— Какой картинке? Ах, на том лубке... а ты присмотрись внимательнее. Может, и признаешь.
На другой день Федька вместе с прочими ратниками надзирал за порядком на кулачных боях, проходивших на льду Москвы-реки. Дома боярскому сыну приходилось участвовать в таких забавах, но, оказавшись в столице, он был поражен их размахом. Казалось, на игрища пришел народ со всего города. Одни — показать удаль молодецкую, другие — посмотреть на них. Отдельно на берегу встали возки государя и больших бояр, приехавших потешиться забавой. Панин видел, что государю вынесли большое кресло и застелили его богатой шубой. Когда царь сел, вокруг него стеною стали рынды, только не с серебряными топориками, как на приемах, а с обнаженными саблями. Следом теснились бояре, но близко к государю не пускали никого. Отдельно стоял возок свейского посла, также приехавшего полюбопытствовать.
По знаку государя игрища начались. Сначала бойцы показывали свою удаль в поединках один на один. Разбившись на пары, они вставали друг против друга и награждали соперника кулачными ударами, пока один из них не падал. Каждую победу зрители отмечали громкими приветственными криками и радостным улюлюканьем. Царь внимательно следил за бойцами, иной раз хлопая в ладоши, показывая, что бой ему по нраву, а иной раз посылая особенно угодившему в награду чашу вина. Вскоре из числа бойцов выдвинулся один, в богатой красной рубашке, побивавший одного за другим всех отважившихся бросить ему вызов. Присмотревшись, Федька с удивлением узнал в нем Бориса Салтыкова. Когда желающих помериться с ним силой не осталось, московского дворянина пропустили к государю, где тот наградил его чашей из своих рук и подарил нарочно приготовленные для такого случая бойцовые голицы. Внимательно смотрящему на все происходящее Панину было хорошо видно, как кланяется Салтыков царю и как тот похлопывает его по плечу, говоря что-то одобрительное. Затем должны были сойтись в бою стенка на стенку, но, пока удальцы готовились к схватке, государь повелел устроить новую забаву. Служившие у него иноземцы стали показывать свое искусство владения шпагами. Собравшиеся вокруг русские с усмешкой наблюдали за тем, как царские наемники машут железными вертелами, притоптывая при этом. Некоторые отпускали при этом такие шутки, что впору было епитимию накладывать, но немцы, как видно, не понимали русской речи и лишь улыбались. Наконец один из наиболее разошедшихся зрителей стал делать совсем уж оскорбительные знаки царским солдатам. Тогда командовавший немцами Кароль фон Гершов подошел к шутнику и на довольно сносном русском языке проговорил:
— Языком трепать любой дурак сможет; на, сам попробуй.
Слова иноземца были встречены всеобщим хохотом, и сконфузившийся шутник вышел вперед, подталкиваемый своими товарищами. Ему дали шпагу, и он встал против фон Гершова. Тот взмахнул шпагой и красиво отсалютовал сопернику, на что шутник отвечал поклоном. Потом прозвучало: "Ан гард!"[28] — и поединщики скрестили оружие. Русский был на голову выше немца и гораздо шире в плечах, но Федька, видевший фон Гершова как-то на учении, хорошо знал, что померанец силен и ловок, и если кто может сравниться с Михальским в сабельном бою, так это командир царских драгун. Клинки весело зазвенели друг о друга, пока немец неуловимым движением не выбил шпагу из руки противника. Тот недоуменно посмотрел на улетевшее оружие и неожиданно попросил:
— А можно мне саблю?
Ему, не чинясь, принесли требуемое, и он, взяв ее в руки, неожиданно ловко стал крутить саблю, будто выстраивая вокруг себя стальное кольцо. Собравшиеся вокруг восторженно зашумели, видя его искусство, но померанец, ничуть не смутившись, ждал его, держа шпагу у бедра острием вниз. Спокойно дождавшись, когда противник перестанет тешить зрителей своей ловкостью и перейдет в нападение, он раз за разом отразил его яростные атаки. С недоумением глядя на невозмутимого немца, шутник бросился еще раз, но фон Гершов неожиданно вновь выбил саблю у нападавшего и, скользнув в сторону, упер в его бок затупленное жало своей тренировочной шпаги. Победа была чистой, и зрители, только что подбадривавшие своего товарища криками, разочарованно замолчали. Государь, с интересом наблюдавший за поединком, велел позвать обоих, наградил победителя, поднес его противнику чашу вина и, что-то сказав, похлопал того по плечу, после чего отпустил обоих.
