. Сделал все, чтобы старый капитан, последний из когорты безымянных, вернулся с того света и продолжил служение Клану. По правде говоря, он и сам мало верил в это, но руки делали все как надо и вскоре сердце в груди капитана забилось с новой силой.

Отряд наткнулся на него совершенно случайно; осматривая место прошедшего боя, кто-то заглянул в кабину поверженного "Гладиатора" и увидел его. Маленького скрюченного человечка, замотанного с ног до головы в парашютную ткань и почти отошедшего в мир иной от низкой температуры. Цирцея не жалела сил и пройди отряд мимо, вскоре воздух промерз бы еще сильнее, лишив старика последнего шанса на спасение.

Но теперь он здесь. Прямо перед ним, хотя его и капитана разделяло несколько этажей и сотня шагов до медицинского корпуса, доктор продолжал думать об этом случае как о чем-то очень важном. Вольняга выжил там, где погибли вернорожденные. Это был нонсенс, по крайней мере для тех, кто считал вольняг простым пушечным мясом, не способным ни на что, кроме как погибать, уступая дорогу другим.

Офицеры нового поколения — как он любил называть тех, кто прилетел вместе с очередной группой вернорожденных, интересовались результатами боя, чтобы в дальнейшем усовершенствовать механизм отбора генов у отличившихся бойцов.

Мысли прервали стук в дверь.

Доктор встрепенулся от неожиданности, но быстро успокоился, увидев на мониторе, выводившем изображение прямо к его двери, знакомое лицо.

Кураев вошел к нему спешно, закрыв дверь и сразу усевшись на свободное кресло перед ним. Потом разложил документы и пододвинул один из них врачу, внимательно следившим за всем происходящим.

— Что это? — спросил док, мельком глянув на бумаги.

— Результат осмотра. Я получил их только час назад, хотя просил, чтобы меня информировали о самочувствии капитана не реже одного раза в полчаса.

— Я не могу разорваться, товарищ майор, у меня несколько десятков трупов, которые нужно опознать, заняться вскрытием и подготовить документы для командования. У меня нет свободных помощников — все заняты и работают не покладая рук. Я думаю, мне простят эту заминку?

Кураев посмотрел на хладнокровное лицо доктора, понимая, что не добьется от него ничего, но продолжил говорить.

— Как он?

— Вы же читали отчет.

— Я хочу услышать это от вас.

Доктор потянулся на кресле, после чего приподнялся, тянувшись за пепельницей.

— Вы не возражаете?

Кураев махнул рукой.

Доктор закурил, наполнив кабинет синеватым дымом, после чего, когда ему стало легче, заговорил.

— Жить будет, я бы даже сказал, что продолжит служить, если, конечно, сам этого захочет. Он был в не самом хорошем состоянии, когда его ко мне принесли, но мы смогли вернуть его к жизни. Это было похоже на отогрев не самого свежего полуфабриката, если вы понимаете о чем я.

Кураев не оценил шутку, хмуро поглядев на доктора.

— Простите, — доктор тут же извинился, — профессиональный черный юмор.

— Продолжайте.

— Переохлаждение. Средняя степень. Температура тела была тридцать один градус по Цельсию. Весь синий. Сердцебиение едва дотягивало до пятидесяти ударов в минуту.

— Это было опасно?

— Более чем. Снижение кровообращения провоцирует недостаток необходимого кислорода внутри организма. Появляется сонливость, человек засыпает, что в свою очередь снижает количество вырабатываемой энергии, следом идет еще более резкое снижение температуры тела вплоть до летального исхода. Надо сказать спасибо тем, кто его нашел. Еще полчаса и все, он бы не выкарабкался.

— Виктор крепкий, он все выдержит.

Доктор сделал последнюю затяжку. После чего воткнул гвоздем остатки сигареты в пепельницу.

— Что-нибудь еще?

— Когда я смогу с ним поговорить?

— Сложно сказать. Думаю, дня через два-три он будет в состоянии отвечать на вопросы, потому что не только вы хотите с ним повидаться.

Кураев вопросительно развел руками.

— То есть?

— У меня совсем недавно были офицеры из состава вернорожденных. Как вы понимаете, политика Клана кардинально изменилась и привилегированными теперь считаются именно они. Так вот, ваш капитан сражался бок о бок с одной из первых групп вернорожденных, в чью задачу входило отрезать значительную часть сил противника на одном из направлений. Операция провалилась — группу уничтожили. В живых остался только ваш друг, и теперь очень многие хотят выяснить, что же на самом деле там произошло.

— Это так важно?

— Учитывая какие надежды возлагались на эту операцию и какие потери понес Клан в результате ее провала — думаю да. А вам то, что от него?

Кураев поднялся с кресла.

— Мы знакомы с капитаном. Это сугубо личное и мне бы не хотелось об этом распространяться.

— Понимаю.

Доктор вернулся к изучению документов.

— Как только его состояние улучшится, сразу свяжитесь со мной.

— Обязательно.

Кураев вышел из кабинета и больше не появлялся.

Восстановление проходило затруднительно и было больше похоже на подъем из глубокой ямы, куда старый капитан упал и почти разбился. Тело оживало, но очень медленно. Отсутствие пальцев Виктор заметил только на третьи сутки, когда разум вернулся к нему окончательно. Посмотрел на два обрубка, затем на уцелевшую кисть, потом опять на лишенную мизинца и безымянного пальцев руку и тут же опустил на кровать, спрятав под одеялом.

Вопреки всему он выжил, хотя был уверен, что на этом его жизнь закончится окончательно. Видел как суетятся над ним несколько летающих роботов, похожих на сплюснутую тарелку, следившие за его самочувствием круглые сутки. Уколы, перевязки, анализ крови и многое другое. За все время к нему не зашел ни один человек, и только звук дребезжащего винта, поддерживающего двух роботов в воздухе, не давал ему сойти с ума окончательно.

Потом появились первые посетители.

Кураев вошел в компании нескольких солдат, стоявших у входа в качестве охраны, но вскоре покинувших палату по требованию майора. Вначале Виктор не узнал его, старость не пощадила старого друга, скомкав кожу на лице до неузнаваемости. Глаза потускнели — в них больше не горел огонь, руки стали дряблыми и дрожали. Капитан быстро понял, что время хорошенько прошлось по каждому из них, оставив следы прошедших лет в виде глубоких морщин и сморщенной кожи.

— Я долго считал, что тебя уже нет в живых. Когда же навел справки, то узнал о твоей командировки на Цирцею.

— Как ты добрался сюда? — прохрипел Виктор, все еще чувствуя слабость в конечностях. — Мне сказали, что я последний. Что больше нет никого из вольняг.

— Так сегодня везде говорят. В пилоты больше не набирают таких как мы, все изменилось. Теперь только пул, только идеальные солдаты.

— А мы? Мы то, что?

Кураев пожал плечами, подходя ближе к больничной койке.

— Мы — прошлое. Когда идешь в будущее, нельзя оглядываться.

— Наверное, ты прав.

Старый друг присел на край кровати и внимательно посмотрел на висевших в воздухе медицинских роботов.

— Они наблюдают за нами?

— Вряд ли, это роботы-медики.

— Значит нам есть о чем поговорить, пока не придут другие.

— Другие? — Виктор постарался приподняться, — кто такие "другие"?

— Офицеры-вернорожденные. Новая армейская элита. Они хотят знать почему было провалено сражение. Как такое могло случится.

— Ах, это, — капитан облегченно выдохнул, — ерунда.

— Ерунда? Ты серьезно?

— Они просто ищут виновных. Вот нашли меня.

— Ты знаешь, что будет?

— Догадываюсь, но я не виновен. Если бы мертвые могли говорить, то они бы подтвердили мои слова. Нас ждали и встретили как полагается.

— Тебе стоит об этом рассказать.

— Никто не поверит. Я последний из отряда безымянных, представляешь. Мне пророчили смерть еще несколько лет назад, а я вопреки всему выживал, находясь впереди всех. Теперь же, когда в живых остался я один, нет ничего проще свалить всю вину на меня, а вольняг никто слушать не будет. Скажут трус, предатель, а потом трибунал, приговор. Дел-то.

Кураев замолчал, видя как роботы-медики вдруг стали опускаться вниз, жужжа своими механизмами, после чего принялись колоть препараты, назначенные на это время. Виктор все еще был слаб. Тягучая алая жидкость текла по полупрозрачным трубкам, вливаясь в посиневшие вены и наполняя собой постаревший организм, чтобы придать ему сил.

— Мне казалось ты тоже пойдешь в отряд безымянных. Что-то случилось?

— Очень многое с момента твоего ухода поменялось, старик. Я пытался последовать твоему примеру, но мне не хватило духу. Годы вне сражений сделали меня слабым. Я не прошел ни одной комиссии — забраковали везде. А доверять дорогую боевую машину такому как мне никто не решился, даже в качестве пушечного мяса. Черт, раньше я бы счел это оскорблением, а теперь в какой-то степени даже рад. Что мне еще оставалось? Превратиться в механика, опуститься туда, откуда я столько лет пытался вырваться. Нет, ни за что! Я туда больше не хочу. Я — воин! И другого быть не может.

Кураев кулаком ударил по столу, заставив приборы на мгновение подпрыгнуть и с грохотом упасть. Роботы тут же устремились в ту часть стола, поднимая своими изогнутыми металлическими ручками упавшие предметы и возвращая их на место.

— Меня поставили перед фактом. Я выбрал ставший уже привычный для меня мир. Мне стыдно.

— Да? Не надо. Я не священник, чтобы передо мной каяться.

— Теперь вот командую снабжением. Нас всех перебросили на Цирцею. Клан решил во чтобы то ни стало взять эту планету под свой контроль. Гражданская война Пентагона сейчас в самом разгаре. Никто не знает, когда и как она закончится. Интриги идут на самом верху и вроде как конца и края там не видно. Ставки повышаются с каждым днем.

— Разве для нас это так важно? Никто из тех, кто был в тот день со мной в бою, даже в глаза не видел хана Линна МакКенна, думаешь им были бы интересны все эти подковерные интриги?

— Не говори так. За такие слова сегодня запросто могут расстрелять.

— Мне уже все равно. Ну или почти.

