Андропов механически помечал карандашом неточности и ошибки в информации "от Чуковского", а также прямые наветы, по поводу Литинститута имени Горького, Петрова, Александрова и Ларионовой, а сам брезгливо морщился: не любил он ни Чуковского, ни странное творчество его. Старичок до сих пор на все стороны кадит, не утомляясь, а при этом втихомолку врагов дерьмом обливает, в устной и письменной форме, и втихомолку же с Солженицыным якшается, дочь свою подначивает на всякое такое, и сам же потом защищает... Вот где настоящее крысиное исподволь...
"Исподволь"... тоже мне...
— Леонид Серге-евич, уважаемый и дорогой!..
— А? Что?
— Я говорю: смотрите на всех нас... не то чтобы пристально, а словно бы даже исподволь. Быть может, я не права-а, но мне так показа-алось. Вот. И не слышите нас! Сегодня день святого Валентина!
Леонид Соболев почти не пил и не ел за богатым цэдээловским столом, вслушивался в себя, опершись всем туловищем на высокую "гобеленовую" спинку стула, ибо чувствовал себя неважно. Боль в желудке, тихая и неотвязная, как-то так незаметно, исподволь поселилась в нем некоторое время назад и уже не хочет уходить. Врачи говорят про язву, а намекают на нечто более существенное... ужасное... Нет, не боится он никакого рака, хотя — да, страшно. Временами, после курорта, солнышка на море, всяких там процедур, боль вроде бы и исчезает... почти исчезает... и почти не мешает... но... исподволь... У Беллы Ахмадулиной голосочек — словно из космеи лепесточек: бледно-розовый, тонкий, манерный... Пока она трезвая — это терпимо.
Космонавты, Хрунов и Елисеев, сидят почти напротив, вольно сидят, и подметают шашлычки по-карски за милую душу! Эх, ребята! Мысленно с вами! Так и ел бы, и ел бы, и запивал бы... чем-нибудь... конечно же, мукузани... весело, молодо, по-богатырски, за троих... В ЦДЛ очень вкусно готовят, когда-то и Соболев любил острые грузинские блюда с приправами, а ныне все больше на диетическое нажимает, малосоленое, кисломолочное... Да что толку.
При чем тут святой Валентин, чего там Ахатовна лепечет? Сегодня знаковое рандеву: советские писатели встречаются с советскими космонавтами, совершившими буквально месяц тому назад, меньше даже, очередной космический подвиг. Стыковкой встреча называется, в честь январского полета. Это, конечно же, не идет в сравнение с американским пилотируемым облетом Луны в самом конце прошедшего года, у нас про американские достижения стараются не упоминать, но тоже, ведь, нешуточный успех советской космонавтики: один пилотируемый корабль осуществил на околоземной орбите сложнейшую стыковку с другим пилотируемым кораблем!
Торжественная часть, как обычно, тупа и скучна: присутствующие внимательно слушают, кивают, улыбаются, одобрительно взглядывая друг на друга во время аплодисментов, а сами потягивают, подрагивают ноздрями, пытаясь уловить — в какой стадии готовящийся стол... Банкет проходит в ЦДЛ, в знаменитом Дубовом Зале, но без вселенского размаха, довольно скромно, даже без концертных выступлений мастеров эстрады. Писателям все еще любопытно смотреть на почетных гостей космонавтов, а новоиспеченным героям космоса лестно пообщаться в дружеской обстановке с людьми, которые книжки издают миллионными тиражами, о которых в газетах пишут, в радиопередачах цитируют, по телевизору показывают...
