Коловрат. Отмщение

Не испытывай Субудай нехватку времени он бы так и поступил, но богатур не мог ждать. Каждый пройденный день подрывал его авторитет как воителя в глазах чингизидов, а этого одноглазый полководец не мог себе позволить.

В его рукаве остался ещё один козырь, при помощи которого можно было попытаться взять Новгород, весьма действенный, но очень жесткий. О его существовании монголы узнали от китайцев, но применяли его крайне редко. Сам Субудай за все время пока был в седле, пользовался им всего лишь дважды, когда покорял в Средней Азии Мерв и в Персии Исфахан.

Теперь настал через "злого" города урусов, где укрылся убийца его сына Кокэчу и чье существование, грозило Субудаю потерей лица.

— Приведите ко мне Лу Чжуна! — приказал старый воитель начальнику охраны, проявившего в последнем бою чудеса храбрости и самоотверженности. Замешкайся или опоздай он подставить свой щит для защиты Субудая от падающей стрелы или отвести удар копья или меча, и монгольское войско лишилось бы верховного тысячника. Столь жаркой была последняя схватка.

Когда главный советник по оружию предстал перед ним, воитель не попытался с ним сразу заговорить. Некоторое время он пристально смотрел на китайца стремясь породить в его душе чувство страха и вины перед богатуром, и успешно этого добился. Слаб, был китайский мастер против силы и воли Субудая.

— Сколько машин уничтожили урусы во время вылазки? — холодным голосом спросил Субудай у китайца так, как будто тот должен был охранять и защищать их от урусов.

— Все, господин — ответил Лу Чжун, дрожа как осиновый лист на ветру.

— Сколько времени понадобиться для изготовления новых машин?

— Три дня, господин! — радостно ответил китаец.

— Так быстро?

— Я приказал пленным изготовить детали машин про запас, и как оказалось не напрасно, господин.

— Твоя расторопность и предусмотрительность всегда радовала меня, — Субудай сдержанно кивнул головой и это, было огромной радостью для мастера. — Значит, для изготовления машин пленные нам не нужны?

— Нет, господин — без раздумья ответил Лу Чжун.

— Хорошо, — неторопливо изрек Субудай, вновь нагоняя на китайца страх. Делая вид, что он думает, хотя все уже решил, богатур помолчал, а затем разверз свои уста. — Тогда прикажи своим людям, готовить котлы для мяса.

— Котлы для мяса!? — изумился китаец.

— Да! — громыхнул голосом воитель. — Ты все хорошо понял?

— Да, господин, понял — мастер торопливо закивал головой и почтительно поклонился в пояс Субудаю.

— Тогда идти — верховный темник двинул бровью и китайца след простыл.

Оставшись один, Субудай долго думал, стоит ли ставить все на одну карту. Может, все же стоит послать за отрядами Бури и Бурундая. Мудрость говорила, что на всякий случай это следует сделать, но ущемленная гордость шептала ему не делать этого.

В тот момент богатур так и не принял окончательного решения. Отдав приказ о подготовке нового приступа, он собрался к Бату и его братьям чингизидам. Предстоял нелегкий разговор, хотя Субудай был уверен, что сможет удержать верховного хана в своей воле.

Утром следующего дня, новгородские воины заметили со стен крепости страшную картину. Монголы установили два больших железных котла, развели под ними огонь и принялись стаскивать к ним голые тела. Это были большей частью пленные, недавно убитые монголами по приказу Субудая вперемешку с погибшими в схватке новгородцами. Кроме них, присутствовали тела и союзников монголов, кипчаков и булгар. Все они должны были пойти на приготовление специальной зажигательной смеси, секрет которой моголы узнали в свое время от чжурдженей.

Как не пытались командиры отстоять тела своих погибших от столь ужасной участи, Субудай был неумолим.

— Трусов бежавших с поля боя ждала бы неминуемая смерть, согласно воле великого Темучина. Эти люди уже мертвы, так пускай выбранное мною наказание послужит уроком всем остальным!

