Метро 2036: Изумрудный Город

Иметь дело с иероглифическим письмом Артёму не приходилось, но поговорку про него частенько приходилось слышать от стариков.

— Наша школьная учительница Алла Петровна рассказывала: в толщах отложений, которым сотни миллионов лет, в каменном угле, например, находили металлические предметы. А ведь люди научились выплавлять металл всего пять тысячелетий назад! Значит, существовали до нас и другие цивилизации!

— Ага, и будут после. Раскопают рано или поздно Метро, поглядят на наши косточки и дивиться станут — чего вдруг пращуры под землёй жили, если на поверхности так замечательно!

— Фу-у, какой ты пессимист. Помяни моё слово: и пяти лет не пройдёт, как люди выберутся отсюда!

— Мне бы твой оптимизм. Как говорится, свежо предание, да верится с трудом.

— А давай спорить!

— И на что предлагаешь?

— Кто проиграет, тот при всём честном народе трижды прокукарекает!

— О столь дурацком пари ни разу не слышал, — рассмеялся Артём. — Ну, будь по-твоему. Ради такого случая через пять лет заскочу на Парк. Готовь насест!

— Для тебя?

— Навряд ли. Я лучше со стороны полюбуюсь на столь занятное зрелище. Однако ну и запашище тут! Фу! Будто обоср... неподалёку.

— Значит, до Коммунистической недалеко, — пояснил Славик, тоже стараясь придерживать дыхание. — Оттуда всегда дерьмом несёт.

Вот где Жора с его сантехническими талантами очень пригодился бы. Хотя, как утверждал устами своего героя кто-то из классиков русской литературы — разруха не в сортирах, а в головах. Неужели за столько лет нельзя было починить канализацию?

— Ну ничего, принюхаешься! Я как-то раз вынужден был целых полдня тут проторчать. Вначале мутило, а потом ничего, даже не замечал. Хотя когда вновь оказываюсь здесь, внутри снова не по себе.

— Есть вещи, привыкнуть к которым нельзя. По крайней мере, пока остаёшься человеком.

— Вот почему никто из наших туда по собственной воле не переселяется. Едут по направлению от партии или комсомола, а при первой же возможности сваливают в сторону Центра. Либо в принудительном порядке — за мелкие провинности, пьянку, антиобщественное поведение и тому подобное.

Да уж, весёленькое местечко. Одна надежда — долго околачиваться здесь не придётся.

— Приехали! — радостно объявил Славик. — Когда в обратный путь соберёшься, мимо не проезжай, забегай на огонёк!

И дрезина сразу же умчалась обратно.

Станция встретила его не только отвратными запахами, но и стойким ощущением тоски и безнадёги, которые буквально разливались в воздухе. Освещение ещё хуже, чем на Фрунзенской, светильники на пилонах частью разбиты, другой частью демонтированы или без лампочек, горят лишь некоторые — тускло, перемигиваясь, словно задыхающийся от недостатка кислорода человек. Чтобы прочесть надпись на стене, пришлось даже включить фонарик. Буквы, составлявшие слово "СПОРТИВНАЯ", свинчены, от них остались лишь тёмные пятна, поверх которых красной краской выведено "КОММУНИСТИЧЕСКАЯ".

Потёки краски — словно плач кровоточащих ран, но ещё большей жутью повеяло от предмета, громоздившегося чуть дальше на путях. Из-за царящего вокруг мрака, едва разгоняемого чудом работающими светильниками, Артём понял, что это, лишь подойдя почти вплотную. Виселица. Самая настоящая, добротно сколоченный "глагол", не какой-то там крюк с верёвочкой, как на Тверской. Но не в конструкции суть — рейховцы всегда славились быстротой на расправу, а тут вроде цивильные люди, проповедующие миролюбие, интернационализм и веру в светлое будущее. Ладно бы расстреливали потихоньку где-нибудь за трёхсотым метром, как поступали с бандитами и убийцами на ВДНХ, так нет же — на виду у всех. Прямо как в Средние Века. Впрочем, именно туда они постепенно и скатываются.

