На захваченной земле

P.S. Все действующие личности, события и большинство географических названий вымышлены. Возможные совпадения в большинстве случаев— случайность.

Пролог.

17 июля 2015 года. СССР, *нская область, г. Жданов.

— Так что ты такого интересного ты там разузнал? — поинтересовался я у друга.

— Похоже, это то, что мы так долго искали! — с каким-то чуть ли не детским восторгом ответил он, доставая из кармана навигатор и показывая какую-то точку на карте, — Настоящая аномалия!

Ага, мы уже лет пять ищем всякие аномалии, проверяя все подряд ходящие в городе и его окрестности слухи. Где мы только за это время не побывали — и в подвалах старинных, еще дореволюционной постройки, домов, и в неожиданно обширных городских подземельях как нашего города, так и областного центра, и в окрестных лесах... Нашли много всего интересного, но только не подтверждения всем этим слухам об 'аномальных явлениях'. Все они оказывались пустышками, городскими легендами...

— И что там такого? — с трудом удерживая безразличное выражение лица, спрашиваю я.

— Знаешь, может быть, про немецких диверсантов, которых уничтожили у нас в области в октябре 1943 года?

— Ну что-то краем уха слышал...

— И ничего странным не казалось?

— Ну, вроде, ничего особенного...

— А то, что было это всего за два месяца до капитуляции Рейха, странным не кажется?

— А ведь верно! — немного подумав, пришел к выводу я, — Немцам тогда не до десанта было... Большая часть Германии уже была занята нашими войсками, вовсю ел штурм Берлина... А во Франции наступали Союзники...

— Вот именно! А недавно я узнал еще более интересную информацию! Вышел как-то случайно на одного деда, принимавшего участие в разгроме тех немцев. Так вот, ты себе представляешь 'диверсантов' с двумя танками и несколькими бронетранспортерами?

— Ничего себе, — только и присвистнул я.

— Вот и мне это тоже кажется ну очень странным! Как эти танки могли оказаться у нас в области, всю войну бывшей в глубоком тылу? Самолетами-то их не перевезешь! Ну и решил я поподробнее про этот случай узнать...

— И что?

— В Сети не нашел никакой информации. Совершенно! В местном музее удалось лишь услышать про тот же разгром диверсантов. Без всяких подробностей. И все! Больше ничего!

— Гм... Это интересно, — задумчиво протянул я, уже зная, что поездка на то место будет непременно.

Глава 1.

25 июля 2015 года. СССР, *нская область.

В следующую субботу, несмотря на идущие каникулы и даже выходной день, встал я достаточно рано. Ну, в смысле, в пять часов, а не как обычно в девять. Сегодня мы собрались всей нашей 'бандой' отправиться на поиск очередной аномалии, потому к этому требовалось заранее подготовиться...

Кто мы такие вообще? Ну, на данный момент — студенты разных ВУЗов нашего областного центра. Кое-кто из нас знакомы друг с другом еще со школьный времен, кто-то — с университетских. Но есть у нас и одно достаточно нестандартное для советских студентов увлечение — поиск всевозможных аномалий. Многие за это считают нас немного чокнутыми, но в целом относятся вполне спокойно. Мол, у каждого своя придурь бывает... Откуда все это у нас пошло? А кто его знает... Наверное, еще с детских времен, но почему и как — не знаю. Просто так вышло... И вот сегодня мы собрались на очередное место, где нас может ждать долгожданный успех... или очередное разочарование...

Одевшись, почистив зубы и по-быстрому поев, решил ради интереса включить телевизор и взглянуть новости. Однако, ничего интересного там обнаружено не было... Председатель Совмина СССР (и, по совместительству, глава нашей страны) потребовал немедленного вывода войск США из Бразилии, французы СССР почтили память своих бывших соотечественников, погибших в 'Черный день', объединенное командование военно-космических сил стран ОЛД заявило о успешном выводе на орбиту Земли восьмой лазерной платформы ПРО, на новосибирском радиоприборном заводе имени Шелепина начат выпуск микросхем по десятинанометровой технологии (чего, как отметил комментатор, пока нет больше нигде в мире). Как будущего инженера, собирающегося работать в отрасли микроэлектроники, меня это немного заинтересовало, но больше ничего полезного из этого сообщения я не узнал. Лишь увидел картинки, на которых было видно оборудование цеха, и держащего в руках микропроцессор 'нового поколения' репортера. Ничего, впрочем, удивительного для себя в этом я не услышал. Что советская электроника лучшая в мире, а те же ПЭВМ 'Искра' (да и многая другая техника) даже на западных рынках очень хорошо потеснили их производителей. Это даже капиталисты признают. Скрежеща от злости зубами. Ну да и пусть бесятся. Все равно еще 20-30 лет — и им придет закономерны конец. Общество потребления вообще не имеет будущего, и место ему лишь на свалке истории. Ну не может человек жить чтобы жрать! Тогда он просто постепенно превращается в обычную человекообразную обезьяну.

Выключив телевизор, иду в коридор и, надев ветровку и фуражку, выхожу из квартиры, запираю дверь и вызываю лифт. Через несколько секунд его кабина остановилась на моем этаже и, войдя внутрь, я нажимаю кнопку -2 этажа. Цифры с 'минусами' у нас означают два яруса подземной парковки. Очень удобная штука, кстати. Сам видел, как фигово с этим делом обстоит в старых районах городов... Хорошо еще, что автомобилей в СССР не так уж много — по крайней мере, до тех же США ну очень далеко. Иначе давно и ставить-то их некуда было бы. Да и в новых районах, если подумать, мест для автомобилей не так уж много — 84 'отсека' на здоровенный шести подъездный десятиэтажный дом... Проще говоря, хватит лишь чуть больше, чем на половину квартир... Хотя, в более новых домах, насколько знаю, планируется увеличить число ярусов на подземных стоянках...

Спустившись вниз и дойдя до отсека со своим 'Москвичом' (ну, если точнее, родительским, но у меня есть разрешение на его использование) со ставшим популярным в последнее время гибридным двигателем, закинул в него все необходимое для наших поисков и выехал. Лязгнув запором, передо мной раскрылись ведущие на автостоянку ворота, и я выехал на улицу. В связи с утренним временем улицы были практически пустынны. Лишь как всегда ехали по своим маршрутам троллейбусы да изредка попадались редкие частные автомобили. Впрочем, их вообще много никогда не бывает... Вообще, интересная ситуация у нас в стране с ними. Вроде, и стоят не так дорого — за пару лет спокойно можно денег накопить. Только вот попробуй разрешение на покупку получить! Официально говорят, что это сделано специально для борьбы с пробками на дорогах, шумом в городах, загрязнением окружающей среды и так далее... Неофициально же все знают: все дело в том, что больше производить советский автопром просто не может. Ну нельзя сделать так, чтобы одна страна могла полностью обеспечить все свои потребности во всем! Всегда какие-то отрасли будут развиты больше, другие же будут отставать. Впрочем, большинство относится к этому дефициту автомобилей спокойно. В конце концов, не настолько уж большая проблема...

На выезде из города ко мне в автомобиль подсели Серега, Сашок и Диман и Аленка — единственная девушка в нашей команде. Никогда не понимал, что ее так привлекло в нашем вроде бы не девчачьем увлечении, ну да это не так важно. Сзади на взятом, судя по номерам, в пункте проката автомобиле ехали Семен и Вован. Выехав из города, мы сразу направились на север области, где располагалось интересующее нас место. Для начала нам пришлось отмахать пару сотен километров по шоссе, а затем свернуть прямо на поле и двинуться по нему. Других подъездов к нужному месту просто не существовало. Хорошо еще, что у наших автомобилей была очень приличная проходимость... Более того — судя по всему, когда-то тут была дорога. Хоть к нынешнему времени и давно заросшая травой. Еще часа через полтора неспешной езды мы вдруг въехали в лес. Ехать с каждым метром становилось все труднее — бывшая дорога уже достаточно прилично заросла, в том числе и деревьями. К счастью, еще достаточно молодыми. Несколько раз приходилось выходить из автомобиля и при помощи топора расчищать путь. Тем не менее, нам удалось продвинуться еще более чем на полкилометра прежде, чем наткнулись на ржавые, с облупившейся краской, покосившиеся ворота, перегораживающие путь. Выйдя из автомобилей, мы внимательно осмотрели их и пришли к выводу, что дальше двигаться невозможно. Хотя одна их створка и была открыта, открыть и вторую было принципиально невозможно — слишком сильно ворота провисли и вросли в землю.

Честно говоря, находка меня нисколько не порадовала. Чутье явственно подсказывало, то эти ворота прямо взаимосвязаны с объектом наших поисков. Это означат, что тут явно чем-то занимались военные или, что еще хуже, МГБ. Сейчас, судя по всему, здесь все заброшено. Тем не менее, это вовсе не значит, что тут не может оказаться каких-нибудь 'сюрпризов'.

— Может быть, ну его? — неуверенно спросил я у друзей, — Вернемся?

— Когда мы вот-вот можем что-то найти? — удивленно взглянул на меня Семен, — Здесь ведь явно ж что-то такое есть!

— Ага. Противопехотные мины, например, скорее всего точно найдутся.

— Так тут все брошено давно! Они и не сработают-то в большинстве случаев... Вон ведут же раскопки — и ничего, — уже неуверенно ответил Семен, — Хотя у нас Диман в армии сапером был же! — вдруг обрадовавшись, воскликнул он и, обращаясь к нему, с ехидной усмешкой добавил, — Ты, надеюсь, еще устройство противопехотной мины не забыл?

— Нет, конечно, — ответил тот.

— Ну тогда вперед!

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

По бокам от ворот когда-то явно шел забор, от которого, впрочем, остались ныне одни развалины. Судя по явно более молодым деревьям вдоль него, когда-то здесь была и 'полоса безопасности'. По-видимому, чтобы никто посторонний не смог проникнуть на огражденную территорию. Дальше решили двинуться пешком. Каждый взял с собой по рюкзаку с различным оборудованием — вплоть до небольшого, переносимого в руках, бензогенератора малой мощности на основе маленького двухтактного двигателя — и двинулись в путь.

Сразу за воротами, судя по всему, когда-то было здание КПП. Но, по всей видимости, они было взорвано, и сейчас представляло собой одну лишь груду развалин. Мы медленно, боясь в любой момент наткнуться на какую-нибудь ловушку, двинулись вдоль по бывшей дороге. Впрочем, ничего подозрительного не попадалось.

Уже минут через двадцать мы вдруг вышли к большой поляне, заполненной остаткам наполовину вросшей в землю бронетехники. Стояло все это хозяйство практически колонной — по всей видимости, тут на дороге немцам устроили засаду и расколошматили ко всем чертям... Кто-то, не желая быть мишенью, явно пытался съехать с дороги и обойти вставших впереди сослуживцев, но также получал свой снаряд и замирал у дороги... Непонятно только было, почему потом технику не вывезли отсюда и не расчистили дорогу. Возможно, в том и не было ничего особенного, но сочетание сразу многих факторов словно говорило нам, что тут скрыта какая-то тайна...

— Вот тут, по словам того деда, немцев и накрыли, — оглядев окрестности, заметил Серега, — Говорит, что никто из них не ушел.

Не долго думая, мы приступили к ее изучению, и вскоре пришли в полное недоумение. Как скоро удалось выяснить, танки здесь были не немецкими, а самыми настоящими английскими 'Матильдами 2'. Бронетранспортеры же были самыми что ни на есть 'Ханомагами' SdKfz 251.

— Нифига себе! — только и озвучил общую мысль Диман, — И как это понимать?

Переглянувшись, мы двинулись дальше. Уже часа через три мы вышли к, судя по всему, существовавшей здесь раньше деревни. Сейчас от нее же остались лишь развалины деревянных домов, да в центре стояли кирпичные стены, прежде, судя по всему, принадлежавшие сельсовету или местному клубу.

— Судя по довоенной карте, была здесь когда-то деревня Лесная, — заметил Серега, — На послевоенных тут нет ничего. Даже дрога, по которой мы идем, не отмечена. Километрах в пяти к северу, судя по всему, тоже раньше деревня была. Но сейчас ее нету. А еще дальше на север на берегу реки расположена деревня Камышевка. Раньше от нее на юг шла дорога, проходя как раз через эти две деревни и выходя в итоге к современной трассе. По современной карте дальше ничего нет. Тупик.

— И сколько до этой Камышёвки?

— Километров сорок отсюда еще...

День уже подходил к обеду, потому мы решили остановиться здесь на привал. Сев под деревом, росшим здесь, наверное, еще когда деревня была вполне живой, мы положили на землю рюкзаки и достали из них бутерброды, железные чашки и термос чаем.

— Интересно, откуда тут вообще немцы взялись? — во время обеда поинтересовался Диман.

— А хрен его знает, — ответил Сергей, — Потому-то я и считаю, что тут дело в аномалии. Может быть, какой-нибудь портал...

— Ага. Сейчас пойдем дальше и выйдем к Берлину, — улыбнувшись, сказала Алена, и мы все рассмеялись.

— Или во Францию, — предложил свою версию Семен.

— Нет, нет! Туда не надо! — с деланным испугом ответил Вован, — Там же радиация кругом!

— Или вообще в другой мир, — предложил свой вариант начитавшийся книжек про 'попаданцев' Сашок.

— Ага. Где фашисты вместе с американцами завоевали весь мир, — усмехнулась Алена, намекая на одну из наиболее скандальных книг про 'попаданцев'. Многие потом спорили о том, насколько реалистичен описанный там вариант, а автора чуть не исключили из союза писателей. Спасло его только то, что описанный там мир был типичной антиутопией. Своего рода, 'что могло было быть, но, к счастью, не случилось'.

— Интересно, далеко нам еще идти до предполагаемой 'аномалии', — перевел я разговор на серьезную тему.

— Следующая деревня также больше не существует. Значит, наверное, немцы были и там, — предположил Сергей, — До нее километров десять. Ну и, наверное, еще и дальше сколько-то придется пройти...

— — — — — — — — — — — — — — — — —

Уже в третьем часу, поев и немного отдохнув, мы продолжили свой путь. В бывшей деревне ничего интересного не было, потому без лишнего промедления мы двинулись вперед. Хотелось до вечера найти интересующую нас аномалию, а потом еще и найти подходящее место для ночлега. До стоянки автомобиля за ночь мы точно не дойдем. Об этом можно и не мечтать... Следующие два с половиной часа мы просто шли по лесу, не встречая ничего интересного. Кругом росла сплошная стена деревьев и ничего такого примечательного не было.

Похожие на первые, так же вросшие в землю, но здесь настежь распахнутые железные ворота, появились перед нами совершенно внезапно. Сразу за ними здесь открывалась большая поляна, где, судя по карте, и должна была располагаться деревня Осиновка. Только ее там не оказалось. Вместо этого здесь были развалины от взорванных зданий, явно не имеющих никакого отношения к деревне.

— Похоже, мы близки к цели, — ответил Сергей.

Взглянув на мобильник, я увидел, что сейчас уже без десяти пять вечера, о чем и сказал друзьям. Немного посовещавшись, мы решили сначала пойти вперед и поискать там что-либо, а потом уж, может быть, посмотрим, что интересного тут есть. Хотя, все сразу сошлись во мнении, что ничего такого мы тут не найдем. Было ведь явно видно, что все здесь целенаправленно уничтожено... Последний раз глянув вокруг, мы двинулись вперед. Минут через тридцать дорога (или, скорее, направление, т.к. все уже давно заросло) внезапно разделилась. Одна продолжала идти на север, а другая сворачивала куда-то к западу.

— И куда теперь? — спросил у всех Семен.

Кругом не было ничего, что могло бы указать нам нужное направление.

— Судя по старой карте, — сказал, посмотрев картинку на экране мобильника, Серега, — Прямо — к Камышевке. А вот налево... А хрен его знает. Нет там никаких отметок. То ли не было ее тогда, то ли не была обозначена.

— Ну и куда идем? — спросил я.

— А давай налево! — безразлично махнув рукой, ответил Серега.

Однако, долго наш путь не продлился. Через сорок минут мы внезапно увидели, что оказались в тупике. Спереди стояли высокие деревья и было явно видно, что дороги там не было. Справа от дороги стоял небольшой домик, ныне совершенно заброшенный...

— Странное местечко, — оглядевшись вокруг, заметил Диман, — Что за тупик? Что за здание тут? И зачем все это нужно?

Мы лишь в недоумении пожали плечами.

— А не то ли это место, что нам нужно? — вдруг предположил я.

— Гм... А ведь может быть! — предположил Серега.

— Ну тогда хватаем наше оборудование и начинаем все проверять! — сразу внес свое предложение Сашок.

Однако, вскоре все проверки показали, что ничего особенного ни здесь, ни в близлежащих местах нет. Нет ни повышенного уровня радиации, ни посторонних электромагнитных полей, ни каких-либо гравитационных отклонений и т.д. Хотя, конечно, в вопросе с гравитацией полагаться на наши примитивные измерения, возможно, будет и не совсем точным. Нет и никаких описанных во множестве книг 'портальных границ', за которыми резко менялся бы пейзаж местности или, например, растительность. Хотя, это мы заметили бы сразу...

— Похоже, и тут пустышка, — грустно подвела итог Алена.

— Ага, — согласился Диман.

— Интересно только, откуда тут взялась та немецко-английская техника? — словно сам себя спросил Сергей.

— А, может быть, тут что-то 'был, да сплыло'? — представил я свою версию, — Видели же, то там все уничтожено давно...

— Может быть, — пожал плечами Сергей, — В таком случае, нам просто не...

Закончить он не успел, так как внезапно кругом повис какой-то сплошной туман. Видимость мгновенно упала до нуля, нельзя было различить даже находящуюся в десяти сантиметрах от глаз руку. В какой-то момент я вдруг стал задыхаться, словно кругом не осталось воздуха... И тут внезапно все так же внезапно прошло, а мы вновь стояли на дороге... Только что-то кругом было не так... Оглянувшись, я не заметил сзади ни развалин домика, ни сплошной стены деревьев, которыми заканчивалась дорога...

— — — — — — — — — — — — — — — — —

12 августа 2015 года. СССР, *нская область, г. *.

Полковник МГБ Федоров дочитал поступивший доклад и задумался. Когда он только взял в руки лист с текстом, в первый момент не мог понять, зачем ему его предоставили. Обычная выписка из милицейского протокола о пропаже семи человек с их пофамильным списком, фотографиями, приметами и так далее. Казалось бы, какое дело к поискам пропавших имеет МГБ? Все стало ясно после прочтения строчки 'Транспортные средства (дальше их перечень) пропавших были обнаружены в

* * *

* лесу вблизи объекта 38-1276-КРЕ'. В отличии от большинства населения области, полковник прекрасно знал, что произошло в этом лесу в тот октябрьский день 1943 года. И что скрывается под тем неприметным буквенно-цифровым обозначением. Полковник был одним из немногих во всей стране, кто был допущен к той тайне. Потому сейчас, когда узнал о пропаже людей в том лесу, у него сразу зародились нехорошие мысли на этот счет...

Официально считается, что тогда немцами была произведена обычная высадка диверсионной группы, которая была успешно уничтожена Советской Армией. Однако, полковнику было известно, что все было несколько иначе.

Началось в тот день все с панического звонка из сельсовета деревни Осиновка. Насмерть перепуганный председатель твердил, что в деревню только что вошли немецкие войска. Вначале никто в это не поверил, посчитав эту информацию каким-то бредом. Откуда здесь, в глубоком тылу, взяться немцам, если их уже добивают в Германии? В этот момент в трубке внезапно раздался звук взрыва, а потом связь разорвалась. Еще толком не веря в происходящее, было все-таки принято решение об отправке самолета-разведчика. Еще на подлете летчик увидел, что над деревней поднимаются клубы дыма, а на улице стоит какая-то бронетехника. Что и не замедлил передать в штаб. Еще не понимая толком, как правильно поступить, там принимают решение об отправке в деревню Лесная взвода противотанковой артиллерии из гарнизона райцентра и десантников. Чуть позже прибыли и бойцы НКВД.

Тем не менее, в условиях нехватки времени прибыть в Лесную они не успели и были вынуждены занять оборону на поляне в пятнадцати километрах к югу. Здесь немцы и были остановлены и уничтожены. По официальным данным все немцы были перебиты на месте, пленных не было. Однако, полковнику было известно, что и это неправда.

На самом деле там было взято в плен семеро выживших немцев и позднее допрошено. И тут выяснилась интереснейшая информация! Все эти немцы по имевшимся документам относились к давно разгромленному под Гродно полку. Все они утверждали, что были посланы с целью проведения карательной акции против какой-то деревни Сосновка, вблизи которой 'русскими бандитами' была обстреляна немецкая колонна и убито несколько немцев. Более того, та же информация следовала и из найденных документов. Более того, немцы все как один предлагали допрашивающим им 'русским бандитам' сдаваться в плен, обещая хорошее содержание!

Только вот какая, спрашивается, карательная акция, какая сдача в плен, если Рейх фактически разгромлен? Если советские войска уже штурмуют Берлин? О чем следователь и сказал немцам. И тут произошло самое интересное! Они не поверили! Вообще! Причем, совершенно искренне не поверили! Более того, многие из них начали утверждать, что вот буквально две недели назад только был подписан мирный договор между СССР и 'антисоветской коалицией', по которому тот потерял все территории западнее Урала. Это уже привело следователя в состояние шока! Был бы этот немец единственный — он подумал бы, что тот сошел с ума. Здесь же абсолютно все утверждали одну и ту же чушь! Уже придя в состояние бешенства, следователь сказал что-то в стиле 'Не надо меня кормить байками про то, как скоро весь Советский Союз завоюют! Сейчас сорок третий год, а не сорок первый!' Немец же, как оказалось, знавший русский язык, заявил в ответ на это фразу:

— Господин следователь! Какой сорок третий? Вчера же было 29 сентября 1942 года!

Ну а когда следователь в качестве доказательства включил стоящий на столе радиоприемник и включил новости, немец оказался полностью ошарашен и не мог понять, что же с ним такого было в последний год и почему он ничего не помнит. А, заодно, не мог понять, как разгромленный Советский Союз вдруг смог так резко переломить ход войны и за год дойти до Германии!

Дальше немцев начали по отдельности допрашивать, пытаясь выяснить вообще все, что они знают. И полученная информация привела всех в состояние полнейшего шока. Казалось бы, они рассказывали какой-то совершенно нереальный бред! Такого НИКОГДА не было и НЕ МОГЛО быть! В принципе! Тем не менее, перекрестный допрос подтверждал, что немцы не врут. Под конец стало известно, что во время последней поездки в какой-то момент все кругом покрылось словно туманом и стало трудно дышать, но вскоре это прошло. Поле чего немцы продолжили свой путь...

Потом немцев возили на место происшествия, где они показывали, где все произошло. Уже понимая, что имеют дело с чем-то неизвестным, в НКГБ СССР принимается решение о создании специальной комиссии по изучению происходящего. Население деревни Лесной во избежание утечки информации по семьям разбросали по самым дальним уголкам Советского Союза чтобы минимизировать опасность утечки информации, все подъезды к месту происшествия заблокировали, построив КПП. Однако, ничего особенного обнаружить так и не удалось. В конечном итоге, в 1974 году, когда как раз шла Западная война, чуть не закончившаяся мировой ядерной бойней, было принято решение о ликвидации объекта. За все эти тридцать лет ничего обнаружить там так и не смогли, лишь без всякого толку истратили уйму денег. Да целая команда ученых вместо полезных для страны дел занималась фиг знает чем... Потому было решено объект ликвидировать, все имеющиеся на его территории сооружения уничтожить.

А вот теперь, через сорок один год с того времени, объект, по всей видимости, вновь дал о себе знать... И с этим явно надо что-то делать...

Глава 2.

Неизвестно когда, неизвестно где.

Мы стояли на какой-то самого обычного вида сильно разбитой проселочной дороге. В принципе, ничего необычного в этом-то не было. Даже в наше время, несмотря на массово идущее кругом дорожное строительство, ко многим небольшим деревням — не говоря ж о дачных поселках — ведут примерно такие же дороги. Разве что там все-таки стараются поддерживать их в более лучшем состоянии... Только вот как мы тут оказались-то? Место здесь было явно не то, где мы были до этого. Пространство вдоль дороги, по всей видимости, когда-то было тщательно очищено от всякой растительности, но к настоящему времени, по всей видимости, уже успело зарасти травой и молодыми деревцами. Чуть дальше же начинался уже и сам лес со старыми деревьями. На то, что мы куда-то перенеслись, указывало и то, что даже сама дорога была совсем иной. Там все давно уже заросло травой и даже еще молодыми деревьями, и лишь на фоне окружающих старых деревьев можно было угадать само направление. Тут же это была вполне себе проезжая дорога, достаточно активно используемая для езды... Причем, самое странное, выглядела она так, словно по ней больше ездят на лошадях, а не на автомобилях...

— Похоже, мы 'попали' куда-то, — высказал свое мнение Сашок.

— Причем, во всех смыслах, — добавил на это Семен, — Теперь бы еще понять, в какое дерьмо нас занесло...

Сняв с плеч рюкзак, я достал из его кармана навигатор и попытался определить, где мы сейчас находимся. Но, к большому удивлению, ничего из этого не вышло — на экране устройства лишь появилась надпись, что спутники навигационной системы 'Глобус' не обнаружены. И как это понимать? Следующим делом достал из кармана мобильник. Связи не было. Хотя, тут-то как раз ничего удивительного. Мы вполне могли оказаться и в таких местах, где вышек ретрансляторов поблизости нет. Да мы ведь и там, до 'переноса', как раз в таком месте были. Но навигатор???

— Ничего? — увидев у меняв руках навигатор, спросил Диман.

— Спутники не обнаружены.

— Вот и у меня то же самое... И у Сереги тоже...

— Трындец, — только и сказал я, — Похоже, мы реально куда-то 'попали'... Как в книжках...

В любой точке Земли навигатор быстро выдал бы наши координаты. Поверить, что все три навигатора вышли из строя, но при этом сами включаются и ту же карту прекрасно выдают, было просто невозможно. Не бывает так. Значит, остается один ответ. Или мы не на Земле, или мы не в том времени... А то и вовсе в параллельном мире... С этими мыслями мы и решили убраться подальше от дороги. Нужно было хоть как-то прояснить ситуацию прежде, чем предпринимать какие-либо действия.

Далеко в лес уходить мы не стали, и вскоре остановились на небольшой полянке. Там первым делом достали переносной радиоприемник и решили проверить эфир на всех частотах. Как скоро выяснилось, радиопередачи тут ведутся. Только почему-то сколько не сканировали эфир, находились исключительно на иностранных языках — английском и немецком.

— Похоже, мы попали на войну, — немного послушав радио, высказал свое мнение Диман.

— Почему? — поинтересовался Серега.

— Да там о Еврорейхе говорилось, — пояснил Диман, — А он ведь был разгромлен в 1943 году еще...

— Хреново дело, — выслушав все, сделал свое заключение Семен, — Скорее всего, мы на оккупированной территории... И хорошо еще, если не вообще в Польше.

— Это почему? — практически в один голос тотчас спросили все.

— Наших передач нету. Иначе хоть что-нибудь на русском языке поймали бы.

Мда... Чем дальше, тем веселее...

— И что нам теперь? Партизанами становиться? — спросил я.

Впрочем, никакого ответа не последовало. Все в это время начали срочно проводить инвентаризацию своего имущества. А его, как оказалось, было не так уж и много. Еды на три дня, складные ножи, компасы, два термоса с чаем, аккумуляторные фонарики, два дозиметра, пять 'портативных вычислителей' (за границей называемых 'ноутбуками) с ядерными батареями (последние пять лет они вообще начали применяться практически повсюду), три навигатора и семь мобильных телефонов (тоже с ядерными батареями), переносной радиоприемник, кое-какое 'научное' оборудование, электрогенератор на 300 Ватт два топора и пила.

— У кого какое-либо оружие есть? — поинтересовался Семен.

В ответ он сам, я и Диман достали по пистолету. Вообще, военные такое 'оружие' обычно и всерьез не воспринимают, называя 'гражданскими пукалками'. Но другого нет, а я тоже прекрасно понимал, что при попадании на войну и это может пригодиться. По крайней мере, пока не добудем ничего нормального...

Вообще, до достаточно недавних пор в Союзе носить короткоствольное огнестрельное оружие было практически запрещено. Хотя, охотничье ружье купить не представляло особой проблемы. Все изменилось вскоре после Западной войны, когда мир чуть не скатился к глобальной ядерной войне. Хорошо еще, что правительствам хватило ума ограничиться применением тактического ядерного оружия, воздержавшись от стратегических ударов. Впрочем, я отвлекся. Так вот, как раз после этой войны было решено ввести в СССР всеобщую военную подготовку, чтобы в случае войны каждый гражданин смог встать на защиту своей страны. Хотя бы и в качестве партизана. А чуть позже было принято решение разрешить свободное ношение специально разработанного 'гражданского' огнестрела всем, кто не замечен в антисоветской деятельности и не имеет психических отклонений. Многие тогда опасались, что такое решение приведет к резкому росту преступности, но ничего такого не произошло. Так вот, первое время оружие было просто дико популярным — как, впрочем, и вообще все новое. Народ массово хлынул в магазины и на стрельбища, стараясь этим доказать другим свою 'продвинутость'. Но уже через несколько лет популярность оружия в народе начала падать. Пистолеты эти и сейчас, правда, есть у очень многих (особенно среди молодежи), но большинство даже и вспоминает о их существовании редко.

— Это отлично, — довольно улыбнулся Семен, — Я думал, что будет куда хуже.

— Ну так мы ж 'аномальщики', — усмехнулся я.

Наступала ночь, потому мы решили прямо на этой поляне и остаться. Только на всякий случай выставить часового. Вдруг тут внезапно появятся фашисты. Причем, с тепловизором (который мы предполагали использовать в 'научных' целях) — чтобы невозможно было бы незаметно подобраться. Быстро перекусив, мы решили лечь спать...

Первым на дежурство сегодня отправлялся я и Семен. Немного отойдя от лагеря, приступил к обходу своей части периметра, ведя наблюдение в том числе и при помощи тепловизора. Жаль, что такое полезное на войне устройство (а в этом почему-то никто уж не сомневался) у нас было лишь в единичном количестве... Ну да лучше хоть как-то, чем вообще никак. Ночь, вопреки прогнозу, была холодной, и вскоре уже казалось, что я промерз до самых костей. Хоть мы и собирались вполне себе по погоде, но такого холода обещано там точно не было. С трудом достояв свою вахту, я отправился в лагерь. Впрочем, там было не лучше. Косте разжигать мы на всякий случай не решились — получить сюда несколько небольших взрывчатых подарков с неба нам явно не хотелось. Или чтобы к утру на нас навели бы команду егерей, боровшихся с партизанами. Нет уж. 'Лучше перебдеть, чем недобдеть'. Так что и остаток ночи мне пришлось мерзнуть... Даже спальный мешок спасал как-то слабо...

Как ни странно, но проснулся я очень рано, что со мной бывает достаточно редко. Тем более, во время летних каникул. Большинство других еще спало, а я принялся рубить топором сухие ветки для костра. Когда по окончанию работы я вернулся в лагерь, почти все уже проснулись и сейчас с явным недоумением слушали новости.

— Что там такое? — поинтересовался я, сбрасывая связку веток на землю.

— Мы узнали дату, — произнесла растерянно Алена, — Сегодня 12 сентября 1952 года...

Тут я тоже чуть не выпал в осадок.

— Но откуда тогда тут Еврорейх?

— — — — — — — — — — — — — —

12 сентября 1952 года, неизвестно где.

Засев на краю леса, мы принялись за наблюдение за дорогой. Примерно через час появилась одноконная повозка. Когда она подъехала поближе, мы увидели, что на ней сидело двое каких-то мужиков с винтовками Мосина в руках, а на рукавах белели повязки, показывающие принадлежность к немецкой вспомогательной полиции. На самой повозке были свалены какие-то мешки, но понять, что в них находится, было невозможно. Когда странные мужики с повязками полицаев отъехали чуть дальше, мы с удивлением переглянулись, пытаясь осознать произошедшее. Картина складывалась крайне идиотская... 1952 год... Еврорейх... Полицаи...

— Но как такое возможно? — озвучил общий вопрос Сашок, — Ведь если тут 1952 год — откуда тут взяться Рейху?

Кое-какие предположения складываться у меня уже начали. Да, наверное, и не только у меня... В конце концов, почти каждому, наверное, знакомы книжки про параллельные миры и альтернативную историю — еще совсем недавно они были на пике популярности... В них, правда, в основном старались 'переиграть' Западную войну, не допустить ее перетекания в 'ограниченную ядерную, но были сюжеты и про Великую Отечественную... В том числе и антиутопические. Только озвучивать свои предположения мне абсолютно не хотелось... Точнее, просто не хотелось в них верить.

— Продолжим наблюдение, — подвел итог Семен.

До обеда мимо нас проехало еще несколько конных повозок и разваливающаяся на ходу 'полуторка'. Пару раз в разных направлениях проезжали мотоциклы с колясками и установленными на них пулеметами. Вообще, глядя на все это, сразу вспоминались многочисленные фильмы о Великой Отечественной войне. А потому ситуация навилась мне все меньше и меньше... Да уже как-то и одно сочетание 'Еврорейх' и '1952 год' не внушало никакого оптимизма!

На обед мы вернулись на место нашей стоянки. С утра тут оставались лишь Аленка (не девичье все-таки дело на разведку ходить) и Серега, задачей которого было слушать радиопередачи и переводить их содержимое.

— Ну что там? — первым делом спросил у него Семен.

— Каждый час передавали 'Новости Рейха'. При этом ни о какой войне не было ни слова.

— А в новостях что? — поинтересовался я.

— Да ничего интересного. Говорили о политике, падении какого-то самолета под Гамбургом, экономике, спорте... Обычные сводки...

— А наших ничего не поймал? — спросил Диман.

— Нет, — отрицательно мотнул головой Серега.

— А у вас что? — перебила наш разговор Алена.

— Полицаи... Немецкие мотоциклы... — ответил я.

С этими невеселыми мыслями мы и сели обедать.

— А ведь через неделю максимум нам нечего будет есть, — задумчиво произнесла Алена, — И что тогда?

— Ну к тому времени мы все-таки разберемся в ситуации, — пожал плечами Семен.

— Взять бы и допросить кого-нибудь... — высказал предложение Диман.

— Ага. Так они тебе и будут отвечать, — фыркнул в ответ Вован, — Или у тебя 'правдин' с собой есть?

— Откуда? Он не продается. Да и зачем он мне нужен был бы?

— Вот в том-то и дело... Или ты думаешь как раньше, 'с применением физических мер воздействия'? — ехидно усмехнулся Вован, — Ребра с конечностями ломать и тэ дэ?

— Нет, конечно, — удивленно взглянув на говорившего, ответил Диман.

— Вот в том-то и дело...

После обеда в ходе короткого обсуждения мы решили, что для прояснения обстановки нужно добраться до ближайшего населенного пункта и понаблюдать за происходящим там. После чего, возможно, сходить туда на разведку и попробовать пообщаться с людьми. На дорогу решили не выходить чтобы случайно ни с кем не столкнуться, а двинуться по лесу параллельно ей.

Собрав все вещи, в третьем часу вечера мы отправились в путь, стараясь выдерживать параллельное дороге направление. Вперед двинулся Семен, единогласно назначенный командиром нашего 'отряда', как мы уже называли нашу группу, а за ним пошли и все остальные. Замыкал нашу колонну Диман. Лес был достаточно густой и 'дикий', потому идти было достаточно трудно, и скорость нашего передвижения была небольшой. Порой мы даже думали — не лучше ли выйти на дорогу, но быстро отказывались от подобных намерений. Не услышим вовремя чье-то приближение, не успеем скрыться в лесу — и все... Немцы-то с нами церемониться точно не будут... А в концлагерь, как минимум, никому из нас не хотелось. Тем более, что у нас с собой есть множество артефактов из будущего... И что будет, если они попадут в руки немцев?

Однако часа через два лес начал постепенно меняться. Чем дальше, тем меньше становилось поваленных деревьев и хвороста, периодически попадались пеньки от срубленных деревьев. Меньше стало и молодой поросли. Вообще тут было видно, что лес тут достаточно часто посещаем людьми.

По приказу Семена приготовив на всякий случай пистолеты, мы двинулись дальше. Нельзя было исключать возможности встречи с 'аборигенами'. И далеко не факт, что она пройдет в 'теплой дружественной обстановке'.

— — — — — — — — — — — — — — — —

12 сентября 1952 года. Около деревни Павловка.

Уже поздно вечером мы внезапно вышли к дороге. Как быстро выяснилось, тут была развилка. Основная дорога продолжала идти в своем направлении, в правую сторону от нее отходила другая. На выцветшей табличке у поворота была надпись, сделанная на самом что и на есть немецком — и хорошо знавший этот язык Серега без труда перевел название расположенной поблизости деревни как Павловка...

Не долго думая, мы отошли обратно в лес и продолжили движение теперь вдоль бокового ответвления и уже через полчаса вышли к опушке. Впереди перед нами виднелось открытое пространство, а прямо вдоль дороги стояли домики деревни, отделенные от леса полосой в едва ли сотню метров... Дальше, слева от деревни, чернели поля, по всей видимости засеянные какими-то озимыми...

— Ого! Знакомые места! — едва взглянув на деревню, хмыкнул Диман и принялся рассматривать ее в бинокль, — Только тут все не так...

— Что за деревня-то? — поинтересовался я.

— Дед мой здесь жил когда-то. Да и я потом сюда к родственникам ездил. Только тут все совсем не так было...

— Ну так сколько времени-то прошло...

— Да не в том дело, — отмахнулся Диман, — Сам посмотри: тут половина домов брошены... Да и построек колхозных не видно. А они еще в тридцатые должны были появиться...

Взяв в руки бинокль, я тоже принялся рассматривать деревню и вскоре стал понимать, что явно тут не все хорошо. Насколько было видно, состояла она из примерно полусотни домиков, стоящих на двух примерно параллельных улочках. Только вот чуть ли не половина из них выглядело заброшенными и уже частично разрушенными. Заросшие бурьяном сады и огороды, отсутствующие у многих домов заборы, ободранные крыши...

Впрочем, жилые дома выглядели не намного лучше... Все как один они были практически неухоженные, покосившиеся, с облезлой краской... Словно людям вообще нет никакого дела до того, где и как они живут... На некоторых из них часть окон наглухо заколочена досками... Более-менее нормально выглядела лишь небольшая деревянная церквушка где-то в центре деревни...

— Кстати, ее тоже не должно было быть,— заметив, куда я смотрю, сказал Диман, — Еще в середине тридцатых должны были снести...

Солнце уже садилось за горизонт, потому, прекратив на этом наблюдение, мы углубились в лес и принялись за обустройство на ночь... Немного перекусив и отметив для себя, что еды остается максимум на еще два дня, а воды вообще не хватит даже на утро, мы приступили к обсуждению сложившейся ситуации.

— Итак, товарищи, что мы имеем. Судя по всему, попали мы в другой мир? — начал Семен и, дождавшись наших кивков в знак согласия, продолжил, — На данный момент установлено следующее. Сегодня 12 сентября 1952 года. Здесь существует Еврорейх. Все радиопередачи только на немецком и английском. Немецкий текст на дорожном указателе. Немецкие мотоциклисты и полицаи на дорогах. Что, кстати, по деревне? — спросил у нас командир.

— Полузаброшена, — ответил Диман, — Нет колхозных строений и электрических столбов. За то церковь стоит...

— Из всего этого складывается одна картина. Здесь победили фашисты, — подвел итог Семен,— Из этого надо делать и все расчеты...

По всей видимости, такая мысль давно крутилась у всех в голове. Только никто не хотел и верить в такую версию, тщательно стараясь отогнать ее как можно дальше.

— Но это ж невозможно! — первым ринулся в спор Сашок.

— Советский Союз победить невозможно! — вставила свое мнение Алена.

— Но как такое могло быть?

— У немцев не было никаких шансов!

— Война с СССР была бессмысленна!

А мне почему-то все вспоминались различные споры относительно Великой Отечественной войны на форумах про альтернативную историю и книги про 'попаданцев'... Какие только там не предлагались развилки — что в пользу СССР, что в пользу немцев, — но такого варианта не было нигде. Вариант поражения Советского Союза даже не рассматривался как ПРИНЦИПИАЛЬНО невозможный. Приводились разнообразные аргументы и цифры, доказывающие, что так не могло быть... Как же тогда здесь могло случиться так, что, судя по всему, победил Еврорейх?

Фактически не имевший пока никакого смысла спор стих лишь минут через двадцать, после чего все по очереди стали предлагать свои стратегии поведения в той ситуации, в которой оказались. А сводились все они лишь к двум вариантам. Или начинать партизанить (как вариант — искать уже действующих партизан) или постараться найти способ пробраться за Урал к своим. Версия того, что вся Сибирь также захвачена, даже и не рассматривалась. Все и так было слишком жутко, потому не хотелось и думать, что, возможно, в этом мире просто и не осталось больше 'своих', что от Советского Союза не осталось совершенно ничего. Слушавший все это Семен был доволен, что никто даже и не подумал о третьем варианте — пойти на службу фашистам. Значит, гниды, которая побежала бы сдавать фашистам, в отряде нет. Впрочем, в СССР таких встретить очень сложно. Что такое нацизм и фашизм — знают все. Но все равно в сложившейся ситуации лучше все равно держать ухо востро...

— Будем пробираться за Урал, — когда все высказали свои мнения, подытожил Семен, — А пока нам нужно провести разведку. Выяснить, что тут и как.

— — — — — — — — — — — — — — — —

12-13 сентября 1952 года. Деревня Павловка.

Когда уже совсем стемнело, мы с Диманом, знавшим эту деревню, отпарились на разведку. Заодно, планировалось и набрать питьевой воды. Вооружившись пистолетами и фонариками, мы отправились вперед. Идти решили не по дороге, а зайти со стороны леса. Мало ли что — вдруг на въезде стоит пост...

У огорода, к которому мы вышли изгороди со стороны леса не было, и мы спокойно забрались в огород. Стараясь не переломать ноги в темноте и, одновременно, не слишком наследить мы медленно забрались до заброшенного домика и через дверной проем залезли (именно залезли — дверь была настолько низкой, что пришлось входить, согнувшись в три погибели) в сени, а оттуда — в какое-то помещение. Двери здесь также не оказалось. Включив фонарик и осмотрев помещение, в котором оказались, убедились, что оно совершенно пусто. Лишь у стены стояла русская печка. По всей видимости все, что тут было, растащили соседи. Как и, скорее всего, те же окна с дверьми. Части досок на полу также не хватало.

Аккуратно чтобы никуда не провалиться и не слишком шуметь, мы прошли в небольшую комнату. Здесь также было пусто. Лишь в центре комнаты стояла еще одна полуразобранная печь. Больше здесь также ничего не оказалось. Подойдя к оконному проему, мы выглянули наружу. Света ни в одном из домов видно не было — по всей видимости, все давно уж спят. Никаких людей на улице видно так же не было. Убедившись в этом, мы осторожно вылезли наружу и направились туда, где по словам Димана когда-то был колодец. Без особого труда найдя это место и набрав там воды, пошли дальше, рассчитывая найти дом, где жили его предки. Как выяснилось, люди в нем жили, что нам и надо было... В первый момент подумали было зайти, но от этой идеи быстро отказались. Ну что мы тут скажем? Здрасте, я ваш внук? И какая на это последует реакция? Да и доказывать как будем это? Нет, без подготовки лучше не соваться...

Практически тем же путем мы и вернулись обратно, после чего немедленно завалились спать. Завтра будет много дел... Впрочем, уснуть мне долго не получалось. Внезапно нахлынул какой-то панический страх... Это ж выходит, что мы теперь оказались в прошлом — причем, в совсем другой реальности. Где по какой-то ошибке истории не было нашей Победы, а как минимум значительная часть СССР захвачена немцами. Где нет непобедимого Союза, одной из двух мировых сверхдержав, а фашистам, по всей видимости, удалось в полной мере воплотить все свои бесчеловечные планы относительно советского народа. 'А есть ли еще в этом мире хоть какая-то сила, способная противостоять им? — внезапно закралась в голову мысль, — Вдруг тут Рейху удалось осуществить все свои планы относительно всего мира?' Нет, лучше об этом и не думать.

Внезапно вспомнилось и про оставленных в другом мире родителей, родственников, друзей и знакомых... И от этой мысли стало еще паршивее. Ведь, скорее всего, мы теперь считаемся там без вести пропавшими... И что будет с ними?

Впрочем, судя по тому, что все остальные тоже не спали, их одолевали схожие мысли. Лишь уже под утро усталость все-таки взяла свое, и я заснул. Снились, правда, какие-то кошмары про эсэсовцев, концлагеря и еще какая-то муть на тематику немецкого фашизма...

— — — — — — — — — — — — — — — —

13 сентября 1952 года. Окрестности деревни Павловка.

На следующий день проснулся поздно. Что, впрочем, было и не удивительно. Когда все встали, мы быстро перекусили остатками еды и включили радиоприемник — послушать новости. Ничего интересного, впрочем, не услышали, а потому вскоре принялись за обсуждение наших планов. Очевидно, что нужно было как можно быстрее узнать всю информацию о том мире, где мы очутились, чтобы на ее основе принимать решения о будущих действиях. А для этого нужно было установить контакт с кем-нибудь из местных и расспросить его обо всем. Предварительная кандидатура установлена — родственники Димана. Оставался лишь вопрос: как?

Первой мыслью было подкараулить кого-нибудь на выезде из деревне или в лесу, но тут возникала одна проблема. Неизвестно, сколько времени придется ждать. В открытую пойти в деревню? Ага. И как будем объяснять, откуда мы взялись и кто такие? Документов у нас никаких нет, одежда какая-то явно странная, реалий местных не знаем... Выдвигалась было идея подкараулить на дороге каких-нибудь полицаев, разоружить и под их видом приехать в деревню — но и тут возникали свои проблемы. Куда девать этих полицаев? Можно, конечно, согласно закону о гитлеровских оккупантах и их пособниках, повесить (ну или расстрелять) — но к этому никто не был готов. Все-таки все мы были мирными людьми... Хотя, наверное, этому не долго уже осталось. Если мы тут надолго застряли, то столкнуться с фашистами и их пособниками наверняка еще придется. Но пока еще рано, да и пропажа полицаев вызовет подозрения, начнутся поиски... Можно было бы отловить на дороге первого попавшегося человека и расспросить — но тут нет никакой гарантии, что он тотчас не донесет все немцам... Хотя, такой гарантии вообще никто дать не мог. Даже те же самые люди в другом мире могли оказаться совсем другими...

В итоге, после некоторых раздумий, мы решили дождаться ночи и тогда сходить в деревню снова. А пока продолжить наблюдение за деревней и ведущей к ней дороге. Впрочем, ничего особенного видно не было. В деревне шла вполне обычная сельская жизнь. Люди что-то делали на огородах, кто-то разбирал крышу на одном из брошенных домов — видимо, для ремонта собственной... Вообще, в бинокль было хорошо видно, что многие дома были полуразобраны... Около обеда из деревни выехала телега, запряженная одной лошадью. Кроме какого-то мужика с самодовольной рожей, на нем сидели двое полицаев. Рядом лежало и их оружие — две винтовки Мосина. Впрочем, было ясно видно, что ничего они не опасаются, и оружие взято лишь потому, что 'так полагается'.

