Бесноватый кровожадный я

— Странные обычаи...

— На первый взгляд, ваше величество.

— А обычай с, хм, ночными гостьями?

— Именно его Панчио Вальрик не описал, хотя упомянул, что есть и другие обычаи, не менее странные. Судя по всему, он узнал об этом обычае по собственному опыту, но, как человек, которому приписывается едва ли не сказочная порядочность, умолчал в своей книге, так как прекрасно понимал и то, откуда этот обычай взялся, и то, что другие не поймут... Видите ли, ваше высочество, сайларов на тот момент было менее тысячи, и жили они очень обособленно, в безлюдной степи, редко посещаемой. Обычай, который мы обсуждаем, родился из острой необходимости в притоке свежей крови, в противном случае этот народ ожидало неизбежное вырождение.

Я чуть задумался. Объяснение очень правдоподобное, да к тому же моя память подсказала мне земной аналог: пирахан.

Племя пирахан привлекло интерес науки прежде всего тем, что в их языке в принципе отсутствует рекурсия и нет возможности говорить о чем-либо, что не происходит здесь и сейчас. По этой причине миссионерам за полвека не удалось обратить пирахан в христианство, так как им непонятна апелляция к их будущей судьбе, а также к личности Христа, с которым миссионеры лично не общались. Вторая особенность пирахан заключается в отсутствии числительных. У пирахан есть три слова, которые обозначают 'мало', 'больше' и 'много', при этом 'мало мужчин, много женщин' может означать как одного мужчину и две женщины, так и сто мужчин и двести женщин.

Но вспомнил я о них совсем по другому поводу. При том, что пирахан на момент две тысячи десятого года было чуть больше четырехсот человек, у них отсутствовали какие-либо признаки вырождения. Причина же заключалась, видимо, в том, что у пирахан, несмотря на эндогамный брак, нет запрета на секс с чужаками, более того, при торговле с соседними племенами в качестве платы часто используется секс с местными женщинами.

— Понятно, — сказал я вслух.

— Еще кое-что, ваше высочество. В связи с этим есть определенные правила приличия, скажем так. Во-первых, нельзя задавать девушке никаких вопросов, особенно спрашивать ее имя. Как и говорить свое.

— Почему? — я едва не поперхнулся квасом.

— Потому что люди, знающие друг друга по имени — уже не чужие друг другу. Поймите, сайлары на самом деле отнюдь не распущенный морально народ, тут очень чтут женскую чистоту, но тяжелая история наложила свой отпечаток. Добрачные связи не разрешены и всячески порицаются, просто в случае с гостем-инородцем считается, что ничего не было. Девушка приходит тайно и тайно уходит, она не знает имени гостя, гость не знает ее имени. Они расстанутся и больше никогда не встретятся, скорей всего. Все, кто знали — унесут знание с собой в могилу. И все, будто ничего не было. Так надо, чтобы честь девушки не страдала.

— А ребенок?

— Ребенка отдают на усыновление в младенческом возрасте, причем не кому попало. Настоящая мать и оба приемных родителя, а также 'матрона' — женщина, которая организовывает это — дают клятву на алтаре унести тайну в могилу — и почти всегда так и делают.

— Слушай, сэр Альвинк, а это... отказаться нельзя? Я не хочу оставить своего возможного ребенка неродным родителям.

Он покачал головой:

— У сайлар нет неродных родителей, как нет и чужих детей. Усыновляют таких детей пары, имеющие мало собственных. А у сайларов иметь мало детей — неприлично, особенно учитывая тяжелые условия жизни, высокую смертность, короткую жизнь и прошлую историю. Кстати, вот эти дружинники и барон — это, на самом деле, 'большая семья'. Жена у каждого своя — но дети общие. То есть, все знают, кто чей ребенок, но отношение ко всем как к своим. Показательно, что маленькие сайлары в таких больших семьях до семи-восьми лет обычно не знают, которая мама 'настоящая'. Это в старшем возрасте у них появляется понимание, что мама может быть только одна. А насчет отказаться... Отказаться вы можете, под благовидным предлогом, например, усталость, рана, болезнь, обет верности собственной жене, обет целомудрия и так далее, но... для этого вы должны сейчас объяснить это жене барона. Не стоит так делать. Понимаете, ночь с местной девушкой — не часть местного гостеприимства. Это ваша плата за него. Гостеприимство сайларов дорогого стоит, потому что все, что вы съели и выпили, достается им здесь, в этой степи, труднее, чем людям в других местах. К тому же, вы дали повод, если засматривались на кого-нибудь, будет странно в итоге отказываться... И потом, родителям девушки будет неприятно, если вы сочтете их дочь недостаточно хорошей для себя. Как и самой девушке.

Я вздохнул.

— Но меня все равно не покидает чувство безответственности по отношению к своему возможному потомку.

— Но вы, ваше высочество, дадите ему жизнь. В противном же случае его и вовсе не будет.

Мне сразу же вспомнился мой охранник-полукрифф, помянувший своего неизвестного отца с благодарностью.

— Ты прав.

