Троя на двоих

— И он тоже видел Спасителя? — папа вдруг указал пальцем на Николаса, причем этот жест резанул глаза свои непринужденностью и неприличностью одновременно, и внес в беседу некую новую ноту.

— И чё? — в манере своего учителя вдруг ответил сам Ник.

И папа римский понял! Этот молокосос был рядом с чудом и для него это просто воспоминание, и... а ведь мальчишка просто знает, что не по его уму такое! Мартин уже читал евангелие от Фомы и проникся основными канонами этого писания. Вот стоит мальчик, прикоснулся к высшему, тайному, но он всего лишь молодой человек, он просто живет с этим знанием: видел Господа, и что? Мальчик знает немощь своего знания. Вера есть и нет её — одновременно.

— Не груби понтифику, не надо, — попросил ординарца Лешка. И добавил с неохотой. — И синьору Колонна тоже не груби, он наш гость.

— Признаю, — с легким поклоном согласился Ник.

— Я бы вообще за Джованну вот заморочился, — признался Лешка Мартину. — Но вся гадость в том, что мы оба её не любим! Ты за Рим, я за Неаполь. Она рубит узлы сплеча, но это уже беспредел. Как атланты говорят — в монастырь ей пора. Но я лично не могу её работать. Не могу по ней дело устроить. И тебе нельзя — ты её... очень не терпишь. Все подозрения сразу на тебя укажут, помнишь же важный закон Рима 'Ищи кому выгодно'. А в монастырь её надо — нам обоим это выгодно! Иначе война у тебя на юге продолжится безобразная. А это всё твои дети — 'папа' — италийцы.

— Джованна это проклятие Неаполя, — согласился Мартин. — Но ты тоже не подарок. Скажи, зачем был Задар? Зачем ты с этой женщиной, с графиней, которая сейчас может претендовать на титул герцогини, вот зачем ты пролил кровь и разрушил храмы?

— Задар это мой подарок Венеции. Ты все понимаешь, только вот последнее слово сам себе сказать не хочешь. Против турок только венецианцы сейчас нужны. Твои обмены словесами с византийцами — это несолидно. Теперь сын свинопаса не погонит детей Серениссимы на убой. Детей Венеции имеют право убивать только атланты. А их души — твоя забота. А Карманьола пусть наемников собирает — дукатов у Сиятельной хватит, а вот детей под нож ломбардца она не погонит. Венеция теперь лет десять будет раны зализывать. Кстати, Висконти своих ломбардцев бережет очень хорошо, ты знаешь, Висконти на мясо пускает северных наемников. А насчет храмов — до свиданья — камни это просто камни. А святыни — побойся бога, Мартин, всё в порядке со святынями. Я до уровня Константинополя не опускаюсь. Ну, ты понял.

— Атлантида ломает устои, — решительно и твердо высказался папа. — Вы нарушаете primatus Papae. Фоминиане не признают власть преемника князя апостолов 'полной, высшей и всеобщей, осуществляемой беспрепятственно властью над всей Церковью Христа Спасителя'.

— Мартин, ты не квинтус, ты — свинтус! Не лезь пятачком в святое писание. Никто ничего не сломит. 'Князь апостолов'... сам-то понял, что сказал? Вот как вы начали мешать в одну кучу цезарево и богово, 'княжеское' и 'апостольское', так и кувыркаетесь до сих пор. Материалов по истории церкви святого Фомы не дам. У тебя самого свой великий крест. Работай спокойно свою родину и не потей. На самом деле ничего нет хорошего в том, что легионеры и амазонки строят из себя воинство Спасителя. Атланты не крестоносцы! Мне лично безразлична твоя церковь. Вот абсолютно, полностью и честно. У меня и со своей проблем хватает — беспутники и тунеядцы! И этот туда же — совсем нюх потерял, со своей похотью. Работать надо, а у него голова сонная, не соображает ничего — как пламя только трепыхаться может.

— Признаю, — опять вздохнул Ник, но теперь уже полностью чистосердечно.

