— Купили? Чисто за деньги я бы не рисковал. Просто ты мне противен!
С этим словами он захлопнул тюремное окошечко. Асеро поневоле задумался над последними словами их немилосердного стража. Что значит ? противен? Что такого он делал, будучи у власти, чем мог вызвать отвращение у своих охранников? Но его отвлёк Золотой Слиток, который опять застонал:
— Неужели мы так тут и помрём. Ведь они же не убили нас на месте, значит, хотят, чтобы мы выжили.
— В том-то и дело, что не хотят, — сказал Асеро, убирая с лица растрёпанную прядь волос, — нас запытают и убьют.
— И ты так спокойно об этом говоришь? — вздрогнул Золотой Слиток, и его живот мелко затрясся. — Но я хочу жить.
— Мне тоже умирать не улыбается, — ответил Асеро мрачно, — однако мы расплачиваемся за свои ошибки.
— Да, ошибку я совершил. Асеро, ты уж прости меня, со мной Жёлтый Лист разговоры заводил, чтобы я думал о том, чтобы тебя заменить. Я отказался, но и тебе про это не сказал. Но вот я не понимаю, при чём тут Жёлтый Лист и англичане, почему они помогли ему сместить нас? Мы ведь были им надёжнейшими партнёрами, с чего они накинулись на нас с ножами?
— Первой ошибкой было пускать их в страну. Увидев наши богатства, они тут же сообразили, что чем торговать с хозяевами, выгоднее их прирезать. Второй ошибкой было то, что, боясь войны, мы решили стерпеть оскорбление. Тогда они окончательно решились. И теперь нас не просто прирежут, а будут убивать долго и мучительно, надеясь выведать какие-нибудь секреты. И не стоит пытаться их разжалобить — это всё равно бесполезно, да и лучше умереть, как это достойно сынов Солнца.
— Послушай, я понять не могу — ну зачем им нас убивать? Что мы им сделали дурного? — голос Золотого Слитка звучал умоляюще.
— В глазах англичан мы виноваты уже тем, что существуем и занимаем земли, которыми в противном случае владели бы они. Чем жертва разбойника виновата перед ним? — Асеро грустно улыбнулся, но его свояк не понял иронии.
— Тогда скажи, почему они назвали меня вором? Кричали, тыкая меня копьями в бока, где, мол, наворованное прячешь?
— Потому что у них в голове не укладывается, что чиновник такого ранга, как ты, может не воровать. По их логике, у тебя непременно должна быть тайная кубышка с золотом. И что это не так, ты не убедишь их никакими силами. Так что советую лучше говорить, что не скажешь им ничего, тогда они будут досадовать.
— Так они ещё больше разозлятся... Хочу жить!
— Не ной! Ты инка, а не младенец. Не мы первые, не мы последние, к сожалению. Думаешь, Тупаку Амару и его соратникам было легче? Или ты думаешь, что им меньше твоего жить хотелось?
— Не знаю... — всхлипнул Золотой Слиток, — они были крепкие, твердокаменные... а я жалкий червяк.
— Жалкий червяк живет в каждом из нас, — сурово сказал Асеро, отметив про себя, что именно необходимость поддерживать собрата вдохнула в него волю. До того он и сам был близок к тому, чтобы расплакаться, — нужно лишь вовремя давить его в себе.
— Только для того, чтобы он нас сложили героические песни? Но ведь не сложат, Тавантисуйю конец, а английские историки изобразят нас трусами и ничтожествами, как бы мы себя не вели.
— Может быть, но всё равно надо держаться до конца.
Золотой Слиток некоторое время помолчал, а потом добавил:
— Скажи мне, Асеро, ты веришь в загробную жизнь?
— Не знаю, — сказал тот, — хотелось бы верить, конечно, что мы не просто так тут умрём, а продолжим существование в какой-то иной форме. И что встретим тех, кого уже успели проводить туда.
— А ты этой встречи не боишься?
— А с чего мне бояться?
— А Горный Лев? Ведь это ты его убил, я знаю. Пусть тогда я не носил льяуту, но ваше решение для меня и тогда было не секрет. Тебя за это совесть не мучает?