— Непуганые, твари, — выругался Диман, — У нас бы на оккупированной территории так не погуляли бы... Мигом бы свою пулю словили!

Впрочем, больше никто по ведущей к деревне дороге за день не проезжал. 'Интересно, кто это такие были? — подумал я, — Староста местный что ли?' Обратно до ночи они так и не вернулись. Наверное, подались на базар — завтра ведь как раз воскресенье будет...

Поздно вечером, когда уже начало темнеть, мы собрались вновь отправиться в деревню. Идти должны были я, Диман, Серега и Семен. Остальные оставались в лесу. С собой решено было взять одну портативку (за границей именуемую заумным словом 'ноутбук' — и при чем тут, спрашивается, записная книжка?), наши мобильники и два пистолета. Мало ли что... Как-никак — на оккупированной земле находимся. И ждать тут можно чего угодно...

Едва окончательно стемнело, как мы вчетвером направились к деревне. На этот раз выбрав, правда, другой путь. Минут через двадцать мы уже осторожно шли по деревенской улице, направляясь к нужному дому. Как и вчера, вокруг стояла тишина и кромешная темнота. Лишь в окнах двух-трех виднелся слабенький огонек, в отличии от электрических ламп нисколько не освещающий улицу. Впрочем, если бы не они, то, наверное, казалось бы, что вся деревня полностью вымерла... Хотя, она действительно ведь полумертвая.

Еще минут через пять мы добрались к нужному нам дому, и Диман, открыв калитку, зашел внутрь и постучал в дверь. Вскоре за ней раздались шаги.

— Кто там?

— Открой, Насть, — ответил Диман, — Мне Петра надо.

Несколько секунд стояла тишина, и я уже подумал, что ничего не получится, но потом послышался шорох отодвигаемого запора, и в открывшуюся дверь выглянула девушка лет восемнадцати. Без особых эмоций она взглянула на нас, после чего перевела взгляд на Димана — и глаза у нее буквально полезли на лоб. А потом внезапно бросилась назад в дом и стала звать Петьку. Как тотчас же и пояснил Диман — как раз его деда. А вышедшая же девушка — его же младшая сестра, Настя.

Впрочем, вскоре из дома вновь вышла Настя, но а этот раз в сопровождении брата и второй своей сестры Оли. Ткнув пальцев сначала в Димана, а затем в своего брата Настя тотчас же принялась объяснять остальным, насколько те похожи внешне. Впрочем, те и сами сразу поняли это, и теперь смотрели на Димана с нескрываемым удивлением. Впрочем, Семен быстро прервал это и предложил пройти внутрь и там поговорить.

— А то сейчас тут вся деревня сбежится, — добавил он, уже входя в дом.

В отличие от того, где мы побывали вчера, этот был все-таки куда более ухоженным. Было явно видно, что тут живут люди. Впрочем, бедность жителей бросалась в глаза еще до того, как мы переступили порог. Низенькая дверь, зайти в которую можно было лишь нагнувшись, низкие потолки, до которых я со своим ростом доставал практически до потолка, малюсенькие окошечки... Когда мы вошли внутрь, стало понятно, что по планировке этот дом — самый обычный пятистенок, каких даже в наше время полно оставалось в деревнях. В примерно таким же мы были и вчера. В первой комнате слева от входа стояла громада русской печи, справа стоял грубо сколоченный из досок стол и такие же табуретки. Свет лучины с трудом разгонял темноту, давая минимум необходимого в комнате освещения. Заглянув в соседнюю комнату и посветив фонариком, я увидел там несколько так же сколоченных из досок самодельных кроватей и самодельный же шкаф, стоящий как раз между двумя окнами. Да, жизнь у здешних хозяев явно невеселая...

Объяснить, кто мы такие и откуда тут взялись оказалось куда труднее, чем думалось нам изначально. Тем более, что объяснять приходилось то, о чем и сам не имеешь ни малейшего понятия. Для любого современного человека, любящего фантастику, понятие о 'параллельных мирах' просто и понятно. И где-то на подсознательном уровне многие уже готовы принять возможность существования таковых, особо не задумываясь, как это происходит и почему. Хотя, наверное, даже в нашем мире и наше время поверить в то, что ты вдруг повстречался с пришельцами из другого мира было бы нелегко.

Тут же никто никогда и не задумывался, что могут существовать еще и какие-то другие, 'параллельные', миры. А потому стоящая перед нами задача еще больше усложнялась. Тем более, что приходилось объяснять это людям, не имевшими никого образования и потому не имеющим никакого понятия о законах физики, теории относительности и так далее. Причем, как быстро выяснилось, буквально помешанным на религии. Даже демонстрация мобильного телефона и портативки мало что дали. Ну да и понятно. Откуда им знать, до чего немецкая техника дошла?

— Значит, бог создал не только наш мир, но и еще один? — вдруг спросила промолчавшая практически все время, пока мы говорили с Петром, Настя, — Но почему об этом нигде не сказано?

— Гм... — я с трудом захлопнул рот, чтобы не заржать как конь.

Да, для меня, как гражданина 'первого в мире атеистического государства', все это казалось смешно. И в то же время страшно, до чего ж тут все дошло... Ведь сказано-то все было на полном серьезе... Как, впрочем, и все, что мы слышали буквально перед этим. Хотя, чему удивляться? Религия всегда использовалась для обеспечения подчинения власти... Достаточно вспомнить, как и в нашей истории те же немцы массово открывали церкви на оккупированной территории, а многое попы с радостью прислуживали им... Да, найти язык с местным людом нам будет непросто... Впрочем, сейчас раз уж какое-то объяснение предложено, нужно им и воспользоваться.

— Может быть, — ответил, наконец, я. Хотелось добавить что-то типа: 'Хотя у нас в него мало кто верит', — но сдержался.

— И как там у вас?

— У нас все отлично.

Ну да, что такое все наши проблемы в сравнении с тем, что тут творится? Что такое все наши нехватки автомобилей на всех желающих, запрет на выезд за пределы социалистических стран, достаточно умеренная цензура, так не любимая некоторыми пользователями изолированность нашей 'Сети' от Интернета с многочисленными наложенными на нее ограничениями, которым так любят постоянно упрекать нас антисоветчики, и все прочие мелочи в сравнении с тем, что творится тут? Где страна захвачена фашистами? Да ничего!

Внезапно вспомнились немецкие планы 'Ост', 'план голода', 'остарбайтеры' и все, что с этим было связано... Или те же слова о том, что нужно уничтожать по 3-4 миллиона русских в год... Интересно, сколько ж уже наших людей погибли здесь к этому времени? Наверное, цифры будут просто огромны... Да, впрочем, одно то, что деревня полумертвая — тоже ведь показатель.

— Победили в войне, освободили почти всю Европу, — добавил к уже сказанному я, — В космос первыми полетели. Обогнали всех, став первой страной мира. Вот такие вот штучки создали, — показал я пальцем на лежащую на столе портативку. Я хотел еще что-то создать, но тут Настя перебила меня.

— Но как? Ведь такое невозможно! Союз не мог победить! — с недоверием, но одновременно и с какой-то затаенной надеждой глядя на нас спросила она.

— А с чего нет? — удивился Семен, — Почему должно было быть иначе?

— Но ведь, — неуверенно протянула девушка, — Поражение в войне было наказанием за безбожье... Союз не мог победить...

— И это вам ваши попы говорили? — снова спросил Семен, — Может быть, они Гитлера еще и святым объявили?

— Да. Так и есть...

— Так вот брехня все это! — отрезал Семен, щелкая кнопку включения портативки, — Не знаю, почему у вас так получилось, но вот у нас было все совсем иначе...

Через пару минут все 'местные' с недоверием и каким-то восхищением одновременно смотрели кадры из знаменитого фильма 'Освобождение'. Показывать его весь, конечно, времени у нас не было — на это ушел бы весь день, — но вот некоторые моменты можно было. Видно было, что им очень хотелось поверить, что все именно так и было. Что это наши войска вошли в Берлин, а придурок фюрер застрелился у себя в бункере, а не был провозглашен святым прислуживающими оккупантами попами. Что СССР победил в той войне, и ничего, что творилось здесь, не произошло. И в то же время то, что им приходилось все время видеть и слышать, мешало полностью поверить услышанному...

— Вот так вот у нас было, — часа через полтора, выключая портативку, подвел итог Семен, — А вот как у вас тут получилось так, что Союз оказался захвачен немцами? Как все было-то?

— В сорок первом немцы напали. Тухачевский по радио тогда выступил. Заявил, что погоним немцев прямо до их Берлина...

— А он-то тут с какого боку? — удивился я, — Его ж в 1937-м расстреляли? За подготовку переворота против Сталина.

— Какого Сталина? Он ведь еще в начале тридцатых умер, — удивился Петр и, немного погодя, добавил, — Хотя я тогда ведь ребенком еще был и мало политикой интересовался... А сейчас про это редко очень говорят. Но, вроде, так все. А вместо него Постышев пришел.

— Нифига себе! — удивился Диман, — А дальше что?

— Ну а в 37-м Тухачевский пришел. Постышева врагом народа объявили и расстреляли.

— Ладно. А с войной-то что было? — перевел вновь разговор на наиболее интересную в данный момент тему Семен.

— Ну в октябре немцы были под Москвой. Тухачевский тогда заявил, что уж теперь-то мы точно зададим им, что немцы сломают зубы о нашу столицу. И казалось тогда, что так и будет. В январе объявили, что Москва полностью освобождена, а немцы отброшены на двадцать километров... Только вот весной все снова началось. Да еще и англичане против нас пошли... Сами, правда, не воевали, но немцам оружие и танки продавали. Ну и к сентябрю захватили... 16 сентября 42-го Тухачевский мирный договор подписал. По которому вся страна до Урала немцам отошла. Хотя они и до нас-то не дошли... Говорят еще, что за Уралом и сейчас СССР существует... Но никто про то точно не знает... Пытались было некоторые туда бежать, да всех назад вернули и казнили. Чтоб остальным неповадно было...

Дальше мы продолжили расспрос про ту ситуацию, которая сложилась на 'постсоветском пространстве' после поражения и установленном немцами режиме, узнав немало нужного для нас в сложившейся ситуации. Пусть и в достаточно общих чертах — знали они, как выяснилось, не так уж и многое. Да и эта информация относилась лишь к близлежащим местам и при этом была достаточно однобока. Сами-то 'местные' за всю жизнь нигде дальше ближайшего райцентра не были и потому сами ничего особо не видели.

Уже под утро мы вышли из дома и направились к месту своей стоянки. Напоследок хозяева дали нам немного еды, во основном картошки, что давало возможность хоть на несколько дней решить эту проблему. Хотя, потом все равно придется думать, что делать дальше...

Когда мы уже выходили, ко мне внезапно подбежала Настя и начала проситься пойти с нами. И даже то, что мы тут никто и еще неизвестно, что нас ждет завтра, не могло ее остановить. Она уверяла, что она теперь готова пойти за нами куда больше и не станет для нас обузой. И лишь тогда, когда Семен категорически заявил, что никого он брать с собой не возьмет, — все-таки отстала.

— Счастливые вы, — на прощанье сказала она, — Вам там можно все, что захотите... Вы — победители. А у нас... — и, не договорив, развернулась и ушла в дом.

'ТАМ-то нам хорошо, — уже уходя, думал я над словами девушки, — Только вот каково нам придется ТУТ?'

— — — — — — — — — — — — — —

Глава 3.

14 сентября 1952 года. Вблизи деревни Павловка (Рейхскоммиссариат Московия)

Добравшись до леса, мы соединились со второй частью группы и решили устроить небольшое совещание, на котором введем остававшихся здесь в курс дела и обобщим полученные сведения, попытавшись получить целую картину окружающего мира. Если получится. Как наш командир, ситуацию обрисовал Семен. А получалось следующее...

Про ранние годы Советской власти 'местные' знали достаточно немного. Да, была Октябрьская революция. Была Гражданская война, где победили большевики. Но больше ничего про те годы они не знали, и установить сходство местной истории с нашей мы не могли. Но вот дальше история пошла уже в совершенно ином направлении... В конце 1920-х началась индустриализация, но она окончилась грандиозным провалом. Более того, в стране разразился голод. И в это время в 1930 или 1931 году внезапно умирает Сталин, а к власти вскоре приходит Постышев. Он заявляет о снижении темпов индустриализации и сохранении НЭПа, а коллективизация и вовсе отменяется. Фактически в стране начался возврат к капитализму, но ситуация к лучшему от того не поменялась... В деревнях началось усиление кулацких хозяйств и разорение остальных, что вызвало лишь рост недовольства Советской властью среди крестьян. В городах из-за полного срыва поставок продовольствия в начался сильнейший голод, с которым не помогла справиться даже карточная система. Вообще даже в нашем мире в 1931г оду голод был — но масштабы, судя по всему, были просто несопоставимы. Судя по рассказам, доходило до голодных бунтов. А уж о какой-то индустриализации в таких условиях не могло идти и речи... Голодали и крестьяне, чем пользовались кулаки, заставляя фактически 'за хлеб и воду' работать на себя.

В конечном итоге, в 1934 году новое правительство оказывается вынуждено вернуться к системе продразверстки. Что вызвало недовольство уже у кулаков. Судя по всему, снабжение городов удалось более-менее наладить, но в деревнях антисоветские настроения лишь усилилось. Тут и там образовывались банды, с которыми правительство не успевало бороться. К 1937 году ситуация в стране дошла до предела. Правительство Постышева оказалось полностью неспособным решить стоящие перед ним проблемы. В стране в любой момент могла начаться новая гражданская война. В таких условиях происходит переворот, и к власти приходит маршал Тухачевский. В стране установилась военная диктатура и произошел окончательный возврат к капитализму. Было объявлено об отмене продразверстки и новой индустриализации. Судя по всему, новому правительству удалось относительно стабилизировать ситуацию в стране, однако доверие к власти осталось практически никаким.

А в 1941 году на СССР напали немцы. Причем, поскольку здесь не было 'пакта Молотова-Риббентропа', то Западная Украина и Белоруссия были захвачены немцами еще в 1939-м. И не помогли СССР ни приграничные укрепления, ни наспех наделанные стада морально устаревших танков, о которых перед войной вовсю хвастался Тухачевский. За полтора года европейская часть СССР была захвачена. В чем причина? Была тут и бездарность военных, и слабость промышленности, и плохая военная подготовка, и предательство (хотя, тут этому дается прямо противоположная оценка — 'герои освободительного движения')... Но вопреки мнению некоторых, считавших что 'лучше немцы, чем Советы', оккупационный режим оказался куда хуже советского (или правильнее говорить 'псевдосоветского'?). Концлагеря, рабство, расстрелы и повешенья по малейшим подозрениям, постоянный голод... Хотя некоторые типа нынешнего старосты этой деревни — бывшего местного кулака — при оккупантах устроился очень даже неплохо... Или попов, многие из которых тотчас же бросилась прислуживать 'освободителям' и поливать грязью 'безбожный жидобольшевистский режим'... Хотя по слухам, ходившим среди народа, были и другие — но те нынче по концлагерям сидели...

Вроде как остался еще СССР за Уралом, но про то нет никаких точных сведений. Одни слухи. Как и обо всем окружающем мире, о котором 'местные' не знают совершенно ничего кроме того, что там существуют какие-то враждебные Рейху САСШ. Про это, впрочем, нам было известно и из новостей...

Конечно, из-за недостатка фактов в значительной мере эта картина была построена на уровне догадок и аналогий с нашим миром, но это было хоть что-то. По крайней мере на основе этого можно уже думать о дальнейших действиях.

— Вот такая вот история, — закончил Семен.

— Но это ж... невозможно! — после короткого молчания высказала свое мнение Алена.

— Как мы теперь видим — возможно, — ответил Диман, — И с этим придется что-то делать...

Обсудив текущую обстановку, мы начали решать вопрос о дальнейших действиях. А тут было все неясно. Кто мы в этом мире? Какие-то подозрительные чужаки. Не знающие местных реалий, не имеющие документов... По идее, надо бы добраться до того зауральского СССР, только как это сделать? Как незаметно, не умерев с голоду, пройти этак с тысячу километров и добраться до цели? Я даже близко не мог себе этого представить. Но ведь безвыходных ситуаций не бывает? Всегда же можно найти какое-то решение!

Посовещавшись, мы так и не нашли однозначного ответа и решили пока просто двинуться на восток, надеясь, что со временем решение задачи найдется самому. Ну а нет... Останется лишь стать партизанами и подороже продать свои жизни. Чтобы хоть напоследок навредить оккупантам... С этими мыслями мы, не торопясь, и двинули на восток...

— — — — — — — — — —

19 августа 2015 года. СССР, *нская область.

— По всей видимости, здесь все и произошло, — сказал один из занимавшихся расследованием офицер МГБ, указывая на стоящую на земле коробку из-под переносного электрогенератора и еще несколько небольших коробок из-под разных устройств.

— Что ж, примерно понятно, — вспоминая характеристики пропавших, подвел итог полковник МГБ Федоров, — Видать, приехали сюда искать очередную аномалию. И нашли... на свою голову.

— И на нашу тоже, — заметил один из присутствующих, — Так уж об объекте и забыли все практически. А теперь снова им заниматься...

— Что показали данные со спутника? — задал вопрос Федоров.

— Слабое электромагнитное возмущение. Судя по времени, именно тогда и произошел перенос. Больше ничего.

— Какие еще материалы по этому делу у нас есть?

— Да почти никаких, — ответил один из присутствующих, — Ученые за все 30 лет так и не нашли ничего аномального, как это сейчас любят называть. Из материалов — лишь допросы пленных немцев.

Полковник еще раз вспомнил прочитанное. Иной мир... Смерть Сталина в 1930 году... Тухачевский... Поражение СССР, позорный мирный договор 1942 года... Все это казалось полным бредом. Но, тем не менее, это было правдой.

Впрочем, на этом на сегодня все и закончилось. Собрав все 'улики' в виде нескольких коробок, чекисты сели в автомобиль и вернулись в город...

— — — — — — — — — — — — — —

16 сентября 1952 года. Рейхскоммиссариат Московия.

Следующие два дня мы, продираясь сквозь лесные заросли, двигались на восток. Здесь же, в лесу, вставали и на ночевку. В том же направлении продолжали двигаться и первую половину дня сегодня... Пробираться через лес было не так-то легко и скорость движения была небольшой, но выходить на дорогу было опасно. Попав в этот мир, мы оказались в окружении врагов и любая встреча с 'местными' — кем бы они не были — могла, как минимум, обернуться большими неприятностями... Да что уж тут говорить — даже наш поход в деревню был большим риском... И что к нам там отнеслись вполне нормальное еще не было гарантией того, что с утра нас не сдадут... Страх за свою жизнь вполне может перевесить и симпатии к нам, и патриотизм... Да и правильно ли тут говорить о патриотизме? Да, мы — люди победившего Союза. Страны, освободившей мир от фашизма, одной из двух сверхдержав. Только какое до того дело местным жителям? Ведь все это происходило не здесь, а где-то в совсем ином мире... И является скорее поводом для зависти, а не гордости... Впрочем, хотелось все-таки надеяться на человеческую порядочность...

На обед остановились в два часа дня. Немного перекусив — еды было не так уж много — включили радиоприемник. Как выяснилось, как раз в это время передавали новости. Хорошо знавший немецкий Серега тотчас начал переводить их на русский язык. И первым, что мы услышали, было сообщение о том, что сегодня в Германии отмечается десятилетие победы Еврорейха над Советским Союзом. Озвучивавший все это диктор с упоением рассказывал о том, как 'доблестные немецкий войска' десять лет назад разгромили 'бесчисленные азиатские орды большевиков' и заставили диктатора СССР — жидобольшевика Тухачевского — подписать капитуляцию. Упомянул он и о том, что помимо 'освобождения исконно немецких территорий' (я даже ухмыльнулся этому выражению — было интересно, что же они подразумевают под ними) Еврорейх смог завоевать себе дополнительное жизненное пространство, куда сейчас в рамках программы колонизации отправились 'миллионы лучших сынов Рейха'. Не сдержавшись, Семен прокомментировал это сообщение длинной непечатной фразой.

Дальше шло выступление какого-то генерала Власова из РОА. Фамилия этого предателя ничего нам не дала — хорошо знавший военную историю Сашок сказал, что вроде бы в СССР реально был такой генерал. Но ни в какой 'Русской освободительной армии' не состоял, а даже совсем наоборот — отличился при наступлении в Финляндии в 1941 году. Здесь же то ли он, то ли его однофамилец сейчас разливался соловьем о том, как он осознал 'преступную сущность советского режима' и в связи этим еще в ноябре 1941 года, когда как раз шли уличные бои в Москве, он принял решение перейти на службу великого Рейха. Дальше он начал, регулярно возмущаясь советским режимом, рассказывать о том, как 'большевистские комиссары' при помощи каких-то 'заградотрядов' гнали полуголых и практически безоружных солдат на 'бессмысленную бойню', а сами тем временем вывозили ценности за Урал. О том что пытаясь переломить ход войны в свою пользу, 'жидобольшевики' насильно мобилизовали в армию всех, кто был старше шестнадцати лет и 'бросали в самоубийственные атаки на немецкие позиции, а тех, кто посмел отступить, немедленно расстреливали'. Гневные выкрики генерала достигли максимума тогда, когда он начал рассказывать об обороне Москвы, где советское командование заставило всех жителей строить оборонительные линии, а дома превратило в огневые точки, а для их обороны вооружило всех жителей столицы — в том числе женщин и детей. Потом начал что-то заявлять о 'более ранних преступлениях большевистского режима', среди которых перечислил все начиная с национализации экономики и 'красного террора' Гражданской войны до каких-то 'голодомора' и 'массового террора' середины 1930-х, о намерении Тухачевского завоевать всю Европу... Все это по мнению генерала-предателя унесло жизни более 70 миллионов человек. Под конец он послал проклятия в адрес 'большевистских бандитов', обстреливающих из кустов немецкие автомобили и убивающих немецких солдат.

Последние слова вызвали у нас некоторое оживление, а на лицах даже появились улыбки. Лучшей новости сложно было даже ожидать. Ведь выходит, что тут есть партизаны. И пусть мы не знаем, где они — это не важно. Главное сам факт — ведь это значит, что не все тут покорились приготовленной для них участи и стали покорными рабом, а продолжают борьбу за свою свободу. И пусть даже у них нет никакого шанса победить — это означает, что народ не сдался, что здесь еще остались настоящие люди...

Дальше немного говорилось о успехах Рейха в развитии экономики, о внешней политики. Диктор с негодованием высказывался в адрес 'американских плутократов', уничтоживших лучшего союзника Еврорейха — Японию — и теперь грозящихся уничтожить весь мир. Однако Рейх сможет найти достойный ответ врагу. Во Франции и Голландии уже установлены пусковые установки межконтинентальных ракет, способных доставить химические бомбы на территорию США. И в случае нападения Рейх сможет дать достойный отпор...

Дослушав новости, мы собрались и двинулись дальше на восток... Как выяснилось по карте, находились мы в нашей же области. Только в несколько ином месте — на пятьдесят километров южнее того места, куда ехали. Так что впереди лежал далекий путь на восток... Правда, по ходу решили заглянуть в окрестности нашего родного городка, расположенного сейчас километрах в сорока к северо-востоку...

Ближе к вечеру мы вдруг вышли к какой-то отсутствующей на нашей карте железной дороге. В первые секунды подумалось было, что она проложена уже немцами, но вскоре стала понятна ошибочность этого суждения. Ржавые, будто по ним не ездили уже много лет, рельсы, разваливающиеся деревянные шпалы... Вот она, картина запустенья... Глядя на эту дорогу, мне почему-то вспоминались фотографии из французской 'Зоны'... После Западной войны и тактических ядерных ударов от бывшей когда-то одной из наиболее сильных стран мира не осталось почти ничего. Лишь небольшая территория на юго-западе оставалась пригодной для жизни... Все, кто мог, покинул эти территории, переселившись в другие страны. Лишь очень немногие, кто почему-то не захотел или не смог уехать, остались на своей земле и даже создали там свои 'квазигосударства', иногда даже воюющих друг с другом.

И почему-то эта ситуация мне казалась очень похожей на ту, что произошла в этом мире. Только на этот раз — у меня на Родине. Да, здесь не было ядерных ударов и радиации. Вместо них здесь — оккупация. Но в остальном итог похожий — гибель миллионов людей, разруха, жалкое существование выживших... Лишь где-то на востоке существует уцелевшая часть страны, где по-прежнему идет мирная жизнь... Про которую, впрочем, практически никто ничего не знает. Лишь уверен, что 'там' лучше чем 'здесь'...

— Интересно, что за дорога? — еще раз сверившись с навигатором, спросил Серега.

— А хрен его знает, — ответил первым Вован, — У нас такой нет и не было никогда...

— Видать, первое отличие местной индустриализации, — подытожил Диман, — Скорее всего это вместо той, что должна быть вочточнее.

— 'Жданов' — 'Луговая' что ли? — уточнил я.

— Да. Только 'Жданова' тут нет пока. Ему это название лишь в шестидесятых дали.

— Да знаю. Просто для всех так привычно...

— Короче, надо бы местную карту найти, — подвел итог Семен, — Мало ли какие еще могут быть различия...

С этими мыслями мы и направились дальше и, пройдя еще пару километров, остановились на ночевку.

— — — — — — — — — — — — — — —

16 сентября 1952 года. Деревня Павловка.

16 сентября по всем территориям Рейха — в том числе, и на восточных землях — прошло празднование 'Дня победы'. Каждый отмечал его по-своему. Немцы проводили парады во многих городах как 'старого Рейха', так и 'новых земель' — в том числе, в крупнейших и еще не успевших обезлюдеть городах бывшего СССР: Адорльфсбурге, Москве, Рязани, Воронеже, Киеве, Минске и т.д. Еще не уничтоженные партизаны — пустив под откос несколько составов в Белоруссии, Центральной России и на севере. Жители мелких городов, уже превратившихся в большие деревни, и самих по себе деревень — по-своему. Программа этих 'празднований' была уже давно утверждена оккупационной администрацией.

Деревня Павловка также не стала исключением. Начинался день, впрочем, вполне обыкновенно, но к десяти утра — точнее, когда подали сигнал специальным колоколом, все собрались на площади. Здесь, кроме всего прочего, висел и репродуктор, транслирующий так называемый 'Русский канал' — единственная радиопередача на оккупированных землях, которая велась на русском языке. И вот ровно в десять часов утра по радио началась трансляция руководителя РОА — генерала Краснова, поздравлявшего сейчас русский народ с 'освобождением от ига жидобольшевистской власти' и взявшем на себя эту миссию великом фюрере германской нации Адольфе Гитлере и его союзниках по 'Антисоветской коалиции'. Бывший белогвардейский генерал долго и подробно рассказывал о том, как доблестные немецкие войска вместе с их верными союзниками — бывшими белогвардейцами — десять лет назад завершили освобождение европейской части России от угнетавшего русский народ большевистского режима. Затем еще долго обличал 'злодеяния преступного режима' — список которых начинался на этот раз с Октябрьской революции и расстрела Николая II, после чего перешел на повествование о дальнейших 'злодеяниях'. Под конец же еще высказался, что осталось еще немного потерпеть 'временные трудности' и окончание периода 'дебольшевизации' — после чего будет вновь возрождена дружественная Германии 'Великая Россия'.

Когда передача, наконец, закончилась, перед народом выступили староста — один из местных кулаков — и поп. Оба также активно ругали большевистский народ, доведший страну до катастрофы, а поп еще и призывал покаяться за невинно убиенного царя, а также 'миллионы других лучших сынов нашей родины'. Когда же закончилось и это — все направились в церковь, где поп совершил службу в честь 'освободителя русского народа' Адольфа Гитлера. И лишь когда все это закончилось — людей распустили по домам.

Придя домой, Настя вновь вспомнила недавнюю встречу с людьми из другого мира и грустно усмехнулась... Не проходило ни дня, когда бы она не вспоминала об этом. Другой мир... Победа... И становилось так грустно, что она больше никогда не сможет встретить тех людей, расспросить об их мире... Иногда Настя даже жалела, что тогда не убежала из дома и не разыскала их... Ведь ей, как местной, это бы точно удалось! Только вот поздно уже жалеть... Зажмурив глаза, девушка попыталась представить, как она идет по улице местного райцентра, а кругом вместо полуразрушенных в результате бомбежек, выгоревших зданий стоят высокие и красивые дома, мелькают огоньки светофоров, едут новенькие блестящие автомобили... А она сама, одетая как те, советские девушки, которых она видела на фото, не торопясь идет по тротуару... А рядом шагает и ее отец — в военной форме, с несколькими 'Красными знаменами' на груди... Видение показалось настолько реалистичным, что когда Настя открыла глаза — не смогла удержаться от вздоха разочарования... Словно в ответ сразу вспомнилось другое — 41 год. Родители ее много ругали советскую власть, но когда началась война — ее отец, как и многих других, ушел на фронт. В тот день, когда уходил в армию, он был весел и даже шутил. 'Ничего, — говорил он, — Вот разобьем фашистов — и вернусь домой. Вы тут и соскучиться не успеете!' и даже обещал привезти с войны Петьке настоящий пистолет... А потом он ушел на фронт. Несколько раз за все это время писал письма, где говорил, что вот-вот они разгромят врага — только вот линия фронта все приближалась... Последнее письмо пришло в марте 1942 года и что с ним случилось дальше — неизвестно. Радовало лишь, что похоронки не присылали... А потом был Свердловский мир, война завершилась. И что же сталось с отцом — Настя так и не знала. То ли он погиб на фронте, то ли сейчас находится где-то там за Уралом, в Союзе.

— Насть! Да слышишь ты? — отвлек девушку от грустных мыслей голос брата.

— Слышу.

— Собирайся, завтра в райцентр поедем.

— Зачем? — не поняла она.

— Так ярмарка будет же...

— В связи с 'праздником' что ли? — ехидно спросила девушка.

То, с какой насмешкой было произнесено это слово, удивило и ее саму. 'А ведь еще неделю назад ты считала совсем иначе. Верила тому, что говорили, — подумала Настя, — А теперь выходит, что врали. Не был бог за поражение Союза. Ведь смогли же ОНИ ТАМ победить, так могли б и мы'...

— С ним самым.

— Ладно... Все равно ж ехать нужно было, — согласилась девушка.

— — — — — — — — — —

Глава 4.

19 сентября 1952 года. Около г. Жданов.

До окраины нашего города мы смогли добраться лишь за три с половиной дня. Весь день 16 и 17 ноября мы продолжали двигаться в направлении к нему. Но семнадцатого из-за заканчивавшегося запаса продуктов часть времени пришлось потратить на сбор грибов — благо, в одном месте нашли их в большом количестве. Вчера же из-за сильного дождя вообще весь день пришлось просидеть на месте — благо, что как раз к этому времени вышли к деревне Пантелеевка, оказавшейся полностью вымершей. Вообще, унылое зрелище... Заросшие дворы, полуразвалившиеся дома... Да даже подъездной дороги уже не осталось! Однако это все-таки лучше, чем мокнуть под дождем в лесу — потому в одном из более-менее уцелевших домов мы и переждали непогоду.

Сегодня же с утра вновь двинулись по направлению к городу. Зачем это было нужно? Не знаю. За отсутствием документов войти в город мы все равно вряд ли смогли бы. Но, по всей видимости, просто хотелось взглянуть на наш родной город в другом мире... Впрочем, прежде чем мы добрались до него, вновь наткнулись на не отмеченную на карте железную дорогу. Выглядела она столь же заброшенной, потому нам вдруг стало интересно посмотреть, куда она ведет. Это дорога, по всей видимости, отходила от предыдущей, но шла не на юго-запад, а практически четко на юг. Пройдя же по путям всего пару километров, мы увидели впереди большие полуразрушенные здания, прежде явно принадлежавшие какому-то заводу. Немного пройдясь по территории, мы лишь увидели картину всеобщего запустения... Мы так и не смогли понять, что тут был за завод, но теперь от него не осталось практически ничего... По всей видимости, или его успели эвакуировать, или все ценности вывезли немцев. И лишь красные кирпичные здания напоминали о том, что когда-то здесь кипела жизнь.

Решив не тратить бесполезно время, мы вскоре вновь двинулись по направлению к городу и после полудня вышли к нему. Однако, наверное, лучше бы мы это не делали... Город производил совершенно унылое впечатление... При наблюдении в бинокль было видно, что — по крайней мере, на южной окраине — все здесь находится в практически таком же запустении, что и в Павловке... Тут и там виднелись полуразрушенные здания, принадлежавшие каким-то заводам, какие-то полуразрушенные двух-трехэтажные дома, исполнявшие, скорее всего, роль общежитий при заводах... Большая же часть, как и должно было быть в эти годы, была застроена частными домами, но большинство из них выглядело брошенными, а кое-где целые улицы были уничтожены пожарами... Хотелось бы, конечно, зайти в сам город и посмотреть все подробнее, но никакой возможности для этого не было... Попадать в гестапо как-то никому не хотелось... Еще немного посмотрев издалека на наш город, мы продолжили движение на восток...

— — — — — — — — — — — — —

17 сентября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия.

Что такое ярмарка в райцентре — полумертвом поселке городского типа, где нынче про его 'городской тип' напоминали лишь руины завода и несколько нежилых двухэтажек? Это всего лишь не облагаемые сбором за место торги, которые проводились в среднем раз в месяц, о чем объявлялась заранее — впрочем, 17 сентября ярмарки были всегда.

Во время ярмарок сюда регулярно приезжали люди из деревень — продать то, что вырастили у себя в полях, купить что-то нужное. Точнее, в основном попросту обменять. Впрочем, нужно заметить, что на ярмарке всегда был достаточно широкий по местным представлениям ассортимент товаров. Здесь можно было купить даже то, что в обычное время достать практически невозможно — сахар, мясо, сельхозинвентарь, металлическую посуду, ткани фабричной выделки. Однако и цены на этот товар кусались...

Петр с Настей приехали на ярмарку одними из первых, что давало определенные преимущества — можно было занять место получше, где побольше народу будет. А, заодно, уже заранее сговориться о покупке всего необходимого. Вставать в очередь — известно же, что всем не хватит.

День, к счастью, был погожий, на небе ни тучки, хорошо... Скоро же появились и первые покупатели. Подходили, спрашивали о ценах на рожь и картошку, которую выставили на продажу, затем отходили, через какое-то время снова подходили, еще раз смотрели предложенные товары. И, наконец, договаривались о покупке, а чаще — обмене. Я тебе это, ты мне то... Все было спокойно и обычно, как десятки раз до этого. По территории ярмарки периодически прохаживались полицейские патрули с дубинками на поясе и винтовками Мосина за плечами — следили за порядком. Не за тем, чтобы не воровали или что еще, а чтобы никто не попытался с крамольными выступлениями вылезать.

К обеду Петр с Настей практически расторговались и уже собирались отправляться домой, как тут все и началось.

— Облава! — вдруг крикнул кто-то неподалеку.

Сразу целая куча народа резко вскочила на свои телеги и двинулась к выезду с площади, вокруг послышались свистки полицейских, затем где-то грохнул одиночный выстрел из винтовки. Начавшая было двигаться толпа народу испуганно замерла.

Следующие несколько часов прошло в постоянном страхе. Хоть Настя и не видела за собой никакой вины, но мало ли что немцам в голову придет? Тем более, люди уже шепотом передавали друг другу, что кого-то заарестовали. А часа через полтора около их телеги появилось несколько конных. 'Казаки', — сразу поняла Настя.

— Ну что мужик, давай вываливай, что у тебя там! — презрительно поморщившись, крикнул толстый краснорожий мужик.

— Сейчас, сейчас, — ответил Петр, разгребая все, что у него было на телеге.

— А ты, Федька, пока самих их обыщи, — скомандовал пока тот же 'казак', а затем с насмешкой добавил, — Да про девку не забудь!

В отличие от мужиков, раздеваться Настю не потребовали, но и без того было противно, как какой-то урод со всех сторон ощупывал ее в поисках чего-нибудь припрятанного. Хотя, похоже, что ему и просто нравилось так вот покуражиться над беззащитной недочеловечкой.

— Ну счастье твое, нет у тебя ничего, — после обыска насмешливо заявил главный из казаков, — А то поймали тут вчерась одного, вел разговорчики смутьянские и фюрера нашего ругал.

Уже на выезде с базарной площади Петр с Настей обратили внимание на то, что на краю ее полицейские сколачивали виселицу... Кому ж не повезло на этот раз попасться?

— — — — — — — — — — — — —

22 сентября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия.

После 'посещения' родного города мы двигались на восток еще два дня, но затем пришлось остановиться. Вновь заканчивались запасы продовольствия, да и погода резко ухудшилась. 22 сентября с самого утра лил мелкий противный дождик — и оставалось лишь радоваться, что вчера успели соорудить шалаш и теперь не приходилось мокнуть под дождем. А вот мерзнуть все же приходилось. Костра не зажжёшь, горячего тоже ничего не выпьешь. Оставалось лишь забраться в спальники и так и лежать в шалаше чтобы уж совсем не закоченеть.

К счастью, после обеда дождь все же прекратился и, воспользовавшись для розжига припрятанной в шалаше сухой трухой, мы все же разожгли костер и вскипятили в консервной банке воды, которой напились, малость согревшись. А затем накипятили еще воды, заполнив ей термос. После чего приступили к решению другой проблемы — питания. Практически все как наши 'родные', так и полученные от родственников Димана, припасы были уже съедены, оставалась последняя банка консервов на 'черный день'. Точнее сказать, на совсем черный, т.к. просто черный день уже настал — тогда, когда нам довелось оказаться в этом идиотском мире. Грибов тоже видно не было поблизости — так что оставалось вспоминать про то, что съедобное можно было найти в природе.

Как скоро оказалось, съедобного вокруг не так уж и мало: листья крапивы и одуванчика, рогоз, корни лопуха. Почти вся вторая половина дня так и ушла на нарезку крапивы, выкапывание при помощи ножа и топора лопухов, удалось найти кусты малины с уже засохшей ягодой, а под конец дня даже убили змею, которую, отрубив голову, то же отправили в пищу.

Уж вечером мы перекусили 'крапивным супом' из лопуха, крапивы и мяса змеи. Без приправ и даже практически без соли получившееся варево аппетита не вызывало совершенно, но голод вроде бы утолило.

Уже после ужина мы пытались вспомнить, чем еще можно питаться в пути. Мелкие грызуны (которых еще надо суметь поймать), лягушки, различные насекомые и даже их личинки. Молодые побеги некоторых растений — где только их взять осенью? Кора и семена сосны. Желуди. В принципе, вариантов достаточно много — вот только значительная часть из них вызывала омерзенье. Но если наши дела и дальше так пойдут — придется переходить на такую пищу.

Вот только чтобы так пропитаться — придется минимум каждый второй день тратить на добычу пищи. А нам еще больше тысячи километров до Урала тащиться. А еще переправляться через несколько рек — в том числе, через Волгу. Только через мосты нам пути нет, а переплывать — на чем? Ситуация становилась все более неприятной.

— Может быть, сделать поддельные документы и на поезде как можно дальше до Урала добраться? — предложил Сашок.

— Идея-то неплохая, — согласился Диман, — Да только кто нам их сделает? Мы ведь и не знаем как они выглядят.

— Да и поддельные документы все же должны быть проверяемы. А то нас быстро вычислят — и все, здравствуй гестапо! — добавила Алена, — А я не хочу туда... Да и никто из нас не захочет.

— Да все равно мы тут все сдохнем, — безразлично махнул рукой Вован, — Сколько мы за день проходим? Километров 10-12? Так до Урала нам тогда не меньше четырех месяцев переться! А это уже в конце января только там будем. А зимой по лесам не набегаешься. Тем более, у нас и одежды зимней нет. Так что сдохнем мы все равно. Только быстро или медленно.

— И что ж ты предлагаешь? — спросил Семен.

— Да я только один вариант вижу, — ехидно усмехнулся Вован, — Подороже свои жизни прожить. Если нам все равно конец, то лучше не просто сгинуть в лесах, а забрать с собой хоть с полсотни фашистов.

— В партизаны что ли пойти хочешь? — спросил я.

— Ага, — также ехидно усмехнулся Вован, — Главное только живьем к ним не попасть.

— Так, отставить паникерство! — рявкнул Семен, — Никто из нас помирать не собирается. Хотя согласен — погода портится, зима на носу. Я думал до холодов на левый берег Волги перебраться, но видно не суждено. Начались дожди, не хватало только промокнуть, замерзнуть и воспаление легких подхватить. Так что готовимся к зимовке.

— — — — — — — — — — — —

22 сентября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия, г. Гепнербург.

Начальник полиции Гепнербурга (прежде носившего дикарское название 'Горький') Курт Келер не верил своим глазам и ушам. Как сообщалось, в одном из поселков окружного района Ковров поймали подозрительного типа. Днем 16 сентября он постучался в дом одному местному жителю и спросил, где он находится, какой сегодня день и попросил воды и еды, а потом увидел на стене портрет фюрера и обругал его, назвав бандитом и убийцей миллионов. После чего хозяин ударил данного подозрительного типа табуретом по голове и вызвал полицию.

В отделении полиции он сначала заявлял какую-то чепуху и грозился, что 'полиция еще доберется да вашего фашистского гнезда' и требовал отпустить его, ссылаясь на какую-то 'российскую конституцию' и законы. Лишь несколько раз получив по зубам он начал давать показания, заявив, что родился в какой-то 'Российской Федерации' в 1992 году, учился в школе в городе Иванове, потом поступил на учебу в какой-то университет и вот недавно они с однокурсниками отправились в лес отмечать окончание учебы, но заблудились и спустя три дня блужданий по лесу он вышел к этому поселку.

Разумеется, в такую чушь никто не поверил и еще несколько раз дали ему по зубам, но он раз за разом повторял одни и те же показания. Отношение к его показаниям изменилось лишь после изучения вещей, найденных в его одежде и сумке, среди которых, помимо складного ножа, газовой зажигалки, пачки сигарет с русскими надписями на упаковке и ключей, имелись также и деньги с русскими надписями (обладающие очень серьезной защитой от подделки) и неизвестное устройство под названием 'мобильный телефон', представляющее из себя гибрид рации, фотоаппарата, музыкального проигрывателя и телевизора. После этого в показания неизвестного типа, уверяющего, что является пришельцем из будущего, поверили и дело немедленно передали наверх. До такого устройства не додумались еще даже американцы с электроникой, которая, чего уж скрывать правду, значительно превосходила немецкую.

Но главное было не в этом, а в том, про какое будущее рассказывал этот неизвестный. По его словам выходило, что история его мира была совсем иной. Там СССР под руководством Иосифа Сталина разгромил немецкие войска под Москвой и Сталинградом, дошел до Берлина — и 9 мая 1945 года 'фашистская Германия' (хотя Курт и не понимал, почему пришелец постоянно называл Германию фашистской) капитулировала...

Теперь стоял еще один вопрос — неплохо было бы найти тех, кто был спутниками пришельца — вот только как это сделать? Лесов здесь много, попробуй найти их... Обратной дороги пришелец не помнил. Хоть его и послали за помощью и в первый-то день он еще пытался запомнить, куда идет, но уже на второй окончательно заблудился. А на прочесывания же всех здешних лесов сил у Курта просто не было. Оставалось лишь усилить контроль в деревнях и поселках округа. Если пришельцы не перемрут с голоду, то рано или поздно они выйдут к какому-нибудь населенному пункту. Там-то их и повяжут. Реалий здешних пришельцы не знают, мигом проколются....

— — — — — — — — — — — — —

25 сентября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия.

Деревня Пантелеевка встретила нас все тем же запустеньем, что и в прошлый раз. Не лаяли собаки, не кричали куры и гуси, не работали в огородах люди. Куда делись последний жители этой деревни? Ушли куда-нибудь в другое селение? Попали в концлагерь? Или все куда проще — и они тихо померли от голода у себя дома? Так или иначе, но людей здесь не бывало уже несколько лет. Даже дорога к деревне уже успела зарасти молодыми — лет по 4-5 — деревьями. После некоторых раздумий мы решили, что было бы неплохо здесь и остановиться на зимовье.

— Здесь есть практически все, что нужно для жизни — потому тут и остановимся, — прокомментировал это Семен.

— А если сюда фашисты придут? — спросила Алена.

— Полностью исключать такую возможность нельзя, конечно, — ответил Семен, — Но все же маловероятно. На крайний случай придется приготовить себе убежище в лесу где-нибудь.

— Как мы его приготовим? — грустно усмехнулся Вован, — Зубами что ли?

— Найдем способ, — раздраженно ответил Диман, — Мы ж советские люди! Не америкосы какие, которые только гамбургеры есть горазды!

Почти весь день ушел на обследование местности — по итогам которого мы все же выбрали для себя один небольшой, но достаточно крепкий домик. Низенький крытый дранкой бревенчатый пятистенок с сенями-'плетенками' с маленькими окошками, полами из плохо подогнанных досок и громадой русский печи в одной из комнат. Обследовав другие дома, стащили оттуда нужное количество кроватей — в основном, двуспальные деревянные.. Как вскоре выяснилось, практически ничего ценного в соседних домах не было. Ни инструмента, ни каких-либо ценностей, даже посуды не было. Запасов продовольствия обнаружить также не удалось — только в одном доме, как оказалось, жила одичавшая кошка, которая выскочила оттуда при нашем приближении. В голод, конечно, не то что кошку, но и крысу сожрешь, да только сначала попробуй поймать ее! Да и не хотелось все же до поедания кошек опускаться.

Едой в этот день стали уже практически привычные крапива, корни лопуха, набранные по дороге к деревне грибы, и мелкие, но от этого не ставшие невкусными, наполовину одичавшие яблочки, которые нарвали в одном из садов. А под вечер, нарубив немного дров из одного из домов, растопили баню, где смогли впервые за все время нахождения в этом идиотском мире помыться. Спать я ложился в на удивление хорошем настроении — да, как мало порой нужно для счастья... Судя по довольным лицам за ужином, то же самое происходило и со всеми моими товарищами.

Впрочем, спать пришлось не долго — учитывая то, где мы находимся, забывать про осторожность было категорически нельзя. И сегодня мне предстояло дежурить во вторую смену. Караульный пост мы решили оборудовать в домике на окраине деревни — как раз с той стороны, оттуда когда-то подходила дорога. Хоть сейчас она и заросла, но вероятнее всего ожидать неприятности именно с той стороны. Кому понадобится сюда через леса-то карабкаться? Вот, найдя наиболее подходящее место, мы и решили оборудовать там наблюдательный пункт, где постоянно должен будет находиться часовой, которым сейчас довелось быть мне. Впрочем, моя вахта прошла на удивление спокойно — и вскоре я уже досыпал свое на местном подобии кровати, накрывшись каким-то жутким тряпьем, набранным из заброшенных домов.

— — — — — — — — — — — —

25 сентября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия.

