Хроники Эринии. Дракон стремится к морю.

— Какую же? — медленно произнёс Лионель.

— Что отделяет порядочных людей от закоренелых мерзавцев, — холодно пояснил четвёртый принц Тьмы, — по его мнению, последние — это миф, выдумки фантазёров, которые витают в облаках и не ведают, что есть реальная жизнь. А я считаю, что это слово появились в нашем языке...

— Великом и могучем языке, — уточнил ле Гранд.

— Разумеется, — согласился ландграф Инфернберга, — так вот появилось это слово далеко не случайно. Наверное, это было необходимо.

— Это серьёзное обвинение.

— Вам знакомы душевные сомнения и нравственные терзания? В вас когда-либо говорила совесть?

— Довольно бестактный вопрос, — усмехнулся первый принц Тьмы, — оправданный лишь тем, что вы, похоже, знаете на него ответ. Но к чему вы клоните?

— Героям Фавнова-Шляхтевича они неведомы. Любая подлость совершается с лёгким сердцем и выбрасывается из головы сразу же, как достигнут необходимый результат. Без каких-либо последствий для души. Стоит ли говорить, что и убивают они, а проделывают этот номер его персонажи с завидной регулярностью и частотой, так вот и убивают они с такой же беззаботностью и невозмутимостью. Разумеется, последнее всегда им сходит с рук. А может ли быть иначе, если, по мнению Фавнова-Шляхтевича, дал же ему Джесс фамилию, убийство лучше всего решает любой конфликт.

— Нет человека — нет проблемы.

— Вот именно. Других методов этот автор не признаёт категорически. И, похоже, желает, чтобы его читатель проникся тем же. Послушайте, оставим пока ложь, коварство и подлость в стороне. Поговорим лучше об убийстве. Умышленном убийстве. Всегда считал, что отношение к нему и выявляет — я уже говорил об одной черте.

— Несколько прямолинейно, но почему бы и нет. В конце концов, не мне вас критиковать. Я слушаю.

Убийство.

— Как вы понимаете, — поспешил уточнить фон Инфернберг, — я говорю об убийстве в мире, созданном фантазией того или иного автора. Неважно происходит ли оно на страницах книги, на сцене театра или же на экране телевизора.

— Вы бы ещё о компьютере вспомнили, — недовольно поморщился Лионель, — все эти сомнительные достижения, так называемого, технического прогресса всегда вызывали у меня сильнейшее подозрение в своей необходимости. Вот скажите, что дал человечеству пулемёт Максима?

— Ничего хорошего, — согласно кивнул фон Инфернберг, — более того, против марсиан он оказался совершенно бесполезен.

— Вот видите.

— Но разговор сейчас не об этом, — отмахнулся от замечания ле Гранда четвёртый принц Тьмы, — я имел в виду совсем иное. Не стану оспаривать того, что в жизни убийства происходили с удручающей и откровенно пугающей частотой, чуть ли, не с самого сотворения первых людей. Естественно, служители муз были вынуждены отражать это в своих произведениях. Одни описывали их ради жизненной правды и глубины. Другие видели в них яркое проявление безумных чувств и страстей. Кто-то пытался постичь саму сущность и природу человека, а некоторые вообще всё валили на эстетику для избранных и особую мораль. Но в любом случае неизменным оставалось одно — автор, так или иначе затронувший эту болезненную тему, был обязан выказать своё личное отношение к ней. Автор должен был дать ясный ответ на принципиальнейший вопрос — что есть для него умышленное убийство? Нечто противоестественное и мерзкое, или же нравственная норма, иногда досадная, но иногда и вполне оправданная необходимость, которая зачастую является единственным способом разрешить острый конфликт.

— Для настоящего писателя ответ на него очевиден, — в голосе ле Гранда вновь отчётливо зазвучал металл.

— Поверьте, я искренне желал бы согласиться с вами, — мягко возразил фон Инфернберг, — но боюсь, не все здесь столь ясно, как нам бы хотелось. Вы понимаете, о ком я веду речь?

— Догадываюсь, — злобно прикусил губу Лионель. Странная тень легла на его лицо.

— Я с Майклом на ножах с первых же минут нашего личного знакомства, — спокойно продолжил ландграф Инфернберга, всем своим видом давая понять ле Гранду, что догадка его совершенно верна, — вы его едва терпите, даже Мишель вплоть до последнего времени старался держаться от Редворта подальше. Почему? Полагаю, я не погрешу против истины, если предположу, что всех нас объединяла одна-единственная причина. Ведь это у Майкла один из его любимых персонажей хладнокровно расстреливает беспомощного, беззащитного старика, выступая одновременно и судьёй, и палачом. Это самый показательный, но далеко не единственный пример. Как складывается дальнейшая судьба того героя? Он женится на девушке, одного из братьев которой, он опять же расстрелял самолично, вновь взяв на себя роль судьи, а второго, второго по существу он также обрекает на смерть. Нечего сказать, настоящая семейная идиллия, — рассмеялся четвёртый принц Тьмы, — впрочем, для Майкла, как я понимаю, всё вышесказанное — в порядке вещей. И семейному счастью своего героя он вредить не собирается, — снова оскалился фон Инфернберг.

