-Молчи, Захарыч, умоляю.
Когда Скоробоев нехотя поднес ко рту деревянную ложку, в трапезную вошел владыка Лаврентий. Увидев боярина, жующего черный хлеб с постной, распаренной пшеницей, развел руками.
-Извините, Ерофей Захарович, что к себе на обед не пригласил. Братия не расторопна. Не успела с вечера лебедей нажарить. И сироты монастырские совсем от рук отбились, какой уж день белую рыбицу не везут. За мою доброту меня же и наказывают. Обаче опосля посещения усыпальницы, мы с вами все же немного почревоугодничаем. Али вы передумали осматривать наши подземелья?
-Не передумали,— ответил за боярина чашник.
Возле входа в склепницу собора Владимирской Божьей матери уже ждали с факелами Самсоний и Савва. С ними еще несколько братьев, а также начальник боярской охраны воевода Пузырев и конюший Захарка — невысокий, вертлявый паренек, в роду которого явно были цыгане.
Значит и ты, цыганенок, с воеводой за одно,— зло подумал Емельян,— ну, что же получишь то, что заслужил. Хорошо бы остальных стрельцов предупредить об измене. Да как определишь кто из них не предатель.
-Ты, боярин, посох забыл,— сказал чашник Скоробоеву.
-Да зачем он мне среди святых могил? — удивился Ерофей Захарович.— А потом ты сам глаголил....
-У тебя нога болит. Правая. Забыл? Без посоха не сподручно будет. Аз сейчас принесу.
Все молча ждали, пока вернется Емельян. Не проронили ни слова. Воевода Пузырев не только не поинтересовался, как потчевал боярин, но и ни разу не взглянул ему в глаза. Стоял в стороне от всех и загнутым мыском зеленого сафьянового сапога, гонял прозрачную льдинку. Увидев бегущего с боярским посохом чашника, решительно раздавил ее каблуком.
В соборную усыпальницу вошли так же, молча. Постояли. Наконец, настоятель Лаврентий указал безымянным пальцем, в двух дорогих перстнях, на ближайшую надгробную плиту.
-Здесь покоится ...Э....Да, вон на камне начертано.
— Костяннтинъ Лукиничь, — громко сказал инок, которого Емельян видел сегодня впервые. — Преставился в лето 6755-е от сотворения света. Был одним из дружинников Александра Невского. Вместе с ним разбил шведов в устье Ижоры,— и вдруг закатив глаза, монах проникновенно изрек: " Приидоша Свъя въ Неву в лъто 6748, и побъди и Александръ Ярославичь съ Новгородци, июля 15. И паде Новгородцев всъхъ 20, а Нъмець накладоша двъ ямны, а добрыхъ повезоша два корабля; а заутра побъгоша".
Монах снова принял невозмутимый вид, добавил:
-То из Псковской первой летописи по памяти знаю. У нас в библиотеке есть ее копия. Далее могила старца Даниила. В свое время он служил постельничим у Михаила Ярославовича Тверского. Во время междоусобицы с Юрием Даниловичем Московским за великое княжение Владимирское, получил тяжелое ранение, и после излечения, постригся в скиму. А положен после смерти здесь.
-Сколько же лет вашему монастырю? — изумился Емельян.
Послушник подошел к следующему могильному камню. Немного подумал.
— Вельми много. Не единожды татары его сжигали. " А по гръхом поидет на нас рать татарьская. А быти нам, брате, на татары, и на Литву, и на нъмци, и на ляхи заодинъ". Это из духовной грамоты великого князя Дмитрия Ивановича. Словно об нашем монастыре сказано. Кого только святые Ильинские стены не видывали!
Вот грамотный, шельмец,— подумал боярский чашник, — с ним бы с глазу на глаз об отшельнике и заряйке потолковать. Емельян заметил, что настоятель Лаврентий уже заметно нервничает. Топчется, как конь перед кострищем и все время мнет вышитый золотом крест на дорогущем саккосе. "Ишь вырядился, аки на Пасху".
-Пойдемте в подземный некрополь. Самсоний, Савва, распаляйте еще факелы, показывайте дорогу,— произнес архимандрит каким-то неестественным, загробным голосом.
