| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Наклоняясь к портфелю, подмигнул неодобрительно поглядывающей Зорьке, затем достал учебник алгебры и громко пришлёпнул им по парте, прерывая чересчур затянувшееся прекрасное мгновение. По классу пронеслось клацанье смыкаемых челюстей, кто-то из парней за спиной нервно хохотнул, возобновился негромкий гул разговоров и движений.
Кузя, закончив подготовку доски к уроку, аккуратно сложила тряпку на полочку и двинулась по проходу: глазки скромно в пол, на лице неясным отблеском намёк на улыбку. Я проводил её оценивающим взглядом. Да, примерно сорок пять... хотя нет, чуть больше ‒ около сорока восьми килограммов лакомой плоти. Уткнул хмурый взор в парту. Предстоящие годы будут непростыми. Во всех отношениях...
Вторник, 29.03.1977, 15.25
Ленинград, Измайловский проспект
Обожаю пить молоко из прозрачного стекла. Сначала медленно вливаю его в ёмкость и наслаждаюсь тем, как проявляется из воздуха геометрически совершенная форма, будь то гранёный стакан или, увы, недоступный сейчас коньячный бокал. Потом, поворачивая то так, то этак, любуюсь цветом. Настоящее молока не белое, но и желтоватого оттенка в нём нет, лишь намёк на него, лёгкий отблеск невидимых жиринок, в микроскопических шариках которых и растворен аромат трав. Конечно, у восстановленного молока этот вкус убит, но вот у этого, полчаса назад налитого из бочки на углу, он есть. Я посмаковал первый глоток, прокатив чуть сладковатое молоко по небу. Да, однозначно, есть.
Вернул стакан на стол и нетерпеливо двинулся к плите. Выхватил из духовки разогретый бублик с маком и располовинил длинным острым ножом повдоль. Наклонившись, с наслаждением втянул чуть сдобный пшеничный аромат. Затем быстро уложил на срез тонкие ломтики сливочного масла, подровнял ножом, накрыл второй половинкой и несколько раз прижал, что бы пропитать мякоть. Бейгл имени стремени Яна Собески готов.
Откусил и, прикрыв глаза, чтоб не отвлекаться ни на что, вдумчиво прожевал. Запил молоком. Кайф...
Собрал со стола осыпавшиеся маковые зёрнышки и закинул в рот. Всё. Вот теперь можно заняться освоением новояза. Сёма на завтра выбрал Никарагуа, Никита ‒ НАТО и США, а мне достался Китай.
Придвинул стопку свежих газет, сдёрнул верхнюю и начал внимательно изучать первую полосу, начиная с орденов и лозунга "За нашу Советскую Родину". Дойдя донизу, аккуратно, за поля, что бы не запачкать пальцы легко смазывающейся сажевой краской, развернул. Взгляд сразу невольно метнулся к третьей полосе.
Да, это не лечится... Ну что мне стоило посмотреть обычное содержание третьей страницы "Красной Звезды"? Лень было руку протянуть и взять газету из стопки. Нет, понятно, если им будет надо, то извернутся, но как-то неудобно получается...
Ещё раз оглядываю третью полосу, сплошь забитую сообщениями агентства ТАСС на международные темы. Ни одной фамилии или звания советского офицера. Для изменения формата, возможно, потребуется оклик сверху. Ну... тем интереснее.
Борьба за мир на газетной странице идёт вовсю. И, что интересно, НАТО и США поругивают, но достаточно дипломатично, с постоянными отсылками к политике разрядки, а вот Китаю влетает по печени с неподдельной страстью.
Снова пробегаю глазами по строчкам:
"Не обращая внимания на предостережения японских патрульных кораблей, более 20 китайских рыболовных судов, вооружённых пулемётами, вновь вошли в воды островов Сенкаку. Газета японских коммунистов "Акахата" опубликовала сегодня заявление, в котором говорится, что территориальные притязания Китая представляют собой великодержавные действия, обусловленные отходом Китая от позиций научного социализма".