— Если бы я этого не сделал, то, что случилось с нами теперь, случилось бы раньше. Если я в чём и виноват, так это в том, что не уберёг врученную мне страну. Так что бояться мне следует встречи с Горный Потоком. И с Манко.
Золотой Слиток ещё поныл немного, Асеро его не слушал. А потом в камеру вошли охранники и повели куда-то пленников, подталкивая копьями.
— Куда вы нас ведёте? — жалобно спросил Золотой Слиток, но ему ничего не ответили.
Во дворе уже собирали конвой, где пленников сковывали в вереницу по двое. Часть пленников были совсем обнажены, на некоторых ещё кое-как держались штаны и изорванные остатки туник. Было видно, что всем им досталось как следует. С Золотым Слитком их разлучили, Асеро как главного поставили вперёд шеренги, рядом с ним в пару поставили беднягу Искристого Снега. Сзади него были скованы Киноа и Небесный Свод. Старик выглядел очень плохо, и сердце Асеро просто кровью от жалости обливалось при виде его страданий. Было очевидно, что долго он не протянет.
— Ну что, соблюдают они "Habeas Corpus"? — спросил Асеро несчастного законника. — Как думаешь, будут они нас судить или так прикончат?
— Ведут нас явно не на казнь, — ответил тот, — в такое время её едва ли будут устраивать.
В этих словах была логика — ведь уже вечерело, а публичная казнь в темноте не имела смысла. Хотя если их хотят просто убить тайком... И это самое логичное, так как других тюрем в городе и за городом всё равно нет, и держать их там негде.
— Я до сих пор не могу поверить во всё, что произошло, — сказал Киноа, — ещё пару дней назад Дэниэл и Розенхилл улыбались мне и соглашались на наши условия. Что произошло за эти два дня?!
— До чего же ты наивен, Киноа. Впрочем, теперь это не имеет значения, так как Жёлтое Льяуту тебе всё равно не светит... Руки скованы, выборы не провести, — Асеро иронически улыбнулся.
— Раз ты шутишь, значит, надеешься на лучшее, — сказал Киноа, ему по привычке хотелось надеяться, но было непонятно, на что.
— Нет, не надеюсь. Нас запытают и убьют. И жить нам осталось считанные дни, если не часы! Так что можно и пошутить напоследок.
— Не верю, я не понимаю, как и зачем им... И нельзя же без суда!
— Да какая теперь разница, — с горечью сказал Асеро. — Я уверен, что даже когда Дэниэл пошёл на уступки, подписавшись, что никакие улучшения не могут идти за счёт ухудшения положения работников, за счёт их здоровья и жизней, он понимал, что это ты подписал себе смертный приговор. Впрочем, я тоже наговорил чего не надо и тоже виноват. Именно из моих слов они поняли, где мы уязвимы.
Асеро хотел ещё что-то добавить, но тут бич хлестнул его по лицу, и пришлось сглатывать кровь с губ.
Тем временем построение колонны закончилось, и пленников погнали по пустынным улицам. Редкие прохожие отводили от них глаза. Хотя темнело, сегодня никто не зажигал фонарей, и в темноте с трудом угадывались знакомые здания. Они прошли мимо того места, где раньше стоял дом Горного Ветра, теперь на этом месте зияли обгорелые руины.
— А что случилось с Горным Ветром, не знаете? — спросил шёпотом Асеро спутников.
— Говорят, что он покончил с собой при аресте, — ответил Киноа, — счастливец....
Асеро не успел ничего ответить, так как Небесный Свод внезапно застонал и рухнул. Шеренга остановилась.
Конвоир подошёл к нему и потыкал копьём:
— Ты-ы... Вставай давай!
— Неужели ты не видишь, что он не может встать, — сказал Асеро, обращаясь к молодому охраннику, — если он вам нужен живым, то дайте ему воды и везите на телеге, а если вы решили его уморить, то чего вы продлеваете его мучения?
— А ты вообще заткнись! — ответил охранник, — тебя не спрашивают.
По акценту Асеро понял, что перед ним каньяри. Может, один из тех, кто приехал поступать в Куско... да, точно из них, откуда здесь другим взяться?
— Юноша, у тебя есть отец? — спросил Асеро. — Представь себе, что его также заковали и пинают ногами?