План действий для себя Емельян уже определил. И все же после настоятельского приглашения в подземелье, за подвздошной костью молодого человека словно лопнул пузырь с ледяной водой. Монахи запалили длинные палки с намотанной на них просмоленной паклей и первыми вошли в дверь, за которой находился подземный ход.
Шли тихо. Старались не шуметь, будто боялись разбудить покойников. Неслышно было даже кованых сапог воеводы Пузырева. Вообще он выглядел поникшим, подавленным. Брел сзади и все время и что-то бубнил себе под нос. Емельян же ни на шаг не отставал от боярина Скоробоева. Вот и развилка.
Настоятель взял у инока Саввы факел, указал им в сторону правого туннеля.
-Там и есть подземная усыпальница. Ступайте, Ерофей Захарович. И ты Емельян не отставай. Братья Самсоний, Евдоким и Василий вас проводят. Нечего всем вместе святое место лишний раз топтать.
Емельян пристально взглянул в предательские глаза владыки.
-Нам достаточно одного Самсония, ваше преподобие. А остальные братья пусть здесь подождут, богу помолятся.
-Как знаете, — настоятель вытер скуфьей со лба пот.
Самсоний махнул факелом, приглашая боярина и чашника следовать за ним. Миновали узкий, низкий проход и каменная галерея начала расширяться. Справа Емельян заметил гранитный свод, который подпирали деревянные распорки.
Ага, значит, сейчас монах пропустит нас вперед. А как только мы дойдем до края пещеры, кинется назад и по пути выбьет бревна из-под гигантской глыбы.
-Идите первыми, — тихо предложил Самсоний.
Подхватив боярина под руку, чашник его повел вперед быстрым шагом. Опередив чернеца метров на пять, миновав пещеру и войдя в туннель, который вел к Пудице, резко свернул направо.
-Да не туда,— раздался сзади петушиный окрик Самсония. — Я же сказал прямо!
Казалось, забыл монах что вчера он безбожно картавил и заикался.
-Здесь что-то блестит под камнем. Не иначе золото. Быстрее, инок,— поторопил чашник Самсония. Арбузов придавил боярина к стене, и выразительно прижал указательный палец к своим губам. Скоробоев тихо мычал, но не вырывался. Видно понимал, что происходит нечто серьезное, но пока ему не понятное.
Как только из-за угла показалась недовольная физиономия брата Самсония, превращенная светом факела в страшенную маску, Емельян схватил монаха за кадык, резко дернул к земле. В горле чернеца забулькало, захрипело, и он повалился под ноги к чашнику. Молодой человек быстро вскочил Самсонию на плечи, задрал за волосья голову, приставил к уху заряженный пистоль.
-Закричишь, стрельну. Уразумел?
Монах отчаянно захлопал глазами, давая понять, что, конечно же, все понял.
-Где истинный архимандрит и кто этот Лаврентий?
-Отец Филофей отбыл в Звенигород, в Саввино — Сторожевскую обитель по срочному поручению. А этого Иуду царевна Софья прислала. За два дня до вас. Грозилась много денег монастырю отписать.
-Теперь вестимо, почему сей пес об заряйке обмолвился. Тоже мне, лазутчик! Дурачина. Ты-то что-нибудь знаешь про зелье?
-Ни слухом, ни духом.
— Ты Пузыреву сказывал, что некрополь слева по подземному ходу. Где в усыпальнице могила отшельника?
— Его рака с мощами в стене замурована.
— Это я уже вчера слышал. Подробнее сказывай.
— На том месте надпись имеется: "ВРАТА АДОВЪСКАIА СЪКРОУШИВЪ".
Емельян протер ствол пистоля о рясу чернеца.
— А теперь, Самсонушка, зови сюда своих приятелей — душегубов. Да, токмо ласковым голоском, бодрым. И смотри у меня! Больше предупреждать не буду.
-Эй! — закричал во все горло монах. — Ваше преподобие, владыка Лаврентий, воевода, идите все сюды скорее!
-Что случилось? — недовольно проворчал издалека мнимый настоятель.