Или вот ещё:
"Подводя итоги недавнего визита в КНР президента Сомали С. Барре, зарубежные обозреватели сходятся во мнении, что пекинские лидеры оказали ему подчёркнуто тёплый приём, руководствуясь в основном соображениями антисоветизма. Пекин считает нынешний момент исключительно удобным для осуществления своих попыток внедриться в некоторые страны Африки с тем, чтобы оттуда провоцировать беспорядки и сеять рознь между развивающимися государствами".
Да, бьём наотмашь, из всех идеологических калибров. Смысл поддержания такого накала страстей не ясен, ведь не к войне же с Китаем готовимся. А переломить созданное в массах настроение потом, при налаживании отношений в будущем будет сложно. Они что, там наверху, ждут полной капитуляции китайского руководства? Глупо... Непонятная политика.
Правда, и китайцы отнюдь не агнцы. Один только тезис "о неизбежности в будущем большой войны", недавно подтверждённый на всекитайском собрании, чего стоит. Далеко не вегетарианцы. Похоже, пока несколько поколений руководителей там не сменится, с ними кашу не сварить.
Кстати о "сварить"... Я тут припомнил, что печёное яблоко с корицей ‒ это Томино слабое место. Мечтательно улыбаясь, открыл духовку и опять включил её на прогрев. Цыпа-цыпа-цыпа...
Тот же день, вечер
Москва, площадь Дзержинского
‒ ...по совокупности этих фактов, Юрий Владимирович, мы сейчас абсолютно убеждены в том, что Огородников действительно является агентом ЦРУ, информация из Боготы о вербовке в семьдесят четвёртом подтверждается, ‒ негромко докладывал генерал Бояров, неотрывно глядя на сидящего напротив Юрия Владимировича.
Андропов задумчиво слушал, слегка прикрыв глаза и уткнувшись подбородком в сложенные перед лицом ладони. Бояров неодобрительно покосился на упёртые в стол локти ‒ там, на левом рукаве светлого кардигана грубой вязки, надеваемого шефом КГБ в неофициальной обстановке, была заметна небрежная штопка.
"Ладно, это ещё ничего, ‒ вздохнув про себя, подумал генерал. ‒ Суслов вон третий десяток лет в одном и том же пальто ходит".
‒ Однако доказательной базы для его ареста и начала контригры у нас сейчас нет, он крайне осторожен. Будем работать дальше, ‒ завершил он доклад.
В кабинете повисла тишина. Андропов открыл глаза и, недовольно покачав головой, укорил:
‒ Плохо. Мы ведём с американцами важнейшие стратегические переговоры, и они видят наши карты ещё до того, как мы сделаем ход. Они же всё время на шаг впереди нас... Утечка из Управления по планированию внешнеполитических мероприятий МИДа ‒ куда это годится?! Этот Агроном имеет доступ к широкому кругу документов особой важности... И не убрать никак ‒ спугнём. Да и Андрей Андреевич не верит ни в какую. Что дальше делать думаете, Григорий Фёдорович? ‒ повернулся он к сидящему справа от него руководителю контрразведки.
Начальник Второго главного управления КГБ генерал-лейтенант Григоренко на мгновение задумался, затем осторожно вернул тонкую фарфоровую чашку на блюдце и начал излагать выработанный план:
‒ Юрий Владимирович, мы хотим использовать Огородникова в дальнейшем для стратегической контригры с американцами. Для этого надо склонить его к сотрудничеству, прижав к стене неопровержимыми доказательствами. Поэтому работа сейчас сосредоточена именно на выявлении доказательной базы. Нужны тайники, аппаратура, инструкции ЦРУ. К сожалению, в ходе негласных обысков нам пока не удалось их обнаружить, Агроном прячет всё очень качественно, по квартире всюду контрольки расставляет при уходе. Мы думаем так: приближается следующий раунд переговоров в Женеве по разоружению. По мере выработки нашей позиции Огородников будет стремиться передать данную информацию в ЦРУ. На подготовке к этому сеансу мы и хотим его взять. Мы обращаемся к вам с просьбой, ‒ Григоренко извлёк из папки рапорт и протянул через стол Андропову, ‒ санкционировать установку в его квартире аппаратуры для негласного наблюдения. Полагаем, что он готовится к сеансам именно там, в кабинете.
