Книга 2. Тайны наследников Северного Графства

Так я и живу последние шесть дней, которые медленно тянутся один за другим, сливаясь в одну сплошную череду: мысли, книги, сон, потом приходит Леопольд, мы разговариваем о какой-нибудь ерунде, он уходит и опять сон. Никакого разнообразия.

Я сидел у окна и, как и вчера, и позавчера, пытался рассмотреть улицу сквозь тысячи капель на стекле. Ничего не видно.

Вздохнув, я встал, подошел к камину, подкинул в огонь пару поленьев. Затем пошел к кровати, достал из-под подушки книгу по философии, улегся и начал читать. Попались наблюдения какого-то ученого, изучавшего религию сенари. Через десять минут понял, что я — жалкий червь, призванный к жизни для того, чтобы подчеркнуть своим ничтожеством величие этой расы, познавшей истину во всем, и единственное, что мне теперь остается, так это убиться от зависти.

Дверь из умывальной открылась, послышались тихие шаги. Ко мне пришел Леопольд. Тайный ход в мою комнату находился в стене рядом с ванной, потому приход оборотня часто заставал врасплох. К счастью, не сейчас.

— Привет. Как самочувствие? — протянул он в своей безумной манере. — Горлышко не болит?

— Сегодня лучше, — ответил я, поражаясь убогости своего сиплого голоса. Еще немного, и начну говорить, как девчонка, кажется.

— Как же, как же... — фыркнул Леопольд, усевшись на стул напротив камина и обняв спинку. — Ты пил мой отвар?

— Лучше принеси еще вина. А ту дрянь вылей куда-нибудь, — посоветовал я ему, убирая книгу подальше.

— Надо пить, иначе не поправишься! — тоном мамочки сказал Леопольд.

— Да куда я денусь? Все равно когда-нибудь выздоровею, — усмехаюсь.

— Что читал?

— Про сенари. Почему-то этот безумный дед очень любил про них писать.

— Оу, они — любимая раса философов. Их религия и уклад жизни сильно отличается от нашего. Кажется, жизнь на Охмраге и вправду совершеннее... — начал рассуждать нелюдь.

— Процветающее рабство, поклонение царю, как богу, вера в какие-то небесные огни, куда уходят души, из-за которой сенари убивают собственных детей, если те родились калеками... как по мне, так ничего там великого нет! А с тех пор, как пустили на трон скахтьярна, ребята подписали себе приговор. Она еще ни одну войну развяжет, чую.

— А я бы хотел побывать на Охмараге, — мечтательно заметил Леопольд, убирая челку за уши.

Иногда в нем просыпалось желание посмотреть на мир, и он открывал свои жуткие глаза. К этому я тоже уже привык.

— Там, говорят, красиво, — продолжил он.

— А ты можешь превращаться в других нелюдей? В сенари, например?

— Я их никогда не видел, — пожал плечами Леопольд. — Я могу превращаться в человека и в расу моей мамы... — он зажмурился и вдруг у него появились огромные длинные уши, черты лица заострились, уголки глаз поползли вверх, а во над верхней губой появились едва заметные бугорки — увеличились клыки. Ко всему прочему Леопольд стал гораздо плотнее и раза в два ниже. После это все вдруг исчезло, лицо стало проще и симметричнее, немного круглее, рост заметно увеличился. Человек. И вновь начались изменения, черты лица опять заострились, на руках выросли черные когти, увеличился рост, но не размер. Получился обычный тощий и чудной Леопольд. — Скорее всего смогу и в сенари, но только внешне. Никакими способностями я обладать не буду.

— В таком случае ты сможешь поехать на Охмарагу и даже не получить при этом сувенир в виде уникального рабского ошейника с собственными инициалами. Везунчик, — я улыбнулся, но меня тут же скрутил кашель. Я согнулся пополам на кровати, пытаясь выбить что-то из горла.

— Ты в порядке?

— Да... — говорю, откашлявшись. — Наверное, уметь превращаться во все живое неплохой талант.