Тем временем кулачные бойцы были готовы к бою стенка на стенку. Внимание зрителей немедленно оборотилось к ним, и после сигнала живые "стенки" сошлись. Некоторое время побоище шло на равных, но вскоре стало видно, что замоскворецкие одолевают своих противников. Увидев это, зрители стали кричать, подбадривая тех, за кого радели, или, что быстрее — на победу которых поставили заклад. Однако победить в сей раз замоскворецким не удалось. Не участвовавший до сей поры в стеношном бою Салтыков, увидев, что его сторонники проигрывают, снова скинул шубу и кинулся в самую гущу драки. Быстро пробившись сквозь ряды, он резко сбил с ног одного противника, затем другого, и, казалось, один одолел всех врагов. Правда, внимательно следивший за схваткой Панин подивился, что вступление в схватку Бориса побудило некоторых бойцов, до того бившихся вполсилы, воспрянуть и ринуться в схватку вслед за своим предводителем. После этого сторонники Салтыкова уверенно победили замоскворецких под приветственные крики собравшихся. Бойцы, бившиеся рядом с Борисом, подняли его на плечи и понесли к месту, где сидел государь, в чаянии награды. Однако к царю тем временем подошел Вельяминов и что-то зашептал на ухо, после чего тот с озабоченным лицом вскочил в седло подведенного ему коня и уехал. Наградить Салтыкова остался один из стольников, протянувший ему кафтан и поднесший в награду чашу с вином. Федор видел, как перекосилось лицо Бориса, когда тот понял, что государь уехал, и даже объявление стольника, что его приглашают на завтрашний пир, не обрадовало дворянина. Нехорошее предчувствие кольнуло боярского сына, и он велел Ахмету проследить, куда направится Салтыков после кулачных боев и с кем будет встречаться.
Когда гуляние закончилось, Федька увел своих людей в острог, где они стояли, и задумался, что делать дальше. Ахмет все не появлялся, а самого Панина неудержимо потянуло к знакомому дому с лавкой. Умом он понимал, что Михальский дал ему хороший совет, но желание увидеть Алену было сильнее. Хорошенько подумав, парень скинул нарядный мекленбургский кафтан и надел обычный полушубок. Сабля с такой одеждой не вязалась, и он оставил ее. Сунув за пазуху пистолет и пристроив под полой подаренный Михальским длинный кинжал, боярский сын опоясался кистенем и направился в слободу, где проживал Пушкарев. Совсем без оружия ходить по улицам Москвы было сущим безумием. Тати хотя и притихли в последнее время, но совсем свой промысел не забросили, и поутру стражники частенько продолжали находить раздетые донага трупы запоздалых путников. Ради праздника улицы еще не перегородили рогатками, и Федька без помех добрался до заветного дома. Лавка, разумеется, была закрыта, но Панин туда и не собирался. Еще в один из прошлых приходов он заприметил не вырубленное до сих пор дерево, стоявшее вровень со стрелецким теремом. До тына от дерева было далеко, потому, как видно, его и не срубили. Но вот окошки женской половины пушкаревского дома смотрели как раз в эту сторону, и парень решительно полез вверх. Как и следовало ожидать, в маленькие оконца, забранные слюдой, видно ничего не было, и Федор почувствовал себя последним дураком. Собравшись уже слезать, он услышал топот многих копыт и притих в надежде, что его не заметят. Всадники, подъехавшие к стрелецкому дому, ничего замечать и не подумали, а заехали внутрь в гостеприимно распахнутые для них ворота. Похоже, к стрелецкому полуголове приехали гости. Кто это, Панин не знал, но, обладая от природы острым зрением, различил, что среди приехавших были люди и в русской и в немецкой одежде. Рассудив, что это кто-то из царевых людей, с которыми водил дружбу Анисим Пушкарев, или даже сам Вельяминов, парень решил уходить. Скользнув с дерева, он быстро побежал вдоль заборов, стараясь уйти как можно быстрее. Отбежав на изрядное расстояние и повернув за угол, боярский сын едва не налетел на прятавшихся за ним людей.
