Выбирая судьбу

Посмотрела непонимающе на Тису, она смотрит не на меня, а все на того же разговорчивого здоровяка, который сотрясается от рыданий.

— Девочку жалко, — я беспомощно стала оглядываться вокруг.

— А мне, думаешь, не жалко? А им? Всем ее жалко, поэтому мы ей поможем, а не сырость разводить будем! Вы хранители родов, и признаете ли вы ее истинной норманкой, и подтверждаете, что она настоящая мать Даниэля?

— Да! — волосы таки стали дыбом, когда толпа приведений гудит единое да, которое, как оказалось, услышали все, как и начало вопроса, про 'истинную норманку'.

— Хранители приняли решение! — После этих слов, призраки стали уходить с площади, но в этот раз, проходя мимо живых, они чуть кивали или улыбались, я так понимаю своим родным, в ответ многие что-то тихо говорили, а потом украдкой вытирали слезы.

— Мы призываем их очень редко, только в исключительных случаях, как ваш с Дани, выяснить, к какому роду он относится, мы практически сразу поняли, что он норманн. А ты вообще исключение, ты не норманка по происхождению, ты не родила норманна, но сейчас твой статус как у тех, кто пришёл в эту Грань. Эта наша благодарность, что спасла и вырастила сына нашего народа, нашу надежду.

Он и моя надежда и опора, но что-то мне страшно за сына. Какие такие надежды они на него возлагают?

Мы с сыном за руку вернулись к Кьеллу, где Юнас тихо признался:

— Я думал, вы уже не вернетесь, а перейдете в дом к отцу Дани, под их опеку... — а не досказанное 'и бросите меня'.

— Если бы мы с Дани и решили перейти, то я сразу бы спросила тебя, пойдешь ли ты с нами, — я погладила руку своего второго сына и посмотрела на Кьелла, что-то степень его замороженности выросла градусов на двадцать.

Обряд закончился, все призванные ушли, и народ стал расходиться. Кьелл повернулся к нам, молча, глядя, как будто сквозь. Я, тяжело вздохнув, позвала:

— Пошлите домой, сил нет.

— Пойдем, — Дани взял меня за руку и потащил домой, приговаривая:

— Такие нервы, я аж проголодался, мама, может, перекусим?

— Кончено, Юнас, ты как, хочешь перекусить?

— Очень, — ребенок пристроился рядом, начал переговариваться с Дани.

— А ты, Кьелл, не откажешься перекусить? — я посмотрела через плечо на мужчину, который шел чуть отстав.

— Нет, — что, блин, нет?

— Нет, не откажешься или нет, никакой еды по ночам? — надо учить объясняться конкретней, он помолчал, а потом быстро догнал нас (ему для этого один шаг надо было сделать с такими-то длинными ногами).

— Возьмете с собой на перекус? — это он ребятам, те радостно ответили, что конечно в чем вопрос.

Иду и улыбаюсь, толпа моих голодных мужчин, которых я сейчас покормлю и отправлю спать, хорошее чувство, спокойствия.

17

Дома, накормив всех страждущих, пошла укладывать спать сына с мыслью, что потом вернусь на кухню и поговорю с Кьеллом. Как бы не так! Так, наверное, даже лучше, поскольку я смогла поговорить обо всем с сыном. Мы обсудили сегодняшнее событие, наш теперешний статус и место в обществе норманн. Единственное за что упрекнул меня сын, что я не сказала про то, кем был его отец, на что я, бледнея, сказала правду:

— Я не знала, кем он был, — для неискушенного ребенка это прозвучало нормально, а вот услышали бы меня кумушки, и ниже падать в их глазах мне было бы некуда.

Пыталась заставить себя сказать правду сыну, что не рожала его, но язык не поворачивался. Так промучившись чувством вины, вроде уже и пережила эти угрызения совести, но видимо не до конца. Спустилась вниз, но на кухне было тихо и чисто. Просто, когда уходила с сыном, который клевал носом за столом, оставалась грязная посуда, еда, которую нужно было убрать. Постояла в задумчивости на кухне и пошла опять наверх, возле двери Кьелла я простояла дольше, пытаясь убедить себя, что ничего не случится, если я войду в комнату к мужчине или вообще просто позову его. Но куда там, вбитые правила закостенели во мне, и я не смогла себя пересилить, оправдав свою трусость тем, что завтра с утра поговорим.