Андропов согласно кивнул и быстро черкнул разрешающую резолюцию.
Григоренко на пару секунд задумался, формулируя наиболее деликатную часть своего доклада, касающуюся Константина Русакова, бывшего зама Андропова в бытность того секретарём ЦК КПСС, а сейчас ‒ личного помощника Брежнева:
‒ Юрий Владимирович... Кроме всего этого, наблюдение выявило близкие отношения между Огородниковым и Ольгой Русаковой, дочерью Константина Русакова. Судя по всему, дело идёт к свадьбе...
Из рук в руки перешло несколько фотографий, на которых симпатичный мужчина с бравой выправкой нежно обнимает расплывшуюся девицу "за тридцать". Андропов проглядел снимки, раздосадованно шлёпнул пачкой по столу и, поднявшись, взволнованно прогулялся по кабинету. Постоял у окна, глядя на памятник Дзержинскому, потёр лоб и раздражённо бросил:
‒ Нет, товарищи, это надо прекращать... Русакова планируют через месяц на повышение. Нам только родственных связей секретаря ЦК КПСС с американским шпионом не хватало.
Решительно сел за стол, наклонился вперёд, собираясь что-то сказать, и внезапно замер, задумавшись.
‒ Так... ‒ протянул Андропов, придя наконец к какому-то решению. ‒ Есть информация, ‒ он неопределённо указал подбородком куда-то влево-вверх, ‒ что у нашего Агронома один тайник замаскирован под камень в гараже. В этом контейнере ‒ шифр-блокнот и инструкции ЦРУ. Второй тайник ‒ в раскручивающейся батарейке ручного фонарика, причём при обратной сборке у нас могут быть проблемы. И капсула с ядом в авторучке.
Побарабанил пальцами по столешнице, раздумывая, потом пристально посмотрел на подчинённых:
‒ Григорий Фёдорович, Виталий Константинович, пока это всё. За работу. При подтверждении информации ‒ немедленный доклад.
Покинув приёмную, генералы многозначительно переглянулись и молча прошли к лифту. Зубры контрразведки умели извлекать максимум из сказанного и ‒ особенно ‒ несказанного и сейчас стремительно просчитывали открывающиеся перспективы. В родном коридоре восьмого этажа с Григоренко свалилась привычно носимая маска невозмутимого шахматиста, и по лицу зазмеилась злорадная улыбка, увидев которую шарахнулся куда-то вбок не вовремя вышедший в коридор капитан. Григорий Фёдорович с усмешкой проводил подчинённого взглядом и многозначительно пробормотал:
‒ Ну что, Виталий, вот теперь поработаем... Похоже, мы их вскрыли, как консервную банку. Давай-ка через полчаса ко мне со свежими мыслями.
Бояров на пару секунд задержался перед своим кабинетом, с уважением глядя в спину удаляющегося начальника. Мелькнула мысль о несправедливости: кто такой Канарис, знают все, кто такой Григоренко, который ещё молодым капитаном в ходе десятков успешных игр как хотел водил за нос спецов абвера, не знает почти никто.
"Ладно, сочтёмся славой, ведь свои же люди, ‒ усмехнулся он, решительно заходя в кабинет и переключаясь на Агронома. ‒ Первым делом надо вырвать у этой скотины ядовитые зубы. Капсула с ядом в авторучке. Хм... ‒ Бояров схватил карандаш и задумчиво зажевал его торец, потом, просветлев лицом, схватил календарик. ‒ Эврика! У Игорька Перетрухина на этой неделе день рождения. Вот пусть в баньку сходит со своими подопечными из МИДа, попарятся, массаж сделают... А мы за это время изучим, что там за авторучка. А потом, если найдём капсулу, сделаем шахер-махер, и станут у него гранаты не той системы..."
Пододвинув лист бумаги, Бояров начал набрасывать график операции со списком привлекаемых специалистов.