Одетые в кожаные фартуки подручные Лу Чжуна, при помощи топоров и ножей, на специальных плахах, принялись кромсать беззащитные тела. Сначала они отрубали головы, которые потом уносились прочь за ненадобностью, затем принялись потрошить и разрубать их на отдельные части, которые немедленно бросались в раскаленные на огне котлы.

Рядом с ними находились другие помощники китайского умельца, что стоя на козлах, они время от времени длинными баграми перемешивали останки, вытапливая из них желтый человеческий жир. Процесс этот был длительный, и томильщики сильно страдали от жара и запаха плоти.

Когда же жир доходил до нужной кондиции, его доставали специальными черпаками, разливали его по глиняным горшкам, и все повторялось сначала.

Самая легкая работа в этом процессе была у Лу Чжуна. Он взвешивал горшки, запечатывал их крышки и отправлял дальше. Следуя рецептуре приготовления, горшки укрывались попонами и кошмами, чтобы их дьявольское содержимое доходило до нужной кондиции.

Стоит ли говорить, что увиденное зрелище потрясло новгородцев до глубины души. Стоявших на стенах воинов воротило с души, а случайно оказавшиеся на стене женщины падали в обморок от вида этой страсти. Видя все это, разведчик Рача по приказу князя Александра, временно замещавший раненого воеводу Ратибора, запретил пускать на стены посторонних.

Страсти, кипящие по ту сторону стен, только усугубили внутреннее положение в Новгороде. Геройская вылазка и благополучное спасение дружины и ополчения, далеко не все в осажденном городе восприняли как победу.

Сидевшие тихо все это время сторонники немецкой партии во главе с Твердило, сразу подняли голову.

— Ох, и сильно побили агаряне княжескую дружину, — говорили "золотые пояса" сокрушенно кивая головами друг другу, сидя в горнице у Твердило. — Да повезло, Ратибору, едва живой ушел.

— Вот-вот, едва живой. Лекарь его смотрел, говорит плохой совсем наш воевода, вряд ли со скамьи встанет — доверительно сообщали подробности всезнающие доброхоты.

— Что теперь с нами-то будет!? Возьмут агаряне Новгород, как пить дать возьмут! — причитали самые трусливые.

— А может и не возьмут, — высказывали осторожную надежду колеблющиеся личности, которых как всегда было большинство.

— Александр, вон с дружиной говорят, хорошо агарян побил — в этих словах была правда, но её многие из собравшихся купцов не хотели слышать.

— Побил, как же! Да он еле-еле отбился от них! Мальчишка, в его годы только дружиной и командовать! Вот князь Ярослав бы мог их побить, а он нет, никогда.

— А может Ярослав с войском подойти успеет? Сыночка спасти захочет!

— Поспеет, — презрительно отвечали им, — держи карман шире! Сидит наверно в своем Киеве и в ус не дует. Что он у него единственный?! Другие ещё есть — и в этих словах тоже была горькая правда жизни.

— Посольство надо к агарянам отряжать! — подал голос молчавший все это время Твердило. Следуя давно выработанному правилу, он дал возможность всем присутствующим выговориться, а затем сам вступил в разговор.

— Посольство? Его раньше нужно было отряжать, а теперь, когда столько крови пролито, вряд ли агаряне захотят говорить с нами.

— Все дело в отступном, который мы им предложим — отрезал купец. В горнице воцарило молчание, а затем "золотые купцы" робко, нехотя, но стали обсуждать сколько дать и кого послать.

Вопреки злым языкам новгородцев, воевода Ратибор был не так уж плох, как о нем говорили, но все же серьезно страдал от полученных им в бою ран. В схватке с монголами от неминуемой смерти его спасли кованые доспехи. Они с честью выдержали все удары вражеских клинков, чего нельзя было сказать о шлеме. Он не выдержал удара дубины напавшего на Ратибора со спины булгарина, в результате чего воевода рухнул с пробитой головой. Смерть заглянула ему в глаза, но верные товарищи отстояли своего командира, а затем вынесли с поля боя. Сильно посеченного, но живого.

