На то они и люди

— Надеюсь, они не притащили сюда гидр, — сказал он.

— Вряд ли. Они на пятом нас еще помучают. А здесь почти до конца уже будет твердая поверхность,— сказал я, — а чем тебе гидры вдруг разонравились?

Муха пожал плечами:

— Да ничем. Просто голов у них многовато. Вот так, с одного выстрела и не убьешь.

— Это точно, — согласился я, вспомнив как мы мучились на пятом уровне симулятора.

— Ладно, ребята, еще раз проверьте стволы. Кажется, сейчас мы еще немножко постреляем.

Веревки, связывающие нас попарно, пришлось убрать. Мы встали в боевой порядок: Миф и Татарочка впереди, я и череп по флангам, а Муха и Лю сзади.

Пошли вперед медленно, всматриваясь в каждую мало-мальски подозрительную кочку. Если битва пройдет на Плато, то она будет быстротечной. Не хватит места для маневров.

Все произошло неожиданно. Две гидры напали одновременно с двух сторон. Они выбросились из болотного ковра, словно пушечные ядра. Миф и Татарочка оказались отрезанными от нас и я краем глаза заметил, что и они подверглись нападению. Но их в тот момент досаждали лезвиехвостые ящеры во главе с огромным существом с волчьей головой и шипами по всему телу.

"Кербермеш" — догадался я. Отстреливаясь и отступая от десятка голов болотного чудовища, я передал ребятам по рации, что у Кербермеша "ахиллесова пята" в области шеи.

Гидры разделили и нашу четверку. Так получилось, что Череп, Муха и Лю уже добивали своего монстра, а мое положение с каждой секундой становилось все критичнее.

Я понял, что отстреливать головы или пытаться пробить толстую кожу на туловище твари — очень сложно. И поэтому старался попасть по неуклюжим ногам медлительного, но опасного противника. Болото от каждого шага гидры проседало, но здесь зыбун уже достаточно плотный и пока еще держался под весом многотонного монстра.

Что происходило у других — я не мог видеть даже боковым зрением. Приходилось концентрировать все внимание на своем оппоненте.

По радостным крикам я догадался, что трое наших, наконец, убили свою гидру. Они все поспешили ко мне на выручку, но я приказал Мухе и Лю поспешить на подмогу Татарочке и Мифу, которым, по-видимому, было в тот момент очень жарко.

Помощь Черепа оказалась как нельзя кстати. Мы вдвоем довольно быстро справились с гидрой и, на ходу перезаряжая оружие, кинулись в гущу лезвиехвостых.

Мы успели только к концовке. Миф, разорванный пополам, лежал рядом с одним из ящеров. Муха, потерял левую кисть. Татарочка без шлема стояла рядом с Лю около трупа Кербермеша. Лицо Гузель было изуродовано, словно по нему проехал танк. Порванное в нескольких местах, оно беспощадно кровоточило.

Все вышло до банального глупо. Миф и Гузель отстреливали по одному ящеру, спокойно, не подпуская к себе на удар хвостом. И тут в бой вмешался Кербермеш. Миф отлетел от его удара в сторону, а Татарочку разумный аучен протащил несколько десятков метров, ударяя ею по поверхности болота. Затем приподнял над собой, чтобы нанести последний, завершающий удар, когда вновь вмешался Миф. Отбив у монстра любимую, Валерка, с ножом в руке, пытался подлезть под пятиметрового аучен-гирея, но допустил роковую ошибку. Кербермеш разорвал его на две части. Гузель в это время лежала неподалеку в полуобморочном состоянии.

Покончив с Мифом, Кербермеш направился к Татарочке, ударил по голове, чем выбил шлем и разорвал лицо. Но не убил, а наоборот, Гузель словно очнулась ото сна, и когда Кербермеш замахнулся вторично, ловко увернулась и достала ножом точно в район кадыка.

В этот момент подоспели Муха и Лю. Им пришлось туго. Один из ящеров смог таки нанести удар хвостом и Гусману отрезало руку по кисть.

