Зинка Фокина была злая и визжала по-страшному. И дралась отлично, чем попало дралась — пеналом, линейкой, ведром. Девочкам это можно, так что её боялись реально. Но у неё рожица как у лягушонка, а у классного вожака должно быть лицо вожака, а не лягушки какой-то. А то как же её на Стене Славы рисовать? Вот то-то.

Оставался Юра Баранкин. Он с четырёх лет ходил на боевые искусства и мог побить кого угодно. Но он был двоечник несчастный, а главное — закадычный друг Малинина. Его он бить не мог. Даже на спарринге. Не мог и всё.

Классная, конечно, могла и сама назначить вожака. Но тогда она по фюрерпринципу за него бы и отвечала. А у неё через два года — освобождение от работы. И зачем это ей?

Вот так мы сидели в классе и грустили, ожидая, когда Зоя Владимировна всё-таки объявит бой без правил.

И тут-то Малинин себя и показал. Встал, поправил очочки и тихо так говорит:

— А может, мы просто выберем вожака? Устроим, ну, это... голосование? Кого выберем, тот и будет вожаком.

Все, конечно, чуть языки не проглотили. У Зои Владимировны очки упали, она даже не заметила. Потому что за сердце схватилась.

Потом валидол под язык подложила, оклемалась немножко. И говорит:

— Малинин! Ты вообще понимаешь, что сказал?

А Малинин глазами лупает и говорит:

— А чего такого? Я тут книжку читал про древние племена, там вожаков иногда таким способом выбирали. Ну, когда непонятно, кто сильнее. Все садились вокруг костра и...

Зинка тут завизжала по-страшному. И правильно. А то Малинин такого мог наговорить, что я даже не знаю.

Училка тоже это поняла. Взяла себя в руки и спокойно так говорит:

— Понимаешь, Малинин, тогда люди были дикие. Они других людей ели. Мы что, теперь будем друг друга жарить и есть? Только потому, что когда-то такое было можно?

Малинин почесал нос — задумался, значит. И опять говорит:

— Ну насчёт людей есть я не знаю. Это плохо, наверное. Потому что человека надо убить, чтобы съесть. Но я же не говорю кого-то убивать. Можно ведь даже без драки обойтись. Просто проголо...

Тут уже не только Зинка завизжала, но и Юлька, и Светка. Светка так вообще зарыдала в голос. А потом как закричит:

— Как ты можешь такое говорить, Малинин! У меня дед на той войне погиб! И его сестра! И дочка маленькая! Да как ты смеешь!

Малинин опять глазами лупает и бряк:

— А при чём тут война? Война семьдесят лет назад была.

У Зои Владимировны лицо стало серьёзным таким, как каменное будто.

— Малинин, — сказала она. — Мы воевали с теми, которые этоделали. Голосовали. И выбрали президентов и премьеров, которые развязали войну. У нас сорок миллионов человек погибло! У немцев — двадцать! А ты знаешь, что британцы и американцы делали с нашими пленными?!

— Я кино смотрел, — говорит Малинин. — Они, конечно, гады, и на нас напали. Но я же не за них! Я не за англичан, не за америкосов! Я за нас, за русских и за немцев! Я просто не понимаю, почему нельзя устроить голосование!

Зоя Владимировна на него смотрит и головой качает.

— Зря тебя, — говорит она, — сразу в третий класс взяли. Вроде и умный, а самых главных вещей не понимаешь. Мы не с англичанами воевали, Малинин! И не с американцами! Мы воевали с демократией! С идеологией мы воевали, Малинин!

Малинин опять нос чешет. И выдаёт:

— А как это можно воевать с идеологией? Воевать можно с людьми.

Классная аж покраснела вся.

— Малинин! — а голос уже совсем железный у неё стал. — Люди были оболванены, одурманены! Этим самым демократизмом! Лживой, фальшивой идеей! Которая погрузила мир в море крови! А ты её тут проповедуешь!

— Ничего я не проповедую, — тупит Малинин. — Я же ни с кем воевать не собираюсь...

— Пацифист! — завизжала Зинка и запустила в него пеналом. Не попала, правда.