Маша сидела на берегу какого-то лесного болотца и смотрела вдаль... Ей казалось, что уже все, жизнь заканчивается. Зачем только она поперлась в этот лес? Надо было послушаться отца и отметить окончание института где-нибудь в ресторане! Но нет. Захотелось с друзьями поехать! В последний раз вместе побыть.

Родившись в семье бизнесмена, владельца нескольких небольших магазинчиков, Маша вообще видела очень мало свободы. Мать ее, тихая забитая женщина, перечить тирану-мужу никогда не смела и к тому же приучала и дочку. Любое своеволие воспринималось отцом как личное оскорбление — и всегда заканчивалось жестокой поркой. Никто в семье, кроме ее главы, не имел права на собственное мнение. Отец решал все до мельчайших деталей. Что нужно покупать, а что нет. Что будут есть. Кто что будет носить. С кем будет дружить его дочь. Сколько друзей она из-за отца растеряла! Он попросту запретил с ними общаться. Да что уж говорить, даже какую она будет носить прическу решал отец! В детстве когда-то были у Маши длинные красивые косички — но отец заявил, что они выглядят 'по-босяцки' и пришлось состричь.

Когда Маша подросла, отец точно также решал, куда она пойдет учиться, где потом будет работать и даже мечтал было решить, за кого она выйдет замуж. Хоть Маша формально и считалась теперь взрослой — свободы воли ей это не добавило. Так она и оказалась в экономе — хотя ненавидела экономику и не желала иметь с этим ничего общего. Кем же она хотела быть? Этого, впрочем, Маша тоже особо не знала. Она просто и не задумывалась всерьез на эту тему — знала, что за нее уже все решено. Бессмысленно дергаться. Когда-то, правда, хотела она врачом стать. Не ради денег, хоть врачи и неплохо получают, а чтобы людям помогать. Даже втихую скачивала себе на ноут и читала книжки по медицине да видео смотрела, но потом поняла — этого ей точно не светит... Отец не позволит. Дочь для него — это как бизнес-проект, все уже давно запланировано и будет именно на так, как он решил. Да и, по правде говоря, Маша сильно сомневалась, что из этой затеи могло бы выйти что-то путное...

И вот она закончила ненавистный эконом (с красным дипломом, будь он трижды неладен!) и одногруппники (точнее, в основном одногруппницы — парней-то у них четверо всего было) предложили отметить окончание в лесу на полянке. На согласие Маши, правда, никто и не рассчитывал, но тут вдруг сыграла гордость, и едва ли не впервые за всю жизнь девушка решила поступить по собственному усмотрению. Прекрасно понимая, что родители этого точно не разрешат, Маша изобразила, что согласна отметить праздник в ресторане, а сама тем временем свинтила якобы к подруге, а на самом деле с одногруппниками (пришли двое парней и шестеро девчонок) в лес.

Добираясь до места, они прошли через какую-то полосу тумана, но тогда никто не придал этому значения. Уже позже, правда, удивились, почему в лесу бурелома так много — но списали на то, что лесничих посокращали — вот и не чистит никто толком. Несмотря на это, они все же довольно быстро дошли до какой-то полянки, по которой даже ручеек небольшой протекал, где и решили остановиться. Выпили малость (хотя кто-то и не малость), поели, а потом пошли гулять-то. Тут-то беда и приключилась. Вскоре Ленка, одна из девчонок, вскрикнула вдруг где-то. Сбежались все к ней — а она там в яму какую-то ногой попала и растяжение получила. Причем, достаточно сильное. Во всяком случае, насколько это позволяли оценить медицинские познания Маши. Сама ходить не могла. Единственное, что смогли сделать — зафиксировать сустав самодельным бинтом из порезанной рубашки, а Андрюху, одного из группы, отправили за помощью в ближайшую деревню. Ожидали-то, что уже в тот же день он вернется со спасателями, да вот только прошло уже больше недели, а так никто и не пришел.

А уже после его ухода вдруг обнаружили, что не могут определить своего местоположения — навигаторы показывали отсутствие связи со спутниками. Еще через несколько дней Леха пару раз ходил на разведку — но лишь выяснил, что на полдня пути вокруг только лес. А вчера Леха вернулся с более дальней разведки — и принесенные им новости оказались еще хуже. Он все же наткнулся на дорогу и уже думал было двинуться по ней к ближайшему жилью, но тут буквально на него выскочил фашистский мотоцикл. Вполне такой реальный фашистский, с коляской и пулеметом. Едва успев спрятаться, Леха потом полдня наблюдал за дорогой — и обнаружил лишь фашистов на мотоциклах да полицаев на телегах. Потом он дошел до ближайшей деревни — где тоже обнаружил фашистов и вернулся обратно.

Лехе, правда, сначала не поверили, но после просмотра фоток на телефоне убедились, что не врет и умом тоже не тронулся. Тут-то все и вспомнили популярные книжки про попаданцев... Выходит, они теперь тоже стали такими попаданцами — и не куда-то, а на Великую Отечественную войну? Ту, где их народ потерял 26 миллионов человек? И что для той войны жизни неполного десятка попаданцев? Всего лишь малая песчинка...

К этому времени они уже успели оборудовать лагерь — благо, Леха неплохо в этом разбирался, прежде не раз в походы ходил, — питались зажаренными над костром грибами, какими-то травами и откровенно мерзкими личинками, которых добывали из трухлявых пеньков и стволов. Сначала, правда, многие и видеть не могли эту гадость, но голод пересилил. Пришлось привыкнуть. Ленка недавно потихоньку ходить начала...

Вот только ради чего все это? Что делать дальше? Отсиживаться в лесу, дожидаясь прихода в эти края Советской армии? Но ведь у них даже одежды зимней нет! Да и зимой в шалаше не проживешь... Нужно укрытие получше. Только где его найти? Да и не верила Маша, что они смогут в лесах пережить зиму... И зачем только она в этот лес пошла, думала Маша. Так не хочется умирать в 22 года...

— — — — — — — — — — —

29 сентября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия, деревня Пантелеевка.

Второй день своего пребывания в Пантелеевке мы потратили на добычу пищи, для чего вспомнили практически все съедобное. В первую очередь добывали грибы, которые решено было засушивать на зиму. Во вторую — нарезали крапивы и лебеды, при помощи топора выкапывали лопухи, дикий лук, чеснок и одуванчики, на одной из полян нашли заросли ежевики... Диман также наделал силков из добытых на заброшенном заводе отрезков провода, обещав наловить дичи. Как ни странно, но жизнь в этом странном и страшном мире постепенно налаживалась. Да, очень многого пока еще не хватало (если говорить о еде, то даже элементарных соли и картошки), но постепенно ушло и ощущение безысходности. Да, та же еда явно оставляла желать лучшего, но и не голодали ведь! Да, мы были где-то на давно оккупированной территории и приходилось сидеть и никуда не высовываться. Но это ведь не означает, что нам скоро конец! Даже пессимист-Вован уже не говорил, что скоро все сдохнем тут.

Ну а сегодня вот решили задуматься над вопросом о зимней одежде. В заброшенных домах нам удалось найти какое-то старое рваное тряпье, раньше явно бывшее зимней одеждой — и теперь вот Алена задумалась над тем, как бы из этого сделать что-то пригодное для ношения. Примерно прикидывали, кому что ближе всего подходит и как все это привести в относительный порядок. Благо, что хоть иголки с собой были. Правда, имеющихся при себе ниток было явно недостаточно — придется на них что-то из имеющихся в распоряжении тряпок распускать.

— Я не швея, конечно, — глядя на то, чему предстояло стать моей одежкой, с усмешкой говорила Алена — Костюмов красивых сшить не смогу, но кое-что все же умею.

Вообще как-то незаметно для нас Алена взяла на себя практически всю работу по хозяйству. Она готовила еду, стирала в деревянном корыте одежду, сейчас вот одежду нам готовила3+ — за что мы были благодарны ей. У нас бы с этими делами все куда хуже получалось бы.

— Ничего, нам не на свиданья ж ходить, — усмехнулся я в ответ.

— А вдруг? — шуткой на шутку ответила девушка, — Пойдешь вон к Настьке на свиданье.

— Да брось ты... Нам бы сейчас до наших только добраться... А вот там уж и посмотрим, — отмахнулся я.

— А мой парень там остался, — грустно произнесла Алена, — И теперь я его никогда больше не увижу...

— Ну, может быть, мы еще вернемся?

— Да брось ты... Если б такие перемещения часты были — неужели никто про попаданцев не знал бы? Раз не знают — значит, такие случаи раз в сотни лет случаются... Нет, теперь мы здесь навсегда, — подвела итог Алена, — И от этого мне страшно...

'А кому сейчас не страшно?' — внезапно подумал я. Алена тут лишь высказала то, что у всех на душе было.

— Ничего, мы дойдем до своих, — уверенно сказал я.

— Я тоже на это надеюсь. Только это ведь ничего не изменит... От того, что мы окажемся в зауральском СССР, итог войны не изменится, — ответила Алена, — Представляешь, сколько миллионов уже погибло здесь? Если даже у нас девять миллионов... От Смоленска до Рейна вся земля кровью наших бойцов залита...

Да, представить масштабы той катастрофы, что случилась в этом мире, было откровенно жутко... Я просто не мог себе такого представить. Как могло случиться такое, что Советский Союз оказался не способен справиться с Германией? Помнится, наши историки и то порой упрекали руководство СССР в недостаточной готовности к войне. Как же, вместо обещанной войны на чужой земле Красная Армия пятилась от границы до Смоленска и Киева, теряла сотни тысяч солдат и тысячи единиц техники, оставляла врагу сотни городов и десятки тысяч деревень, где устанавливался жесточайший оккупационный режим.

'Танков настроили, а воевать не научили!' — критиковали некоторые историки советское руководство. Дескать, взаимодействие родов войск на первом этапе войны было неэффективным, опыта применения современной техники не было, техническая грамотность рядового состава недостаточная. Мол, только героизм красноармейцев позволил тогда с огромным трудом удержать фронт. Далеко не все эти упреки были обоснованы, задним умом-то все сильны, а попробуй тогда все заранее предусмотреть... Но даже если согласиться со всеми из них, это не отменит итогов войны — не отменит победы в Первой Смоленской битве осенью 1941 года, не отменит Киевского котла и победы во Второй Смоленской битве летом 1942 года, не отменит, в конце концов, победы над фашистской Германией в конце 1943 года...

Хорошее настроение мгновенно улетучилось. Горько было думать о том, что в этом мире наши страна и народ завоеваны фашистами и планомерно уничтожаются, а мы бессильны этому помешать... Да что говорить, у нас даже оружия нормального нет!

Вообще вопрос с вооружением нашего 'отряда', как почему-то мы быстро прозвали нашу группу, поднимался уже не раз, но вразумительных решений этого вопроса не было. Того, что у нас имелось, было явно недостаточно. Трех 'гражданских' пистолетиков в случае серьезного столкновения с фашистами хватит только на то, чтобы застрелиться. Чтобы меньше мучаться... Крайне желательно было вооружиться чем-то посерьезнее. Только где это взять?

Винтовки Мосина имелись у полицаев. Но чтобы их достать — полицаев этих придется застрелить. А это шанс привлечь на себя нежелательное внимание немцев в форме прочесывания лесов на предмет поиска партизан. Утащить трупы вместе с телегой в лес — сбежали типа? Тогда начнут искать дезертиров. Байкера-пулеметчика прихлопнуть? Тоже начнут партизан искать. Спереть оружие со склада? А где эти склады искать и как оттуда незаметно оружие умыкнуть?

Была идея как временную меру арбалеты сделать, но вариант был тоже сомнительным. Много ли от них толку в современное время? Особенно от маломощных деревянных самоделок? Потому этот вариант пока тоже отложили на будущее — хотя и рассматривали их применение в качестве охотничьего оружия.

Разговор с Аленой, как ни странно, имел продолжение — днем этого же дня за обедом она предложила сходить еще раз в Павловку. Во-первых, попробовать выменять на что-нибудь хоть немного картошки и, самое главное, соли, а также спросить лопату для планировавшейся постройки резервной землянки в лесу — на случай, если сюда фрицы нагрянут. Непонятно было лишь то, на что менять все это. Не на лопухи же... Да и что вообще нужно местным крестьянам? Как понимаю, живут тут фактически на самообеспечении... А имущества у нас было немного. Оставалось надеяться, что на месте что-нибудь придумаем и договоримся...

— — — — — — — — — — — — — — — —

30 сентября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия.

Маша откровенно мерзла, но пока еще держалась и даже пыталась бодрый вид делать. Многим другим приходилось хуже. Васька вон, например, уже вчера с насморком ходила. Если так продлится — скоро все они подхватят воспаление легких и помрут. Но и выходить из лесов нельзя — Маша все же была достаточно умной девушкой и в миф про 'немцев-освободителей от кровавого большевизма' не верила не на грош. За то читала, как немцы обходились с жителями оккупированных территорий — особенно с женщинами... Да тут просто повешенье без предварительных пыток и изнасилований за счастье можно было счесть!

— Где фронт сейчас мы не знаем, — сказала за завтраком (редкой гадостью из корней рогоза, личинок каких-то жуков и какой-то травы) Маша, — Но вряд ли близко. Куда идти — мы не знаем. Значит, надо партизан искать.

На удивление никаких возражений не последовало. За прошедшие дни как-то незаметно для всех Маша приобрела значительный авторитет в своей группе. Прежде объект в лучшем случае жалости (как-то проболталась подруге о своей жизни, а та всем разболтала), а в худшем — насмешек (в основном, связанных с ее 'социальным происхождением'), теперь она вдруг стала тем, кого слушали не многим меньше, чем единственного оставшегося мужчину — Леху. Почему так произошло — Маша не знала. Может быть, потому что в первые дни, когда многие буквально бились в истерике, она сохраняла максимальное внешнее спокойствие, привыкнув держать все эмоции в себе? Или из-за того случая с Ленкой, когда ее не особо глубокие знания медицины с ее ногой помогли? Но это было и не важно.

— Надо, — согласился Леха, одежды у нас нет, инструмента более толковое укрытие построить тоже... Не забоитесь только тут без меня?

— Ничего, — ответила за всех Маша, — Только возвращайся с успехом...

Она хотела бы и сама тоже пойти, но понимала, что нельзя. Кто-то должен остаться и следить за порядком в лагере...

— — — — — — — — — — — — — — — —

2-5 октября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия.

В Павловку мы отправились на второй день октября. Кстати, как раз за день до этого мы смогли нормально мяса поесть — сработал один из расставленных силков, поймав зайца. Зверька было несколько жалко, но это не помешало с аппетитом перекусить зайчатиной. В конце концов, мы, люди, не одни такие. В дикой природе кто только не есть этих же зайцев... Да и мы сами спокойно едим мясо домашних быков, свиней, тех же кроликов... Разница лишь в том, что там их убиваем не мы.

После поедания зайца несколько пораздумали на тему применения его шкурки, но в конечном счете единогласно пришли к решению — выбросить подальше от деревни. Обрабатывать шкуры никто из нас не умел и ходить в одежде, воняющей тухлятиной, не желал...

И вот сейчас мы трое — я, Диман и Семен — вновь сидели в лесу неподалеку от Павловки и наблюдали за жизнью деревни. С первого взгляда было все как прежде, но через некоторое время обратили внимание на полицейский патруль из двоих полицаев. Большую часть времени они, правда, сидели на скамейке неподалеку от церкви и дома старосты на центральной площади, но иногда вставали, лениво обходили деревню и возвращались на прежнее место. Это было странно — явно ж не просто так их тут торчать заставили. Неужто что-то про нас пронюхали? Мысль была неприятной, но кто мог нас сдать? Настя с Петром? Или кому другому на глаза случайно попались?

Весь этот день мы провели в наблюдении, но лишь под вечер полицаи покинули свой пост и ушли в дом старосты деревни, а когда на улице стало темно мы все же выдвинулись в деревню. Конечно, нельзя было исключать возможности засады, потому следовало вести себя предельно осторожно. К дому предков Димана мы пробрались задворками и в первую очередь осмотрели двери сараев, убедившись, что все они заперты и там засады точно не может быть. После чего постучали в одно из окошек.

— Кто там? — спустя пару минут послышалось из дома.

— Свои, — коротко ответил Диман.

— Сейчас открою, — судя по всему, голос его Петр узнал.

В дом двинулись только я и Диман, а Семен остался на улице в засаде — чтобы подать сигнал в случае опасности. Лязгнул запор, отворилась дверь и Диман, предварительно посветив фонариком внутрь сеней, зашел внутрь, а затем также осторожно зашел в дом. Чужих видно не было, спрятаться же в доме особо некуда было — это хорошо. Поздоровались.

— Ну как живете тут? — поинтересовался Диман у своих родственников.

— Да все как прежде, — пожал плечами Петр, — Что у нас нового-то быть может? Вы-то как?

— Обустроились тут поблизости, — не раскрывая подробностей, ответил Диман, — Вот хотели б на пару недель лопату у вас спросить — землянку построить...

— И соли бы еще немного, а то без нее еда не еда, — добавил я.

— За соль мы заплатим чем нужно, — вставил Диман.

Надо сказать, реакция Петра оказалась для меня неожиданной.

— Заплатите? За что? — внезапно даже обиделся он, — Да берите так, немцы мы что ли! Да вы сами хоть понимаете, что вы нам надежду принесли? Надежду, что когда-нибудь все еще изменится к лучшему?

— Какая ж это надежда? — удивился я, — Это ведь в другом мире было, с другой историей...

— Неважно, — ответил Петр, — Если смогли там — значит, и здесь можно все исправить! Придет еще время...

Ничего себе! Да я и подумать не мог о такой реакции... Остается верить, что она настоящая...

— А что, кстати, у вас тут в деревне полицаи крутятся? — спросил Диман.

— Каких-то партизан ловят, — ответил Петр, — Мы еще на ярмарке были когда, 17 сентября, там облава была. Говорили, что за день до этого партизана какого-то поймали. И вот на ярмарке во время облавы обыскивали всех, кого-то повязали, говорят... А когда мы из райцентра уезжали — на площади там виселицу ставили.

— А за что их повязали? — удивился я, — С партизанами что ли связаны оказались?

— Я тогда тоже так думал, но недавно вести дошли, что их за нарушение правил торговли взяли. Подати не полностью оплатили, скрыли часть товара когда налог с продажи платили или еще что по мелочи...

— И что с ними теперь? — спросил Диман.

— Ну как обычно... Отобрали весь товар, выписали штраф, кого-нибудь из родственников в залог отписали и по домам отпустили... От них-то, когда домой вернулись, и узнали что там было. Облава-то хоть и на партизан была, но попутно и обычных нарушителей наловили... Теперь если за полгода не расплатятся — этого их родственника продадут.

— Куда? — спросил Диман.

— Мужчин на шахты обычно, женщин — в публичный дом.... Как обычно...

Да уж... Меня аж передернуло от услышанного. Особенно от фразы 'как обычно'. Выходит, это здесь обычное явление — когда людей продают? Жутко... Потом мы взяли лопату, отсыпали мешочек соли, а также Петр дал еще и ведро картошки с собой.

— А покажи кино, — когда мы уже собирались уходить, робко спросила Настя.

— Про что? — спросил я.

— Про нашу победу! — гордо вскинув голову, ответила она.

— Хорошо, — отказать девушке я просто не смог, — Но не долго.

Полчаса мы посмотрели часть документального фильма про Берлинскую операцию, а потом мы собрались уходить... Уж не знаю, доведется ли еще здесь побывать... Кстати, лопату тоже нам насовсем отдали. Ничего подозрительного замечено не было, потому переночевали неподалеку от деревни, а на следующий день мы двинулись обратно в свой лагерь. Вот по пути-то и случилась одна неожиданная встреча...

Когда мы под вечер собирались расположиться на ночлег, то порывом ветра до на внезапно донесло запах костра. Всего лишь какой-то короткий момент, когда мы его почувствовали — и все. Но раз этот запах до нас донесло — значит, костер все же относительно недалеко был, а это потенциальная опасность. Мало ли кто там мог быть... Потому было два варианта действия. Первый — сняться с места и убраться как можно дальше отсюда. Второй — попробовать разузнать, в чем там дело. Все же вряд ли в лесу толпы фрицев отсиживаться будут... Нечего им тут делать. Леса — они наши, партизанские. Всегда были и останутся пока на этой земле есть хоть один русский, готовый бороться за освобождение своей страны от фашизма. Да и если это партизаны, то был бы неплохой вариант. Потому мы отправились на поиски в том направлении, откуда донесло к нам запах, и достаточно скоро заметили среди деревьев неяркие отблески света.

Как вскоре увидели в свете костра, человек здесь был всего один. Молодой парень, одетый достаточно странно для этого времени — в футболку и джинсу, что вызвало у нас немалое удивление. Американец что ли? Помнится, именно такие фотки 'типичного американца' мне попадались в Сети! Но как он тут оказался?

— Hello! Who are you? — выходя из-за дерева, обратился к парню Семен.

— Что? Вы кто? — буквально подскочил тот на месте.

— Так ты русский? — удивился Диман, — А что ж вырядился как американец?

— Почему как американец? — удивился тот, — У нас все так ходят.

— Где у вас?

— Так в России же!

Все страньше и страньше... Это что ж тут происходит?

— Какой год? — коротко спросил Семен.

— 2015.

— Что за чушь. Какой 2015? Какая Россия? — не понял Диман.

— Так Российская Федерация! — еще больше удивился парень, — А вы что, не от нас что ли?

— День Победы когда?

— 9 мая 1945 года! — мгновенно ответил парень.

— А у нас 24 декабря 1943 года, — протянул в ответ Диман, — И страна — Союз Советских Социалистических Республик...

История этого парня, представившегося как Леха, оказалась простой. Он вместе со студентами (точнее говоря, в основном студентками, так как учился на экономическом) пошел в лес отметить окончание, потом одна из его однокурсниц растяжение получила, другого из парней отправили за помощью в ближайшую деревню, но он так и не вернулся. Потом он также ходил на разведку. В радиусе полудня пути не нашел никаких следов человека. Потом пошел дальше, наткнулся на дорогу, по которой фашисты ездили. Сейчас вот еще раз пошел на разведку для поиска партизан — хотя и понятия не имел, как это делать, но иначе все они перемрут от холода.

— Русские своих не бросают. Ты, Ванек, — после недолгого раздумья обратился ко мне Семен, — Возьмешь полтора десятка картофелин и пойдешь к ним в лагерь. Поможешь там, если что. Перебирайтесь к нам в деревню. А там уж решим, что делать дальше.

— — — — — — — — — — — — — —

7 октября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия.

— Ну вот мы и пришли, — обращаясь ко мне, сказал Леха.

Навстречу нам вышла высокая светловолосая девушка, одетая в голубенькую обтягивающую кофточку и рваную джинсу. Впрочем, мельком отметив этот факт, я сразу ж переключился к осмотру окружающего.

— Привет! — поздоровался с встретившей нас девушкой Леха, — Как дела в лагере.

— Пока ничего, — ответила она, — Хотя если мы тут останемся и дальше, скоро все болеть будут.

— Ничего, скоро мы отсюда выберемся, — уверенно ответил Леха, — Познакомься вот с нашим советским товарищем.

— Маша, — решительно протянув руку, представилась девушка, — А вы партизан?

— Ваня, — пожав руку девушке, представился я в ответ, — Нет, не партизан. Скорее ваш товарищ по несчастью.

— Почему же тогда 'советский'? — удивилась девушка.

— Потому, что мы попали сюда из Союза Советских Социалистических Республик...

Следующие пару часов мы готовили ужин — пекли на костре привезенную картошку, — смотрели, что ценного есть в лагере, укладывали все по сумкам чтобы завтра с утра, не теряя времени, сразу выдвигаться в Пантелеевку. Лишь под вечер нашлось свободное время, когда я рассказал Лехе с Машей о том месте, где мы оказались — остальных решили в подробности пока не посвящать.

— Но как такое могло случиться?

Когда я только закончил рассказ об окружающем мире, вокруг стояла тишина. Первой ее прервала этим своим вопросом Маша.

— Я не знаю, — честно ответил я, — В нашем мире такой вариант считался принципиально невозможным. Многие историки спорили на тему, могла ли победить Германия, но вывод всегда был один — невозможно.

— Вот тебе и мир без товарища Сталина, — ошарашенно протянул Леха.

— И что теперь делать? — Маша явно была ошарашена не меньше Лехи и расстроена такими новостями. Она-то думала, что попали они на Великую Отечественную и через несколько лет сюда придут советские войска... нужно лишь продержаться до того времени.

— За Урал надо пробираться, — высказал я свое мнение, — Там наши...

Уже под вечер мы снова собрались вместе, попытавшись сравнить историю наших двух миров. Сравнивали известные нам даты, события, личности и пытались найти, где же была развилка. Сравнивали ход Великой Отечественной войны, 30-е годы, потом перешли к революции и гражданской войне. По всей видимости, развилка наших миров крылась именно тут. Как оказалось, вместо знаменитого 'стояния на Висле', когда поляки ценой огромных потерь смогли остановить продвижение Красной Армии, у них случилось какое-то совершенно нелогичное 'чудо на Висле' — чудовищный разгром РККА и контрнаступление поляков. В результате вместо заключения мирного договора с проведением границы по 'Линии Керзона' у них половина Белоруссии и Украины были на долгие годы потеряны и возвращены в состав СССР лишь незадолго до войны, республики Прибалтики оказались независимыми и также вошли в СССР лишь десятилетия спустя...

А Великая Отечественная у них началась с разгрома Западного фронта, приведшего к отступлению аж до Москвы, где все же с большим трудом смогли остановить немцев, а в 1942 году они дошли до Сталинграда на юге... И лишь к маю 1945 года советские войска дошли до Берлина, а на Эльбе состоялась встреча войск СССР и Союзников.

За то в их мире не было никакой Западной войны 1974 года, и атомные бомбы сбрасывали лишь на Хиросиму и Нагасаки в 1945 году, а не на более сотни военных и гражданских объектов на территории центральной и восточной Франции, где в 1974 году сошлись войска стран Организации берлинского договора и НАТО. Хорошо еще, что тогда обе стороны ограничились применением тактического ядерного оружия, стерев в порошок и распылив на атомы армии друг друга, попутно уничтожив сотни тысяч мирных граждан и заразив радиацией большую часть Франции и часть южной Германии...

— — — — — — — — — — — — — — —

7 октября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия.

Маша сидела на поваленном стволе дерева и думала обо всем, что случилось за этот день. Как оказалось, мир куда сложнее, чем она могла себе прежде предсказывать. Когда этот парень из СССР, Ваня, начал рассказывать про свой мир — она слушала буквально с восторгом. В их мире не было позорного разгрома Красной Армии на Висле. Не было катастрофы 1941 года, не было Москвы и Сталинграда — вместо них были Смоленск и Киев. А к концу 1943 года СССР одержал победу в Великой Отечественной войне, освободив большую часть Европы от фашизма. Эх, в их бы мире так было...

Но от этого его мир не становился менее страшным. Да, там не было 26 миллионов погибших на великой Отечественной, не было развала СССР и экономического упадка страны. Но там было другое — 'Западная война'.

— У нас ведь было две Франции, — говорил этот странный парень из СССР, — Советская восточная и капиталистическая западная.

— Совсем как у нас с Германией, — заметила Маша.

— Ну и вот один западнофранцузский президент чтобы повысить рейтинг перед новыми выборами решил 'объединить страну', — продолжил он, — Ну и приказал ввести войска в ФНР.

— И что дальше было?

— Ну что могло быть? Дальше ГДР вмешалась. Немцы объявили западную Францию агрессором, заявили, что не допустят уничтожения ФНР и ввели войска — причем, даже без предварительного согласования с СССР.

— Но как такое могло быть? В организации берлинского договора у вас не Союз всем управлял?

— Формально он. А на деле у участников было достаточно много свободы...

— И что потом было?

— В ответ НАТО объявили ГДР в агрессии, на территории ФНР начались бои между войсками ГДР и НАТО. Тут уж и СССР пришлось вмешаться — иначе немцы огребли бы, маловато у них сил было. Войска НАТО потерпели несколько крупных поражений и буквально бежали, войска СССР и ГДР вошли на территорию центральной Франции и продвигались дальше. Тут-то какой-то умник в Штатах и решил, что нельзя допустить дальнейшего продвижения войск ОБД, нужно остановить их любой ценой. Вот тогда и полетели первые ядерные ракеты. Наши ответили — всего было выпущено полторы сотни бомб мощностью в несколько килотонн. Для всего человечества не катастрофично, но регион после этого пришлось расселять. Огромные площади стали непригодны для жизни.

'Почему жизнь так несправедлива, — мысленно прокручивая происходящее, думала Маша, — Почему везде так много зла?'

— Есть три мира — и все они страшные, — тихо произнесла девушка, — Мир победивших фашистов. Мир 26 миллионов потерь в Великой Отечественной. И мир 'Западной войны'... Три мира — и везде войны и смерть. Зачем люди воюют? Почему мы не можем жить в мире и дружбе?

— Не знаю, — ответил ей парень из СССР, — Нет ничего более глупого, чем война. Но научиться не воевать мы почему-то все никак не можем...

Потом Маша до поздней ночи сидела на полянке, смотрела на звезды и думала об услышанном. Навидавшись и натерпевшись немало жестокости в семье, она с резкой неприязнью относилась к любому проявлению жестокости в окружающем мире. Даже то, к чему остальные относились практически как к норме, вызывало у нее неприязнь. Хотелось чего-то лучшего. Доброго, справедливого... А окружающий мир постоянно спускал с небес на землю — и прямо мордой в грязь... Вот начала она сегодня слушать про мир этого странного пришельца из СССР. Казалось бы, мир куда более светлый, добрый, справедливый... И сотни ядерных взрывов, стирающие в пепел города и поселки вместе с тысячами людей, убивающая сотни тысяч людей радиация. Как возможно такое сочетание?

— — — — — — — — — — — — — —

8-9 октября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия.

Что-то чем дальше — тем больше наши приключения начинали напоминать мне про книжки о попаданцах не на Великую Отечественную, а... в первобытные времена! Практически те же самые 'выживательство', ориентирование на местности, поиск еды, укрытий на зиму и так далее... И никакого героизма с отстрелом фашистов и их пособников, как в нескольких книжках про попаданцев на оккупированную территорию!

Впрочем, оно и понятно. В тех книжках попаданцы были во времена идущей войны, когда партизаны помогали нашей Красной армии воевать с фашистами. Расстраивать и дезорганизовывать немецкие тылы, отстреливать немецких военачальников и чиновников, чтобы тем хоть немного приблизить Победу и сократить потери в войне. А что здесь? Война давно закончилась поражением СССР, никакого организованного сопротивления оккупации нет — или, во всяком случае, мы про таковое не знаем. А одиночки или, как у нас, небольшая группа в поле не воины. Высунемся — раздавят нас фрицы и не поморщатся. Так что делать? Неужели единственное, что мы можем, — безучастно смотреть на величайшую в мировой истории катастрофу? Не хотелось верить в такое...

Вот и сейчас вместо того, чтобы сидеть в засаде, поджидая фашистиков, мы просто топали по лесу, направляясь к своему временному — хотелось верить, что на всю зиму — пристанищу. Туда, где можно будет малость перевести дух и обдумать дальнейшие планы.

Два дня пути прошли уже достаточно привычно — хотя девушки явно прилично устали, им-то такие переходы как раз непривычны были. Но вот и конец пути. Под вечер второго дня мы добрались до временно обретшей вторую жизнь Пантелеевки, где нас встречали оставшиеся члены нашего отряда. Как оказалось, нашего возвращения уже ждали. Для новых товарищей малость привели в порядок один из соседних с нашим домов, а к нашему приходу еще и баню растопили. Сначала туда отправились девушки, а потом уж мы с Лехой.

Вечером того же дня вся наша компания, а от 'пришельцев' — Леха и Маша сидели в нашем домике и ужинали. Впервые в этом мире не вилкой и 'ложкой' из свернутой березовой коры из банки из-под тушенки, а как культурные люди с тарелок ложками. Пластиковых, которые взяли с собой в лес студенты. За ужином и познакомились все друг с другом, а также провели для вновь прибывших и пока не посвященных в текущее положение дел краткий курс политинформации — который буквально поверг девушек в шок.

Уже вечером мы впятером — я, Диман, Семен, Леха и Маша — сидели в комнате и обсуждали то, что с нами произошло за последнее время.

— Аномальщики, — выслушав нашу историю, весело хмыкнула Маша, — Слышала я у нас про экстрасенсов всяких. Барабашек с призраками ищут. 'Внутренний взор' у них всякий, который нам не понять.

— Угу, есть такие психи, — согласился Семен, — Но у нас другие методы. Более научные, так сказать.

— В смысле? — спросила Маша.

Настроение у девушки сегодня явно было на высоте. Еще за ужином она смеялась, шутила, подтыривала над своими 'приключениями'. Вот и сейчас новость о том, что мы 'аномальщики', ее явно развеселила.

— Мы пытались к этому вопросу с научной точки зрения подойти, — пояснил Семен, — Ведь если есть разные 'городские легенды', то они могут иметь за собой некое основание. Пусть даже и сильно приукрашенное. Вот мы и пытались найти неизвестные природные явления, которые могли лечь в их основу. Мерили радиацию, электромагнитные поля, пытались какие-то тепловые или еще какие-то аномалии искать... Мы ведь материалисты, в мистику не верим...

— И много нашли? — поинтересовался на этот раз Леха.

— Нет, — ответил я, — Перепроверили ряд мифов, ходящих по городу, но ничего... Обычная болтовня.

— Пока не вляпались в этот перенос, — добавил Диман.

— Нет, у нас все проще, — ответила Маша, — Будущие 'менеджеры' решили окончание эконома отметить... И тоже... вляпались.

— Кто будущие? — не понял Семен.

— Менеджмент — вроде как английское названии теории управления, — подсказал Диман.

— Нет, все проще, — слегка ехидно взглянув на нас, усмехнулась девушка, — Будущие торгаши. 'Менеджеры по продажам', как сейчас можно говорить. У нас ведь чем больше всего любят заниматься? Торговать!

— 'И таких, которым просто на политику плевать. Все их думы, мысли, тосты — первым делом торговать!' — процитировал Диман.

— Вот-вот! Именно что! — согласилась Маша, — Торговать у нас модно. У торгашей самые высокие зарплаты. А как что полезное делать — так некому...

— А зачем же ты тогда в этот же 'эконом' пошла? — удивился Диман.

— А меня никто и не спрашивал! — неожиданно разозлилась девушка, — Отец сказал в эконом — пришлось идти!

— Ладно, какие планы есть? — спросил у 'пришельцев' Семен.

— Никаких, — за всех ответила Маша, — Раньше думали партизан найти, да какие уж тут партизаны...

— Партизаны везде должны быть, — не согласился я, — Пока есть хоть один человек, кто не принял фашистское рабство — будут и партизаны.

— Да только попробуй их найти, — ответил Леха.

— Мы вот думаем до Урала добраться попробовать, — сказал Семен, — Там наши, там — Союз. Да только как это сделать? И зимой у нас явно никаких шансов. Придется тут на зимовку остаться. Двинем дальше весной...

— Мы пойдем с вами, — ответила девушка, — И спасибо.

— За что? — не понял Семен.

— Что не бросили, — грустно усмехнулась девушка, — Мы ведь для вас обуза.

— Мы не могли поступить иначе, — ответил Семен, — Так могут поступать только мрази. И чтобы я больше не слышал ничего подобного.

— В нашем мире так поступили бы многие. Каждый сам за себя. Кому нужна лишняя обуза?

— Ну вот и знай, что наш мир не таков, — подвел итог я.

— — — — — — — — — — — — —

Глава 5.

13 октября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия, деревня Павловка.

'Почему люди такие твари? — думала Настя, лежа на старом сене в сарае у старосты деревни, — И еще подругой называлась'. А начиналось все с того, что после воскресной службы, на которой их поп в очередной раз восхвалял Гитлера, она сказала своей подруге Оле, что все это ложь. Что не был и не мог быть бог за поражение русского народа в той войне. Что им просто лгут все. И СССР мог бы и победить в прошедшей войне.

Эта скотина тогда даже изобразила заинтересованность, даже немного поболтали о том, как хорошо было бы, если немцы проиграли бы войну.

А ночью за ней пришли полицаи. Как оказалось, Оля та в тот же день побежала обо всем старосте доносить. И вот ночью к ним ворвались полицаи, схватили, оттащили к дому старосты и бросили в сарай. Утром ей притащили какие-то помои под видом еды, к которым, впрочем, Настя и не притронулась и заявили, что завтра прибудет следователь, который будет ее допрашивать, а затем ее будут судить за 'смутьянские речи'. Сказав, заодно, что это Ольга на нее донесла. Тварь! Предательница!

Настя поднялась на ноги и в очередной раз прошлась вокруг по сараю. Все бесполезно. Стены крепкие, дыр никаких заметных нет, не убежишь. В крошечное окошко было видно, что на улице уже стемнело, но уснуть она не могла. Мысли постоянно возвращались к предстоящим допросу и суду. Что теперь ее ждет? Виселица? Концлагерь? Или в рабство продадут? Оправдаться можно и не пытаться. Никто ее не послушает. Страшно...

Внезапно снаружи послышался глухой удар, а затем какой-то неразличимый шепот. Сначала Настя не придала этому особого значения, мало ли что там может быть, но спустя десять минут щелкнул замок, и дверь сарая отворилась. На пороге стояли брат и дядя Сергей. У брата на плече висела винтовка.

— Пошли, — коротко сказал брат и сразу же повернулся обратно.

Настя нерешительно вышла из сарая. В лунном свете было видно, что у стены лежал залитый кровью труп одного из недавно появившихся в деревне полицаев. От этого вида ей стало дурно, но тут подошел еще один человек — двоюродный брат Василий — и пару раз тряхнул ее за плечи.

— Пошли. Бежать надо.

Во дворе уже стояла их лошадь (вообще обладание лошадью было предметом зависти многих крестьян — мало у кого они свои были), еще трех сейчас выводили из конюшни старосты брат с дядей. Дядя Сергей, кстати, был одним из немногих достаточно 'старых' — почти 50 лет — мужчин в деревни. В далеком 1941 году на фронте оторвало ему четыре пальца на левой руке — после чего списали его домой. Большинство остальных же мужиков в деревне либо было молодежью, кому в войну 17 лет не было, либо совсем уж древними стариками.

— Но я не умею на лошади, — когда подошли брат с дядей, проговорила Настя.

— Знаю, — согласился брат, — Поедешь со мной. А четвертая лошадь для припасов.

Через десять минут они уже выезжали из деревни. Первые несколько километров они проехали по дороге в противоположную от райцентра сторону, а зачем с разницей в несколько сотен метров по очереди свернули в лес, где им предстояло встретиться снова... За всю дорогу было сказано буквально пару слов. Молчала и Настя. Она была в откровенном шоке — жизнь буквально переворачивалась с ног на голову. Сначала этот арест, ожидание пыток, а затем смерти или концлагеря, потом внезапное освобождение... Самой себе она честно признавалась, что не ожидала этого от дяди с его сыном. От брата могла ожидать, но что он мог один сделать? От них — нет. И от этого было стыдно. И еще страшно. Еще недавно ведь она была самой обыкновенной деревенской жительницей. Выживала как могла, как и многие другие. А теперь они непонятно кто. Беглецы вне закона, которых будут искать, а если найдут — повесят. Почти как те партизаны, про которых рассказывали пришельцы из другого мира — как в их войну они взрывали мосты и пускали под откос немецкие поезда...

— — — — — — — — — — — — —

11 октября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия, деревня Пантелеевка.

Василиса — или для своих просто Вася — тоже была дочерью бизнесмена, хозяина небольшого заводика, но к ней в семье отношение было совсем иное. Не то, что к той же Маше. Отец всегда любил свою единственную дочку и всячески потакал буквально всем ее желаниям. Вася имела все, что хотела — самую модную и красивую одежду, личный автомобиль, каждый год ездила на отдых то к морю, то в Европу и вообще могла себе позволить буквально все, что душе угодно. Главным в жизни для нее было одно — развлекаться и получать удовольствие. А что дальше? Этот вопрос девушку не интересовал совершенно, она жила исключительно сегодняшним днем, ничуть не задумываясь о будущем. Папа все устроит, он умный и хороший!

Впрочем, в отличие от многих детей богачей Вася не была злой, завистливой или даже особо эгоистичной. Правда, и доброй тоже ее сложно было назвать. Скорее равнодушной. Но, будучи по характеру веселой и общительной, она очень легко сходилась с людьми, находила общий язык — но при этом столь же легко и без всяких сожалений и теряла контакты с ними как только ей это становилось неинтересно или надоедало. Столь же легко она меняла и парней — просто и не придавая этому никакого значения. Впрочем, сильные проявления чувств для Васи вообще были большой редкостью.

Зачем она тогда поехала с однокурсниками в лес? Папка-то предлагал дома отметить или в ресторане каком. Но вот захотелось ей новых впечатлений! Потому когда она узнала о такой идее однокурсников, то мигом согласилась. Вроде как по приколу было. Эх, знала б Вася, чем это закончится...

Когда все случилось — она сначала тоже не придала этому особого внимания. Папка-то знает, где она будет! Он хоть весь лес прочешет, но найдет ее! Потому особого страха не было. Все происходящее воспринималось скорее как забавное приключение, о котором потом можно будут весело потрепаться с подругами. А те будут восхищаться ее героизму, слушая истории про выживание в лесу!

Но шли дни — а ничего не менялось... Никто их не искал, связаться ни с кем тоже не удавалось. А потом пришел с разведки Леха-однокурсник — и все они узнали, что стали 'попаданцами' на Великую Отечественную — на оккупированную территорию. Тут-то Васю и накрыл ужас... Внезапно она оказалась вырвана из такого мирного и уютного, где папка мог решить все проблемы, своего времени и заброшена черт знает куда! Где кругом ездят жуткие фашисты, а где-то далеко на востоке должен быть столь же жуткий сталинский СССР, воюющий с фашистами! И хоть, конечно, Сталин с коммунистами меньшее зло, но даже если завтра сюда придут советские войска — они все равно окажутся в сталинском СССР, где за любое неосторожное слово могут отправить на Колыму!

— Это было время схватки двух диктатур, — вспоминались слова их препода истории из эконома, — Когда два бесчеловечных режима сошлись в борьбе за то, кому из них властвовать над миром.

Впрочем, несмотря на это Вася все равно хотела верить, что вот-вот сюда придут советские войска и хорошенько ввалят немцам! Ведь это все же наши, русские! И каким бы тираном не был Сталин, но до Гитлера ему далеко — он хоть не стремился весь русский народ истребить, а лишь желал беспрекословного подчинения себе...

А потом Леха пришел с каким-то другим парнем. 'Партизаны!' — с радостью подумала сначала Вася. Партизаны — это хорошо! У них можно отсидеться до прихода советских войск! А то тут от холода и голода они помрут скоро! Их отвели в какую-то заброшенную деревню, где Вася — какое счастье — наконец-то смогла отмыться в самой настоящей бане, почти как у них дома. А потом она узнала самое страшное — они не в своем прошлом... Это совсем иной мир, где победили немцы... И сейчас тут уже 1952 год...

Эта новость окончательно выбила из колеи... Два дня она ходила как в воду опущенная, ни с кем не хотела говорить. Ей было страшно. Ночами Васе снились кошмары — то ее вели на расстрел, то пытали, то насиловали фашисты... Она с ужасом просыпалась и потом подолгу не могла уснуть, из глаз ручьями лились слезы, но она уже не обращала на это никакого внимания. Однокурсницы пытались было ее как-то успокаивать, но она не хотела никого ни видеть, ни слышать.

На третий день ее вызвали к тому парню, кого все звали 'командиром отряда':

— У нас народу мало, потому бездельников нет. Каждый что-то делает, — сказал он ей тогда, — Ты что умеешь?

— Ничегоооо, — только и смогла произнести Вася и вновь из глаза полились слезы...

Чего-чего, а чувства реальности Вася никогда не теряла. И потому прекрасно понимала, что это у себя дома она много чего значила — и то, в основном, из-за своего папы. А здесь она никто, ничего полезного не знает и не умеет. И оттого было еще страшнее. А вдруг ее теперь просто прогонят? Мол, зачем ты такая нужна, если пользы от тебя никакой?

— Вы только не бросайте меня, — сквозь слезы жалобно добавила девушка, — Пожалуйстааа...

Несколько секунд тишины показались Васе вечностью. А потом 'командир' вдруг подошел к ней.

— Глупенькая, — легонько приобняв ее, произнес он, — Разве можем мы тебя бросить? Ты только не бойся ничего, мы тебя никому в обиду не дадим.

Оставшись один во всем мире, человек готов цепляться за малейшую 'соломинку', которая бы давала ему надежду. Оказавшись в этом страшном мире, Вася чувствовала себя абсолютно одинокой и беззащитной перед всеми теми опасностями, которые поджидают здесь на каждом шагу. И она хорошо понимала, что одной тут не выжить. Потому Васе вдруг захотелось поверить этому человеку из странного коммунистического мира... Ведь, наверное, он знает, что делать? Да и как-то вспоминались слова ее отца, сказанные после того, как он у себя в компании работавшего на конкурента урода нашел — которым оказался его старый товарищ, с кем еще со школы дружили. 'Знаешь, — говорил он ей тогда, — Про коммунистов можно сказать много плохого — репрессии, отсутствие свободы слова, борьба с частным предпринимательством... Но одно в них заслуживало уважения — коммунисты не предавали своих'. Потом, правда, добавил, что имеет в виду 'настоящих коммунистов времен Сталина, а не тех, кто себя так обозвал'.

— — — — — — — — — — — — — —

11 октября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия, деревня Пантелеевка.

'Плохой из меня командир выходит, — думал Семен, — Даже толком не пообщался с людьми, когда они пришли к нам'. Ему было откровенно стыдно — стыдно перед этой вот девчонкой, пришелицей из иных миров. Сначала-то он общался с другими — и когда он ее вызывал, то первоначальное мнение у него было предвзятым. Чего можно ожидать от разбалованной дочки какого-то там буржуя? Да только одного — что начнет тут права качать, требовать чего-то!

Именно этого он от нее ожидал — и потому заранее уже готовился, как и каким тоном будет ее на место ставить. А на деле перед ним была вполне обычная в миг лишившаяся всего перепуганная девчонка, которая лишь просила не бросать ее на произвол судьбы, которую скорее хотелось как-нибудь утешить, сказать что-нибудь хорошее. Как маленькую. Что в такой ситуации делать — Семен вообще не представлял. С женщинами у него вообще плохо ладилось — он их попросту не понимал и вообще слабо представлял, как с ними общаться. Он не знал, как правильно поступить в такой ситуации, а потому решил просто довериться своим первым эмоциям.

— Глупенькая, — подойдя к девушке, приобнял ее Семен — как сестренку, — Разве можем мы тебя бросить? Ты только не бойся ничего, мы тебя никому в обиду не дадим.

Уткнувшись лицом ему в плечо, девушка разревелась. Пытаясь ее успокоить, Семен говорил ей какие-то глупости, рассказывая про то, как они преодолеют все препятствия, дойдут к своим и будут там жить долго и счастливо и построят лучший мир, где кругом будет все хорошо, а все фашисты сдохнут как собаки, а правой рукой тихонько гладил ее по голове.