Весь декор Дубового зала — от мебели до настенных драпировок — выдержан в гранатово-красных тонах, несколько мрачноватых и торжественных, но это не мешает собравшимся с аппетитом пить и кушать, угощаться за счет хлебосольного государства, которое само старается во всех официальных церемониях походить на Дубовый зал.. От космонавтов веселятся трое, а должно было быть четверо: солидный и самый старший Владимир Шаталов, Евгений Хрунов и Алексей Елисеев — вон они сидят; Борис Волынов отсутствует, потому что сегодня весьма занят (по секрету Федин шепнул Соболеву, что у Волынова травма после полета, получил при жестком приземлении...), проходит плановое медицинское обследование. Шаталову слегка за сорок, для космонавта возраст изрядный в сравнении с остальными, но, тем не менее — даже сорокадвухлетний Володя Шаталов в сыновья ему годится! Вот такая прескверная штука возраст! А Константину Федину как бы уже и не во внуки!? От писателей присутствуют довольно разношерстные товарищи: вечный комсомолец Безыменский, бездарь, которого иначе, как "прекрасная маркиза" и не зовут, и поделом... ничего более талантливого, кроме этой озорной дурацкой песенки он так и не родил... рьяный эпигон "левтолстовской" прозы Константин Федин... Но у этого хотя бы талант есть, несомненный писательский дар, пусть и нудноватый, но — талант... есть, или уже был, да вдруг или постепенно закончился... Расул Гамзатов из Дагестана — он как бы за тамаду сегодня — тостами сыплет. Веселый, сочный малый. Молодой... сравнительно. Соболев остерегается высказывать свое профессиональное мнение о дагестанском поэте, еще при Сталине стремительно ворвавшемся на советский писательский олимп, поскольку аварским языком Соболев не владеет, и оригинальные стихи по достоинству оценить не в силах. Но если судить по тем или иным переводам ?— талант какой-то есть. Яша Козловский, переводчик, сам человек незаурядный, при всех его странностях и особенностях, не стал бы абы кому собрание сочинений выдумывать. Утверждает, что здесь — именно переводы хороших стихов. Мысли, образы поэта, если они присутствуют в стихах, все же пробиваются сквозь индивидуальности переводчиков, которые, подобно Пастернаку или тому же Яше, конечно, просвещают, но всегда искажают... Он, Соболев, это достоверно знает, сам переводил прозу из республик, когда в казахстанской полуссылке отсиживался-отлеживался. Искажают переводчики и домысливают. Аварская поэзия, к примеру, без рифмы, а переводы "От Козловского" — почти всегда рифмованы. Тем не менее, Козловский клянется, что именно переводы стихов, а не "по мотивам"... И переводчик Наум Гребнев того же мнения.
Все остальные собратья по перу... плюс две "сестры", Белла Ахмадулина и Дина Терещенко, никакого серьезного внимания не заслуживают. Кто такая Дина Терещенко? А это заводчанка, Магнитку строила, сам Светлов ей рекомендацию давал! А кто такой Светлов? А это который "Каховка" и "Гренада". А еще, кроме "Каховки"? А еще чего-то про комсомол, и в "Пестром" шутки отмачивал, в собутыльники пристраиваясь... Но по комсомолу у нас Безыменский Александр Ильич в поющих знаменосцах. На восьмом десятке прожитых лет.
— Что, Беллочка? Что, Ахатовна? Ты хотела сказать — исподлобья?
— О-о... ну, да, исподлобья. Жестко так сверлите взгля-адом нас всех, словно бы на беспощадном суде!.. А я как сказала?
— А ты сказала исподволь. Нет, просто небольшое старческое недомогание, язва, будь она неладна! Сейчас, отдышусь, хлопну рюмочку и присоединюсь к общему веселью, а пока не обращайте на меня внимания.
Леониду Соболеву непросто живется на свете. Беспартийный, но возглавляет чего-то там такое значительное общественное... А если точнее — всех писателей РСФСР. У российских писателей теперь свое республиканское подразделение появилось, наконец-то. Можно сказать — его, Соболева, личная заслуга. Законный вопрос из зала: зачем ты это делаешь, Леонид Соболев? Если возглавляешь, да еще депутат какого-то там совета — почему вне партии? А если не коммунист — какого рожна полез чего-то там возглавлять, штаны в президиумах протирать? Вместо того, чтобы работать за письменным столом, делом оправдывать звание русского писателя. Эх, ох... Соболев давно уже соткал себе для защиты надежную кольчугу из ровных, звонких, правильных словес: "Писателями должна руководить Партия! А он лично беспартийный, поэтому не дорос. Но он ведь не в стороне, помогает посильно!" Да, помогает. Ну и... того... отстаньте, или, как бы выразился старый боцман Семен Онопко — отъ... гм... Но он не боцман, поэтому: оставьте меня в покое, наедине с теми обязанностями, что у меня уже есть!