— Чахлый, нечистая сила! — выругался вполголоса один из них, очевидно приняв Федьку в темноте за кого-то другого. — Ты чего прешься как скаженный, еще тревогу поднимешь. Как там, у лавки стрелецкой, все тихо?
— Все, — односложно буркнул Федор, сообразивший, что дело нечисто.
— А эти приехали? — продолжал расспрашивать незнакомец.
— Приехали.
— А что у тебя с голосом? — подозрительно спросил второй, и тут же воскликнул: — Да это же не Чахлый!
О том, что перед ним тати, боярский сын догадался сразу, а теперь, когда один из них схватился за кистень, а второй выхватил нож, сомнений и вовсе не стало. Если бы раньше на Федьку напали два вооруженных человека, вряд ли бы он с ними сладил, однако Корнилиевы уроки не прошли даром, и прежде чем разбойники успели что-то сделать, он выхватил кинжал и воткнул его в бок одному из противников, увернувшись тут же от кистеня. Второй тать попробовал было позвать на помощь, но узкое лезвие с хрустом пробило гортань, и он, так и не успев ничего крикнуть, упал, захлебываясь кровью. Убив разбойников, Панин на мгновение задумался. Было очевидно, что тати набрались наглости и собрались напасть на лавку стрелецкого полуголовы, известного своей удачной торговлей. Собравшись возвращаться, Федька услышал, как за углом скрипит снег под ногами спешащего человека. Видимо, возвращался из разведки тот самый Чахлый. Едва тот показался из-за угла, парень накинул ему на горло, как удавку, ремешок своего кистеня и прижал к тыну.
— Жить хочешь? — спросил он соглядатая. — Говори, что за татьбу затеяли.
— Не убивай, — заскулил тот, — все скажу, только не убивай!..
— Говори!
— Подрядили нас стрелецкую лавку и двор ограбить. Да всех, кого в доме найдем, убить.
— Кто подрядил?
— Не ведаю! Вот тебе крест, не ведаю. Боярин какой-то с атаманом уговаривался да своих людей на подмогу обещался привести.
— Какой боярин?
— Да я почем знаю, я с боярами в думе не сиживаю.
— А ему какая в том корысть, неужто обнищал так, что за разбой взялся?
— Да иные бояре до татьбы более нас охочи, только на сей раз сказано было, что все добро, какое только ни сыщем, — наше. А у стрельца сего нынче гость некий будет, так у боярина на него обида великая. Меня и послали следить, приехал сей гость или нет.
Услышав все это, боярский сын более не раздумывал, а, заколов незадачливого татя, бросился обратно к пушкаревскому двору. Замолотив в ворота рукоятью кинжала, он стал вызывать сторожей.
— Кого, прости господи, нечистый принес? — раздалось из-за тына.
— Я Федор Панин, боярский сын, бывал здесь почасту, меня хозяин знает!.. — сбивчиво стал говорить Федька.
— Какой такой Панин? Иди протрезвей, болезный. Разве в такой час по гостям ходят!
Боярский сын в отчаянии оглянулся. Казалось, из темноты со всех сторон тянутся щупальца неведомого чудовища и вот-вот схватят его.
— Слово и дело государево! — решившись на крайнюю меру, закричал парень.
Такими словами в Москве не шутили, и стало слышно, как гремит засов, а перед воротами собираются люди. Наконец одна створка, заскрипев, приоткрылась, и в образовавшуюся щель выглянуло дуло пищали.
— И впрямь Панин, — проговорил сторож, узнав ночного посетителя, — ну-ка заходи, расскажешь, какое тут "слово и дело".
Протиснувшись во двор, Федька, к своему удивлению, увидел помимо хозяина еще и царского кравчего Никиту Вельяминова, командира царских драгун немца фон Гершова и своего сотника Михальского. Вокруг них стояло несколько человек с факелами в руках.
— Федя, ты чего? — спросил сотник.
