Между мной и Лоэрином выставили защитный барьер. Я мог коснуться Лоэрина, а тот не мог напасть. На всякий случай рядом дежурила охрана, удерживая на лице выражение профессионального хладнокровия и умеренного зверства. Лоэрин выглядел задерганным и больным; мялся, ежился, то и дело зыркая на охранников, выдергивал нитки из одежды, напоминающей больничную пижаму, поправлял наручники. Его пальцы ни на миг не оставались без движения: дар творца требовал творить, но Лоэрину не давали не только острые предметы, но и любой материал для творения. Даже кормили под наблюдением из деревянной посуды, забирая обратно сразу после еды. Настоящий мастер способен превратить в оружие любую вещь.

— Вы вытащите меня отсюда? — во всем виде нейтрала причудливо переплетались мольба, страх и та избалованная требовательность, что отличает человека, всегда получающего желаемое. — Вы вытащите меня! Я лучший артефактор Аринди, я не могу тратить свой талант в пустоту! Мне скучно, я не могу сидеть без дела, а мне не дали ничего, даже листа бумаги! Я скоро на стены начну бросаться!

— Стены мягкие, — подал голос охранник. — Пусть бросается.

— Тюремщики! — огрызнулся Лоэрин. — Я не преступник, не сумасшедший и не подопытный объект, чтобы держать меня в клетке! Они наблюдают за мной, изучают, берут анализы... сегодня снова брали кровь, вот, видите, какой след остался? Рейни, вы взяли меня под покровительство и обязаны защищать. Это невыносимо!

— А каково было тем, кто попадал к вам?

— Причем здесь это?

Со стороны, должно быть, Лоэрин выглядел как типичный островитянин: те же мягкие черты лица, совсем не опасный в этой пижаме. Мне, как сородичу, он таковым не казался; охрана, скорее всего, его недооценивала. На материке я порой сталкивался с тем, что люди считают островитян безголовыми и бестолковыми, но безобидными существами. И пусть считают так дальше; и никогда не встретятся ни с кем вроде Лоэрина.

— Вы убили человека, — напомнил я только для того, чтобы Лоэрин в своих фантазиях не уходил слишком далеко. Тот скуксился, прошептав, судя по движению губ, "чем этот человек такой особенный", но вслух ответил:

— Я был не в себе.

Все же союз Лоэрина и темных был предрешен. В случае Лоэрина "выгнали даже из темной гильдии" приобретало оттенок уважения.

— Вы точно ничего не помните о том, что случилось? Неужели вам никогда не приходило в голову, что в этом человеке что-то не так?

Уже готовый отрицать, маг попытался всплеснуть скованными руками, путано забормотав:

— Люди состоят из стольких деталей... эти колеса, шестеренки... все шевелится, движется, но не так, можно лучше!

Пожалуй, лучше бы и дальше молчал. Те ужасные исследования, на которые жаловался Лоэрин, ничего плохого в себе не несли — и, право слово, их было не больше, чем у больного в больнице. В одержимость темные поверили, но медики разводили руками: анализы не показывали изменений, и тонкое влияние Заарнея нашим средствам было неподвластно.

Не так было страшно для темной гильдии, что Лоэрин убийца (эти маленькие причуды гениев!). Может быть, тот помощник сам виноват, что попался под руку. Плохо то, что Лоэрин свои порывы не контролирует. Но он — ценнейший специалист, и его будут беречь.

— Вы здесь для собственной безопасности. Мы пытаемся разобраться, что с вами и как это исправить. И мне нужен ключ от Лонгарда — забрать артефакты для моих светлых, отданные вам на хранение.

Я бы попросил новый переговорный браслет, но мне уже выдали новый, из старых запасов. Когда я спросил, надежен ли он, мне подтвердили, что да — его сняли с руки убитого светлыми высшего, а на браслете ни царапинки.

