888. Практическая нумерология

-Так мне лучше, хомо?

Соглашающийся полузадушенный хрип был ответом на вопрос Госпожи.

-А может мне лучше так?

Звучный, как грохот водопада, сильный бархатный голос, до самых краев наполненный силой и величием, встряхнул Миниша, заставляя его вернуться в реальный мир и опустить к земле переполненные жадным восхищением глаза. Острые носки вышитых золотой нитью туфелек замерли напротив Миниша, тонкие пальцы с изящными перстнями на них, крепко ухватили его за подбородок, заставляя смотреть на воплощенное совершенство. Миниш согласно моргнул, соглашаясь неизвестно с чем, но все равно соглашаясь, ясно понимая, что не сможет открыть рот, чтобы... чтобы не оскорбить своим дыханием Богиню.

-Значит вот так?

Тонкие пальцы Госпожи налились силой, золотые перстни стекли к кончикам ногтей, превращая тонкую роговую пластинку в произведение великого ювелира превзошедшего самого себя. Волосы Госпожи налились багровым огнем лавы, глаза зеленью изумруда и страстным зноем жаркого солнца пустыни, невероятно красивая и высокая грудь Госпожи потяжелела, налилась телесным соком, непреодолимым магнитом притягивая к себе взор Миниша и натягивая лиф дорого сукна охотничьего костюма. Длинные стройные ноги в черных лосинах, сейчас не скрываемые платьем, заставили его подавиться кашлем и непроизвольно выделившийся слюной. А в его дорожных штанах стало невероятно тесно. И жарко. Миниш понял, что он умер и что душа его у ступеней престола божественной Святой Девы. Да, несомненно, он в Раю, а не стоит на промерзших коленях на какой-то лесной полянке.

А затем волшебство сгинуло, пропало и сменилось холодной землей под ногами и брезгливо глядящей на Миниша босоногой девчонкой.

-Какие же вы все глупые, хомо. Любите все яркое и блестящее, как сороки. Цените упаковку больше, чем содержание. Но все это ненадолго. Очень скоро все для вас, хомо, закончиться.

Девочка хищно улыбнулась, одним резким движением вырвала из куртки Миниша в области груди кусок толстой кожи куртки вместе с тканью нательной рубахи и приложила сквозь прореху в одежде к его коже ладонь.

-Но прежде ты мне послужишь, хомо. А вот этот мой подарок поможет служить верно. Очень верно. До самого конца твоей никчемной жизни, если ты будешь так глуп, что позволишь себе совершить ошибку. Свою самую большую ошибку.

С маленькой ладошки девочки на кожу Миниша каплей грязной воды перетекла мерзкая тварь. Щелкнула жвалами, скрежетнула хитином и замерла на его груди невероятно четким рисунком отвратительного насекомого.

За спиной Миниша негромко скрипнула дверь, в чуть запотевшем отполированном листе железа, висящем на стене, проявилась сквозь туманные пятна гротескно изломанная крупная фигура его 'правой руки', Гаспара.

-Мессе Миниш?

-Что, Гаспар?

-Что мы будем делать с настоятелем монастыря, мессе?

-Он подтвердил, что этот вонючий пьянчуга и в самом деле тот самый монах Прерро, по прозвищу "Я знаю"? И он разбирается во всем этом? И все про это знает? Про вот это?

Миниш ткнул рукой в кучу свитков и книг, небрежно сваленных в углу комнаты.

-Ну да. Считайте сами, мессе — Гаспар принялся загибать пальцы, густо заросшие черным волосом.

-Каленым железом жгли, шкуру на пятках надрезали, соль в раны сыпали, ногти на левой руке все сорвали. Все одно он твердит — никто лучше этого бурдюка с сивухой в делах этих не разбирается. И прозвище свое носит по праву.

-Ну тогда кончай его, Гаспар.

-Кого, мессе Миниш?

Миниш успел уже вновь погрузиться почти с головой в воду, поэтому ответ Гаспару он невнятно пробулькал:

-Нас-стоятеля, Га-аспар, нас-стоятеля.

Гаспар молчал, его кожаный колет не скрипнул, шагов к двери тоже не было слышно. Миниш с шумом вынырнул, обоими ладонями с силой стер с лица мыльную воду, повернул голову к левому плечу и вопрошающе посмотрел на свою 'правую' руку.