Люди передвигались по станции подобно теням — почти беззвучно, если и разговаривали, то шёпотом, и старались долго не задерживаться на одном месте. Чуть оглядевшись, Артём решился обратиться к пробегавшему мимо мужичку в фуфайке и треухе:

— Где тут ваше начальство заседает, не подскажете?

— Во-он там, у южных эскалаторов, — испуганно махнул тот рукой, указуя направление, и сразу же помчался дальше.

Служебное помещение, над которым висела криво приколоченная доска с надписью "Станцком партии", охраняли мрачного вида небритые субъекты в тельняшках. Минут десять безуспешно пытаясь втолковать им, зачем ему потребовался Первый Секретарь, Артём попросту сунул каждому по пяток "пулек".

Это подействовало. Суровые стражи сразу подобрели и буквально втолкнули его в кабинет.

Здесь всё повторилось с самого начала. Товарищ Погорелов, имевший честь занимать пост главнокомандующего Коммунистической, в прострации смотрел куда-то мимо Артёма, пока тот заливался соловьём, красочно расписывая, откуда, куда и зачем. Глаза его слегка оживились лишь при виде появившейся на столе пачки чая. Рожок с патронами, выложенный следом, окончательно привёл в чувство.

— Коммерция — дело хорошее, — покивал головой Первый, пряча подношения в стол. — Ладно, организуем. Пошлю своих мальчиков, пусть договорятся о переправе. Ты пока располагайся, как всё готово будет — свистнем.

А за дополнительные полрожка оказался столь любезен, что собственноручно черкнул записку завхозу с просьбой определить Артёма на постой и выдать талоны на питание. Неизвестно ведь, как быстро удастся договориться с принимающей стороной. Слабые намёки на ускорение процесса товарищ Погорелов проигнорировал, заявив — что в его силах, он и так сделает, а "изумрудники" ему пока не подчиняются. Как дадут добро — так и будет.

Хибарки местных жителей, составленные из картонных коробок, производили совсем уж жалкое впечатление. Чтобы поселиться в вагоне, более-менее прилично выглядящем, пришлось "одолжить" завхозу ещё дюжину "пулек".

Едва разместился, послышалось глухое завывание сирены. Народ нехотя выбирался из своих закутков и скапливался посреди станции.

— Авария или угроза нападения? — тревожно поинтересовался Артём у старухи, не спеша ковылявшей в том же направлении.

— Да неть, милок, нас так на собрание зовуть. Вешать, наверное, будуть. На днях пымали какого-то шпиёна, перед праздником не стали, сегодня, значить...

Зрелище не из приятных, но любопытство пересилило, и Артём, стараясь не смешиваться с возбуждённо переговаривавшимися обитателями Коммунистической, примостился с краю. На него с любопытством оглядывались, но заговорить не решился никто. Более того — когда он задерживал взгляд на ком-либо, человек тот словно невзначай старался затеряться в толпе.

Ждать развязки пришлось недолго. Под крики "Р-разойдись!", действовавшие на собравшихся не хуже водомётов, трое парней в старомодного покроя форме сотрудников НКВД потащили к эшафоту измождённого, в лохмотьях, арестанта, на груди которого болталась дощечка с надписью "ВРАГ НАРОДА".

У виселицы процессия остановилась. Один из чекистов, скорей всего офицер — в знаках различия столь допотопного обмундирования Артём не разбирался, — зачитал приговор. За шпионаж в пользу Ганзы, Севастопольской Империи, Бауманского Альянса и Содружества ВДНХ (!), подготовку саботажа на свиных фермах и энергетического теракта на Кропоткинской, распространение пораженческих настроений в массах и клеветы в адрес руководителей компартии, организацию контрабандных поставок спирта с целью спаивания трудового народа, а также пропаганду сексуальной распущенности виновный приговаривался к высшей мере социальной профилактики — казни через повешение. Казалось просто невероятным, как этому тщедушному, в синяках и кровоподтёках, обречённо, покоряясь судьбе, глядящему себе под ноги субъекту удалось столько всего натворить. Такого скорее пожалеешь, чем осудишь.