— Вы, коммунисты, странные люди, — выцепив из всего сказанного последние слова, Вася подняла голову, — Вы за свои идеи готовы раздавить, уничтожить всякого, кто станет у вас на пути, но при этом уверены, что боритесь за светлое будущее. Готовы для достижения цели пойти на любые жертвы, но никогда не предаете своих. Почему? Странные вы люди. Мне вас не понять, — при последних словах она вдруг улыбнулась.

— Когда-нибудь поймешь, — несколько отстранившись, ответил Семен, — А пока просто знай, что для нас ты — своя. И ни тебя, ни кого другого мы бросать не собираемся...

'И вот как к ней относиться? — думал Семен, — Да, разбалованная дочка буржуя000. Но ведь дети за родителей не отвечают! Так еще сам товарищ Сталин сказал'. Он уже слышал про нее и от Лехи, и от Маши. Отзывы были практически одинаковые — не злая, не вредная. Но до окружающих ей просто нет особого дела — лишь до тех пор, пока ей с ними интересно. К жизни она вообще относилась легко и несерьезно, как маленький ребенок, которому лишь бы играться и развлекаться. Как Леха говорил про нее, 'заигралась в детство'.

'Ну ничего, повзрослеет, — закрыл для себя этот вопрос Семен, — Нужно только повнимательнее к ней приглядываться, вдруг помочь в чем надо будет...'

— — — — — — — — — — — — — —

15 октября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия

— Ну тут нас никто не найдет, — сказал дядя Сергей, — Дорогу в эти места знали всего пять человек. Но трое из них давно лежат в земле под Москвой, четвертый я, ну а пятый — твой батька. Так что можешь быть уверена — тут никакие фашисты нам не страшны!

До этого они полдня плутали по каким-то неведомым тропкам по болоту — и вот сейчас наконец-то добрались до островка среди трясины, где было построено что-то вроде небольшой избушки.

— А зимой? — спросила Настя, — Болото замерзнет ведь.

— Болота далеко не сразу замерзают, — ответил на это дядя, — Да и к тому времени наверняка уж стихнет все. Не такая большая мы птица чтобы подолгу искать.

— Мы ж теперь бунтовщики... Власти ругали, старосту с двумя полицаями убили...

— А ты думаешь, что это такая уж редкость? — усмехнулся дядя, — Так такие случаи каждый год где-нибудь в округе случаются! Только про это люди не рассказывают обычно — потому мало кто знает.

— А тебе откуда про это тогда ведомо? — удивилась Настя.

— Сорока на хвосте вести приносит, — с усмешкой ответил дядя.

'Что ж это за сорока должна быть, которая про все такое знает? Такое, за что впору и в концлагерь попасть?' — подумала про себя Настя. В который раз она вспоминала показанное пришельцами из иного мира кино. Поскольку времени-то у них мало было, показывали только отрывки. Она видела по Смоленское и Киевское сражения, про освобождение Минска и штурм Берлина, про капитуляцию Германии. Да, мельком, отрывками. Но и этого хватило чтобы поверить в то, что все могло быть иначе. Так вот, был там и про партизан эпизод. Как те взрывали какой-то особенно важный железнодорожный мост. Надо сказать, это был первый случай, когда Настя видела действующую железную дорогу — по которой, выбрасывая столбы дыма, ехал паровоз. В их реальности в райцентре формально была железная дорога. Только последний поезд по ней прошел, наверное, еще во время войны.

— Дядя, а ты партизан? — неожиданно даже для самой себя спросила Настя.

— С чего это ты так решила-то? — усмехнулся он и, не дождавшись ответа, продолжил, — Какой же из меня партизан-то? Партизаны — они люди серьезные... А я так, помогаю помаленьку...

— А много вас таких? — спросила Настя.

— Кому ж то ведомо? — ответил дядя, — Может быть, даже у нас в деревне кто есть... А, может быть, и нет. Кого не знаешь — того и под пытками не выдашь... Ладно, ты лучше рассказывай, как докатились до жизни такой. Что тебя фрицы схватили.

Настя с Петром рассказали практически все, что им было известно. Про то, как к ним пришли пришельцы из другого мира — один из которых оказался их родственником. Про кино про войну и про то, как в их мире победили немцев. На всякий случай не стали говорить лишь про второй их приход... Рассказала Настя и про свой разговор с Ольгой — которая ее предала, хоть и называла себя подругой.

— Интересная история, — задумчиво произнес дядя Сергей когда они закончили, — Пришельцы из другого мира... Сложно поверить, но и на провокацию немцев не похоже. Слишком сложно. Хотя будь оно так — вас бы давно уж схватили. Да и что это за 'книжки', что кино — да еще и со звуком — показывают? Хотя слышал я уж одну историю... Верстах в 50 от нас еще в 1942 году как-то колонна немецкая пропала... Сколько не искали ее — так и не нашли никаких следов. Уж не ее ли в мире пришельцев разгромили? А сдала тебя Прокофьева дочка, значит? — заданный вопрос был скорее риторическим, но Настя все же подтвердила, — Вот гнида-то... Отец, двое дядьев, брат старший на фронте полегли, а эта тварь фашистам продалась... Ничего, придет время — со всеми поквитаемся... А не знаешь, что эти 'попаданцы' дальше делать собираются?

— За Урал пробираться, в Союз, — ответила Настя.

— Это они зря, — неодобрительно покачал головой дед, — Не выйдет у них ничего хорошего.

— Почему же? — удивился Петр.

— Потому, что Союз нас предал давно, — со злостью ответил дядя Сергей, — У них с немцами договор ведь. Кто не успел до 15 октября 1942 года за Урал уехать — того не принимать. И не принимают. Многие люди хотели за Урал сбежать — да только никого там не принимают. На границе всех назад разворачивают, а кто и сумел таежными тропками в Союз пробраться — тех первый же полицейский поймает и обратно отправит. Тухачевский, гнида, боится, что немцы иначе снова войной пойдут!

— Но как так можно? Это ведь наши, советские! — Настя была буквально в шоке от услышанного, — А СССР своих не бросает! Нам и они об этом говорили!

— Я не знаю, как оно в их мире, — ответил дядя Сергей, — А у нас вот так оно. Тухачевский и тогда-то нас бросил... Собрал последние силы — и бросил под Рязань. Умирать пока эвакуация шла. И знаешь, что эвакуировали, — грустно усмехнулся дядя, — Не людей и не заводы. А материальные ценности, на которые Тухачевский со своей кодлой глаз положили!

— А в их мире Тухачевского в 1937 году расстреляли, — вставил вдруг Петр, — А вместо него Сталин был. До 1956 года.

— Сталин? Помню такого, — согласился дядя, — Идеалист был... Нам, говорил, надо пробежать за десять лет то, на что другим странам понадобилось сто. Иначе сомнут. Индустриализацию с коллективизацией затеял. Да только что с того толку? Так ничего и не вышло ведь. Здания от тех заводов, что при нем строить начинали, до сих пор кое-где стоят. Так и не достроенные. А о колхозах сейчас уж и не вспомнит никто. Сталина потом 'большевиком-неудачником' звали... только и у Постышева ведь не вышло ничего. Съели его военные.

— Но почему у них все иначе вышло? — удивилась Настя.

— Я откуда знаю? — только и ответил дядя.

— А что нам теперь делать?

— Бороться. За то, чтобы эти твари фашистские в своем аду жарились. А пришельцев этих неплохо предупредить было бы... Жалко будет, если они на виселице закончат. Да и нам бы они пригодились.

— Дядь, а что вообще в Союзе сейчас происходит? — спросила Настя.

— Да ничего хорошего. Голод, разруха, нищета... Только эти твари, генералы с маршалами, жируют. Полстраны сдали фашистам, а самим хоть бы что...

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

16 октября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия, деревня Пантелеевка.

— Знаете, а я считаю, что ваш СССР спасла как раз Западная война, — выдал вдруг Леха.

— Почему это? — удивился Семен.

Сегодня вечером мы собрались всем коллективом как раз для того, чтобы попытаться выяснить различия наших двух миров. К сожалению, у пришельцев из РФ при себе было не так много носителей информации. Никаких портативок, только пара планшеток китайского производства на основе американских разработок да мобильники, всю имеющуюся информацию с которых тоже скинули на планшетки. Кстати, к моему большому удивлению никаких ядерных батарей в их мире не использовалось. Леха, правда, вспомнил, что таковые имеются, но широкого распространения не получили. Так что на их технике использовались литий-ионные аккумуляторы — и нам очень повезло, что у них при себе нашлась пара зарядников, которые подошли почти ко всем их устройствам. Так что пришлось на час запустить генератор, истратив половину запасов бензина к нему.

Потом была еще идея скинуть всю информацию на наши портативки, но она закончилась ничем. Их карты памяти были совершенно иных типов, не применявшихся у нас. Разъемы тоже были совсем другие, не совместимые с нашими. Впрочем, другим было практически все. Операционные и файловые системы, программы, системы связи... Только их Wi-Fi имел схожие частоты с нашей 'БПС', но и там обмен данных проходил как-то иначе. В результате пришлось пользоваться их устройствами.

И тут больше всего пользы оказалось от лехиной планшетки. В том мире он интересовался историей, потому на ней было много чего интересного — различные исторические книжки и несколько фильмов про войну... А вот от второй планшетки, американского 'Яблока', попавшего сюда вместе с Василисой толку было куда меньше. Вован, правда, усмехнулся при его виде, заметив, что и в нашем мире есть в США такая контора, одно время бывшая дико популярной. Правда, последние лет пять куда большей популярностью там пользуется контрабандная 'Электроника'. Почему контрабандная? Да потому, что официальных торговых отношений между СССР и США нет еще с 1974 года. Так что все покупки идут лишь через третьи страны.

— Дело в том, что одной из проблем нашего мира было то, — начал Леха, — Что у нас стали считать, что нам все врут, что американцы с европейцами к нам хорошо относятся и лишь стариканы из КПСС пытаются нас от них отделить. И вообще капитализм, мол, куда лучше социализма.

— Это как же так может быть? — удивился Серега, — Они что, забыли, как раньше жилось?

— Да кто как. Кто не верил, что такое могло быть и считал то, что имел, как само собой разумеющееся. Кто считал, что это раньше капитализм такой был, 'дикий', а сейчас он иной совсем, белый и пушистый. А кто-то и вовсе не задумывался о том.

— А правительство ж что делало?

— А оно дело пропаганды слило. Вело ее топорно и бездарно, — ответил Леха, — А вот американцы очень умеючи старались нам показать, как хорошо, мол, на Западе живется. И многие верили. Потому и пошли за Горбачевым с его 'перестройкой'. А у вас все иначе. Война 1974 года слишком сильно опустила страны запада в глазах людей. Капиталисты в очередной раз показали свою звериную сущность. Что они готовы хоть ядерную войну развязать ради своих целей.

— Ну, может быть, — согласился Серега.

— Возможно, отчасти ты прав, — заметил Сашок, — Но именно что отчасти. Мы ведь и до того немало различий заметили. У вас еще в конце 1950-х ушли от сталинской модели экономики. Причем, многие решения откровенно бездарными ведь были. Чего стоит одно бездумное освоение целины или 'обезьяний закон'. Да и в политике. 'Несменяемость кадров' та же — это как?

— Ну да, — согласился Леха, — 'Сталин сам не спал и другим не давал. Теперь можете спать и жить спокойно. Я не Сталин'.

— Хрущева вашего цитатка что ли? — ехидно хмыкнула Аленка.

— Его самого. Так своим сторонникам он заявлял.

— Вот и проспали всю страну, — добавил Сашок.

— Ну, кстати, у вас-то с экономикой все куда лучше было, — заметил Леха, — Даже изначальный промышленный потенциал больше был за счет западных земель. А дальше уж чуть больше в индустриализацию построили, намного меньше в войну потеряли, куда больше в Европе получили... Под вами ведь вся Германия была.

— Да и не только, — согласился Диман.

— Интересно только, где же развилка? — задумчиво произнес Семен, — Вряд ли дело в одной польской войне и ее результатах. Это скорее уже результат.

— Ну по более раннему времени у нас мало очень информации, — ответил на это Леха, — Я теми временами не интересовался.

— А что мы про этот мир знаем? — спросил Леха.

— К сожалению, пока немногое, — ответил на этот счет Сашок, — Что тут было в революцию и гражданскую войну — тут у нас никакой информации. Так что известные нам различия пошли с 1930 или 1931 года — когда умер Сталин. К власти пришел Постышев — и индустриализация пошла псу под хвост. Потом в 1937 году переворот Тухачевского — к власти военные пришли.

— А нам говорили, что не было никакого заговора Тухачевского, — задумчиво произнесла Ксения, одна из попаданок, — Что это все паранойя Сталина была.

— Ну здесь Сталина не было, — ответил на это я, — Но вряд ли в иной истории заговора не было.

— Выходит, нет Сталина — нет и Победы, — задумчиво произнесла Вася, — Значит, без диктатора нельзя было?

— Можно и так считать, — ответил я, — Хотя не такой уж Сталин и диктатор был...

— Ладно, что нам о ходе войны известно? — спросил Леха.

— Началась она здесь 15 июня 1941 года, — начал рассказ Семен.

— На неделю раньше, чем у нас, — заметила Маша.

— Да, — согласился он, — И в то же время в тот же срок, что у нас. Но вот ход ее в начале был в какой-то мере схожим с вашим. Разгром войск у границы, потом битва под Вязьмой в конце августа. Недели две она примерно была — точнее наши знакомые не помнят, они тогда детьми еще были. В конце сентября началась битва за Москву. Где-то с середины октября шли уличные бои. И они шли аж до января.

— Москву ж немцы в кольцо думали взять? — удивился Леха.

— Видимо, не получилось.

— Наши знакомые еще мельком упоминали про Тульское сражение, — заметил я.

— Да, — согласился Семен, — Но про него они не помнят ничего толком.

— А дальше-то что? — спросила Маша.

— А в январе Тухачевский объявил, что Москва полностью освобождена, немцы отогнаны на 20 километров от столицы и погоним их теперь еще дальше.

— У нас тоже немцам под Москвой хорошо задали, — сказала молчавшая до того Света, — Прибыли сибирские дивизии и погнали немцев!

— Только на следующий год они дошли до Сталинграда и Кавказа, — ответила ей Ксения.

— А у нас были Вторая Смоленская и Киевская битва, — вставил свое слово Вован.

— Ну а вот тут в 1942 году после победы под Москвой сначала затишье установилось. А потом немцы вновь пошли в наступление и как-то очень быстро захватили Москву, всего через две недели после начала наступления, уже в конце мая. А летом начались битвы за Сталинград и Рязань. Вроде бы тут и англичане немцам помогли, оружие — танки поставляли с артиллерией. С середины августа шла битва за Рязань, а 9 сентября вдруг заключили перемирье, а 16 сентября Тухачевский подписал мирный договор с немцами.

— А с Ленинградом что? — спросила Маша.

— Не знаем ничего, — ответил Семен, — Скорее всего, захватили с ходу. Во всяком случае, наши знакомые про это не знали ничего. Впрочем, мы не особо и спрашивали. В нашем-то мире это всю войну тыловой город был, не то что у вас с блокадой...

— Ну а что сейчас тут творится — то никому не ведомо. — заметил Диман, — Мои-то родственники знают лишь про ближайшие окрестности. Дальше они не бывали и никакой информации не имеют. Одни слухи, но их достоверность под большим вопросом...

— И что нам делать? — спросила Света.

— А у нас много вариантов? — спросил Вован, — Надо к своим пробираться.

На этом наше 'собрание' и закончилось. Выйдя на улицу, я в задумчивости прошелся вдоль улицы мертвой деревни. Потом сел на какую-то полуразвалившуюся завалинку. Настроение было ни к черту. Уже не первый раз мы пытались сравнить наши миры, и в этот раз как раз хотели все окончательно утрясти и понять, что же в этом мире пошло не так. Конечно, можно было подумать, что причина на поверхности — смерть Сталина в начале 1930-х. Но что-то подсказывало, что это скорее следствие, а не причина. Почему в двух наших мирах он дожил до 1950-х, при нем победили в войне, а тут вот так вот? Но главное — что каждый раз при таких попытках сравнивать миры мне думалось о том, сколько же нашего, советского, народу уже погибло или сейчас умирает от голода в деревнях, в умирающих городах, сколько уничтожили в концлагерях. А тут еще и 'соседний' мир, где хоть немцев и победили, но ценой 26 миллионов своих погибших! Причем, большая часть этих миллионов — мирные жители, уничтоженные немцами... В этот момент мне внезапно подумалось о другом — о некоторых наших историках, кто любил говорить про 'недостаточную подготовку' РККА к войне в нашей истории! Мол, и то плохо было, и с этим ничего хорошего! И аж девять миллионов на войне потеряли! Для нас для всех эта цифра казалась огромной... А каково вам 26 миллионов потерь? Подготовка им недостаточна... Да радоваться тому, что так все было! Что День Победы у нас 24 декабря 1943 года, а не 9 мая 1945! И что вообще у нас есть такой праздник как День Победы...

— — — — — — — — — — — — — — — — —

18 октября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия.

— Дядь, а почему мы проиграли? — спросила Настя.

— Ну почему войны проигрывают, — пожал плечами дядя Сергей, — Потому, что плохо к ним готовятся. А ведь сколько хвалились... Советская армия всех сильней... Любого врага на его земле разобьем... А вон оно как вышло. Как фрицы напали — так прямо у границы всю нашу армию и разбили. Вроде и были у нас и танки, и самолеты — да только половина из них даже в бой вступить не смогла. А что и смогли — так слабы они перед немцами оказались. Да и умения не хватало.

— Почему же у них все не так было?

— Не знаю. Может быть, как раз потому, что там этого урода Тухачевского не было. А, может быть, в чем-то еще дело...

Настя на это ничего не ответила. Да и что тут скажешь? Она ведь практически ничего не знала об их мире. Только то, что ей рассказали во время двух кратких встреч. А этого было так мало!

— Хотя знаешь, — продолжил дядя Сергей, — Говорят многие, что если б не Тухачевский, то и у нас все могло иначе пойти. Что даже летом 1942 года не была еще война безнадежно проиграна. Но кодла Тухачевского уже не о войне думала, а о том, как бы побольше захапать перед тем, как за Урал сбежать.

— Но разве так можно? — спросила Настя, — Война ведь шла!

— Да плевать им и на войну, и на наш народ было, — грустно усмехнулся дядя, — Им главное было самим получше устроиться...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

1-7 ноября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия, деревня Павловка.

Еще один визит к родственникам Димана мы решили совершить в конце октября, однако в этот раз что-то пошло не так. Как и в прошлые разы, сразу соваться в деревню мы не стали — сначала решили понаблюдать за происходящим в деревне. А вот происходящее нам откровенно не понравилось. Дом димановых родственников был заброшен — кто-то из соседей уже разбирал крышу. Учитывая это, здесь явно больше никто не жил... Что могло случиться с хозяевами, учитывая реалии этого мира? Умерли? Угнаны в рабство? Отправлены в концлагерь? Или еще что не менее страшное?

Несмотря на имевшиеся опасения, ночью мы все же решили наведаться в их дом. Двери на месте уже не было, так что ничто не помешало нам приникнуть внутрь. Дом оказался абсолютно пуст — практически как тот, в котором мы побывали при самом первом визите в деревню. Правда, полы пока целы были — но надолго ли?

Ничего, что могло бы пролить свет на произошедшее, мы не нашли. Не осталось больше в доме и ничего ценного.

— Слышь, Ванек, -когда мы уже были в лесу, произнес Диман, — А, может быть, это мы виноваты? Затащили какую заразу из нашего времени — вот и померли все...

— Чушь, — помотал я головой, — Тогда бы сейчас на всю деревню уже эпидемия была бы...

— А если кто-то узнал, что мы у них были?

— Вряд ли, — не согласился Вован, но сказано это было как-то неуверенно.

Однако уйти, не попытавшись узнать про судьбу наших знакомых, было б просто подло. А, значит, нужно было придумать, где добыть информацию.

— Надо 'языка' брать, — после недолгого обсуждения пришел к выводу Семен, — Но так, чтобы он нас не видел и не смог выдать.

К некоторому моему удивлению долго ждать не пришлось. Буквально через пару часов Диман с Семеном привели в наше расположение какого-то неизвестного парня лет двадцати пяти с одетым на голову мешком.

— Пошел в лес за хворостом — вот там мы его и поймали, — пояснил Диман.

С этими словами он демонстративно передернул затвор пистолета:

— Ну что, будешь говорить? — обратился он к пленному.

— Скажу, все скажу! — испуганно залепетал тот, — Вы только не убивайте, товарищи партизаны!

— Уже 'товарищами партизанами' стали, — усмехнулся Диман, — Это хорошо. Так вот у меня вопрос. Что случилось с семьей Андреевых?

— Сбежали они, — ответил пленный, — Настю их полицейские схватили. Должны были судить скоро, но тут родственники освободили ее, старосту и двух полицейских порезали и сбежали. Немцы искали их, но, вроде, так и не нашли никого.

— За что Настю схватили полицаи схватили? — спросил Семен.

— Ольга, Ильи Прокофьева дочь, донесла, что Гитлера она ругала и к партизанам уйти хотела. Вот и схватили ее...

— Понятно, — со злостью буквально прошипел Семен, — Где эта с*ка живет?

— От въезда в деревню седьмой дом направо, — ответил пленный.

— Пошлите, поговорить надо, — сказал нам Семен.

— А со мной что будет? — испуганно пролепетал пленник.

— Ничего, живи. Отпустим попозже. Но помни, скажешь про нас кому — из-под земли достанем и в петлю засунем, — ответил Семен.

Потом мы отошли подальше чтобы пленный нас не слышал.

— Предателей прощать нельзя, — сказал Семен, — Сегодня ночью наведаемся к этим тварям Прокофьевым.

— По закону военного времени? — спросил Серега.

— Не знаю пока, — ответил Семен, — Может быть.

— А есть ли смысл? — спросил Вован, — Тут предателей на каждом шагу... На всех у нас пуль не хватит.

— Ничего, придет пора — получат и они свою пулю. Но этих тварей прощать нельзя. Они предали наших друзей. Единственных в этом мире. И теперь еще неизвестно, что с ними будет.

Ночью мы отправились в деревню. Добравшись до указанного дома, постучались в дверь. Почему-то все мы ожидали, что никто не откроет, но через пару минут дверь открыли, даже не спрашивая кто пришел. Ворвавшись внутрь, Диман и Семен сразу ж кого-то схватили и, заткнув рот, толкнули к нам.

— Вяжите! — скомандовал Семен.

Мы быстро связали этому человеку руки за спиной, а Семен с Диманом тем временем двинулись дальше. Внезапно послышался женский визг, но он быстро стих.

— Все чисто, — через пару минут сообщил Семен, — Больше никого нет.

Спустя пять минут мы все сидели в освещенной светом лучины и электрического фонарика комнате. Окна были завешены каким-то найденным здесь же, в комнате, тряпьем. Мы сидели около стола на одной скамейке, напротив сидели двое пленников. Парень примерно наших лет и молоденькая девчонка. 'Неужели это она сдала Настю?' — удивленно подумал я. В подсознании предатели как-то ассоциировались с мерзкими злобными типами из фильмов про шпионов. А тут молоденькая девчонка... Подросток еще...

— Значит так, — начал Семен, — Я сейчас вытаскиваю кляпы у вас изо рта. Но если вздумаете закричать — заткну снова. Я буду спрашивать — вы отвечаете. Коротко и по существу. И начнем с тебя, -обратился он к девчонке, — Второго пока вывести.

— Я знала, что вы придете, — когда парня увели, а девчонке вытащили кляп, произнесла она, — Партизаны не прощают предателей.

— Это хорошо, — усмехнулся Семен, — Но тут я спрашиваю, ты отвечаешь. И никаких посторонних разговоров мы не ведем. Кто такая?

— Прокофьева Екатерина Ильинична, — коротко ответила девчонка.

— Год и место рождения?

— 1937 год, Павловка.

— Пятнадцать лет, значит, — задумчиво произнес Семен, — Кто донес на Анастасию Андрееву старосте?

— Ольга, сестра моя старшая, — на лице девчонки мелькнуло удивление, — А вы разве не знаете?

— Здесь спрашиваю я, — отрезал Семен, — Где сейчас твоя сестра?

— У старосты в сарае.

— Что она там делает? — на этот раз удивился Семен.

— Ждет продажи.

— Куда???

— В публичный дом, куда ж еще, — грустно усмехнулась Катя.

— Это у немцев такая благодарность за верную службу???

— Так Настя-то сбежала, да еще и полицаев со старостой ее родственники порешили, — ответила Катя, — А доносчику первый кнут. Вот и потащили ее на допрос на следующий же день. Там выяснили, что наврала она многое. Вот за лжесвидетельство и осудили на продажу. Нас с Сашей тоже на допрос таскали. И маму тоже, — дрогнул голос у девчонки, — Она так и померла там, сердце слабое оказалось...

— А вас отпустили немцы?

— Отпустили, — хмуро ответила Катя, — Еле домой дошла...

— Пытали? — спросил Семен.

Вместо ответа девчонка только кивнула головой.

— Кто?

— Не знаю, они не местные.

— Жаль, — ответил Семен, — Ненавижу ублюдков, которые людей мучат... Ну да придет время — со всеми поквитаемся, а затем добавил, обращаясь к Диману, — Развяжи и выведи в соседнюю комнату.

Девчонку увели, а за стол посадили ее брата — после чего допрос повторился.

— Кто такой?

— Прокофьев Александр Ильич.

— Год и место рождения?

— 1930 год, деревня Павловка.

— Кто донес на Анастасию Андрееву?

— Сестра моя, Ольга. Тварь!

— Где она сейчас?

— В сарае у старосты. Три дня назад суд был. Теперь ее в рабство продать должны.

— Когда и за что ее арестовали?

— На следующий день после побега Андреевых. Подозревали, что она знает, куда они побежали.

— К чему пришло следствие?

— Установили, что наврала она много. Сказали, что за это и судить будут.

— За что вас арестовывали?

— Подозревали, что что-то знаем, но ничего не выяснили.

— Пытали?

— А бывает иначе? — ехидно усмехнулся парень.

— Кто?

— Немец его Федором звал. Но он не наш, не из деревни. С ним, наверное, приезжал.

— Понятно, — закончил Семен и добавил, вновь обращаясь к Диману, — Развяжи.

Через пять минут мы сидели за столом и думали, что делать дальше. Что Петр с Настей бежали — с одной стороны это хорошо. Все лучше, чем если б они к немцам в лапы попали. Оставалось надеяться, что они смогли надежно укрыться — что найти их не смогут.

А вот с другой стороны было все плохо. Искать их теперь было бесполезно, а ведь других источников информации у нас не было. Мы внезапно остались без малейших связей в этом мире и что делать дальше было непонятно. Хотя, с другой стороны, все равно ведь весной двинемся дальше, на Урал...

— Давайте, я вам поесть что-нибудь дам? — спросила вдруг Катя.

Услышанный вопрос меня немало удивил. После всего произошедшего она так спокойно нам поесть предлагала — будто ничего и не случилось?

— И ты не в обиде на нас? — не смог сдержать удивления я.

— За что? — удивилась Катя.

— Ну как что... Ворвались в дом, связали, допрашивали...

— Допрашивали? — удивление в голосе, а затем неожиданно звонкий смех, — Да разве ж это допрос?

Повернувшись спиной, девчонка резко задрала рубаху, показывая избитую спину.

— Немцы вон как нас с Сашей допрашивали, а сестрице и того больше досталось. Нас-то лишь один раз на допрос водили.

— И не жалко сестру? — спросил Диман.

— Там я отжалелась свое, — ответила Катя, — По заслугам и награда...

Потом мы сидели за столом и ели вареную картошку и домашний хлеб — и казалось, что во всем мире нет ничего вкуснее. По крайней мере, это была нормальная еда, с солью, а не то непонятно что, чем мы питались у себя в деревне. Пусть к тому 'непонятно чему' мы и успели уже привыкнуть.

— Возьмите на с собой, — попросил нас перед уходом парень.

Как же знакомо... Точно также Настя нас просила с собой взять. Не стали. Может быть, зря? Не знаю.

— Куда мы вас возьмем-то? — спросил было Диман, он хотел было еще что-то добавить, но его прервал Семен.

— Стоп. А этот, кого мы вчера брали, не сдаст их?

— Кто??? — испуганный голос Кати.

— Не знаю, — ответил Серега, — Имя-отчества не спрашивали. Мы тогда ведь думали за наших друзей отомстить.

— Тогда нам надо бежать! В деревне полно трусов — сдадут за милую душу!

— Сбежите — искать будут, — логично рассудил Серега.

— Значит, надо чтобы не нашли! Я к немцам снова не хочу! — практически крикнула Катя.

Вот так раз... Это что же нам делать теперь?

— Хорошо, — согласился Семен, — Собирайте все, что нужно, и сегодня же ночью уходим...

Ушли уже под утро. С собой взяли некоторые запасы продуктов и совсем малость инструмента, при этом нагрузившись по полной. Предыдущего нашего пленника новые члены отряда опознали как соседа через два дома. Насколько можно быть уверенным в его благонадежности они не знали, потому его решили отпустить у дороги в нескольких километрах от деревни. Пока он доберется до деревни — времени уже немало пройдет, и мы успеем запутать следы...

— — — — — — — — — — — — — — —

7 ноября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия, деревня Пантелеевка.

— Кстати, не забыли, что сегодня у нас праздник? — во время утреннего обеда с усмешкой спросила Алена.

— Какой? — синхронно удивились Вася, Даша, Ленка, Света и наше 'новое пополнение' — Сашка и Катя.

— Как какой? День Великой Октябрьской Социалистической революции!

— У нас его давно не празднуют, — помотала головой Вася.

— А мы празднуем, — ответил на это Серега.

— Ну вы же коммунисты, — усмехнулась Вася.

— А у нас коммунистическую партию в 1938 году запретили, — сказал вдруг Сашка, — Тухачевский тогда заявил, что коммунисты разрушили экономику и армию и потому ВКП(б) — партия врагов народа.

— И что же с коммунистами стало? — спросил я.

— Да с кем как. В основном, потребовали публично покаяться.

— И многие согласились??? — Семен был буквально в шоке.

— Да большинство. А кто не согласился — тех на Колыму отправили, — ответил Сашок.

— Теперь понятно, как у вас до такого докатились, — помотал головой Семен, — Значит, у вас еще в 1930-е партия выродилась в банду карьеристов и приспособленцев.

— Как у нас в позднем Союзе, — добавил Леха.

— Вот это да, — только и смогла сказать Аленка.

'Что ж такое произойти должно было, чтобы уже в эти годы в партии так много перерожденцев стало?' — подумал я. Да, история этого мира уже не в первый раз поражала — причем, не только меня, но даже наших товарищей из мира развалившегося СССР. Как же так могло выйти? В какой миг история пошла иным, каким-то совершенно неправильным, путем? Увы, информации было чрезвычайно мало чтобы делать конкретные выводы. А вот настроение эта новость мне снова испортила... Выходит, нету больше в этом мире коммунистов. Кто-то оказался перерожденцем и отрекся, кого-то, наверное, уже на Колыме угробили...

Остаток завтрака прошел в полной тишине. Все сидели о чем-то задумавшиеся. Потом практически в такой же тишине отправились делами заниматься. На улице все холоднело, по ночам появились первые заморозки, а мы еще не закончили приготовления к зиме. А нас еще и прибавилось, теперь уже шестнадцать человек было. А тех же запасов еды пока маловато было — и в основном это были желуди да различные травы и корни. Было еще немного картошки — почти три мешка, которые от наших новых товарищей забрали, но как же это мало... К счастью, хоть с ловушками дело на лад пошло, успели поднабраться опыта — теперь почти каждый день без добычи не обходились. То заяц, то птица какая, то еще какой мелкий зверек... Кстати, к некоторому моему удивлению местную деревенскую кошку 'одомашнили' — теперь она ходила к нам и даже в руки давалась. Может оказаться полезной, если вдруг мыши появятся... Прежде-то им здесь делать нечего было, а теперь тут еда появилась, могут позариться...

Однако о том, что вопрос питания зимой полностью решен, говорить было нельзя, поэтому на вечерних обсуждениях мы уже несколько раз задумывались над идеей о том, как бы нам к фрицам на довольствие встать. В конце концов, экспроприация оккупантов — дело всегда хорошее... Вот только такими вещами с бухты-барахты заниматься чревато... Нужно все тщательно обдумать, просчитать — и лишь потом приступать к действию. А для этого что нужно? Правильно, информация! Эх, был бы у нас аусвайс немецкий, чтобы можно было в город с ним наведаться... Мечты, мечты... Кстати, образцы аусвайсов-то у нас были от наших новых товарищей... Только вот попробуй теперь их копии сделать... Нечем. Да и, к тому же, здесь еще и район приписки указывался — дальше которого выезжать нельзя. Проще говоря, дальше райцентра дороги нет. Вот и приходилось выживать на манер первобытных людей...

— У нас еще одна проблема есть, — сказала за обедом Маша, — Серьезная. Лекарств никаких практически нет. Только травы кое-какие собрали, но если кто всерьез заболеет — лечиться нечем будет.

— У нас в деревнях не лучше, — ответила на это Катя, — А дохтаров вообще нету. У нас в деревне только бабка Петровна кое-что в травах понимает.

— Да, проблема, — согласился Семен.

Да, как порой резко жизнь меняется. Еще недавно никто из нас и подумать не мог, что скоро из будущих инженеров мы превратимся в непонятно кого, без работы, без дома, без нормальной еды и одежды — да и вообще без своей страны. Заброшенные в какой-то жуткий параллельный мир, где половина нашей страны захвачена фашистами!

— А будут ли нам там, за Уралом, рады? — внезапно спросил Серега, — Если здесь ВКП(б) под запретом? А мы ведь комсомольцы. И комсомольских билетов выбрасывать не собираемся.

— Не знаю, — ответил Семен, — Но ты можешь что-то иное предложить?

И опять тишина в ответ. Услышанная утром новость всех нас из колеи выбила. СССР без коммунистов — это казалось полным абсурдом... Потом на улице пошел дождь — и в результате мы в конечном счете никуда не пошли.

— Может быть, фильм какой посмотрим? — предложила Маша.

Поставив на стол портативку, мы сели на скамейку и стали смотреть фильм 'Киев' — про Киевскую битву 1942 года, закончившуюся грандиозным 'котлом', в котором оказалось почти двадцать немецких дивизий.

— Похоже на наш Сталинград, — прокомментировал Леха, когда фильм закончился.

— Возможно, — согласился я.

Я особо подробно про Сталинград их мира не знал, только то, что сам Леха и рассказывал. Хоть и была у него на планшетке кое-какая информация историческая, но изучать ее особо некогда было. Тем более, что планшетки ихние заряжать надо, а для этого топливо нужно. Впрочем, наибольшее впечатление фильм произвел на наших новых товарищей — Сашка с Катей просто сидели и с восхищением смотрели на то, как советский войска бьют фашистов. В какой-то момент, взглянув на девчонку, я даже заметил, что по щекам у нее текут слезы. Но, к моему удивлению, никаких вопросов от новых членов нашего отряда не последовало.

— Жалко, что у нас в мире все не так было, — сказала вдруг Вася.

— Вам-то что жаловаться? — удивилась Катя, — Вы ведь тоже победители. Чего бы вам это не стоило.

— 'А нынче нам нужна одна победа. Одна на всех — мы за ценой не постоим!' — задумчиво произнесла Маша.

— Откуда слова? — поинтересовался я.

— Песня такая, — ответила девушка.

— У нас такой нет...

— У вас многих нет, наверное, — сказал Леха, — Не было событий, с которыми они связаны. Взять вон хоть 'Марш защитников Москвы'...

— Не было, конечно, — согласился я, — У нас под Москвой не воевали. За то и у вас наверняка многих наших песен нет.

— А про Западную войну есть песни? — спросила вдруг Ксения.

— Не знаю, — ответил я.

— Нет, скорее всего, — добавил Семен, — У нас вообще не любят ту войну вспоминать... Хоть 9 сентября до сих пор у нас каждый год и отмечают как 'День памяти жертв ядерных бомбардировок'.

Потом сидели и слушали музыку — в основном, 'мирную'. И тут Леха отметил, что многие из наших песен и в их мире были. Несмотря на то, что история пошла иным путем, в этом отношении и в их мире оказалось на удивление много общего. А потом по предложению Васи даже устроили что-то вроде танцев — хорошо, что комната в нашем доме достаточно просторной была. Мешались, правда, деревянные кровати и стол, но их мы быстро вытащили и свалили в соседнюю комнату.

Вообще, когда Вася вдруг такое предложение выдвинула — первой мыслью было что-то вроде: 'Она спятила что ли? Какие тут танцы еще?' Я уже хотел было высказать вслух что-то в этом роде, только более культурно, но тут неожиданно согласился Семен:

— Пусть девчонки повеселятся малость, развеются, — когда мы вытаскивали из помещенья кровати, шепнул он мне, — Хоть настроение малость поднимется.

Странное это было впечатление... В комнатушке этак в двадцать пять квадратов, в рассеиваемой лишь светом трех подвешенных в углах фонариков полутьме и под звук из плохеньких колонок портативки мы пытались изобразить что-то вроде танцев... Почему пытались изобразить? Да потому, что танцоры из нас были, мягко говоря, не очень. Но Семен был прав, это хоть как-то отвлекало от неприглядной реальности, в которой мы оказались. Впрочем, всего нас оказалось три пары — Семен с Васей, Диман с Ксенией и я с Машей. Собственно говоря, приглашали девчонки нас— этим и определялось количество. Остальные ж просто сидели на двух поставленных у стены скамейках и смотрели на нас. Маша полушепотом спрашивала что-то про жизнь в нашем мире, я что-то отвечал, а когда музыка кончилась то Семен стал собираться на пост — сменить дежурившего там Вована, а мы с Машей вышли на улицу — дождь, как оказалось, давно закончился. С темного неба на улице ярко светила Луна и было холодно:

— Похолодание идет, — заметил Семен, — Хорошо, что хоть какую-то одежку приготовить успели. Иначе сейчас бы отморозили себе все.

После этого он пошел на пост, а мы шли вдоль по улице мертвой деревни и смотрели на звездное небо. Такое же, как в наших двух мирах — да и с чего ему быть другим? Вселенной не было дела до того, что история какой-то захудалой планетки в галактике Млечный Путь пошла здесь каким-то совершенно неправильным путем — для нее само человеческое существование было лишь кратким мигом в эволюции...

— Красиво, — тихо произнесла Маша.

— Красиво, — согласился я.

— Интересно, увидим ли мы когда-то звезды вблизи? — мечтательно произнесла девушка.

— Мы точно нет... А вот наши потомки... Они должны.

— Если у нас будут эти потомки, — грустно усмехнулась Маша.

'Все верно. Если будут, — подумал я, — А в этом мире шанс остаться без потомков куда больше, чем наоборот'.

— Надо верить в лучшее, — уклончиво ответил я

Опять идем в тишине, думая каждый о чем-то своем. Мне почему-то вдруг вспоминался оставленный в моем мире дом, родители, друзья, однокурсники... Будь проклята эта аномальщина! Если вдруг выберусь оттуда — больше и не попытаюсь ни во что подобное лезть! Вот уж когда скажешь, что правду люди говорят: меньше знаешь — крепче спишь! Гулял бы сейчас на каникулах, на рыбалку с друзьями ездил, на велике катался, книжки читал... А теперь приходится тут из себя героя-выживальщика изображать!

— Вань, — прервал мои размышления явно смущенный голос Маши, — А у тебя там была... девушка?

— Не было, — честно ответил я, — В школе еще первая любовь была... А потом не довелось как-то...

— И у меня тоже никого...

'И к чему все это? — думал я, шагая дальше, — Влюбилась что ли?' По правде говоря, Маша мне нравилась. Я пока еще не знал, любовь ли это, но симпатия точно. Встретились бы мы дома, в Союзе, — может быть, даже попытался бы познакомиться. Но тут, в этом жутком мире, на оккупированной земле? Какая тут может быть любовь? Не время и не место... Это я и постарался объяснить.

— Знаешь, Маш, — старательно подбирая слова, начал я, — Скажу прямо, как коммунист... Ты мне нравишься. Ты хорошая девушка... Умная, добрая, симпатичная... Только не время сейчас для чувств. Сама ж понимаешь...

'Твою мать! Что со мной происходит?' — подумал я. Старался ведь сказать все максимально твердо, а получилось как-то неуверенно... Как подросток какой!

— А будет ли оно, время? — грустно улыбнулась девушка, — А если мы не дойдем?

— Брось, — ответил я, — Дойдем.

— Так тем более чего ждать? Да и какая разница, что будет дальше! — выпалила девчонка, — Надо жить здесь и сейчас! А то так ведь всю жизнь можно на потом отложить! А вдруг что-то случится — и останется лишь вспоминать и жалеть...

А потом вдруг буквально подскочила ко мне и как-то по-детски ткнулась губами в щеку. Тут уже я обнял девушку, и мы все же поцеловались. Уже по-настоящему. После чего еще с полчаса гуляли по деревне, больше не возвращаясь к вопросу о наших взаимоотношениях. Обоим было как-то неловко за этот внезапный порыв...

По домам мы разошлись уже поздно. Каждый ушел в тот дом, который занимала его группа с самого начала.

Глава 6.

14 ноября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия, деревня Пантелеевка.

Чужих людей заметил находившийся на посту Серега уже с полчаса назад, о чем немедленно сообщил всем остальным. Чужих было, по всей видимости, двое — они сидели в лесу и наблюдали за тем, что происходит у нас в деревне. Получив это сообщение, Семен немедленно приступил к действию — собрал нас, приказав вооружиться. Три человека — он сам, Диман и я — взяли по пистолету, остальные парни взяли по дубине.

— Так, я, Ванек, Вован и Сашок отправляемся на разведку, — скомандовал он, — остальные сидят здесь, девчонок охраняют.

Мы постарались максимально незаметно, в противоположную от наблюдателей сторону выбраться из деревни и тихонько пошли в обход к тому месту, где находились наблюдатели. К счастью, время, которое мы провели в этом мире, прошло не просто так — Диман нас научил и тихо передвигаться по лесу, что теперь должно было сильно помочь.

Обход деревни по лесу занял около получаса. Когда же мы подошли к месту нахождения наблюдателей, то обнаружили там единственного мужика, который залег в кустах, смотря на деревню.

— Руки вверх! — приготовившись стрелять в случае необходимости скомандовал Семен.

Почему-то я был уверен, что сейчас тот постарается убежать или выхватить оружие, но ничего подобного не произошло. Он лишь тихо поднялся, подняв руки:

— Не стреляйте, мне поговорить надо.

— Кто такой? — спросил Семен.

— Андреевых Петра и Настю знаешь? — спросил незнакомый мужик.

Семен в ответ лишь кивнул в знак согласия.

— Ну а я их дядя.

— С которым они в лес бежали? — спросил я.

— Да.

— А где второй? — спросил Семен.

— А второй — это ваш знакомый, Петька, — усмехнулся незнакомый мужик, — Он в деревню пошел сейчас.

— Сашок, беги в деревню, проверь! — приказал Семен.

Через пятнадцать минут он вернулся, подтвердив, что все верно. Наш старый знакомый уже сидел в деревне и разговаривал с оставшимися там членами нашего отряда.

— Хорошо, — подтвердил Семен, а затем обратился к мужику, — Пошли в деревню тоже. Только пистолет пока оставь.

Мужик, представившийся как дядя наших старых знакомых, вынул из кобуры на поясе 'наган' и рукояткой вперед протянул его Семену. После чего мы все вместе пошли в наш дом.

— Вот так все и закончилось, — закончил рассказ Петр, а затем спросил, показав пальцем на Катю с Сашкой, — Кстати, а что эти тут делают?

— Да вот хотели мы поквитаться с предателями... А потом уж пришлось их забрать, а то вдруг кто выдал бы, что мы у них были, — ответил Диман.

— А сестрица ваша где? — спросил у них Петр.

— Продали уже, наверное, — ответила Катя, — После вашего побега ее в тот же день арестовали, а потом судили по обвинению в лжесвидетельстве. На допросе оказалось, что она много наврала в своем доносе.

— Ну туда ей и дорога, — ответил Петр, — Пусть на себе почувствует то, что она Насте готовила.

— Ладно, — прервал нас представившийся как Сергей дядя наших знакомых, — Я хотел спросить, что вы делать-то собираетесь? На Урал идти?

— Ты лучше сначала скажи, как нашел нас, — ответил Семен.

— Да как-как... Я-то вас и не находил. То другие люди сделали — для кого леса местные как родной дом.

— Партизаны что ли? — спросил Диман.

— И зачем же они нас искали?

— Да я попросил. Что спросить-то хотел. Вы ведь на Урал пробираться собираетесь?

— Да, туда, к нашим, — согласился Диман.

— Нельзя за Урал, — отрицательно помотал головой Сергей, — Не примут вас там.

— Это почему? — удивился Диман, — Мы же свои, советские!

— Потому, что договор у них с немцами. Кто до 15 октября 1942 года не успел за Урал перебраться, тех не принимать, — ответил Сергей, — И не принимают! Кто пытается в Союз проехать — прямо на погранзаставах хватают и немцам сдают! И даже если кто таежными тропками все же через границу перейдет — так его в ближайшем городе схватят. Предал нас давно Союз!

— Но как такое возможно? — удивился Диман, — Они что, не люди что ли? Как так можно — своих немцам сдавать?

— Да, кстати, вы же коммунисты? — проигнорировал последнюю реплику Сергей.

— Комсомольцы, — ответил Диман.

— Так вот всех комсомольцев и коммунистов, кто не отрекся от своих убеждений, давно пересажали по тюрьмам. А если сейчас вдруг находят — то у ближайшей стенки расстреливают!

— Твари, — со злостью треснул кулаком по столу Вован, — Да что у вас за мир такой ублюдочный? Проигранная война! Предавший своих СССР! Тухачевский у власти!

— Тухачевский этот та еще мразь,— ответил на это Сергей, — Когда он решил, что война уже проиграна, бросил нашу армию на убой под Рязанью, а сам со своей кодлой тем временем всевозможные ценности за Урал вывозил. Сейчас они там как цари живут... А мы — как скотина.

— Неужели действительно не было никаких шансов победить? — спросила Аленка.

— Не знаю, — ответил Сергей, — Я воевал под Москвой и видел, что немцев можно бить. Выбили тогда мы их из города и на запад погнали. Только со снабжением все слишком паршиво были. Давали по пять патронов на винтовку. И у многих даже не 'мосинки' были — древние берданки и арисаки японские.

— А ведь в нашем мире тоже что-то похожее было, — отметил вдруг Леха, — Ополчение примерно так и вооружали. Старьем со складов. Либерасты потом любили по этому поводу пройтись, мол с одной винтовкой на троих под танки бросали! Забывали, правда, уточнить, что с одной 'мосинкой' на троих — а двум другим по берданке.