Под утро уже по традиции ко мне в комнату зашел Кьелл, чтобы сказать, что уходит, и сегодня его не ждать. Попыталась заговорить с ним, но он, ссылаясь на то, что спешит, сбежал. И это взрослый мужик?

Утром я была хмурая (нет, это не из-за одного великана), собрала детей и отправила в школу. Сегодня я не отводила их сама, а первым делом пошла кормить зверей, и как обещала, принесла им вкусняшки на выбор. По итогу очень им понравился пирог и бутерброды. Больше всех мне была рада 'киса' она ластилась и выдуривала ласку всеми доступными способами, даже один раз руку мою сцапала себе в пасть и пыталась притулить ее к своей груди, чтоб я ее почухала. Осознала я это не сразу. Изначально я, пытаясь не визжать от страха, всеми правдами и неправдами пыталась отобрать свою конечность обратно в единоличное пользование. Пришлось сдаться и усердно чесать грудь, за ушком этой огромной своенравной кошке, при этом я ругала ее и возмущалась, но тихенько и с добрыми интонациями. А это вредина щурила глаза и поглядывала хитро, подставляя все новые места для поглаживания. Вымогательница. Остальная живность не осталась в долгу и приползла на свою порцию ласки. Руки уже устали гладить всех, когда я в очередной раз перевела взгляд, чтобы погладить следующий меховой шарик, увидела змея, глядевшего на меня на расстоянии. И так жалко его стало, его вон никто не гладит и не любит, тьфу на эту жалостливость.

— Иди сюда, тоже поглажу, — буркнула недовольная, причем недовольство адресовано себе же.

Змей чуть поколебался (ага на хвосте раскачивался, упасть и не встать) и медленно пополз ко мне. Жуткая жуть. К вам ползет огромная змея, гипнотизируя взглядом. Я себя за это время раз двадцать успела отругать и пообещать кучу всего. Вот змей остановился в метре от меня, продолжая неотрывно смотреть своими огромными глазами. Была — не была, я всегда старалась с сыном придерживаться тактики — сказала, выполняй, не можешь выполнить, нечего было говорить. Вот и сейчас зажмурилась, и вытянула руку в его направлении, представляя ледяную кожу с мерзким налетом (не знаю, какие змеи на самом деле на ощупь, но в моей больной фантазии именно такие). В мою руку спустя секунд тридцать (устала стоять с закрытыми глазами, ожидание страшнее казни) ткнулось что-то горячее и чуть шершавое. Открыла глаза, собираясь отогнать кого-то из зверей, но у меня под рукой находилась голова змея. Он замер, и я не дышу, змей прикрыл глаза, а я как-то машинально погладила его по голове, он мгновенно высунул длинный раздвоенный язык и обхватил мое запястье. На вкус пробует, подлец. Он аккуратно потрогал мое запястье своим языком и спрятал его обратно (невкусная, видимо, будем надеяться). Вот так, поглаживая всех по очереди, я простояла минут пятнадцать (что примечательно, они не сорились, когда друг за другом подставляли головы). Стоять в тишине было как-то уныло, поэтому я стала рассказывать зверям все подряд, вот что вижу, то и пою. Про свою прошлую жизнь, что не знаю, кто я и кем мне быть (мама и домохозяйка — это понятно, а дальше все, это мой предел?). Что иногда не узнаю себя в зеркале — впалые щеки, синяки под глазами, от былой внешности и лоска не осталась и следа. С одной стороны, я не жалею, а с другой — любой женщине хочется чувствовать себя красивой и любимой. Так, Хелли, хватит раскисать, соберись.

— Все, мои хорошие, пойду я, надо кушать готовить, мужиков кормить, дом убрать, и кто еще знает, что делать, — я в очередной раз погладила всех по кругу, — но я приду еще, так что не скучайте.