Дверь за спиной Кураева неожиданно распахнулась. Он повернулся, чтобы посмотреть и тут же увидел двух высоких, стройных офицеров. По телосложению, выправке и презрительному взгляду все сразу стало ясно. Вернорожденные попросили выйти старого майора за двери, освободив им место для допроса.

— Я подозреваемый? — удивился Виктор такому слову.

— Все зависит от вас, капитан. Поэтому не думаю, что у нас есть время на любезности. Приступим.

Дверь захлопнулась за спиной Кураева, когда он только вышел из помещения. Внутри воцарилась тишина, оказались выключены даже роботы-медики, после чего один из двух офицеров, тот, что с коричневыми глазами и небольшим шрамом на лице, заговорил первым.

— Виктор Вячеславович, не хочу никого пугать, да и думаю в вашем случае это бесполезно, но все же разъясню вам некоторые детали всего произошедшего ТОГДА, и того, что может произойти СЕЙЧАС, а также в ближайшем будущем. Группа, под командованием Катарины Шульц, в которой вы имели честь сражаться несколько дней назад, должна была выполнить очень важную миссию: отрезать часть крупной группировки противника от основных сил; это я думаю вы и сами прекрасно знаете, но кое-что от вас, как от представителя другого класса пилотов, было скрыто, во избежание утечки информации. Однако, недавно нам стало известно о вашей связи с Катариной Шульц, и по всей видимости утечка все же произошла, что и повлияло на результат сражения. Разведка противника как-то узнала о готовящейся операции и усилила свои позиции. К чему это привело вы и сами знаете — операция провалена, мы потеряли целую группу первоклассных воинов и не смогли удержать стратегически важный рубеж на Цирцее. Это то, что произошло. Теперь же мы пытаемся понять, почему все пошло не так, как планировалось.

— Не нужно говорить дальше. — вклинился в разговор Виктор, — вы ищите козла отпущения, вот и пришли ко мне. Я же единственный, кто выжил в той мясорубке, да и еще не такой как вы. Вольняга. Идеальная кандидатура, чтобы свалить все грехи и остаться с чистой совестью.

Офицер замолчал, сдерживаясь от нарастающего внутри гнева. Как он посмел?! Этот вольняга! Случайность природы! Родовая отрыжка! Как он смел упрекать его в чем-то?

— Не надо ерничать, капитан, нам велено разобраться без оглядки на ваше происхождение.

Говорил уже второй офицер, подошедший в последний момент, когда первый был готов взорваться проклятиями.

— Что же вы хотите услышать?

— Правду.

— Какую? Ту, что уже написана в ваших отчетах? Бросьте, офицер, я прослужил всю свою сознательную жизнь и знаю как это происходит.

Мужчины переглянулись и один из них, тот, что разговаривал с Виктором первый, вышел из медицинской палаты.

— Хотите разговора без условностей? Хорошо. Вы мне неприятны, капитан. Неприятны как таракан человеку. Как гнойный нарыв на причинном месте. Только обязанности по расследованию этого дела заставляют меня все еще находиться здесь и разговаривать с вами. Будем честны, и вы не питаете ко мне большой любви, так зачем весь этот разговор? Неужто мне хочется тратить свое драгоценное время на такого как вы. Будь я в тот момент возле вас, видя как вы умираете, пытаясь сохранить в себе последние остатки тепла, ни за что и никогда не взялся бы вам помочь. Вольнягам больше нет места в этом мире. Наступила новая эпоха, и вы в ней лишний. Так что давайте не будем тратить попусту силы на обоюдные оскорбления и закончим начатое.

Затем он слегка отклонился, чтобы поправить выпавший галстук. За дверью послышались шаги, но никто не вошел.

— И что дальше? — спросил Виктор.

— Я хочу знать, что произошло с группой в тот момент.

Его тон не изменился, от него веяло холодом и презрением к собеседнику.

— Нас ждали — это все, что я могу сказать точно. Дальше бой был похож на бойню. Мы держались столько, сколько могли.

— Командир группы, Шульц, вы видели ее?

— Да, — коротко ответил Виктор, — она попала под перекрестный огонь и не смогла отойти для перегруппировки.

— Дальше.

— Дальше взрыв. Сдетонировал боекомплект. "Гладиатор" вскрыло как будто гигантским консервным ножом. Металлическое нутро разлетелось в стороны, а кабину оторвало со страшной силой.

Офицер немного помолчал. В следующую секунду в палату вошел второй и о чем-то спросил своего коллегу. Виктор слышал лишь приглушенные голоса и разобрать точно, о чем разговаривали два вернорожденных у самого выхода, не смог. Потом кое-что прояснилось.

— Мы нашли могилу Катарины, — заявил офицер, приближаясь к старому капитану. — поисковый отряд наткнулся на нее неподалеку от места гибели "Гладиатора". По-видимому кто-то похоронил ее, все сделано чинно, вырыта могила, тело завернуто в парашютную ткань.

Потом вернорожденный наклонился к бледному лицу Виктора и прошептал на ухо.

— Только не нужно говорить, что это были не вы, капитан. Других живых мы там не нашли.

Виктор закашлял. Ему хотелось сказать всю правду, но, когда слова вот-вот должны были выстрелить из легких, кашель донимал его еще сильнее. Офицер сидел на краю больничной койки, дожидаясь момента для следующего вопроса. Второй ожидал у дверей, пока не вышел из помещения, следуя за вошедшим солдатом.

— Говорите все, что знаете, капитан. Для нее теперь уже не важно, что скажут другие.

— Она была сильной, — ответил Виктор.

— Ошибаетесь. Она была лучшей. В своей сиб-группе ей не было равных. Расскажите как она встретила свой конец? Это важно для нас, вернорожденных. Все заносится в личные дела и после идет на рассмотрение. Вам сложно понять как для нас это необходимо, но поступки таких как мы самым тщательным образом анализируются, чтобы в будущем подобрать более лучшую комбинацию из генов мужчины и женщины. Все, вплоть до реакции на самую безобидную шутку идет в расчет. Какой она была в тот момент?

— Достойной, — ответил Виктор, — Она хорошо держалась, даже понимая, что ее ожидает.

— Еще.

— Я никогда не видел ничего подобного в глазах женщины. Это нельзя назвать храбростью в привычном смысле, скорее упертость.

— Мне кажется вы лжете, капитан.

Офицер внезапно улыбнулся, поднимаясь на ноги.

— По правде говоря и я вам солгал. Катарина была самым слабым в своей группе, а, когда мы доверили ей управление боевым подразделением, эта слабость только сильнее проявилась. Нам нужно было получить больше информации, как слабости родителей проявляются на детях, и вскоре все стало очевидно. Однако для подтверждения нужен был эксперимент на ком-то кто мог бы дать самый отчетливый результат. И Катарина подошла как никто. Мы знали, что она страдала из-за своего происхождения. Из-за отсутствия общения с природными родителями, от строгости, в которой жила и воспитывалась долгие годы. Ее внутренняя борьба была имитацией, чтобы не выделяться среди других сибов. Презрение к себе зрело и росло в ней как опухоль и вскоре дало свой негативный эффект.

Офицер отвернулся от Виктора, глядя в горевший монитор компьютера.

— Сколько раз она приходила к вам? Не упирайтесь, я знаю, что это происходило время от времени.

— Откуда такая уверенность?

— Ну, скажем так, мы наблюдали за ней слишком долго и могли предугадывать поступки. Она искала поддержки. Воспитание вернорожденных включает в себя замкнутый круг, где общение с более низкой кастой, — он вдруг замолчал, — точнее, с теми, кто не входит в круг детей-сибов, был строго запрещен. Любопытство — самый опасный противник, с которым мы встречаемся почти каждый день.

Виктор посмотрел в сторону, на панель медицинских приборов, где медленно "пикали" показания, выводя на монитор всю информацию о его состоянии. Потом вернулся к разговору с офицером.

— Да, она была у меня.

— О чем вы говорили?

— Это так важно? Она ведь мертва.

— Тем более. Теперь вскрывшаяся правда не сыграет для нее никакого негативного эффекта.

— А для меня? — Виктор немного приподнялся на локтях, — Что будет со мной?

— Если все расскажите — ничего. Начнете юлить, я докажу вашу связь с командиром вернорожденных и тогда вам не поздоровится. Дезгра.

Последнее слово он выговорил нарочито громок, чтобы Виктор услышал его как можно лучше. Так называли ритуал, в ходе которого провинившегося признавали виновным. Дезертирство, трусость, паника, отказ подчиняться приказу. Виктора можно было обвинить во всем этом и быть уверенным, что суд признает его таковым.

Офицер дал ему время подумать. Несколько минут молча стоял у дверей, наблюдая как проносится мимо него нескончаемый людской поток, поднятый по тревоге и бежавший к своим местам. Затем, закрыл слегка приоткрытую дверь и подошел почти вплотную к лежавшему капитану.

— Я слушаю вас, Виктор. Время вышло и мне нужны ответы.

— Боюсь, вы ничего не услышите. Я все сказал.

— Значит, вы отрицаете, что имели связь с Катариной?

— Больше говорить ничего не буду.

Офицер выпрямился, злобно ухмыльнувшись, как будто готовясь к чему-то очень страшному и приятному одновременно. Потом развернулся и направился к выходу, где задержался на несколько секунд, чтобы бросить напоследок несколько слов.

— Вы пожалеете, что отказались нам помочь.

Потом все немного успокоилось. Но это было лишь временно. Затишье перед бурей, которую Виктор ощущал всем своим телом. Через два дня он выписался и тут же встретился с Кураевым, который к этому моменту ждал его у дверей в свой кабинет.

Они долго говорили, обсуждая ситуацию на Цирцее, рассуждали над тем, как тяжело идут бои и с каким трудом Клану удается вести боевые действия, буквально прокладывая себе путь из тел погибших пилотов. Многое из этого было известно Кураеву, как офицеру снабжения, но вскоре он решил заговорить и о нем.

— Я слышал, что командование на Цирцее всерьез взялось за тебя, старик. Ты контактировал с командиром вернорожденных. Это же смертный приговор.