— Сюды ходьте! Чудо здесь небывалое.
-Молодец,— похвалил инока Емельян и со всей силы хватанул его камнем по голове. Самсоний дернулся, затих.
Ерофей Захарович Скоробоев сидел напротив, ни жив, ни мертв. Он как-то по— медвежьи раскинул в разные стороны ноги и медленно раскачивался из стороны в сторону.
Чашник снял с него теплый кафтан с длинными рукавами, бросил на камни. Опираясь на крепкий боярский жезл, поднял Скоробоева на ноги.
В туннеле, со стороны пещерки, забрезжил свет. Первым вышел из нее воевода. За ним Лаврентий, двое монахов и конюший Захарка. Пузырев недовольно поводил носом.
-Ну что у вас тут?
-Да вот с Самсонием беда,— спокойно ответил чашник. — Его змея насмерть покусала.
-Кто?! — изумился царевен лазутчик.
-Змея. Аспида. Зеленая такая, поганая. Вон только что в пещерку поползла.
Все попятились в туннель, подальше от поворота в пещеру.
— Правильно, не стойте возле прохода. Сие зело опасно для живота. Вот так. Ну, прощевайте все, нам с Ерофеем Захаровичем вельми некогда.
С этими словами Емельян крепко обхватил боярский откормленный животик десницей, а левой рукой подхватив факел, помчался вместе с Скоробоевым к пещере.
Возле глыбы с дубовыми распорками притормозил, что было силы, пихнул Ерофея Захаровича вперед.
-Беги, боярин! Беги к выходу!
Сам взял двумя руками оплетенный серебром боярский посох и, стиснув зубы, треснул им по сдерживающим каменный свод бревнам.
Посох переломился, опора устояла. Тогда Арбузов разбежался и в прыжке, наискось, ударил по ней обеими ногами.
Деревянные орясины хрустнули, вылетели из-под скалы. В первое мгновение все было тихо. Затем кругом загудело, заклокотало, зашаталось. Сначала сверху осыпался один камень, за ним второй, третий. Раздался оглушительный гул и стало рушиться все разом. Гигантские камни сшибались между собой и превращались в крошево. Мелкие осколки как пули секли пещеру, туннели, вызывая еще больший камнепад.
Наверху дрогнули, покрылись трещинами белые стены древнего собора Владимирской Божьей матери. Восточный купол накренился, зашатался у основания, рухнул в низ. Западная луковица то же разрушилась, повисла на одной железной струне, напоминая поникшую голову убитого голубя. Центральный, самый большой купол просел и из-под высоких сводов храма выглядывал на свет божий лишь позолоченный крест.
В утробе собора на самых низких нотах гудели, раскалывались старинные колокола. Чугунную дверь усыпальницы отбросило от храма саженей на десять. Из соборной склепницы волнами выкатывались клубы серой каменной пыли. Насмерть перепуганные монахи с молитвами разбегались в разные стороны от Ильинской православной обители.
Записка.
Запой у отца Лаврентия закончился также внезапно, как и начался. Проснувшись до восхода солнца, батюшка попил талой колодезной водички из холодильника. Затем крепкого сладкого чаю, опять глотнул растаявшего льда. Подержал подмышками дольки свеженарезанного зеленого лимона, перекрестился на образа и, облегченно вздохнув, отправился служить заутреню.
Мирно похрапывающего Вальку Брусловского иерей будить не стал, незачем. Прикрыл шерстяным одеялом его желтые грибковые стопы, с не стриженными ногтями. Пусть поспит, сердешный.
В церкви Вознесения уже суетились бабки: подливали в лампады масло, протирали холщовыми тряпицами лики святых и многочисленные образа самого Господа Бога. Увидев отца Лаврентия, попрятали по углам хитрые глазки. Затем кланялись, усердно целовали ему ручку.
Батюшка взял молитвенник, начал читать:
— К тебе, Владыко человеколюбче, от сна востав прибегаю, и на дела Твоя подвизаюся милосердием твоим, и молюся Тебе: помози мне на всякое время, во всякой вещи, и избави мя от всякия мирския злыя вещи и дявольского поспешения, и спаси мя, и введи в царство Твое вечное...