Меня напоследок облизало все зверье, и я мокрая пошла домой. Дом (странно звучит, слишком быстро стала воспринимать это место своим домом, как бездомная собака, приютили — все, значит, дом), встретил меня тишиной. Долго хандрить и расхаживаться я не стала, быстро убрала, одновременно готовя обед и ужин. Часа через два, в дверь постучали, и все повторилось как вчера, меня вызывают в школу.

Бегом, идя в школу, я тихо закипала, если там опять обидели моих детей, выхватят уже учителя, а дома эти обормоты, что за жизнь — ни дня без драки, такими темпами я в школу как на работу буду ходить. Хммм, хорошая идея, возможно, если я буду работать в школе, то смогу пресекать это безобразие?

В школе, пройдя по знакомому маршруту, пришла в кабинет директора. В этот раз в кабинете был только директор, он же, встав из-за стола, поприветствовал меня как хорошую знакомую (это после обряда, выяснения обстоятельств, или я его просто пугаю, не знает чего от меня ждать в следующий раз?).

— Спасибо, что пришла, надеюсь, не отвлек? — я вот от такого начала очень напряглась. — Позвал тебя, чтобы обсудить дальнейшую жизнь и учебу Дани, — яснее пока не стало.

Поскольку в этот раз мне разрешили сесть (стул тут под стать великанам, так что я на нем как ребенок, сижу, не касаясь ногами пола, так и хочется ногами помотать, как в детстве).

— Как ты видишь его дальнейшую жизнь? — не в глаз, а в бровь.

— Поскольку я не понимаю, о чем вы, мне трудно что либо сейчас ответить, — я была растеряна.

— Он творец, — кратко и многозначно.

— И?

— Это обязанность, долг и работа! — много пафоса.

— Он ребенок, который только пошел в школу, его обязанность — учиться и расти, он должен хорошо кушать, а еще работать ребенком, веселиться, играть и проводить счастливое детство.

— А как же весь наш народ, ведь мы возлагаем на него огромные надежды, — очень хотелось в ответ на это заявление сказать 'ваши проблемы', но я смолчала, ожидая продолжения, — я выписал ряд семей, которые готовы принять Дани у себя, в каждой из этих семей ранее были творцы, — я ослышалась, или эта верзила директорская предлагает забрать у меня ребенка и отдать на воспитание, хотя нет, на передержку в другие семьи?

— С чего вы решили, что это позволю? — я с интересом смотрел на мужчину, нет, мне, правда, интересно, то ли тут так приято у женщин, то ли они конкретно меня не пойми за кого принимают.

— Ну как же, с творцом необходимо заниматься после школы, помогать ему развивать свои способности, а это не каждая мать может сделать, а уж мать человек — так тем более, — то есть все-таки это я не внушаю доверия.

Спокойно, Хелли, вспомни, чему тебя учили, и я сейчас не про учителей по общедоступным дисциплинам, я про тех учителей, которые учат жизни своим непосредственным примером.

— Чему именно необходимо учить Дани? — я была спокойна и мила, после моего вопроса директор сразу даже не смог ответить.

— Быть творцом! — просто отлично. Понятно? Мне вот ни капельки.

— А вы знаете, как быть творцом? Ведь у вас их давно нет.

— У нас есть хроники, — ага, значит, инструкция все-таки имеется.

— И вы эти инструкции выдадите семье какой-то, они почитают и по книжке будут учить моего сына. При этом ребенок, не поняв, почему его забрали от матери, может сильно испугаться или закрыться эмоционально, даже может быть, откажется что-либо делать и развиваться как творцу, — спокойно фантазировала я, — а все почему? А потому что вы не думаете совсем о нем как о ребенке, только как об объекте, который вам был так нужен, — я в упор посмотрела на мужчину, и он смутился, — давайте раз и навсегда закончим этот разговор и ваши глупые идеи забрать у меня детей. Не стоит меня проверять. Я же в свою очередь пойду вам навстречу и буду обучать Дани по вашим книгам.

Мужчина молчал, наверное, минуты три, методично барабаня пальцами по столешнице, я ему не мешала, продумывала варианты нашего ухода отсюда. Нет, я не тешила себя иллюзиями, что смогу убежать от них, если они начнут охоту, но это не значит, что я сдамся и не устрою им веселую жизнь.