— А что, мужчины, давайте я займусь Джованной — мне можно, — и в комнату вошла Апфия Павлова, графиня Лезбоза и Сардинская, правительница Трои. Не усидела в укрытии амазонка, чем-то её завёл ход разговора. И она добавила честно. — Мне она тоже очень не нравится.

— Графиня, идите в попу!

— Фу, грубиян, — фыркнула Апфия и присела в реверансе. — Ваше Святейшество.

— Ваше сиятельство, — чуть склонил голову понтифик, и наученный горьким опытом своих коллег не стал протягивать руку для поцелуя.

— Миледи Апфия, ти амо да матти, но не надо, не надо себе карму портить, — Лешка честно признался Апфии. — Ты ведь уже понимаешь, что Сардиния это твой крест. А ты вприпрыжку намерена поскакать как козочка по горушкам, по кочкам — надорвешься.

— И попа не треснет, — продолжила настаивать Апфия. — Я её сделаю. Аккуратно.

Папа римский не понимал особенностей атантского языка, но латинский у них был чистый, ясный, и он уловил главное. И сидел, пытаясь понять — вмешиваться ли ему или нет.

— Всё тайное, станет явным, капитан-легат, — вздохнул Зубриков. — Ты зря при нём покрасовалась. Папу римского не видела?

— Нет, — улыбнулась Апфия. — Приятно познакомиться, Ваше Святейшество, теперь вы видите, как тяжело с этими людьми.

— И 'каждому по вере его', — согласился с ней Мартин.

— И по ушам, подслушивающим беседу серьезных людей, — совершенно серьезно добавил Лешка, потом присовокупив и важное. — Следующий раз, не спрашивай, а делай. И помалкивай в тряпочку. Оставь это на суд высший. И да — нам всем было бы очень хорошо, если бы королева Джованна приехала к тебе в гости в Трою, и погостила бы у тебя лет семь, в тишине, в покое. Отдохнула бы от забот и тревог. Но теперь нельзя! Вот он сидит, твой сосед, князь римский, и архиепископ и митрополит Римской провинции — всё он теперь знает!

— Делов-то, можно и наемника сговорить, обмануть, подкупить от лица кого угодно, — фыркнула девушка, и осеклась, увидев, что на неё смотрят как на идиотку. И она здорово упала в глазах потомственного аристократа Одоне Колонна. И теперь надо молчать. И думать, как восстановить... ага! Она придумала!

— Ты очень, очень разочаровываешь меня, и оставляешь недоброе впечатление о своих достоинствах у сына рода Колонна, я уж молчу про Конти, — вздохнул легат.

Мартин ничего не сказал, он понял — молчать! Важно молчать и тогда он узнает больше всего. А вот Николас, который протянул ему новую чашку шоколада, отошел и вторую предложил даме, и честно сказал:

— Она вас обманывает, мужчины, она вас обманывает, — и он подмигнул Апфии, которая воспользовалась подачей, и чуть не швырнула в него чашкой с шоколадом:

— Николас Куба, гадкий мальчишка! Ты сломал мне всю игру! Они же почти попались, они мне поверили, — с возмущением прошипела графиня, но глазик левый у неё смеялся, она стояла чуть боком, и мужчины не могли его видеть хорошо, а Ник видел.

Лешка понял, что его дурят, но кто дурит, он не мог сообразить, но в такое мастерство Апфии он не мог сразу поверить, хотя... девочка растёт. А папа римский сразу понял, что его обманула эта женщина, хитрая и коварная византийка! Оставалось собраться с силами, и он задал вопрос чуть в сторону:

— 'Куба', 'Куба', не слышал такого слова, неприличное при даме я не упоминаю.

— Это графиня на него злится. Просто мальчик властитель острова в Атлантиде, на остров Куба четыре Сардинии можно поместить, и еще место останется, — пояснил давнюю историю Лешка, не говорить же этому проныре понтифику, что Ник просто выиграл Кубу в карты у кубинских касиков-корольков.

— Четыре Сардинии и одна Корсика, — гордо задрал нос Николас.

Папа посмотрел на паренька, увидел то, что увидел и понял, что мальчик совсем не прост. И тогда, возможно, получается, что графиня их дурит с апостолом. Но как можно обдурить апостола! Ему ведь ведомы сердца истинно верующих. И Мартин отложил эту загадку на потом, чтобы порешать её в удобное время с полным своим удовлетворением.