Виктор молча смотрел на своего старого друга, сокрушавшегося по поводу будущего суда, или того, что будет похоже на суд. Потом вернулся к себе за стол, жадно затянувшись табачным дымом.

— Не делай вид, что тебя это совершенно не волнует. Я знаю, что это не так.

— Если честно, я хочу, чтобы все это закончилось как можно скорее.

— Тебе стоит рассказать им как было на самом деле.

— Не буду.

— Но почему? Ты роешь себе могилу и радуешься этому!

— Есть вещи, ценность которых я осознал совсем недавно. Это открыло мне глаза.

— О чем ты говоришь, старик? Ты одной ногой стоишь в могиле. Трибунал рассмотрит твое дело в ускоренном порядке и вынесет приговор. Никто и слушать тебя не станет.

— А кто сказал, что я хочу говорить? Тот, кто был у меня в палате и задавал вопросы, четко дал понять, что им нужно мое признание. Не важно как оно будет получено, главное, чтобы вся вина легла на меня.

— Этого не может быть.

— Так и есть.

Кураев схватился за голову. Принявшись водить ладонями по блестевшей залысине. Потом схватился за мятую пачку сигарет и закурил.

— Они знали о ее слабостях. Клан экспериментирует с евгенической программой, пытаясь подбирать комбинации генов отцов и матерей самых разных качеств. Смотрят как повзрослевшие сибы реагируют на общение с другими людьми, с вольнягами, какие решения принимают в опасных ситуациях и как ведут себя в них. Все это анализируется и отправляется в главную лабораторию на Дехра Дан, где в генетическом хранилище Клана содержаться все исходники. Что-то меняют, где-то корректируют и потом опять воспроизводят на свет очередную группу сибов.

— Откуда тебе все это известно?

Кураев держал тремя пальцами смявшуюся от сильной тяги сигарету, прикрыв один глаз.

— Это мои предположения. Кое-что поведал и сам офицер, а кое-что — Катарина.

— Так все-таки она была с тобой?

Кураев чуть было не подскочил на месте, стряхнув пепел на пол и буквально вбив остатки сигареты в потускневшую пепельницу.

— Да, — коротко ответил Виктор, — и это были самые прекрасные дни за последние несколько лет.

Потом он откинулся на спинку кресла, глубоко вдохнув в себя спертый воздух кабинета, закрыл глаза и погрузился в те, уже ставшие старыми, воспоминания, чтобы вновь увидеть ее, ту самую женщину, близость с которой стала для него чем-то большим, чем просто ночь, проведенная с женщиной.

О вспомнил один из последних разговоров с ней. Женщина пробралась через патрули и заграждения, отделявшие казармы вернорожденных и вольняг высокой стеной, пробежала призраком по этажам и оказалась рядом с ним. Та ночь надолго запомнилась ему, но больше всего тот самый разговор.

Они уже несколько минут лежали друг возле друга, изнеженные и ослабшие после всего, поглядывая в казарменную темноту. Катарина легонько касалась его плеча, часть грубой кожи, обожженной пожарищем едва подрагивала, когда нежные пальцы скользили по ней. Смотрел на нее, когда она поворачивалась к нему спиной и пыталась уснуть, а он не давал ей, боясь, что утром, когда "пропажу" заметят, патруль тут же появится здесь, что повлечет за собой жестокое наказание для каждого.

— Ты не рассказывал мне как вас тренировали, — она тихо заговорила. — Это как-то отличалось от того, что делали с нами?

Виктор пожал плечами.

— Сложно сказать.

— У нас был длинный зал. В нем все было новое, почти блестело. Нас тогда встретил один из инструкторов и почти с первого дня взял в ежовые рукавицы. Мало что происходило без его ведома, но таковы были правила. Он кричал на нас, когда мы были еще детьми, а потом смеялся, видя как глаза наполняются слезами и многие рыдали прямо там перед ним.

Катарина немного поднялась.

— С вами тоже так обращались?

Виктор постарался вспомнить что-нибудь из запыленного прошлого. Несколько фрагментов той жизни нехотя выползли на поверхность его памяти и тут же болью отозвались во всем теле. Он вспомнил все, что было в тот период, и это очень сильно ему не понравилось.

Женщина увидела, как изменилось лицо старого капитана.

— Тебе больно вспоминать.

— Приятного мало.

— Тогда не говори.

— Нет. Раз уж пришлось вспомнить, то, чего уже сдавать назад.

Виктор встал с кровати, сел на край, потом посмотрел на лежавшую рядом женщину.

— Было тяжело, чего греха таить. С нами не церемонились и делали все, чтобы многие ушли еще на начальной стадии. Набор тогда был почти шестьдесят человек. Все разные. Кто-то сильный, кто-то быстрый, кто-то просто мог хорошо соображать, но физически не мог пробежать и сотню метров, чтобы не умереть на финише. Очень разношерстная масса, а инструктору требовалось от силы десять. Он гнал нас по пересеченной местности в сорока килограммовой выкладке целый час, не давая останавливаться, пока кто-то не падал без сознания на землю и его не уносили прибывшие медики. Потом, когда наступал вечер, врывался как оголтелый в казарму и заставлял отрабатывать все упражнения до глубокой ночи. И ладно, если бы все это происходило только первое время, но нет же. На протяжении полутора лет, он выжимал из нас все соки, постоянно требуя все больше и больше, повторяя, что так надо, так лучше для всех. Говорил, что мы ему еще спасибо скажем. Хм, упрямый черт.. Когда сил уже не было и хотелось плюнуть на все и бросить, он вставал перед нами и орал во все горло: "Закусить удила и терпеть! Я сказал, закусить удила и терпеть!". И мы терпели. До самого конца, пока наши тела не стали напоминать цельный бетон. Так делали со всеми. Главное был результат и он добивался его своими методами.

— Тебе было больно тогда?

Виктор ухмыльнулся.

— Я давно забыл, что это такое, Катарина. Боль — это даже хорошо. Она наш последний сигнал, дающий понять, что мы еще живы и можем двигаться дальше. Теперь мало что осталось с той поры. Злость, копившаяся во мне в то время, давно сошла на нет. Я как-то поклялся себе, что, когда стану сильнее, поквитаюсь с этим сукиным сыном, но потом понял, что все было не зря. А когда узнал, что он умер — погиб в собственном мехе, отказавшись катапультироваться и попасть в плен, я и вовсе стал относиться к нему иначе. И знаешь, что?

Катарина внимательно посмотрела на Виктора.

— Он был прав. Во всем. Не было дня, чтобы я не благодарил его. Странно все это, но со временем начинаешь видеть истинную цель такого воспитания. Мы становимся другими, теряя собственное лицо; превращаемся в зверей, для которых нет иной цели, кроме как победы. Сколько раз мне спасало это жизнь? Два? Три? Даже сказать не могу.

— Но ты ненавидел его?

— Более чем. В этом-то вся и проблема. Больше всего пользы мне принесли те люди, которых я выносить не мог.

Она немного помолчала. Виктор чувствовал, что женщина поднимается с постели, но потом остановилась, будто раздумывая сказать или не сказать то, о чем она сейчас думала.

— Знаешь...— она начала очень робко, — когда все закончится, когда я наконец буду свободна и смогу решить за себя свое будущее, я хочу остаться с тобой.

Старый капитан резко повернулся.

— О чем ты? Ты же знаешь, что это невозможно.

— Мы можем улететь. Никто нас не найдет. Подальше от всего. От этой чертовой войны, от взрывов и вечного напряжения. Я ощущаю внутри себя какое-то странное желание. Раньше его не было, но теперь... — она опять подалась вперед и обняла твердое тело Виктора. — Нам говорили, что это пройдет, что любая особь женского пола, даже если вышла из металлической матки, будет ощущать пагубное влияние природных инстинктов. Говорили как с этим бороться, препятствовать навязчивости природы, но я больше не могу сопротивляться. Я слабая. Я проиграла войну. Мне хочется, чтобы ты оставил после себя нечто большее, чем просто воспоминание.

— Ты хочешь детей?

— Да, — она твердо кивнула головой и в этот миг капитан увидел как глаза ее взмокли и вскоре из них потекли слезы. — Мне кажется, я готова.

— Они обо всем узнает очень скоро. Любое обследование выявит наличие плода. Потом принудительный аборт и позор до самой смерти. Оно тебе надо?

— Я сбегу! Они ни за что не отыщут меня. Они ведь сами меня этому учили. Так почему же теперь, когда я по-настоящему желаю чего-то, мне требуется наплевать на себя саму?

— Потому что мы одно целое, Катарина. В едином полете, в единой стае, забыла? Снежные вороны выжили именно потому, что личное приносилось в жертву общему. Только благодаря этому правилу Клан до сих пор держится на ногах и еще способен вести боевые действия. Кто мы такие, чтобы менять устоявшиеся правила? Никто. Разве я не прав?

Катарина замолчала, но потом утвердительно ответила, понимая абсурдность своей просьбы.

— Воут.

Потом легла обратно в постель, укутавшись с головой, оставив лишь растрепанные волосы на краю подушки.

— Не обижайся. Правда, Катарина. Я...я мог бы помочь тебе, если бы у меня были на то силы, но эти времена уже давно позади. Мне далеко не тридцать и глядя на себя в зеркало, мне кажется, что мой мех после сражения выглядит куда лучше, чем я. Ты просишь невозможного.

— Я читала твое личное дело, — она вынырнула из-под одеяла, обнажив свою грудь и нисколько этого не стесняясь. — Там были слова, что для тебя нет ничего невозможного.

— Когда-то давно так оно и было. Но времена меняются, а люди имеют свойство стареть и терять силы. Навыки по-прежнему при мне, и кое-что даже стало лучше, но возраст, Катарина, возраст неумолимо идет вперед и его нельзя остановить. Я стал дряхлым и уже давно растерял былую прыть. Прости меня, если я тебя огорчил.

Потом Виктор вернулся к женщине и поцеловал, коснувшись своей рукой ее шеи.

— Тебе пора, они скоро заподозрят неладное.

Катарина не стала перечить и повиновалась, как будто и не было между ними никаких различий.

13.

Битва за Цирцею шла уже не первый месяц. Потери с обеих сторон уже давно перевалили все допустимые, в таких случаях, пределы. Люди уставали, техника выходила из строя слишком часто и быстро, подвергая опасности важные направления, совсем недавно отвоеванные у неприятеля.