Процесс пошёл, колесо Истории отдалилось от предыдущей колеи ещё на пару микронов.
Среда 30 марта 1977 года, день
Ленинград, Красноармейская улица
Нога за ногу плетёмся из школы, перебрасываясь шутками. К сожалению, до Томиного дома всего метров четыреста ‒ даже неторопливо бредя, мы пройдём эту дистанцию минут за десять. Ну ещё немножко можно будет у парадного потоптаться. Перехватываю в левую руку оба портфеля и пускаю в ход домашнюю заготовку ‒ достаю из конверта, вложенного во внутренний карман куртки, два самодельных батончика мюсли. Неторопливо помахал приманкой перед чуть вздёрнутым носиком:
‒ Хочешь?
‒ Что это? ‒ в изумлении разве что не обнюхала.
‒ Сладкие батончики вчера испёк. Геркулес с тёртым яблоком, корицей, изюмом и мёдом. Вкусно, ‒ тяну тоном профессионального соблазнителя и смачно откусываю от своей порции. Действительно вкусно, мёда с корицей не пожалел.
‒ Спасибо!
Батончик энергично вырван у меня из рук, и мы захрустели на пару.
‒ Мм... ‒ закатив глаза к небу, проговорила Тома. ‒ Здоровски... Сложно готовить?
Перед подсечкой делаю драматическую паузу, словно что-то припоминаю, потом небрежно роняю:
‒ Да нет, наоборот ‒ просто. Хочешь завтра после школы зайти ко мне? Пообедаем, и я проведу инструкторско-методическое занятие. За час управимся. Кстати, обжаренный геркулес можно не только в батончик формировать, но и россыпью делать, а потом с молоком на завтрак. Тоже вкусно. И полезно.
Тома с задумчивой грустью разглядывала огрызок батончика в руках. Я замер с деланым безразличием. Ловись, рыбка, большая и маленькая...
‒ Я подумаю, ‒ лукаво улыбнулась девушка.
Хм... Мою невинную хитрость раскусили?
‒ Угу... ‒ В бурчание невольно прокрались недовольные нотки. Чтобы их скрасить, резво продолжаю: ‒ Впрочем, я сейчас наладил производство, на свой один небольшой батончик в день можешь смело рассчитывать.
‒ Я подумаю, ‒ повторила она. ‒ Можно и у меня пообедать. Я у тебя чай уже пила, теперь твоя очередь. А потом покажешь.
‒ Прокормишь? У меня после школы аппетит зверский. ‒ Пытаясь скрыть довольную улыбку, следующие два шага делаю чуть-чуть короче, чтобы немного приотстать. Мимика у меня предательски открытая, плохо подчиняется даже прямому волевому контролю. Видимо, тоже возрастная особенность.
‒ Порадуешь своим жором бабушку, она вечно ворчит, что меня не накормить.
Ах ты ж чёрт, там бабушка водится... Улыбка стекла с лица, сменившись озабоченным выражением. С другой стороны, подумаешь, бабушка... Как будто я всерьёз рассчитывал на что-то ощутимое от этого обеда. Окидываю Томин профиль оценивающим взглядом. Да, до первого поцелуя ещё как до небес ‒ семь вёрст и всё лесом...
‒ Главное, не напугать с первого раза своим аппетитом старушку слишком сильно.
Тома жизнерадостно рассмеялась:
‒ Это вряд ли, она у нас хлебосольная. Пока, как пузырь, за столом не раздуешься ‒ не выпустит.
‒ Так когда, говоришь, я смогу познакомиться с этой достойной женщиной?
Со смехом сворачиваем на Москвину, на повороте нас с понимающей полуулыбкой энергично обгоняет химичка. Дав Елене Дмитриевне отойти, объявляю:
‒ Анекдот. Знаете ли вы, что у Лжедмитрия Второго была дочка Елена? Елена Лжедмитриевна.
Переждав хихиканье, продолжаю:
‒ Сейчас проверю, как ты арифметику знаешь. Помнишь, что Владимир Ильич сказал про коммунизм, советскую власть и электрификацию?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
