Смерть зверя с тонкой кожей

Увидев пистолет Клиффорда, он выхватил свой и взял его на прицел. Но откуда-то появились девушка со старушкой и перекрыли ему линию огня. А потом Клиффорд выстрелил и бомж полетел на пол.

Эбботт убрал пистолет в кобуру и стал спускаться. Потом заметил мужчину, с открытым ртом уставившегося на него.

— Вы на автобус? — спросил Эбботт.

— Э-э, да, — выдавил тот, — на этот, э-э, как его, шестьдесять восьмой.

Цветом прохожий уже сравнялся с побелкой.

— Пройдусь с вами, — предложил Эбботт.

Прохожий сглотнул и кивнул. Они спустились, повернули направо и вышли со станции. Прохожий не издавал ни звука, он даже не смотрел на него. Его трясло.

— Всё, что от вас требуется, — мягко сказал Эбботт, — это сесть на автобус и уехать.

Шестьдесять восьмой подошёл почти сразу.

— Вот и всё. Вы ведь везунчик? На скачках играть не пробовали?

Прохожий поспешно поднялся на автобус, чуть не споткнувшись. Эбботт проводил его взглядом. Мужчина сидел неподвижно, будто примёрзнув к сиденью.

— Билеты, пожалуйста, — обратился к нему кондуктор.

Мужчина невидящим взглядом смотрел перед собой.

— Билеты, пожалуйста, — кондуктор наклонился поближе.

— Тот человек...у него пистолет, — глаза мужчины наконец сфокусировались, — Говорю вам, у него пистолет. И глаза вот такие.

— Слушай, парень, мне некогда, — кротко сказал кондуктор, — Куда тебе надо?

— Не знаю, — мужчина снова и снова переживал приключение своей жизни. Проза жизни меркла на фоне героических фантазий. Позже он пойдёт в полицию с неточной и искажённой историей.

Эбботт тоже не знал, куда идти. Возвращаться не хотелось, требовалось развеяться. Мозгу, как перегрузившемуся компьютеру, требовалась пустая программа.

Взял такси до Эрлс-Корт. Там всегда бывают какие-нибудь выставки. Подойдёт любая.

...Место казалось неживым, закрытым и перегороженным. Казалось, всё здесь вымерло уже несколько лет назад.

Он не спеша вышёл на Олд-Бромптон-роуд, прошёлся до Лилли-роуд и оказался перед Вест-Сентер-отелем. Там ему удалось найти идеальное развлечение, свою идеальную пустую программу: шахматный конгресс.

В Англии в шахматы играют в условиях, приближённых к спартанским. Тут условия были почти роскошными. Под конгресс отвели три огромных помещения. В одном проходил турнир гроссмейстеров, в другом — открытый турнир. В третьем были установлены демонстрационные доски, где игру гроссмейстеров комментировали мастера и просто сильные игроки. Эбботт направился именно туда. Он устроился в кресле и скоро потерялся среди проходных пешек, слабых клеток, угроз слоном в варианте дракона и прочих тонкостей игры, которую Чандлер называл самым большим пожирателем человеческого интеллекта после рекламного бизнеса.

По странному совпадению на тот же конгресс занесло и министра. Благое намерение навестить жену отправилось обычным путём благих намерений, как только он оказался в палате. Уже через пару минут он пытался найти благовидный повод, чтобы сбежать из этой пропахшей цветами и смертью комнаты с белыми стенами.

У чёрной красотки спектакль в пять, но если зайти к ней в без четверти четыре...или даже к четырём, можно успеть... Даже в полпятого...Её выход во втором акте...может приехать в театр не раньше пяти... Тут до него дошло, что жена обращается к нему.

— Побудь со мной, — попросила она сжимая его руку. Голос её был слабым, ладонь — холодной и влажной, — Не оставляй меня.

— Разумеется, не оставлю. Разумеется. Вот только должен на шахматный конгресс заглянуть. Ну тот, в Фалхэме.

— Не иди.