— Вот именно, — сказала Зоя Владимировна. — Ты проповедуешь лживую, человеконенавистническую идеологию пацифизма. Ей демократы разлагали другие страны, чтобы не могли героически сопротивляться их нападению. То же самое, что и ты сейчас, говорил Бриан!

Тут все, конечно, замолчали. Дело как-то далеко зашло. Если уж Брианом стали ругаться — там и до Черчилля недалеко. Ну а если кто кого Черчиллем обзовёт — всё, без драки не обойдётся.

А Малинин всё тупит. Очочки свои поправил и говорит:

— А я вот не знаю, что Бриан говорил. Можно это почитать где-нибудь?

Зинка опять завизжала и запустила в Малинина цветным мелком, на этот раз попала.

Но ему хоть бы хны. Форму отряхнул и говорит:

— Да я чего. Я просто не понимаю, чем демократия так плоха. Вы можете мне это объяснить?

Тут уже Зоя Владимировна не выдержала и сама на крик перешла.

— Да тем плоха! — заорала она. — Что она на нас напала! Что против неё! Наши деды воевали! Деды воевали, жизни клали против демократии, против выборов этих поганых, против свобод этих проклятых! Деды! Твой вот дед, небось, в эвакуации отсиживался! А у меня половина семьи на той войне погибла! Чего тебе ещё надо?

Витька Малеев тут вскочил и тоже орёт:

— Все народы мира! — орёт. — Эту проклятую демократию! Осудили! На Бирмингемском процессе! Ты знаешь, какие там ужасы показывали! Ты знаешь, что американские президенты творили? Как японцев депортировали? Ты знаешь, сколько японцев погибло при депортации?! Только потому, что они японцы!!! Ницше, говно, гипотенуза!!! — тут он пустил пену и бросился на пол, валяться. Наверное, хотел ещё пятёрку за бесноватость заработать.

Малинин подбородок упрямо выставил.

— Ну это они нехорошо, конечно, сделали, — этак через губочку цедит. — Но у нас тоже всякое было. Вот в Германии, когда культ Гитлера осудили, там же выяснилось насчёт евреев...

— Это были отдельные недоработки! — завизжала Зинка. Ну это понятно, у неё папа Дахау газифицировал.

— И Национал-Социалистическая Партия их осудила, — закончила Зоя Владимировна. — Так что не надо тут спекулировать. И вообще: сейчас в мире демократий не осталось.

— А Швейцария? — опять заумничал Малинин.

— Отсталое государство, задворки истории, на этих дикарей и ссылаться-то стыдно, — сказала классная этак строго. — Ты ещё Флориду вспомни, в этой стране тоже безвождизм. Ну так там голод. Ты этого хочешь?

— Голод у них, потому что с ними никто не торгует, — заявил Малинин. — Да и вообще, причём тут они все? Я же спросил — ну чем плоха эта самая демократия?

Тут весь класс хором заорал наперебой:

— Демократия — это война! Война — это смерть! Наши деды воевали, чтобы мы жили! Солнечный круг — небо вокруг!

Малинин смотрит и головой крутит. Типа — не убедили.

А Зоя Владимировна смотрит и головой качает. Укоризненно.

— Ты, — говорит она Малинину, — не понимаешь самой сути. Демократическая идеология сама по себе бес-че-ло-вечна! Даже если бы войны не было. Ну вот например. Если везде была бы демократия, то везде было бы расовое неравенство. Потому что все народы друг друга ненавидят, а значит, те, кого больше, голосованием избирали бы политиков только своей расы. И только диктатура может обеспечить равенство всех людей, потому что диктатор как приказал, так и будет. Вот посмотри на Юру Баранкина. Он же негр. Родителей его из Сенегала привезли, по приказу Великого Вождя Брежнева. А ведь он тебе друг. И ты тут распространяешь демократизм! Если бы у нас был демократизм, твоего друга тут не было бы! Не было бы!

Тут Юра Баранкин встал, подошёл к Малинину да как двинет ему в рожу. Малинин на другой конец класса отлетел.