— Брр... Нет, у нас такого не было, — ответил на это Семен, — Берданки разве что у партизан были.

— А вот у нас такое и в линейных частях было, — ответил Сергей, — Но ведь все равно били немцев, и не раз! А будь у нас тогда снабжение получше — не на 20 километров, а куда дальше немцев бы погнали.

— А в 1942 году что было? — спросил Диман.

— Сталинград и Кавказ. Саратов. Ну и, наконец, Рязань...

— И чем все закончилось? — спросил Диман.

— Под Сталинградом и Саратовом воевали вплоть до самого мирного договора. С Кавказом не знаю что. А Рязань... Разгром там был. Полный. К моменту перемирья наши уже в кольце были. А потом Тухачевский сдал там всех. Мол, все окруженные войска считаются пленными.

— А с Ленинградом что у вас? — спросил Леха.

— В середине августа 1941 года сдал его Тухачевский. После месяца осады.

— А у нас 872 дня держались, — тихо сказала Ксения, — Голод, холод, обстрелы... Но не сдали город.

— Разве такое возможно? — на этот раз пришел черед удивляться дяде наших знакомых, — Огромный город несколько лет в осаде?

— Была у нас тогда 'дорога жизни' — по озеру доставляли все что нужно было. Летом на кораблях, зимой на автомобилях прямо по льду озера, — ответила Ксения, — Многого не хватало, больше полумиллиона от голода умерло. Но город продержался.

— Все равно, — помотал головой Сергей, — Поверить не могу... Я был уверен, что сдача Ленинграда была неизбежной... Считал даже, что тут действия Тухачевского оправданы были вполне...

— А мой прадед на 'дороге смерти' работал, — сказала вдруг Вася.

— Что за 'дорога смерти'? — спросил Диман.

— Железная дорога, — тихо ответила Вася, — Ее в начале 1943 года проложили, после операции 'Искра'. По ней тогда снабжение Ленинграда пошло. Вот и прадед мой там работал. Он машинистом был тогда...

— А почему 'дорога смерти'?

— Пробили тогда узкий коридор и по нему дорогу проложили. А она вся простреливалась, — ответила Вася, — Вот выезжает машинист в рейс и не знает — вернется ли он назад или нет...

Оглянувшись на дядю наших знакомых, я вдруг увидел, что он был буквально ошарашен.

— Нет, у нас такого не было, — прокомментировал он услышанное, — 872 дня осады... Дорога по льду озера... Даже под Москвой такого не было. В 1941 году немцам не вышло Москву окружить, уличные бои начались, где им и задали. А вот весной следующего года они все же смогли кольцо замкнуть — после чего Тухачевский и сдал город. А потом немцы дальше пошли, на Рязань. А на юге — на Сталинград и Саратов.

— А почему ж тогда Рязань не сдали, когда там немцы кольцо замкнули? — спросил Диман

— Так Тухачевский время тянул. Чтобы побольше ценностей вывезти успеть. А потом он и сдал. Всю армию, что Рязань защищала в плен сдал.

— И что, все спокойно в плен пошли? — удивился Леха.

— Нет, не пошли. Там они и полегли все. Из окружения выйти почти никому не получилось.

Да уж... Истрия этого мира становилась все более и более жуткой.

— А что потом было? — спросил Семен.

— Ну что может еще быть... Оккупация. Немцы везде свою власть установили. Мы все, русские, теперь недочеловеки. Даже их союзнички — казачки с полицаями — за людей у немцев не считаются. И если что — их без малейших сомнений в расход пускают. Рабство теперь абсолютно легальным стало — обычно туда за долги попадают. В деревнях всем кулаки бывшие заправляют. На западе, за Москвой, говорят, уже давно немецкие помещики деревнями владеют, но у нас нет их пока. Мы считаемся 'лицами с ограничением свободы'. Можем ездить в пределах района.

— А в городах что? — спросил Диман.

— А это где как. В Новороссии, на Дону и на западе Белоруссии, говорят, теперь образцовые немецкие города стоят. Практически все, что прежде было, разрушено и заново отстроено. И русские там теперь только как рабы немцев. Даже полиция там немецкая полностью. И на деревне там помещики немецкие. Но подробностей того, что там творится, никто не знает. У нас, в Рейхскоммисариате, в городах назначили немецких бургомистров и начальников полиции. Только какие это города теперь? Где шахт нет — там давно деревни большие. Заводы немцы закрыли и к себе все вывезли. Русским запрещено иметь промышленность. Даже железная дорога практически не работает. Только там, где к немцам что-то вывозить надо. Лес, уголь, руду... А вот за Волгой Волжско-Уральское казачье войско...

— Это еще что такое? — спросил Диман.

— Да туда немцы не суются особо. Не любят они тех мест, холодно больно. И ничего интересного для них. Вот и отправили они туда своих союзничков-казаков. Они там теперь всем и заправляют — но порядки там не лучше наших. Засели там эти казачки, сами не делают ничего, лишь крестьян грабят. Это, говорят, вам наказание за то, что против наших отцов воевали в Гражданскую! А столица у них в Вятке нынче.

— Вот так вот, — внезапно заржал Леха, — Эти поклоннички Краснова думали, небось, что их в родные места вернут, на юга! А вот хрен вам на всю морду! Там немцы для себя место заготовили! А вы валите на Урал нахер, яйца морозить!

— А кто, кстати, атаманом у них? — спросил Диман.

— Так тот самый Краснов и есть! — ответил Сергей.

Потом мы еще немного поговорили о существующем положении дел в стране. Как оказалось, Сергей уже довольно давно был 'глазами и ушами' партизан — собирал информацию о происходящем в округе и во время поездок в райцентр докладывал все связному, который и передавал всю информацию партизанскому командованию. Взамен ему сообщали новости о том, что происходит в стране в это время. Когда же пришлось бежать из деревни — он оставил в специальном тайнике сообщение для партизан — и вскоре те в давно оговоренном порядке вышли с ним на связь. Там он рассказал одному из партизанских командиров и о нас, 'попаданцах'. Те какими-то неведомыми нам путями нас обнаружили, оставшись в свою очередь незамеченными, и сообщили Сергею о нашем предполагаемом местоположении. После чего он вместе с племянником, который знал некоторых из нас в лицо, выдвинулся сюда на разведку.

И вот сейчас мы сидели и обменивались известной информацией. Сергей рассказывал про жизнь своего мира, про ход войны и то, что сложилось после поражения. Мы — про историю своих двух миров, что вызвало интерес у Сергея. В конечном счете, мы договорились и о встрече с представителями партизанского командования для обсуждения некоторых вопросов — после чего Семен с Петром ушли, обещав вскоре вернуться всем вместе.

После их ухода все были в подавленном настроении. Надежда, которой мы жили последние несколько месяцев, рассыпалась в прах, и будущее казалось мрачным и беспросветным... все парни сидели молча, с мрачными выражениями лиц, девушки и вовсе куда=то исчезли. Лишь Сашка с Катей сидели как ни в чем не бывало. Для них реальность этого мира была как что-то само собой разумеющееся. И то, что они узнали про то, как Тухачевский с его кодлой предали собственный народ, особого удивления не вызвало...

— — — — — — — — — — — —

14-15 ноября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия, деревня Пантелеевка.

Первым, что я почувствовал, проснувшись на следующее утро, был холод. Повернув голову, я понял, что лежу не один. Рядом, уткнувшись мне в плечо, лежала девичья голова, длинные золотистые волосы рассыпались по импровизированной подушке — набитом какой-то травой мешке.

Потихоньку в голове всплывали воспоминания о том, как закончился вчерашний день. Помнится, когда новые знакомые ушли, мы еще долго молча сидели в нашем доме в каком-то непонятном состоянии. Лишь под вечер, заметив отсутствие девчонок, пошли на их поиски. В том доме, который они занимали, никого не оказалось — и мы начали обыскивать деревню.

Машу я нашел в одном из неплохо сохранившихся домов. Она сидела перед печкой и задумчиво глядела на огонь. Кстати, именно этот дым из трубы заметно ускорил поиски.

— Почему так? — тихо спросила Маша, когда я присел рядом.

Однако я так ничего и не ответил. Да и что было говорить? Услышанное сегодня и для меня было полным шоком. Прежде, думая о зауральском СССР, мы как-то неосознанно ассоциировали его со своей Родиной — той страной, где прожили свои двадцать с небольшим лет жизни. Страны, которая сломала хребет фашизму. Страны, которая строила ракеты и исследовала космос, создавала и осваивала новые технологии, которая по многим показателям вышла на первое место в мире. Страны, которая не предавала своих. И на этих представлениях мы строили свои планы — упорно игнорируя то, что им не соответствовало. И лишь вот после этого разговора вдруг... проняло, что называется. До конца.

— Это не СССР, — неожиданно для самого себя произнес я, а затем повторил снова, как приговор вынес, — Не Советский Союз. Его здесь нет. С 1931 года.

Маша на это ничего не ответила. Только продолжала сидеть и смотреть на огонь. Потом подкинула какую-то палку.

— Мы все умрем, — тихо произнесла девушка, — Нам здесь нет места.

— Умрем, конечно, — согласился я, — Лет через пятьдесят-шестьдесят. А до того я еще пожить хочу.

— Ради чего? — повернула ко мне голову Маша, — Зачем теперь жить? Смотреть, как эти твари грабят и убивают людей и быть не в силах им помешать? Всю жизнь по таким вот местам отсиживаться? Ради чего все это?

— Надежда умирает последней...

— Надежда, — девушка вдруг расхохоталась, — На что надеяться? Что вдруг откроется дверь и сюда попадет танковая дивизия из вашего мира? Или десяток 'Тополь-М'? Нет никакой надежды! Понимаешь — нет! Ничего нет! Только смерть вокруг! Вы просто пытаетесь что-то придумать, но это бесполезно!

— А как же партизаны? — спросил я, попытавшись остановить начинающуюся историку, — Они ведь не сдаются, борются!

— Партизаны? — снова истерический смех, — Да где они, партизаны эти? Сидят по лесам и думают, как бы их немцы не достали! Потому, что все бесполезно!

— Может быть, и бесполезно, — уже со злостью ответил я, — Вот только они не сдаются и не говорят, что все бесполезно, все помрем! А борются! Как могут! — последнее я уже буквально проорал, а затем уже тише добавил, — Ладно, собирайся. Пошли по домам. Спать пора. А утром подумаем, что нам дальше делать.

Я уже поднялся и собрался идти, когда Маша внезапно вскочила и буквально вцепилась в меня:

— Я знаю, что нам конец, — глаза Маши лихорадочно блестели, — Так пусть мы будем вместе. Теперь уже все равно. А я хочу быть твоей. Сейчас.

После чего она полезла целоваться, а я как-то механически отвечал, одновременно пытаясь понять, чего она от меня хочет и что делать. Понимание пришло как-то внезапно — после чего я резко отстранил девушку от себя.

— Нет, нельзя, — голос срывался от волнения, — Такие решения принимают обдуманно. Нельзя сейчас.

После чего отошел в сторону и присел на стоявшую у стены кровать. Если у нас с Машей и будет что, то только тогда, когда мы к этому осознанно придем. А не сейчас, когда она в таком состоянии и не способна обдуманно принимать решения. Это было б просто подло — воспользоваться состоянием девушки... А Маша вновь сидела у печи, по щекам текли слезы, но я подумал, что лучше оставить ее в покое и встал, направляясь к выходу.

— Не уходи, — не поворачиваясь, прошептала девушка, — Пожалуйста.

— Пора домой, — тихо ответил я.

— Останься здесь...

— Ладно, — немного подумав, ответил я, — Сейчас только за бельем постельным сбегаю.

Через пятнадцать минут я лег спать, а Маша все сидела у огня. О чем думала в это время девушка? Не знаю. А вот сейчас, проснувшись, я вдруг обнаружил ее у себя под боком. Одетую, к счастью. Значит, не было ничего потом. В этот момент лежащая рядом головка зевнула и приоткрыла глаза.

— Уже утро? — тихо спросила девушка.

— Утро, — согласился я.

— Спасибо тебе, — вновь тихий голос, — Я такая дура...

— Ничего страшного, — улыбнулся я, — Ну сорвалась немножко...

— Не жалеешь?

— О чем?

— О вчерашнем.

— Нисколько.

— Вы необычные люди, — улыбнулась девушка, — У нас... мало таких.

Мы поднялись и начали растапливать печку. На улице выпал второй за этот год снег — и потому в доме было необычно светло. Через пять минут печка была разожжена — и мы сели на скамейку около нее погреться.

— Есть три вещи, на которые можно смотреть вечно, — весело сказала Маша, — Огонь, воду...

— И как работают другие, — закончил я фразу, и мы рассмеялись.

— А говоришь, миры у нас разные, — толкнув меня в плечо, усмехнулась Маша, — А вот даже поговорки одинаковые.

Нынешним утром девушка была в на удивление хорошем настроении. Будто и не было всех вчерашних событий. Не было никаких новостей, поставивших крест на наших планах, не было того вечернего срыва, будто не было и самого этого жуткого мира вокруг, а мы просто отдыхали где-нибудь в деревне у знакомых.

— А расскажи про себя, — спросила вдруг Маша.

— О чем рассказывать? — удивился я, — Родился, закончил школу, в универ пошел, сейчас уж на последний курс перешел...

— Ну все равно, — рассмеялась девушка моей трактовке собственной истории, — Расскажи что-нибудь интересное. Про ваш мир.

Рассказ получился двухсторонний. Я вспоминал и рассказывал какие-то забавные истории из своего детства, когда еще школьником был, из студенческой жизни, рассказывал про наше 'аномальничество' и как мы по всяким подвалам лазали... Девушка весело смеялась и в ответ рассказывала про свою жизнь. Правда, у нее истории были скорее грустные. Про папашу-буржуя, который относился к ней исключительно как к коммерческому проекту, даже в самой мелочи решая все за нее. Как она поступила в эконом, который был ей совершенно не интересен — но при этом все равно окончила с красным дипломом... Про ее 'сватовство' к сыночку папашиного партнера по бизнесу — когда тот чуть не изнасиловал ее во время празднования своего дня рождения.

— Сама не знаю, как тогда с его дачи выскочила, — говорила Маша, — Выбежала в одних джинсах с блузкой, под дождь... Добежала до остановки — а денег нет. Хорошо, что контролерша добрая оказалась. Рассказала я ей про произошедшее, только не упоминая про своего папашу... Мол, однокурсник на день рождения пригласил — а потом напился и приставать стал... Не стала она меня высаживать. Доехала до города, прибегаю домой — а папаша так: 'Ну и что убежала? Ничего бы с тобой не случилось — а теперь хорошего человека обидела!'

— Ну и мразь... Убивать таких надо...

— Знаешь, а я рада, что так все случилось, — внезапно улыбнулась девушка, — Тут я впервые почувствовала себя человеком. А не вещью...

— Ничего, у нас еще все будет хорошо, — легонько приобняв девушку, произнес я, — Будем еще жить долго и счастливо...

Внезапно мне стало так жалко эту девчонку... Которая, несмотря на свое 'буржуйское' происхождение, никогда не видела счастья. 'Мало видел он света, добрых слов не слыхал', — вспоминалась вдруг хорошо известная песенка. Там, правда, говорилось о парне-рабочем. Но, как показывала жизнь, такое бывает и с теми, кого принято считать выходцами из среды буржуев-эксплуататоров...

Потом мы загасили печи и пошли в наш главный дом на завтрак. И первым, кого мы увидели, был Вован:

— Ну что, можно вас объявить мужем и женой? — с усмешкой спросил он — и меня эта шутка внезапно взбесила.

— Заткнись, — рявкнул я, — Не было у нас ничего. Не было! Понял?

— Понял, понял, — удивленно глядя на меня, кивнул он.

— Ну вот в следующий раз думай прежде, чем языком чесать! — ответил я.

Под ногами мягко хрустел свежий снег и было холодно. Невольно думалось — а хватит ли нашей сшитой из всякого тряпья одежки для зимы? Кто знает, какие тут температуры... А уж наших кроссовок точно маловато будет. Нужно будет придумывать, что делать — а то сапог зимних у нас было всего две пары на весь отряд — кирзовые солдатские сапоги Сашки и Кати. В которых, впрочем, можно было ходить по очереди — но только вдвоем. Этот вопрос я и поставил за завтраком.

— Да, с обувью у нас все херово, — тяжело вздохнул Семен, — Что-то вроде утепления мы соорудили, теперь на наши ботинки это оденем. Только херня все это. А где нормальную обувь достать — понятия не имею. Разве что к немцам на довольствие встанем.

— Что делать теперь будем? — спросила сидящая неподалеку Ксения.

— Если в Союз нам путь закрыт, то остается только одна дорога, — ответил Семен, — К партизанам. Скоро к нам должны их связные прийти. Вот тогда и посмотрим, что дальше делать...

— Может быть, на Запад уехать? В Америку? — спросила Даша.

— Кто нас там ждет? — пожал плечами Диман, — В Америку с деньгами ехать надо. Да и сначала придумать, как туда добраться...

— А наши ноутбуки с мобильниками? — вновь спросила Даша.

— Если мы ими будем перед каждым встречным отсвечивать, то путь нам один будет — в гестапо, — ответил Диман.

— Самая главная проблема — что до Америки непонятно как добираться, — сказал Семен, — Корабли туда в лучшем случае из Европы ходят. И как мы, без документов, без знания реалий, доберемся сначала до порта, а потом уплывем?

— Выходит, выходу нас один, — сказала Маша, — 'Ждет тебя дорога к партизанам в лес густой'...

— Тоже что ли песня какая? — спросил Серега.

— А у вас нет такой? — удивилась Маша.

— Нет, не слышал...

— Эх, многого ж у вас нет, — усмехнулась девушка.

— Ты же знаешь, что история у нас другая, — заметил на это Семен.

— А тут третья история, — добавила Ксения, — Самая страшная...

— А можно ли это исправить? — вдруг спросила Вася.

— Не знаю, — ответил Семен, — Мы пока еще слишком мало знаем... Вот как свяжемся с партизанским командованием — тогда, может быть, какие идеи появятся...

— — — — — — — — — — — — — —

18 ноября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия.

Когда Настя услышала о результатах прошедшей встречи — она чуть от счастья не прыгала. Наконец-то она скоро сможет снова встретиться со своими знакомыми и узнать что-нибудь новое про их мир. Пусть ей никогда и не доведется его увидеть — но даже мысли о том, что все могло быть иначе, давали надежду на то, что не все потеряно. Что все еще может измениться к лучшему.

— Нам тоже теперь уж не долго на этом болоте куковать остается, — добавил под конец дядя Сергей, — Скоро к партизанам уйдем.

— А где они живут?

— Да кто ж их, партизан, знает? Есть у них в лесу свои места — да только никто чужой про них не знает. Пришлют нам своего человека — он нас и проводит куда надо...

— Да нет, я не про партизан, — помотала головой Настя, — А про них. Пришельцев.

— В заброшенной Пантелеевке, — ответил дядя Сергей, — Деревня-то та еще в 1946 году от голода вся практически вымерла. Осталось там лишь пару семей, да и те к родственникам перебрались в соседние деревни. Ну а они вот там сейчас расположились. В одном из домов живут.

— А можно мне к ним? — спросила Настя.

— А нужна ли ты им? — спросил дядя Сергей, — У них у самих народу полно... Причем, даже не из одного, как они сказали, 'параллельного мира', а сразу из двух.

— А во втором тоже мы победили?

— Да, — подтвердил Петр, — 9 мая 1945 года у них День Победы.

— Долго...

— Долго, — согласился дядя, — Но главное, что все равно победили. Хотя война у них там тяжелая была... Немцы до Москвы и Сталинграда дошли, Ленинград 872 дня в осаде был. Но в итоге победили все же.

— А у нас Тухачевский через месяц Ленинград сдал, — услышав это, сказал двоюродный брат Василий, — И немцы тоже до Москвы и Сталинграда доходили.

— Ну я поговорю с ними, — сказала Настя, — Надеюсь, они меня возьмут к себе!

— Хорошо, — согласился дядя Сергей, — Я отведу тебя к ним.

— — — — — — — — — — — —

23-30 ноября 1952 года. Рейхскоммисариат Московия, деревня Павловка.

Все тот же Сергей, дядя наших знакомых, и Настя появились у нас в деревне 23 ноября 1952 года. На это раз они не скрывались — прошли напрямую в деревню к нашему дому.

— А я вот вашу знакомую привел, — после приветствия сказал он, — Все хочет к вам присоединиться.

— Ну проходите, — сказал Семен, — Перекусим малость. Мы тут как раз обедать собираемся.

За обедом вновь говорили о том, что происходит в мире, обсуждали дальнейшие планы друг друга. Потом к разговору присоединилась Настя, расспрашивая о наших мирах. Отвечали ей, в основном, Диман, Леха и Ксения.

— Счастливые все, — внезапно сказала Настя, — Вы жили в хороших мирах. Справедливых.

— В том-то и дело, что 'жили', — ответил на это Семен, — А сейчас больше не живем.

— Ничего! — весело отозвалась Настя, — Мы тоже еще победим!

— Хочется верить, — ответил Диман, — Хочется верить...

— А можно мне к вам? — спросила вдруг Настя.

— Зачем? — удивился Семен, — Вы ведь к партизанам уйти собираетесь.

— И что там делать? — пожала плечами девушка, — Сидеть в лесу и от тоски загибаться? А с вами хорошо. Вы столько всего интересного рассказываете! И кино у вас есть хорошее. Про нашу победу...

— Вот только партизаны здесь давно, они тут уже освоились, — возразил Семен, — С ними безопаснее будет. Мы-то кто такие? Какие-то 'попаданцы', без особого знания этого мира, вообще без всего.

— Неважно. За то с вами у меня появилась надежда... Что все может измениться к лучшему.

— Хорошо, оставайся, — после нескольких минут раздумий согласился Семен, — Отчасти ты права. Да и нам с того польза будет...

— А я вам еще и винтовочку оставлю, — внезапно вступил в разговор настин Дядя, — Стрелять-то умеете?

— Умеем, — согласился Семен, — Все мы кто в армии служил, кто на военной кафедре учился... Хотя у нас винтовки уже совсем другие были.

— Ничего, и из мосинки сможете, — отмахнулся Сергей, — Сложного-то ничего здесь... А то у ас все равно лишь я один стрелять умею, да какой из меня, однорукого, стрелок... Вот только из нагана и могу палить.

— Спасибо, — поблагодарил Семен, — Хоть и надеюсь, что в ближайшее время стрелять нам не придется, но мало ли что...

Мы еще немного поговорили, а потом дядя наших знакомых ушел.

— Еды мы вам дадим еще, — добавил перед уходом дядя Насти, — У меня несколько мешков картошки припрятано...

— Сашок, — обратился Семен к одному из наших товарищей, — Ты ж у нас лучшим стрелком был?

— Ну я не знаю, насколько лучшим, — отозвался он, — Но стреляю неплохо.

— Значит, берешь себе мосинку. Будешь у нас за снайпера, если что...

Потом мы по просьбе Насти смотрели фильм из цикла 'Освобождение', некоторые эпизоды которого мы ей с братом уже до этого показывали. На счет него Леха заметил, что был и у них такой же фильм — только начинался он уже с Курской битвы их истории.

— Нет, — ответил я, — У нас с самого начала фильм. Первая серия из восьми как раз заканчивается тем, как фрицев под Смоленском остановили.

Кстати, во время просмотра фильма внезапно выяснилось, что ни Настя, ни Катя не умеют ни читать, ни писать, что повергло большую часть нашего отряда — особенно пришельцев из другого мира — буквально в шок. После чего Аленка и Вася уверенно заявили, что ничего страшного — они их всему научат! И читать, и писать, и математике с физикой. Потом Настя вдруг спросила, верующие ли мы. Все мы, попаданцы из СССР, ответили на это нет, а вот среди попаданцев из другого мира атеистками оказались лишь Маша и Ксения, да у Васи были какие-то странные представления на этот счет.

— Знаете, — задумчиво произнесла она, — Я все же считаю, что боги, черти — это чушь все. Но какая-то сила, которая стоит над всем, все же есть. Только она не стремится активно вмешиваться в нашу жизнь или устанавливать какие-то свои правила... А только наблюдает — что будет дальше?

Все остальные ж оказались христианами. Хотя, на мой взгляд, большинство из них верующими можно было назвать с большим трудом. Как показал дальнейший разговор, знания по собственной религии были крайне отрывочными, в церковь ходили хорошо если раз в год по большим праздникам, молитв практически не знали, постов не соблюдали, да и вообще по жизни мало задумывались обо всем этом. Хоть и считали себя верующими.

— Ладно, какая разница, кто во что верит или не верит, — подвел итог этого разговора Семен, — Главное — каков сам человек. Судить надо по делам. Тем более, хоть мы и 'первое в мире атеистическое государство', но и у нас церковь никто не запрещал — и даже по статистике четверть населения верующие.

Следующий день прошел вполне обыкновенно, а вот 25 ноября в деревню вошел неизвестный человек. На него обратили внимание сразу — человек медленно шел к деревне пока не дошел до первых домов, где начал махать рукой.

— Так, — похоже, что это какой-то переговорщик, — заметил, глядя на него, Семен, — Сашок! Ты не перестаешь держать его на прицеле, а я выхожу навстречу.

В окно было видно, как неизвестный с Семеном о чем-то говорили, а затем не торопясь двинулись назад, к дому.

— Этот тот человек от партизан, про которого нам говорили, — сказал Семен, когда они вошли в дом, — Зовет нас на переговоры с партизанским командованием.

— И кто пойдет? — спросил Диман.

-Мы с Ваньком и Сашкой, — оглядев комнату, сказал Семен, — На время отсутствия ты будешь за командира. Все оружие оставляем вам тут.

Сборы были недолгими. Через полчаса мы с Семеном, одевшись потеплее, пошли в сторону леса. До самого вечера мы шли какой-то тропкой, знал которую, наверное, один наш проводник. На ночь остановились в землянке среди леса. Спать, впрочем, ложились с оглядкой — пока еще в полной мере нашему проводнику мы не доверяли, потому спали по очереди, наблюдая за происходящим. Однако ничего особенного не случилось. На следующий день, немного перекусив, мы двинулись дальше и к обеду дошли до другой землянки. Тут нас уже и ждали.

— Ну здравствуйте, господа пришельцы, — поздоровался с нами сидевший за столом в землянке человек, но затем, увидев, как мы скривились от такого обращения, добавил, — или правильнее будет обращаться 'товарищи'?

— Товарищи, — недовольно ответил Семен, — У нас господ нет.

— Это хорошо, — вдруг ответил человек, — А то у нас товарищи в 1938 году закончились. А господа нас продали.

— В нашем мире поражение СССР в Великой Отечественной считалось невозможным, — сказал Семен.

— Да у нас тоже еще не было все безнадежно, — сказал человек, — Под Сталинградом и Саратовом дела шли к нашей победе. На саратовском направлении немцев по реке Хопер остановили. Знаете, где это?

— Можно по карте посмотреть, — сказал Семен, достав навигатор, а через минуту добавил, — Понятно.

— Ну а в Сталинграде уличные бои шли. И чем они закончатся — это еще неизвестно было.

— В другом варианте истории сталинградская битва закончилась разгромом немцев, — сказал Семен.

— В другом варианте? Вы пришельцы из двух миров?

— Да, из двух.

— Понятно. Так вот я не исключаю того, что Сталинград мог стать поворотной точкой в войне.

— А Рязань?

— А Рязань была лишь для того, чтобы эти выродки побольше награбить успели, — жестко ответил человек, — О победе в войне тогда уж никто не думал. Только о том, как бы побольше награбить успеть. Знающие люди говорят, что Рязанская операция была организована настолько бездарно, насколько это было возможно. Три армии бросили на убой.

— А кто командовал там?

— Дмитриев Олег Павлович командующим Рязанским фронтом был.

— Не знаю такого, — немного подумав, сказал Семен.

Я тоже подтвердил. Никогда прежде не слышал про такого военачальника. Хотя надо было на всякий случай еще у наших товарищей из параллельного мира спросить. Вдруг они что знают.

— А эта вот штука, где карты смотрели, — это как раз устройства из вашего мира? — спросил человек.

— Да, — подтвердил Семен, — Навигатор. В нашем мире он и точные координаты может выдать, но здесь спутников нет, так что только как карту использовать можно.

— Чего нет?

— Искусственные спутники Земли, — пояснил Семен, — Специальные устройства-радиопередатчики, которые при помощи ракет на орбиту Земли отправляют.

— Да, техника у вас далеко шагнула, — задумчиво произнес человек, — У нас сейчас о полетах в космос только в фантастике пишут...

— Скоро и у вас, наверное, спутник первый запустят. У нас это в 1955 году было, — сказал я.

— А зачем вы нас вообще видеть хотели? — спросил Семен.

— Если вы действительно из другого мира — причем из следующего века, — сказал человек, — То ваши знания могут нам пригодиться. Хотя это уже не мне решать. Есть люди, кто побольше знает — и они могут придумать, как их применить...

— Что за другие люди? — поинтересовался я.

— Командование партизанского движения.

— У вас и такое есть? — удивился Семен, — Но если Союз сдал вас?

— А при чем тут СССР? — удивился человек, — Тухачевский с его бандой тут и не при чем. А командование — оно наше. Из тех, кто не сдался.

— И много вас? — спросил я.

— Не знаю. Каждый отряд сам за себя — мы, как правило, друг друга и не знаем. Так что сколько всего партизан по стране — то лишь командованию известно.

— А я вот давно узнать еще хотел, — сказал Семен, — Что вообще в мире происходит сейчас?

— Ну что происходит? Вам как, с самой войны рассказывать? — спросил человек и, получив подтверждение, начал рассказ, — 22 июня 1941 года немцы напали на СССР. Хотя какой это СССР был. От социализма там давно ничего не оставалось...

— А вы коммунист? — спросил Семен.

— Нет. Я тогда еще только в комсомол вступать собирался — а тут как раз ВКП(б) объявили партией врагов народа и запретили. Тогда много коммунистов в ГУЛАГ попало... А еще больше продались, испугавшись за собственную шкуру. В середине 1930-х всем ведь партия заправляла — вот и пролезло туда карьеристов без меры... Но сейчас это уже неважно... Когда немцы на СССР напали — к этому времени под ними была Польша, Франция, Испания и вообще практически вся Европа. Англия на тот момент официально в состоянии войны с немцами была. Так вот когда немцы на СССР напали — то большая часть наших кадровых войск прямо у границы разгромлена была. Не помогли ни новые танки с самолетами, которые незадолго до этого Тухачевский у США закупил, ни укрепрайоны на границе... Всего через полтора месяца немцы под Вязьмой и Ленинградом были, там их на три недели задержали, но потом пошли они дальше — до Москвы. Пытались город в кольцо сначала взять — но не вышло. Пришлось в лоб штурмовать. Там немцы здорово кровью умылись! К концу боев практически весь город в руинах лежал, но немцев не просто остановили — отбросили на 20-30 километров от города! Это, наверное, первой нашей победой в войне было. Ну а тем временем еще японцы с США сцепились. Ну и 11 декабря они и немцам войну объявили. Но реально им с ними дел иметь не доводилось. Только к нам начали присылать технику свою — танки, самолеты, машины, пушки... 'Ленд-лиз' это у них называлось.

— И помогло? — спросил я.

— Можно сказать, что да. В 1942 году наших танков я практически и не видел. Танки тогда только два завода делали — кировский в Ленинграде и сталинградский. Но кировский завод вместе с самим Ленинградом немцам достался, а танки сталинградского были, в основном, на юге. Так что у нас практически одни 'американцы' были да всякие самоделки из тракторов сделанные. Только не помогло это. Когда весной 1942 года немцы снова в наступление пошли и все же взяли в кольцо Москву — Тухачевский заявил о нецелесообразности удержания полуразрушенного города и необходимости 'спрямления линии фронта'. Занимавшим Москву войскам приказали выходить из окружения — но это мало кому удалось. А в то же время и на юге немцы в наступление пошли. И тогда же стало известно, что немцы с Англией мирный договор подписали — 7 июня 1942 года. Причем, еще и договорились о поставках немцам военной техники — в июле уже на фронте их танки появились. Ну а дальше как война шла — то вы знаете уже.

— А с японцами что? — спросил я.

— Японцы у нас Дальний Восток хотели себе загрести — но почему-то так и не напали в итоге. Видимо, все силы на борьбе с американцами и англичанами сосредоточены были. В 1946 году американцы их добили, а СССР даже южный Сахалин тогда отдали. А вот с немцами никакого мирного договора у США не было. Официально они до сих пор в состоянии войны. Хоть и не воевали они на деле никогда. А вот Англия нынче лучший друг и союзник Третьего Рейха! Немцы им от щедрот своих даже Армению с Азербайджаном отдали. И Иран они захватили, он теперь английская колония.

— И какие сейчас отношения между США и Еврорейхом?

— Слышал на этот счет определение 'холодная война', — усмехнулся партизан, — Грозятся друг друга в порошок стереть, но дальше слов не заходят.

— Понятно. У нас что-то похожее после войны между СССР и США после войны было. Пока в 1974 году Западная война не началась...

Потом мы еще немного поговорили о сложившемся положении дел — правда, уже больше расспрашивая про положение дел в ближайших областях. Про то, что творилось на немецких территориях, что представляет из себя Волжско-Уральское казачье войско и его руководство, насколько реально выбраться отсюда в какие-нибудь более безопасные места.

— А где сейчас безопасно? — усмехнулся тогда партизан, — Здесь все под немцами... На территории 'Войска' произвол казачков — могут повесить за малейший косой взгляд или несвоевременную уплату дани. В Сибирской Демократической Республике, как после войны переименовали СССР, расстреливают за одну принадлежность к коммунистической партии или комсомолу, а беженцев из рейхскоммисариатов выдают немцам на расправу... Америка далеко и туда не доберешься. Да и без денег туда плыть смысла нет...

Потом мы показали партизанам приготовленный к передаче мобильный телефон, на который заранее скинули несколько исторических книг и пару фильмов. Разговаривавший с нами партизан обещал передать этот телефон командованию — чтобы то могло изучить информацию о нашем мире. После чего можно будет разговаривать о дальнейших планах. Затем поинтересовался, нужно ли нам что-нибудь. Семен на это сказал о нехватке продовольствия для нормальной зимовки и отсутствии нормальной зимней одежды и обуви. Ну и про оружие. К некоторому моему удивлению, с всеми этими вопросами партизаны обещали помочь. После чего договорились о связи — после чего мы двинулись в обратный путь.

29 ноября 1952 года мы вернулись в деревню, где нас уже давно ждали. Как оказалось, несмотря на сообщение о том, что вернемся дня через три-четыре, все давно уже были на нервах и даже хотели искать нас идти. Но больше всех, наверное, рада была Маша:

— Ванька, вернулся, — еще на улице бросилась ко мне девушка, — А я так боялась...

— Ну все хорошо ведь кончилось, — говорил я в ответ, — И вообще домой быстро! Кто в таком виде зимой бегает??? Простудишься ведь!

Ни шапки, ни куртки, на ногах летние кроссовки... Ну что за безрассудство такое? Впрочем, ничего страшного, к счастью, тогда не случилось... Не успело случиться. Потом мы сидели за ужином и обсуждали новую информацию.

— Выходит, теперь нам остается одно, — усмехнулся Леха, — Становиться партизанами...

После обеда мы все отправились в баню, помыться после похода к партизанам, где продолжили обсуждение сложившегося положения. А после бани Маша меня повела в дом, где мы ночевали в тот день, когда к нам приходили Сергей с Петром. К моему удивлению, в доме был наведен идеальный порядок, все было чисто и убрано и даже протоплено.

— Я хотела, чтобы этот дом был нашим, — тихо сказала Маша, когда мы сидели у печи, глядя на огонь. Как в тот день, — Ты меня любишь?

— Да, — согласился я, — Я тебя люблю. Ты хорошая девушка. Добрая, милая, красивая, — без всякой лести добавил я, просто констатация факта, — Жаль, что мы встретились не в моем мире...

— А я ни о чем не жалею, — ответила Маша, — Встреться мы в моем мире — и все было б напрасно...

— Почему? — удивился я.

— Папаша не позволил бы...

— И ты его послушалась бы?

— Не знаю, — ответила Маша, — Я не знаю, хватило бы мне смелости пойти против его воли...

— А зачем мы пришли сюда? — уже догадываясь на счет ответа, спросил я.

— Я хочу быть с тобой.

— Как муж и жена? — на всякий случай уточнил я.

— Интересные у вас сравнения, — улыбнулась девушка, — У нас бы такое мало кому пришло. Но — да!

— А не будешь потом жалеть?

— Нет! Никогда! — решительно тряхнув головой, произнесла Маша.

Ну, конечно, нет ничего грешного или постыдного, что между двумя любящими друг друга людьми случаются и, как пишут в медицинской литературе, половые отношения. Но есть ведь и другая проблема. Чисто биологическая.

— А не боишься, что дети могут быть? — неуверенно спросил я, — У нас ведь тут нет ничего...

— Нет, не должно... Сегодня нет.

'Прямо дежавю какое-то!' — с усмешкой подумал я, проснувшись утром. Опять холод в доме, опять уткнувшаяся в плечо девичья голова. Только на этот раз все было уже по-другому. Теперь, выходит, мы как муж и жена. Пусть и без штампа в паспорте — но где ж нам ближайший ЗАГС найти? Да и какой ЗАГС может зарегистрировать двух людей, случайно встретившихся в третьем? Окажись мы в любом из наших миров — и другой сразу стал бы непонятно кем, без документов и какого-либо официального статуса. Странная у нас любовь — которой, казалось бы, не могло существовать в природе... 'Какая ж она все же милая', — думал я, глядя на улыбку на лице девушки. Как хорошо все же, когда рядом есть кто-то близкий, родной... Ну теперь держитесь, твари! Мы тут никто, нам никто не рад в этом мире? Но ведь за счастье нужно бороться! И пусть кто только попробует встать у нас на пути. Хоть фрицы с их холуями, хоть лично Тухачевский со своими ублюдками — всех сметем! За наше общее счастье.

— Как понимаю, у нас появилась первая семья 'попаданцев'? — спросил Семен, когда мы вместе пришли на завтрак.

Мы в ответ лишь дружно кивнули головами. Зачем что-то говорить, если и так понятно все?

— Вместе быть проще, конечно, — задумчиво произнес Семен, — Топлива меньше надо, уследить за всем вокруг проще. Но осуждать не могу.

— А я давно этого ждала, — улыбнувшись, сказала Вася, — Видно ж, что чуть ли не с первой встречи влюбились.

— — — — — — — — — — — — — — —

14 декабря 1952 года. Рейхскоммисариат Московия.

В небольшой землянке горело электрическое освещение, в углу трещал небольшой бензогенератор. Около стены стояли ящики с древним оборудованием и радиодеталями. Что-то было немецким, что-то еще довоенным советским или американским. А в середине помещения, у стола, на котором лежало совершенно чуждое окружающей обстановке устройство, стояло два человека:

— Нет, товарищ генерал, — говорил один из них, — Немцы ничего такого создать точно не могли. Как и американцы тоже, впрочем. Я неплохо осведомлен о современном положении дел в радиоэлектронной промышленности. Ничего подобного сейчас не существует.

— То есть версию немецкой провокации можно опровергнуть? — спросил второй.

— Несомненно. Хоть элементы схемы и являются, по всей видимости, развитием американской разработки полупроводниковых триодов — во всяком случае, ничего другого предположить не могу, но до таких образцов современной промышленности далеко. Одна только разработка такого устройства обойдется в миллиарды и годы работы. Потребуется разработка с нуля множества новых технологий, создание оборудования... А для производства нужно будет создать целые отрасли промышленности, — ответил первый.

— Значит, все же параллельные миры, 21 век? — спросил второй.

— Да, это вероятнее всего. Кстати, — добавил первый, взглянув в лупу, — маркировка абсолютно всех деталей на русском языке. А вот тут, — первый показал место на плате, — маркировка завода-изготовителя и дата выпуска.

— НРПЗ, — взглянув в лупу, прочитал второй, — 22 марта 2014 года. Кстати, это устройство будет работать?

— Что с ним случится? — пожал плечами первый, — Я аккуратно все разбирал. Можно все точно также назад собрать.

— Получается, пришельцы из иного мира — доказанный факт, — произнес второй, — Рация, фото— и киноаппарат, телевизор, библиотека и мощная вычислительная машина — и все это в устройстве размером с записную книгу.

— Да, их мир далеко ушел в развитии технологий, — согласился первый, — И ведь самое главное, что все это сделано нашими людьми! Ни фрицами, ни штатами — русскими!

'Ага, нашими, — подумал второй, — Только совсем в другом мире. Где всей этой херни не было'.

— — — — — — — — — — — — — — —

21 декабря — 3 января 1952 года. Рейхскоммисариат Московия, деревня Павловка.

Жизнь в нашей 'деревне попаданцев' шла как-то неторопливо. С приходом зимы большинство дел закончилось — и практически все время мы проводили не выходя из дома. Разве что порой ходили наломать дров из какого-нибудь сарая да регулярно несли дежурство на наблюдательном пункте. Все остальное время то смотрели фильмы, то просто сидели и разговаривали — рассказывали о наших мирах, делились впечатлениями... А вот разговоров об этом мире и наших дальнейших планах в свете происходящих событий практически не было. Думать на эту тему как-то не хотелось никому — слишком мрачными были эти мысли. Кстати, за это время у нас образовалась и еще одна 'семья попаданцев' — Диман и Ксения. Жили мы теперь в одном доме, но в разных комнатах — приводить в порядок четвертый дом посчитали пока излишним. Есть, правда, уже традиционно собирались все вместе.

А вот Вася и Аленка нашли для себя другое дело — они теперь увлеченно учили Катю с Настей курсу первого класса начальной школы. Причем, как Аленка — которая в будущем как раз учителем должна была стать — отметила, учились они с куда большем желанием, чем современные нам школьники.

— Наверное, когда-то также учились наши прадеды на ликбезах, — сказала она тогда, — Тогда для людей было таким счастьем, что они хотя бы грамоте научились! А сейчас для нас это стало само собой разумеющимся. Мы и представить себе не можем общества, где люди даже читать-писать не умеют. Ну и начинаем лениться...

Вася ж вообще радовалась как маленькая успехам своих новых подружек — она на удивление быстро сдружилась как с Настей, так и с Катей. Они теперь уже чуть ли не лучшими друзьями были. Хоть и знал я про эту ее способность быстро с людьми сходиться, но все равно удивляло. Вообще странной она была девушкой... Юная балбеска, ставившая во главе всего исключительно развлечения и удовольствия — благо папенькины деньги позволяли — и вообще мало задумывающая о чем-то ином... Как так можно жить — не понимаю. Однако теперь она вполне искренне старалась помочь нам в чем могла. Хотя могла она не так уж и многое — привыкла, что все за нее другие делали. Так что когда подвернулся случай с учебой наших новых товарищей — принялась за дело с энтузиазмом.

Однако в целом ничего особо интересного не происходило. День 21 декабря начинался точно также, как все предыдущие. Разве что за завтраком Семен заметил, что сегодня как раз день рождения товарища Сталина — в связи с чем уже который раз зашел разговор о роли личности в истории:

— У нас принято было ругать Сталина, — сказала Ксения, — Но мой батя всегда говорил, что ложь это все. А вот теперь я и сама вижу. Нет Сталина — и наша страна завоевана немцами.

— Ага, — согласился Леха, — Сталин был жестким правителем, но тогда без этого никак нельзя было. Вот пришел тут к власти Постышев — и слили все!

— А у нас еще любили говорить, что не будь Сталина — не было б и войны, — заметила Маша.

— Ага, не было б, — усмехнулся Семен, — Получите и распишитесь! И войну, и оккупацию!

— Не понимаю я этого, — тихо сказала Маша, — Почему люди не могут мирно жить, работать? Почему обязательно нужно грабить, убивать?

— Видимо, такая у людей скотская натура, что не хотят они миром конфликты решать, — пожал плечами Сашок.

— Вот уж действительно эпоха диктаторов, — тихо произнесла Вася, — Нет диктатора — нет и Победы.

— Диктатор, диктатор, — поморщился Семен, — Заладила...

— А разве нет?

— Нет, — отрезал Семен.

— Ну хорошо, — почти через минуту все же ответила Вася, — Но все равно странно это...

— Поймешь когда-нибудь, — ответил на это Семен.

— Да какая разница, — вставил свое слово Леха, — Пусть даже Сталин был диктатором, но и Тухачевский ведь тоже. Но диктатор диктатору рознь, — с усмешкой закончил он.

После еды мы опять собрались было сесть за просмотр фильма, но в это время поступил сигнал с поста. Как оказалось, в деревню вошло два человека — в которых мы с Семеном мигом опознали нашего проводника и того, с кем говорили в землянке. Встретились мы около нашего главного дома, а затем прошли внутрь.

— Ну здравствуйте, товарищи 'попаданцы', — с усмешкой сказал тот, с кем мы говорили, — Командир партизанского отряда 'За Родину!' Владимир Петрович Васильев.

Интересно, но в этот раз отношение к нам явно другое было. Какое-то более доброжелательное вместо явно настороженного как в прошлый раз. Мы пожали руки, представившись, а затем расселись около стола.

— Вот это, значит, те самые 'портативные вычислительные машины', про которые вы говорили? — спросил Владимир Петрович, показав на стоящую на столе включенную портативку.

— Да, — подтвердил Семен.

— Командование считает, что вы действительно те, за кого себя выдаете, — сказал партизанский командир, — Их люди изучили переданное вами устройство и считают, что в нашем мире и нашем времени сделать его не могли.

— И?

— И считает, что вы можете быть полезны движению Сопротивления, — продолжил Владимир Петрович, — То, что вы передали, — это ведь лишь малая часть того, что вы знаете? — он указал пальцем на стоящую на столе портативку.

— Разумеется, — согласился Семен.

— Так вот командование хочет встретиться с вами. Ну а также решили помочь вам в том, в чем нужно. Вам ведь нужны продовольствие, одежда и оружие? — спросил партизанский командир.

— Да, — подтвердил Семен.

— Во конце 1941 — начале 1942 годов НКВД была создана целая сеть захоронок в этих лесах на случай, если придется вести партизанскую войну. Не все, правда, успели закончить — в июне 1942 года эти работы были свернуты, многое и вовсе попало в руки немцев, но кое-что цело до сих пор. Мы укажем вам одно из таких мест. Там есть все, что вам нужно. Одежда, оружие, боеприпасы, топливо, продовольствие... Кроме того, на пятерых из вас выпишем аусвайсы — только нужно фотографии сделать. У Дмитрия, — партизанский командир кивнул в сторону своего спутника, — С собой фотоаппарат и все, что нужно... Бланки тоже написаны уже. За пару часов можем все доделать.

— А зачем нам аусвайсы? — удивился я.

— А к командованию как поедете? — усмехнулся Владимир Петрович.

— Ну так... по лесам.

— И сколько вы по лесам добираться будете? Да и мало ли что может понадобиться купить... Кто-нибудь из вас разговорный немецкий знает?

— Я! — сказал Серега.

— И я, — а это Вася, — И английский тоже.