-Не годно это, мессе Миниш, не хорошо так со святым отцом поступать. Небесный Кузнец нас накажет.

-Хорошо, Гаспар, я с тобой полностью согласен. Ты прав, это не будет угодно Кузнецу. Скажи людям, пусть святому отцу перевяжут его раны и самого его обмоют. Он ведь наверняка обгадился? Ну вот! И одежду какую-то ему найдут, да соберут еды в дорогу. А еще, Гаспар, ты отсыпь ему пару ливров из нашей отрядной кассы и дай коня.

-Коня? Дать ему коня?

-Разумеется коня, Гаспар. У нас же нет кобыл? Или вдруг появились?

-Не появились, мессе. Но коня-то ему зачем?

Миниш натер плечи бесценным мыльным камнем из империи, втянул ноздрями тяжелый сладкий запах. Как в парфюмерной лавке пахнет! Сколько там просили за половину унции 'мыльного' камня? Шесть ливров или пять? А! Пять старых ливров или шесть новых, 'обрезанных'.

-Э... Мессе Миниш? Не понял я чего-то вас. Сделайте милость, мессе, поясните за коня-то.... Для святого отца, который.

Командир наемного отряда днем и главарь банды ночью, шевалье Миниш де Трог доброжелательно кивнул и пояснил:

-Ну, Гаспар, ты меня прямо удивляешь! Ты же сам резал ему пятки и сам сыпал в его раны соль. И еще ложил ему на живот раскаленные угли. Все так, Гаспар? Прекрасно! Тогда я спрошу тебя, Гаспар — как же тогда, наш святой отец без коня доберется до ближайшего судьи? Пешком, я уверен, святой отец точно до города не дойдет, сдохнет он где-то в канаве. И тогда наши славные конные жандармы за нами точно не погонятся. А ведь это такая ужасная неприятность! Как мы без господ жандармов то жить будем, а, Гаспар? Скажи мне, как?

Гаспар помолчал, потер шрам на массивном и тщательно выбритом подбородке, медленно качнул обритой головой, единственный его глаз сверкнул нехорошей искрой, словно черный агат.

-Я понял вас, мессе Миниш. Я тогда сам все сделаю. Без наших.

-Вот и хорошо. Как закончишь со святым отцом, разгони всех по комнатам. Нам завтра встречаться с Госпожой и её зверями, и я не хочу, чтобы наши люди были не выспавшимися и с больными головами от вина.

Гаспар кивнул и уже шагнул к дверям, когда на полдороги его остановил заданный в спину вопрос:

-Гаспар, ответь мне — тварь, что на твоей груди, кусает тебя?

-Кусает, мессе.

-По тебе не видно, Гаспар.

Миниш непроизвольно коснулся рисунка на своей груди.

Гаспар медленно развернулся, с шумом пошарив рукой за воротом рубахи, вытащил массивный серебряный молот с тонкой вязью святых письмен по оголовью, выкатил единственный глаз на Миниша и громко продекламировал первые строки из пятого псалма священной книги:

-'Когда я иду долиной во тьме, то сила моя не в теле, сила моя не в хладном железе, сила моя не в злате. Сила моя в вере моей в милостивого Господа нашего, Небесного Кузнеца. И если вера моя велика, то и нет ничего, что может мне навредить'.

Гаспар, чуть касаясь губами, поцеловал молот, аккуратно спрятал знак веры на широкой груди.

-Но она все равно кусает, мессе, и мне больно. Разве можно так, мессе Миниш, что не сгорает от святого молота та тварь, что у нас напротив сердец?

Миниш долго не отвечал, смотрел в другой угол комнаты, противоположный тому, где небрежной кучей были свалены свитки и книги из монастырской библиотеки. Смотрел на неопрятную жирную тушу в рваной и грязной монашеской рясе. Тушу храпящую и сопящую. Смотрел на сальную рожу, шишковатую голову с небрежно выбритой тонзурой, под черепными костями которой, как утверждал настоятель Феллорского монастыря, скрывались великие знания.

-Я не знаю, Гаспар. Может просто эта тварь такая же, как и мы? Нас же святой молот не сжигает?

