Уроборос

— Для начала десятка розог по мягкому месту хватит, — сказала я, скорчив кислую мину.

— Мало, госпожа.

— Посмотрим. Будет мало — всегда можно добавить.

Пока пострадавшая от моего зловредного колдунства молодуха со стонами поднималась из пыли, пока сторож пугал её своим дрыном и теснил к коновязи, пока конюх, выслушав ЦУ Риены, пошёл за лозиной, а виноватая бабёнка принялась причитать про позор и дитятко малое, в открытые ворота въехал возок. Ирка прибыла. С вещами. А вот и управляющий на двор выкатился, колобок вороватый... Всё. Если я сейчас не спущусь и не дам ценные указания, цирк начнётся по новой.

А на закате нужно быть в деревне. Как бы ещё и там цирка не случилось. С моей корявой удачей — сие легко и просто.

6

Вот моя деревня, вот мой дом... неродной.

Как и обещала, приехала в деревню перед закатом. Перед этим пришлось проявить изрядное упрямство и выдержку, отстояв право ездить на том, на чём хочу. Новому землевладельцу полагается являться на ритуал Обретения верхом на коне? Да ну вас, в самом деле, господин Меннис, вы моей преждевременной кончины хотите, что ли? Я на лошадях ездить не умею, и вообще их боюсь. А на этом вот агрегате двухколёсном — умею. Потому отстаньте, у меня господская блажь. Но в деревне... М-да. Не думала, что крестьяне исполнят моё пожелание видеть всех от мала до велика с такой точностью. Даже парализованного деда приволокли. Население деревни было под три с половиной сотни человек, площадь едва смогла их всех вместить. Люди расступились, пропуская чокнутую барыню-иномирянку, и дружно замолчали.

Я слезла с велосипеда, аккуратно уложила его на землю под дубом. За мной спешился грустный господин Меннис, трусивший на своей невысокой пегой лошадке. Грустным он был не только оттого, что уплывает не слишком сытная, но верная кормушечка. За обедом у нас была откровенная беседа на денежную тему, итогом которой стало некое мировое соглашение: он платит мне отступное в размере дюжины серебрушек, а я не пишу на него жалобу в управу. Мне сейчас деньги на ремонт нужны, а он и от казны жалованье имеет, и с пятилетнего дохода минимум тридцать монет украл, и крестьян обдирал на оптовых закупках. Не говоря уже о том, что половина детишек у дворовых баб от него. Тоже мне, бык-рекордсмен... Сейчас его задача — юридически закрепить ритуал Обретения подписанием соответствующей грамотки, после чего он может валить отсюда на все четыре стороны.

Ритуал, как объяснял Ульса, напутствовавший успешно сдавших экзамен учеников, был прост. Нужно было подойти к священному дубу, порезать левую ладонь и приложить её к стволу. Дуб, мол, связан с доменом, а ведьмак таким манером словно братается с ним и только тогда обретает полную силу. Меннис передал мне кинжальчик. Не хочется шкуру портить, да ещё на таком чувствительном месте, как ладонь, а придётся... Блинский блин, больно ведь... Народ замер. От Ульсы я слышала, что за всю историю княжества ни разу священный дуб не отверг ни одного мага или ведьмака. Оно и понятно: если Самый Главный Админ, то есть, князь дал добро, система не может отвергнуть пользователя. Кровь — понятно, скорее всего допуск по ДНК. Но при чём тут дуб?.. Я не слишком удачно приложила порезанную ладонь к стволу — ранка запылала огнём, будто йодом прижгли. Не смогла скрыть раздражения, поморщилась. И тут — меня как током ударило.

Честное слово, если спросить меня, что я запомнила, отвечу одно: темноту. Я словно стояла в тёмном коридоре, и далеко, на пределе зрения, виднелась крохотная светлая точечка. Сколько времени это длилось — тоже не помню. Когда я открыла глаза, выяснилось, что они на мокром месте: по щекам катились слёзы. Ладонь больше не жгло. Отняла её от бугристой коры ...и с огромным трудом удержалась от удивлённого возгласа.

Никакого пореза. Даже шрама — и того нет.

Магия...

В кроне древнего дуба прошелестел ветерок. Что-то маленькое пролетело буквально в миллиметре от моего носа. Машинально, на инстинкте я поймала это "что-то" чудесно зажившей рукой. Разжала кулак.

Жёлудь. Свежий. В кокетливой круглой шершавой шапочке с хвостиком. Ну, да, в апреле им самый сезон падать, разумеется... С прошлого года на ветке зависелся, что ли? Тогда почему не потемневший? Что, и тут магия?