Потом минут десять они о чем-то говорили по-немецки — причем, Серега с Васей с легкостью отвечали, как будто знали этот язык с самого детства. Наконец, в какой-то момент партизанский командир перешел на русский:

— Ну что же, молодцы. Дадим вам фолькслист. Тебе, — обратился Владимир Петрович к Сереге, — По 2 категории, а тебе, — это уже Васе, — по 3 категории. Все ж на немку ты мало похожа.

Как оказалось, Серега с Васей теперь считались гражданами Рейха — Генрих Леманн и Эльза Шмидт. Причем, как пояснил партизанский командир, выданные документы вполне подлинные и без очень тщательной проверки никаких претензий возникнуть не должно. Такие люди официально действительно существовали. Интересоваться тем, какие же судьбы постигли их мы не стали. И так примерно догадывались, но нам было на это наплевать. Еще двумя людьми, кому решено было выдать немецкие документы, оказались я, Семен и Сашка. Нас тут вписали как лично свободных жителей г. Гепнербурга (в недалеком прошлом Горького) с правом перемещения по территории рейхскоммисариата.

А на следующий день мы двинулись к захоронке. Как оказалось, идти было не так уж далеко — всего километра три, причем в тех местах мы уже бывали — только тогда ничего там интересного не видели. Однако для партизан найти тайник труда не составило — и вскоре мы откапывали снег, а затем долбили принесенным Дмитрием ломом мерзлую землю пока в какой-то момент он не ударил по дереву. После чего дополнительно расчистили место и вскоре при помощи все того же лома оторвали дощатую крышку. Вниз вела земляная лестница, по которой мы — я, Семен, Леха и двое партизан, — включив фонари, впятером спускались под землю...

Как показал осмотр, это была глубокая землянка, построенная явно на совесть из толстых бревен. Судя по тому, что никаких следов сырости или плесени не было, строили тут все явно на совесть — так, чтобы подольше простояло. Наверняка бревна еще и пропитаны чем-нибудь. Вокруг трех из стен стояли металлические стеллажи с самыми разными вещами. Посреди комнаты — небольшой деревянный стол:

— Вот это да! — восхитился Леха, — Прямо как бункер из 'постапа'...

— Откуда? — не понял я.

— Ну книжки про то, что после ядерной войны будет. Там часто такие вот бункеры с оружием, жратвой, шмотками находят...

Проигнорировав последнее высказывание, мы с Семеном, не сговариваясь, двинулись в разные стороны вдоль стен, светя фонариками на стеллажи. И едва ли не первым, что мне попалось, были ящики, в которых лежали тщательно вымазанные солидолом консервные банки. Солидол, правда, был практически как каменный — затвердел за прошедшие годы. Посветив на ящик, я увидел приклеенную надпись 'сгущенное молоко'. Перевел фонарик дальше — 'консервы растительные'. Прошел дальше — 'тушенка говяжья' и 'тушенка свиная'. Как я понял, эта сторона склада была преимущественно продовольственной. Дальше запаянные в фольгу макароны, бумажные пачки соли и сахара. Посуда — котелки, металлические тарелки и кружки, ложки/ножи/вилки...

У передней стены лежало оружие. Ящики с карабинами на основе винтовки Мосина и наганами, 'цинки' с патронами, гранаты, а также, к моему большому удивлению, немецкие винтовки 'Маузер 98К' — хотя к ним боеприпасов практически не было... Обошедший другую стену Семен пояснил, что там лежат одежда, обувь (солдатские 'кирзачи'), медицинский спирт, перевязочные материалы, спички, а также, к моему удивлению, пачки табака.

— Того, что здесь имеется, — прокомментировал увиденное нами партизанский командир, — Должно хватить на обеспечение немаленького партизанского отряда всем необходимом в течение двух-трех месяцев. Правда, отрядов таких в наших местах нет и не было никогда. Максимальная численность — два-три десятка человек.

В деревню мы возвращались, взяв десяток наганов с патронами, по комплекту одежды на каждого (а, заодно, и сами переоделись по-нормальному), по пять банок тушенки и сгущенки, пачку соли и несколько пачек макарон. К счастью, партизаны тоже помогли с доставкой, иначе на все бы просто рук не хватило.

За ужином мы дополнительно обсудили вопрос о использовании внезапно свалившихся на голову богатств.

— В первую очередь, по продовольствию, — сказал Семен, — Всего сразу брать не будем. Вдруг придется отсюда сваливать срочно? Но и каждый день бегать туда не вариант. Так что надо запас примерно на месяц заготовить.

— Понятно, — согласились все собравшиеся.

— Так что завтра идем туда, — подвел итог Семен, — Дальше. Оружие. Вооружиться должны все. Без исключения. Кое-что мы сейчас принесли, но завтра нужно еще взять. По нагану у каждого должно быть. И не где-нибудь дома, а всегда при себе!

— И девушкам тоже? — удивленно спросила Вася.

— Да, тоже, — отрезал Семен, — Чтобы если припрется какой урод и к вам полезет — вы могли бы ему башку прострелить. Ну или что там попадется.

Явно удивленные взгляды дали понять, что практически все девушки все еще не могли до конца осознать услышанное.

— Я не смогу в людей выстрелить, — тихо произнесла Маша.

— А если завтра тебя какая тварь фашистская насиловать полезет, а мужа поблизости не будет? — раздраженно спросил Семен, — Тоже не сможешь?

— Не знаю, — побледнела девушка.

— Пойми, вокруг нас — немцы. Враги, — более спокойно сказал Семен, — Потому каждый. Повторяю — именно КАЖДЫЙ! Должен быть готов постоять за себя. Иначе здесь не выжить. Думаю, в фашистские подстилки никто не хочет?

Все девушки как одна побледнели и испуганно замотали головой.

— Это понятно, — закончил Семен, — Так что с послезавтрашнего дня все будете учиться стрельбе. Алена вас научит. Да, и к мужикам это тоже относится. Мы-то, кто из СССР, стрелять все умеем. Кого в армии, кого на военной кафедре учили — да и в тир многие ходили. Но все равно нужно будет потренироваться с незнакомым оружием. А вот тем, кто из других миров, — это Семен обращался к Лехе и Сашку, — Им тоже придется поучиться. Этим я сам займусь.

На следующий день утром партизаны ушли от нас, напоследок сказав, что после нового года еще наведаются и что Сереге с Васей нужно будет отправиться к ним — будет изучать немецкие реалии чтобы не проколоться если что, а остальным, кому выдали аусвайсы, надо готовиться к поездке к партизанскому командованию.

Следующие дни прошли в работе по переносу части обнаруженных ценностей на склад в одном из брошенных домов и постоянных тренировках в обращении с оружием и стрельбе. Как докладывала Алена, сначала успехи в этом деле были неважными, но через неделю у девушек уже начало получаться более-менее приемлемо стрелять, попадая в мишень. Не идеально, но уже сносно. У парней дела шли получше, но тоже далеко не идеально. Как оказалось, даже из наших Вован и Серега стреляют неважно. Так что предстояло еще дальше тренироваться — благо, что для наших потребностей патронов было достаточно, а партизаны уверили нас, что стрельба в лесу ничьего внимания ненужного не привлечет — нет тут никого поблизости. Да и кто зимой по лесам шатается?

— Мне страшно, — как-то вечером, когда мы уже спать ложились, сказала Маша, — Вокруг ведь одни враги. А тут и вы скоро уйдете... А вдруг что случится?

— Ничего, — постарался максимально уверенно сказать я, — Мы ненадолго. Вот только поговорим с партизанским командованием — и сразу же вернемся.

— А если сюда немцы придут пока вас не будет?

— Что им тут делать? Заброшенная деревня...

— А если они увидят, что здесь дым из труб?

— Вряд ли,— я отрицательно помотал головой, — За все время мы тут ни одного самолета не видели. Немцы явно считают, что в этих краях все тихо и спокойно. Ну а если что — партизаны вас в обиду не дадут...

— Партизаны, — грустно усмехнулась Маша, — А если они не узнают?

— Они все узнают, — максимально уверенно заявил я, — Видела, какие у них возможности? Даже документы нам сделали!

Новый год мы отметили дружной компанией. Елок, правда, не ставили — да и где мы тут елку найдем, но повеселились неплохо. Девчонки даже пирожки испекли — за этим, правда, мы съели всю муку, которую Катя с Сашком с собой принесли, а в захоронке муки не оказалось. Правда, ничего алкогольного не употребляли — хоть Леха и предлагал спирта разбавить и выпить малость, но это все же сочли избыточным.

А 3 января 1953 года к нам вновь прибыл партизанский посыльный Дмитрий, забрав с собой Серегу с Васей. Им теперь предстояло пару недель посвятить изучению немецких порядков чтобы в будущем не проколоться на какой-нибудь ерунде, которую, однако, прекрасно знает каждый гражданин Рейха.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Глава 7.

5-15 января 1953 года. Рейхскоммисариат Московия.

Серега реально был наполовину немцем — потому партизанский командир и сказал, что его свободно во 2 категорию запишут. Когда-то его батя служил в армии в ГСВГ — их часть стояла на западе Германии, в каких-то 20 километрах от начала зоны отчуждения. К счастью, там радиация была практически в норме — выше среднего фона всего раза в полтора.

Вот там-то, в ГДР, в увольнении и познакомился с его будущей матерью — Хельгой Шварц, хотя дома потом он называл ее по-русски Олей. И как-то так вышло, что она в школе как иностранный русский язык учила, а батя его — немецкий. Так что общий язык они нашли быстро и легко. Как батя рассказывал, Оля была интересной собеседницей, они легко находили общие темы для разговоров... И как-то незаметно сначала сдружились, а потом и полюбили друг друга. Так что спустя два года батя из армии возвращался уже не один.

Серега был их вторым ребенком. А поскольку родился вот в такой интернациональной семье, то уже с детства прекрасно знал оба языка — и русский, и немецкий — и свободно разговаривал на них. В школу поэтому он тоже пошел в ту, где изучали немецкий — хотя таких было не так уж много. В основном тогда все учили английский, так как именно он был языком главного врага. Закончив с отличием школу, он пошел в строительный институт, где тоже изучался иностранный язык. Неоднократно Серега бывал и в самой ГДР — ездили к родственникам мамы — и в целом эта страна ему была симпатична. Да, не без странностей — но ведь и в Союзе на взгляд иностранца их немало найдется.

Но вот фашистов Серега люто ненавидел — как, впрочем, и его немецкие родственники. Многие из них тогда оказались в концлагерях за коммунистические убеждения. Вспоминать, правда, о тех временах они не любили — лишь говорили, что страшное это было время.

И вот теперь он вдруг оказался в какой-то искаженной реальности, в которой фашистам удалось достичь своих целей. Русские здесь — недочеловеки, полурабы. Немцы-коммунисты наверняка не в лучшем, чем в родном мире во время войны, положении. За прошедшие месяцы Серега не один раз задумывался — а живы ли еще здесь его предки-немцы? Или уже давно умерли в концлагере? Хотя и с русскими предками тоже непонятно. Вон Диману повезло — по крайней мере, часть его родственников живы-здоровы. А его родственники? Или с родственники других товарищей?

Записываться в фольксдойчи, даже номинально, Сереге было откровенно противно. Слишком многие приспособленцы и в его мире стремились получить этот статус чтобы жить припеваючи на оккупированной территории — в то время, как других вешали, расстреливали, угоняли в Германию, грабили, в конце концов... Многие из них потом были осуждены как предатели Родины и отправлены в Сибирь на поселение. Хотя и далеко не все. Многие записывались в фольксдойчи по заданию подполья — втереться в доверие к немцам, занять пост в оккупационной администрации чтобы информацию добывать... В принципе, к своей работе можно было отнестись аналогично. Ему нужно будет проехать по оккупированной территории, добравшись до расположения партизанского командования и передать имеющуюся информацию. Вот только сможет ли это что-то изменить в этом жутком мире?

И вот они были в партизанском лагере. Несколько землянок, где жило около тридцати человек. Большинство из них — бывшие солдаты советской армии, которым путь домой был заказан. Они отказались сдаться в плен в битве под Рязанью и смогли вырваться из окружения, но по немецким законам теперь считались бандитами.

— Большинство наших людей по деревням сидит, — пояснил Владимир Петрович, — Живут с семьями, работают в полях, хлеб с картошкой выращивают. Часть выращенного и нам передают. Если будет надо, мы за неделю можем сотни три партизан собрать. А здесь лишь те, кому домой никак нельзя. Мигом повесят.

Им с Васей выделили отдельную землянку, где и предстояло прожить ближайшую неделю. Каждый день они изучали фашистские порядки — слушали рассказы людей, читали статьи из газет, заучивали некоторые тезисы из выступлений Гитлера и фашистского руководства — то, что здесь знал каждый немец. То, что они узнавали, было откровенно жутким. Слушая рассказы о положении дел на оккупированной территории, Серега думал о том, что придет время — и фашисты ответят за то, что творили на советской земле. Должны ответить. Когда-нибудь однажды должна восторжествовать справедливость.

Здесь же им выдали и гражданскую одежду, в которой предстояло ходить, Сереге вместо нагана дали немецкий 'Вальтер', Васе небольшой 'дамский' пистолетик, которыми они тоже учились пользоваться.

Обратно они вышли 15 января. Попрощавшись с партизанами, они вместе с Дмитрием отправились в обратный путь — и через два дня были у себя дома, где уже заканчивались последние приготовления.

— — — — — — — — — — — — — — — — —

Декабрь 1952 — январь 1953 годов. Рейхскоммисариат Московия.

Про некоторых людей часто говорят, что 'природа на них отдохнула' — однако к Васе это явно не относилось. Скорее наоборот. Во всяком случае, внешностью она ее точно не обделила. Светло-русые волосы, густые брови, симпатичные черты лица, правильной формы высокая грудь, длинные тонкие пальцы были предметом зависти многих девушек. Так что пользоваться той же косметикой Васе практически не приходилось — так, самый минимум. Понимая, что и без того очень даже симпатична, девушка гордилась своей естественной красотой.

А вот с парнями ей не особо везло. Когда-то в детстве она, как и любая другая девушка, мечтала о любви на всю жизнь, чтобы с любимым вместе хоть на край света! Вот только среди ее круга видела либо расчет, либо просто 'свободные отношения'. Самое понятие о любви у большинства вызывало лишь смех. Мол, любовь — это удел быдла. А не в ее кругу? Там большинство просто начинало шарахаться от нее как от чумной едва узнавали, кто она такая. Впрочем, последней каплей стал случай с ее первой любовью. Когда оказалось, что тот, кого она любила, лишь обманывал ее, рассчитывая наложить свою лапу на деньги ее родителей.

Тогда-то Вася и решила для себя, что любви на самом деле не существует. Как иногда шутили, 'любовь придумали евреи чтобы не платить за секс'. Тогда Вася и решила, что нужно относиться к парням точно также, как она в целом относилась к жизни. Незачем уделять этому вопросу какое-то особое внимание — живи в свое удовольствие, меняй парней сколько душе угодно и незачем заводить сколь-либо длительные отношения. Так она и жила. Цепляла в клубах первого приглянувшегося поря, недельки две-три встречалась, а как надоедало — без малейшего сожаления бросала. Благо, внешность позволяла. Тем более, что те тоже явно не были на длительные отношения настроены, так что в этом у них была полная взаимность. А там постепенно Вася вообще практически разучилась что-либо чувствовать. Она жила одним днем, нисколько не задумываясь о будущем. Чисто в собственное удовольствие.

И вот в один из таких дней, когда она в поисках новых впечатлений подалась с однокурсниками в лесок выпускной в свое удовольствие отметить, они вдруг попали в иной мир, где неожиданно столкнулись с пришельцами из еще одного параллельного мира — где до сих пор жив Советский Союз. Вася не любила СССР и не понимала принципов, на которых строилось советское общество. Общественное выше личного, 'человек человеку друг, товарищ и брат' — все это казалось ей каким-то наивно-детским, чего нет и не может быть в реальности. И было даже удивительно, как СССР просуществовал больше 70 лет, а не развалился на первом же десятилетии. А вот в их параллельном мире, как оказалось, СССР живет и поныне и даже и не думает разваливаться. Это было за гранью понимания.

По правде говоря, изначально Вася не особо верила другим пришельцам. Первые несколько дней она боялась, что те от них просто избавятся как от ненужной обузы. А фашистов Вася боялась куда больше, чем любых коммунистов. Они все же русские. Но после того памятного разговора с командиром их 'отряда' девушка немного подуспокоилась. Раз их считают своими — то бояться их не стоит. Коммунисты своих не сдают. Хотя это и было удивительно. Ладно еще Леха с девчонками. Но она ведь для них — 'буржуйка'. Классовый враг — а с ними коммунисты не церемонились. Но, к большому удивлению, никто из пришельцев из СССР попрекать ее социальным происхождением даже и не пытался. И вообще... Странные они были люди. В своем мире она привыкла к трем вариантам отношения к себе: подобострастно-заискивающее, безразлично-равнодушное или презрительное в зависимости от того, о ком идет речь. Здесь же к ней относились... по-товарищески что ли... Как к равной. Правда, сразу предупредили, что бездельников в отряде нет, так что придется и ей поработать. А вот с этим проблема была. Дома-то Вася практически ничего сама не делала — у папы для этого специальные работники были. Так что пришлось учиться. В тот же вечер Васе с некоторым сожалением пришлось ногти остричь, а спустя неделю она с грустью заметила, что и руки у нее теперь стали, наверное, как у какой-нибудь крестьянки. Сказывалось то, что приходилось в том числе и с землей возиться.

Однако, несмотря на то, что здесь требовали от нее работать, в какой-то момент Вася вдруг начала понимать, что хоть они, советские люди, и странные, но ей они становятся даже симпатичными. Как оказалось, то, что говорили, было для них отнюдь не пустыми лозунгами.

— Мы словами не разбрасываемся, — как-то сказал ей Диман, — Это в вашем мире коммунисты в пустых болтунов превратились. У нас этого нет.

— Но как я могу быть своей для вас? — спросила его Вася, — Вы ж знаете, кто мои родители.

— Дети за родителей не отвечают, — усмехнулся тогда Диман, — Это еще сам товарищ Сталин говорил.

— А как же мой образ жизни там? — удивилась девушка.

— Так это ведь в прошлом, — пожал плечами Диман, — А какой дальше быть — все в твоих руках.

И Вася хотела стать полезной этим людям. Стремилась помочь в чем может. Чтобы никто не мог считать ее бесполезной обузой. Пусть ее и не бросят, не сдадут немцам — но садиться им на шею ей было стыдно. То чувство, которое казалось давно забытым и навечно вычеркнутым из жизни... А потом вдруг появились у них в отряде люди из этого мира. Будучи девушкой веселой и общительной, с ними она очень быстро сдружилась. Настя с Катей рассказали ей и о том, что происходит в мире. И хоть Вася и прежде ненавидела фашизм, слышала много 'хорошего', но после услышанного ее буквально захлестнуло бешенством. Слишком жуткими были рассказы о жизни в этом мире. Хотелось мстить за тот ужас, что немцы сотворили с ее страной. Да, пусть она здесь носила иное название, пусть это был другой строй, да, что уж говорить, другой мир, но это была все же ее Родина. И было дико жалко этих девчонок, которые даже читать-писать не могли. И уж, тем более, не имели даже малость из того, что было доступно даже простому народу в ее время. 'Еще одно забытое чувство', — подумала тогда Вася. Раньше окружающие ей были совершенно безразличны. Как они живут, что чувствуют, о чем мечтают — для нее это не имело никакого значения. Сейчас же чуть ли не с каждым днем все больше рушилась эта тщательно возведенная ей стена безразличия, которой Вася отгородила себя от остального мира. И вот она уж — вот уж о чем прежде и подумать не могла — старалась научить этих девчонок всему тому, что она знала. Вместе с девушкой из СССР.

А еще в какой-то момент она вдруг поняла, что влюбилась... Впервые с того самого раза. Самого первого. С одной стороны, Вася этому была счастлива... А вот с другой — это же и ее несчастье. Поскольку признаться в этом она не могла. Еще в свое время Вася немало слышала о морали коммунистов во времена Сталина. Как ведь тогда было? Секс до брака, измены — аморально, за это и из партии или комсомола выгоняли. Развод — тоже позор, о разводах тогда в газетах писали, а потом это еще становилось и темой для партийного разбирательства. В результате которого тоже нередко из партии выгоняли. Так кем она будет для советского человека? Нет, об этом нельзя и думать. Пусть ей и простили жизнь богатой бездельницы — тем более, что теперь она сама старалась помочь в чем может, но этого не простят.

А потом появились партизаны — и ей предложили под видом немки отправиться с несколькими товарищами к партизанскому командованию. Почему она согласилась? Да во многом как раз по личным причинам. Чтобы хоть немного отвлечься и не мучать себя. Тем более, что ее знания немецкого действительно могли пригодиться.

И вот они в партизанском лагере, где им рассказывают об установленных на оккупированной территории порядках. Которые вызывали у нее бешенство. Хотелось взять пистолет, стрельбе из которого ее учили, и пристрелить хотя бы одного-двух оккупантов! Чтобы на их земле стало хоть немногим меньше этой нечисти!

— Ты должна научиться контролировать свои эмоции, — глядя на ее реакцию, говорил партизанский командир, — Пойми, ты по легенде — немка. Жила здесь с самого 'освобождения'...

— Освобождения? — окрысилась Вася, — Хорошее придумали название для порабощения.

— Ну вот опять, — покачал головой Владимир Петрович, — так вот, ты якобы жила тут с самого прихода немцев. И для тебя эти порядки должны восприниматься как НОРМАЛЬНЫЕ! Само собой разумеющиеся!

— Я так не могу, — тряхнув головой, ответила Вася, — Не могу!

— Тогда тебе нельзя в город, — ответил командир, — Проколешься мигом — и остальных всех подведешь.

— Нет, я должна поехать! Я хочу помочь своим товарищам!

— Тогда учись контролировать себя.

И вот она слушает дальше лекции о текущем положении. Читает статьи из немецких и оккупационных газет. Потом заучивает цитаты из выступлений Гитлера и его мерзкой книжки, 'Майн Кампфа'. И старается сдерживать злость. 'Что со мной происходит? — перед тем, как лечь спать, как-то отстраненно думает Вася, — Никогда ведь такого не было прежде. А тут вдруг вообще сдержаться не могу'.

А потом был обратный путь. Снова деревня. Баня для прибывших. Общий ужин, где говорили о предстоящей поездке. Оставалось три дня. Всего через три дня они выйдут из деревни. Сначала доберутся до райцентра. Там наймут извозчика и доберутся до Коврова. В Коврове сядут на поезд и по одной из немногих рабочих железных дорог поедут до Нижнего Новгорода. Или Гепнербурга в этом мире. Дальше, на территорию Волжско-Уральского казачьего войска, пассажирские поезда не ходили — немцы туда особо не ездили, а специально для унтерменшей никто поезд гонять не будет. Тем более, что очень немногие унтерменши имели право свободного перемещения за пределами района. Потому дальше путь предстоит продолжить на машине — впрочем, там их должен встретить проводник, который объяснит, что и как дальше делать...

— — — — — — — — — — — — — — —

20 — 27 января 1953 года. Рейхскоммисариат Московия.

Отправились в поход мы в конце января. Уходили пятеро — я, Семен, Серега, Сашок и Вася. Старшим в деревне на время нашего отсутствия назначался Диман. Он должен был следить за безопасностью и порядком в нашем временном поселении пока мы будем в отъезде. Утром 20 января мы выдвинулись из деревни, добравшись к условленному времени до дороги, где нас уже ожидала запряженная двумя лошадьми телега. Обменявшись паролями, мы впятером сели на телегу и двинулись вперед. Практически всю дорогу мы молчали — каждый думал о чем-то своем и разговаривать особо не хотел. Да и на морозе болтать — не лучшая затея. Простудится кто — а чем лечиться потом? А поскольку извозчик наш словоохотливостью тоже не отличался, то единственными звуками в окружающем нас мире был лишь мягкий хруст снега, да редкие фырканья лошадей.

— Странно это, — единственный раз сказала Вася, — Никогда не ездила на санях...

— Ничего, теперь еще успеешь наездиться, — только и ответил Семен, после чего вновь наступила тишина.

До райцентра добрались мы уже в сумерках. На входе пост полицаев проверил у нас документы — причем, заметив, что среди нас были 'граждане Рейха', проверять имеющийся с собой груз не стал — обыскивать немцев, как мы уже знали, было запрещено. Особенно унтерменшам. После этого извозчик наш подвез к какому-то двухэтажному зданию, которое назвал постоялым двором.

— Здесь, — показал он пальцем на самое здание, — Комнаты для немцев и граждан Рейха. Там, — теперь он показал на какой-то сарай, — Барак для унтерменшей. Ну все, прощайте.

Мы отправились по местам 'в соответствии с занимаемым положением'. Как оказалось, на входе в барак стоял стол, за которым сидел какой-то невзрачного вида лысый мужик:

— Чего надо? — неприветливо спросил он.

— Место для ночлега.

— Плати и проходи, — тем же тоном вечно недовольного жизнью человека сказал он.

Заплатив указанную на табличке цену и получив карточку на проживание в течение ночи, мы прошли в сам барак. Ну что сказать... С виду он скорее напоминал коровник, а не место для проживания людей. Ряды двухъярусных нар — кроватями это назвать было сложно — без всякого постельного белья или хотя бы подстилки. Голые доски. Ложись и спи! В качестве отопления и освещения одновременно в загоне — а как иначе это называть — стояли три печки-'буржуйки', однако их хватало лишь на поддержание температуры выше нуля.

— Надеюсь, тут хоть вшей нет? — спросил Семен.

— Да хер их знает, — ответил Сашок, — Могут и быть. Запросто. Как и клопы...

— Бррр, — меня аж передернуло от услышанного, — Может быть, какое иное место для ночевки поищем?

— Пожалуй, стоит, — согласился Семен.

Выйдя с 'постоялого двора', мы двинулись вдоль по улице. В центре города когда-то были явно зажиточные дома, но сейчас большинство из них пребывали явно не в лучшем состоянии. Часть домов и вовсе была нежилыми, однако ночевать в брошенном доме прямо посреди поселка мы не решились. Заметит кто — и неизвестно, чем тогда все закончится. Так что, выбрав какой-то наиболее приглянувшийся дом — простой, но с виду более-менее ухоженный — мы постучались в окно. Дверь открыл мужик лет сорока.

— Чего вам? — произнесено это было совершенно равнодушным тоном, но и без раздражения.

— Не могли б переночевать пустить? — спросил у него Семен.

Почти минута тишины. Мы уже думали, что все. Откажет. Однако мужик в итоге все же согласился. Только и цену назвал в два с лишним раза больше, чем 'на постоялом дворе'.

— Хорошо, — особо не раздумывая согласился Семен.

— Только наперво документы покажьте, — с ударением на второй слог, сказал мужик.

Мы достали свои аусвайсы и показали. Прочитав при свете керосиновой лампы написанное, мужик пригласил проходить.

— Только кроватей у меня нет для вас, — сказал он, — Могу на полу лишь постелить али в сенях на сеновале.

Внутри впечатление дом примерно такое же производил. Просто, бедно, но при этом достаточно чисто и ухоженно. В доме было еще пятеро человек — жена и четверо детей хозяина. Нас даже пригласили поужинать вместе с ними — не забыв, правда, за это отдельную плату запросить. Мы согласились. За ужином мужик пытался узнать, куда мы путь держим. Семен согласно легенде сказал, что в Ковров к родственникам. Заодно, спросив, где можно до города извозчика нанять.

— Да я и есть извозчик, — неожиданно усмехнулся мужик, — Так что платите — довезу вас до Коврова.

— Только мы не одни едем, — пояснил Семен, — С нами еще двое фольксдойчей будет. Они сейчас на постоялом дворе остановились.

— Ну отвезу и их, в чем проблема, — пожал плечами мужик, а потом неожиданно добавил, — А когда-то ведь поезда ходили туда...

— Когда уж по дороге движение-то восстановят, — произнес Семен.

Как нам Серега рассказывал, по рассказам партизан сейчас на территории рейхскоммисариата работали очень немногие железные дороги — особенно в меридиональном направлении. Действовали лишь те, которые использовались для вывоза ресурсов с территории рейхскоммисариата в страны оси — то есть, в основном в широтном направлении. Да и то далеко не все. Все дороги, которые не использовались для вывоза сырья, считались 'законсервированными'. Хотя в оккупационных газетах нередко любили писать о планах по восстановлению движения на том или ином участке, но до дела практически никогда не доходило. Это было слишком дорогим и практически никогда не окупающим себя предприятием.

— Да уж несколько раз писали, — согласился мужик, — А ведь до войны я здесь как раз машинистом работал...

— Потому и в армию не взяли? — предположил Семен.

— Да, повезло тогда, — согласился мужик, — А то сейчас так бы и лежал в полях под Москвой... Или Рязанью...

На этом разговор и закончился. На следующее утро мы проснулись рано — и первым делом отправились к постоялому двору, где встретили наших товарищей. В отличие от того, что предлагалось нам, они ночевали во вполне приличной комнате в гостинице. Чистой, теплой, ухоженной, с идеальным порядком. Даже электрическое освещение было — что хозяин гостиницы считал огромнейшим достижением. Мол, специально генератор покупал! Хозяином гостиницы, кстати, оказался какой-то русский, которому за помощь немцам дали неслыханную милость -гражданство Рейха! Не такое, конечно, как у немцев, с ограничениями — но все же! А его сын сейчас служил в доблестной РОА аж САМОГО генерала Власова! Об этом он с гордостью рассказывал остановившимся у него в гостинице 'немцам'. Как оказалось, немцев вообще здесь не часто встречали. В основном, тут останавливалась всякая шушера из 'новой русской администрации', которая хоть и немецкие пособники, но стояли при этом на несколько ступеней ниже. А тут аж фольксдойчи, граждане Рейха! Им хозяин немедленно лучшие комнаты выделил!

Потом мы пошли на центральную улицу поселка, где располагались как всякие правительственные учреждения вроде поселковой управы, так и несколько магазинов, принадлежащих наиболее лояльным из унтерменшей, мастерские немногочисленных ремесленников и, что нас интересовало больше всего, аптека. Как показал дальнейший обход, магазины здесь продавали исключительно некоторые товары первой необходимости и продукты питания как для жителей поселка, так и приезжих селян: кое-какой инструмент, посуда, овощи, соль, сахар, мука, маргарин и подсолнечное масло, керосин, дешевенькие одежду с обувью, а также... табак и внешне напоминавшая скорее низкокачественный самогон водка! Самым же интересным в магазинах оказались цены. В среднем они были абсолютно одинаковые — однако в каждом, без исключения, имелись какие-то 2-3 вида товаров, цена на которые была ниже, чем в любых других! Кстати, первой на это внимание обратила Вася — заметив, что явно не обошлось тут без сговора между хозяевами магазинов.

'Ремесленные мастерские', про которые нам говорили, представляли из себя две пекарни — практически единственным товаром которых был черный хлеб паршивого качества, 'Сапожную мастерскую братьев Силантьевых' — занимались они, по большей части, ремонтом обуви, 'Кузницу (точнее, ее 'представительство' в поселке) Ивана Прохорова' — он занимался ремонтом и изготовлением некоторого сельхозинвентаря и инструментов и 'Швейную мастерскую Елены Евстигнеевой' — здесь занимались, в основном, ремонтом одежды.

Единственная аптека была небольшим зданием, затесавшимся неподалеку от управы между каким-то жилым домом и еще одним 'культурным заведением' — 'Домом терпимости Венера'. При виде этого заведения Васю чуть ли не перекосило, и она высказала длинную непечатную фразу в адрес тех уродов, кто создает 'такую х*ю'. Однако когда мы зашли в аптеку — то чуть ли не первым, что увидели, был образец нацистской пропаганды презервативов. На картинке здоровенный мужик натягивал 'резинотехническое изделие ?2' себе... ага, на то самое место. А рядом надпись писала про то, что контроль рождаемости — богоугодное дело, нужно иметь ровно столько детей, сколько сможешь прокормить! А потому — покупайте презервативы! Недорого! Впрочем, нам сейчас не было дела до фашистской пропаганды. Закупив нужных лекарств по написанному Машей списку (хотя далеко не все здесь и нашлось), мы двинулись дальше. Кстати, презервативов тоже накупили. Все ж у нас уже две 'семьи попаданцев', так что пригодятся.

А вот уже на улице Вася удивилась, что церковь же вроде как против того, чтобы предохранялись. На что Сашок ответил, что таки нет. В этом мире, как оказалось, даже деревенские попы пропагандировали 'контроль рождаемости' как богоугодное дело. Еще один разрыв шаблона для тех, кто жил в иных мирах... Уже по дороге к дому бывшего машиниста, а ныне извозчика, мы неожиданно наткнулись на школу. Как гласила надпись на фасаде — русская, кстати, — здесь располагалась четырехлетняя московитская (слова 'Россия', 'русское' в этом мире на официальном уровне не употреблялись и всячески искоренялись) школа, учеба в которой бесплатная.

Когда ж дошли до дома нашего извозчика, то по-быстрому погрузили все свои вещи и выехали в направлении Коврова. Как оказалось, у бывшего машиниста были вполне себе приличные сани, даже с крытым кузовом и печкой-буржуйкой внутри. Как он нам сказал, до города мы доедем лишь к вечеру второго дня, а вот сегодня ночью придется спать или на постоялом дворе, или прямо в санях. Но, уже зная, что представляют собой 'постоялые дворы для унтерменшей', мы предпочли второй вариант.

Дорога была долгой и скучной... Мы ехали вдоль нерабочей железной дороги. Каждый километр был отмечен столбом с номером, изредка встречались какие-то железнодорожные постройки — и этот вид лишь усиливал мрачное впечатление от окружающей действительности. Эта дорога была словно олицетворением той трагедии, что постигла всю страну в целом. Вот была когда-то железная дорога, поезда ходили, возили людей и грузы — а теперь ее больше нет. Остались лишь ржавеющие рельсы где-то под снегом, километровые столбы да редкие заброшенные постройки. И также со всей страной. Была когда-то советская страна — большая, независимая, люди могли здесь свободно жить. И нет всего этого. Остались города и села, остались пока еще довольно многие люди, но страны больше нет. Земля под властью захватчиков, люди теперь — практически бесправные полурабы или рабы, хозяйство разрушено, миллионы людей умерли от голода, холода и болезней, спились от безысходности...

Ночевали на полуразрушенной станции. Сейчас здесь оставалось лишь одно небольшой жилое строение — постоялый двор вместе со столовой. В одной половине домика — для немцев и граждан Рейха. В другой — для унтерменшей. Причем, условия во второй части были на удивление сносными. Впрочем, оставаться мы там не решились. Не хватало только каких-нибудь вшей подцепить, а через них тифом заразиться... А потом был еще один день — под вечер которого мы въехали в Ковров.

Опять проверка документов. Потом мы снова отправились к гостинице, где снова разделились. Серега с Васей отправились в гостиницу 'только для немцев граждан Рейха', а мы остались в 'фургоне'. Конечно, можно было и всем тут остаться, но не поймут окружающие такого — с чего это фольксдойчи с недочеловеками вместе ночуют? А от таких странностей недалеко и до подозрений совершенно ненужного нам рода. На следующее утро мы первым же делом отправились на железнодорожный вокзал, где купили на вечер того же дня билеты на поезд 'Москау — Гепнербург', один из немногих пассажирских поездов на всей оккупированной территории СССР. Однако тут нас ожидала неприятность. Как сообщил кассир, в настоящее время в окрестностях Гепнербурга объявлен режим 'контртеррористической операции', поэтому въезд в город для 'московитов' был запрещен. Пускали только граждан Рейха и немцев, всем остальным же дороги в город не было. Так что после некоторого раздумья пришлось брать билет до Растяпино — то есть Дзержинска.

Практически до самого вечера мы проходили по городу. В отличие от виденного прежде райцентра и нашего родного городка, в центре Коврова следы войны практически не ощущались. Во всяком случае, в центре никаких тебе заброшенных или разрушенных домов! Впрочем, и на 'культурный центр' город не тянул совершенно. Даже в центре грязные, давно не крашенные дома, покосившиеся заборы, нечищеные улицы — на большинстве из них только протоптанные пешеходами тропинки. Но это центр. И то вид какой-нибудь захолустной деревни, а не достаточно крупного города. В центре также некоторое количество магазинов, ремесленных мастерских и... публичных домов. Здесь, в городе, мы тоже в аптеку зашли, докупили кое-чего, но больше ничего интересного не нашли. Если не считать таковым обнаруженный на базаре ряд для торговли людьми — работал он, правда, только по воскресеньям, но и так увиденного было достаточно... Боюсь, увидь мы это место завтра, во время торгов — и тогда точно кто-нибудь схватится за пистолеты.

Потом прошлись по городу, заглянув и на окраины — где увидели такое же жалкое зрелище, как и в нашем родном городке. Пустые, местами полуразвалившиеся здания мертвых заводов. Больше, чем на две третьих, нежилые заброшенные дома. Кое-где виднелись следы пожаров — по несколько подряд сгоревших домов. Столбы электропередач без проводов и кое-где виднеющиеся изоляторы на домах. Явно нерабочие колонки — неподалеку от которых были вырыты колодцы. И всюду вид полнейшего запустения — о том, что здесь еще живут люди, напоминала лишь узенькие тропки, протоптанные в снегу посреди улицы. Потом еще часа полтора сидели на вокзале — где зал ожидания также был разгорожен на две зоны: для граждан Рейха и унтерменшей, а уже в сумерках к станции, пыхтя, подкатил поезд, и мы пошли на выход. Поезд, как оказалось, представлял собой немецкий паровоз с восемью вагонами. Впереди были обычные пассажирские вагоны — ага, с пометкой 'только для немцев и граждан Рейха' и гербами Рейха на бортах, а в хвосте поезда три двухосных вагона-'теплушки'. Уже ожидаемо — в этом мире завоеватели демонстративно стремились показать русским, что 'ваше место около параши'. Вот не поверю я, что для тех же постоялых дворов для унтерменшей не было нормальных зданий! Специально такое уродство давали. Вот и с вагонами то же самое...

— А сцепка-то наша, — неожиданно заметил Семен, — СА-3.

— И у передних? — глядя на вагон, почему-то спросил я.

— Нет. Там винтовая. А это, наверное, еще наши вагоны были. Только оси заменили.

Эти слова мне почему-то напомнили историю того, как медленно вводилась автосцепка СА-3 на европейских железных дорогах в нашем мире. Лишь в 2005 году вышло постановление, которое окончательно запретило эксплуатацию вагонов с винтовой стяжкой. Уж не знаю, почему так было... Потом мы пошли на посадку. 'Вагоны для унтерменшей', как оказалось, были сидячими. Несколько рядов деревянных скамеек, печка-буржуйка в середине вагона и узкие окошка — все, что представлял из себя вагон. Кстати, он был практически пустым — кроме нас тут оказалось всего пять человек. Мы сели на приглянувшуюся скамейку и стали ждать. Минут через десять на вокзале объявили отправление. Дверь вагона закрыли, послышался свисток паровоза — и поезд медленно начал набирать ход.

Ощущения от поездки были крайне необычными. Ехали медленно, километров пятьдесят в час. В вагоне было шумно — стучали на частых стыках колеса, лязгали сцепки, гремели еще какие-то детали вагона. Пути тоже явно не лучшего качества были, периодически вагон начинало сильно раскачивать — но, видимо, за состоянием дорог на территории рейхскоммисариата немцы смотрели в последнюю очередь. Периодически до нас доносились гудки паровоза. Кстати, сильно удивило, что хоть дорога и была двухпутной, но использовался явно лишь один. Нет грузооборота достаточного? На разъездах нам порой попадались стоящие встречные поезда — в основном, грузовые с вагонами-дозаторами. Интересно, что в них везут немцы? Но в темноте прочитать надписи не было никакой возможности. Тем более, что все они немецкие. Несколько раз останавливались на темных, практически неосвещенных станциях, но буквально через минуту трогались дальше. Как-то раз в вагон заходил проводник, сказав, что какому-то Васильеву пора на выход. Сидевший в другом конце вагона мужик встал и вышел. Потом как-то прямо сидя и заснули. Проснулись от холода — печка, как оказалось, давно потухла. Пришлось растапливать. В вагоне же к этому времени оставался лишь один человек — какой-то мужик средних лет. И вот Дзержинск. Позади 4,5 часа и почти 200 километров пути.

— Вагоны для московитов дальше не пойдут, — зайдя в вагон, сказал проводник, — Все на выход!

Когда мы вышли, три последних вагона поезда уже отцепляли. На платформе стояло чуть больше десятка их пассажиров. Минут через двадцать паровоз с пятью вагонами двинулся дальше, а к последним трем тотчас прицепился маневровый паровозик, потащив их в какой-то тупик. Потом ночевка на вокзале прямо в зале ожидания. Серега с Васей в гостинице при вокзале, а мы вот прямо так...

Утром пошли в город — и вот тут нас ждало самое большое удивление. Город произвел на удивление неплохое впечатление. Достаточно неплохой порядок на улицах, все расчищено, кое-где виднелись явно недавно построенные пятиэтажки. Как мы узнали в обед из разговоров в столовой, в которую зашли, это было связано с химической промышленностью города. Если в том же Коврове, как мы узнали, никакой промышленности больше не существовало — как и в большинстве других городов рейхскоммисариата, то химические заводы Дзержинска (или Растяпино в этом мире) работали на полную мощность! Более того, здесь даже существовал общественный транспорт — построенный еще в советские годы трамвай, возивший работников на заводы. Для них же было построено в городе несколько комплексов пятиэтажек с квартирами упрощенной планировки — однокомнатными, в основном.

Из разговора с одним из мужиков, работавших инженером на химзаводе (который, впрочем, пришел в столовую не столько поесть, сколько выпить — выходной же), мы узнали, что после оккупации немцы не стали, как это делалось в большинстве других отраслей, демонтировать оборудование заводов и вывозить в Германию. Предприятия Дзержинска были переданы в собственность немецким компаниям и продолжили работу. Более того, за прошедшее десятилетие многие предприятия были существенно расширены и даже построены несколько новых. В городе сейчас действовало множество химических заводов с русским персоналом, который получал очень даже приличные зарплаты. А вот немцев на предприятиях практически не было — только администрация. Даже инженеры были русскими. В Дзержинске работало также несколько школ-десятилеток, инженерное училище, где готовили инженеров для химических предприятий города и бесплатная 'московитская больница'.

— В 'Растяпинском вестнике' пишут, — найдя повод похвастаться перед приезжими, болтал инженер, — Что наш город должен стать одним из главных центров химической промышленности Рейха! Уже в этом году должны начать еще один завод строить!

Правда, как выяснилось из дальнейшего разговора, условия труда на этих предприятиях желали быть лучше. На здоровье работников администрация плевать хотела, техника безопасности зачастую не соблюдалась, аварии на производстве были вообще не редкостью. Но руководству предприятий на это явно наплевать было — заводы были чрезвычайно прибыльными из-за применения на них труда низкооплачиваемой и неприхотливой рабочей силы. А сколько работники проживут там — до этого дела никому не было. Конечно, сказано все было несколько иначе, но суть была понятна. Но, несмотря на все это, от желающих работать на химзаводах буквально отбоя не было! Администрация предприятий завербовывала работников даже по деревням и ближайшим городам — собственно говоря, именно для них и дома строили.

— Небось, еще и травят все вокруг дико, — когда мы уже вышли из столовой, заметил Семен, — Потому поди и выносят производство из Германии сюда.

Да уж, странное впечатление оставил у нас этот город... Видимость рая посреди ада. Вот только, увы, именно видимость. Но местные люди о будущем вряд ли задумывались, жили сегодняшним днем. Сейчас у них есть хорошая зарплата, можно покупать все что душе угодно, жить в человеческих условиях, не боясь умереть с голода при следующем неурожае... А что цена этому — отравиться химией и умереть лет в 40-50 или умереть от отравления при какой-нибудь аварии — так что в том такого? В других местах вероятность дожить до такого возраста едва ли больше!

Потом пытались найти извозчика, но все попытки оказались безуспешны. Ехать за Волгу, на территорию 'Волжско-Уральского казачьего войска' никто не хотел. Тем более, что ехать предстояло в обход Горького — поскольку район города сейчас был закрыт для унтерменшей, что значительно удлиняло дорогу.

— Вы-то граждане Рейха, — говорил Сереге с Васей один из извозчиков, — К вам там со всем уважением. А нам к казакам нельзя. Поедем обратно — ограбят, лошадь отберут. Чем тогда жить?

В конечном счете один из извозчиков шепотом предложил нам обратиться к контрабандистам, которые занимаются нелегальной торговлей между рейхскоммисариатом и 'Волжско-Уральским казачьим войском' и указал, где можно найти одного из них. Мол, кроме них вас туда никто не повезет. Как оказалось, контрабандист этот был братом владельца одного из городских магазинов, торговавших всякими разными товарами. Причем, то, что имелось у него на прилавках, обычный ширпотреб, было далеко не главной статьей дохода данного 'бизнесмена'. Куда больше прибыли давала торговля контрабандными товарами, которые привозились на заказ. Купить здесь можно было практически все что угодно, но только на заказ — на что, в среднем, уходило по полтора месяца. Причем, самое интересное, что были тут не столько даже немецкие товары или те, что производили ремесленные мастерские на казачьих территориях, сколько контрабанда из Сибирской Демократической Республики. Почему же те же немцы или казачки не прикрыли этот нелегальный поток товаров? Так они имели с этого очень неплохой откат — потому все упорно делали вид, что никакой контрабанды не существует!

Названный магазин мы нашли достаточно быстро. После чего Серега попросил 'немного поговорить' с его хозяином. Продавец выскочил куда-то, а минут через пять вернулся, сказав, что можно пройти к хозяину — но только одному человеку. Пошел туда тоже Серега. Минут десять ничего не происходило, а затем Серега вернулся.

— Договорились, — сказал он, а немного позже, когда уже вышли из магазина, добавил, — Хотя сволочь он редкостная. И цену такую заломил, что я просто в шоке был... Пытался сторговаться, но бесполезно. Или, говорит, плати как запрашивает — или никто другой вас не повезет.

Как мы поняли, через три дня должен выезжать очередной караван за контрабандой — вот с ним и мы поедем. Так что пришлось пока остановиться в гостинице — благо, что и 'для унтерменшей' в Дзержинске были вполне нормальные условие. С одной стороны, удивительно видеть такое посреди оккупированной территории. А с другой — чему удивляться? Все местные 'удобства' — они за то, что местные жители вкалывают на таких производствах, на которых представителям 'высшей расы' травиться не хочется. Вот и нашли, кого припахать...

Следующее утро началось с гудков заводов — пора выходить на работу. Потом на улице послышался грохот — ехали на заводы первые трамваи. Появилась было мысль посмотреть на местные общественный транспорт 'изнутри', но при виде переполненных вагонов — настолько, что часть народа болталась на подножках снаружи трамвая — это желание мигом испарилось.

— У нас такие только в музее увидишь, — усмехнулся при их виде Семен.

— Ну понятно, — согласился я, — Сколько лет-то прошло. Интересно, это наши или немецкие уже?