— Но я дал слово. И это мои избиратели. Давай так — выйду на полчаса — и сразу обратно.

— Останься. Пожалуйста.

Она внезапно ощутила приближение смерти. Смерть была уже здесь, в этой комнате, она знала это. Чувствовала её присутствие, хоть и не могла видеть. И не ветер шевелил занавеску — за нею пряталась смерть. Она не увидит её, смерть не покажется просто так. Смерть будет ждать, пока она не заснёт, потом выйдет и унесёт с собой на крыльях тьмы.

Но пока она не спит, пока держится за руку мужа, пока говорит с ним, смерть не посмеет показаться. Пока она не спит, смерть так и будет сидеть за занавеской. Накатывала сонливость, но она крепче держалась за руку мужа и возвращалась в реальность.

— Я ненадолго, обещаю.

— Она не посмеет вылезти, пока ты со мной.

— Кто не посмеет?

— Она. Видишь, занавески?.. Она не хочет ждать.

Бредит. Он погладил её по руке.

— Скоро буду, — обещал он, осторожно высвобождая руку.

На глаза ей навернулись слёзы. В последнее время она очень ослабела, часто плакала, так что особого внимания он не обратил.

— Не уходи, — прошептала она, — Пожалуйста.

В Фалхэме министр был в полпятого. Позвонил. Постучал в дверь. Никого. Вздохнул. Ладно, положим он и не особо надеялся застать её. И что теперь? Возвращаться не хотелось. В конце концов, можно и вправду сходить на этот конгресс. Шахматы министр не любил, все его познания в этой области сводились к тому, как переставляют фишки, однако ж всё лучше, чем возвращаться в больницу.

Он припарковался в подземном гараже, поднялся на конгресс, где его приветствовали организаторы. Понаблюдав пару минут за игрой гроссмейстеров, он перешёл в демонстрационный зал и сел слушать комментарии экспертов, ни слова из них не понимая.

— Очень хорошо, — похвалил он, — Весьма впечатляет.

Эбботт сидел в том же зале, но не замечал министра, а министр не замечал его. Если б не это, они бы непременно узнали друг друга.

Потом министра пригласили в офис менеджера выпить шампанского. По дороге он доброжелательно улыбался десяткам людей, которых, насколько ему помнилось, видел впервые. Рассеянно погладил по голове попавшегося ему карлика, приняв его за ребёнка.

В офисе он был оживлён, много и убеждённо говорил ни о чём, а два больших бокала в высшей степени сухого и в высшей степени недурного шампанского определённо подняли настроение. После уместного перерыва и уместных протестов, он согласился на третий бокал.

На обратном пути министр чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Если повезёт, и, если жена уже спит — сегодняшний сеанс ужасной палаты можно считать законченным. Не повезло (или всё-таки?). Жена не спала. Она умерла.

Это было шоком. Он ждал её смерти уже несколько недель, и всё равно она оказалась для него шоком. Большим, чем он себе представлял. Он почувствовал себя слабым и разбитым. Доктор предложил ему успокоительное, министр отказался (самое то: смешивать седативные с алкоголем) и поехал домой.

Дом казался опустевшим. Он был таким ещё с тех пор, как жена легла в больницу. Но теперь она уже не вернётся, и это придавало пустоте новое измерение. Квартира была пустой и, удивительное дело, гулкой. Повсюду висели ковры, тяжёлые занавеси — и всё равно казалось, что любой звук отдаётся эхом в углах.

Что ж, теперь он свободный человек — впервые за двадцать лет. Министр посмотрел в зеркало. "Теперь ты свободный человек".

Но чувствовал он себя не свободным — одиноким. Странно, но ему не хватало её. Впрочем, этого следовало ожидать. Проживи двадцать лет с собакой — тебе её тоже будет не хватать. А жену он любил — в той мере, в какой вообще мог любить кого-либо, кроме себя. В какой-то момент сентиментальности он даже пожалел, что так и не смог стать ей хорошим мужем.