— Брось, это не так уж и здорово, — отмахнулся Леопольд, качнувшись на стуле. — Часто задумываешься о том, что ты никто, тебя не существует. Имеешь множество обличий, но не имеешь себя.

— Ты, вроде, имеешь. Ты — это вот тот лохматый тип напротив меня. Он не леннай и не слевит, не зверь и не человек. Он Леопольд.

— Это одно из многих моих обличий, в нем я родился, потому что надо же мне было кем-то родиться, не мышью же! Но для мышей я такая же мышь, для волков такой же волк, как для тебя Леопольд. Это мое основное, но не самое важное обличие. Ты вот один человек и всегда им будешь, а я живу одновременно множество жизней, множество судеб. Волком я убиваю зайцев и преследую волчиц весной, мышью дерусь с другими мышами, собакой гоняюсь за котами, котом лежу на коленях у матери зимними вечерами, крысой показываюсь отцу и грызу у него бумагу. Человек во мне не живет, он только поддерживает жизнь и разум в теле благодаря своим умениям. Это обидно, так как в первую очередь я все же человек, "людь".

Чем больше мы общались, тем ровнее звучала его речь, исчезали дурцкие смешки и шипящие интонации. В такие моменты он казался самым обычным.

— Кажется, я начинаю тебя понимать, — грустно заметил я. — Значит, снова температура. Ну ладно. Подожди-ка... ты все-таки показываешься людям? Котом и крысой — родителям?

— Да, — кивнул.

— А почему Лорену ты показываешься именно крысой? Почему не котом или собакой? Эти животные куда симпатичнее...

— Он думает, что нашел меня еще маленьким крысенком, — усмехнулся Леопольд. — Мы случайно встретились, когда я был совсем ребенком и гулял по поместью крысой. Сначала он меня подкармливал, потом посчитал, что я домашняя крыса, и начал дрессировать. Это очень забавно, смотреть на лица людей, когда они думают, что учат чему-то новому животных! — он рассмеялся своим воспоминаниям и закачался на стуле. Что самое интересное, он так и не упал, хотя я думал, что вот-вот.

— Да, наверное, — соглашаюсь, удобнее устраиваясь на подушке. — Ты, выходит, крыса-долгожитель? Как ты выглядишь? Как седой старый крыс?

— Нет. Я все еще крысенок.

— И Лорена не насторожило это?

— Он достаточно рассеян для того, чтобы не обратить внимание на мой размер и возраст, — снова захихикал.

— А с какого возраста ты выбегаешь в люди в облике животного?

— Лет с семи, — пожал плечами Леопольд.

— Да, Лорен превзошел самого себя... Двенадцатилетний крысенок не вызывает у него никаких подозрений. Но ведь не все же такие идио... — начинаю было, но, посмотрев на Леопольда, осекаюсь. — Рассеянные. Неужели ни разу не было такого, чтобы тебя заметили?

— Нет. Я хорошо прячусь, а днем выбираю обличия очень мелких животных, на которых и внимания никто не обращает. Ни разу не попался!... пока Арланд не увидел мое кружево в кладовой.

— Что ни говори, а способность у тебя замечательная, — решаю, представляя, сколько всего можно подглядеть и сделать. От женской бани до слевитовских банков — все двери открыты. — Все про всех знаешь, все видишь, стащить можно все, что захочешь...

— Не все я знаю и не все вижу, — поморщился Леопольд, тяжко вздохнув. — Я всю свою жизнь пытаюсь понять две вещи: что такое с Арландом и куда девается агирадский сыр из кладовки.

— Пф. Ладно Арланд, но сыр-то тебя чем заинтересовал?

— А вот ты представь: на протяжении всех тех лет, которые я слежу за поместьем, кто-то раз в неделю приходит в кладовку и забирает ровно четверть головки агирадского сыра! Он приходит в разные дни, но никогда не пропускает своего раза в неделю.

— Ну и что?

— Как что!? — вскричал нелюдь в недоумении. — Я проверял, этот сыр не подают к столу, с ним ничего не готовят, его никто даже на хлеб не положит! Его никто не ест! Но сыр пропадает каждую неделю ровно по одной четвертой части головки, и слуги каждый раз, закупая продукты в городе, привозят зачем-то новый. Если даже предположить, что похититель съедает сыр тайком от всех, то ведь невозможно есть одно и то же на протяжении стольких лет каждую неделю, да еще и в таких количествах! Наверняка надоест. Так что это все очень странно...