— Ты моего отца не касайся! Было время, когда и ты точно так же под конвоем выгонял каньяри из родных селений, тоже не щадил ни стариков, ни детей! А он, — каньяри указал на лежащего старика, — тогда уже небось льяуту носил!
— Неправда твоя, так над ними издеваться я не приказывал! Но ты слишком юн, чтобы ты мог помнить переселение, прошло уже около двадцати лет...
— Да, мой отец не пострадал... потому что мой отец жил тогда не на родине, и вообще.... он даже стал потом наместником и верно вам служил... Да только теперь ваша песенка спета!
— Так значит твой отец — Орлиный Глаз? — сказал поражённый Асеро, — и он знал, зачем вас отправляют в Куско?!
Было нестерпимо больно узнать, что он своими собственными руками подписал себе и другим смертный приговор, но ещё больнее — узнать, что Орлиный Глаз оказался предателем. И что теперь будет с несчастной Розой...
Юноша-каньяри тоже вдруг смутился:
— Нет, он не знал. Англичане обещали мне, что пощадят его. Если он отречётся от звания инки, скажет, что носил его лишь вынужденно...
— Поставишь перед ним выбор: смерть или подлость? Хорошенький подарок ты приготовил своему отцу. Трижды лучше не иметь сына, чем иметь такого как ты!
— Скажи, мы-то перед тобой чем виноваты, — умоляюще спросил Киноа, — я человек мирный, войной не занимался, строил плотины и террасы, в том числе и у вас... Даже льяуту тогда не носил...
— А с чего мы должны быть благодарны вам за террасы? — спросил каньяри. — Вы хотели превратить нас из гордых воинов в каких-то жалких огородников! Вы, инки, мешали нашему народу жить так, как он хочет, а это — его естественное право.
— Ишь ты, от англичан слов набрался, — сказал Асеро, — "Естественное право!" А набеги и рабовладение — тоже естественное право?
— Отчего нет? Ведь европейцы тоже совершают набеги и держат рабов, — ответил юноша, — почему не сделать рабом того, кто хуже тебя? Или не убить его, если он бесполезен? — склонившись над стариком, он сказал, — Всё, труп.
— Всё-таки я не пойму, как так можно! — сказал Киноа. — Обсуждать со мной проекты дренажных систем, которые можно было бы сделать у них на родине, и знать при этом, что они ворвутся ко мне, изобьют, разгромили мой дом, совершили бесчестное по отношению к моим женщинам... Чтобы сделать такое, нужно или очень ненавидеть меня, или быть нелюдем.
— Они и есть нелюди, — сказал Асеро, — они заранее готовились, это очевидно теперь.
— Но ведь дренажные системы были им выгодны! Выгодно же, чтобы им голод не грозил, почему же они предпочли...
— Да потому что предпочитают людоедство, — ответил Асеро с ненавистью, — не хотят отказывать себе в этом удовольствии. Нравится им над нами издеваться.
— Ну, каньяри нас считают виноватыми в своих бедах, — сказал Искристый Снег, — надо было всё-таки помягче с ними, наверное...
Асеро ничего не ответил, так как в этот момент из конца колонны привели Золотого Слитка и заковали на место Небесного Свода, чей труп так и лежал, где упал:
— Что это с ним? — спросил Золотой Слиток.
— Умер, — мрачно ответил Асеро, — угробили его.
— А его-то за что?
— За то же, что и всех. Инка. Одно это уже преступление в их глазах.
— Интересно, почему не двигаемся? — спросил Киноа.
Золотой Слиток ответил:
— Там из конца некоторые сбежали, вместо цепей там гнилая верёвка. Теперь их ловить долго будут. Если бы не проклятая нога, я бы тоже был на свободе... Хотя скорее мёртвым. Они стреляли по убегавшим, а в меня легко попасть.
— Я уже завидую мёртвым, — сказал Асеро, — мы все тоже обречены, скорее всего, так те хоть не мучаются. Похоже, нас всё-таки решили на всякий случай убить где-нибудь за городом, там трупы прятать проще.
— Я не думаю, что они собрались нас убивать, — вставил Искристый Снег, — ведь нельзя же казнить нас совсем без суда, тем более что ты считаешься персоной королевской крови...