В десять надо будет заехать за чёрной красоткой. Придётся, разумеется, соблюдать осторожность. Если пойдут слухи... Люди этого не поймут.

Николая Николаевича Нежметдинова, руководителя русской делегации, Нджала встречал водкой и распростёртыми объятиями. Первые полчаса беседа велась вокруг выпивки и женщин — двух тем, как знал Нджала, особенно близких сердцу Николая Николаевича. Чего он не знал — так это того, что для Николая Николаевича и то, и другое было лишь компенсацией за скорбь нашего всё более скорбного мира — и в то же время частью этой мировой скорби. Это была очень русская мысль, для Нджалы, при всей своей проницательности, непостижимая.

Николай Николаевич улыбался, слушал, издавая время от времени подобающие междометия и терпеливо ждал, когда Нджала перейдёт к делу. Формально являясь руководителем торговой делегации, Николай Николаевич имел весьма скромные познания в торговле и весьма обширные — в области вооружений. А Нджале требовалось оружие — вроде новейших зенитно-ракетных комплексов и тактических ядерных боеприпасов.

Нджала как раз находился в состоянии хорошо продуманного пограничного конфликта с соседом, страну которого собирался завоевать. В дальней перспективе планнировалось завоевание всех сопредельных стран с последующим провозглашением Федеральных Штатов Западной Африки — с собою в роли президента. В свою очередь и это было только частью ещё более амбициозного проекта, имевшего целью покорение Центральной, а впоследствие и Южной Африки — и, в конечном счёте — власть над всем континентом. И если русские будут и дальше снабжать его оружием и инструкторами, то они могут расчитывать не просто на зацепку — на постоянное базирование в Африке. В масштабах, на которые они не надеялись в самых смелых имперских мечтах.

Китайское влияние сократится до клочка земли где-нибудь в Танзании. С находящимися под русским контролем объединённой Чёрной Африкой и Ближним Востоком, и Средиземным морем, превратившимся в что-то вроде русского внутреннего моря, Россия превращается в сильнейшую мировую державу.

Николай Николаевич, слышавший всё это уже не раз, улыбнулся своей грустной русской улыбкой и заметил, что на пути к контролю над Ближним Востоком существует ещё несколько проблем. Одна из которых называется Израиль.

Израиль Нджала отмёл пренебрежительным жестом. Вот так Израиль будет сметён в море совместным ударом Объединённой Африки и Объединённой Арабской республики.

Николай Николаевич обратил внимание на то, что Объединённая Арабская республике ещё очень далека от объединения. А Чёрная Африка — ещё дальше.

— Верно, — ответил Нджала, — но помогите мне сейчас, и я сделаю всё необходимое. И через два или три года переговоры и военная сила сделают меня президентом Западно-Африканской Федерации.

— Либо покойником.

Нджала пожал плечами.

— Профессиональный риск любого африканского лидера. Но кроме необыкновенной живучести мне понадобится ваша помощь.

— Вы будете получать её в ограниченном количестве — пока не докажете, что способны осуществить ваши планы. И выполнять обещания. Последнее особенно важно.

— Разумеется, я буду выполнять. Если нет — вы можете сорвать мои планы. Мы зависим друг от друга, разве вам это не понятно?

— Да, нам это понятно. А вам? — он грустно улыбнулся, — А если в какой-то момент — скажем, оказавшись президентом этой Африканской Федерации, вы вдруг решите, что способны обойтись без нас?

— Вы недооцениваете меня. Это будет глупо и недальновидно. Мои планы накрепко завязаны на Советском Союзе. Я не из тех арабских лидеров, которым кажется, что они могут использовать Советский Союз — ничего не давая взамен.

Он сделал паузу, наклонился вперёд и тяжело посмотрел на Николая Николаевича.

— Я верю, что нас связывают общие интересы. Верю, что вы можете помочь мне обрести власть над Африкой. Верю, что вы поможете удержать эту власть. Я знаю, что не смогу обойтись без вас. И ещё я знаю, что вы не сможете обойтись без меня — если собираетесь включить Африку в сферу ваших интересов.