— Угу. Итак, первое правило — ни о чем не спрашивать. Второе правило — не упоминать о том, что случилось ночью. Третье правило — вы не должны впоследствии каким-либо образом оказывать ей любые знаки внимания и вести себя так, как будто вы ранее встречались. Неважно, завтра утром или много лет спустя, когда вы снова окажетесь в Сайларане — вы никогда ее не знали, между вами ничего не было. Она к вам не приходила.

Я вздохнул:

— М-да... и все только потому, что я пару раз взглянул ненароком на самую симпатичную девочку в этом доме?

Альвинк усмехнулся:

— Так ли уж ненароком?

Блин, а он мысли мои не читает, часом? Да уж, когда ты всерьез раздумываешь некоторое время, как бы затащить девушку на сеновал или в тому подобное место — как-то малодушно давать задний ход. Вот только...

— Знаешь, сэр Альвинк, не покидает меня ощущение, что это как-то неправильно.

Он приподнял бровь:

— Почему вы так думаете, ваше высочество?

— Не знаю. Она почти ребенок.

— Сайларки выглядят моложе своего возраста. Как думаете, сколько жене барона?

— Хм... Тридцать пять?

— За сорок, на самом деле. Ваше высочество, посмотрите вот с какой стороны. У местных девушек есть традиционное право провести ночь с любым мужчиной из чужестранцев, по их выбору, если они этого хотят. Как правило, это случается только один раз в жизни, потому что после родов она уже будет в возрасте, когда тут принято выходить замуж. То есть, на замужних женщин традиция тоже распространяется, но им нужно получить согласие мужа... Девушка решила подарить эту ночь вам — просто потому, что вы ей понравились. В выигрыше остаются все. Ребенок получает жизнь, вы — согретую постельку, сайлары — свежую кровь. Чтоб вы понимали — их все еще мало. Возможно, тысяч десять, и тут, в городе, живет, может быть, тысяч пять, остальные — это приезжие. Остальные живут так, как завещали им предки — в труднодоступной степи, вдалеке друг от друга. Они еще не оправились от катастрофы в своем прошлом. Традиция ночных посещений — все еще жизненная необходимость, а не прихоть... Но, если вы решительно против — я просто не покину пост у вашей комнаты, и она не сможет тайно войти.

У меня возникло стойкое ощущение, что Альвинк по какой-то причине очень тепло относится к сайларам. Он меня буквально убеждает, чтоб не сказать — уговаривает. Интересно, что им движет? Забота верного вассала о том, чтобы кронпринц не остался ночью без приятного времяпровождения? Или тут что-то иное?

— Да нет, не будем нарушать традицию... Хотя, право слово, следует подсказать сайларам обычай обмена невестами, как в остальной цивилизованной Талсидонии...

Альвинк покачал головой:

— Только не сайлары. У них рабовладение и торговля людьми — второй тягчайший грех после убийства...

— Какое отношение обмен невестами имеет к торговле людьми?

— Самое прямое. Человека нельзя продавать или обменивать. Обменять девушку на девушку — еще хуже, чем продать или купить за деньги. Ибо торговля людьми вдвойне. Я понимаю, что такая крайность может показаться странной... Но никто из нас не знает точно, какой ужас случился с сайларами шесть-семь столетий назад — мы можем только догадываться. Нам ли судить их странности?

Я вздохнул, допил до дна и бросил пробный шар:

— Угу. А скажи, сэр Альвинк... Откуда ты сам узнал об этой традиции?

Он улыбнулся — и в его улыбке я неожиданно увидел печаль.

— Второе правило, ваше высочество, второе правило...

* * *

Лежа в темноте, я наконец-то сообразил, что во всем этом показалось мне неправильным.

Ночные посещения сами по себе не порочны, если на то пошло, то в сельской местности в Японии с начала семнадцатого века появилась традиция, которая так и называлась — 'ёбаи', то есть 'ночное посещение'. Правда, у японцев парень проникал в комнату девушки, но это разница несущественная. Принцип же в целом аналогичный: парень проникает к девушке тайно по предварительной договоренности и уходит до рассвета, а родители делают вид, что не знают, но при этом не запирают дверь и оставляют дочь в комнате одну.

Эта традиция в некоторых районах Японии продержалась аж до середины двадцатого века, после чего постепенно эволюционировала в практику свиданий в 'отелях для влюбленных'. Можно сказать, сексуальная революция в Японии началась где-то на триста семьдесят лет раньше, чем в Америке.

А вот в чем имеется концептуальная разница — так это в последствиях. Ёбаи в Японии практиковались с целью наладить личную жизнь, а родители девушки таким образом пытались поспособствовать ее замужеству — типа, 'пробный пробег'. В случае беременности партнерши от молодых люде требовалось вступить в брак, но даже если ребенок рождался вне брака — он оставался в семье матери. То есть, с мамой, бабушкой и дедушкой, причем родными.

А тут — как-то нехорошо выходит, потому что гребаная традиция не позволяет отцу как-либо заботиться о ребенке, даже если б он того хотел. Я ведь не узнаю не только кто усыновил ребенка — но даже того, а был ли ребенок вообще...

За дверью послышались удаляющиеся шаги подкованных сапог: это сэр Альвинк демонстративно уходит со своего поста, и, значит...