* * *

В первую очередь Лю занялась Мухой. Его рана была серьезнее. Я пытался успокоить Гузель.

— Я должна была оказаться на его месте. Он спас меня, а сам погиб,— плакала девушка. Лицо, еще час назад одно из самых красивых, которые я когда-либо встречал, теперь представляло собой кровавую кашу.

"Хорошо, что она еще не видела себя в зеркало" — подумал я.

— Никто, слышишь, никто не должен был оказаться на его месте. На месте других наших друзей, — сказал я, — и уж тем более не ты.

— Я стала некрасивой, да? — спросила вдруг Гузель. Я промолчал.

— Ха! — воскликнула она, — всю жизнь мечтала стать такой же как и все. Но получилось как всегда — из крайности в крайность. Ха-ха-ха! — зло рассмеялась она. Череп, стоявший неподалеку и изучавший труп Кербермеша, испуганно посмотрел на нас.

— Все будет хорошо! — сказал я дежурную в таких случаях фразу.

Лю закончила с Мухой и теперь настала очередь Татарочки.

Мы похоронили Мифа на болоте. Нет, вру, мы сожгли его тело. Не захотели отдавать ненасытной топи. Пока оно догорало, наша пятерка стояла рядом и наблюдала, как горячие и безжалостные языки пламени лижут тело нашего друга.

Я обнимал за плечи Гузель. Лю поддерживала Муху, который потерял очень много крови. Череп один. Все молчали.

Китаяночка сделала для раненных все, что было в ее силах, но мы-то понимали: на болоте, в сырости, заживать будет долго и мучительно, если будет вообще. Лица Гузель за повязкой теперь не видно. Только глаза, все такие же прекрасные, но слишком печальные, выглядывали через отверстия.

У мухи скакала температура и начинался бред, но, несмотря на это, он нашел в себе силы попрощаться с другом и почтить его память.

Бедный Миф. Наверное, он так и не объяснился с Гузель о своих чувствах. Не успел. По-моему, это даже к лучшему. По крайней мере, для нее.

5.

Мы провели на Плато двое суток. Муха постоянно находился под опекой Лю, бредил и был в крайне плачевном состоянии. Все мы нуждались в передышке.

Само Плато представляло собой огромную каменную плиту посреди болота. Как такое массивное природное сооружение оставалось на поверхности и не тонуло в топкой грязи, являлось загадкой. Но, что бы ни послужило этому причиной, мы были только рады ощущать под ногами твердую поверхность взамен зыбучему болоту.

Череп снова испытывал мое терпение своими подозрениями. То ему не нравится, что все три луна всегда цельные и находятся на одной орбите. То неестественное поведение животных, то странность самого мира.

— Хорошо, Игорь, я согласен, что все эти странности имеют место быть, — сказал я после очередной попытки Черепа доказать мне, что непотопляемость Плато — это похлеще любого чуда света. — Что изменится, если мы будем понимать это? Меньше станем умирать? Нет. При встрече со следующей тварью попытаемся втолковать ей, что ее родной мир несколько странный и она, виляя хвостом, убежит? Не думаю. Ну, так что изменится то?

— Ничего не изменится, — притихшим голосом сказал Череп.

— В таком случае ни к чему забивать голову всякой ерундой. От нее все равно никакого прока.

— Странно все это.

— Странно уже то, что мы здесь. И пока еще живы. Идем к намеченной высокой цели. Вот это действительно странно.

Оставшиеся тридцать километров до конца четвертого уровня мы шли медленно. Муха хоть и передвигался сам, но было заметно, с каким трудом и я решил не форсировать события бешеным темпом. Лишний ствол на пятом нам не повредит.

Гузель совсем перестала общаться, замкнулась в себе. Что было у нее на душе, я догадывался. Череп на время перестал донимать меня своими наблюдениями.