Лоэрин явно планировал отказаться, полагая шантажировать нас этим, и пришлось напомнить:

— У вас интересный талант и связь с теми, кто желает погубить наш мир, Лоэрин. Вы же прекрасно понимаете, что вас еще не изучали как следует.

Это он понимал.

Я пододвинул ему лист чистой бумаги; творец артефактов схватил его как изголодавшийся человек — краюшку хлеба. Бледные пальцы зашевелились как белые черви, сгибая бумагу, и уже через два удара сердца Лоэрин придвинул мне аккуратного журавлика. И попросил, не поднимая глаз:

— Только не обижайте мой замок.

За непрозрачным с нашей стороны стеклом Иллерни триумфально вскинул руки и потряс ими в воздухе, транслируя мне одобрение. Темные уже предвкушали, как перероют Лонгард сверху донизу и выгребут все артефакты — по законам военного времени, все для страны. Практически уверен, что далеко не все светлое дойдёт до светлых. Но срывать злость на здании — для этого я недостаточно выжил из ума.

О судьбе людей, попавших в Лонгард, среди наших ходили только слухи. Уже потом, в плену у темных, я видел тела.

Я накрыл ладони артефактора своими и тепло пообещал:

— Вы покинете это место. Я вытащу из вас тот крючок, на котором вас держит Заарней.

Даже ранним утром было невыносимо душно. Над южной кромкой неба громоздились облачные башни; под ними было черным-черно и сверкали зеленые молнии. Тайфун Лилумо, "Молниеполный", потрепал Острова и вышел к материку.

В городе уже подняли тревожные флаги. Тайфун топтался на пороге, пока не решаясь пересечь границу, очерченную волноломными башнями.

Со вчерашнего дня ощутимо трясло два или три раза, однако инфоотдел фиксировал практически постоянные мелкие толчки. Некоторые мерцающие источники проснулись вне своего цикла, и по ночам на холмах горели блуждающие огни. Побережье давно не знало крупных катастроф: только архивы колонизации, темные и запутанные, сохранили упоминания о страшных землетрясениях — об алом небе и скалах, падающих в море.

На городском пляже береговая охрана выгоняла из моря подростков-полукровок, решивших попрыгать на больших волнах. Побережье все еще жило как в мирное время.

Я должен был быть не здесь, где все так спокойно.

— Сидите дома, — грубо приказал Шеннейр, не слушая ни единого слова. Я был полезным инструментом, который следовало использовать; но только тогда, когда темный магистр посчитает нужным.

По краю восприятия скользнул золотой отблеск. Матиас развел руки, растягивая между ними золотую сетку и неотрывно глядя на тучу, и я равнодушно отвернулся. Какой же светлый хоть раз в жизни не пытался остановить ураган? Хотя это работа не для мечтателей-одиночек. Неправильно разрушенная петля погодного проклятия способна перекрутить погоду на весь будущий сезон.

Мой магистр мог бы выступить против урагана. Стихия боялась Ишенгу.

Очень многие вещи боялись Ишенгу.

Из тучи в море опустился хобот водяного вихря и, подрагивая и изгибаясь, помчался к волновым башням, свернув за миг до столкновения. Матиас подпрыгнул и шарахнулся в сторону, очевидно, приняв его за живое существо.

Я сделал вид, что ничего не заметил.

Журавлика я отдал Иллерни. В Лонгард меня не отпускали — как я понял, темные склонялись к мысли не выпускать меня с побережья вовсе. Может быть, боялись, что я махну на север спасать город Иву и своих. Не буду лгать, что я не думал об этом: но любой мой ход поставит жителей Ивы под угрозу. Переместить одновременно всех я не смогу, исчезновение нескольких пленников взбесит северных, и даже если освободить убежище — оно далеко за спинами передовых отрядов. Отряды развернутся и подавят бунт. Надо мыслить здраво.

Мыслить здраво никогда не было приятно.

