Черная Рысь-2. Экзамен на прочность

— Не радуйся раньше времени, красавчик, я тебя сделаю.

— Посмотрим,— сказал Жульен и, оттолкнувшись мыском об ограждение, махом достиг третьего, четвертого, пятого этажа, как человек-паук. Он склонился с крыши и поманил меня пальцем.

"Ну, держись,"— фыркнула я, ощущая, как приливает кровь в могучие мышцы, оживляет их и пропитывает насквозь адреналином. Поддаваясь инстинктам, я потянула носом воздух и выпустила когти, которые тут же спрятала. Я вспомнила, как уходила от атаки ищеек в последний день в Риме и повторила маневр. Хватаясь за резные ограждения, я подобралась к закругленному углу дома. Выращиваемые на балконах зеленые листья цветов так и угождали под носок сапога, но я обходила их стороной как могла, не ступая на землю. Выбирая кратчайший путь, я перескакивала зигзагом с одного балкона на другой, даже не подстраховываясь руками, пока не добралась до крыши.

— Не прошло и un siecle (века),— сострил Жульен, не дожидаясь меня, метнулся к противоположному краю крыши.

— Ты разве не позволишь мне посмотреть на город?— окликнула я, совладея с накатывающей боязнью высоты, от которой, как мне хотелось верить, я давно избавилась.

— Позже, Marie! Все позже!

С трудом удерживаясь на косом склоне крыши, я погналась за ним, аккуратно ступая по грани, как по канату.

— Ты сможешь перепрыгнуть?

— Что?! С ума сошел!

Жульен пожал плечами и, разбежавшись столько, сколько позволяла крыша дома, спланировал на соседнюю. Следующее здание было с точно таким же фасадом, но треугольным по форме, и мне не представлялось возможным приземлиться на него и не провалиться во внутренний дворик. Но я рискнула, буквально заблокировал крики разума.

— Смелее, ma cherie, внизу проезжая часть: упадешь, и я за тебя не ручаюсь.

— Заткнись, Жули, я уже трясусь от страха!— и в мыслях проговорила, что в Риме было намного проще сориентироваться.

Жульен взял курс на север, как и сказал, для чего ему пришлось свернуть. Он последовал смежной улице Rue Monge. Я осторожно, забыв про наше состязание, аккуратно ступала по бетонной крыше: не на всех домах она была наклонной, но на ровных поверхностях вырастали свои препятствия в виде труб, люков и какого-то мусора. Пока я ощущала устойчивость, прибавляла темп и даже переходила на бег и прыжки через медные баки и водонагреватели. Когда же приходилось перескакивать с крыши одного дома на другую, я ненадолго впадала в ступор.

nbsp;Жульен взял курс на север, как и сказал, для чего ему пришлось свернуть. Он последовал смежной улице Rue Monge. Я осторожно, забыв про наше состязание, аккуратно ступала по бетонной крыше: не на всех домах она была наклонной, но на ровных поверхностях вырастали свои препятствия в виде труб, люков и какого-то мусора. Пока я ощущала устойчивость, прибавляла темп и даже переходила на бег и прыжки через медные баки и водонагреватели. Когда же приходилось перескакивать с крыши одного дома на другую, я ненадолго впадала в ступор.

— Ты уверен, что мы идем в правильном направлении?— спросила я, догнав Жульена и поймав его под локоть. Он готовился к очередному перелету и уже отталкивался от шаткой стальной коробки, чьего предназначения я не знала.

— Bien sur! И я также настаиваю на том, чтобы мы прошли через Societe Generalе! (прим. автора — крупный французский банк)

— Да ты вообще больной, там же охрана!— я поймала себя на том, что начинаю шугаться обыкновенных людей, да и в принципе мой характер менялся не в лучшую сторону. Старость не в радость, по молодости я не боялась никаких бесшабашных поступков.