Ну тут мы и поняли, что вожак в нашем классе теперь есть. Ещё подрались немножко, для порядка, все отхватили по морде, потом поздравили Баранкина с захватом власти и проявленной волей. От школьного фюрера поздравление на завтра пришло.

А Малинин недельки две с фингалом походил и успокоился. Понял, наверное, что-то. Что-то такое, самое важное. Что можно, а чего нельзя. Что есть вещи, которые в жизни главное.

И поэтому — нечего тут.

Об осаде Каменного Города

Посвящается автору "Жалобы турка"

Жизнь водоноса в городе Уц (что в земле Нод) тяжела, но никто не назовёт её сложной. Пока держится солнечный зной, нужно ходить с кувшином на голове по тем улицам, где людей больше. Кружка воды стоит насат. Некоторые разносчики в самый зной требуют два насата. Но он, водонос Кхем, даже в самые жаркие часы наливает кружку за насат. Зато его кувшин опустошается быстрее, чем у других, жадных водоносов. И к тому же весь город знает, что Кхем — добрый человек, не берущий лихвы. Поэтому его не толкают и не бьют, как других разносчиков воды, а продавцы сладких лепёшек и вина продают ему свой товар дешевле. Кругом выгода! А научил этому Кхема его друг, писец Энки.

Писец Энки ешё не стар, но очень много знает. Это оттого, что он всю жизнь переписывал таблички. В табличках написано много мудрого. Такого, чего не знают простые люди, вроде Кхема. Некоторые таблички писались даже для царей! И Энки переписывал их тоже. Он берётся за любую работу, этот Энки. Ему хорошо платят, одна табличка стоит целых четыре насата. Но дом Энки на Писцовой улице — самый маленький, и находится он в самом конце. Дальше только овраг, куда сбрасывают нечистоты. От оврага скверно пахнет, так что возле оврага селятся самые бедные. Энки бедный. Он отдаёт почти все деньги жрецам бога Бел-Таута, которые содержат в храмовой больнице его отца. Энки любит отца, ведь тот был добр к нему и научил грамоте. Поэтому он платит жрецам, а сам живёт скромно. Единственное его удовольствие — вечером, после работы, скоротать часок-другой за вином и лепёшками. Которые сейчас несёт ему Кхем. Он тоже любит вино и лепёшки, но ещё больше он любит мудрые речи. Они лучше даже вина. От вина голова становится мутной и хочется петь песни, а от мудрых речей она яснеет и хочется молчать и слушать.

Вот и сейчас Кхем идёт по Писцовой улочке. У него с собой бурдюк вина и две большие сладкие лепёшки: достаточно для скромной пирушки.

Энки приветствует его. Он худой и бледный — писец мало ест и редко появляется на солнце. Пальцы его испачканы в глине: видимо, он работал, когда увидел Кхема, и не успел совершить омовение.

— Да благословит тебя Бел-Амат и пошлёт тебе здоровья и удачи, — вежливо говорит Энки. — Пройди в мой дом, дорогой друг.

Кхем отвечает не менее вежливо и проходит. И вот уже они оба совершили омовение, воззвали к богам, и теперь сидят в маленькой тёмной комнатке, наслаждаясь вином и беседой.

— Расскажи мне какую-нибудь поучительную историю, в которой есть мудрость, — попросил Кхем.

Энки немного подумал.

— Вчера я переписывал историю некоего мужа по имени Пха, торговца, — тихо говорит Энки. — Он женился на вдове, у которой были дети от другого мужчины. Она была чернокожей, а он жёлтым, но он всё равно её любил. У вдовы был скверный характер и она кричала на него и попрекала тем, что он беден, а она имела имущество. А он терпел и только закрывался одеждой. Однажды, когда Пха отсутствовал, в дом забрался грабитель и убил всех, чтобы те его не узнали. Пха сбрил себе брови в знак траура и не выходил из дома три месяца, потому что не мог видеть человеческий лиц. Добрые соседи ставили ему на порог корзину с хлебом и воду, чтобы он от скорби не лишился жизни. Когда же он вышел, все увидели на его плечах глубокие раны — так он их расцарапал. Все жалели его, и очень скоро он утешился и женился на молодой женщине, от которой завёл собственных детей. Он умер в старости, насытясь днями.