— Смех ваш в данной ситуации совершенно неуместен, — мрачно произнёс ле Гранд.

— Это почему же? — поинтересовался Даймон, всё-таки согнав улыбку с губ, — потому что три умышленных убийства, да-да именно умышленных, сходят кому-то с рук? Да, ведь та девушка искренне любит нашего героя, да и он ей отвечает взаимностью, ведь иначе он не потворствовал бы её слабостям и предрассудкам, согласившись на венчание в церкви. Между прочим, сцена эта у Майкла получилась смешной и забавной.

— Да какой он к шуту мой герой! — возмутился первый принц Тьмы, — в гробу я видал таких героев!

— Через отношение к нему, Редворт чётко выказывает отношение к умышленному убийству. Он оправдывает его, — голос четвёртого принца Тьмы казался совершенно спокойным и безмятежным, — полагаю, вам неинтересно чем.

— Вот именно, — ответил Лионель, несколько успокаиваясь после бурной вспышки гнева.

— Мне, по большому счёту, это тоже безразлично, — поддержал ле Гранда ландграф Инфернберга, — но, факт есть факт, и не учитывать его, мы не имеем права. У предумышленного, продуманного убийства появился мощный и влиятельный защитник. Кто прямо заявил, что оно, при определённых обстоятельствах — и нравственная норма, и суровая необходимость, и единственный способ решить острейший, ожесточённый конфликт. Убивать позволено ради достижения великой цели — построения счастья на века. Видите, я всё же не удержался и назвал оправдательную причину, — улыбнулся Даймон.

— Благие намерения, — понимающе кивнул ле Гранд.

— И вот здесь мы подходим к самому интересному, — продолжил фон Инфернберг, — я называю это "феноменом Редворта".

— А начинали мы с обсуждения совсем иной личности, — съязвил Лионель, — видимо, все дороги ведут к Редворту, — с досадой добавил он.

— Конечно, Майкл и Фавнов-Шляхтевич — величины несопоставимые, — как будто проигнорировал сарказм своего собеседника четвёртый принц Тьмы, — но, следует признать, что в чём-то последний пошёл дальше Редворта. По крайней мере, Майкл не превращал убийства в развлечение. А вот господин Фавнов-Шляхтевич... вы бывали когда-нибудь в римском цирке? — неожиданно спросил Даймон у Лионеля.

— Джесс миловал, — последовал незамедлительный ответ.

— Я тоже. Но вам ведь известно, что за представления устраивали там. Людей заставляли драться друг с другом насмерть на потеху зрителям или просто отдавали на съедение диким зверям. Так вот, читая романы Фавнова-Шляхтевича, я постоянно ловил себя на мысли, что ощущаю себя зрителем Колизея, и что все убийства, описываемые в его книгах, служат одной-единственной цели — поднять мне настроение. Правда, в отличие от римской публики, я был лишён права поднять большой палец вверх и спасти жизнь тому или иному несчастному.

— И у него есть поклонники? — поинтересовался ле Гранд.

— А как же им не быть? — удивился фон Инфернберг, — люди падки на зрелища и удовольствия. Есть, есть и довольно много. Вам, наверное, не терпится узнать насчёт их морального облика. За всех не скажу, но отмечу, что у многих среди них любимым жанром является слэш.

— Содомия значит? — использовал более привычное для себя слово Лионель, — дальше можете не продолжать. Не извлекают люди уроков из прошлого, что тут поделаешь. Покровителю будет, где развернуться. А Альбертине этот жанр... она что — тоже его поклонница?

— Ни в коем разе, — отрицательно помотал головой фон Инфернберг, — собственно с произведениями Фавнова-Шляхтевича Альбертина познакомилась по воле случая. Вы помните, что её компьютер одно время стоял в приёмной Радужного Дворца?

— Как же не помню. Она же нам все уши прожужжала насчёт того, что её компьютер испортится, заразится, сломается, и ей будет очень и очень плохо.

— В общем, когда компьютер вернулся в покои Альбертины, она с большим неудовольствием убедилась, что её самые худшие подозрения подтвердились. Кто-то, а кто именно, знает, пожалуй, только Джесс, закачал в него целую папку фантастических романов. Среди них оказались и произведения Фавнова-Шляхтевича. А Альбертина горазда читать всякую гадость.

— И что было потом?

— Потом она отправилась на сайт этого господина. С самыми благими намерениями.

— Представляю, чем всё закончилось, — улыбнулся первый принц Тьмы.