— Наши, вроде, — ответил Семен, — Видел такие на фотках. Не помню только модель, не интересовался.

Потом пошли позавтракать в столовую, после чего отправились в город. В магазине ради интереса купили газету 'Растяпинский вестник', где на первой странице была напечатана новость, что в мае этого года концерн IG Farben начнет строительство в городе нового предприятия — почему-то без уточнения точного профиля производства. Дальше много-много болтовни о великих перспективах развития промышленности Растяпино, создания множества новых рабочих мест и информация о том, что в июле химическое училище начнет набор будущих работников нового завода на двухлетний курс обучения. Требование к обучающимся — образование в размере 7 классов московитской школы. Тут же было приведено высказывание руководителя инженерного училища — тот заявлял, что к запланированному сроку запуска завода училище подготовит необходимые для работы инженерные кадры.

Все остальные новости были практически продолжением описания великих перспектив города. Писалось о реконструкции городской московитской больницы, снижении платы за учебу в инженерном училище, открытии нескольких новых ремесленных мастерских и магазинов, планах по увеличению мощностей Растяпинской ТЭЦ и электрификации домов, а также расширении трамвайного депо и строительстве линий к новым предприятиям.

— Ничего себе! — удивился Серега, — Это когда же они Дзержинскую ТЭЦ построили? У нас ее в это время точно не было!

На последней странице газеты говорилось о всем прочем: криминальные новости города, вакансии на городских предприятиях с указанием зарплат, доска объявлений и, к нашему большому удивлению, кулинарные рецепты.

Потом ходили по городу и сравнивали с тем, что было в нашем времени — Серега тут нередко бывал у родственников, так что знал город неплохо. Только оказалось, что тут многое уже не так, как у них было. Не потому, что время другое. А потому, что уже было сделано достаточно много того, чего в нашем мире не было. Уж не знаю, когда тут изменения начались. То ли еще советская индустриализация несколько иной была, то ли только за счет того, что тут уже после войны немцы сделали. А, скорее всего, то и другое одновременно. Но больше всего удивил комплекс явно элитного жилья на одной из окраин города, подальше от промзоны. Несколько десятков богатеньких коттеджей, обнесенных высоким забором с колючей проволокой. Вооруженный аж пулеметами КПП на въезде и табличка 'Московитам вход запрещен' на воротах.

— Похоже, тут живут 'хозяева жизни'. Руководство здешних заводов, -усмехнулась Вася, — Как же похоже на наш мир...

Впрочем, долго маячить здесь мы не стали, отправившись дальше. Точнее говоря, назад в центр, где зашли в замеченную еще вчера 'Московитскую библиотеку'. За столом в зале с откровенно скучающим видом сидела девушка лет двадцати пяти.

— Здравствуйте! Можно у вас литературу кое-какую посмотреть? — спросил Серега.

— Здравствуйте, — полусонным голосом произнесла она, — А вы приезжие?

— Ну да, — ответил удивленно Серега, — А почему так решили?

— Местных я всех помню, — улыбнулась библиотекарша, — Не так уж много людей в библиотеку ходит.

— Ну так что, можно? — переспросил Серега.

— Давайте документы, сейчас карточку выпишу, — ответила она, а потом добавила, — Надеюсь, вам здесь понравится. У нас лучшая библиотека рейхскоммисариата. Кстати, если что-то заинтересует — у нас можно и купить книги.

— Так уж и лучшая? — спросила Вася.

— Так все говорят, — пожала плечами библиотекарша, — В Растяпино есть много такого, чего не найдешь больше нигде во всем рейхскоммисариате.

Библиотекарша сначала быстренько переписала данные из наших аусвайсов в журнал, потом с удивлением взглянула на документы Сереги и Васи, потом после почти минуты раздумий достала какой-то другой журнал и записала данные туда. После чего быстро выписала на всех учетные карточки.

— Проходите, — равнодушным тоном произнесла библиотекарша.

Чего мы тут хотели узнать? Да я сам не знал. Наверное, просто интересно было посмотреть, что представляет из себя библиотека для русских на оккупированной территория. Как оказалось, здесь была, в основном, художественная литература — причем, к моему удивлению, абсолютное большинство книг было уже в послевоенном издании. Изданные 'Главной типографией г. Растяпино' книжки были самой разной тематики — от классики до литературы раннесоветского времени — правда, около каждого из старых названий стояли примечания 'под редакцией отдела цензуры рейхскоммисариата Московия'. Около 'новых книг', написанных после 1942 года, таких пометок не было — но названия зачастую говорили сами за себя: 'Они сражались за Рейх', 'Московская мясорубка', 'Последняя песня Тухачевского', 'Освободительный поход'... Были, правда, и более нейтральные названия — какие-то 'мирной' тематики книжки.

Научных книг было гораздо меньше — немного технической литературы с явным уклоном в сторону химии, учебники для инженерного училища, огромное количество явно пропагандистских агиток на счет 'еврейского вопроса', 'жидобольшевизма' и политики Рейха. Было также и несколько исторических книжек — 'История Московии и СССР', 'Гитлер и Тухачевский: превентивная война', 'Конец большевистской диктатуры', 'Советский ГУЛАГ', 'Жидобольшевистская революция 1917 года и ее последствия', 'Индустриализация в СССР: реальность или миф?', 'Московская битва 1941 года: вопреки большевистской пропаганде' и даже 'РОА — история освободительного движения'. Немного подумав, мы решили в первую очередь посмотреть про 'превентивную войну', индустриализацию и Московскую битву. Книжки выдали нам мигом — даже ходить далеко не надо было, прямо за стенкой лежали.

Сев в читальном зале, мы начали мельком просматривать содержимое. Сначала про 'превентивную войну' — суть всего, как мы поняли, сводилась к тому, что Тухачевский, мечтая о покорении всей Европы, а впоследствии и мировом господстве, намеревался в июле 1941 года напасть на Третий Рейх. Якобы разработанный план был 'блицкригом наоборот' — СССР собирался, разгромив немецкие войска в приграничном сражении на территории 'генерал-губернаторства', за пару месяцев дойти сначала до Берлина и Парижа, захватив большую часть континентальной Европы, а затем, поднакопив сил, завоевать и Англию, организовав воздушно-морской десант на побережье и уничтожив английский флот якобы разрабатывавшимся в СССР ядерным оружием. Причем, если вдруг возникнут какие проблемы, то предполагалось устраивать акции устрашения в виде масштабных химических бомбардировок немецких и английских городов с целью деморализации населения. После чего установить по всей Европе аццкую тиранию с ГУЛАГами и массовыми расстрелами. Собственно говоря, большую часть книжки занимало красочное описание запланированного хода войны и установленного по окончанию строю — по сути, обычная оторванная от реальности 'альтернативка'. Непонятно было хотя бы то, как Тухачевский мог выдвигать подобные планы, если даже танки у него в армии были преимущественно импортные, как и самолеты? В книжке про индустриализацию писалось о том, как с треском был провален план 1 пятилетки, организованной еще при Сталине. Как в конечном счете, в ноябре 1933 года, даже официально было признано о провале плана 1 пятилетки — было достигнуто не более 30% запланированного. Причем, авторы книжки утверждали, что реальные показатели были еще в 2-3 раза меньше. А многие из заводов хоть и были построены, но вводились в эксплуатацию лишь спустя 5-7 лет, в 1938-1940 годах. Потом писалось о 'жалких попытках индустриализации' времен правления Постышева — когда не было построено практически ничего из задуманного, за то встали многие из построенных в первую пятилетку предприятий. И, наконец, писалось о 'военной индустриализации' Тухачевского, когда в связи с агрессивными планами военного руководства СССР были сосредоточены все средства на производстве оружия и военной техники — однако и это практически ничего не дало и в результате армия Тухачевского была вооружена практически только тем, что было поставлено 'американскими плутократами' для разжигания войны в Европе. Под конец как вывод писалось о крайней экономической неэффективности большевистского режима — в отличие от национал-социалистического. И, дескать, пройдет еще немного времени — и все вокруг радикально переменится, 'как мы уже сейчас наблюдаем это в г. Растяпино'.

— Интересно, насколько эта информация про индустриализацию соответствует реальности? — спросил Серега.

— Судя по тому, что нам известно, доля правды тут есть, — ответил Семен, — Как минимум, нам известно, что многих построенных в нашем мире заводов тут не было.

— Но по-любому тут и вранья полно, — добавил я.

Потом смотрели про Московскую битву. Суть этой книжки, как оказалось, сводилась к тому, что не было, мол, никакой победы Тухачевского под Москвой. Он лишь бросил на убой в городских боях миллионы своих солдат (называли цифру аж в 4,5 миллиона погибших и пленных, что явно было преувеличением) — отправлял с одними винтовками с одним патроном и одной гранатой на десятерых против немецких танков и артиллерии, и все они погибли в бессмысленной бойне на улицах Москвы. Почему же тогда немцы отступили? А это типа 'спрямление линии фронта' было, чтобы не нести бессмысленных потерь! А вот потом немцы подготовились — и прямо с ходу город взяли! Собственно говоря, на этом первый день и закончился.

На следующий день мы опять пришли в библиотеку. Делать все равно нечего, так хоть газет почитаем! Местные 'растяпинские' газеты, как стало видно при быстром просмотре, наперебой кричали о великих перспективах 'города химиков'. 'Концерном IG Farben представлен генеральный план по развитию города Растяпино', — писалось в одном из выпусков 'Растяпинского вестника'. План, как оказалось, был действительно впечатляющим. Как писалось в нем, в ближайшее десятилетие в городе должно быть построено несколько 'крупнейших в Европе' предприятий химической промышленности, а население города в перспективе (примерно через 20 лет) должно достигнуть аж миллиона! Попутно писалось о планах по строительстве второй 'московитской' больницы, нескольких школ, расширении инженерного училища и т.д.

Центральные газеты были представлены изданиями с какими-то насмешливо-издевательскими названиями 'Правда' и 'За родину', а также чуть ли не целым десятком других — 'Новый путь', 'Московитский вестник' и многие другие. Здесь о событиях в том же Дзержинске речи практически не шло — упор делался на официальные заявления немецких властей и их пособников из оккупационной администрации рейхскоммисариата Московия в частности, писалось о 'грандиозных успехах Новой Европы', потом писали какие-нибудь слезливые рассказики о том, как плохо жилось при 'жидобольшевизме' и как стало хорошо при немцах, под конец еще добавляли несколько статеек с критикой 'жидобольшевистского режима' и описанием великих перспектив 'Новой Московии'. И, наконец, в самом конце немного рекламы — среди которой мы увидели и агитацию устраиваться на работу на химические заводы Дзержинска — всем приезжим обещалось предоставление сначала общежитий, а после 5 лет работы — собственных однокомнатных квартир в новых домах. Нечто похожее обещали и при устройстве на работу на шахты сразу нескольких городов. Кроме того, здесь же писались и 'обращения к народу' представителей так называемой 'Возрожденной Православной Церкви'.

А вот сюжеты рассказиков были на удивление однотипными. Часто одно и то же перепечатывали в разных газетах буквально слово в слово — меняли только имена, названия местности и подпись журналиста. Было понятно, что делалось все буквально под копирку — и, скорее всего, одними и теми же людьми. Вообще просмотр послевоенной прессы ничего особо интересного не дал. Одни пропагандистские агитки — и практически ничего конкретного. Потом решили посмотреть, что писали во время войны. Здесь все было сделано в похожем стиле. Добавлялась лишь информация о ходе боевых действие — скорее всего, откровенно лживая, судя по опыту нашего мира. Писалось про просто дикие потери у советских войск, мизерные у немецких — причем, еще в июле 1941 года немцы писали о том, что 'война вот-вот закончится поражением жидобольшевистского режима'. Ага, вот только война шла еще больше года!

— Почему здесь всюду 'жидобольшевики'? — удивилась Вася, в очередной раз читая такое определение, — В этом мире ведь коммунистов Тухачевский разогнал. Тут военные были.

— Удобный пропагандистский штамп, — ответил Серега.

— А есть что-нибудь довоенное у вас? — внезапно обратилась к библиотекарше Вася, от чего мы чуть не поседели мигом.

— Вся довоенная литература была уничтожена еще в 1942 году, — подойдя к нам, практически шепотом произнесла библиотекарша, — А за такой вопрос я могла бы прямо сейчас вызвать полицию... Но не буду.

— Полиция с фольксдойчами не связывается, — возразил Серега.

— Конечно, — ехидно улыбнулась девушка, — Только сначала она проверит, какие вы фольксдойчи!

— А какие могут быть сомнения? — откровенно удивился Семен.

— Ни разу не видела, чтобы к нам фольксдойчи ходили, — тем же самым голосом ответила библиотекарша, — Для них напротив немецкая библиотека...

Затем она вдруг прервалась — и вместо чего-то одного выдала совсем другое:

— Хорошо, полдевятого на бульваре Химиков, — внезапно выдала она.

— Буду ждать, — подыграл Серега

Спустя всего несколько секунд стало все понятно. Откуда-то из внутренних помещений вышла средних лет женщина:

— Здравствуйте, Анастасия Александровна, — изобразив любезную улыбку, поздоровалась девушка-библиотекарша.

— Как продажи идут? — не отвечая на приветствия, спросила вошедшая.

— Пока никак. Люди вот почитать заходят иногда, — кивнула головой в нашу сторону, — Да только не покупают ничего.

— Почему нет? — вдруг вступил в разговор Семен, — Дай нам 'превентивную войну', про революцию, РОА и... пожалуй, еще 'Последнюю песню Тухачевского'.

Через пять минут мы вышли из библиотеки-магазина уже с заполненной книжками сумками, а на выходе библиотекарша вдруг подошла и что-то сказала Сереге. Впрочем, что именно — этого я не слышал, а спрашивать не стал, решив выяснить потом.

— И зачем нам эта писанина понадобилась? — спросила на улице Вася.

— Посмотреть на то, как здесь представляют наше прошлое, — ответил Семен, — В библиотеке-то читать нам некогда особенно, только перелистать мельком. Так что посмотрим дома.

— А вообще мы из-за тебя чуть не провалились, — добавил Серега, — Это ж надо было — про советскую литературу спросить! Я вот до сих пор не уверен, что она нас сдать не хочет!

— Что она тебе хоть говорила? — спросил Семен.

— Мол, про встречу на бульваре Химиков она серьезно. Поговорить типа надо.

— О чем?

— А я знаю? Она мне ничего не говорила! — разозлился Серега, — Темнит что-то! 'Кстати, предложение о встрече в силе. Пусть кто-нибудь из вас придет. Надо поговорить'. Вот и все!

Дойдя до гостиницы, мы по-быстрому собрались и съехали практически в другой конец города -нашли там домик, куда нас согласились за умеренную плату на пару дней пустить. На всякий случай — хотя если за нас реально возьмутся полицаи, то это вряд ли поможет. После чего сели за изучение литературы. Как выяснилось, Великую Октябрьскую Социалистическую революцию фашистская власть изображала исключительно в ключе 'еврейской борьбы за мировое господство', ради чего ими было затеяно это 'кровавое безумие' с уничтожением или изгнанием 'лучших людей страны', развязыванием гражданской войны и массовым террором. Не лучшим образом авторы характеризовали и последующие годы советской власти — особенно тщательно пройдясь почему-то именно в адрес Сталина, который в этом мире считался 'большевиком-неудачником'. Понимали, что ли, что если ему удалось бы достичь своих целей, то история пошла бы иным путем?

— Я хоть и не любила никогда коммунистов, — прокомментировала прочитанное Вася, — Но это... Такой бред!

— А сейчас как к коммунистам относишься? — поинтересовался я.

— Не знаю... Я не определилась еще.

Но каким бы бредом не было написано — это, как понимаю, в настоящее время было официальной идеологией, которую продвигали в массы. Хотя оно и понятно... Не будут же фрицы в открытую заявлять, что они мрази и скоты, пришли убивать, грабить и вообще завоевывать себе 'жизненное пространство'. В таком никто не признается напрямую. Потому и придумали миф о 'превентивной войне' и 'освобождении от жидокоммунистического рабства'.

Потом мы еще мельком просмотрели 'Последнюю песню Тухачевского' — это уже была художественная книжка про преимущественно Рязанскую битву. Главный герой книги, лейтенант Петров, в начале изображен фанатичным последователем большевизма, готовым порвать любого врага за Советскую родину и ее правителя маршала Тухачевского. Он начинал войну старшиной-пехотинцем, воевал сначала у границы, отступал до Москвы, вырывался из Вяземского котла, но все это время был свято уверен, что все это лишь временные неудачи. Вот-вот наш маршал соберет силы и погонит ненавистных захватчиков до самого их Берлина! И пусть сейчас, под Москвой, дают одну винтовку на троих, а к ней три патрона, но скоро наша промышленность начнет делать оружие в огромных количествах — и всем всего будет хватать! Потом начинаются уличные бои, уже старший сержант Петров пытается бить ненавистных захватчиков, но их как будто и меньше не становится! С каждым днем советская армия сдает один квартал за другим, пятясь к центру Москвы! Вот они уже занимают оборону неподалеку от Кремля, надежды на победу все падают — а Тухачевский все продолжает орать об одержанных грандиозных победах, о массовом героизме солдат, сотнях тысяч убитых немцев и минимальных потерях со своей стороны! И вот при прослушивании очередного такого сообщения, в начале декабря 1941 года, у старшего сержанта Петрова впервые появляются мысли — а, может быть, зря они все воюют? Может быть, надо просто сдаться немцам и выдать им этого крикливого придурка? Но тогда он, сам испугавшись таких мыслей, немедленно выбрасывает их из головы и рвется в бой — убивать немцев!

А через два дня в очередном бою он оказывается тяжело ранен и попадает в госпиталь. Там он пролежал полтора месяца. В больнице он слышит сводки новостей — говорят о том, как советские войска погнали немцев на запад и даже освободили Москву, но уже не верит услышанному. А в конце января, когда он выходит из госпиталя, надеясь поскорее вернуться домой и забыть про ужасы фронта, оказывается, что никто его из армии увольнять не собирается! Однако, вспомнив о его образовании в десять классов, его отправляют на полуторамесячные офицерские курсы. И вот середина апреля 1942 года.

Новоиспеченный лейтенант-артиллерист в составе наспех сформированной батареи ПТО отправляется на фронт — и оказывается практически под Москвой. На фронте в это время затишье, лишь иногда происходят небольшие перестрелки. Немцы периодически подкидывают советским солдатам листовки с предложениями переходить на их сторону, пишут о жизни на освобожденных землях. Лейтенант Петров читает эти листовки и мечтает о том, как он вернется домой, будет снова работать в поле и не думать ни о какой войне. Ему все больше и больше надоедает затянувшаяся бесполезная бойня, он уже начинает задумывать, а что если и впрямь перейти на сторону немцев? Но во время одного из прочтений листовки это замечает злобный большевистский комиссар Зильберман. Он громко орет на 'предателя Родины' и несколько раз ударяет по лицу, а затем говорит, что он теперь лично проследит, чтобы он сдох за Союз, но не посмел перейти к немцам!

И вот заканчивается затишье. Немцы переходят в наступление с целью взять в кольцо Москву. От их дивизиона ПТО за день остается меньше четверти личного состава, почти все ранены — но комиссар Зильберман живой и здоровый, все время боя он отсиживался в тылу в землянке, а когда пришлось отступать — он мигом выскочил оттуда, размахивая американским пистолетом и требуя немедленно вернуться на позиции и остановить немцев! Лейтенанту с огромным трудом удалось доказать, что еще одной атаки им не выдержать — и они начали отступать. Тут оказалось, что практически все офицеры дивизиона погибли или ранены, лейтенант Петров оказался старшим по званию из тех, кто был способен продолжать воевать — потому именно он и командовал отступлением. Но когда они прибыли к своим войскам — остатки их дивизиона чуть не встретили огнем из пулеметов заградотрядовцы — злобные чекисты комиссара госбезопасности Ежова, — обвинив в необоснованном отступлении! Тут лейтенант еле сдержался чтобы не набить рожу жирному лейтенанту-чекисту, заявив, что пусть он сначала сам повоюет с немецкими танками, а уже потом рассуждает. За это его чуть не отдают под суд, но потом все же обошлось — военным нужно было пушечное мясо. Назначив Петрова командиром дивизиона и немного доукомплектовав оружием, его снова отправляют в бой. Потом описывается еще несколько месяцев боев — и вот, наконец, они под Рязанью, где Тухачевский грозится 'дать решительный бой агрессорам'.

Однако лейтенант видит, что подготовка к битве ведется отвратительно, снабжение оружием и боеприпасами только ухудшается, авиационной поддержки вообще не видать, крупнокалиберной артиллерии тоже. В качестве пополнения в это время пригоняют зеков-смертников — которые должны будут бросаться с гранатами под немецкие танки! И вот начинается битва. Несмотря на ожесточенное сопротивление и самоубийственные атаки смертников, немецкие войска продвигаются в городе. Вот уже прорваны фланги, но приказа на отступление нет! Тухачевский требует держаться до конца! Вот уже замкнули кольцо вокруг Рязани — но от них требуют продолжать сражаться! Уже заканчиваются патроны и гранаты, давно нет снарядов — но они держатся. А немцы опять распространяют листовки с призывом переходить на сторону освободителей! И вот старший лейтенант Петров опять слушает радио, слышит о грандиозных успехах советской армии и множестве убитых немцев под Рязанью — и тут понимает, что уже больше не может терпеть этой грандиозной лжи! Он идет к своим солдатам, читает им немецкую листовку — и после недолгого обсуждения они решают перейти на сторону освободителей! Но тут опять вылезает из землянки комиссар Зильберман, который орет о предательстве Родины и требует от солдат немедленно расстрелять предателя — лейтенанта Петрова, но те в ответ берут винтовки и стреляют в комиссара.

После этого старший лейтенант с остатками дивизиона переходят на сторону немцев, сдают оружие — и видят там множество таких же, как они, бывших солдат советской амии, которые выбрали свободу. Все они дружно приносят присягу на верность РОА и рейхскомисариата — после чего их отпускают домой. Старший лейтенант Петров возвращается в родную деревню, где встречает уже не ждавших увидеть его жену и двоих детей. Они рассказывают ему про 'дивный новый мир' — как немцы между всеми землю честно поделили, как снова в церковь разрешили ходить, как снизили налоги и так далее... И лейтенант Петров понимает, что он сделал правильный выбор, перейдя на сторону немцев — и что Рязанская битва станет последним часов Тухачевского. И вот вскоре он узнает переговорах с диктатором и мирном договоре — и лишь жалеет, что многие миллионы его соотечественников пока еще остаются под властью тирании. 'Но ничего, — говорит он жене с детьми, — Это была последняя песня Тухачевского. Скоро его кровавый режим рухнет и в Сибири'.

Этак 80% сего 'художественного произведения', кстати, составлял рассказ о битве за Рязань, подробности которого мы не читали, только пролистали мельком. Остальное — описание начала войны и буквально десять страничек про 'послевоенную жизнь'. Смысл названия тоже остался загадкой. Что имелось в виду под 'последней песней Тухачевского'? Война? Конкретно Рязанская битва? Или мирный договор 1942 года? Может быть, при более подробном изучении, правда, это и стало бы понятно, ну да переживем. Кстати, за изучением этих двух книжек как-то незаметно и вечер наступил.

— Ну что, пойдет кто на встречу? — взглянув на часы, спросил Серега.

— Пожалуй, стоит, — подумав, ответил Семен, — Интересно, что же она нам сказать хочет. Только сначала надо все внимательно проверить, чтобы не было никакой засады. И прийти заранее, за час или полтора.

— Кто пойдет? — спросил Серега.

— Да я и пойду, — ответил Семен.

— Не стоит, — помотал головой Серега, — Ты командир.

— И что с того?

— Давайте я пойду, — предложил я.

— Ладно, — после недолгого раздумья согласился Семен, — Тогда делаем так. Ты идешь и ждешь эту библиотекаршу около трамвайной остановки. Мы в то же время следим за окрестностями. Если что — подаем знак, тогда быстро сматываться.

И вот скоро мы все же едем на трамвае — практически пустом в этот вечерний час в нужном нам направлении. Даже сидим, хотя мест очень мало. Вагон очень шумный, некомфортный. Блин, да в наше время за такое 'транспортное средство' министерство транспорта просто завалили бы жалобами! Техническое состояние пути тоже явно оставляет желать лучшего — дикий грохот, вагон постоянно раскачивает...И холод. Никакого отопления в салоне явно не было! Не доезжая одной остановки, выходим и не торопясь выдвигаемся к месту встречи. Сначала издалека осматриваем все — ничего подозрительного не видно, вроде... Еще немного понаблюдать. Нет, чисто все. Хорошо, пора мне выдвигаться. Не спеша иду к трамвайной остановке, внимательно оглядываясь по сторонам. Но никого, кроме идущих с работы людей, вокруг не видно. Дохожу до остановки, сажусь на скамейку. Жду. От долгого сиденья становится холодно. Встаю, хожу взад-вперед. Вдали в очередной раз показывается луч свет и слышится грохот, через полминуты к остановке подъезжает очередной трамвай — и из него выходит библиотекарша, а вагон уходит дальше.

— Ну здравствуй, товарищ партизан, — оглянувшись по сторонам, произносит она, — Меня, кстати, Лидой зовут.

— Здравствуй, — ошарашенно ответил, — Ваня. А с чего...?

— Да слышала краем уха некоторые ваши разговорчики, — усмехнулась девушка, — Такие, за которые мигом в гестапо попасть можно. И не посмотрят, что кое-кто из вас фольксдойчи.

— Что??? Как???

— Да вот так, — усмехается Лида, — Вы так говорили, что и мне слышно было. И скажите спасибо, что в библиотеке тогда не было ни других посетителей, ни хозяйки.

— А почему ты нас не сдала? — поинтересовался я.

— А потому, что 17 мая 1948 года была на заводе ?4 авария крупная, — голос девушки буквально зазвенел от злости, — Там погибло почти три сотни человек. Кто сразу, кто в течение недели от отравления умер. Так вот, одними из них были мои отец и дядя. Дядя сразу, а папа почти неделю лежал-умирал...

— И часто у вас такие аварии? — спросил я.

— Бывают... Хотя эта была одна из самых крупных. Из двух самых крупных.

— А остальные?

— Ну что остальные... Несколько человек отравится — этим и закончится... Официально даже и не напишут нигде, только по людям рассказывают, — ответила Лида, — А вот про ту даже в газете написать пришлось. Причиной, правда, объявили 'халатность персонала'. Только отец мне рассказывал в последние свои дни, как оно все было. Там вообще техника безопасности не соблюдается на заводе. Оттого и аварии часто.

— А что там производят? Спросил я.

— А этого никто не знает, — усмехается девушка, — Даже сами работники в большинстве своем. Есть только цифровой код, которым обозначают производимые вещества. А что это такое, для чего применяется — это никому не ведомо. Работников научили какую-то операцию выполнять — они это и делают. А с чем они работают, почему так — никто не знает.

— Но разве такое возможно? — удивился я, — Даже слухов никаких нет?

— Еще как возможно... Кто знает — те молчат. Никому на расстрел не хочется. А кто не знает... Они разные версии придумывают, но кто знает, что на самом деле там?

— Ладно, — решив, что пора с этим вступлением заканчивать, сказал я, — О чем ты нам сказать хотела?

— О чем? — задумчиво произнесла Лида, — А была — не была... Я ведь понимаю, кто вы такие. И хочу помочь вам.

— В чем? — удивился я.

— Вы ведь не просто так приехали в Дзержинск?

'Интересно, — подумал я, — Первый раз слышу здесь это название города'. Я уж думал было, что и не было тут никакого переименования. Ведь должны были люди в разговорах хоть иногда по привычке называть город старым названием? Как у нас вот в девяностые, как рассекретили информацию об одном сейфе, Свердловск переименовали в Машеров в честь как раз незадолго до этого умершего бывшего председателя Совмина БССР, но даже спустя два десятилетия многие по привычке называют город как Свердловск. Ан нет... Было, оказывается, тут переименование. Только, видимо, само по себе название 'Дзержинск' тут запрещено.

— А зачем тебе нам помогать? Знаешь же, что за это может быть.

— Месть! — коротко ответила Лида, — Я поклялась, что отомщу им!

— Понятно, — кивнул я, — Но только тут мы все же 'просто так' — в Нижний не проехать было. А нам на казачьи территории надо.

— Жалко, — вздох разочарования у девушки, — А как вы дальше поедете? С контрабандистами?

— С чего так взяла? — услышанное уже вызвало у меня откровенные подозрения.

— Ни один извозчик к казачкам не поедет, — ответила Лида, — А с контрабандистами нельзя.

— Почему? — не понял я.

— Они никогда не держат своих обещаний. Ограбят и выкинут на дороге — такое не раз случалось. А то и убьют.

— Но зачем?

— Вы чужаки в городе. Но, раз контрабандистов нанять можете, богатые чужаки. А, значит, вас надо ограбить.

— А местные что?

— А с местными если за ними нет силы, то же самое. Но такие редко с контрабандистами связываются, знают. А вот за кем сила — с теми контрабандисты предпочитают честно дела вести. А то самим огрести можно...

— И что предлагаешь?

— Не знаю пока, — пожала плечами девушка, — Подумать надо.

'И что же нам делать? — думал я, — С одной стороны, если она говорит правду — соваться к контрабандистам действительно нельзя. Надо тогда искать какой-то иной выход. А если врет? Если это провокаторша немецкая?' Ситуация складывалась откровенно идиотская — и было совершенно непонятно, что делать. Вот вдруг мы сейчас уйдем — а она мигом в гестапо побежит доносить? И что мы сможем тут сделать? Дубиной по башке, а труп припрятать? Нет, если б мы точно знали, что она предательница и работает на фашистов — это, увы, было бы единственным вариантом. Но в чем основа подозрений? Недоверие к этому миру? А если она не антисоветчица — и все сказанное правда?

— И какие гарантии того, что ты нам не врешь? — напрямую спросил я, — Что тебя не специально подослали?

— Можешь позвонить в гестапо и проверить, — недовольно фыркнула Лида, — Если через день меня расстреляют как коммунистическую бандитку, значит не врала.

— Почему всюду именно коммунисты? — спросил я, — ВКП(б) была запрещена Тухачевским в 1938 году.

— Не строй из себя дурака, — огрызнулась девушка, — Все знают, кто стоит за организацией партизанского движения. Тухачевскому и его воякам это нахрен не сдалось. Они сейчас лучшие друзья Гитлера.

Да уж... И все же... Верить или не верить? С одной стороны, хотелось верить в людей — что нам тут хотят помочь. А с другой — доверяй да проверяй. Только как проверить?

— Почему ты в библиотеке работаешь? — непонятно с чего спросил я.

— Потому, что не хочу сдохнуть на химзаводе.

— По блату что ли пристроилась?

— Что? — взгляд с откровенным недоумением, а потом смех, — Какой еще блат? Совсем вы у себя в лесах от жизни оторвались. Кто за эти гроши работать будет? Библиотеки, школы, коммунальщики — везде нужны работники, а никто не идет. На химзаводе разнорабочий раз в шесть больше получает. В библиотеке нашей до того там только бабка одна лет пять подрабатывала — два дня в неделю. На выходные. А тут вдруг приперлась такая вот дура, кто готова за любые гроши работать — лишь бы подальше от химзавода. Вот хозяйка меня и взяла с радостью. Хотя платят столько, что и не поешь нормально.

— А на химзаводах?

— Там хорошая зарплата, — ехидно усмехается Лида, — Каждый день мясо есть можно. Пока не отравишься при какой-нибудь аварии. После этого есть уже ничего не надо будет. Мертвые — они не едят...

— Ладно, — не сказать, чтобы я до конца поверил, но все же, — Как с тобой связаться можно?

— Можно в библиотеке, — ответила девушка, — А можете сюда приходить. Я вон там живу, — Лида показала пальцем на небольшой домик неподалеку. Зайдете, может быть?

— Ну давай, — согласился я, подав условленный сигнал — мигнув фонариком — товарищам.

Спустя минуту из-за угла одного из домов вышли Семен, из-за другого — Серега. Подойдя поближе, товарищи вопросительно взглянули на меня.

— А вы предусмотрительные, — глядя на происходящее, произнесла Лида, — Остальные тоже поблизости где-нибудь?

— Неважно, — ответил я, а затем подошел к товарищам и тихо спросил, — Все чисто?

— Вроде не заметили ничего, — подтвердили оба.

— Тогда сейчас прогуляемся на разговор в тот вон домик, — ответил я, — Идем мы с Серегой. Остальным наблюдать.

Мы вдвоем направились в дом библиотекарши. Представлял он уже хорошо привычный нам по этому миру деревянный пятистенок. Низкий, несколько покосившийся, с крытой дранкой крышей и щелястыми полами. Когда зашли в дальнюю комнату, Лида собиралась было зажечь также уже хорошо знакомую по этому миру лучину, но Серега ее остановил, включив маленький светодиодный фонарик с ручной подзарядкой.

— Интересный у вас фонарик, — неожиданно произнесла девушка, — Никогда таких не видела... Что за лампочка? Неоновая?

— Американский, — соврал Серега, — А что за лапочка и сам не знаю...

— У американцев хорошая техника, — вздохнула Лида.

— У нас тоже... будет такая когда-нибудь, — чуть не проболтался я, но буквально в последний момент остановил себя — мы ведь в совсем ином мире теперь.

— Не будет, — грустно усмехнулась девушка, — Ничего не будет.

'Да уж... А ведь того, что уже было сказано за сегодня, хватило бы, чтобы всех нас загребли в гестапо, — внезапно подумал я, — А потом расстрельная стенка, виселица или что там обычно практикуют фашисты в этом времени. И это даже для местных так было бы'.

— Надо верить в лучшее.

Терять нам было уже нечего, так что особо маскироваться уже не имело смысл, считает нас партизанами — ну пусть так и считает. И так еще в библиотеке 'спалились'. И если нас до сих пор не хватают полицаи, то, скорее всего, своя она, Лида. Не фашистская пособница. Хотя осторожность все равно нельзя терять. Если что — придется срочно драпать.

— Не во что верить, — все та же грустная усмешка, — Знаю, что вы этого никогда не признаете, но война уже проиграна. Никто за вами не пойдет.

— Почему? — удивился я, — Неужели всем нравится то, что происходит вокруг?

— Не нравится. Но своя рубашка ближе к телу. У нас в городе все считают себя просто 'счастливчиками' — живут, мол, не хуже, чем раньше. Работа есть, зарплаты хорошие, голодать не приходится. Что еще надо?

— А химия как же?

— Ну и что с того, — опять та же грустная усмешка, — Подумаешь — в сорок умрешь... В деревне и до того не доживает большинство!

— А как же деревни? Другие города?

— А там все думают лишь о том, как бы им прямо сейчас выжить. И вас тоже не поддержит никто. Одно дело на кухне побухтеть, другое — за винтовку взяться, — ответила девушка, — Я ведь в войну уже достаточно взрослой была. Школу в 1942 году закончила. И помню, как тогда партизан много было. Немцы из городов боялись высунуться — из любого куста пуля могла прилететь! И где это сейчас? Вы вон тоже сидите тихо и не высовываетесь, — грустная усмешка, — Ладно, подождите минут пять. Я печку растоплю.

— Кстати, ты вот говорила на счет работы, — вспомнив то, что Лида говорила на счет работы в городе и ее оплачиваемости, спросил я, когда она закончила с растопкой, — А у вас работу как, сами выбирают?

— Можно считать и так, — согласилась девушка, — После окончания школы дают бумагу об образовании и присваивают категорию здоровья — и дальше в течение месяца надо найти работу. Поставят 'А' — можно рассчитывать на самую лучшую работу, таких с радостью берут на нормальные должности на заводах, отправляют учиться в инженерное училище... Или, например, на электростанцию берут. С 'В' берут на заводы рабочими. А вот поставят 'С' — все, заводам ты не нужен. Зачем им работник с кучей болезней, который на заводе и не проживет долго, скорее всего?

— И куда им?

— Разные варианты есть... Коммунальное хозяйство, школы, библиотеки, трамвай, рынок... Ну а дальше не нашел за месяц работу — плати штраф, не нашел за два — того в концлагерь как 'злостного нарушителя'. Хотя у нас в городе это очень редко бывает. Да и мало кому 'С' ставят, это совсем уж больным надо быть.

— А что, в школы берут с образованием школы? — удивился Серега.

— Не совсем. Проходят годовой курс подготовки и через год уже работают. Только курс этот платный — потом в течение 5 лет треть зарплаты забирают в оплату долга. Только зарплата там и так гроши...

Под гуденье разгорающейся печи мы сидели за столом и пили местный 'чай' — смесь каких-то трав, в которых я мало разбирался и потому не мог точно определить. Потом Лида сняла пальто и, уйдя в соседнюю комнату, переоделась в старенький домашний халатик с какими-то выцветшими до практически полной неразличимости цветочками. Впрочем, главное было не то, а то, что только теперь я вдруг обратил внимание на то, какая же она худенькая. Явно не от хорошей жизни... Да, сложно придумать более жуткого мира, чем тот, где все мы оказались сейчас... Каждое наше знакомство с местными жителями — история еще одного человеческого горя, еще одно 'выживательство'... В стиле того, как в наше время жили те, кто отказался эвакуироваться из 'Западноевропейской особой зоны' после Западной войны... Счастливым нельзя было назвать ни одного из тех, кого мы знали тут.

— А ты кем хотела быть тогда, до войны? — сам не зная для чего, спросил я у Лиды.

— Какая теперь разница, о чем я тогда мечтала, — снова грустная усмешка, — Все это в прошлом...

— Как знать, — задумчиво произнес Серега.

— Да не смейтесь вы... Не дураки ведь.... Сами все понимаете. Или вы на американцев надеетесь? Что они сбросят на Берлин нуклеарную бомбу и освободят от оккупантов?

— Какую-какую бомбу? — чуть не поперхнувшись чаем, спросил Серега.

— Урановую бомбу, — с удивлением произнесла Лида, — Вы что, не знаете про самое мощное оружие Рейха?

— Слышали, — ответил Серега, — Американцы это называют 'атомной бомбой'. Самое мощное оружие, какое только создало человечество. Его применением американцы заставили сдаться Японию...

А ведь интересно получалось... В двух мирах — этом и других попаданцев — первые применения ядерного оружия пришлись на конец Второй мировой войны против Японии. Только у попаданцев было применено всего две бомбы в 1945 году, а здесь аж шесть в январе 1946 года. В нашем мире во Второй мировой ядерное оружие не применялось — его просто не успели создать к нужному сроку. За то спустя три десятилетия 'отыгрались', устроив 'ограниченную ядерную войну' — войну, существование которой никто не признает — официально страны Восточного и Западного блока ни дня не находились в состоянии войны между собой, воевали лишь 'западная' и 'восточная' Франция друг с другом, а остальные лишь исполняли союзнический долг силами 'ограниченных контингентов', не вступая в непосредственные столкновения с такими же 'ограниченными контингентами' другой стороны. Но вот в Японии ядерного оружия у нас не применяли...

— Только нам от этого не легче, — усмехнулась Лида.

В этот момент в дверь внезапно заколотили — причем, похоже, ногами:

— Трындец! — вскочив с места, шепотом произнес Серега, — Сдала, тварь!

— Нет-нет, — испуганно произнесла девушка, — Я сама не знаю, кто это!

— Ну-ну, — ответил на это Серега, — Вот только я в концлагерь не пойду. И, если что, пристрелю тебя первой.

Да уж, похоже, что влипли мы, товарищи... Не знаю уж, кто там за стеной и имеет ли наша новая знакомая какое-то отношение к этому визиту, но ждать чего-то хорошего от нежданных гостей точно не стоило.

— Посмотрим, — добавил я, обращаясь к Лиде, — идешь к двери и спрашиваешь, кто там. Мы будем стоять рядом и, если что... ну ты поняла. Верно?

Девушка в ответ лишь кивнула головой в знак согласия.

— Тогда вперед.

— Кто там? — подойдя к входной двери, спросила Лида.

— Полиция! — послышался голос из-за двери, — Внеплановая проверка домов! Открывай!

Лида оглянулась на нас, я в ответ кивнул головой в знак согласия.

— Сейчас, — отодвигая засов, произнесла она.

В дверь тотчас ввалились три мужика — один из них, постарше, носил какую-то форму, а на поясе у него висела кобура с наганом. Два других одеты в обычные ватники с белой повязкой на рукаве, из вооружения — висящий через плечо карабин Мосина.

— Воробьева Лидия Николаевна? — прочитав запись в каком-то журнале, первый вопросительно взглянул на девушку, а когда получил подтверждение, то продолжил, — 1925 года рождения, образование — 10 классов советской школы, место работы — московитская библиотека ?2?

— Все верно.

— В соответствии с указом 'О борьбе с бандитизмом на территории Рейхскоммисариата Московия' предписано проводить проверку домов на наличие запрещенных вещей не реже раза в три месяца, — произнес явно зазубренную фразу главный, — Да, это кто такие? — это уже был вопрос про нас.

В ответ на это мы достали свои документы и показали главному полицаю.

— Документы в порядке, — быстро просмотрев их, ответил полицай, — Что делаете здесь...

— Ну что-что, — на этот раз вступила в разговор Лида, — Сами не догадываетесь что ли?

— Понятно, — не став дальше расспрашивать, подвел итог главный полицай, — Теперь приступим к проверке.

Судя по тому, как Лида объяснила тут наше пребывание, тут такое не редкость... Полицай даже ничуть не удивился — воспринял как обыденное явление. Жутко... Впрочем, за счет такого объяснения и к нам вопросы отпали сразу. Не удивило даже то, что по документам мы из других мест — что поделаешь, в дороге-то ведь...

Тем временем двое полицаев перекидывали с места на место все, что имелось в доме, перечисляя это сидевшему на деревянном табурете за столом главному — тот в это время писал какую-то бумагу. Изредка он поднимал голову из-за стола и смотрел на то, что делают двое его помощников, а зачем продолжал строчить что-то у себя в журнале. Время казалось бесконечно длинным — хотя, как потом оказалось, обыск проводился достаточно формально и много времени не занял. Под конец полицаи полезли один в погреб, а второй на чердак, откуда вскоре вернулись.

— Все чисто, — подвел итог главный полицай, достал какой-то бланк, куда вписал данные хозяина и адрес, и отдал его Лиде, а затем пошел на выход.

— Желаю гражданину Рейха хорошего вечера, — взглянув на Серегу, ухмыльнулся перед выходом главный полицай.

На меня за все время он не обратил практически никакого внимание — видимо, воспринимал лишь как какого-нибудь работника или слугу Сереги. Ну и пусть.

— Только... проблема одна, — когда полицаи ушли, смущенно произнесла Лида, — Вам пока нельзя уходить...

— Почему? — спросил я, хотя примерно уже догадывался на счет ответа.

— Полицаи увидят — появятся вопросы и к вам, и ко мне. А они сейчас точно на перекрестках у всех документы проверяют и в списки заносят.

— И что теперь?

— Ничего, — пожала плечами девушка, — Переночуете здесь... Место найду.

— Так, — сказал я, — Надо предупредить наших — чтобы шли ночевать без нас.

— Хорошо, — согласился Серега, — Скажи.

Выйдя на улицу, я в условленном месте быстро нашел остальных товарищей, поджидавших нас. В ответ на вопросы, что так долго и где Серега, я вкратце рассказал о произошедшем и сказал, чтобы отправлялись в дом, где мы договорились о ночевке, без нас — встретимся снова утром, а затем пошел обратно в дом, где сели пить уже остывший недопитый чай и доедать недоеденную картошку...

— Вот скажи, кстати, — спросил Серега, — Ты говоришь, что с контрабандистами связываться нельзя. А как тогда на восток проехать?

— Не знаю пока, — подумав, произнесла девушка, — На восток так просто не пробраться... Транспорт туда ходит только служебный. Да и того мало.

— Почему? — спросил Серега.

— Сами как будто не понимаете... Большая часть людей не имеет права ездить дальше ближайшего райцентра, а кто и имеет — что им у казачков делать? Ограбят как нефиг делать... Разве что граждан Рейха не тронут — знают, что за это будет, но что им там делать?

— А как же контрабандисты? — спросил я.

— А у них там в доле все... Попробуй там кто контрабандистов ограбить — их собственные командиры на ближайшем суку повесят.

— А вообще ездит туда кто?

— Ездят... Путейцы ездят — дорогу ремонтировать... Лес возят... Руду... Иногда кого-то из немцев по делам отправляют — инспекция шахт или еще чего...

— И как они добираются?

— Ну как... 'Кукушку' отправляют.

— Но посторонних они не берут? — спросил Серега.

— Почему нет? — удивилась Лида, — Берут, хоть и дорого. Только когда ближайший поезд туда пойдет?

— Ну да, — согласился Серега.

— — — — — — — — — — — — — — —

Глава 8.

28 января — 4 февраля 1953 года. Рейхскоммисариат Московия.

— В общем, единственный транспорт отсюда на казачьи территории — изредка ходящие 'кукушки'. Возят, в основном, командированных, но берут и просто случайных пассажиров, кто заплатить может, — когда на следующий день все собрались вместе, сказал Серега, — Ну и товарняки, конечно. Только они людей не возят, только грузы.

— Получается, застряли мы тут? — спросила Вася.

— Надо в Горький мне ехать, — ответил на это Серега, — Разведать, какова обстановка в городе сейчас. И, если все более-менее спокойно, попробовать связаться с подпольщиками. Дали мне партизаны кое-какие контакты...

— А почему тебе дали, а мне нет? — обиженно протянула Вася.

— Потому, что за языком следить не умеешь, — ответил Серега.

— Ладно, хорошо, — согласился Семен, прервав начинавшийся было спор, — Кто поедет?

— Ну кому ехать... Мне только, — усмехнулся Серега, — 'Унтерменшам', как вы помните, въезд в Гепнербург 'временно запрещен'.

— А я как же? — тем же тоном, что и прошлый раз, спросила Вася.

— А тебя не возьму, и на надейся, — ответил Серега, — Учись лучше пока за языком своим следить.

— Ну, по правде говоря, благодаря ей мы на неприятности не наткнулись, — заметил Семен.

— Не наткнулись, — согласился Серега, — Но могли нарваться на не меньшие. А скорее большие.

Все с этим согласились единогласно. Через два часа Серега уехал, а мы остались в Дзержинске. В первый день мы еще раз обошли город — на этот раз побывав в других районах и попутно выяснив еще интересные факты. Как оказалось, Дзержинскую ТЭЦ здесь реально построили куда раньше срока. Заводов тоже было куда больше, чем в Дзержинске того же времени в нашем мире. А скоро, судя по всему, должно было стать и того больше — в нескольких местах мы наткнулись на законсервированные на зиму стройки. Ради интереса зашли в несколько подъездов новых пятиэтажек, которые произвели откровенно гнетущее впечатление... Зассанные, заблеванные, с непонятными рисунками на стенах подъездов, горы окурков и битых бутылок около подъездов и на лестничных площадках, разбитые окна на лестничных пролетах... В домах постарше к этому добавлялась канализационная вонь на первом этаже, обвалившаяся штукатурка, облупившаяся краска, следы протечек крыши на пятом этаже...