Пещера на Вихо давила. Теснила камнем, старалась раздавить его в своих объятьях, пыталась украсть воздух из груди, ослепить глаза непроглядной темнотой. Это Вихо не пугало, он уже давно разучился бояться того, что не может его убить, но ему было очень плохо. Даже аппетит пропал, свежее мясо с трудом лезло в пасть, но Госпожа велела ему есть и есть много и Вихо покорно ел. Ел через силу, давясь, с трудом заталкивая в себя когда-то самые вкуснейшие для него нежные куски оленины, запеченные в сладком тесте. Зло сопя кусал и проглатывал огромные шматы печени, сердца и легких кабана или лося, волчьи языки. И упрямо грыз клыками вареные яйца горного козла. Тело благосклонно принимала все что перемалывалось задними зубами и разрывалось передними клыками, но глупая голова отворачивалось от гор наваленной на деревянные щитки пищи.

Вихо с рычанием отшвырнул в темноту недоеденное сердце кабана, сердито покосился на тут же раздавшиеся в борьбе за еду злой рык и гнусавый мяк, тяжело и протяжно вздохнул.

Даже таскать за кургузые хвосты этих облезлых кошаков ему уже не хочется. И камни таскать и поднимать Вихо тоже не хочется. Но надо! Госпожа хочет, чтобы он гонял по пещере отловленных для него братьями-орками пещерных майхордов и бесконечно поднимал неимоверно тяжелые валуны. Все для великих духов тела, что живут в Вихо — духа Ре-акции, духа Силы и духа Выносливости.

Нет, вначале Вихо было все очень интересно, даже нравилось ощущение собственной неимоверной силы, скорости и неуязвимости, но вот потом ему стало скучно. Тысячу раз поднять камень весом с самого себя? Можно, но долго и скучно. Схватить за шкирку, лапу или хвост полосатую кошку размером в половину пещерного медведя и ей же, раскрутив по кругу, бить остальных полосатых? Тоже можно, долго и часто, но 'котиков', как зовет Госпожа пещерных полосатых демонов, становится жалко. И это нечестно. Они же даже его шкуру поцарапать не могут! А еще они греют его по ночам и так смешно рычат горлом, когда их гладишь по голове!

Вихо еще раз вздохнул и покосился на свой новый ятаган. То есть не ятаган, а этот, эспадон, что ли? Или как там еле выговорил тот, в блеклой шкуре из серой ткани и сам весь серый, что привез Госпоже клинок для Вихо — имперский цвайхандершверт?

Все-таки, хоть и плюются при этих словах старики, но люди, это точно нагулянные дети Отца Скал и Степей перебравшего ядрёной браги и возлегшего с какой-то бледнокожей воительницей. Ведь ни один мастер огня и железа даже из самой большой орочьей стаи не смог бы выковать такой клинок! А Госпожа только велела какому-то человеку в богатой шкуре с драгоценными камнями в перстнях на пальцах и золотым ошейником на шее и у Вихо, ровно через четыре ночи появился новый ятаган! Правда не привычной для него формы и вида — ростом почти с самого Вихо, прямой, с тяжёлым ребристым шаром на конце рукояти. С лезвием как волны. Зато какое железо! Звонкое как колокол у бледнокожих на вершинах их храмовых домов-пещер, острое как стылая вьюга в горах! И еще прочное как 'копье' Отца!

Вихо ласково погладил клинок ладонью, продолжая другой рукой почесывать горло урчащего Хромого, самого крупного майхорда в пещере. Где же Госпожа? Вихо очень скучает по ней. Вихо ждет ее. Брата вон, она только неделю в этой пещере держала, а потом сказала: 'Умнее будет, сильнее — не станет' и увела с собой. А Вихо остался тут, поднимать в темноте пещеры проклятые Проклятым камни. Вихо вновь вздохнул. Хромой, почувствовав грусть вожака, сильно боднул его лбом в ладонь и рыкнул раскатисто — Не грусти, вожак, скоро будет охота!

Вихо знает, да, охота будет, но....

Где ты, где ты, Госпожа?