Кто-то шел за нами. Я это чувствовал. Но кто бы это ни был, он не приближался и не удалялся, так и держась на расстоянии одного-двух переходов. Кто бы это мог быть? Рустик? Оправился от травмы и пошел следом? Вряд ли. С его переломом тягаться с нами в скорости было невозможно. Кто-то из местных? Не знаю.

А может, у меня началась мания преследования? Ха! Я улыбнулся. Тоже маловероятно. Хотя какой сумасшедший признается, что у него не все дома? Вот и думай теперь.

Последнюю ночь на четвертом мы провели уже около спуска на следующий уровень.

Пятый по размерам меньше четвертого, но кишмя кишит разными злобными тварями. Самые страшные из которых: гигантские змеи и гидры. Придется совершать длительные переходы и по ночам. Днем отбиться на стоянке все же легче. Поэтому необходимо набраться сил.

* * *

"Теперь ты мне веришь?"

"Снова ты?"

"Ответь, теперь ты мне веришь?"

"Верить — не верю. Но выслушаю. Ты ведь этого хотел?"

"Хорошо. Я расскажу. Что будет непонятно — спрашивай".

"Договорились".

"Мы, зессы и аучены, дети одного лона. Когда лоно расцветает, молодняк покидает его. Первая сотня выбравшихся становится аучанами. С ними занимаются аучен-гиреи. Остальным суждено стать зессами. Аучаны зессов выбирают себе по несколько сотен единиц молодняка и начинают тренировать".

"То есть все виды зессов первично похожи?"

"Да, их не отличить. Лишь под влиянием окружающей среды, питания и тренировок происходят эволюционные изменения".

"То есть, если он будет расти в воде, у него отрастут плавники?"

"Что-то в этом роде".

"Действительно, странный у вас мир".

"Мы привыкли. Нам кажется странным ваша двуполость. У нас, к примеру, четыре половых признака".

"Удивительно, но давай переходи к делу".

"Каждый раз, когда Врата на девятом, нижнем уровне открываются, в наш мир стекает вода. Начинается потоп и все живое гибнет. Только инкубатор-лоно остается нетронутым. А после ухода воды появляются новые аучены. Это Условие существования нашей расы. Сейчас мы просим тебя не торопиться открывать Врата, так как Лоно еще не созрело. Нам нужно всего лишь дождаться следующей Ночи встреч".

"А где гарантия, что это не уловка?"

"Я отдал вам Кербермеша-Плуто".

"Гамбит".

"Что такое гамбит?"

"Это шахматный термин. Так называют малую жертву в начале партии, которая в дальнейшем приведет к позиционному перевесу и победе. Что если Кербермеш и оказался той самой "малой жертвой" ради общей победы?"

"Кербермеш-Плуто — величайший воин и аучен-гирей! Он не малая жертва".

"Не знаю, не знаю".

* * *

Непроглядная стена дождя накрыла наш маленький отряд, стоило ступить на пятый уровень. Крупные, с детский кулачок, капли хлестали по телу с огромной силой. Не будь на нас надеты бронекостюмы и шлемы — каждый удар был бы очень болезненным. Татарочка, поначалу не желавшая надевать шлем Мифа, все же согласилась со мной: ее собственный после удара Кербермеша, пришел в полную негодность. Мы стояли в полной готовности отразить удар у самой кромки болота. Еще несколько шагов и начинался зыбун. Хлипкий, скользкий и мерзкий.

— Что будем делать? — спросил Череп.

— Ждать. Когда ливень немного успокоится, пойдем по правому краю,— ответил я.

— Но с левой стороны намного больше островков, — возразил он.

— Знаю. И они тоже знают. Поэтому там и может оказаться засада.

Мы прождали три часа. Дождь не усиливался и не стихал. Равномерно, тягуче бил по телу, по болотной зыби. Словно кто-то наверху забыл выключить кран, и вода единым потоком неслась вниз, на болото, на нас.

— Придется идти под дождем,— наконец, заключил я, когда все ребята уже начали проявлять нетерпение.