Дом с красной черепицей примыкал к зданию банка, и его крыша практически вплотную приближалась к нему, образовывая условный мост над узкой проездной улочкой. По сравнению с тем, какие расстояния мы преодолевали до этого, попасть на крышу банка, казалось, было раз плюнуть.

— Встретимся на другом конце,— напутствовал Жульен, и не успела я очухаться, как он уже пересекал крышу Societe Generalе в своих удобнейших кроссовках. Вид отсюда был, честно сказать, не тот, который я ожидала увидеть, поднявшись на уровне пятого-шестого этажа над улицами. В опустившейся на город зыбкой темноте обычный человек и вовсе смог бы различить очертания только по ярким, режущим тонкую восприимчивость глаза к перепадам света и оттенков цветов, огням города. На миг мне почудилось, будто я родилась в действительности кошкой, но, к счастью, дальтонизмом среди нас болели в основном мужчины. Я различала заманчивые вывески частных магазинов одежды, фотостудий, круглосуточных продуктовых, которых было не так много в округе; смотрела сверху вниз на легковые авто, проезжающие в спокойной гармонии по парижским улицам, и на редких пешеходов с их гомоном беззвучных проблем и радостей.

Мы непойманными прошли по крыше банка, переходящего в жилой дом все с теми же слегка выпирающими из пастельного, светло-бежевого фасада балкончиками на одного или двух человек. Когда невозможно было рассчитать силы для долгого прыжка, Жульен предложил спикировать на асфальт, перейти дорогу и вновь забраться наверх. Почему мы не могли просто пройтись по улицам, болтая о всякой ерунде? Наверное, потому, что нам обоим это было не так интересно, как напряженная работа мышц всего тела. Да и как долго мы смогли бы поддерживать беседу без подколок, ссор и неуместных шуток, которые лились из меня безостановочным потоком!

Стены следующего каменного дома были абсолютно плоские, без каких-либо выступов, за которые мы привыкли цепляться.

— Через забор?— предложил Жульен, показав на высокую защиту чей-то личной обители.

— Я чувствую тошнотворный запах собачек,— я наморщила нос,— хуже навоза.

— Вот еще выдала! Что за навоз в городе? Marie, признай свою слабость.

— Не дождешься,— я обошла его со стороны и приблизилась к забору. Ухватившись за остроконечные шпили обеими руками и соскользнув до основания, подтянулась и закинула ногу на свободное пространство между шпилями. Опора на три точки позволила мне без труда поставить и вторую ногу, вскарабкаться на кирпич и выпрямиться. Я кинула Жульену скользкую улыбочку,— это делается так...

Секунду я была по одну сторону от шпиля и уже через другую протиснулась между двух клыков и оказалась на территории жилого комплекса. Жульен лишь усмехнулся. Он разбежался, подпрыгнул у самого забора и, подкладывая под себя верхний слой кирпича и сделав сальто, перемахнул через забор. От его мягкого приземления послышался шорох листвы под носком.

— Смелее, ma belle, это не так страшно.

Я даже оскорбилась на его насмешливые заявления и спрыгнула следом. Учащенное дыхание и слишком частое биение сердечка донеслись до моего уха, и я, сосредоточившись на них, услышала и топанье лап по сырой от дождя земле.

— Твою ж мать, я говорила, здесь есть мелкие твари.

Дворняжка визгливо залаяла, и мы с Жульеном, как по команде, сорвались с места.

— А с другой стороны есть выход?

— Должен быть, по идее,— ответил парень, но мы бесшумно неслись по участку и не видели перед собой ничего, кроме стены. А дрянная собачонка продолжала гнаться за нами и ябедничать в голос хозяевам.

— Полезли!— Жульен примеривался к балкону. Для меня он был слишком высок, я знала, что не допрыгну в любом случае без помощи батута или ракеты в заднице. Жульен, не останавливаясь, бежал прямо на стену и перед самым столкновением засеменил ногами прямо по ней, как чертов вампир с минимальным весом! Я не верила своим глазам: Жульен взобрался по гладкой стене, и, когда сила природы все же взяла вверх и под массой тела его начало тянуть к земле, парень зацепился носом кроссовка за край камня или трещинку в стене и добавил толчком новое движение вверх. Это ему хватило, чтобы поймать столбик ограждения и подняться на балкон.