Клан Ворона давно перестал считать погибших. Их было так много, что казалось, собери воедино все уничтоженные машины и свали в одно место, гора затмила бы солнце. В какой-то момент по обе стороны фронта пришли к выводу о необходимости передышки. Чаша весов так и не склонилась ни в одну из сторон, давая понять, что если победа и будет удержана в чьих-то руках, то она будет Пирровой.

Однако очень многое прошло мимо Виктора. Последние несколько дней он находился в камере для подсудимых, дожидаясь своего приговора и того, что последует за ним. Иллюзий не было — офицер сдержал свое слово и сделал все, чтобы старого капитана взяли под стражу. Улики были вопросом времени и самое страшное находилось впереди.

В камере он чувствовал себя спокойнее, по крайней мере здесь ему не грозила опасность в лице неприятеля, наводившего на него свои орудия. Не было слышно грохота снарядов, разрывов кассетных мин и кричащей панели управления, где надпись ТРЕВОГА, иной раз не сходила по нескольку минут.

Виктор сидел на голом полу, оперевшись спиной о стену и думая над тем, как ему быть. Судебная машина запущена — обратной дороги нет. Можно было конечно рассказать все как было, подтвердить слова вернорожденного офицера и попытаться выкрутиться из капкана, но... он не мог себе позволить подобного. Катарина была для него всем. Впервые за столько лет он почувствовал себя нужным. По-настоящему. Нужным не на поле битвы, не в рядах таких же одиноких, озверевших от всего, пилотов боевых машин. Нужен кому-то. Женщина многое дала ему, а главное помогла посмотреть на давно сложившиеся вещи другими глазами.

В этом была ирония, паскудная, как ночная тревога, но до боли смешная, как будто видишь знакомое лицо и не веришь своим глазам, а губы сами растягиваются в стороны, рождая на лице улыбку.

Виктор рассмеялся. Громко, практически не сдерживая себя, и тем самым привлек к внимание охранников.

Они о чем-то переговорили, потом один из них вышел и вскоре вернулся, но уже в компании одного из тех негодяев, что так и грезили увидеть его в болтающимся в петле.

— Мне сказали ты смеялся. Что смешного?

Он провел взглядом по камере, где не было ничего, кроме коротенькой кровати и лазерного заграждения, жужжащего, словно туча саранчи, пролетающей над пшеничным полем.

— Нам не о чем больше говорить. Встретимся на трибунале.

Офицер молча кивнул, разворачиваясь лицом к выходу, но внезапно остановился, решив кое-что все-таки сказать.

— Знаешь, забыл тебя проинформировать, мы провели анализ того самого боя, допросили кое-кого из плененных вражеских солдат и теперь у нас есть полная картина произошедшего тогда с группой.

Виктор заинтересованно посмотрел на офицера.

— Мы знаем все как было. Кто как вел себя, какие действия предпринимал. Деталей добавили расшифрованные бортовые самописцы. Жаль, что не на всех машинах они уцелели, но и имеющейся информации вполне достаточно.

Потом он прильнул почти к самому краю лазерной решетки и тихо-тихо произнес: "Зря ты тогда меня не послушал, вольняга. У тебя был такой шанс умереть достойно, но теперь ты его потерял. Доказательств достаточно, а когда Трибун узнает о твоих связях с Катариной, ее гены будут уничтожены и все те, кто был в ее сиб-группе никогда не получат право на управление мехом. Вот видишь, как все получилось. Своим упертым характером ты перечеркнул жизни очень многих достойных людей".

— Ты бы все равно поступил с ними именно так. Я лишь оттянул время.

— Да, это правда. Твое молчание доставило нам хлопот, но теперь это в прошлом. Теперь все будет иначе. Я докажу твою связь с Катариной, после чего посмотрю как ты будешь корчиться в петле.

Суд был быстрым. Дело рассматривали в ускоренном режиме, опуская ненужные в таких случаях формальности. Несколько судей, подобно тем, что восседали в подземном царстве Аида, решали судьбу Виктора, выслушивая каждую сторону и принимая во внимание все собранные доказательства, особенно те, что касались связи вольнорожденного капитана и Катарины. Тут-то все стало постепенно проясняться. Офицеры нового поколения требовали от судей максимального наказания, подкрепляя это тем, что Виктор якобы запятнал собой результат евгенической программы и внес хаотичные гены, оплодотворив женщину. Это стало ясно после вскрытия, что и показало наличие едва зарождавшего плода внутри вернорожденного командира.

По залу прошлась волна негодования. Помимо двух сторон: обвиняемого и обвинителя, присутствовали еще порядка трех десятков человек, внимательно следивших за всем, что происходило сейчас в зале трибунала. Прецедент был сильный и громкий. Еще никто, с момента введения евгенической программы, не смел заводить отношения с людьми из другой касты, нарушая все возможные правила и установки. За такое карали смертью и Виктор, не без основания полагал, что его постигнет такая же участь.

Однако все кардинально изменилось, когда двое из трех судей высказались против смертной казни, мотивировав этот тем, что после продолжительный боев, количество опытных пилотов катастрофически сократилось. И было бы верхом расточительства уменьшать их своими руками.

— Мы должны отсрочить наказание до тех пор, пока Цирцея не будет взята под наш контроль. Мы дадим капитана шанс напоследок проявить себя достойно настоящему пилоту. Ваши заслуги впечатляют, однако мы не можем закрыть глаза на ваше поведения и отношение с человеком высшей касты.

Потом судья замолчал, внося какие-то данные в компьютер. Люди в зале молчали. Замолкли даже обвинители, злобно проглотив решение трибунала относительно наказания. Хотя чего греха таить, смерть все равно найдет его: в бою или в закрытом гроте, где расстреливали всех, чья вина была доказана обвинителем. Ничто уже не могло спасти Виктора и теперь его положение стало хуже, чем было раньше.

Кураев встретил его по возвращению в кабинет. Они оба сели на противоположные кресла, обитые старой, изрядно потрепанной кожей, после чего закурили. Молчание продолжилось до тех пор, пока каждый из них не проглотил столько дыма, сколько ему было нужно, после чего Кураев заговорил.

— Мне было страшно за тебя. Они решили добить одного из последних пилотов-вольняг.

Виктор улыбнулся, сжимая сморщенную сигарету в руках.

— Теперь уже и ты так говоришь.

— А что делать? Политика Клана стала очевидна для всех. Хан Линн МакКенн четко дал понять, что как раньше уже не будет. Вернорожденные теперь высшая каста. Мы— мусор. Обслуга. Техники. Ученые. Кто угодно, но только не воины.

— Все меняется.

— Тут я с тобой не согласен. Хан не намерен сходить с этого курса. Все кланы уже давно перешли на евгенику. Разве ты не помнишь, что я говорил тебе тогда, еще на планете-полигоне. Все только усугубилось. Нас никто не любит, не считает за равных. К нам относятся как к расходному материалу. Ты бы видел отношение инструкторов на покинутой тобой планете к простым детям. Они же не виноваты, что их родители не смогли противиться природе и решили родить как это было заведено ранее. А им плевать. Они думают иначе. Разве ты не видел этих взглядов? Шепота за спиной? Клянусь повернись я к ним лицом в неожиданный момент, то увидел бы как они плюют мне в спину.

— Я привык. Иногда игнорирование лучший ответ на подобные действия.

— Ты просто постарел. Раньше сказал бы иначе.

Виктор рассмеялся, туша сигарету.

— Нам всем нужно принять решение Клана. Хан знает, что делает. К чему зря сотрясать воздух, если наши слова ничего не изменят. Катарина ненавидела себя, зная, что родилась не как все. Она понимала что-то, чего этим олухам с офицерскими погонами даже в голову не приходило. Но говорить об этом она любила только со мной. Тогда я еще не понимал почему, но теперь все стало ясно.

Кураев внимательно слушал.

— Ты влюбился, старик.

— Да, на старость лет. Забавно все это выглядит, но мне правда было жаль ее. Не знаю только как отцу или как близкому человеку. Хотя сейчас это уже не важно. Подумай сам, если она смогла понять это, значит другие вернорожденные тоже сомневаются в себе. Евгеника порождает идеальных людей, но только физически. Морально каждый из них несет в себе травму, которую нельзя вылечить даже спустя много лет. Она сама говорила мне об этом. У нее не было настоящих родителей, не было отца, матери, братьев и сестер по крови, только сибы. Такие же отпрыски механической матки, создавшей их при помощи евгеники. Представляешь, ты появляешься на свет, а тебе говорят, что родителей нет. Точнее, они есть, но ты их не увидишь, они где-то там, в главном хранилище генов на Дехра Дане и доступ к ним ограничен.

— Ты усугубляешь, Виктор. На самом деле все гораздо проще. Евгеника не принимает во внимание моральную сторону своих изысканий — у нее просто другие цели и задачи. Это же отбор. Селекция. Важен качественный состав. Физические данные. Устойчивость к нагрузкам. Обучаемость и выживаемость в бою. Все остальное мелочи, решением которых можно заняться позже. Вот они и пробуют разные комбинации. Экспериментируют с генами. Смотрят какая из групп проявит себя лучше остальных. Я сам лично видел, пока ты сидел в камере, дожидаясь суда, как на Цирцею прибыло еще несколько транспортников с вернорожденными. Все одинаково похожи и в тоже время разные. Каждая группа, как отдельный гибрид, предназначенный для прохождения испытаний на Цирцее. Скоро перемирие закончится и опять загромыхают снаряды. Кто-то выживет, кто-то — нет, а отчеты полетят уже в тот же день, чтобы Шарлотта фон Браун (главный ученый Клана Воронов), смогла проанализировать полученные результаты. И так до тех пор, пока не будет найдено идеальное сочетания, что совместит в себе самые сильные стороны отца и матери.

Кураев замолчал и в ту же секунду в двери кабинета постучали. Двое офицеров разведки направились прямиком к Виктору, попросив соратника капитана оставить их наедине. Трибунал закончился ничьей. Так он понимал решение судей по его делу, но так же осознавал, что наказание будет неизбежно — это лишь вопрос времени. Противник на Цирцее не мог сопротивляться вечно, впрочем как и сам Клан Ворона. Силы были равны, но резервы подходили к концу у обеих сторон, что заставляло Клан думать над более разумным расходов оставшихся средств.