Асеро с грустью сказал:
— Неужели ты, наивный юноша, до сих пор не понял, что все их законы не про нас писаны, нас можно пытать и убивать, а потом сказать, что мы убиты при попытке к сопротивлению... как жаль, что это в самом деле не так и мы обречены умереть в цепях...
— Разговорчики! — крикнул вернувшийся сын Орлиного Глаза. — Кто ещё болтать будет, я по морде дам, — и демонстративно замахнулся плёткой. Желающих получить лишний шрам не оказалось, и колонну повели дальше. При этом задние ряды были вынуждены пройти по трупу старика, а тех, кто пытался этого избежать, больно били по лицу хлыстом.
Потом пленных погрузили на подводы, при этом крепко заткнув им рты, кляпами и накрыв сверху чёрной тканью, чтобы случайным встречным не было видно, что везут живых людей, а не груз. Асеро уже если и надеялся на что, то только на скорую смерть, после которой будет уже всё равно.
Он не мог понять, сколько длилась дорога, но, судя по всему, не очень долго. Ночь ещё не кончилась, однако когда полуживых пленников сняли с телег и кого развязали, кого расковали, Асеро понял, где находится. Замок Инти... Но зачем их было везти сюда? Асеро уже даже и не пытался ломать над этим и без того болевшую голову. Раны страшно болели, всё тело так затекло, что он даже сел с трудом, и безумно хотелось пить. Утренняя жажда казалась уже пустяком. Воин-каньяри дал ему воды. Асеро поблагодарил.
— Не стоит благодарности, — ответил тот, — всё равно тебя ждёт смерть. Знай, что в боях с инками погибли мой дед и его старший сын, мой отец выжил лишь потому, что был слишком мал для боёв. Он рассказывал мне, что его тоже вели на переселение, и как-то он страдал от жажды, и конвоир-инка дал ему воды. Я всю свою жизнь ненавидел инков, лишивших мою родину свободы, но не могу видеть, как вы мучаетесь.
— А если бы каньяри жили, как хотели, и держали бы рабов, их бы видеть смог? — спросил Асеро. — Ведь рабы в ямах тоже выглядят неважно.
— Не знаю. Ты хочешь переубедить меня? Не стоит. Всё равно ты умрёшь, — и охранник отвернулся и стал давать воду другим несчастным. Вода чуть-чуть улучшив самочувствие, дала некоторую ясность мыслей. Итак, он умрёт... но зачем убивать его именно в замке Инти? Чтобы показать ему перед смертью, что его друг мёртв? Но ведь он поверил бы и на слово. Чтобы ещё больше унизить его? Но зачем тогда всех остальных сюда тащить? Асеро понял, что, несмотря ни на что, он хочет жить. Даже теперь, когда он жалок, унижен и изуродован, ему всё равно жалко расставаться с собственным бытиём. Умом он понимал, что расстаться придётся, и избежать смерти не получится, и главное не ныть, чтобы уйти достойно.
Прекрасная Лилия и в самом деле хотела поговорить с Золотым Подсолнухом и даже попросить у него прощения, но... вовсе не потому, что хотела и надеялась с ним воссоединиться. За ночь она всё обдумала и сочла нужным, что лучше всего сознаться ему во всём откровенно, чтобы он не питал ни необоснованных обид, ни необоснованных надежд. Так честнее. Но в то же время она мысленно прокручивала в уме воображаемый конец разговора.
"Ещё раз пойми меня правильно, ты ни в чём не виноват передо мной. Ты хороший, умный, добрый, честный, верный, но... но вот Розенхилл сумел пробудить во мне такую вспышку чувств, такую страсть, какой у меня никогда к тебе не было и не будет. Да, я знаю, что он негодяй и не любил меня, но.. Теперь, когда я знаю, на какую страсть я способна, я уже не хочу обманывать ни тебя, ни себя. Я же не смогу полюбить тебя, как любила его, да и никого другого не смогу! Лучше мне запереться в обители..." Обвинить во всём себя казалось самым лучшим способом не нанести юноше ещё большей обиды, и в то же время ей было как-то досадно, если бы он согласится со всеми её обвинениями. В глубине души ей хотелось, чтобы он обвинял не столько её, сколько судьбу, нежданно-негаданно сведшую столь неподходящих друг другу людей. Впрочем, кто подходил ей? Теперь она уже и сама не знала...