Я обернулась: паршивое создание успело пригнать своих владельцев, чьи ускоряющиеся шаги следовали сразу за собачьими.

— Представь свою последнюю погоню,— посоветовал Жульен, нагло свесившись с балкона.

— Что б тебя! Так просто не представить,— с учетом того, что в последний раз моя жизнь снова висела на волоска, а в меня целилось несколько метких охотников. Большее, что могли сделать хозяева зверька, — вызвать полицию.

Но мне не хотелось падать в глазах Жульена, особенно после стольких хвалебных отзывов в свой же адрес. Я приметила дерево, растущее прямо напротив балкона, и, не долго думая, прыгнула на стену, оттолкнулась от нее и белкой-летягой переметнулась на дерево. Ствол под тяжестью наклонился, закрывая кроной обзор на верхние этажи: мне на голову посыпались ветки птичьих гнезд. Дождавшись критической точки, я отпустила ветку. По расчетам мне недоставало всего полуметра, чтобы опуститься на сам балкон, и в полете я вытянула руку и неуклюже схватилась за балку. Прерванное падение сказалось сильным ударом камня о лучевые кости. Мои пальцы начали слабеть, не удерживая тело.

— Нерасторопная телега,— выругался Жульен с явственным французским акцентом, втягивая меня за запястья на балкон. Когда ему удалось поднять большую часть, он быстро переместил руки вниз и сцепил их за моей спиной, таким образом, мы оказались в недопустимой близости друг от друга.

— Спасибо,— выдавила я, твердо встав на ноги. Жульен еще недолго держал руки, наконец, отпустил меня.

— Не за что. Я не ожидал, что ты так неуклюжа.

— Ты первый, кто так говорил,— сказала я, хотя в этот момент его слова звучали для меня как комплимент. Конечно, со мной случались казусы и просчеты похлеще этого, но именно свидетелей я смущалась, и конкретно Жульена. Я не хотела, чтоб самоуверенный мальчишка думал, что уделал меня. Все меньше мне верилось в подлинность его романтических чувств ко мне: скорее это был спектакль перед моей сестрой и забавы по старой дружбе. Поэтому я и была так подавлена неудачей и вынужденной помощью Жульена: будь он моим рыцарем, не испытывал бы на прочность. Как типичный ищейка.

Я замерла, когда осознание этого давно известного факта врезалось мне в сознание, и я взглянула на его забавы как на часть некой заранее спланированной операции.

— Сильно ударилась?

— Все в порядке,— отрезала я, заметив тени под деревом.— Продолжим.

Уже знакомым способом, петляя по балконам, мы поднялись на крышу и направились в прежнем направлении, перебираясь через балки, перекладины и обрывы между соседними домами. Иногда приходилось уходить в переулке, где дома располагались ближе.

В конце концов, часа через два показался холм Монмартр. К этому времени мы спустились на грешную землю и шли пешком, наслаждаясь атмосферой горы Мучеников. Монмартр, оторванный от Парижа, представлялся отдельным несуществующим в реальной жизни миром со своими скульптурами, семейными кафе, галереями и музеями, закрытыми на ночь. Мир художника, которого я встретила у Сорбонны, с деревенской площадью Тертр(*уточнить перевод*). Мир церквей и часовен, куда я вошла бы помолиться в обязательном порядке, если бы они были православными. Мир, хранивший дух первых поселений доримской эпохи. Какая девушка не представила бы себя на месте Одри Тоту (прим. автора — фильм "Амели с Монмартра").

До базилики Сакре-Кер (Святого Сердца), высочайшей точки Парижа, мы поднимались по лестнице с более чем двумястами ступенек. Аннка, искусствовед мой, определила бы стиль и этого знаменитого парижского храма, но я могла лишь сказать, что он был выполнен из белого камня, с куполами — купол по центру возвышался над сопутствующими с боков куполами поменьше — колокольней, и в целом выглядел чересчур величественно. К сожалению, меня эти элементы декора не впечатляли. Куда больше я восхитилась видом на город.