Солнце ещё не село, так что сценку с поимкой жёлудя видели все. Разве что за исключением тех, кто стоял по ту сторону дуба. По толпе прошёл какой-то странный, удивительно согласованный вздох. Я напрягла слух. Позади меня как раз расположилось семейство старосты, и голос его монументальной супруги нельзя было спутать ни с каким другим.

— Благословение-то... Вот оно как... Благословение...

Ну, знаете...

Где-то там внутри, где по идее должна быть душа, заворочался противный склизкий комок предчувствия чего-то нехорошего. Да, я знала, что с обретением серебряного медальона и землевладения получу в нагрузку большой головняк. Но, кажется, я крупно недооценила сволочизм стервы-судьбы.

Что это? Чёрная метка? Лотерейный билет?

Боюсь, что скоро узнаю...

7

...Пять месяцев, как я "сижу на земле". Тринадцать — как вообще нахожусь в этом мире.

Пока ничего существенно не изменилось. Рутина по приведению имения в порядок не в счёт.

Я жду. Ещё не знаю, чего именно, но жду. Моё предчувствие меня ещё никогда не обманывало, и, если верить ему, ждать осталось недолго.

Глава 4.

Несовместимых мы порой полны желаний-

в одной руке бокал, другая на Коране...

Вот так мы и живём под небом голубым-

полубезбожники и полумусульмане!

Омар Хайям. Рубаи.

1

Толстая восковая свеча теплилась в кованом бронзовом шандале, источая горячие слёзы, быстро застывавшие причудливыми фигурами. Огонёк едва заметно покачивался, то разгораясь, то пригасая. Тёмное пятно под свечой исполняло медленный танец вокруг ножки шандала, искусно копировавшей виноградную лозу с гроздью... Сколько таких свечей он видел? Тысячи. Многие тысячи. А может, это вовсе была одна-единственная свеча?

Когда живёшь тысячи лет, начинает казаться, что видел всё на свете, и нет больше никаких тайн.

Он сделал всё, чтобы превратить этот мир в воплощение своей мечты. Он дал власть лучшим из людей, Одарённым. Он отделил их от серой массы неодарённых и создал все условия для того, чтобы колдуны совершенствовали свой Дар. Он исправил ошибки, допущенные в предыдущем мире... Но увы, мечта как была недостижимой, так ею и осталась. Колдовское сословие выродилось, мощь артефакта тает на глазах, простолюдины не годны вообще ни на что. Как странно. Очевидно, люди не способны принять идеальную справедливость, ибо сами далеки от идеала.

Увы. Видимо, пора выбирать новый мир. Мир, который, в отличие от этого и предшествующего, будет готов принять его справедливость. Идеальную справедливость, выше которой не может быть ничего.

Огонёк свечи слабо колыхнулся.

— Ты опять не спишь, любимый.

Нежный голос. Тихий голос. Самый дорогой во вселенной голос.

Он обернулся. У двери стояла высокая темноволосая женщина в длинном белом платье. Если судить по идеальным чертам лица и юной гладкой коже, ей нельзя было дать больше двадцати лет. Сколько же ей на самом деле... Не меньше, чем ему.

Прекраснейшая женщина. Чудо мироздания. Ожившая мечта.

Его воплощённая мечта.

— Мы подошли к опасной черте, любовь моя, — нет смысла что-то скрывать от той, ради которой всё и было затеяно.

— Ты снова об этом? — женщина подошла и нежно прикоснулась кончиками пальцев к его щеке. — Но почему?

— Что-то пошло не так.

— Любимый, ты говорил это...

— Да, жизнь моя, я говорил это ещё тысячу с лишним лет назад. И двести лет назад я тоже это говорил. Но сейчас положение таково, что перед нами снова встал выбор: либо погибнуть вместе с этим миром, либо искать новый.

Красавица тонко, едва заметно улыбнулась.

— Эти люди... Они рассказывали о своих мирах много интересного.

Он улыбнулся.

— Ты была права, любимая, когда посоветовала открывать в одной и той же волости портал только в один мир. Волостные маги знают лишь часть правды...

— ...но всю правду знаем только мы с тобой, жизнь моя, — женщина, продолжая улыбаться одними лишь глазами — и какими глазами! Два прекраснейших топаза во всём мироздании! — подошла к окну. — Знаешь, иногда я задаюсь вопросом: может быть, не стоило устанавливать такие жёсткие рамки?