— Он был хороший человек, этот Пха, — степенно заметил Кхем. — Будь хорошим, и беда тебя не сломит, потому что ты получишь похвалу от людей и удачу от богов. В этом мудрость?

— В этом нет мудрости, — мягко поправил Энки. — И это не вся история. Пха жил долго и перед смертью рассказал свою историю жрецам Бел-Кунака, бога очищений. По его словам, он взял в жёны ту первую женщину только из-за её имущества, чтобы поправить свои денежные дела: он был на грани разорения. Сама женщина была ему противна, её дети — тем более. Он мечтал о том, чтобы убить её, но из-за трусости и боязни наказания не мог этого сделать. Но тут всё сделал за него вор. Пха не показывался на людях, чтобы скрыть счастливую улыбку. Он царапал себе плечи, чтобы вызвать на лице хотя бы подобие скорби.

Кхем огорчился. Он не любил слушать о злых делах.

— Выходит, это был плохой человек, этот Пха, — сказал он. — Он только казался хорошим, а был плохим. Но притворяться хорошим полезно даже для плохого человека. В этом мудрость?

— В этом мало мудрости, — отмахнулся Энки. — Смотри, что удивительно. Вор — враг домовладельца, ведь он крадёт его вещи. Но этот вор сделал за Пха то, на что тот не мог решиться сам. Скажи, если бы Пха пришёл домой как раз тогда, когда вор убивал его жену и детей, он остановил бы вора?

Кхем подумал. Он был простым водоносом, но глупым он не был.

— Нет, — сказал он. — Он не стал бы останавливать вора. Он подождал бы, пока тот не убьёт нелюбимую жену и чужих детей, и только потом схватил бы его.

— Мудрость в том, — сказал Энки, отламывая от сладкой лепёшки, — что иногда твой враг может быть тебе в чём-то полезен. Надо уметь видеть такие вещи... Может быть, теперь ты мне расскажешь что-нибудь интересное?

Кхем пожал плечами.

— Мне нечего рассказать, я ведь всего лишь водонос. Я не видел ничего примечательного. И не слышал, — добавил он, — если не считать обычные споры. Сегодня ведь День Снятия Осады, и все базарные бездельники чешут языками по этому поводу.

— И что же говорят базарные бездельники? — внезапно заинтересовался Энки.

— Говорят разное, — водонос пожал плечами. — Одни, как водится, проклинают тирана Атаульфа, который напал на Нод и три года держал в осаде Каменный Город. Другие проклинают Медного Царя, который запретил сдавать крепость. Они говорят, что если бы Каменный Город был сдан, то тысячи людей не погибло бы от голода. Третьи говорят, что Атаульф перебил бы всех жителей Уц. Четвёртые — что Атаульф не тронул жителей царства Баху, а значит, он не стал бы убивать жителей Каменного Города. Есть даже такое, кто говорит, что Медный Царь виноват в том, что Атаульф напал на Нод. От споров у них пересыхали глотки, так что я не успевал бегать к колодцу за водой... Получается, — сообразил он, — что даже от этих глупцов есть польза. На их деньги я купил вино, которое мы сейчас пьём. Так глупость питает умных.

— Вино недурное! — одобрил Энки. — Но, думаю, из этой старой истории мы можем извлечь больше пользы. Я усматриваю в ней какое-то подобие той истории, которую я рассказал раньше.

— И в чём же оно? — Кхем налил себе ещё одну плошку вина и приготовился слушать.

— Посмотрим на обстоятельства, — сказал писец. — Как Медный Царь пришёл к власти?

— Это все знают, — ответил водонос. — Царством Нод тысячу лет правила династия Луны. Но люди устали от их правления и захотели перемен. В Каменном Городе случился бунт, в котором участвовали все жители города. Династию Луны свергли, последнего лунного царя убили вместе с семьёй. И воцарился Медный. Говорят, он был простым медником, а стал царём... Но в чём подобие этих историй?