Нудный поход по болоту продолжился, отличаясь от предыдущего только дождем и ежесекундной опасностью встречи с врагом.

Мы старались идти быстро, но размытый "ковер" не позволял делать больше трех километров в час. С такой скоростью, если не останавливаться, мы дойдем до конца за сутки. Я так и решил сразу. Все приняли ободряющие тоники, даже у Мухи поднялось настроение и проснулось второе дыхание. Гузель, которая раньше время от времени постанывала от жгучей боли, теперь успокоилась и вела группу. Мы все были привязаны веревками к ней и друг к другу.

Гранатомет Мифа нес Череп. Он лучше других управлялся с этим оружием. Татарочка забрала его автомат: здесь арбалет мог подвести в самый неподходящий момент.

На пути попадались змеи, но не очень большие, всего в пять-шесть метров длиной. И никакой угрозы не представляли. Гидр пока не было. Каждый из нас мечтал, чтобы их не было и дальше.

Плохая видимость, шум дождя, а также наша усталость, несмотря на принятые психотоники, могли сыграть злую шутку, но пока нам везло.

Везение не могло продолжаться вечно, все прекрасно это понимали. Но чувство, что мы удачно поймали волну, не хотело отпускать. И не сбавляя скорости, гнало вперед. Как можно дальше. Как можно ближе.

Я никогда не был особо религиозен. Да, возможно, в какую-то сверхсилу с ее бесконечными сверхзадачами и стоило поверить, ведь сама жизнь откуда-то взялась. Не с пустого места люди повыскакивали. Но как бы там ни было, все эти религиозные конфессии для меня являются ничем иным, как попыткой властьдержащих с помощью моральных догматов придержать народные массы на коротком поводке. Какие-то религии сами в дальнейшем перерастали во властные структуры, какие-то вели выгодную для них игру в морализм параллельно со светской властью.

Самой глупой во всех конфессиях мне кажется общеизвестная фразочка и ее многочисленные производные: "Возлюби ближнего своего, как самого себя". Чушь! Если все начнут любить друг друга, не останется разницы между отдельными людьми. Каждый будет царем, правителем, всеми любимым и любящим. Мир Царей!

А как же природные инстинкты? А ведь мы, по большому счету, звери, только с более развитым мозгом. Куда девать тот самый инстинкт, который движет нами, когда мы хотим размножиться с самой привлекательной самкой, а вокруг десятки и сотни таких же желающих? Бросить жребий и по очереди? Ведь с ними, с соперниками, мы должны любить друг друга как себя самих. А значить делиться поровну. Но тогда возникает ситуация, при которой другая заповедь теряет актуальность: "Не прелюбодействуй!"

И вот ведь патовая ситуация — Курше просит шанс для своего вида, но тем самым, я предам уже свой собственный вид. И через тысячи лет, когда возникнет у людей схожая проблема и станет необходимым обратное переселение — моих соплеменников встретят здесь аучены. И начнется бой и все по старому. Будут умирать сотни и тысячи юных и смелых. Так кого из ближних мне возлюбить? Своих соплеменников, возможно, среди которых окажутся и мои собственные потомки? Или аученов? Где тот пророк, который ответит мне на этот вопрос? Сгинул, пропал, распят? То-то же.

Я не рассказывал ребятам о своих встречах с Курше. Почему? Да потому, что мне самому нужно решить все. Незачем сваливать на их плечи еще и это. Счастливое неведение намного приятнее.

Как бы они повели себя, зная, что, возможно, их действия повлекут полное уничтожение разумного вида? Не знаю. Не хочу знать. Во мне говорит мой эгоизм, моя значимость и индивидуальность? Пусть и дальше говорит. Лишь бы довести оставшихся живыми. Лишь бы не пришлось Кляче снова собирать команду. Я выбрал и за себя и за других. Этот грех только мой и отвечать за него, перед кем бы ни пришлось, я буду только сам.