На захваченной земле

— Мне страшно, — как-то вечером, когда мы уже спать ложились, сказала Маша, — Вокруг ведь одни враги. А тут и вы скоро уйдете... А вдруг что случится?

— Ничего, — постарался максимально уверенно сказать я, — Мы ненадолго. Вот только поговорим с партизанским командованием — и сразу же вернемся.

— А если сюда немцы придут пока вас не будет?

— Что им тут делать? Заброшенная деревня...

— А если они увидят, что здесь дым из труб?

— Вряд ли,— я отрицательно помотал головой, — За все время мы тут ни одного самолета не видели. Немцы явно считают, что в этих краях все тихо и спокойно. Ну а если что — партизаны вас в обиду не дадут...

— Партизаны, — грустно усмехнулась Маша, — А если они не узнают?

— Они все узнают, — максимально уверенно заявил я, — Видела, какие у них возможности? Даже документы нам сделали!

Новый год мы отметили дружной компанией. Елок, правда, не ставили — да и где мы тут елку найдем, но повеселились неплохо. Девчонки даже пирожки испекли — за этим, правда, мы съели всю муку, которую Катя с Сашком с собой принесли, а в захоронке муки не оказалось. Правда, ничего алкогольного не употребляли — хоть Леха и предлагал спирта разбавить и выпить малость, но это все же сочли избыточным.

А 3 января 1953 года к нам вновь прибыл партизанский посыльный Дмитрий, забрав с собой Серегу с Васей. Им теперь предстояло пару недель посвятить изучению немецких порядков чтобы в будущем не проколоться на какой-нибудь ерунде, которую, однако, прекрасно знает каждый гражданин Рейха.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Глава 7.

5-15 января 1953 года. Рейхскоммисариат Московия.

Серега реально был наполовину немцем — потому партизанский командир и сказал, что его свободно во 2 категорию запишут. Когда-то его батя служил в армии в ГСВГ — их часть стояла на западе Германии, в каких-то 20 километрах от начала зоны отчуждения. К счастью, там радиация была практически в норме — выше среднего фона всего раза в полтора.

Вот там-то, в ГДР, в увольнении и познакомился с его будущей матерью — Хельгой Шварц, хотя дома потом он называл ее по-русски Олей. И как-то так вышло, что она в школе как иностранный русский язык учила, а батя его — немецкий. Так что общий язык они нашли быстро и легко. Как батя рассказывал, Оля была интересной собеседницей, они легко находили общие темы для разговоров... И как-то незаметно сначала сдружились, а потом и полюбили друг друга. Так что спустя два года батя из армии возвращался уже не один.

Серега был их вторым ребенком. А поскольку родился вот в такой интернациональной семье, то уже с детства прекрасно знал оба языка — и русский, и немецкий — и свободно разговаривал на них. В школу поэтому он тоже пошел в ту, где изучали немецкий — хотя таких было не так уж много. В основном тогда все учили английский, так как именно он был языком главного врага. Закончив с отличием школу, он пошел в строительный институт, где тоже изучался иностранный язык. Неоднократно Серега бывал и в самой ГДР — ездили к родственникам мамы — и в целом эта страна ему была симпатична. Да, не без странностей — но ведь и в Союзе на взгляд иностранца их немало найдется.

Но вот фашистов Серега люто ненавидел — как, впрочем, и его немецкие родственники. Многие из них тогда оказались в концлагерях за коммунистические убеждения. Вспоминать, правда, о тех временах они не любили — лишь говорили, что страшное это было время.

И вот теперь он вдруг оказался в какой-то искаженной реальности, в которой фашистам удалось достичь своих целей. Русские здесь — недочеловеки, полурабы. Немцы-коммунисты наверняка не в лучшем, чем в родном мире во время войны, положении. За прошедшие месяцы Серега не один раз задумывался — а живы ли еще здесь его предки-немцы? Или уже давно умерли в концлагере? Хотя и с русскими предками тоже непонятно. Вон Диману повезло — по крайней мере, часть его родственников живы-здоровы. А его родственники? Или с родственники других товарищей?

Записываться в фольксдойчи, даже номинально, Сереге было откровенно противно. Слишком многие приспособленцы и в его мире стремились получить этот статус чтобы жить припеваючи на оккупированной территории — в то время, как других вешали, расстреливали, угоняли в Германию, грабили, в конце концов... Многие из них потом были осуждены как предатели Родины и отправлены в Сибирь на поселение. Хотя и далеко не все. Многие записывались в фольксдойчи по заданию подполья — втереться в доверие к немцам, занять пост в оккупационной администрации чтобы информацию добывать... В принципе, к своей работе можно было отнестись аналогично. Ему нужно будет проехать по оккупированной территории, добравшись до расположения партизанского командования и передать имеющуюся информацию. Вот только сможет ли это что-то изменить в этом жутком мире?

И вот они были в партизанском лагере. Несколько землянок, где жило около тридцати человек. Большинство из них — бывшие солдаты советской армии, которым путь домой был заказан. Они отказались сдаться в плен в битве под Рязанью и смогли вырваться из окружения, но по немецким законам теперь считались бандитами.