М-да... Только что он хмыкнул мысленно, про себя, в сторону Федина, как на исписавшегося пыльного мэтра, живущего прошлыми заслугами — а сам-то?
Из по-настоящему хорошего, по праву принадлежащего русской классике — у него только роман "Капитальный ремонт", ну, и, кое-что, небольшими порциями, есть в "Морской душе", в "Зеленом луче". Фронтовые очерки — также достойная штука, честная, равно как и служебный "круиз" в Хайфон, однако, если мерять классикой, а не личным мужеством — до "Ремонта" не дотягивают, понятное дело. Эх, отвлечется он от суеты, да подлечит внутренности, да соберется с духом и тогда уже... напоследок...
— Да, да, Расул! Ем и пью, пью и ем, сколько организм позволяет... все у меня в тонусе. Лучше Володе Шаталову плесни, у него уже давно рюмка высохла. И девушкам нашим. Хорош коньячок, ох, хорош.
Коньяк "Праздничный" из солнечной Армении — действительно приятен, молодцы устроители банкета, не поскупились; Соболев не удержался и выпил две небольшие рюмочки... в четыре приема... в три приема: полрюмки еще стоят перед ним, ждут своего часа... Может, и дождутся, но вряд ли.
Там, где-то неподалеку, да — здесь же, в трюмах неповоротливого торгового судна по имени ЦДЛ, но за толстыми надежными переборками, мелко плещется грязною водицей, по колено заполненной нечистотами спившихся завсегдатаев Дома Литераторов, "Пёстрый зал" — в котором подают все то же самое, что и у них, в "Дубовом зале", с тем же почти результатом: пожрали и попили... Жрут и пьют, исподволь оглядываясь по сторонам: все ли видят "имя рек", прочавкивающего кусок хорошо прожаренной баранины, здесь, среди избранных!?
Чуть подальше отсюда, в устье Арбата, некто внушительный и важный, рангом не менее, чем заведующий мясным отделом крупного гастронома, эпикурействует за столиком где-нибудь в "Праге", в Бирюзовом зале, небрежно вспоминая вслух, как они, с Булатом и Андрюшей, буквально на днях, обсуждали в ресторанчике ЦДЛ последнюю творческую неудачу Роберта, а угнездившийся в складках и щелях "Пёстрого" ханыга (пропахший дешевым коньяком клоп с членским билетом в кармане мятого пиджака, давно уже пропившийся бездельник) жрет на халяву и гордо посматривает на стену, где и ему однажды повезло отметиться карандашной надписью, лихо обрифмовав зазнайку Женьку-Евтушеньку... и материт, с превеликим презрением, но снизу вверх, бездарей, каким-то несправедливым чудом, отнюдь не творческими заслугами, пробравшихся на банкет в "Дубовом"... И ни тех, ни этих, ни Соболева с Фединым, никто и никогда не позовет на "царскую" охоту в Завидово, равно как и не пришлют с курьером приглашение поужинать-попьянствовать на Ближнюю дачу... до утра... в компании предыдущего, некогда великого, а ныне ошельмованного и официально полузабытого вождя народов...
Весь мир ступеньками... скользкими... грязными... ни к чему хорошему не ведущими, хоть лицом на них падай, хоть затылком.