С каждым, словом голос иерея звучал все громче, раскатистее. Казалось, вот— вот осыплются, сохранившиеся каким-то чудом после советского беспредела старинные фрески под куполом храма.
— Аминь!— произнес, наконец, отец Лаврентий и в церкви повисла звенящая тишина.
— Не спасет Россию заряйка, скорее погубит,— прошептал он себе под нос, но в утреннем храме его слова прозвучали довольно внятно.
-Здоровы ли вы, батюшка? — загомонили служки.
Иерей не ответил. Снял за амвоном стихарь, отдал его вместе с кадилом подвернувшейся под руку бабке, пошел к себе.
Отставной майор Пилюгин и Федор Арбузов постучали в двери небольшого бревенчатого, крашеного серой краской домика отца Лаврентия вскоре после заутреней. Батюшка уже приготовился к встрече. Поставил на стол пироги с капустой, нарезал Валькиного бестера и даже открыл банку растворимого бразильского кофе. Сам Лаврентий этого напитка не употреблял, не видел смысла, но для гостей держал.
На пороге гости истово перекрестились. Иерей поморщился:
-"Не всякий говорящий мне господи, господи..." Нечего топтаться в дверях. Пришли по делу, так с дела и начинайте. Креститься потом будем. Чувствую, вместе, обеими руками.
Батюшка принял у Пилюгина зеленую спортивную сумку, туго набитую водкой, поставил возле печи, пригласил гостей сесть.
Владимир Семенович опустился на резную скамью у самовара, поводил носом. Пахло явно не пирогами. Обернулся и увидел на диване возле окна чье-то тело, накрытое с головой одеялом. Рядом валялись грязные резиновые сапоги.
— Наш? — спросил Пилюгин.
-Ваш, — кивнул святой отец и придавил особиста тяжелым, словно чугунная сковородка, взглядом.
-Вы, я так полагаю, и есть бывший чекист Владимир Семенович Пилюгин?
Тот хмыкнул:
— Видимо, вчера наш юный натуралист вам исповедовался от души. Я же велел ему представить меня шурином-олигархом! Ха-ха. Ну, раз такое дело, позвольте отрекомендоваться. Майор армейской контрразведки в отставке Пилюгин.
-Послушайте, майор, — Лаврентий начал разливать по стаканам горячий чай, — Насколько я знаю, в вашем ведомстве простаков не держали. Неужели вы и в самом деле верите, что какой-то средневековый, невежественный отшельник, по нашим меркам, пусть и боярского рода, мог изготовить уникальное похмельное зелье, которое не может придумать современная наука? Вы же знаете, похмелье — тяжелейшее химическое отравление организма продуктами распада этилового спирта, в частности уксусными альдегидами и сивушными канцерогенными маслами. В результате чего нарушается электропроводимость в нервных клетках головного мозга. Невозможно в одну секунду очистить от шлаков клетки и запустить электрические цепи в нейронах, как нельзя сразу заставить работать сгоревший, в результате короткого замыкания, генератор.
Майор выдержал паузу, с достоинством произнес:
— Профессия, батюшка, сделала меня мало доверчивым и очень осторожным человеком. Однако я своими глазами видел записи отшельника и читал их более поздний перевод, так называемый, список. Принес бы их с собой, но, к сожалению, древние рукописи...,— Пилюгин недобро покосился на Федора,— древние рукописи скушал один малограмотный субъект.
Лаврентий удивленно вскинул брови. Вероятно, об этом Валентин не успел рассказать святому отцу. Или не захотел. Но пояснять майор батюшке ничего не стал, а продолжил излагать свои мысли:
-Да, я верю средневековому старцу. Вы называете Иорадиона невежественным отшельником и при этом добавляете, что он невежествен по нашим меркам. Но через тысячи лет, когда люди высадятся на планетах других Солнечных систем, теперешние научные представления будут выглядеть также наивными и смешными. Кто сегодня сомневается в гениальности, скажем, Коперника или Джордано Бруно? Никто! А жили они, между прочим, тоже в Средние века.