— Иллерни, — отвлек я эмиссара внутренней службы от алчного разглядывания ключа к сокровищнице. А ведь роясь по замку, темные наверняка наткнутся на запасы блокиратора... Нет. Миль говорил здравые вещи. Но у меня нет зависимости от блокиратора. Я ни разу не вспомнил о блокираторе с нашего разговора... о, Тьма. — У меня к вам небольшая просьба. Раз уже сейчас все маги в одной гильдии, то светлые должны научиться взаимодействовать с темными. Но у одной из моих волшебниц встреча не задалась. Я прошу вас помочь ей адаптироваться. Выразите сожаление поведением Бретта, покажите человечное лицо гильдии... не мне вас учить. Она островная полукровка, у вас, насколько я вижу, тоже островная кровь, а ниэтте доверяют друг другу.

— Мы мирный народ, — с энтузиазмом отозвался маг, показывая, что задание втереться в доверие к светлым он не забыл. У кого что, а у Иллерни не задалась встреча со светлым магом Бринвен, так что он жаждал хоть какой-то компенсации. Повесить Иллику на шею Иллерни не решит проблему Иллики с Иллерни, но зато решит ее проблемы со всеми остальными.

Иллика стояла у входа в зал с новостным экраном, осторожно заглядывая внутрь. Из-за раннего утра внутри было почти пусто: только рядом с экраном возилась ночная техническая смена, пытаясь настроить антенну так, чтобы поймать сигнал из Загорья. Внутренняя служба, насколько я знал, занималась тем же, с одинаковым результатом. Вердикт Загорья о произошедшем занимал умы, и, хоть я мог предсказать их слова с достоверной точностью, все равно беспокоился, что слово несомой ими истины оказалось слишком тяжело и сломало передатчик.

От переключения настроек изображение рябило, но суть его угадывалась легко. По связи вновь выступала коалиция. По сравнению с Северной коалицией, загорцы были даже симпатичны. Северные были просты, приземленны и отвратительно рациональны.

Иллика вздрогнула и быстро обернулась, почуяв меня:

— Как они могут? — надтреснутым шепотом спросила она.

Ее глаза были красными, с чернотой под ними. Но, когда она смотрела на меня, там разгоралось нечто — нечто глубоко темное.

— Как могут люди, которые заманили нашего магистра в ловушку и ударили в спину, притворяться светлыми? Как они смеют? Только темные способны на такую подлость!

Техники отвлеклись от экрана. Иллерни согласно гмыкнул и сделал пометку в материализовавшемся у него в руках блокноте.

— Они называют нас преступниками, когда сами преступили нашу границу. Они обвиняют нас в том, что мечтают совершать сами. Они видят в нас Тьму, но это — отражение тьмы в их собственных глазах! — Иллика сжимала кулаки; Иллика прикусила губу так, что, казалось, сейчас пойдет кровь; и ее слабая искра разгоралась все ярче и ярче, выходя за пределы тела и царапая острыми шипами стены. Скрип карандаша о бумагу превратился в сплошной шум. Я положил руку на хрупкое плечо, ощущая, как волшебницу трясет от неразбавленной злобы; и в ее глазах больше не было затаенной жертвенной покорности: — Вы хотели мира даже для таких низких существ, потому что вы слишком добры и чисты. Они использовали это. И они за это поплатятся. Они напали на нашего светлого магистра!

— Иллика, у меня для тебя задание, — сказал я в наступившей тишине, и покосился на Иллерни: — Принимайте в команду.

— У нас хорошие условия и приличный коллектив, — бодро откликнулся тот. — Только все, что вы сейчас сказали, леди Иллика, надо рассказать обычным находящимся в плену незнания людям.