— Действительно странно. И нелепо. Тайна агирадского сыра... это дело достойно самой Бэйр.

— Она бы, наверное, разобралась, — согласился Леопольд. — Жалко, что уехала... А ты скучаешь по ней?

— Чести много, скучать по ней еще...

— А я вот скучаю.

— Ладно, черт с ней, с этой Бэйр, — решаю. — А с Арландом что? Есть какие-нибудь предположения?

— Я думаю... — начал было Леопольд, но запнулся. Осмотревшись по сторонам, как будто проверяя, не подслушивает ли кто, он продолжил шепотом. — Я думаю, он вообще не Сеймур, а какой-то другой, подставной!

— Это ты с чего взял? — настораживаюсь.

— Я младше его на пять лет, но, когда мне было семь, он только-только приехал в поместье. Лорен привез его откуда-то, — зашептал нелюдь. — Это был жуткий мальчик с обритой головой, затравленным взглядом и не детским поведением. Он был угрюмый, неразговорчивый, смотрел на всех так, как будто ожидал, что на него вот-вот кинутся. Если его о чем-то спрашивали, он говорил очень долго, все объясняя, касаясь каждой мелочи, и вид у него был такой при этом, что становилось неловко, как будто выпытываешь у него что-то и угрожаешь, если не ответит... Сложно, в общем, объяснить. Еще когда Арланд был ребенком, он был черненький с очень странными глазами цвета темного янтаря, такой встречается во многих старинных украшениях. Но когда Арланд вернулся из Ордена, стал вдруг белый с черными глазами. Его было не узнать, как он там изменился! Даже в характере стал как будто совсем другой человек, веселый, общительный, дружелюбный и жизнерадостный. После первых полгода в Ордене он приехал один раз, привез всем гостинцев из самой столицы, долго обнимался с родными при встрече, не отходил от сестер, которых раньше даже по именам не различал, мог часами сидеть у Меви и слушать ее рассказы о молодости, разъезжал с Лореном по нашим землям, помогал Хагарду с делами поместья, всеми интересовался... Вот я и думаю, что в Ордене его подменили на кого-то другого.

— Может, он просто всегда мечтал быть кареглазым блондином и среди ровесников научился вести себя в обществе? Я слышал, с помощью магии можно менять внешность, а хорошая компания делает с человеком чудеса.

— Может и так, не знаю, — Леопольд задумчиво рассматривал узоры на ковре. — Но он все равно очень странный.

— А откуда его Лорен привез еще мальчиком, не знаешь? Это, наверное, должно если не все, то многое объяснять.

— Я не знаю, никто никогда не говорит об этом, — покачал головой Леопольд. — Но когда Арланд только приехал, мне показалось, что все его знали до этого или слышали о нем. Все знали его имя, но удивлялись тому, как он изменился. Его встретили, как дальнего родственника, но потом относились с настороженностью, как к чужому. Только Лорен обращался с ним, как со своим ребенком. Арланд был ему вместо родного сына.

— Эмм... — посмотрев на расстроенное лицо Леопольда, я помедлил, но потом все же решил продолжить тему. — Действительно странно. Еще страннее, чем я себе представлял. Я никогда не слышал о родителях Арланда. Что с ними?

— Говорят, их нашли мертвыми около поместья, возле места, где лежит зачарованная лодка.

— А, припоминаю тот жуткий развалившийся заборчик... потому то место забросили и туда никто не ходит? — догадываюсь.

— Ну да. Что-то вроде отдельного кладбища для них. Они погибли при очень странных обстоятельствах. Никто до сих пор не знает, что там произошло. Только Арланд, кажется. Я слышал, как Меви что-то говорила Лорену о мальчике и о его родителях. Но это было очень давно, я тогда почти ничего не понял.

— Ясно. Значит, если Арланд знает, то был с ними в момент их смерти возле поместья. Значит, он рос в поместье.