Рана головы не позволяла воеводе оторвать её от подушки. Сразу наступало головокружение, ухудшалось зрение и слух, и обессиленный, Ратибор падал обратно. Это создавало у окружающих видимость его немощи, но вот сама голова работала прекрасно.

Лежа на скамье с прикрытыми глазами, в нужный момент, воевода открывал их и давал князю Александру или своим товарищам подсказку или совет.

Узнав о том, что творили басурмане на поле перед крепостью, Ратибор очень встревожился.

— Не знаю князь, к чему все это, но точно знаю, что не к добру. Что кроме "хоровода" у костров делают агаряне? — спросил Ратибор, с трудом разлепляя затекшие веки. Голова по-прежнему болела, воеводу мутило, и каждый поворот головы был для него страшным испытанием.

— Устанавливают новые камнеметы?

— Много, устанавливают?

— Два камнемета, не больше — подал голос находившийся рядом с ними Рача.

— А много ли воинов врага возле них?

— Много. Сотен семь или восемь точно будет. Защищают их на случай нашей вылазки.

— Или готовятся идти на штурм Новгорода.

— Для штурма мало — уверенно заявил Рача.

— Не волнуйся, если пойдут на штурм, обязательно подойдут, — со вздохом молвил Ратибор. — Послушай князь. Нужно внимательно следить за числом воинов врага стоявших у машин. Если будет увеличиваться — значит жди штурма.

— Это при двух камнеметах?! — удивился Рача, но Ратибор только болезненно поморщился. — Помолчи, не до тебя. Чует мое сердце, что они сегодня ночью пойдут на штурм. Поэтому надо встретить во всеоружии.

— Не волнуйся, Ратибор. Сам встану у стены, глаз с врагов не спущу. Сделаю все, чтобы агаряне нас врасплох не застали — заверил больного Александр.

— Пойми, это их последняя возможность взять Новгород, раз они собираются идти на штурм при двух камнеметах. Сеча, должна быть будет тяжелая.

— Понял, тебя. Лежи, отдыхай, а мы с Рачей на стены пойдем. Как, что будет, обязательно гонца пришлем — князь крепко пожал ослабевшую руку Ратибора, кивнул Раче и вышел из комнаты.

— А я считаю, что агаряне ночью на приступ не пойдут, — заявил князю Рача, шагая рядом с ним плечо к плечу. — Возведи они палисад вблизи ворот, да забросай они нас камнями как в прошлый раз, тогда бы был смысл в ночном штурме, а так не очень похоже.

— Ратибору не веришь?! — Александр недовольно посмотрел на Рачу.

— Сомнения высказываю, княже. В том, что готовят они нам гадость — согласен. Сам жду, но вот начнут они, скорее всего рано утром.

— Поживем, увидим — буркнул Александр, для которого мнение воеводы было выше и значимее, чем слова Рачи.

— А вот стражу на стенах обязательно прикажу утроить.

— Так ты же не веришь, что агаряне ночью полезут?

— Так стража та не для агарян будет, а для тех, кто за нашими спинами козни строят.

— Ты опять, Рача? — недовольно молвил князь. — Не время сейчас будоражить купечество.

— Самое-то время, князь. Мне верные люди говорили, что вчера у Твердило бояре собирались и долго о чем-то говорили.

— Мало ли почему они там собирались. Может, дела свои торговые обсуждали.

— Ага, торговые, — передразнил Рача. — Все время пока агаряне нас в осаду взяли не собирались, а как дружину побили, и Ратибора ранило, так у них торговые дела появились и почти на всю ночь.

— Ладно, — оборвал Александр собеседника. — Говори, говори, да дело разумей. Знаешь точно, о чем там говорили? Не знаешь — вот и помалкивай. Что посты утроишь, за это хвалю, а все остальное — от лукавого.