— Большинство наших людей по деревням сидит, — пояснил Владимир Петрович, — Живут с семьями, работают в полях, хлеб с картошкой выращивают. Часть выращенного и нам передают. Если будет надо, мы за неделю можем сотни три партизан собрать. А здесь лишь те, кому домой никак нельзя. Мигом повесят.

Им с Васей выделили отдельную землянку, где и предстояло прожить ближайшую неделю. Каждый день они изучали фашистские порядки — слушали рассказы людей, читали статьи из газет, заучивали некоторые тезисы из выступлений Гитлера и фашистского руководства — то, что здесь знал каждый немец. То, что они узнавали, было откровенно жутким. Слушая рассказы о положении дел на оккупированной территории, Серега думал о том, что придет время — и фашисты ответят за то, что творили на советской земле. Должны ответить. Когда-нибудь однажды должна восторжествовать справедливость.

Здесь же им выдали и гражданскую одежду, в которой предстояло ходить, Сереге вместо нагана дали немецкий 'Вальтер', Васе небольшой 'дамский' пистолетик, которыми они тоже учились пользоваться.

Обратно они вышли 15 января. Попрощавшись с партизанами, они вместе с Дмитрием отправились в обратный путь — и через два дня были у себя дома, где уже заканчивались последние приготовления.

— — — — — — — — — — — — — — — — —

Декабрь 1952 — январь 1953 годов. Рейхскоммисариат Московия.

Про некоторых людей часто говорят, что 'природа на них отдохнула' — однако к Васе это явно не относилось. Скорее наоборот. Во всяком случае, внешностью она ее точно не обделила. Светло-русые волосы, густые брови, симпатичные черты лица, правильной формы высокая грудь, длинные тонкие пальцы были предметом зависти многих девушек. Так что пользоваться той же косметикой Васе практически не приходилось — так, самый минимум. Понимая, что и без того очень даже симпатична, девушка гордилась своей естественной красотой.

А вот с парнями ей не особо везло. Когда-то в детстве она, как и любая другая девушка, мечтала о любви на всю жизнь, чтобы с любимым вместе хоть на край света! Вот только среди ее круга видела либо расчет, либо просто 'свободные отношения'. Самое понятие о любви у большинства вызывало лишь смех. Мол, любовь — это удел быдла. А не в ее кругу? Там большинство просто начинало шарахаться от нее как от чумной едва узнавали, кто она такая. Впрочем, последней каплей стал случай с ее первой любовью. Когда оказалось, что тот, кого она любила, лишь обманывал ее, рассчитывая наложить свою лапу на деньги ее родителей.

Тогда-то Вася и решила для себя, что любви на самом деле не существует. Как иногда шутили, 'любовь придумали евреи чтобы не платить за секс'. Тогда Вася и решила, что нужно относиться к парням точно также, как она в целом относилась к жизни. Незачем уделять этому вопросу какое-то особое внимание — живи в свое удовольствие, меняй парней сколько душе угодно и незачем заводить сколь-либо длительные отношения. Так она и жила. Цепляла в клубах первого приглянувшегося поря, недельки две-три встречалась, а как надоедало — без малейшего сожаления бросала. Благо, внешность позволяла. Тем более, что те тоже явно не были на длительные отношения настроены, так что в этом у них была полная взаимность. А там постепенно Вася вообще практически разучилась что-либо чувствовать. Она жила одним днем, нисколько не задумываясь о будущем. Чисто в собственное удовольствие.

И вот в один из таких дней, когда она в поисках новых впечатлений подалась с однокурсниками в лесок выпускной в свое удовольствие отметить, они вдруг попали в иной мир, где неожиданно столкнулись с пришельцами из еще одного параллельного мира — где до сих пор жив Советский Союз. Вася не любила СССР и не понимала принципов, на которых строилось советское общество. Общественное выше личного, 'человек человеку друг, товарищ и брат' — все это казалось ей каким-то наивно-детским, чего нет и не может быть в реальности. И было даже удивительно, как СССР просуществовал больше 70 лет, а не развалился на первом же десятилетии. А вот в их параллельном мире, как оказалось, СССР живет и поныне и даже и не думает разваливаться. Это было за гранью понимания.

По правде говоря, изначально Вася не особо верила другим пришельцам. Первые несколько дней она боялась, что те от них просто избавятся как от ненужной обузы. А фашистов Вася боялась куда больше, чем любых коммунистов. Они все же русские. Но после того памятного разговора с командиром их 'отряда' девушка немного подуспокоилась. Раз их считают своими — то бояться их не стоит. Коммунисты своих не сдают. Хотя это и было удивительно. Ладно еще Леха с девчонками. Но она ведь для них — 'буржуйка'. Классовый враг — а с ними коммунисты не церемонились. Но, к большому удивлению, никто из пришельцев из СССР попрекать ее социальным происхождением даже и не пытался. И вообще... Странные они были люди. В своем мире она привыкла к трем вариантам отношения к себе: подобострастно-заискивающее, безразлично-равнодушное или презрительное в зависимости от того, о ком идет речь. Здесь же к ней относились... по-товарищески что ли... Как к равной. Правда, сразу предупредили, что бездельников в отряде нет, так что придется и ей поработать. А вот с этим проблема была. Дома-то Вася практически ничего сама не делала — у папы для этого специальные работники были. Так что пришлось учиться. В тот же вечер Васе с некоторым сожалением пришлось ногти остричь, а спустя неделю она с грустью заметила, что и руки у нее теперь стали, наверное, как у какой-нибудь крестьянки. Сказывалось то, что приходилось в том числе и с землей возиться.