Волшебница обессиленно кивнула. Я обратился к эмпатической связи, делясь теплом светлой искры, и сделал должную пометку для всех эмиссаров внутренней службы разом:

— Но в будущей перспективе весь народ обвинять нельзя, — в северную коалицию у нас уже входит полматерика; полматерика не согласятся, что они по чьему-то разумению плохие, и, если мы не планируем уничтожить намного превосходящее количество людей поголовно, требуется искать обходные пути. Я пощелкал пальцами: — Здесь должно быть еще что-то... Что есть на Севере?.. Да. Они сами были обмануты. Их дергает за ниточки стоящая позади ужасная темная гильдия Илькен.

— Об Илькен ничего не слышно уже почти полвека, — аккуратно предупредил разом отвлекшийся от записей Иллерни.

— Они ушли в тень. Тайное правительство. Вы же знаете, как это бывает. Мировое закулисье, сильные мира сего, терзаемые... разными пороками, столь мерзкими...

— Светлые их пороки даже представить не могут, — вклинился темный маг, покусывая кончик карандаша. — А вот мы — можем.

— Как вы быстро их раскрыли, магистр, — восхищенно сказала приходящая в себя Иллика. Ее восхищение преследовало меня даже тогда, когда я оставил инициативную группу отдела по связям с общественностью под надзором Матиаса. Преклонение больше, чем перед тайным правительством и мировым закулисьем. Естественно, раскрыл, Иллика. Ужасная темная гильдия Илькен сама себя не придумает.

Ближайший вход в подземелья Нормана выглядел как дверь в одном из холмов. Владения Лорда постепенно расползались под страной. Заарны в песочных узорчатых балахонах копошились рядом, квелые и заторможенные, еще не отошедшие от зимней спячки. Брать их сейчас можно было голыми руками, но мое сопровождение не расслаблялось. Я видел в этом несомненный признак людей, натренированных зачисткой врат. Маги Эршенгаля отличались от остальных.

Подспудно я надеялся встретить здесь Тхиа. Мы не виделись уже давно: Тхиа, как заслуженный специалист по людям, пригодился бы на Побережье, но от него не было ни слуху ни духу. Я устал быть среди темных: поговорить с кем-то знакомым и нормальным было бы очень хорошо. Сложно себе простить, что, пока я путешествовал, он мог состариться и умереть. Тхиа прожил приличный срок, больше семи лет. Надеюсь, он просто впал в спячку вместе со всеми.

Среди непропорциональных изломанных фигур, полностью укутанных в ткань, мелькнула невысокая заарнка с круглым открытым лицом, и я поспешно окликнул:

— Фаррен!

Она не обернулась. И даже когда я догнал ее и развернул к себе, то в малиновых глазах не появилось ни капли узнавания — и мне показалось, что если долго смотреть в пустоту, то увижу там управляющего своими подчиненными Нормана.

Может быть, все заарнки выглядят как Фаррен. С учетом заарнских инкубаторов деление на мужчин и женщин для заарнов не имело смысла; подозреваю, Лорды тупо скопировали жителей чужого мира. Ради мимикрии, для повышения адаптации к местным условиям. Или, к чему я склонялся все больше — на родине заарны поедали себе подобных и, чтобы в чужом мире детишки не подохли с голоду, Лорды заботливо перевели их на новый рацион. Сделали похожими на людей.

Я не стал больше ей мешать, извинившись, и заарнка так же безразлично продолжила путь, влившись в компанию сородичей, движущихся по понятной только им траектории. У той, кто не была Фаррен, все еще оставались узорчатый шарф и вязаные варежки.

На сей раз поездка на подземном монорельсе длилась так долго, что я устал стоять на ногах. Движение почти не чувствовалось — только иногда волос касался сквозняк.

Тишина подземелий ласкала слух. Как будто из цеха, где бьют в медные кастрюли, сваривают железо, шкрябают наждаком по стеклу и истошно орут, я шагнул в пустоту. Под ногами был твердый камень, вокруг — безбрежный прохладный мрак, где звучало только эхо моих шагов, и это мне нравилось.

А в первые мгновения я чуть не расплакался от счастья. Человек порой не понимает, в каком жил кошмаре, пока не вырвется оттуда.