Жульен подвел меня к смотровой площадке у подножия последней лестнице, ведущей ко входу в базилику.

— Мое любимое место в Париже,— сказал он с отчетливой ностальгией в голосе,— несмотря на то, что днем здесь не протолкнуться от туристов с их фотоаппаратурой.

— Красиво,— подтвердила я, окидывая взглядом пестрое месиво огней и низкой архитектуры той части города, которая морем отходила от холма.

— Единственное место, способное меня успокоить. Не было ни одной субботы, чтобы я не пришел сюда.

— Ты рисуешь?— спросила я вдруг и сама удивилась вопросу. Но Жульен не смутился.

— Да. Идеальная картина. Моя мечта — когда-нибудь перенести ее на холст. А теперь пойдем, тебе необязательно слышать историю моей жизни по новому кругу.

Но я не уходила, не решаясь покинуть так быстро легендарную смотровую, которая так повлияла на моего друга. Жульен рассказывал, как, будучи подростком, был влюблен в девушку из бедной семьи цирковых артистов. Когда цирк останавливался в Париже, устраивались представления на площади Монмартра. И без того искушенного зрителя ловили только на халяву. Жульен познакомился с дрессировщицей медведя, девушкой старше его на три года — ей было двадцать к моменту знакомства, и они проводили вместе все свободное от выступлений и репетиций время. Его всегда не хватало. Девушка стала "первой любовью" Жульена. Я часто подкалывала друга на том, что он слишком часто влюбляется в первый раз. Тем не менее чувства поглотили его, и Жульен был готов уйти из дома и присоединиться к отъезжающему цирку, но причина отпала сама собой. Медведь вырвался из-под контроля дрессировщицы и изуродовал тело молодой дрессировщицы прямо во время закрытия цирковой недели до летального исхода. К чему я это вспомнила: Жульен упоминал Сакре-Кер каждый раз, когда вспоминал о первом в своей жизни признании в любви, а смотровая напротив базилики, скрепившей сердца парочки, была свидетелем их последнего поцелуя.

— Знаешь, что я тебя ненавижу?

Жульен с молчаливым удивлением посмотрел на меня.

— Я никогда не плачу над фильмами, над книгами, над милыми котятками и щеночками и слезливыми любовниками. Я не плакала, когда расставалась с мужчинами, когда меня бросали и предавали. Когда ушел из дома папа, и когда я отправилась вслед за ним. Не плакала на похоронах Рейвел, хотя она была моей лучшей подругой, а я ее подставила. Неужели ты надеялся развести меня на слабость, приведя сюда? Здесь же все кипит твоими воспоминаниями!

— Не понимаю, о чем ты.

— Ты не горюешь о той девушке?

Он спустился ниже, подойдя к ограждению. Под нами лежал сонный город с зажженным светом в окнах сотен домов, и неподалеку, сидя на верхней ступеньке лестницы, ведущей вниз, уличный музыкант играл на саксофоне французскую народную песню "La danse des canards" (с фр. "Танец маленьких утят").

— Она в прошлом. с тех пор я вырос, ты же этого хотела?

— Я? Ничего я не хотела!— быстро отвертевшись, я сообразила, что сейчас был тот самый момент, когда Жульен мог вывести меня на откровенность, заведя старую шарманку.— Где мы можем поесть нормально? Я жутко проголодалась, и могу состряпать антрекот из этого "маленького утенка",— я кивнула на музыканта.

— Marie, я не большой знаток элитного отдыха, так что вот,— Жульен распахнул передо мной дверь в шумный бар, что находился где-то в глубине перекрестных переулков Монмартра, и сюда заходило меньше вездесущих туристов,— за исключением кабаре, nous passons le temps ici (с фр. Мы проводим время тут).