Дверь тихо скрипнула. В комнату проникал лунный свет, достаточный для того, чтобы я смог разглядеть невысокую стройную фигуру в простой ночной рубашке до колен. Да, точно, та самая девушка.

Несколько секунд она несмело стояла у порога и молча смотрела на меня, а я — на нее. Что сказать? Что я рад ее визиту? Банальность.

Вместо слов я чуть передвинулся в сторону, освобождая пространство для нее, и откинул край одеяла. Это помогло девушке побороть нерешительность: она сделала несколько неслышных шагов, подойдя к моей постели, плавным движением взялась за подол ночной рубашки и стащила ее через голову, на несколько секунд явив мне чудесное зрелище ее стройного обнаженного тела, а затем легла рядом со мной.

Я укрыл ее одеялом, хотя на самом деле охотнее полюбовался бы ею еще, почувствовал кожей теплоту ее тела и коснулся губами ее губ.

В первый момент меня напрягла ее неотзывчивость: девушка не ответила на мой поцелуй, не попыталась обнять меня и не позволила мне встретиться с ней взглядом, попросту закрыв глаза. Но, с другой стороны — а я чего ждал? Было бы глупо ожидать от нее раскованности, как от Брианны, потому что Брианна ложится в мою постель, преследуя совершенно другие цели.

С моей фавориткой все очень просто, потому что наши с ней отношения — это негласная сделка, более-менее честная. Я получаю доступ к ее телу, она получает статус фаворитки принца с перспективой однажды стать фавориткой короля — со всеми следующими из этого бонусами, включая ту или иную степень влияния на государственные дела. Так уж заведено, что фавориты монарха частенько становятся вторыми людьми в государстве: будь это российская империя, британское королевство либо французское — влиятельные фавориты были везде. Взять ту же маркизу Помпадур, одну из самых известных — она ломала и строила карьеры, как хотела и кому хотела, и многие вопросы решались через нее.

Я-то, ясен пень, вряд ли стану давать своей фаворитке такую громадную власть, но Брианна клювом не щелкает: она уже добилась того, что ее любимые братья взяты мною на 'испытательный срок', и, вероятно, еще много чего добьется.

Так что с Брианной я без малейшей скованности делаю все, что мне хочется и так, как мне хочется. Это честная сделка, притом Брианна выгадывает больше: наши любовные утехи нравятся ей не меньше, чем мне, она 'продает свой товар дважды'. И, конечно же, случись у нее внебрачный ребенок — она вполне резонно рассчитывает, что не будет брошена на произвол судьбы.

А вот эта девочка... с ней сложнее, потому что я не могу отделаться от мысли, что получаю больше, чем могу дать взамен.

Я прильнул к ней, провел рукой по ее гладкому животу и далее по бедру, и принялся покрывать поцелуями шею и плечи.

Увы, мы скованы дурацкими традициями. Женщина, ложащаяся под незнакомого чужака ради зачатия ребенка, не порицается, потому что делает это для своего народа. Это ее жертва: ребенок получает жизнь, народ сайларов получает свежую кровь, я получаю обладание красивой девушкой, палец о палец для этого не ударив, на эту ночь и приятные воспоминания впоследствии — и лишь сама девушка не получает ничего, потому что только отсутствие какой-либо выгоды, включая плотское наслаждение, сохраняет ее достоинство.

И вот сейчас я даже не знаю, что именно толкнуло ее в мои объятия: то ли я понравился ей и она захотела, используя традиционную лазейку, переспать со мной, то ли просто оценила высокий рост, гармоничное телосложение и правильные черты и лица и решила, что я, во всем непохожий на ее родичей, буду отличным донором свежей крови. Мне очень хочется верить, что ею движет первый мотив, а не второй, но даже если так и есть — она не должна этого показать. Традиция, чтоб ее...

Я снова поцеловал ее в приоткрытые губы. Девушка снова не ответила на поцелуй, но я заметил, что она часто дышит. В предвкушении наслаждения или чего похуже?..

Провожу рукой по ее телу снизу вверх, натыкаюсь ладонью на сосок и убеждаюсь, что он твердый и набухший. Это открытие придало мне решимости.

Девушка держала ноги вместе, так что я руками развел их в стороны, не почувствовав сопротивления, а затем лег сверху и вошел в нее.

Она вздрогнула в этот момент и мне стало ясно: я первый мужчина в ее жизни.

Я постарался действовать как можно более плавно и нежно: она ведь может и не сказать, если ей будет больно.

Несколько секунд спустя девушка, к моей огромной радости, впервые выказала явно свои чувства ко мне и моим действиям, скромно и ненавязчиво обняв меня руками. Дело явно пошло на лад.

Даже в этот замечательный момент, который вполне мог бы побороться за звание самого счастливого момента моей новой жизни с двумя другими — когда осознал, что новая жизнь не сон и я оставил костлявую в дураках и когда впервые занимался любовью с Брианной — краешком сознания я чувствую досаду. Девичья девственность — очень ценный дар, сильно повышающий самооценку мужчины, и потому чувствовать благодарность за него — нормально и естественно.