— Слушаю вас, — громко сказал Виктор, поднимаясь со своего места. — Чем буду обязан.

На стол легли несколько бумаг, включая брошенный Виктору Вызов.

Ритуал, посредством которого Кланы начинали разрешение своих конфликтов, ныне же принял форму личного характера. По всей видимости решение трибунала не понравилось отдельным офицерам, что и подтолкнуло одного из них на подобный шаг.

— У меня есть право отказаться? — спросил Виктор.

— Нет. Такого права у вас нет.

Капитан одобрительно кивнул головой, попросив вошедшего гостя передать его будущему сопернику согласие на вызов.

Офицеры вышли, захлопнув за собой дверь, после чего наступила тишина, в которой Виктор мог обдумать внезапное послание. Требовалось назвать силы, место, где произойдет сражение, а также секунданта — человека с его стороны, кто будет следить за сражением издалека и в случае чего, апеллировать к командованию за замеченные нарушения. Хотя такое было и весьма редко — за всю жизнь Виктор знал лишь об одном подобном случае, все же нельзя было пренебрегать подобным пунктом. Ведь ему требовалось вступить в схватку с вернорожденным, а этом влияло на многие факторы, если не сказать, что на все.

Кураева он позвал по внутренней связи, приглашая к себе обсудить детали. Тот, узнав о Вызове, едва сдержал эмоции, чтобы не взорваться проклятиями в сторону оппонента Виктора.

— Я знал, что дело дойдет до этого! Знал, что решение трибунала не даст им покоя.

— Успокойся старина. Все будет хорошо.

— Ты серьезно?

— А что в этом такого? Я ждал нечто подобного, но не думал, что все произойдет столь быстро.

Кураев потянулся за сигаретой.

— И что ты решил?

— Пока не знаю. Я передал согласие на Вызов, теперь ход за ним. У него есть право первого выбора, как у вернорожденного. В свое время в Соколиной стае так решались очень многие конфликты. Вряд ли он отойдет от этой традиции.

— А если трибунал скажет свое "нет"?

— Он не посмеет. Этой традиции много лет и пилоты чтут ее как святыню. Я дождусь ставки моего противника, после чего скажу свое слово.

— Я могу тебе как-то помочь?

— Да, — ответил Виктор, — будь моим секундантом.

— Это самое мерзкое, что я от тебя ждал. Стоять и смотреть с безопасного расстояния, как тебя сотрут в порошок — не много чести.

— Ты так уверен в моем поражении, что говоришь "нет".

Кураев на секунду задумался.

— Я скажу "да", другого быть не может.

— Вот и прекрасно, а теперь дождемся ответа, нужно все тщательно обдумать перед схваткой.

Ждать старому капитану пришлось очень долго, почти до самой полночи, когда ночь застилает Цирцею своим черным покрывалом и на землю опускается туман. Он внимательно прочел все детали, рассмотрел ставки вернорожденного, решившего на бой с ним выбрать один из самых тяжелых мехов, после чего изучил местность на которой предстояло сражаться. Все было подобрано очень тщательно — пилот выбрал пустырь на краю владений Клана, где голая земля без единого укрытия растилалась на несколько километров вокруг. Идеальное место для тяжелого меха, которому не нужно прятаться, чтобы уничтожить своего противника. Главное идти вперед, словно носорог, не переставая стрелять во врага.

Кураев, вошедший чуть позже, зевая подметил правильность и выверенность подобного решения, но заверил, что идеальной схемы не бывает и где-то можно выиграть, заставив противника играть по своим правилам.

— Усовершенствованный "Каратель". Я такого раньше не видел.

— Сэт мне уже все рассказал. Это полевая модификация, но прошедшая проверку несколькими боями.

— Значит лобовое столкновение исключено?

— Именно, — ответил Виктор, поворачивая карту к себе, — Нужно нечто иное. Более мобильное, но не совсем хрупкое, чтобы машина не взорвалась от одного попадания.

— Варианты?

— А ты что мне можешь предложить?

Кураев пожал плечами. В темном кабинете, где горела всего одна настольная лампа, его лицо старело еще сильнее.

— Сложно сказать, может "Бешеный Кот"?

— Сомневаюсь, что он даст мне возможность выстрелить все короба с ракетами, да и "Каратель" слишком бронирован, чтобы упасть от них. Это не годится.

— Может "Лиходей"?

— Он неповоротлив и слабо вооружён. Это верная смерть. Излучатели не прожгут толстую шкуру "Карателя", максимум оставят неглубокие следы. Плюс мне придется уворачиваться от выстрелов противника. Реактор просто не выдержит такой нагрузки и перегреется.

Секундант развел руками.

— Вижу отсутствие боевого опыта дает о себе знать, — подметил Виктор, поднимаясь из-за стола. — Мне нужно дать ответ до утра. Сэт постарается подготовить мех до рассвета, когда мы и сойдемся в поединке.

— И что ты решил?

— Возьму "Пуму". Машину уже перевели в мой бокс и Сэт работает над ней.

— Этот кусок развалины? Я надеюсь ты шутишь, старик? Этот мех не жаловали даже самые отъявленные пилоты. Ходячий металлический гроб.

— У меня есть идея и скоро ты все сам увидишь.

Кураев еще несколько минут пытался переубедить Виктора, но все оказалось напрасно. Капитан стоял на своем и был непреклонен.

— Поверь, дружище, все будет хорошо.

Поверить в подобное было очень сложно, но Кураев промолчал, медленно выходя из кабинета, будто чувствуя, что забыл о чем-то сказать. Потом ушел дальше, и Виктор больше не слышал его шагов.

На первый взгляд все выглядело как настоящее самоубийство. В какой-то степени Виктор и сам то понимал, но в этом и заключался его секрет. Все, что ему было нужно — это ввести противника в замешательство и не дать воспользоваться всеми преимуществами тяжелого меха. "Каратель" был силен, хорошее и мощное вооружение только увеличивало боевой потенциал машины и в лобовом столкновении "один на один" очень мало мехов могло выстоять длительное время. Поэтому расчет был прост — подойти к машине противника как можно ближе.

Спустившись в бокс, он увидел чумазого механика, копавшегося в ящике с инструментами, отыскивая "вечно теряющийся гаечный ключ". Услышав посторонние шаги, обернулся.

— Ты сделал все о чем я тебя просил?

Механик вытер рукавом грязное лицо.

— Мне нужен еще как минимум час. Если не повезет — два.

— Что не так?

— Я пытаюсь усилить гидравлику. Машина легкая, но для увеличения скорости одной модернизацией реактора не обойтись. Нужно усилить узлы, передвижные колодки, привести гидравлику в нужное состояние, ведь если просто увеличить мощность, может произойти разрыв опор и тогда машина рухнет прямо на ходу.

— Час говоришь.

— Ну-у, я стараюсь, однако мне все равно не хватает времени. Уже поздно и не хочу, чтобы завтра из-за меня случилось что-нибудь неприятное.

— Главное не забудь сделать то, о чем я тебя просил.

— Уже сделал. На этом я сконцентрировался еще в самом начале. Остальное до рассвета сделаю.

— Прекрасно. Значит завтра после боя и встретимся.

— Надеюсь, капитан. Очень на это надеюсь.

14.

"...Нельзя не верить в то, что уже становилось обыденностью. Жизнь отвернулась от него и смерть взяла в руки бездыханное тело, не дав остаткам энергии тепла улетучиться прочь. Теперь он стал другим. Превратился в нечто, что уже нельзя было назвать человеком. Некая хрупкая середина между жизнью и смертью, маленькая дорожка, где одно неловкое движение в любую возможную сторону обернется катастрофическими последствиями.

На дороге все было тихо. Слабый ветер носился вокруг него, все еще напоминая откуда вышел воскресший. Лес остался позади, шелест поредевших листьев уже не доносился до него — стало тихо. Впереди виднелся небольшой поселок, между ним и этим странным источником человеческого присутствия растянулось всего двести шагов пути, преодолеть которые оказалось не так уж и легко. Шаги стали непривычно трудными, кости трещали, хрустели, готовые разломаться и раскрошиться в прах. Мышцы едва слушались его. Это новое тело, некогда налитое огромной силой, теперь едва ли напоминало о том, что в былые времена он мог нести на своих плечах громоздкие доспехи, возносить длинный меч к небесам и с силой опускать на головы неприятеля. А щит? Эта непробиваемая стена, скрывавшая за собой рыцаря и казавшаяся неподъемной для простого человека, всегда помогала ему в тяжелых сражениях. Сегодня вряд ли ему удалось ненамного приподнять его и с досадой о прошлом, рыцарь медленно зашагал вперед."

До самого рассвета он сумел поспать всего несколько часов. Выбрался к боксу, когда шум в казарме стал увеличиваться и направился к Сэту, который к тому времени уже доделывать то немногое, что еще оставалось привести в порядок к бою.

Слух о Вызове разошелся по Цирцее почти мгновенно. Командование было недовольно — потери пилотов и без того перешагнули все допустимые рамки, но препятствовать не стало. Традиция решения любых конфликтов как внутри Клана, так и между ними, была незыблема и мало кто хотел брать на себя ответственность, чтобы запретить подобное а время войны.

Виктор ждал до последнего. Потихоньку стало светать и местное солнце, едва пригревая своими лучами, поползло на небосвод.

— Готово, — коротко заявил Сэт, устало кладя инструмент в железный ящик. Он еле держался на ногах — работал всю ночь, и глаза были красными как у вампира.

— Отдыхай, ты как никогда заслужил это.

Он ушел, что-то бормоча себе под нос, а Виктор встал на поверхность открытого подъемника, чтобы взобраться на мостик своего боевого робота. Все ждали. Даже патрули, бродившие вокруг почти круглосуточно и державшие под контролем каждый метр мехбазы, теперь держались в стороне. Был там и Кураев, дожидаясь, когда секундантов отправят параллельным курсом к назначенному вернорожденным офицером месту схватки.