— Это разумно, я выдам сейчас книги и расскажу все, что знаю сам о творцах, Дани должен ежедневно заниматься, в школе его будут ненавязчиво тестировать, чтобы понимать, когда методика обучения работает, когда нет, — я кивнула.

После чего директор встал, подошел к стеллажу, покопался там и выдал мне пластинки, заменяющие книги, и научил ими пользоваться. Оказывается, они очень удобные.

История про творцов была как сказка, они олицетворяют изменения и достижения для народа норманн. Если воины защищают, ученые развивают технологии, то творцы могут что-то невероятное. Животные, которые меня так поражают, дело рук творцов. Способность открыть проход между мирами, и самое главное, они надеются, что творец сможет вернуть на круги своя рождение девочек. Поскольку народ вроде и обезопасил себя тем, что у норманн рождаются именно норманны, но вот только с каждым поколением способности становятся слабее, а значит, все-таки происходит угасание крови. Неизвестно, сколько пройдет столетий, и вместо норманн будут обычные люди, с интересными предками. Бедный мой Дани, какая ответственность незримо на него легла.

За последующие три дня я прочитала все, что мне выдал директор, оценила это и постаралась выработать свою будущую стратегию. Все умные мысли в этих книгах сводились к тому, что ребенка не стоит подавлять, надо поощрять его любознательность и творческие порывы, а еще что не маловажно, ребенок должен быть счастлив (кто бы сомневался, так и с человеческими детьми хорошая тактика, чтобы ребёнок вырос самодостаточной и целостной личностью). Я все думала, как приступить к обучению, но помог сам Дани. В школе ему задали сделать какую-то поделку или рисунок, главное условие своими руками и без помощи старших.

Я развила бурную деятельность, пытаясь вдохновить и помочь сыну, но все мои старания не приносили никаких результатов. Даже паниковать немного начала, а потом мысленно дала себе подзатыльник и плюнула на все, наши отношения с сыном строились на доверии и дружбе. Поэтому я честно ему сказала:

— Нужна будет помощь, скажи, помогу, ты пока думай, а я твоими красками немного порисую, — сын был не против, поэтому мы все устроились на первом этаже и занялись своими делами.

Я рисовала, Дани что-то чертил, Юнас сидел рядом, постоянно косился на меня и тяжело вздыхал, прям замучил.

— Юнас, ты хочешь рисовать?

— Да.

-Так рисуй, — заразилась от них немногословностью.

— Не могу, — ребенок тяжело вздохнул, и я отложила кисточку и посмотрела на старшенького.

— Почему?

— Рисовать могут только творцы, — вот тебе раз.

— Я не творец, — вот тебе два, ребенок помолчал и выдал неуверенно.

— Ты мама творца.

— И что? Сама же я не творец. А кто разрисовал вашу школу? — второй камень в теорию, что творить могут только творцы.

— Кто?

— Понятия не имею, но вряд ли творцы, ведь сюда они не попали.

— Действительно, — он сидел, задумчиво глядя на мой рисунок, наверное, даже не видя его, — хочу попробовать.

— Давай, — я протянула ему чистый лист и карандаш.

— Что мне рисовать?

— Спросишь тоже! Что хочешь. Попробуй с простого, рисуй, что видишь, какие-то простые предметы, постепенно добавляя деталей. Вот, хотя бы этот стол.

Ребенок поерзал немного, но я уже вернулась к своему рисунку, искоса поглядывая на мальчика. Нет, я в курсе с чего начинается обучение живописи. Но он должен начать делать сам, а не выполнять четкие команды, он должен хотеть рисовать и не бояться этого дела. Я должна похвалить Юнаса, он очень старательный. И если сразу получалось не очень, но он постепенно увлекся и даже стало получаться, я же в свою очередь, когда он увлекся и расслабился, стала подсказывать, что дальше делать и что попробовать нарисовать. Как результат, я нарисовала свой пейзаж, вид на центральную площадь, а Юнас нарисовал много предметов, которые нас окружали, на практике пробуя рисовать свет, тень и все полутени.