— Но это лишь мои догадки, что Арланд что-то знает о родителях, — напомнил Леопольд. — В поместье он только в двенадцать лет приехал откуда-то, а до этого я даже не слышал о нем. Зато потом этот странный ребенок не выходил у меня из головы... До сих пор не выходит! Он и ребенком чудил, а сейчас так вообще...

— То есть "чудил"?

— Он выкинул из окна взрослого мужика в свои четырнадцать!

— Что!?

— К нам в поместье как-то приехал инквизитор. У Арланда тогда был жутко сложный возрастной период, он переехал из своей комнаты и жил отдельно ото всех в старой башне, куда нормальные люди даже ходить боятся. Даже я туда не заглядываю, потому что мне там становится страшно. Такое ощущение, что там кто-то есть, он прячется где-то и наблюдает-наблюдает-наблюдает за тобой... Бррр! Ну в общем, Арланд там обустроил себе комнату, перетащил свои вещи и жил. Однажды туда заглянул этот приехавший инквизитор, а через час вылетел из окна башни и чуть не упал на меня! Арланд говорил всем, что инквизитор работает в подвалах, делал вид, что носит ему еду. Потом всем соврал, что инквизитор просто уехал, и ему поверили! Но я сам видел, как он закапывал ночью тело.

А вот и ответ на главный вопрос, как же инквизиторы его проглядели. Не проглядели, оказывается.

— Я хочу осмотреть эту башню, — решил я. — Она еще цела?

— Цела, конечно. Арланд там все это время и сидел, пока был в поместье, разве ты не заметил? Только спал теперь со всеми на этаже и по вечерам заглядывал в библиотеку.

— Да мне не до него было, — отмахиваюсь. — Пойдем прямо сейчас? Мне уже надоело здесь сидеть.

— Там ужасно холодно и кошмарные сквозняки. Ты еще сильнее заболеешь, так что посиди пока здесь. Хочешь, я сделаю тебе чай с малиновым вареньем?

— Хочу.

Леопольд встал со стула и направился к небольшому столику, где стояла коробка с чаем, сахарница, банка варенья и посуда. Налив воды в чайник в умывальной, Леопольд вернулся и подвесил его над огнем в камине. Мы стали ждать.

— Бэйр вскипятила бы воду в этом чайнике гораздо быстрее, — грустно вздохнул Леопольд, пялясь на огонь.

— Бэйр могла бы согреть комнату одним щелчком пальцев, разместив повсюду магические шары, и не надо было бы разжигать камин. И кровать при ней всегда была прогрета... Но ее нет и потом не трави мне душу, — зевнул я, вставая с кровати, подходя к окну и садясь около него на табуретку.

— Я пока на кухню за печеньем сбегаю, — предложил Леопольд.

В следующую секунду из огромного балахона, лежащего на полу, выбежал худой серый кот с коричневыми полосками вдоль спины и жуткими глазами. Посмотрев на меня и мяукнув, он поскреб лапой в дверь.

Выругавшись, я встал и пошел ему открывать. На прощание дернул за хвост.

Когда вода в чайнике начала закипать, из умывальной послышался голос оборотня.

— Дай мою одежду, пожалуйста.

— Печенье вперед, — говорю, поднимая балахон и подходя к двери умывальной.

Из нее высунулась голая рука с мешком. Я взял мешок и сунул в руку свернутые вещи Леопольда.

Мы попили чаю, Леопольд заставил меня выпить немного подогретого отвара, потом опять о чем-то поговорили, стемнело, нелюдь попросился остаться на ночь, я отказал. Тогда он превратился в кота, отказать которому я не смог. В итоге остаток дня я провел в кресле у камина, с книгой и мурчащим кошаком на коленях. Красота.

Наслаждаясь покоем, теплом и уютом, я сам не заметил, как задремал, а потом и вовсе уснул в кресле.

Обволакивающая теплым пледом ткань сна как будто начала рваться обо что-то острое. Неприятное ощущение. Как я не цеплялся за клочки блаженной дремы, все равно проснулся.