Комиссар, похоже, тоже понял это. А потому, не дожидаясь реакции собравшихся, сразу по окончании чтения скомандовал: "Давай!". Подручные тут же взгромоздили несчастного на табурет и, надев петлю на шею, выбили подпорку из-под его ног.

Эх, перестрелять бы человекообразных, во френчах и галифе щеголяющих. Но, призывая остановиться и не делать опрометчивый шаг, в памяти вновь звучал голос Хана — ты ничем не сможешь ему помочь, лишь навлечёшь на себя их гнев, и миссия твоя в любом случае останется невыполненной.

Толпа угрюмо расходилась. Побрёл прочь и Артём. Погрузившись в состоянии мрачной задумчивости о степени моральной деградации окружающих его Homo Sapiens, он не заметил старика, палочкой ощупывавшего перед собой дорогу, и налетел на него.

-Извините, пожалуйста, — на ходу пробормотал Артём, собираясь продолжить движение. Но старик вдруг цепко ухватил его за рукав.

— Слепота душевная куда страшнее телесной, ибо прямиком в погибель вечную ведёт. Но имеющий глаза пусть увидит, имеющий уши — услышит! Зверь идёт с запада, всё под себя подмять хочет. И всем, его посулами прельстившимся, начертание положит на чело или правую руку. И предадут страданиям не желающих принять его. Лишь тот, кто свет внутри имеет, устоит и спасётся...

— Кажется, вы обратились не по адресу, — попытался высвободиться Артём, стараясь не глядеть в страшные бельма. Однако это оказалось не так-то просто.

— ...и сойдутся меж собой в невиданной прежде битве, и низринутся во тьму легионы слепцов, ведомых поводырями, незрячими от рождения. Знай же, чтобы не разделить их участь — начертание то число есть человеческое...

— Сам с собой болтаешь? — окликнул сзади ехидный голос.

Оказалось — офицер, зачитывавший приговор. Вот с кем общаться совсем не хотелось. Жаль, нельзя послать куда подальше — его путешествие здесь же и окончится.

— Почему с собой? Вот собеседник, пожалуйста, — повернулся Артём в сторону безумного проповедника.

Но того нигде не было видно.

— Про то и талдычу! — ухмыльнулся чекист, вблизи выглядевший совсем юным, даже двадцати пяти не дашь. — Как у нас говорят: начинаешь со стенкой разговаривать — значит, скоро к ней станешь!

— Однако, как успел заметить, здесь предпочитают вешать, а не расстреливать.

— Надо же народ чем-то развлекать время от времени. Заодно и воспитательный эффект: займёшься контрреволюционной деятельностью, точно так же повисишь на всеобщем обозрении.

— Надеюсь, сжиганием на кострах пока не балуетесь?

— Гм... Вообще-то не наши методы. Но идея интересная, мы её обязательно обсудим на ближайшем заседании партячейки!

Вот так. Хотел ненавязчиво похохмить, а приняли за чистую монету. Как бы и вправду не ввели в обиход. Но слово не воробей, вылетит — обратно не вернёшь.

— А тот товарищ, которого казнили сегодня, неужели действительно был виновен в таком количестве преступлений?

— Во-первых, никакой он нам не товарищ, а волк позорный, продажный наймит ганзейского империализма. А во-вторых, сам во всём признался. Что ж после этого, медаль на грудь ему вешать?

Да уж, если человека долго и упорно месить, он тебе в чём хошь признается. Этот урок Артём хорошо усвоил ещё три года назад, "познакомившись" с фашистами. Надо было им тогда не переться на Пушкинскую, а возвращаться обратно на Китай-Город. К тому времени наверняка там уже всё стихло. Но чего теперь об этом рассуждать, Михаила Порфирьевича с Ванечкой не вернуть...

— Забыл представиться, — осклабился чекист, закончив разглагольствования о неблагодарных соплеменниках, спящих и видящих, как бы подороже запродаться буржуям Коричневой Линии, — Костюхин Виктор Максимович, капитан КГБ. А ты, стало быть, с ВДНХ? Знаю, уже наслышан. Ну пойдём, покажешь, где тебя наш завхоз, змей подколодный, поселить изволил.