— Ладно, мое предложение в силе — я только не уверена, кто лучше сгодится на роль усмирителя нашей несколько заигравшейся в величие королевы. Арабы хороши, но гарантию я лично не могу дать. Мои слишком горячи — а смерти её величеству я не желаю.

И вот теперь Мартин квинтус понял, что атланты очень могущественные люди, раз могут позволить себе манипуляции такой длинной рукой. Лично он мог такую интригу сотворить, но за ним стояла, точнее — он мог воспользоваться огромной машиной престола Петра. Которому несколько веков уже. Даже венецианцы не осмелились бы спланировать такую интригу. Их уровень так и не поднялся до банального стравливания врагов друг с другом, с целью поживиться за счет проигравшего.

— Осман мне под Константинополем нужен, — покачал головой Лешка. — Такие вопросы я не могу решать, и мы втроем не можем.

— Но как тогда мы можем говорить о важном? — улыбнулся Мартин, надеясь хоть немного смутить этого необычного человека.

И он получил ответ. Такой ответ, который запомнил на всю жизнь, и больше никогда не искал встречи с этим атлантом.

Лешка вдруг улыбнулся улыбкой открытой, широкой и жизнерадостной, и подмигнул папе:

— Мартин, ты такой смешной. Слушаешь, но как будто не слышишь. 'Господь помогает верным'. Когда ты вошел, ты первым делом попросил шоколаду. Потом сказал: 'Слава богу. Дело в антипапе, мне он мешает'. Я поправил: 'Так, Мартин, погоди. Это не наше дело — Альфонс и Мария молодые хитрые ребята, они тебя напрягают, но нам, атлантам, нет никакого дела до этого'. 'Они мешают началу похода на Гранаду', — уточнил ты. Понимаешь, понтифик, — и Лешка постучал указательным пальцем себе по виску. — Вот здесь теперь хранится всё. Каждое твое слово. Каждая интонация. Ты вильнул глазами — я потом закрою глаза и увижу, даже если сейчас не обращу внимания. Я не читаю твои мысли. Но будь осторожней со своими словами. Мне приятно иметь с тобой дело, ты из старой породы, и знаешь цену словам. И все равно, мне не хотелось бы с тобой больше встречаться. Не хочу я быть надсмотрщиком тебе. Не надо этого. Ты же читал евангелие, такие дары они — тяжелые. Мы сейчас немного еще поговорим о всяком неважном, но не надо со мной хитрить — смешно и не получится. Мне на самом деле неприятно, что я такой бываю рядом с достойными людьми.

Мартин смотрел в глаза этого чудовища и понимал: ему он не лжет, но лучше бы солгал какую-нибудь пустую или великую неправду.

А Лешка продолжал клоунаду, внезапно улыбнулся незаметному тощему мужчине, который словно слился со стеной рядом с дверью:

— А ты, добрый человек, поскорей реши главное — кого ты хочешь убить первым. Меня? Её? Или этого мальчишку?

И Лоренцо Конти согласился с мудростью апостола, чуть опустив утвердительно веки. Мартин улыбнулся, брат Лоренцо пригодился и в этот раз, заставил таки раскрыться противника. В портрете врага Колонна увидел еще одну важную черту.

И разговор вдруг аккуратно перешел к ничего не стоящим вопросам, и ничего не значащим ответам. Мартин и Лешка проверяли границы своей власти, и в итоге Мартин остался доволен встречей. Этот апостол ему предложил долгую работу. Которую он и так вел уже несколько лет. Но теперь он знал — потомки Рима не помогут, и не оставят его труд без внимания. Атланты были готовы чуть пустить крови — но сразу уточнили — намерения их просты: 'Ослабить чрезмерно сильных'. Его лично атланты слабым не считали, но сильным тоже не признавали. И он услышал главное: они признали его крест — возродить веру апостола Петра, именно веру, не престол, не церковь, не 'княжество апостольское' — все это им казалось неважным — но именно веру. Мартин понял, что продумать в этом вопросе предстоит многое. И апостол Алекс ему помог, прямо заявив, что перед ним стоит мощная и трудная задача — Рим не сразу строился, и возрождаться он будет не сразу. А всякие глупцы, антипапы и еретики, все получат по заслугам, укорот на всех найдется — не надо издеваться над верой. Папа римский был с этим согласен, не нравилось ему то, что в мире происходит — стабильности нет!