Восьмая была крайне недовольна собой и своим непониманием этого проклятого мира, где духи стихий служили уродливым хомо, а не наоборот. Поэтому Восьмая злилась на себя и на всех и все, кто и что ее окружало. Ей иногда очень хотелось кого ни будь убить ну, или же преобразовать во что-то мерзкое. В расплывающееся от гниения собственной плоти и отравляемое струящейся по жилам ядовитой кровью. А еще можно было парализовать первого попавшегося хомо, потом велеть зверушкам бросить жертву на берегу ручья и вызвать у уродливого двуногого неутолимую жажду. Затем с наслаждением наблюдать за мучениями жертвы, тщательно вглядываясь в заполненные мукой глаза, ловя каждое изменение в оттенках боли и впитывая ее в себя. Но Восьмая этого не делала, сдерживалась, подавляя это желание, не позволяя неизвестно откуда взявшимся столь сильным чувствам и эмоциям смутить ее разум и нарушить холодную логику мышления.

Да, Разъятый в наказание за строптивость отнял у нее почти все — силу, память, знания, но когда она использовала Дар Матери, перенося этого сволочного хомо неизвестно куда, то в Слиянии к ней многое вернулось. Многое, но не все. Сила, частично, да. А вот понимание своей силы — нет. Местные стихии Земли и Воды, неразумные братья и сестры, признали ее Старшей. Только Огонь и Воздух не смогли ей поклониться, потому что у них был новый Повелитель, опять же все тот гад, этот когда-то смертный хомо! Вот почему он у них Повелитель, а не она!?

Особенно Огонь в тот момент искрил, часто плевался языками пламени, гулко грустил и жарко печалился, но все у него было как-то неестественно и наигранно. Как у домашнего огня в очаге, когда он лижет жаром пламени только что вымытый котелок с ледяными каплями на круглых боках. Неохотно, ленно и с натугой. Гнусный предатель! Ну и холодная вода с ним, чтоб ему паром изойти! И не видеть ему более никогда угля, до самой его последней искры!

Восьмая чуть помедлила, нахмурилась на секунду, просчитываю свой ход, но все же двинула темный изумруд по доске гобан на левую клетку — сегодня она играла за 'черных'. Все же у этих хомо не все так плохо. Вот пример — разные игры, что заставляют много думать. И язык у них хороший.

Восьмая улыбнулась, непроизвольно ввергнув соперника по игре в долгие переживания и сомнения в правильности его хода. Да, язык хомо.... Интересный у них язык. Не тот кусок мяса, что у них между челюстей, а язык их слов. Никак не сравнить их язык с языком ее народа, строгим и правильным, но неимоверно сухим и без всяких иносказаний. У хомо он все же намного более богат на разные бесчисленные значения, символизмы и поэтические образы. Какой же невероятно многогранный язык! И это у этих двуногих животных, что в ее мире скакали по ветвям деревьев и дрались за объедки! Немыслимо и невообразимо! А эти их словосочетания, что не только местных ввергают в ступор, но и ее часто ставят в тупик своим двойным, тройным, а иногда и настолько глубинным смыслом, что она сама пугается вылетевших из ее уст фраз? Странные и загадочные. Восьмая их пугается и одновременно наслаждается. Ведь только на языке хомо можно обычное пожелание здравствовать произнести как пожелание смерти.

И это Восьмую часто сдерживало, не позволяя гневу лишить ее спокойствия мыслей, когда она вспоминала отказ стихии Огня подчиниться ей, самой эменталиссой огня! Очень уж в тот момент Огонь на них походил, на этих двуногих. Такой же трусливый и лживый. И языки его пламени точно такие же, как язык хомо. Гибкие как змеи и ядовитые. Восьмая мысленно махнула рукой — и в самом деле, зачем ей такой предатель в слугах? Не нужен он ей, пусть покорно лижет пятки своему Повелителю, а Восьмая обойдется и без него, ей хватит и не заёмных у стихий сил. Ведь все живое служит Восьмой. От жалкого червя до огромных зверей. Пусть и безрадостно, но покорно и верно. Вот только растения не всегда ей покорны. Но что с них взять? У них нет даже примитивного разума! Корни, ствол, ветви и все! Чем ей управлять? Течением их соков? Высушить или заставить цвести? А зачем? Ей то что с этого? Разве она местная друидесса или как в этом мире подобных существ называют?