Однако, несмотря на то, что здесь требовали от нее работать, в какой-то момент Вася вдруг начала понимать, что хоть они, советские люди, и странные, но ей они становятся даже симпатичными. Как оказалось, то, что говорили, было для них отнюдь не пустыми лозунгами.

— Мы словами не разбрасываемся, — как-то сказал ей Диман, — Это в вашем мире коммунисты в пустых болтунов превратились. У нас этого нет.

— Но как я могу быть своей для вас? — спросила его Вася, — Вы ж знаете, кто мои родители.

— Дети за родителей не отвечают, — усмехнулся тогда Диман, — Это еще сам товарищ Сталин говорил.

— А как же мой образ жизни там? — удивилась девушка.

— Так это ведь в прошлом, — пожал плечами Диман, — А какой дальше быть — все в твоих руках.

И Вася хотела стать полезной этим людям. Стремилась помочь в чем может. Чтобы никто не мог считать ее бесполезной обузой. Пусть ее и не бросят, не сдадут немцам — но садиться им на шею ей было стыдно. То чувство, которое казалось давно забытым и навечно вычеркнутым из жизни... А потом вдруг появились у них в отряде люди из этого мира. Будучи девушкой веселой и общительной, с ними она очень быстро сдружилась. Настя с Катей рассказали ей и о том, что происходит в мире. И хоть Вася и прежде ненавидела фашизм, слышала много 'хорошего', но после услышанного ее буквально захлестнуло бешенством. Слишком жуткими были рассказы о жизни в этом мире. Хотелось мстить за тот ужас, что немцы сотворили с ее страной. Да, пусть она здесь носила иное название, пусть это был другой строй, да, что уж говорить, другой мир, но это была все же ее Родина. И было дико жалко этих девчонок, которые даже читать-писать не могли. И уж, тем более, не имели даже малость из того, что было доступно даже простому народу в ее время. 'Еще одно забытое чувство', — подумала тогда Вася. Раньше окружающие ей были совершенно безразличны. Как они живут, что чувствуют, о чем мечтают — для нее это не имело никакого значения. Сейчас же чуть ли не с каждым днем все больше рушилась эта тщательно возведенная ей стена безразличия, которой Вася отгородила себя от остального мира. И вот она уж — вот уж о чем прежде и подумать не могла — старалась научить этих девчонок всему тому, что она знала. Вместе с девушкой из СССР.

А еще в какой-то момент она вдруг поняла, что влюбилась... Впервые с того самого раза. Самого первого. С одной стороны, Вася этому была счастлива... А вот с другой — это же и ее несчастье. Поскольку признаться в этом она не могла. Еще в свое время Вася немало слышала о морали коммунистов во времена Сталина. Как ведь тогда было? Секс до брака, измены — аморально, за это и из партии или комсомола выгоняли. Развод — тоже позор, о разводах тогда в газетах писали, а потом это еще становилось и темой для партийного разбирательства. В результате которого тоже нередко из партии выгоняли. Так кем она будет для советского человека? Нет, об этом нельзя и думать. Пусть ей и простили жизнь богатой бездельницы — тем более, что теперь она сама старалась помочь в чем может, но этого не простят.

А потом появились партизаны — и ей предложили под видом немки отправиться с несколькими товарищами к партизанскому командованию. Почему она согласилась? Да во многом как раз по личным причинам. Чтобы хоть немного отвлечься и не мучать себя. Тем более, что ее знания немецкого действительно могли пригодиться.

И вот они в партизанском лагере, где им рассказывают об установленных на оккупированной территории порядках. Которые вызывали у нее бешенство. Хотелось взять пистолет, стрельбе из которого ее учили, и пристрелить хотя бы одного-двух оккупантов! Чтобы на их земле стало хоть немногим меньше этой нечисти!

— Ты должна научиться контролировать свои эмоции, — глядя на ее реакцию, говорил партизанский командир, — Пойми, ты по легенде — немка. Жила здесь с самого 'освобождения'...

— Освобождения? — окрысилась Вася, — Хорошее придумали название для порабощения.

— Ну вот опять, — покачал головой Владимир Петрович, — так вот, ты якобы жила тут с самого прихода немцев. И для тебя эти порядки должны восприниматься как НОРМАЛЬНЫЕ! Само собой разумеющиеся!

— Я так не могу, — тряхнув головой, ответила Вася, — Не могу!

— Тогда тебе нельзя в город, — ответил командир, — Проколешься мигом — и остальных всех подведешь.