Эти два умника еще не знали, что способны устроить местные 'террористы'.

Глава 12. Похищение сластолюбивой королевы Джованны Неаполитанской

Колин Мемфис был из Египта, в рабство его продали родные, очень голодала семья, он все помнил, никогда не злобился на них, но ясно понимал то, что его новая семья — это чудо какое-то, так не бывает! Но так было. Он рос, учился, и все и везде успевал — эге, египетские мальчишки такие ловкачи, только держись, и их придерживай, а то наворотят много проделок от своей неуемной живости и глупости. Колин довольно скоро попал на карандаш Ринату и Лешке, и поступил в итоге в распоряжение Зубрикова — прирожденный агент он был, не слишком увлекался теорией, любил шутки хулиганить. Прозвище у него было, понятно дело, 'Кол', и он не обижался, были и позлее прозвища у парней легата Алекса. Николас — был почти главным, но его сразу стали звать 'Волчонком', потому что злой он был в драках. А от 'Волчонка' — образовалось дурацкое, совсем противоположное смыслу, но краткое 'Вол', и так и прилипло. Даже сейчас Ника могли обозвать 'волчарой' и 'волчиной злющей', но он всегда оставался 'Вол', когда они работали операцию.

За три дня Колин довольно много всякого компромата насобирал на королеву Джованну и там грязи было море. Его всегда поражало, что люди не прячут грязные слухи о своих правителях — наоборот тому, они даже рады: 'Ах, какой у нас властитель хитрый, всех врагов отравил, передушил и хорошо, что нами правит такой сообразительный правитель'. А то, что давил и травил он своих ближайших родственников — это ерунда, это дело житейское, народу наплевать на всяких принцев и претендентов на трон и власть. Все они одинаковые — сволочи и тунеядцы. А вот как стал правителем, как своего добился — всё, все тебя сразу ценят, любят и уважают.

С гораздо большим вниманием Колин подошел к вопросу обитания королевы неаполитанской. Замок Кастель Нуово был великолепен, в нем чувствовалась и красота и мощь, и величие и даже 'королевичность'. Посмотришь на эту пятибашенную громадину, которая вознеслась башнями на полста метров над водами неаполитанского залива и сразу понятно: 'Это королевский замок. Только так и не иначе'. Так и было, его строил великий король, по плану и с намерением сделать королевской резиденцией. Первые короли жили на восточной стороне замка — там залив был, и невозможно было подступить большими силами к стенам — море не давало развернуться пехотинцам. А на кораблики никаких серьезных осадных орудий не поставишь, только мелочи вроде аркбаллист, которые не способны повредить стенам мощного замка. Но через век короли переехали жить на северную сторону замка, там было удобней — стены мощные, башни надежные и покои больше по размеру, то, что надо королям. Королевская башня вместила помещение тронного зала в двадцать шесть метров по стене! Это было солидно, достойно и составляло предмет невыразимой гордости неаполитанцев, которые считали уже Кастель Нуово неким новым символом своего города. Было в этом нечто симпатичное — почти напротив Везувия, который высился недалеко на юго-востоке, за заливом высилась к небесам мощная рукотворная громадина.

Колин рассказал детали другу и добавил толь одно: 'Ник, может мне подстраховать тебя на стене?' 'Не! С ума сошёл! Мои тогда от зависти удавят и меня, и тебя, и нас с тобой. Я их внизу оставлю, помогут отходить если что. Хе-хе, тащить её будут, помощницы', — улыбнулся Ник. Колин согласился: 'Тоже дело. Понял. Стерегу яхту. Прикрываю отплытие. Всё. Иди, Вол, храни нас бог'. 'Господь помогает верным', — согласился с другом Николашка, и отправился поднимать своих любовниц на дело.