Перед поездкой из Переделкина в ЦДЛ, Соболев, по старой флотской привычке, подготовился к мероприятию основательно, педантично даже. Несколько старомодное драповое пальто, обычная меховая шапка... бобровая. Серая костюмная пара английской шерсти, тяжелый шелковый галстук поверх белой, английской же, рубашки, длинные черные носки, эластичные, без застежек по икрам (Ольга в "Березке" покупала), носовой платок, любимые очки для чтения в роговой оправе, штиблеты — и они тоже импортные — все тщательно протерто, выглажено, вычищено и отутюжено, как это и должно для настоящего потомственного флотского офицера, выпускника Морского кадетского корпуса, не в пример неким "коллегам" — шантрапе из так называемого "Пестрого" зала... Но здесь не только об одной одежде речь. Соболев, собираясь к банкету, поручил, было, своей жене, верной сподвижнице Ольге Иоанновне, выписать ему в блокнот кое-какие цитатки для будущей встречи, мало ли — пригодится упомянуть... но на полпути сжалился и вмешался, слегка подсобил ей: сам, преодолев недоброжелательную писательскую лень, нашел на полках стихи Ахмадулиной, Баруздина, выстрочил себе любимым "паркером" в тот же блокнот...
Стихи, только стихи — они, все-таки, покороче прозы, но представление об авторе дают.
Марк Максимов, сидит, внушительный такой литератор, космонавту Елисееву лапшу на уши вешает об эпохе кватроченто... Нет, это он стихи ему читает, собственной выгонки.
"— Я от Берии ушел, и от подлости ушел. По сусекам метен, по кадушкам квашен, уходил и от жен, дорогая.
— Колобок, колобок, ты седой от дорог, а кому ты помог, убегая?
— Я бежал, не дрожал, я себя уважал, полагал — помогал, получал по ногам, — не ругаю."
Достаточно. Сей Марк Максимов этим "Колобком" уже всех задрал. Вольтерьянец, как же, слово "Берия" произнести не побоялся!
А это кто? А это детский прозаик Баруздин. Ест, пьет, еще и стихи сочиняет??? Ну, да, своею же рукой он сегодня днем цитатку из Баруздина выписал, про верблюда:
"Интересно прокатиться На коне и на слоне!
Но удобнее садится У верблюда на спине!
С виду горд и непреклонен, Он на деле не таков!
По натуре он тихоня И добряк из добряков!"
Соболев нахмурился, вглядываясь в собственный почерк: что за ерунда! Куда мягкий знак выпал в слове "садиться"? Не может быть, чтобы он так "опечатался", переписывая. Ну, даже если и "садиться", то все равно фраза как-то по-бушменски звучит, не по-русски! Надо бы проверить, да лень, наверняка все забудется в завтрашнему дню. Может быть — "сидится"? Все равно халтура.
Дина Терещенко (Ольга переписывала):
"Когда б два сердца было у меня,
то всё равно б тебе они принадлежали,
земля моя, любовь моя! Все радости и все печали
твои —
моими были.
Я капелька в твоём сердцебиенье..."
Так, Ахмадулина...
"Не бесполезны наши муки,
и выгоды не сосчитать
затем, что знают наши руки,
как холст и краски сочетать."
Нет, к чертовой матери! Хватит знакомства с молодыми современниками! Он неоднократно пытался ее читать... и ее, и Дину... для него теперь и Дина молодая... и других таких же. Бесполезно, что сейчас, что десять лет назад... Но ведь публикуют же... И привечают, и приглашают, и награждают... А Белочка, похоже, набралась, причем раньше остальных.
Коньяк и шампанское всех уравнивают. Еще полтора часа назад разница — в образовании у присутствующих, в воспитании, в количестве ума, наконец — была так очевидна, а сейчас...
Запивать шашлык шампанским(!) — это же с ума сойти! Но пьют и добавки просят.
Из дурно подсвеченного туалетного зеркала, размером с поясной портрет, смотрит на него широкая, слегка одутловатая физиономия, простое русское лицо... Ольга говорит: породистое, дворянское, брови на излом и вразлет. Породистое... смешной термин, словно бы из конюшни или псарни... Сие словечко не так давно в московскую моду вошло. Все нынче исподволь намекают якобы на старинных предков, на белую кость в своих родословных склепах. А буквально десяток лет назад, при Никите, да еще и раньше, сплошь были потомки народовольцев и комиссаров! В пыльных буденовках! Породистое, там, не породистое, а больное и трезвое у тебя лицо, Леонид Сергеевич. Причешись и возвращайся к пьяному столу. Через полчасика — прочь оттуда, сошлешься на недомогание.