Кто-то из местных даже принимал ставки и перед отправкой старый капитан узнал, что они далеко не в его пользу. Многие из наблюдавших, видя как его робот немного прихрамывая на один бок, выбирается из бокса, не верили своим глазам. Это против "Карателя"!? Против одного из самых сильных машин Клана?

И правда, выбор Виктора смущал всех без исключения. И чем дольше он шел к пустырю, тем сильнее росли ставки в противоположную его победе сторону.

— Что говорят, старина?

Виктор связался по внутренней связи с Кураевым. Тот не разделял оптимизма по поводу Вызова и в голосе его звучала досада.

— Тебе пророчат смерть. Учитывая тот факт против кого ты выходишь, в этом нет ничего удивительного.

— А ты?

— А я просто надеюсь и молюсь.

Пустырь находился в нескольких километрах южнее, почти в самом тылу войск Клана. Инфраструктуры там не было — сплошная грязь и месиво, где построить что-то прочное было почти нереально. Это могло сыграть на руку капитану. "Каратель" был слишком тяжелым и неповоротливым. Многотонное вооружение только усугубит его положение, заставив тонуть в растопленной грязи, как в болоте, когда солнце начнет греть сильнее. У Виктора был шанс, вполне не иллюзорный, но он очень рисковал, ведь дай "Каратель" полный залп его "Пума" разлетится на части, не оставив после себя даже мокрого места.

Вот скрылись за горизонтом самые высокие здания, почти перестал быть виден главный корпус и перед глазами Виктора открылось просторное поле, где когда-то росли многовековые деревья, теперь превратившиеся в обугленные, разорванные взрывом, коряги. Это было идеальное место для схватки, как для него, так и для противника. Странно, что его самого не было видно здесь. Датчики ничего не фиксировали. Молчал и Кураев, летевший на специальном транспортнике прямиком за ним. Уж ему-то должно было быть видно с высоты, где затаился его заклятый враг.

Попытки связаться по внутреннему каналу ничего не дали. Что это могло значить? Неужели кто-то решил избавить его от второй пары глаз, которые сейчас были ему так необходимы.

Но стоило Виктору только подумать об этом, как воздух прямо у его мостика разрезал толстый луч лазера, пролетевший рядом с ним с невероятной скоростью. Потом еще залп и еще. От такой частоты выстрелов воздух перед ним завибрировал, датчики сигнализировали повышение температуры.

Потянув рычаги на себя, он дернул их следующим движением в сторону. Машина подалась, сделав несколько шагов, после чего в прежнее место ударило еще несколько лазерных лучей.

Только сейчас Виктор увидел силуэт громадного "Карателя", вальяжно двигавшегося в его направлении. Между ними было приличное расстояние, но если он продолжит стоять, пытаясь только отскакивать в стороны от выстрелов, скоро чудовище приблизится к нему достаточно близко, чтобы не промахнуться. Действовать приходилось на опережение.

Виктор ответил врагу хаотичным выстрелом из лазерной пушки малой мощности. Прямая линия впилась в правую часть "Карателя", образовав в ней небольшое отверстие, откуда поднялся дым. Повреждение не имело большого эффекта и скорее всего лазер прошил только первую часть броневых листов, не достав до важных узлов робота. Потом выпустил несколько ракет, упавших перед ним, вспахав землю и ненадолго остановив движение "Карателя".

Внезапно машина Виктора подалась назад. Взрыв мин прямо под ногами боевого робота, заставила капитана сбавить ход. По корпусу пронесся треск и касания сотен маленьких металлических шариков, скользивших по броне в поисках уязвимостей. Но все обошлось.

Он сделал шаг навстречу "Карателю", увеличил мощность и заставил "Пуму" чуть ли не сорваться с места, быстро набирая скорость.

Ему катастрофически срочно требовалось сократить расстояние до нужного значения, пока орудия "Карателя" не превратили его и машину в груду обугленных останков. Жал на рычаги со всей силой, пока очередной взрыв чуть было не опрокинул "Пуму" на бок.

Вражеский пилот не понимал зачем Виктор делает все это. Ведь по всем правилам он должен был избегать прямого контакта с ним. Слишком большая разница во всем: в бронировании, вооружении, тоннажности. Зачем? Видя как "Пума" виляет перед ним, быстро сокращая между ним и собой расстояние, вернорожденный офицер ждал подходящего момента, когда температура опустится до нужных значений, чтобы единым залпом уничтожить назойливого вольнягу. Пока он ждал. Огонь из лазерных установок нехило разогрел машину и требовалось время.

— Виктор! Виктор! — послышался хрипящий голос Кураева. Он словно пробивался через плотную завесу помех. — Виктор! Ты слышишь меня, Виктор!

— Да, — ответил старый капитан, не спуская глаз с громадного вражеского меха, который с каждой секундной становился все больше и больше.

— Я еле пробился к тебе...помех очень много...здесь...

Потом голос вновь пропал, оставив после себя лишь мерзкое шипение. Надеяться на помощь секунда было теперь бесполезно. Виктор повел машину в сторону. Он знал, что неповоротливый "Каратель" не сможет вовремя повернуть орудия за ним, если он сделает это сейчас.

"Пума" буквально прыгнула в сторону, уйдя от одного из самых сильных залпов противника, приземлилась и погрузла в грязи, чуть было не застряв в ней. Потом подалась вперед, обходя все сильнее своего противника и заходя со спины.

Виктор почувствовал уверенность в себе. Не сказать, что ее не было раньше, но сейчас, когда прямо перед ним показалось "обнаженная", не защищенная для его слабых орудий часть "Карателя", он чуть было не закричал от радости.

Когда же медлить было уже нельзя, он выстрелил, целясь в генераторную часть меха. Словно почувствовав боль в спине, "Каратель" начал разворачиваться, пытаясь отыскать своими системами наведения того наглеца, который посмел только что ужалить его. Но огонь не прекращался. Виктор продолжал вести огонь, отпуская гашетку лишь на время, давая не самому мощному реактору не взорваться от такой нагрузки. Кружился в смертельном танце, все время уходя из-под огня противника, в то время как "Каратель" все сильнее увязал в грязи растопленного поля.

Солнце уже достаточно сильно грело, да и выстрелы из лазерных установок сделали свое дело. Замерзшая за холодную ночь земля, буквально хлюпала под многотонными машинами, всасывая в себя все, что ступало на ее поверхность. "Пума" была легче своего соперника и тем самым еще могла двигаться с приличной скоростью даже несмотря на размякшую землю, а вот "Карателю" приходилось не так сладко, что не могло не радовать Виктора.

— Ну что теперь скажешь?! Что теперь!

Он кричал, не отпуская пальцев с гашетки.

— Как тебе такое? Где же твоя хваленная элитность? Где сила, которой вы так кичитесь? Что, больно? Не можешь найти меня, а вот попробуй так.

Настало время, когда "Каратель" уже не мог двигаться. Его корпус врылся в грязь почти на треть и уже не мог выбраться обратно. Не помогли бы ему и прыжковые двигатели, отсутствовавшие на этой модификации за ненадобностью. Виктор ликовал, продолжая вести огонь из всех орудий.

И хоть орудия "Пумы" были не такими мощными как у его металлического собрата, их скорострельность с лихвой покрывала все недостатки. Вскоре бронелисты, скрывавшие за собой реакторный отсек, обугленными кусками упали на землю, утонув в грязи и открыв самое уязвимое место робота.

Виктор остановился, дав машине остыть, после чего, зарядив все, что осталось, навел орудия на реактор и дал последний, контрольный залп.

Лазеры впились, как жадные звери, и запустили цепочку взрывов, венцом которой стало полное уничтожение "Карателя".

Воздух сотрясло от ударной и звуковой волны. Земля на том месте подскочила в вверх и тяжелый грузом, вперемежку с останками робота, упала обратно.

Однако радость старого капитана оказалось не полной. В небе он увидел раскрывшийся парашют. Это был пилот. Живой и невредимый. Он не мог допустить, чтобы вернорожденный, не считавший его никем и презиравший душой, которой может у него и не было, остался в живых.

Навел орудия и зашагал к предполагаемому месту посадки. Когда до него оставалось несколько сот метров, остановился и вышел на мостик. Купол все еще был в воздухе, но это не остановило Виктора.

— Слышишь, ты! Я победил! Вольняга победил тебя, вернорожденный! Что ты теперь скажешь мне, а? Ничтожество!

Потом достал пистолет и прицелился. Он хотел выстрелить. Хотел так сильно, что уже почти нажал на спусковой крючок, но в последнюю секунду остановил себя. Разве убив его, он даст понять им всем, что он не грязь под ногами, которую можно пинать? Разве он станет лучше после этого? Поединок он выиграл, пусть же все узнают об этом.

Парашют медленно опустился в нескольких десятках метрах от него. Виктор наблюдал как пилот выбрался из-под белоснежного купола, выпрямился, подняв глаза на стоявшего вольнягу, и что-то прокричал ему.

Капитан не услышал его. Ветер унес слова за собой.

— Я победил, — уже тише проговорил Виктор, вытирая пот со лба, — Я победил тебя и никто теперь не скажет иначе.

Транспортник с наблюдателями и секундантами сел на поле немного позже, когда стало гораздо теплее и грязь под ногами начала высыхать. Кураев подбежал к "Пуме", где на мостике стоял Виктор и наблюдал за всем. Поднялся по спущенной лестнице и уставился на холодного, почти бесчувственного Виктора.

— Я видел все своими глазами, старик.

Шило молчал.

— С тобой все в порядке, дружище? Ты бледный.

— Со мной все в хорошо.

Кураев посмотрел назад, где в этом время уже столпились несколько десятков человек, облепив собой поверженного офицера "Карателя".

— Ты ведь мог убить его.

— Мог, — ответил Виктор, туша сигарету об металлическую перегородку, — Но тогда чем я лучше их.

Капитан посмотрел в то место, где догорали остатки "Карателя", потом повернулся к своему сопернику, державшего у головы окровавленный кусок материи, пытаясь остановить кровотечение.

— Чем я лучше их, если поступлю так же.

Он уже уходил с мостика, как вдалеке раздался выстрел. Виктор повернулся и увидел как пилот замертво упал в окружении ошеломленной группы людей. В руках лежал пистолет.