— И этим домам всего-то по десяток лет? — удивился я, глядя на это зрелище.

— Согласен, — ответил Семен, — Качество постройки просто высший класс...

— А еще говорят про 'немецкое качество', — заметила Вася.

— Качество это у них явно для своих только, — ответил Семен, — У местных немцев, во всяком случае.

Кстати, сами по себе дома представляли длинные коридоры, по бокам которых тянулись ряды дверей с номерами. Судя по расстоянию между которыми, квартирки здесь были хорошо если метров по пятнадцать. Всего. В коридорах, кстати, когда-то висели лампочки — но сейчас не осталось от них даже патронов, только свисающие с потолка обрезки провода.

Потом еще малость походили по городу, посмотрели на 'учреждения для унтерменшей'. Зашли еще в парочку библиотек — где не нашли, однако, ничего для себя интересного. Побывали в кино, посмотрев какой-то откровенно пропагандистский фильм, показывающий как, якобы, хорошо живется при немцах. По сюжету главный герой, мужик лет тридцати, приезжает из деревни в Растяпино — работать на химзаводе. Имея образование в 10 классов, он сразу же получает направление в инженерное училище, с отличием заканчивает его, начинает работать, быстро расплачивается с долгом за учебу, потом находит себе жену и т.д. и все идет просто отлично. И весь фильм ГГ постоянно повторяет, что как хорошо стало при немцах жить — не то, что 'при Советах'.

Потом ради интереса зашли и в то самое инженерное училище, где посмотрели список специальностей, по которым проводят учебу. Как оказалось, непосредственно не связанной с химической промышленностью специальностью была только одна — инженер-электрик. Только вот именно по ней и цена учебы была максимальной. Кстати, там же рядом был стенд, где указывались имеющиеся вакансии в городе. Упорядоченные по убыванию зарплаты. В основном, все они связаны были с химической промышленностью города, но в конце него имелись и другие: 'врач городской московитской больницы', 'учитель московитской школы', 'водитель трамвая', 'слесарь-сантехник', 'слесарь ВРМ трамвайного депо', 'библиотекарь', 'водитель мусоровоза', 'кочегар городских котельных', 'подсобный рабочий городского коммунального хозяйства', 'дворник'...

Потом вновь отправились в библиотеку к нашей новой знакомой. Сидели, читали различные книжки. Делать все равно было нечего, а тут хоть посмотрим, как вообще здесь и сейчас трактуют происходящее вокруг. Так и прошла неделя. Серега вернулся лишь на восьмой день — но поездкой он был явно доволен. Во время прогулки по улице он рассказывал нам о том, что произошло за прошедшее время.

Как оказалось, меры безопасности в Гепнербурге были реально усилены. Сразу после прибытия на станцию его, несмотря на происхождение из 'фольксдойчей', обыскали. К счастью, ничего запрещенного брать он не стал. Однако это было не все. Весь город был заполнен фашистскими патрулями, постоянно проверяли документы. Так что люди старались без крайней нужды не высовываться из дома. А после 20 часов выходить на улицу было вообще запрещено.

Кстати, в отличие от Дзержинска, Горькой был куда больше похож на тот же Ковров. Такой же умирающий город... Нормально смотрелся лишь центр, а сунься чуть дальше — и вот тебе и заброшенные дома, и руины заводов, и следы пожаров... И торговля рабами. Причем, не по выходным, а ежедневная — были для этого даже специальные магазины. Вот тебе и окружной город...

Тем не менее, встретиться с нужным человеком Сереге удалось достаточно легко. В Гепнербурге он работал начальником городского коммунального хозяйства — и у немцев считался во вполне благонадежных. Подозревать его в связях с партизанами немцам явно и в голову не приходило. Общались они очень недолго и вроде как чисто по делу, но за это время смогли все обговорить. Потом еще несколько дней Сереге пришлось пробыть в Гепнербурге в ожидании ответа, и вот теперь он вернулся обратно.

— Поедем мы с контрабандистом Максимовым, — сказал Серега, — Это человек партизан. Он на них работает как раз — перевозит туда-обратно нужные им грузы, а как прикрытие этому занимается контрабандой. Он довезет нас прямо до места, к партизанскому командованию. Так что готовимся. Через три дня нам отправляться...

— — — — — — — — — — — — — — —

20 января — 4 февраля 1953 года. Рейхскоммисариат Московия, деревня Пантелеевка.

С уездом часть отряда к партизанскому командованию жизнь оставшихся в деревне изменилась мало. Все также вставали по утрам, совместно завтракали, потом занимались тренировками — хождению по лесу, стрельбе из обычного оружия и так далее. Вот только как-то тоскливо стало после их отъезда. И даже на ставших традиционными вечерних посиделках в главном доме говорили практически только о них. Как они, когда вернутся, не случилось ли чего? И эти мысли отбивали всякое желание даже думать о чем-то ином. Любой разговор — хоть об истории их миров, хоть о происходящем вокруг — неизменно сводились именно к этой теме.

— Почему партизаны всем нам аусвайсы не дали? — как-то за ужином говорила Маша, — Лучше бы мы все вместе к их командованию отправились.

— И такая толпа народу не вызвала бы никакого подозрения у фрицев? — возразил Сашок.

— А что тут такого? — не поняла Маша, — У них ведь четко написано: могут в пределах Рейхскоммисариата ездить!

— Написано, — согласился Диман, — Только целая толпа таких уже вызовет подозрения. Да и как легализовать столько аусвайсов за раз?

— Ну а как эти выдали? — спросила Ксения.

— Ну как? — и ответил Диман, — Книжки про партизан не читала что ли?

— Нет, — смутилась девушка, — Только фильмы смотрела.

— Ладно, — согласился Диман, — Происходит это все достаточно просто. Есть у партизан люди в соответствующих организациях свои. Они могут достать нужные бланки, поставить нужные подписи и печати — подделать аусвайсы, досье или что там еще надо. Только вот делать такие вещи очень аккуратно нужно. Чтобы ни у кого не возникло никаких подозрений. А незаметно подделать много документов — непростая задачка.

— Но ведь партизан много, и людей их в полиции немало должно быть, — возразила Маша.

— Согласен, — ответил Диман, — Но вот только у каждого партизанского отряда есть только с кем-то конкретным — обычно в ближайшем городе — связи. Чтобы если предатель какой найдется, то выдать он мог лишь очень немногих.

— Мы вот, кстати, тоже только с одним партизанским отрядом связи имеем, — добавил Сашок, — Хотя их ведь куда больше.

— Более того, — добавил Диман, — Даже сами эти партизаны лишь с очень немногими знакомы. Да и дядю Сергея помните? Он вот был партизанским агентом — но знаком ведь был лишь с одним своим куратором — из этого отряда.

Так и шли дни. Достаточно однообразно и тоскливо.

— А вы, правда, верите, что немцев можно победить? — в другой раз как-то спросила Катя.

— Если они смогли, то почему мы не сможем? — вопросом на вопрос ответила Настя.

— Потому, что мы не победили, — ответила на это Катя.

— Ну и что с того? Есть ведь партизаны! Они продолжают войну!

— Я не знаю, — постарался успокоить начинавшийся спор Диман, — Мы слишком мало знаем об этом мире. Но одно ясно. Пока Тухачевский у власти — переиграть войну точно не выйдет.

'Да и как ее можно переиграть, если у немцев ядерная бомба, а у СДР, что называется, голая жопа и никакой серьезной промышленности? Не потянуть им войну против всего Еврорейха. Но не буду пока никого лишать надежды. Пусть верят в лучшее', — подумал Диман.

— А я знаю, что мы победим, — ответила Настя, — Иного и быть не может!

— Мы насмерть с приказом: 'Ни шагу назад!'

Сражались в годину лихую

За наш Севастополь, за наш Сталинград,

За Родину нашу святую! — пропел в ответ Леха, —

Мы, русские люди, у отчих могил

Врагов о пощаде не просим.

'Я — русский', — всегда о себе говорил

Стальной император Иосиф.

— Опять этот 'император', — поморщился Вован, — Что у вас Сталина так любили императором выставлять? Только одни его восхваляли так, а другие — ругали...

— Был у нас один поэт такой, Александр Харчиков, — ответил Леха, — А почему так выставляли... Не знаю. В моем мире большинство сталинистов к такой формулировке как к норме относились. Вроде как и ничего особенного.

— Ну а в нашем мире оно не так, — возразил Вован, — У нас за такую фразу и в морду получить можно...

— — — — — — — — — — — — — — —

7 — 20 февраля 1953 года. Область Волжско-Уральского казачьего войска.

Контрабандист Максимов оказался здоровенным мужиком откровенно бандитской внешности, однако, как выяснилось потом, был весьма неплохим собеседником — и, что было самое важное в сложившейся ситуации, был на удивление неплохо осведомлен о всем, что сейчас происходило на 'постсоветской территории' по обе стороны от нынешней границы Рейха и СДР.

— Василий, — протянул здоровенную лапищу подошедшему Семену контрабандист, — Так и зовите. И на ты.

Мы в свою очередь поздоровались и представились.

— Старший приказал доставить вас к нему, — неопределенно сказал контрабандист.

— 'К нему' — это куда? — спросил Серега.

— А вот этого лучше не знать, — ответил Василий, — В том числе, и для вас.

— Чего не знаешь — того не выдашь и не разболтаешь? — спросил Семен.

— Все верно.

— Но ты ведь знаешь, и твои люди, — спросил Серега.

— Знают, — согласился контрабандист, — Я и водитель. Но мы язык за зубами держать умеем. И не выдадим даже под пытками. Ладно, некогда сейчас языком чесать. Пора ехать.

Как скоро оказалось, контрабандистом Максимов был достаточно 'продвинутым' — у него было аж три грузовика, полуторки, одна из которых была переоборудована в своего рода 'автобус' — половина кузова была приспособлена под перевозку людей — в виде дощатого 'ящика' с парой небольших окон, оснащенного скамейками для сиденья и печкой-'буржуйкой'. Всего здесь могло бы уместиться человек пятнадцать.

— Тут мы возим как гостей вроде вас, так и охрана может погреться по очереди, — объяснил Василий, — Я-то обычно в кабине езжу, но сегодня с вами поеду.

— А зачем столько охраны? — удивился Семен, глядя на то, как в кабины и кузова автомобилей грузится сразу человек двадцать.

— Так места тут неспокойные, — пожал плечами Василий, — Всякое в пути бывает.

— Казачки пошаливают? — спросил Серега.

Ответом был громкий хохот контрабандиста.

— Какие казачки, — малость отсмеявшись, ответил он, — Им десятину откинь — и ты лучший друг и товарищ. Никто не посмеет тронуть! Вот только, кроме них, есть тут и другие людишки. Мои собратья по ремеслу. Вот они-то никогда не против пограбить конкурентов — если кто послабее попадется. Сейчас-то, правда, присмирели малость — поделили, кто какой товар возит. А вот раньше... Вот, помнится, в 1946 году, как все начиналось только, — ударился в воспоминания Василий, — Я тогда еще только на одной машине ездил... Так вот, поручили мне тогда документы кое-какие отвезти. А для легенды решил я у сибиряков...

Как потом оказалось, Василий вообще был тем еще любителем всякие истории рассказывать. В основном, относились они как раз к различным случаям из своих поездок — причем, случаев совершенно разного рода. То он рассказывал про то, как одна из машин зимой 1951 года провалилась на какой-то реке под лед одним колесом — и сколько помучались, вытаскивая ее. То про различные 'встречи' с контрабандистами и то, чем они закончились.

— Начинал-то я еще в 1944 году, — говорил в другой раз контрабандист, — Но машины тогда не было у меня еще. На лошадях ездили. Было нас тогда трое товарищей. И никто и в мыслях не держал, что когда-нибудь контрабандой займемся. Но партия сказала — и отправились мы.

— А машины откуда взялись? — спросил Серега.

— А вот оттуда и взялись! — усмехнулся контрабандист, — Решили нас на обратном пути ограбить люди контрабандиста Димитрова... земля ему железобетоном. Тварь фашистская. Да только мы-то войну прошли — не то, что его хлопчики, кто только понты кидать да безоружных, были и такие поначалу, резать мастера были. Думали и с нами также разделаться. Да только не по-ихнему оно-то вышло. Вот так и обзавелись мы первой полуторкой.

— А купец что?

— Ну что купец, — расхохотался контрабандист, — Забрали его в гестапо скоро. Литературку запрещенную нашли у него в доме. Говорят, перед повешеньем он орал, что не виноват ни в чем. Но кто ж слушать-то будет? Все улики против него!

— А другие две машины откуда? — поинтересовался снова Серега.

— А все оттуда же! — усмехнулся контрабандист, — Хотели некоторые хлопчики нас пограбить, да сами стриженными вернулись.

— Чему тут хвалиться! — возмутилась Вася, — Сколько вы людей поубивали?

— Эта война, девочка, — со снисходительной усмешкой ответил Василий, — Или ты — или тебя. Нам просто повезло больше. Потому и живы еще. К тому же, мы старались без необходимости не убивать... Вот, помнится, в 1949 году...

Как я быстро понял, рассказывать такие истории — правда, вырванными из контекста, не разглашая истинных целей тех поездок, просто как истории из жизни контрабандистов — Василий мог практически бесконечно.

А вот продвигались к цели мы куда медленнее, чем того хотелось бы. Не так давно выпал снег, и хоть после него машины уже проезжали, но дорога была не особо накатанной. Так что скорость передвижения не превышала 20 км/ч, а то и меньше. А как-то раз даже пришлось вытаскивать лебедкой застрявшую в снегу — водитель неосторожно съехал с колеи и завяз — полуторку.

— Зимой хреново ездить, — говорил потом нам Василий, — Как снег пройдет — так точно без 'приключений' не обойдешься. То, что сейчас было, — это мелочь еще... Эх, трактор бы... Только где его взять? Да и солярки он жрет столько...

Под вечер первого дня мы перебрались по льду реки через Волгу — и буквально через пару километров наткнулись на стоящую прямо возле дороги 'будку' с шлагбаумом. На плакате на стене был изображен лихо сидящий на коне казак, а золотистая надпись над ним гласила 'Добро пожаловать в Область Волжско-Уральского казачьего войска!'

— Ого, тут даже КПП есть, — удивился Семен.

— Есть, — усмехнулся Василий, — Сейчас дань требовать будут.

Как показали дальнейшие события, именно так все и было. Едва первая из машин подъехала к шлагбауму, как из дверей КПП вышел одетый в какую-то нелепую, сочетающую в себе немецкие и казачьи символы одновременно, казачок.

— Ого, какие люди! — радостно крикнул он вышедшему ему навстречу Василию, — Здорова!

— Здорова, — поздоровался Василий.

— Что, решил до конца зимы к сибирячкам мотнуться? — спросил у него казак.

— Ну как обычно, — пожал плечами контрабандист.

— Это хорошо, — подвел итог 'вступительной речи' казачок, — Налог приготовил?

— Как положено, — ответил Василий, доставая из сумки два небольших свертка — один передавая прямо в руки, а второй засовывая в карман шинели 'пограничника', — Закон помню.

— Это хорошо, — изобразил радостную улыбку казачок, — Можешь ехать.

Шлагбаум подняли, и машины тронулись в дальнейший путь — и буквально через пять минут мы въезжали в очередную попавшуюся по пути заброшенную деревню, каких уже немало довелось увидеть по пути.

— А почему все деревни тут пустые? — спросил я.

— Ну как почему? — даже удивился Василий, — Когда только зарождался этот контрбандистский путь — больно много нашлось желающих пограбить местных по пути. Вот и ушли отсюда люди. У контрабандистов-то оружие, а у жителей ничего. Первое Мая, Малое Козино — были немалые поселки, а сейчас, как сами видели, никого там нету.

Еще два часа езды — и вот уже практически ночью, в половину десятого, мы въезжаем в деревню Каликино, где неподалеку от станции находится и постоялый двор — во дворе которого уже стоит несколько грузовиков и саней.

— Мои товарищи по делу отдыхают, — ехидно усмехается Василий, — Вон Лешки Ерохина полуторка стоит, а вон тот ЗИС и две полуторки — Федьки Кривоноса. А вон тот Форд — Артема Сидорчука.

— Вы тут что, всех знаете, — удивилась Вася.

— Конечно, — усмехнулся контрабандист, — Я ж сколько лет уж в деле... А тут практически постоянный народ. Во всяком случае, из тех, у кого машины есть. Среди конников порой чужаки появляются — но они тут редко задерживаются. Или под кого-то из растяпинских или гепнербургских купцов уходят, или вскоре исчезают.

Выйдя из машины, мы направились к зданию постоялого двора — большого кирпичного, явно недавней постройки, двухэтажного здания. Зайдя внутрь, я сразу обратил внимание, что помещение было ярко освещено электрическими лампами — такая редкость в этом мире...

— Как обычно? — Спросил у него какой-то сидящий за столом мужик.

— Не совсем, — отрицательно мотнул головой контрабандист, — Им еще пару комнат, одиночку и четверку.

— Будет сделано, — коротко ответил мужик, — Комнаты 7, 10 и 11 ваши.

— И это, — добавил Василий, — Пожрать бы чего.

— Все будет сделано, — кивнул головой тот же мужик.

Василий, взяв ключи, направился куда-то на второй этаж, мы пошли за ним. Следом за ним отправились и трое водителей. К моему большому удивлению, этот 'постоялый двор' совершенно не был похож на то, что доводилось видеть прежде. Все культурно, чисто, электрическое освещение... Дойдя до нужного места, контрабандист сунул в руку Васе ключ с номером 7.

— Это твоя. Взял одиночку тебе.

— А ничего не случится, — испугалась девушка, — Тут же кругом одни... Страшно...

— Не будет, не бойся, — отрезал контрабандист, — Порядок любой знает. Тут постоялый двор высшего класса. Коль что случится — охрана мигом к стенке прислонит, хозяин своей репутацией дорожит.

— А вот и наши комнаты, — пройдя чуть дальше по коридору, сказал Василий, давая ключи с номером 11, — А я с водителями в соседнем буду.

— А остальные твои люди? — поинтересовался Сергей.

— Если я их сюда возьму — этого не поймет никто, — когда мы уже вошли в комнату, тихо ответил Василий, — Сразу подозрения возникнут. Так что снял я им в 'казарме' место. И да, — добавил он напоследок, — У вас-то соседей только я да улица, но все равно не забывайте, что у стен уши бывают.

— Да, кстати, — громче добавил он, — Тут, как сами видите, электрическое освещение есть, туалеты по два в каждом конце коридора, там же руки можно помыть. Столовая на первом этаже, но сейчас она все равно не работает, только днем. А нам еду принесут скоро.

Василий ушел, а мы стали устраиваться на новом месте. Развесили по крючкам одежду, разложили вещи, а вскоре нам принесли две сковородки с жаренной с мясом картошкой, четыре ложки и чайник вместе с заварочным и четыре стакана.

— Когда доедите — позвоните, вон у входа кнопка стоит, — сказал один из двух принесших еду мужик.

— Интересно здесь еду подают, — беря в руку ложку, усмехнулась сидевшая с нами Вася, — Это, как понимаю, одна сковородка на двоих считается?

— Видимо, так, — ответил Серега.

— И это первый класс, — усмехнулась Вася, произошедшее ее явно рассмешило.

Почему-то, вопреки моим ожиданиям, еда оказалась на удивление вкусной. Или это мы давно нормально не питались? Да нет, вроде. В Дзержинске мы тоже вполне себе культурно жили.

— Да, хорошо живут контрабандисты, — доев свою порцию, явно больше тарелки, усмехнулся Серега, — Может и нам тоже в контрабандисты заделаться?

— Давай, давай, — усмехнулся Семен.

— А что, прикольно так живут, — продолжил подтыривать Серега, — Запишемся Василию в компаньоны, будем вместе ездить... А что, водить машину мы умеем? Умеем, конечно!

— А что, согласен, — решил ему подыграть я, — Добудем еще тройку машин, будем крутыми такими водилами, денег кучу нагребем, построим себе в Дзержинске по двух... нет, трехэтажному дому... С водопроводом, электричеством...

— ...бассейном, охраной, слугами и шлюхами? — ехидно добавил Семен.

В ответ мы все только рассмеялись.

— Самое главное — про бункер не забыть, — добавил я.

— Это еще зачем? — удивилась Вася.

— А вдруг на каком заводе авария крупная случится?

Новое предложение снова вызвало смех у всех собравшихся. В принципе, на этом наши разговоры и закончились. Потом позвонили в звонок, дождались, когда заберут посуду, после чего Вася отправилась в свою комнату, а мы завалились спать. На следующий день встали в шесть часов, быстро поели — и уже через полчаса наши машины выезжали с постоялого двора.

— Дальше поедем вдоль железной дороги Гепнербург — Вятка, — сказал нам Василий.

Путь наш действительно пролегал параллельно дороге, километрах в трех от нее. И, в отличие от вчерашних тропок, был неплохо накатан. Как пояснил Василий, местные здесь достаточно активно ездят — как казачки, так и простые жители деревень, ездящие на ближайшую ярмарку. Еще когда мы выезжали, навстречу нам прошел первый за это утро поезд — паровоз и несколько груженых лесом вагонов. Кстати, вскоре оказалось, что на этом участке дороги было достаточно активное грузовое движение — в основном, везли лес, но были и насыпные вагоны, содержимое которых угадать было сложно. На обед останавливались в небольшом умирающем городке Семенов, где, по словам Васи, в наше время было самое крупное производство матрешек и изделия с хохломской росписью — но в это время об этом не напоминало ничего. Люди думали о том, как бы им банально выжить, не помереть с голоду... Какие уж тут хохлома с матрешками...

— По здешним меркам, это достаточно крупный город, — заметил Василий, — Тысячи четыре живет... Во многих местах и того нет.

А потом опять дорога — с однообразными заснеженными пейзажами вокруг и заброшенными деревнями вдоль дороги.

— Здесь, на контрабандистской дороге, жилые только пристанционные поселки, — пояснил Василий, — Там администрация за порядком приглядывает, а до всех остальных деревень ей нету дела. Потому люди отсюда давно ушли от постоянных грабежей. Это сейчас-то контрабандисты в большинстве своем себя достаточно тихо ведут, а тогда одни беспредельщики практически и были... Тащили все, что плохо лежит, грабили всякого, кто по пути попадется. А кто сопротивляться вздумает — тех и поубивать могли. Правда, дураки такие подолгу не жили, сейчас уж никого из них не осталось — кого конкуренты порешили, кого местные жители на вилы взяли, а кого и администрация повесила за то, что станции грабить пытались или дань платить не хотели.

Следующей 'живой' деревня была Беласовка около станции Керженец, но ее мы проехали без остановки. А от нее поехали прямо вдоль железной дороги, буквально в нескольких метрах от нее — и тут, как я понял, начинался контрабандистский 'зимник'. Летом, как пояснил Василий, ездили совсем иной дорогой. На ночь останавливались в деревне Каменный овраг, около одноименного разъезда — где тоже имелся очень неплохой, хоть и несколько уступавший предыдущему — без электрического освещения и с туалетом на улице — постоялый двор.

— Там-то мы круглый год ездим, потому и хозяева побогаче будут, — заметил контрабандист.

— А почему, кстати, нигде тут нет разделения на граждан рейха и унтерменшей? — спросил Серега.

— Так все просто, — расхохотался Василий, — Эти постоялые дворы-то наши, контрабандистов. Чужих тут нет. Вот потому и все на соответствующем уровне... А для остальных есть те же бараки на станциях...

Следующее утро не преподнесло никаких сюрпризов — также рано утром отправили в путь, двигаясь вдоль железной дороги. Обедали в поселке при станции Ветлужская, затем пересекли одноименную реку по неиспользуемому железнодорожному мосту — для движения тут также использовался лишь один путь — и отправились дальше в сторону Кирова. Потом был небольшая станция Шеманиха — буквально несколько домиков, где жило десятка три человек, потом такой же численности деревня Минеево, а уже в темноте доехали до поселка Уста, где и остановились на ночь. Рано утром также выехали — и, как оказалось, этот поселок практически переходит в гораздо более крупный, тысяч на пять-шесть, город Урень — еще один из многих вымирающих городков 'постсоветского пространства'... Отсюда дальше вновь пошла неплохо накатанная дорога — вновь начинались обжитые места. После города Шахунья численностью почти в семь тысяч, который, как пояснил Василий, сейчас был 'городом железнодорожников'. Здесь находились локомотивное и вагонные депо, в которых работала значительная часть городского населения — и даже получали неплохие зарплаты. Своего рода Дзержинск в миниатюре. А вот дальше дорога наша впервые отходила достаточно далеко от железнодорожных путей — вплоть до станции Пижма, где мы и остановились на ночь, проехав за этот день практически 'рекордные' 120 километров... Да уж, ну и скорости в этом времени... Уже три дня ехали то расстояние, что в нашем времени за день можно было преодолеть... Утром также выехали, направляясь дальше, в сторону Кирова. Достаточно быстро добрались до поселка Шерстки, а дальше снова 'зимник', вымершая от 'испанки' деревня Сюзюм, а дальше сплошная тайга вдоль дороги... Правда, где-то около обеда попался нам навстречу 'караван' из двух машин:

— Семка Рыжий от сибиряков возвращается, — глядя на них, прокомментировал Василий.

'Поприветствовали' друг друга гудками — и поехали дальше. Потом небольшая станция Ежиха — и снова бескрайняя тайга... На ночь остановились на небольшой станции Иготино.

— Все, приехали, — сказал Василий, — Завтра немного отъедем от деревни — и там вас уж встретят. А я отправлюсь дальше, на Урал.

— А ведь мы уже неподалеку от Кирова, — заметил Серега.

— Недалеко, — согласился контрабандист, — Послезавтра около обеда там буду. Только в город мне незачем заезжать. А то начнутся проверки, обыски, вымогательства 'внеплановой' дани... Проще мимо проехать.

На следующий день поутру мы выехали в сторону Кирова — и буквально через полтора километра нас уже ждали.

— Ну все, приехали, — сказал нам Василий, выходя из машины.

Мы вышли следом за ним. На некотором расстоянии от дороги, в лесу, видно было видно стоящие пару саней, куда мы и направились. Впрочем, в какой-то момент контрабандист остановил нас, а дальше двинулся один с парой охранников. Прошло несколько минут, а затем он замахал нам рукой чтобы подходили. Ждало нас, как оказалось, пять человек в красноармейских шинелях, но у одного из них имелись погоны.

— Вот, товарищ лейтенант, — обращаясь к нему, сказал Василий, — Те люди, которые нужны командованию.

— Понятно, — ответил он, а затем, обращаясь к нам, добавил, — Лезьте на сани.

И мы двинулись куда-то на юго-восток, пробираясь какими-то лесными тропками. И хоть вскоре обжитые места оказались где-то в стороне, мы продолжали двигаться дальше.

— Холодно как, — когда мы проехали километров десять, пожаловалась Вася.

'А ведь действительно холодно', — подумал вдруг я. То ли на улице холоднее стало, то ли просто с непривычки — до того-то ехали в согретой 'кибитке' автомобиля. И, похоже, холодно было всем нам, 'попаданцам'. Только Сашке, как местному, было все нипочем. Ехали ж мы как-то совсем уж медленно — и казалось, что к концу этой дороги все мы превратимся в ледышки...

Однако всему приходит конец. Где-то около полудня впереди послышалась перекличка наших сопровождающихся с кем-то посторонним — и спустя пять минут мы въезжали на небольшую полянку, где все вокруг было истоптано множеством ног, виднелись спуски в множество землянок.

— Прибыли, товарищ полковник! — подбежав к какому-то вышедшему навстречу нам человеку, сказал главный из нашего сопровождения.

— Это хорошо, — согласился тот, — Благодарю за службу.

— Служу трудовому народу!

— Ну здравствуйте, — подошел поближе к нам полковник, — Да вы ж тут замерзли все! Сержант Светлов, — обратился он к одному из вышедших вместе с ним людей, — Быстро налей кипятку нашим гостям и распорядись баню приготовить!

Спустя десять минут мы сидели в командирской землянке, пили обжигающе горячий чай — к моему удивлению, самый настоящий чай, — и смотрели вокруг. Как я понимал, теперь начинался еще один новый этап нашей жизни в этом дурацком мире. Сначала мы думали пробираться на Урал к 'своим', потом выживание в деревне, контакт с партизанами... А что будет теперь? Вот добрались мы до партизанского командования. А что дальше?

Остаток дня пролетел как-то незаметно. Нас сначала отправили в баню — сначала отправили туда Васю, а потом уж и мы пошли следом. Потом ужин — макароны со свиной тушенкой, потом нас отправили в отдельную землянку, где мы быстро заснули. А вот следующим утром сразу после завтрака нас вызвали к командиру — правда, не в его землянку, а к связисту.

— Ну вот теперь можно и поговорить, — взглянув на нас, сказал полковник, — Мы изучили переданные вами устройства, — с этими словами он положил на стол один из телефонов, — Кстати, что такое НРПЗ?

— Новосибирский радиоприборный завод имени Шелепина, — удивленно ответил я, не такого вопроса первым ожидал, — Одно из крупнейших в СССР предприятий по производству микроэлектроники.

— Новосибирский, значит, — задумчиво произнес полковник, — Ладно, это не существенно. Так или иначе, но в... хм... нашем мире такого сделать не могли. Есть у нас люди, кто достаточно неплохо осведомлен о нынешнем положении дел в электронной промышленности. Так что мы решили, что все именно так, как вы говорите. Я — полковник Петров Василий Афанасьевич, — наконец-то представился он нам, — Командующий Приволжско-Уральского партизанского района. И мне поручено провести с вами... хм... предварительные переговоры. После чего командование решит, где и в каком качестве вы будете наиболее полезны. Как и полученные от вас сведения.

— А есть еще и вышестоящее командование? — удивился я. Почему-то думалось, что выше нет уж никого.

— Есть, — согласился полковник, — Главный штаб партизанского движения. Но перейдем к делу. Значит, в вашем мире война закончилась в 1943 году победой СССР?

— Мы здесь — 'попаданцы' из двух миров, — уточнил Семен, — В одном из них война закончилась в 1943 году, в другом — в 1945-м.

— Даже так? — удивился полковник, — По второму миру мне никаких сведений не давали. Впрочем, сейчас меня больше интересует другой вопрос — как работает этот ваш 'переход'? И можем ли мы им воспользоваться?

— Неизвестно, — ответил Семен, — В своем мире мы занимались тем, что изучали различные странные явления, 'городские легенды' и пытались понять, стоят ли за ними какие-то реально неизвестные явления или это просто выдумка людей.

— И что вышло из этого? — совершенно спокойным голосом спросил полковник, хотя явно был удивлен услышанному.

— Да долгое время — нечего, — ответил Семен, — Пока не попали в этот перенос. Но как все это произошло — так никто и не понял. В какой-то миг вокруг появился как будто туман, а спустя несколько секунд мы оказались в совершенно иной местности.

— Место показать можете?

— Только примерно, — ответил Серега.

— Ну пусть хоть так, все равно, — согласился полковник, — А из другого мира попаданцы как тут оказались?

— А мы вообще пошли с однокурсниками в лес окончание отмечать, в какой-то миг прошли через полоску тумана — и все, — ответила Вася, — Потом одна моя подружка растяжение получила, отправили одного нашего однокурсника в ближайшую деревню — позвонить в МЧС. Связи в лесу не было ведь. Но он так и не вернулся. А уж потом другой мой однокурсник во время разведки с ними встретился, — Вася кивнула головой в нашу сторону.

— Так, а вот это плохо... Очень плохо... Удалось что-нибудь выяснить про судьбу пропавшего? — спросил полковник.

— Нет, — ответил Семен, — Мы с Лехой, вторым пацаном из их команды, пытались осмотреть местность вокруг того места, куда они попали. Ничего... Хотя, конечно, у нас были не такие уж большие возможности. Да и погода...

— Надеюсь, он там утонул в каком-нибудь болоте или умер от воспаления легких, а не попал к фашистам, — задумчиво произнес полковник, — Иначе стоит ждать неприятностей. У него ведь было с собой что-то из этой вашей электронной техники?

— Мобильник был, конечно, — подтвердила Вася.

— Плохо, — еще раз сказал полковник, — Плохо... Если они попали немцам... Впрочем, я хотел поговорить не об этом. Я хочу понять, почему в нашей истории все так вышло и как те сведения, которые есть у вас, могут нам помочь. С историей одного из ваших миров я уже вкратце ознакомился. Насколько я смог понять, различия тут начались с Польской войны. В вашем мире не было разгрома под Варшавой. Получив информацию о готовящемся польском контрударе из-под Вепша, советское командование, несмотря на заявления Тухачевского, принимает решение о приостановке контрнаступления и переходе к обороне. За это время планировалось подтянуть резервы, наладить коммуникации и прикрыть фланги ударной группировки — в результате чего начинаются затяжные бои между частями РККА и польской армии. Воспользовавшись полученной передышкой, Пилсудский срочно готовится к обороне Варшавы, стягивает резервы. Кроме того, то, что удалось остановить наступление РККА, оказывает и немалое моральное влияние — пропаганда выставляет произошедшее грандиозной победой, на фоне которой становится практически незаметной даже сдача Львова, чего не было в нашей истории. В результате к тому времени, как смогли наладить коммуникации РККА, подтянуть резервы и обеспечить нормальное снабжение, польская армия смогла восстановить боеспособность — и несколько предпринятых попыток перейти в наступление окончились ничем. В результате после почти трех месяцев позиционных боев руководство обоих стран соглашается на переговоры — по итогам которых устанавливается граница по 'линии Керзона' с небольшими поправками. Насколько я понял по прочитанному, все было именно так?

— Да, — подтвердил Серега, — Позднее многие — и в первую очередь как раз Тухачевский — критиковали такое решение советского командования. Дескать, если бы тогда продолжили наступление, то могли бы одним ударом покончить с белополяками, а тут не только не покончили, но еще и пришлось сдать немалую часть уже завоеванной территории.

— Умники, — усмехнулся полковник, — Знали б они, чего смогли избежать...

— Вот только это не может быть развилкой, которая привела к возникновению такой истории этого мира, — ответил Семен, — В другом из миров тоже были разгром под Варшавой, оккупации западных Белоруссии и Украины.

— Вот даже как, — задумчиво произнес полковник, — Материалы у вас с собой?

— Да, все есть, — подтвердил Семен.

— Мне надо будет их изучить. Но тогда получается все куда сложнее. Я-то думал, что 'развилкой' этой стала советско-польская война и ее итоги.

— Нет, — ответил Семен, — Развилка скорее со внутренней политикой была связана. Но вот почему так получилось — непонятно...

— А почему у вас первая пятилетка была сорвана? — вдруг спросила Вася, — Почему Сталин у вас стал 'большевиком-неудачником'?

— Сложно сказать, — ответил полковник, — Помню, когда начиналась первая пятилетка — столько строек по всей стране начиналось, столько планов было...

— А что дальше было? — спросил я.

— А дальше — в июле 1930 года было покушение на Сталина. Он был тяжело ранен и несколько месяцев пролежал в больнице. Лишь к концу года смог вернуться к работе, но в марте 1931 года он умер от сердечного приступа, — сказал полковник, — Но индустриализация еще до его смерти пошла псу под хвост... Помню, как в 1930 году закрывались многие стройки, а людям приходилось возвращаться в деревни, откуда совсем недавно уходили в город. Ну а после смерти Сталина к власти пришел Постышев. Было объявлено, что непродуманная политика индустриализации — дорога катастрофе, нужно срочно скорректировать планы, сделать отступление в сторону НЭПа, уменьшить темпы индустриализации и коллективизации. Дескать, еще Ленине сказал, что НЭП — это всерьез и надолго, поскольку страна не готова пока к ускоренной индустриализации.

— Вот оно как, значит, — ответил Серега, — Похоже, значит, что наиболее заметные различия ваших двух миров идут с этого покушения на Сталина. Только почему у вас оно было, а у них — нет? Значит, реальная развилка где-то раньше...

— Ладно, понятно, — отрезал полковник, — Видимо, без специалистов мы не поймем, в чем причина этих различий. Так что пусть с этим другие разбираются. А сейчас мне интересно другое — что вы знаете про атомные бомбы?

— Атомное или ядерное оружие — взрывные устройства, принцип действия которых основан на процессах цепной реакции деления тяжелых ядер или термоядерной реакции синтеза легких ядер, — ответил Семен, — В первом случае речь обычно идет о ядрах урана-235 или плутония-239. Во втором дополнительно используется дейтерид лития-6, который является источником дейтерия и трития — изотопов водорода.

— Что нужно для того, чтобы создать атомную бомбу?

— Я не знаю, — спустя почти минуту молчания, настолько все мы были ошарашены услышанным, ответил Семен, — Я не физик-ядерщик. А тут нужна целая новая отрасль промышленности — атомная промышленность. Нужно оборудование для разделения изотопов урана или реактор для наработки плутония и его последующего отделения от урана, нужны специальные материалы и так далее... Но никто из нас не знает в подробностях этих технологий. Это гостайна.

— Понятно, — явно разочарованно ответил полковник, — Наша проблема в том, что у немцев атомная бомба есть.

— Как есть и у американцев?

— Да, есть и у них. Только не больно-то они торопятся воевать за нашу свободу.

— А что вам дала бы атомная бомба? — удивился Серега.

— Пока у немцев бомба есть, а у нас ее нету, они могут применить ее против нас в любой момент, — ответил полковник, — А вот если бомба будет и у нас... Это был бы уже интересный вариант. Тогда немцы не решились бы на применение своих бомб, опасаясь нашего ответного удара. И война шла бы обычным оружием.

— А как воевать? — удивился я, — У вас нет ни промышленности, ни тылов, ни мобилизационного потенциала...

— Американцы говорят, что, если понадобится, Тухачевского скинут буквально через неделю. Достаточно только отдать приказ... В Сибири ими также были построены некоторые военные заводы. Да и ленд-лиз... Вот только воевать придется нам. Сами они готовы высадиться в Европе лишь если дела пойдут в нашу пользу. А для этого мы должны своими силами хотя бы форсировать Волгу и освободить Сталинград и Нижний Новгород. Они, мол, должны быть уверены, что мы способны эффективно воевать с немцами, т.к. не могут все за нас сделать.

— Это на них очень похоже, — усмехнулся Серега, — В нашем мире они тоже всячески тянули с открытием второго фронта... Чужими-то руками воевать проще...

— А что с англичанами? — спросил Семен, — Они ведь оккупировали часть СССР.

— С ними-то все просто, — усмехнулся полковник, — Мол, если новое правительство подпишет договор о признании их власти над Закавказьем, Северным Кавказом и мурманском с Карелией, то они не станут вмешиваться в войну на стороне немцев, присоединятся к лендлизу и даже разбомбят нефтяные месторождения Северного Кавказа и Закавказья когда наша армия перейдет Волгу...

— Но сейчас у них ведь только Армения? — спросил я.

— Да. Но они хотят большего... Немцы им этого точно не дадут, потому если им дадут это русские — они готовы кинуть немцев...

— Ну да... У Англии нет союзников, есть только интересы...

— Это, увы, допустимые потери, — пожал плечами полковник, — Лишиться Кавказа да Карелии в обмен на освобождение всей европейской части СССР... К тому же, нам обещали вернуть и Западную Белоруссию, Западную Украину и Бессарабию.

— А с Германией что собираются делать? — поинтересовался я.

— С Германией? — спросил полковник, — Да все просто. Есть у американцев 'план по денацификации Германии и предотвращению развязывания Третьей мировой войны'. Территорию Германии предстоит разделить почти на десяток отдельных государств. Вся промышленность, кроме легкой и пищевой, должна быть уничтожена, международная торговля — запрещена. Городское население будет принудительно выселяться в деревню, предприняты меры для ограничения рождаемости — запрет иметь больше одного ребенка. Все члены нацистской партии должны быть сосланы на пожизненную каторгу. И так далее. Если хотите — дам вам подробнее прочитать, у меня есть на этот счет документы.

— Ничего себе! — в установившейся тишине произнесла Вася.

— Ну их хоть в рабство обращать никто не собирается — как они с нами поступают, — пожал плечами полковник, — Так что пусть и тому радуются...

Потом мы еще некоторое время поговорили о послевоенном развитии СССР в наших двух мирах, новых видах оружия — баллистических и крылатых ракетах, зенитно-ракетных комплексах, ПТУРСах, сверхзвуковых самолетах, современных нам танках и так далее. Говорили и о Западной войне нашего мира и развале СССР 'параллельного'.

— Ну и дебилы, — удивился услышанному полковник, — Своими собственными руками, без войн и интервенций, уничтожить свою собственную страну...

За разговором пролетел практически весь день. Лишь около полудня мы ненадолго отвлеклись на обед, а затем продолжили. Только вечером, уже затемно, мы вернулись в свою землянку, где при свете керосиновой лампы начали читать 'план по денацификации', который предложили американцы. И чем дальше мы его читали — тем в больший ужас приходили. Вспоминался на этот счет предложенный американцами в начале 1943 года нашего года мир, получивший название 'Плана Моргентау'. И лишь захват всей Германии Советским Союзом позволил избежать его осуществления в реальности. Разработанный здесь план был доведенной до логического конца его версией. В случае его реализации Германия навсегда будет уничтожена как государство, превратившись в несколько 'банановых республик', лишится всей промышленности, а население уменьшится в несколько раз. Перспектива достаточно жуткая. А ведь в случае победы этот план точно будет реализован.

Но, с другой стороны, а что сами немцы сейчас творят на бывшей советской земле? Ведь их план 'Ост' — он даже более бесчеловечен, чем эти планы американцев. Концлагеря, массовые казни за одну только принадлежность к коммунистической партии или 'низшей расе', спровоцированный голод, уничтожение промышленности, рабство, убийства и насилие... Верно же сказал полковник — немцев хоть в рабство обращать не собираются. Так, может быть, это следует считать справедливым возмездием? Легко ведь осуждать, когда сам жил в совсем ином мире. Когда не довелось лично в полной мере познать того ужаса, что происходит здесь...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Прода

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Полковник спрашивал у нас про ядерную бомбу, — спросил вдруг Серега, — Это что, они тут готовы ядерную войну развязать?

— Не знаю, — немного подумав, ответил я, — С одной стороны, по его словам, наличие ядерного оружия дало бы гарантию его неприменения со стороны немцев. А с другой... Что-то подсказывает мне, что если что — у них бы не заржавело.

— В этом мире отношение к нему иное, — добавил Семен, — Это у нас, после Западной войны, люди боятся ядерной войны, а здесь... На ту же Японию шесть бомб сбросили — и никто не видит в том ничего предосудительного. Так что вполне могут и против фрицев первыми применить.

Бррр! Угораздило ж нас в такой мир угодить... С каждым днем все жутче и жутче. А ведь и у немцев наверняка не заржавеет применить ядерной оружие против кого бы то ни было. Хоть против попытавшегося взять реванш Союза, хоть против США или Англии. А не этого ли они и хотят? Чтобы немцы растратили большую часть своих запасов ядерного оружия на просторах России, после чего можно будет безнаказанно раздолбить Рейх своими стратегическими бомбардировщиками?

При мысли о возможном в этом мире новом применении ядерного оружия становилось страшно. Сразу вспоминались рассказы тех, кто застал 'Черный день', и кадры их многочисленных хроник. Вопли сирен атомной тревоги, бегущие по улицам к ближайшим укрытиям толпы людей, два дня сидения в переполненных бомбоубежищах и готовые стартовать в любой момент стратегические ракеты с ядерными боеголовками... Пока политики — буквально в последний момент все же осознавшие, что ступили на грань — срочно пытались найти какое-то решение, которое все же позволит избежать ядерной войны. Все это время в практически опустевших городах оставались лишь часть работников некоторых производств непрерывного цикла, оставление рабочих мест которыми привело бы к тяжелым катастрофам, и сотрудников экстренных служб. Все они должны были спуститься в бомбоубежища лишь в последний момент, когда уже будут лететь ракеты...

На третий день все же было объявлено, что войны не будет. Начался развод уцелевших часть армий обоих сторон, большая часть бывшей Франции объявлялась демилитаризованной зоной, а в Испанию и ГДР хлынули толпы беженцев из зараженной территории — после проверки большинство из них, кто не получил слишком большой дозы, отправлялось в СССР, где строились целые 'города беженцев' — по типовому проекту, из быстросборных конструкций. А потом началось десятилетие 'противоракетной гонки' — когда, побросав многие прежние проекты, все усилия были сосредоточены на создании новых комплексов ПРО — наземного, морского, космического базирования...

Так неужели все это может повториться и здесь? Только тут будет не 'ограниченная ядерная война' на части территории Европы, а полномасштабная — на всю Европу и европейскую, а то и азиатскую, часть СССР? Сколько там сейчас у немцев с американцами бомб? Пара тысяч? Или больше? А тогда было применено лишь около сотни.

Следующие дни пошли достаточно однообразно. Нас ежедневно расспрашивали на счет нашего мира — но теперь преимущественно задавали технические вопросы. Пытались выяснить, что из того, что было достигнуто в будущем, можно применить для пользы дела здесь и сейчас. Расспрашивали также о послевоенном устройстве мира — и полковник был очень удивлен, когда узнал, что ни в одном из наших миров в отношении Германии не были применены те меры, что указывались в местном 'плане по денацификации'.

Но вот спустя неделю все в один миг закончилось. Вызвав нас очередным утром, полковник сказал, что Главный штаб партизанского движения принял решение о необходимости отправки всей нашей группы в Сибирь.

— Здесь от вас толку мало, — закончил полковник, — Опыта нелегальной работы у вас нет, что вы смогли добраться сюда, нигде не засветившись — просто большое везение. Немцы нынче далеко не те, что еще пять лет назад были, слишком самоуверенными и расслабленными стали. Потому и проскочили — несмотря на все ошибки. Но вечно так везти не может. А вот в Сибири можете пригодиться.

— А нас не выдадут? — испугалась Вася.

— Не выдадут, — усмехнулся полковник, — Документы мы вам надежные сделаем, ни один полицейский не подкопается. Однако пока не освоитесь — сидите тихо. И помните главное — в Сибири уши бывают не только у стен, но и у деревьев. Доверять нельзя никому — тот, кого вы считаете лучшим другом, завтра может заложить вас СБ.

— Это что же, и нормальных людей там нет? — удивилась Вася.

— Есть — и их много, — ответил полковник, — Но и доносчиков полно. Кроме того, многие там стучат за идею — они искренне уверены, что, сдавая подпольщиков, они делают правое дело, защищая страну от угрозы новой войны.

— А ничего, что на этой стороне сейчас умирают от голода миллионы их сограждан? — удивился Серега.

— 'А если начнется новая война, то нашего народа не останется вообще'. Они считают так. Кроме того, многие из нового поколения уже считают себя не русскими или советскими, а 'сибирскими'. Пропаганда не спит — с самого конца войны людям внушают идею об их национальной самостоятельности. Мол они, сибиряки, отдельный народ — который культурнее и выше остальных! Мол, в Сибирь столетиями уезжали лучшие люди страны — которые сформировали там новую культуру и новую нацию. В то время как в европейской части России шел отрицательный отбор — оставались самые глупые, ленивые и бескультурные, — грустно усмехнулся полковник. — Вот это да! — мне даже сказать было нечего.