— Скандал был жутким, — коротко ответил фон Инфернберг, — в итоге Альбертина заявила лично господину Фавнову-Шляхтевичу, что один из его любимых персонажей — мразь, а его мир — гадюшник. И даже попыталась это доказать. А Фавнов-Шляхтевич, в свою очередь, не нашёл ничего умнее, чем применить административный ресурс. По-видимому, двойная фамилия сыграла с ним злую шутку. Он, невесть с чего, решил уподобиться одному коллеге по цеху, который тоже имел двойную фамилию и действительно служил вице-губернатором в одной из губерний.

— Ну, его я прекрасно помню, — оживился Лионель, — этот вице-губернатор весьма удачно использовал свой богатый административный опыт в литературном творчестве. Следует признать, история его города произвела настоящий фурор и имела изрядный успех у читающей публики. А этот Фавнов-Шляхтевич похоже крепко не дружит с головой, если использовал против Альбертины административный ресурс. И что теперь? Наша партнёрша мечтает, чтобы мы организовали ему свидание с владельцем небольшого магазина и блюстителем закона на мотоцикле? Как вы там говорили — слэш?

— Не будем опускаться до уровня поклонников Фавнова — Шляхтевича, — поспешил охладить пыл Лионеля ландграф Инфернберга, — я уже озвучил желание Альбертины. Обыкновенное осуждение и порицание. Да и вообще, дался нам этот литератор. Давайте я вам лучше расскажу о "феномене Редворта". Вот она — действительно стоящая тема.

— Я бы с удовольствием послушал вас, — возразил ле Гранд, — но не забывайте, сегодня вечером мы читаем Альбертине первую сцену нашей пьесы. А у нас ещё и конь не валялся. У нас нет ничего кроме стихов, то есть, нет ничего. Вряд ли эта девчонка удовлетворится вашими рассуждениями о Майкле. А истерику закатить она вполне способна.

— Ваша правда, — кивнул Даймон, — к тому же, негоже попусту занимать столик и злоупотреблять гостеприимством этого почтенного заведения. Направляемся прямо к вам?

— Согласен. Любезный, — обратился Лионель к хозяину кафе, который появился, словно из под земли — принесите счёт.

И снова боевая некромантия.

- Забавно, а я думал, что меня хотят взять живым, — улыбнулся Скиталец и внимательно посмотрел мне в глаза.

— А личную свободу вы считаете величайшей ценностью на свете? Готовы защищать её до последнего? — съязвила я.

— Все мы подвержены предрассудкам, — сокрушённо пожал плечами Уильям, - значит, решили нарушить приказ, миссис Мортимер? Или госпожа Воислава Ветловская?

— На вас действует только боевая некромантия, - вежливо ответила я, — а её используют, чтобы убивать. Я скажу, что у меня не было другого выхода. И у меня много имён.

— Понятно, — усмехнулся пришелец, — итак, вы не сдаётесь мне на милость?

— Нет веры вам, мужчинам, ослеплённым дикой страстью, что мутной пеленой туманит чистый разум, - нараспев протянула я, вскакивая на ноги и атакуя Скитальца очередным "Духом смерти".

— Я оскорблён, и в лучших моих чувствах! — возмущённо воскликнул Уильям, снова с пугающей лёгкостью парируя моё заклинание, - честно говоря, ваше однообразие утомляет. Хорошо, с вашими атаками всё ясно, посмотрим, как вы умеете защищаться.

С этими словами пришелец резко выбросил руку вперёд, и в мою сторону, оставляя за собой едва заметные кольца дыма, полетело "Копьё смерти" — ещё одно из опасных заклинаний боевой некромантии.

Я успела выставить защиту — "Алмазный панцирь" высшего уровня, усиленный заклинанием "Гранитная стена". И "Копьё смерти" не пронзило меня, лишь отбросило на несколько шагов назад, едва не сбив с ног. Мощь, которую пришелец вложил в заклинание, была поистине колоссальной. Вслед за первой атакой сразу же последовала вторая. А затем и третья. Скиталец не давал мне передышки.

Дело принимало весьма скверный оборот. Уильям, прочно завладев инициативой, методично расстреливал мою оборону, в то время как я лишь отражала его мощнейшие атаки. Пока, ценой невероятных усилий, мне это удавалось, но я прекрасно осознавала, что надолго меня не хватит. В голове подозрительно шумело, во рту явственно ощущался солоноватый привкус крови. Очередное "Копьё смерти" отшвырнуло меня ещё на несколько шагов, едва не пробив магическую защиту. Я поняла, что следующая атака окончательно сокрушит её. Необходимо срочно менять тактику, иначе мне не избежать бесславного поражения.

— Всё ещё не теряете надежды отправить меня прямиком в Хёлльмунд? — с еле уловимой иронией поинтересовался пришелец, очевидно уже нисколько не сомневаясь в скорой и окончательной победе, - между прочим, там, насколько мне, известно, читали роман вашего супруга. И оценили его очень высоко.