Спустя время все они вернулись обратно на базу.

— Он застрелился, чтобы не чувствовать позора. Вынес себе мозги прямо на глазах у наблюдателей. Секундант офицера отказался признавать поражение.

— Теперь уже неважно. Все видели сражение.

— Так-то оно так, но погиб вернорожденный. Тебе не спустят это просто так.

Виктор молча посмотрел на "Пуму", стоявшую сейчас в боксе рядом с "Бешеным Псом". Грязь того поля все еще лежала на броневых листах и требовалось много времени чтобы смыть ее. Сэт стоял немного позади, дожидаясь своей очереди высказаться по поводу сражения.

— Капитан, — обратился он к Виктору, — все получилось?

— Как видишь.

— Вам не простят такого. Вернорожденный, представитель высшей касты проиграл вольняге. Они запомнят это до самой твоей смерти.

— Им недолго осталось ждать.

На пути к казарме, он чувствовал как взгляды многих сосредотачивались на нем, как ропот десятков людей сопровождал его до самых дверей, а потом толпы чужаков проходили мимо его кабинета, на секунду задерживаясь, чтобы плюнуть в его сторону.

Когда он выходил и смотрел, то дверь была вся мокрой. Презрение начинало переходить все границы и вскоре Виктор мог столкнуться с откровенной враждебностью.

Многим его жажда жизни не давала покоя. Официально никто не мог перечить вернорожденному, а тут такое. Смерть в поединке, где ставки говорили о том, что кто угодно должен был победить, но только не он.

Потом ненависть немного стихла, заснув вместе с наступившей ночью.

Капитан долго не мог заснуть. Нервное напряжение достигло своего апогея и теперь не давало ему расслабиться. Перед глазами рвались снаряды, крик погибшего пилота, выстрел табельного оружия. Все вместе. В единой стае. В едином порыве.

Наконец старика сморило и сон поглотил его, вернув в мир, где ему было хорошо и приятно.

Катарина была рядом с ним. Они были друг с другом. Он говорил ей о том, как любит бедняжку, как понимает ее переживания и все то, что не смог сказать, когда она была рядом. Долго, без остановки, шептал, что сделает все, чтобы они никогда больше не расстались, чтобы не было больше межу ними никакого расстояния и все-все в этом мире концентрировалось исключительно на семье. На будущем. Их общем будущем.

— Я думал, что в моей жизни никогда не наступит такого момента, но я ошибался. Очень сильно. Как же глуп я был тогда. Мне чудилось, что нет ничего прекраснее быть лучшим воином, пилотом громадной машине, идти вперед, сокрушая своих врагов и в конце концов получить долгожданное разрешение на внесение генов в пул. Но теперь, теперь-то я знаю на самом деле, что важно, а что пустышка. Я не хочу уходить отсюда. Я хочу быть рядом с тобой. Всегда.

— Ты скоро будешь здесь, Виктор. Я знаю. Мне сказали об этом. Осталось совсем немного подождать. Я никуда не уйду, буду сидеть здесь, прямо здесь, возле сирени и ждать, когда мы снова сможем обнять друг друга.

15.

Цирцея пала.

Ценой невероятных потерь с обеих воюющих сторон, Клану Ворона удалось отбить планету и стать доминирующей силой в этом регионе. Все закончилось штурмом. После двухнедельного перемирия, когда командованием были учтены все ошибки и промахи предыдущих месяцев войны, Клан решил уничтожить остатки вражеских сил, закрепившихся в крепости Бор-Лакун.

На планету прибыли еще несколько сотен пилотов из состава вернорожденных. Каждый занял положенное ему место и был готов в любую минуты отправиться на штурм.

Выжидали не долго. В основном держали паузу те, кто еще сомневался в целесообразности такого броска. Однако все без исключения понимали — задержись они еще на несколько месяцев и обескровленная и измотанная армия не сможет вести активные боевые действия.

Все и так слишком затянулось. В глазах многих Виктор видел усталость. Отсутствие желания бороться дальше. Все чаще в умах воюющих всплывал вопрос "Зачем". Во Вселенной миллионы планет похожих так или иначе на эту, почему столько потерь и крови ради этой? В чем ее исключительность?

Положение войск было очевидно и для командования, поэтому разработку плана штурма вели круглосуточно, постоянно поддерживая связь с главными силами на передних рубежах.

Когда же все было готово, ранним утром, за час до рассвета несколько шеренг боевых соединений во главе с самыми опытными пилотами, двинулись прямо к крепости Бор-Лакун.

Виктор был в тот день рядом с ними. Шел в одном из соединений, зная, что на этом все может и должно закончиться. Он устал. Как и многим ему все осточертело. Хотелось поскорее закончить битву, взять проклятую крепость и хотя бы на месяц забыть про напряжение, про постоянное ожидание тревоги, не дававшее спокойно спать даже ночью. И хотя вокруг него все были вернорожденными, а отряд "безымянных" давным-давно перестал существовать, люди относились к нему почти как к равному. По крайней мере во время битвы никто не смел называть его вольнягой, обходясь словом "пилот" или "боец".

В тот они потеряли многих. Да и сам Виктор едва не погиб, защищая собой одного из тех, кому повезло меньше. Его купол не раскрылся по каким-то неведомым причинам, и катапультировавшийся пилот камнем рухнул на горевшую землю разбившись насмерть. Были и другие. Он не смог запомнить всех, да и был ли смысл. Время сотрет их имена из памяти человека, навсегда увековечив лишь в самой природе сражения, когда несколько сотен громадных машин взяли последний оплот противника, вбив осиновый кол чудовищу и заставив остальные кланы считаться с воронами, как с равными.

Следующим днем, когда остыли пушки, прекратилась стрельба и на переговоры прибыла делегация противоборствующей стороны, результаты схватки стали очевидны даже для самых упертых.

Клан Ворона победил. Большой или малой кровью теперь было уже не важно. Цель для Снежных Воронов была куда более ценной, ведь все ради одного будущего, общего будущего.

"В едином полете, в единой стае"

Эта фраза была выбита на корпусе его боевой машине и уже слегка поистерлась за время боев на Цирцее. Однако каждый раз глядя на нее, старый капитан думал, быть может все не зря. Несмотря на боль, кровь, громадные потери, они завоевали себе будущее. Дали понять, что с ними нужно считаться и смотреть на них как на равных.

По прошествии переговоров, продлившихся несколько дней, Воронов признали полноправным хозяином Цирцеи.

— Мы победили, Виктор.

— Мы едва уцелели, дружище, а победили не мы, победили другие. Своими руками мы лишь принесли эту победу на блюдечке.

Старый капитан смотрел на ликующих солдат, подбрасывавших шапки вверх, радуясь полной капитуляции врага. Казалось даже солнце радовалось вместе с ними — стало светло. На планете наступала весна. Поры года менялись тут немного иначе, чем где бы то ни было и год был длиннее на несколько месяцев.

Снег под ногами солдат растаял, холодный ветер больше не бил, набрасываясь невесть откуда, летя все выше и выше, будто соревнуясь с "Визиготами" кто же сможет подняться выше — он или они.

— Почему ты такой грустный, старина. Все закончилось, — не скрывал своей радости Кураев. — Мы победили. Клан выстоял в этой битве, а значит и мы вместе с ним.

— Да, — тихо ответил Виктор, снимая черные очки-хамелеоны. — Мы победили. Только мне все равно не радостно.

— Что? Что не так?

Капитан повернулся к собеседнику, все еще краем глаза наблюдая за происходящим на улице. Где-то неподалеку зашумели двигатели транспортного корабля, увозившего делегацию второй стороны.

— Война закончилась, теперь я остался никому не нужен. Мне уже обо всем сообщили. Вот, — Виктор указал на несколько бумаг, лежавших прямо у него на столе.

— Что все это значит? — Кураев взял их своей мясистой рукой и принялся читать, шевеля губами. — Тебя списывают?

— Да, на этот раз окончательно. Сыграло слишком много факторов.

Виктор уже собрал вещи, но все никак не мог решиться вынести их в коридор. Стало жутко не по себе, его опять выкидывают на обочину дороги. Как ненужную тряпку, как отработавший свой срок инструмент, верой и правдой служивший многие десятилетия и теперь затупившийся и превратившийся в неподатливый кусок металла.

— Я могу...

— Не стоит, — перебил Виктор, — Все верно. Воды слишком много утекло, нечего пенять на время, оно никому ничего не должно.

— Что думаешь делать дальше?

— Вернусь на Дехра Дан. Меня не было там слишком давно, а я так хотел увидеть свой дом. То место, где я появился на свет как нормальный человек. — Виктор натянуто улыбнулся, — Там мой дом, старина, и я хочу закончить свою жизнь в том месте, где она началась.

— Ты раньше не говорил об этом. Разве ты родился в столице?

— Немного дальше, в двенадцати километрах от главного хранилища. Тогда оно только строилось и никто подумать не мог, какую цель оно несет в себе и что будет дальше. Толпы людей сходились со всей тундры, чтобы увидеть дивное строение в виде пирамиды, уходившее своей вершиной прямо в заснеженное небо. Мальчишкой я часто видел его, когда пробегал рядом в поисках снежных воронов, чьи особи были перевезены из Страны Мечты в столицу, а они все никак не хотели показываться мне на глаза.

Виктор замолчал.

— Я хочу провести остатки дней там, в своем доме.

Потом он поднял вещи, чувствуя, что больше его здесь ничего не держит, и зашагал к двери. Кураев не знал, что сказать. Хотел было остановить направлявшегося к выходу старика, но не сделал этого, сам не зная почему.

Наверное, в глубине души он понимал престарелого капитана, чей жизненный путь подходил к своему завершению

На площадке Виктора уже дожидался отдельный транспортный корабль. Охрана молча сопроводила взглядом последнего из "безымянных" торжественно подняв винтовки вверх. Уже на борту, в полном одиночестве, капитан опустился на одно из свободных мест и едва коснувшись головой верхней части кресла, заснул.