Николай Николаевич кивнул:

— Я внимательно выслушал вас, и ваши предложения мне нравятся, но я не уверен, что могу безоговорочно доверять вам, — он предстерегающе поднял руку, — Пожалуйста, поймите меня правильно, я не хочу показаться грубым. Сегодня люди говорят одно и они честно верят в это. Потом обстоятельства меняются и люди верят во что-то другое.

— Разумеется, никто не может предвидеть, что ждёт его в будущем. Исходить следует из того, что мы имеем сегодня. А сегодня мы имеем общность интересов. И от союза с вами я только выиграю.

— На сегодняшний день вы в союзе с англичанами.

— Временная мера. Просто продаю им нефть, пока держатся цены.

— И уран.

— К сожалению, это одно из условий сделки. Как бы то ни было, контракт заключён на три года. Как только они начнут добывать нефть в море, им вряд ли понадобится наша. В любом случае, они её не получат . И урана тоже.

Он улыбнулся, продемонстрировав большие белые зубы.

— И тогда мы ваши.

Николай Николаевич видел резон в его доводах, но всё ещё пребывал в сомнениях. Русские всегда пребывают в сомнениях, даже по отношению к самим себе. Национальный недуг — коллективная паранойя — делает их исключительными шахматистами, но в сфере дипломатии ведёт к излишним предосторожностям и обострённым реакциям.

Впрочем, у них были основания не доверять Нджале — скользкому, как свинья из лужи. Они не сомневались, что обретя власть, Нджала первым делом постарается выйти из-под их контроля, при этом не портя отношений. Нджале требовалась власть, не ограниченная чьим-либо влиянием. Это была игра, в которую русские играли и ранее — с неизменным успехом. Правда, противник им на сей раз попался тоже незаурядный, настоящий эксперт в области грязных игр.

Николай Николаевич сказал, что доложит Политбюро. Если всё пройдёт гладко, группа военных советников посетит Нджалу по его возвращении в Африку.

Ещё водка, ещё признания в вечной любви и дружбе, после чего русский убыл и Нджала с Артуром спустились выпить чай в ресторане — второй раз за всё пребывание в отеле. Полдюжины сопровождавших их бойцов Спецотдела расселись за близжайшими столиками. Ещё двое заняли места у дверей.

Нджала имел при себе чёрный чемоданчик, из тех, с которыми ходят бизнесмены.

Оживлённо болтая, вошли трое молодых людей. Оливковый цвет кожи — с равным успехом они могли быть испанцами, кубинцами, арабами и даже итальянцами. Учебники подмышкой делали всех троих похожими на студентов. Один нёс чемоданчик, похожий на тот, что был у Нджалы. Боец на входе попросил их открыть крышку. В чемоданчике оказался конверт с надписью на арабском, в конверте — тяжёлый золотой браслет, искусно выполненный в форме рук, сошедшихся в рукопожатии.

— Это для моего брата, на его совершеннолетие, — с улыбкой объяснил молодой человек.

Они собирались усесться за столик, но Нджала заметил их и предложил присоединиться к себе. Много чая, много разговоров, много смеха и через полчаса все разошлись.

Вернувшись в пентхауз, Нджала открыл чемоданчик и обнаружил браслет.

Он протянул конверт Артуру.

— Ты знаешь арабский. Что они пишут?

— "Возлюбленному брату и благодетелю, сделавшему возможным столь многое, да хранит его Аллах. Да не укоротится его тень".

— Отлично, — Нджала улыбнулся своей белозубой улыбкой, — у меня удачный день.

Работа была красивой, а Нджала любил красивую работу. Он надел браслет на правую руку и любовался им все последующие дни.

17.

Вынырнув из трёхчасового счастливого забытия, Эбботт с сожалением оставил анализ жертвы белой королевской пешки белыми в защите Пирца-Уфимцева, взял такси и вернулся.