На этом разговор Рачи с князем прервался, но очень скоро Александр убедился в правоте слов нового воеводы. После полуночи, так и не дождавшись нападения агарян, князь собрался немного отдохнуть, как к нему подбежал гонец и сообщил, что Рача просит его срочно подойти.

— Что, агаряне на приступ идут!? — с тревогой воскликнул Александр, но посланник помотал головой.

— Нет, на стенах все спокойно. Воевода просит подойти по другому делу.

— По-какому?

— По очень важному — лаконично ответил гонец, и князь не стал его зря расспрашивать. Лишние уши в Новгороде в отношении его интересов всегда имелись.

Причиной срочного вызова к воеводе, оказался слуга Твердило Тимофей, задержанный стражей при попытке спуститься с крепостной стены по веревке. За пазухой у Тимофея была спрятана грамота к Батыю от новгородских купцов. В ней, "золотые пояса" писали о готовности дать монголам откуп, если те отойдут от Новгорода.

Послание было подписано двенадцатью человеками и скреплено личными печатями купцов. Их "золотые пояса" носили в специальных мешочках, берегли пуще ока и сомневаться, что кто-то другой подписал это послание врагу, не приходило сомневаться.

Не мудрствуя лукаво, князь Александр приказал взять купцов под стражу и поместить в подвал княжеских покоев. Подобный шаг был продиктован не столько недоверием к местной тюрьме, сколько нежеланием князя излишне будоражить горожан накануне решающих событий.

Что касается намерений монголов штурмовать Новгород, то здесь оба воеводы были правы и неправы. Сначала Субудай действительно хотел пойти на приступ под прикрытием ночи, но тут его подвела излишняя ретивость начальника стражи, поспешившего умертвить всех пленников. И когда поступил приказ изготовить широкий перемет через ров, выполнять его пришлось воинам, не особо дружившим с топорами и молотками. По этой причине сооружение перемета затянулось и от ночного штурма, богатур был вынужден отказаться.

Наведение перемета через новгородский ров было жизненной необходимостью. Лед во многих местах потрескался и Субудай не захотел лишний раз рисковать жизнью своих воинов.

Судьба не очень баловала богатура хорошими новостями. Взяв Торопец и добыв слишком малое количество пропитания, Гуюк прислал Батыю известие, что в поисках пропитания для воинов, идет на Смоленск. Подобный ход для орд Гуюка и Кадана был правилен и логичен и Субудай сам предлагал его Гуюку в письмах. Но то, что Гуюк не спрашивал разрешение, а ставил перед свершившимся фактом, подрывал позицию Батыя как верховного хана.

Не будь богатур связан новгородскими делами, он бы потребовал жестокого наказания для Гуюка. Однако в нынешних условиях был вынужден ограничиться устным порицанием сына великого хана, отложив сведение счетов на потом.

Куда сложнее и опаснее было дело с Аргасуном. Последнее послание от племянника Чингисхана сообщало, что он пошел походом на уруский город ради пропитания. Больше никаких вестей не поступало и у Субудая, появилась сильная тревога, так как Аргасун пропустил все сроки отправки сообщений. Их в своей Ясе прописал Чингисхан, и монгольское войско их строго соблюдало.

Ещё одним тревожным звонком, что не все в порядке вокруг войск Аргасуна, были сообщения о появлении убитого монголами Евпатия Коловрата. Ещё при первых упоминаниях об этом явлении, Субудай очень встревожился. Матерый волк отлично понимал, чем опасен новый Коловрат для монголов, не столько в плане воинской силы, сколько для разложения душ воинов.

Богатур собрался отрядить к Аргасуну гонцов, как новые известия поступили в его ставку, от которых щемило сердце, и было трудно дышать. Прибывшие в ставку воины, сообщили Субудаю, что ушедший в поход Аргасун не вернулся обратно, ровно как не вернулся ни один воин, отправившийся с ним брать город урусов.