Сон унес его далеко за пределы завоеванной Цирцеи. Туда, где был его дом, далеко, в самую глубь владений Клана Снежного ворона. К прекрасной Дехра Дан. В каменную столицу Клана. Детские воспоминания вспыхнули в его разуме, как огни большого взрыва. Все вокруг искрилось, полыхало, а ему хотелось сильнее и сильнее погружаться в это. Вот маленький дом, занесенный со всех сторон снегом, сугробы высотой со взрослого человека и вьюга, метавшаяся вокруг него, как зверь в клетке. Было холодно, он невольно обхватил себя руками, будто удерживая тепло внутри себя и не давая тому испариться из его тела. Отец учил мальчика, что самое главное — это сохранить в себе тепло.

— Возьми себя в руки. Холод — наша стихия. Если научишься с ним ладить, то все у тебя получится.

— Правда? — спросил Виктор детским голоском. — А он не убьет меня?

— Если будешь вести себя как подобает настоящему человеку, то он не тронет тебя. Вот смотри.

На его глазах отец скинул с плеч громоздкий тулуп, весивший для ребенка неподъемные двадцать килограммов, потом верхнюю одежду, оголив торс. Мороз тут же набросился на него, холод, вьюга, все они окутали отца Виктора, стоявшего посреди бушующей стихии, склонившего голову и державшего сложенные руки перед собой. Прошла минута, а его кожа даже не покраснела. Холод не причинял ему зла, наоборот, Виктор видел, как природа бережно относилась к стоявшему почти обнаженным человеку. Потом руки отца разомкнулись и все опять стало привычно. Мышцы содрогнулись — кожа покрылась "мурашками" став грубой и похожей на наждачную бумагу. Отец быстро оделся, накинув тулуп на плечи, после чего подошел к Виктору почти вплотную.

— Ты не обязан бороться с тем, что по праву рождения является тебе другом. Природа — наш союзник. Умей разговаривать с ней на ее языке.

Потом он взял его за руку и они оба пошли по заснеженной дороге, уходя все дальше вглубь тайги, где высокие деревья, как часовые, стояли по обе стороны их пути. Кругом было пусто, люди почти не попадались им, но Виктор знал, что все это обман, что соседи где-то рядом, сбоку, скрываются от холодной вьюги в своих домах, закрытых от посторонних глаз. Здесь не было жалости к другим, как не было ее к себе. Отец с самого детства учил его полагаться всегда только на себя, не думая, что кто-то сжалиться над ним и придет на помощь. Это правило он усвоил давно и на всю жизнь, жаль, что теперь ему просто некому было передать эти навыки.

Сон прошел.

Виктор проснулся, чувствуя как трясет транспортный корабль от вхождения в плотные слои атмосферы. Повернулся к небольшому окошку и посмотрел в него, прильнув к разрисованному ледяному узору, паутинкой расходившейся по стеклянной поверхности.

— Прибыли, — объявил один из пилотов корабля, — Идем на посадку. Держитесь.

Это была Дехра Дан. Та самая, родная для него планета. Он не был здесь несколько десятков лет и совсем забыл какая она в это время года. Хотя большую часть на большинстве ее поверхности никогда не сходил снег, сейчас это мало волновало старого капитана — его сердце колотилось так, что он ничего вокруг не слышал. Ни тряски, грохотом распространявшейся по всему корпусу летающей машины, ни гула двигателей, то замолкавших, то вдруг просыпавшихся звериным рыком, выплевывая из своих сопел потоки отработанной энергии. Внимание было далеко не за этим, оно было там, на поверхности родной планеты, где бушевала метель и от летавшего повсюду снега было практически невозможно что-то разглядеть перед собой.

Приземление завершилось не сразу — пилоту пришлось пойти на второй круг, уходя от налетевшего циклона, властвовавшего в тот момента у космопорта. Задержались на пару десятков минут, но и этого было недостаточно. Словно чувствуя прибытия Виктора, природа не хотела пускать его сюда, все сильнее и сильнее закручивая потоки снега и мелкого льда в своих объятиях.

Однако кое-как машину удалось посадить. Не дожидаясь команды, Виктор встал со своего места и накинул теплую куртку, ожидая, что после открытия люка, холод сомкнет на нем свои тяжелые клешни, заморозив все до самых костей.

Двери распахнулись — прозвучала сирена. Едва только металлическая стенка смогла приоткрыться, как край ее тут же облип мелким снегом, а метель бесцеремонно ворвалась прямиком в корабль.

— Что дальше? — будто спрашивая самого себя, говорил Виктор. — Меня уже ничего не испугает.

Он смело шагнул вперед, не склонив голову перед порывом ветра, взял в руку сумку с пожитками и направился по посадочной полосе к ближайшему зданию, где ему, согласно правилам, следовало отметиться о прибытии.

Таким стал высокий корпус с диспетчерской, где Виктора на удивление ждали несколько человек. Пройдя все процедуры регистрации и оформив документы о прибытии, ему сообщили, что о его появлении доложат на Цирцею, чтобы ни у кого не возникло никаких сомнений.

— Я думаю, вы понимаете о чем идет речь?

— Конечно, ответил Виктор маленькому, но коренастому мужичку, заведовавшему всем в этом здании. — Могу я увидеть свой дом?

Тут же взгляд мужичка опустился в горевший экран ручного компьютера, где система тут же выдала ему всю информацию о прошлом капитана.

— Да, конечно. Это в двенадцати километрах отсюда.

— Именно. Ну так что?

— Все будет устроено, капитан. Скоро вы сможете увидеть дом ваших родителей, только вот.

Мужчина остановился у дверей, ведущих в зал для приема и указал в окно, откуда даже в такую метель было видно пирамидальную конструкцию главного генетического хранилища.

— Лучше, чтобы ваш визит был неофициален.

— Я не понимаю.

— Командование Клана не поощряет подобное ввиду очевидных причин, посему вам стоит навестить могилы предков чуть позже, когда немного улягутся страсти из-за сражений на Цирцее. Вы ведь там были?

— Я был среди тех, кто сражался за ее освобождение.

— Вот и прекрасно. Это даже хорошо, ведь в случае, если вас заметят, то закроют глаза, т.к. вы один из тех героев, кто вернул нам право быть в одном ряду с остальными Кланами.

Виктор усмехнулся над последними словами.

— Герои, они только в книгах, здесь просто люди.

16.

Дехра Дан была не просто столицей Клана, где вершились судьбы многомиллионного населения, она была центром притяжения всего в округе. Несмотря на суровый климат, почти не проходящую зиму и постоянный мороз, здесь жило очень много людей, считавших своим долгом помочь молодому Клану выстоять в тяжелой конкурентной борьбе за место под солнцем. И хоть в этой системе оно почти не грело, так, давало лишь свет, да два месяца в году, когда наступало календарное лето, едва пригревало, чтобы люди могли спокойно ходить по улице, не думая замерзнуть насмерть, где-нибудь неподалеку от своего дома, для многих столица была лакомым местом.

Здесь жили предки многих из тех, кто стал одним из первых пилотов, вставших в строй на защиту собственного дома. Тогда еще мало кто думал о космических полетах, о Кланах, формировавших костяк будущего мира, о том, что где-то может существовать много других, далеко не дружественных живших на этой промерзлой земле людям, существ. И человек, закованный в бронированный корпус был одним из самых страшных врагов.

Много лет спустя столица стала преображаться. Даже сейчас, глядя на пирамиду генетического хранилища, высоко поднимавшаяся над другими зданиями, Виктор и представить себе не мог, что тогда, будучи еще ребенком и не видя вокруг своего дома ничего, кроме сплошного снега и ледяных дюн, то и дело перекатывавшихся с одной стороны на другую, вырастит нечто, что будет будоражить его повзрослевшее воображение.

Он далеко уже не был ребенком, но все равно, как тогда, в детстве, смотрел в запотевшее окно и удивлялся всему, что творилось на этой планете.

Могила отца была давно заброшена. Он едва отыскал ее среди старых развалин, далеко за пределами города. Пробрался через высокие сугробы, буквально утопая в каждом из них, вышел на дорогу и быстро побрел по знакомому пути, всплывшему из памяти и не дававшему заблудиться среди всего этого однообразия. Вокруг мало что изменилось по сравнению со столицей. Здесь будто было из прошлого. Казалось вот-вот, через какую-то долю секунды, он увидит знакомого человека, знакомый свет из собственного дома, потом голос отца и матери, зовущие его на обед. О-о это жареное мясо, приправленное базиликом. Черт его знает как все это попадало в руки ее матери, но каждый раз, возвращаясь вместе с отцом из охоты, он ловил ноздрями приятный аромат этого старого, простого, но очень питательного блюда. И пес, огромный белый пес, чей лай по утрам будил его на работу, он тоже был там.

Но теперь ничего подобного не произошло. Все осталось в прошлом. Как и он сам, словно восставший из могилы мамонт, не знающий как пристроить себя в этом мире. Дом был разрушен почти до основания, то, что не смогло сделать время, накрыло снегом и заковало в ледяные оковы. Стоило больших усилий откопать то немногое, что еще напоминало ему о том детстве.

Добравшись до середины, Виктор ушел в сторону. Рукавицы намокли — стало опасно продолжать копать руками, да и время уже давно перевалило за полдень. Солнце покатилось в другую сторону горизонта, грозясь погрузиться за его сторону и перестать освещать путь. Это было опасно. Он мог запросто заблудиться, хотя знал эти мест как свои пять пальцев, не глядя на то, что здесь его не было несколько десятков лет.

Небольшое надгробие торчало из-под снега в том месте, где Виктор запомнил еще тогда, в далеком прошлом. Слегка в стороне от дома, под громадным кедром, выстоявшим все это время каким-то невероятным усилием и не сломавшись под действием безжалостной стихии.

Света становилось все меньше. Температура постепенно опускалась и теперь игнорировать холод было слишком опасно. Виктор собрал все, что смог отыскать, и направился обратным путем. Вернувшись в столицу через несколько часов, озябший и трясущийся от холода, Виктор едва мог перебирать ногами. Но все это было мелочью, ведь он вернулся домой, обратно на свою Родину, где каждый сантиметр заснеженной земли был пропитан воспоминаниями о прошлом.

Уже ложась спать старый капитан понял, что не зря совершил такой долгий путь. Здесь ему стало спокойней.