Тут возразить что-либо сложно — кроме отсутствия желания, других аргументов против не нашлось.

— Неплохое для нашего убогого посёлка местечко, — одобрительно кивнул головой капитан. — Много за него дать пришлось? Ладно, не хочешь — можешь не говорить. Смотрю, партийную литературу потихоньку изучаешь? Правильно. А это, стало быть, ваш знаменитый чай?

Не успел Артём оглянуться, как одна из пачек перекочевала в комиссарский патронташ.

— Ты, конечно, не возражаешь оказать посильную помощь сиротам и нуждающимся Коммунистической? — спохватившись, строго уточнил Виктор Максимович.

— Нет, разумеется, — на автомате отреагировал Артём, и вторая пачка чая последовала за первой.

— Вот теперь порядок, — повеселел чекист. — Насчёт поездки в Изумрудный Город лично договорюсь. К дураку Погорелову можешь больше не ходить, всё равно он тут ничего не решает. А пока отдыхай!

Легко сказать. Ещё в себя прийти надо от подобной наглости. Ладно, бандосы бы обобрали — те хоть без затей, не паря мозгов необходимостью помощи голодающим. По хорошему на благое дело не жалко, но едва ли хоть чаинка из "пожертвования" дойдёт до тех, кого нужда заставляет питаться отбросами. Плюс слепой старикан, которого, похоже, никто кроме него не видел. Посланец Станции Судьбы? Из всего, им сказанного, запомнилось лишь упоминание о начертании в виде числа. Да ещё зверь, почему-то с запада идущий...

Филёвская Линия? Именно она, судя по карте, простирается на запад от центра Москвы. И, как слышал Артём, среди населявших её мутантов, особенно обладающих паранормальными способностями, есть своё тайное братство. Где царят шовинистические настроения — мы, мол, новая, высшая раса, которая рано или поздно придёт на смену "обычному" человечеству. Большинство обитателей Метро недолюбливают Филёвку, но едва ли такой пустяк станет преградой для особо честолюбивого мутана — гласность, всеобщие выборы и прочие атрибуты демократии не особо популярны в Подземке, поэтому достаточно "уговорить" несколько ключевых фигур — и дело в шляпе. Средств, правда, понадобится немало, но, судя по всему, проблемой это не является.

Может, слепой намекал на вторую столицу России — Петербург, на западе отсюда располагающуюся? Помнится, восхищался как-то Пётр Андреевич творением тёзки, а Никифор Семёнович мягко возражал — красив, спору нет, но забывать нельзя, что на костях своих строителей стоит. Как и все великие стройки, уверял Обходчик. Казалось бы, после Катаклизма до города того как до другой планеты, но нет же — рассказывали, будто нашёлся на "Соколе" пилот, который туда слетать умудрился. И даже обратно вернулся, правда, уже железной дорогой. История сама по себе невероятная, потому не более чем сказкой воспринимаемая, равно как и её продолжение — якобы следом за отважным первопроходцем увязался монстр, в здешних краях невиданный — Чёрный Пёс Петербург, одной тенью своей страх наводящий. Вдобавок привёл за собой свору собак, какому-то Павлу принадлежавших, и кучу голодных блокадников. Мало своего паноптикума, так ещё иноземная кунсткамера в гости пожаловала.

Или имелись в виду Европа и Америка, откуда прилетели несущие смерть ракеты? По воспоминаниям старцев, отношения Запада и России никогда не были простыми. Если и дружили, то чаще всего за счёт уступок с нашей стороны. Да, пусть мы не такие, "как надо", это ещё не повод для бомбёжек...

За рассуждениями, расслабившись и угревшись, не заметил, как задремал. Разбудил шум за окнами вагона — милицейские свистки, топот ног, и, само собой, мат-перемат во все стороны. Дождавшись, когда суета чуть утихла, Артём осторожно выглянул наружу. Единственным изменением в окружающих его декорациях оказалось отсутствие на виселице тела.