— Тати, напасть хотят, с неким боярином!.. — выдохнул парень.
— Да ты пьян, что ли?
— Не знаю, пьян ли он, но с его кинжала течет кровь, — тщательно выговаривая слова, произнес фон Гершов и крикнул драгунам: — Alarm![29]
Все тут же начали суетиться и затащили Федора в терем. Там ему налили ковш меду и, заставив выпить, продолжили расспросы. Еле отдышавшись, он стал подробно рассказывать обо всем, что успел узнать от убитого им татя. Его внимательно слушали, торопливо при этом вооружаясь и подсыпая порох на ружейные полки.
— Ну вот как Гарун аль Рашид по Багдаду неделями шлялся неузнанным, — раздался совсем рядом властный голос, — а тут один раз на часок из кремля улизнул, чтобы с друзьями посидеть по-человечески — и на́ тебе, целый заговор!
Федька машинально обернулся к говорившему и обомлел. На него немного насмешливо смотрел царь, одетый в немецкий камзол.
Решение плюнуть на все и отправиться к Анисиму пришло ко мне внезапно. После кулачных боев и прочих забав, где, к немалой моей досаде, победил недавно помилованный, по многочисленным и изрядно надоевшим слезным просьбам бояр Борис Салтыков, я отправился в кремль. Вельяминов сообщил мне, что прибыл отсутствовавший несколько недель Барлоу, и я тут же сорвался с места, сделав вид, что получил важнейшие известия, и возбудив при этом жгучее любопытство всех бояр. На самом деле никаких срочных дел у меня не было, просто ужасно не хотелось награждать Бориса. Кто же знал, что этот поганец окажется таким хорошим кулачным бойцом! Поскучав несколько времени в палатах, я вдруг решил, что надобно вспомнить молодость и закатить пирушку, как некогда случалось в Швеции или Мекленбурге. Тем паче что почти вся моя компания была пока в сборе. Пока — это потому что Рюмину скоро предстояло отправляться в Данию с посольством к королю Кристиану. Вернется он не скоро, а мы тем временем отправимся отвоевывать у короля Сигизмунда Смоленск. На войне возможно всякое, и бог знает, встретимся ли мы еще хоть раз в прежнем составе. Большинство придворных было на гуляниях, и я спокойно переоделся в немецкое платье и, взяв с собою всех своих друзей, отправился к Анисиму. Кроме того, захотелось увидеть Марьюшку.... Господи, да кого я обманываю: мне до смерти захотелось увидеть Алену! Всякий раз, когда я прежде встречал эту необыкновенную девушку, она надолго занимала все мои мысли. Теперь же, когда она переехала из тверской глуши к брату, я и вовсе не мог иной раз думать ни о чем, кроме нее. Господи, скорей бы поход! По опыту знаю: когда вокруг со свистом проносятся вражеские пули, моей голове куда проще сосредоточиться на серьезных вещах. Потом приедет моя разлюбезная Катерина Карловна и, я надеюсь, моя семейная жизнь наладится. А то ведь, ей-богу, куда ни гляну, везде красавицы мерещатся. Впрочем, женщины в России и вправду самые красивые. Ну а пока, успокаивая себя, думал, что не будет никакой беды, если проведу немного времени в приятном обществе. Да и Никита мне после всех наших приключений как брат. Не думаете же вы...
Неожиданный приход Федора Панина и рассказанная им история мгновенно выбили хмель из моей головы. Итак, мы находимся внутри крепкого терема, окруженного довольно высоким тыном. Если не считать женщин и детей, нас восемнадцать человек вместе со слугами и моим конвоем. Оружия и пороха у нас вдоволь, к тому же уверен: у этого прохиндея Анисима найдется изрядный запас. Совсем рядом Стрелецкая слобода, и, если начнется пальба, к нам наверняка придут на помощь. Так что надо отбить только первый штурм. Теперь — что мы знаем о противнике? Да почти ничего: ни сколько их, ни какому боярину я так оттоптал мозоли, ни кто успел им сообщить, где я буду. Ладно, вряд ли у нападающих будут пушки, а от остального мы отобьемся. Кстати, а что Панин вообще здесь делал?