— Возможно, — с сомнением в голосе проговорил он. — Но согласись, что созданной нами системой управлять намного легче. Люди ошибаются, любимая, и если пустить дело на самотёк, даже идеальная система превратится в хаос.

— Мы тоже люди, любовь моя.

— Мы когда-то были людьми. Теперь мы — боги. Боги этого мира.

— И того, что оставлен нами десять тысяч лет назад? Мы злые боги.

— Неважно, — он с невыразимой нежностью взял её за руку. — Улыбнись, жизнь моя. Вот так... Ни один мир не стоит твоей улыбки.

Когда она улыбалась, жизнь обретала смысл...

— Что ты решил? — спросила она.

— Есть три мира, — он с неохотой выпустил её руку и взял со стола исчёрканный вдоль и поперёк лист дорогой бумаги. — Ближайший к нам густо населён, три четверти жителей голодают и нищенствуют, четвёртая четверть подвержена всем болезням, порождённым пресыщением и презрением ко всем остальным. Казалось бы, мир идеален для завоевания, но там создано такое разрушительное оружие, которое способно уничтожить нас вместе с артефактом за считанные мгновения. Среди пришельцев оттуда совсем мало носителей Дара.

— Увы, любимый, — вздохнула женщина. — Я не хочу, чтобы наша история закончилась так печально. А два других мира?

— Те отстоят от нас чуть подальше. Один давно остановился в развитии из-за многовекового доминирования весьма косной и нетерпимой религиозной доктрины. Войны, резня, кровь и смерть. Мы могли бы прийти туда как милосердные боги, — он усмехнулся. — Второй мир похож на наш прежний... за исключением того, что там нет нас с тобой.

— И артефакта.

— И артефакта, — он тоже умел улыбаться одними глазами. Научился за тысячелетия.

Вечная молодость. Вечная жизнь.

Вечность — проклятие для тех, кто не разучился привязываться к вещам, имеющим начало и конец. К людям. Тем, кто способен скорбеть по утрате столь несовершенного существа, как человек, вечность не нужна.

А эта женщина — само совершенство. В самом деле, ни один мир не стоит одной её улыбки.

— Мы должны повторить переход, — сказал он, глядя в её чудесные глаза. — Нам понадобится вся сила, какую ещё способен дать этот мир.

2

Вот что реально поразило меня в самое сердце, так это то, что здесь была почта.

Старая добрая почта, с конторкой, грубыми мешками под ней, мотком шпагата и запахом сургуча. Не было разве что стойки с конвертами, марками и открытками "С Новым годом". Зато у окна имелся маленький пюпитр, где в круглой ячейке скучала хилая чернильница с торчащими в ней писчими палочками. Желающий мог тут же купить лист бумаги, написать письмо, оплатить согласно тарифу — да, да, тарифу! — отправку в любой населённый пункт княжества и не беспокоиться. Почтмейстер приложит печать, а письмо непременно достигнет адресата. То есть сперва оно в сумке курьера, регулярно проезжающего по этой дороге, доедет до управской столицы, потом — до волостной. А дальше корреспонденцией занимаются колдуны, находящиеся в непосредственном подчинении господина волостного мага... Когда учтивый старичок Нита, почтмейстер Масента, не без гордости за родное ведомство рассказал мне принцип его работы, я была потрясена до глубины души. Как?!! Как в этом убогом средневековье, где девять из десяти человек своего имени нацарапать не в состоянии, могла возникнуть настолько эффективная почтовая служба? В нашем мире нечто подобное появилось только в девятнадцатом веке, когда уровень грамотности населения перевалил за пятьдесят процентов, а бумага напротив, заметно упала в цене. Здесь листок не самой дорогой, но и не самой дешёвой бумаги стоил, как хороший жирный гусак на ярмарке в волостной столице. Два медяка. И расходы на бумагу составляли очень небольшую долю от стоимости почтовых услуг в комплексе. Хотя... Грамотность — привилегия купечества и сословия колдунов, а это как правило именно те люди, которые могут себе позволить раскошелиться на отправку письма. Тем более, что часть дохода идёт как раз в карман сословия волшебников. Но сам факт наличия системы, явно опережающей своё время... Я бы погрешила на попаданцев, но увы. Старичок клялся, что так "исстари заведено". Мол, магические средства связи доступны лишь Одарённым и отнимают много сил, так что люди пользуются обычными.

Ещё один парадокс. Но, между прочим, много говорящий о местной власти.

Впрочем, за пять месяцев можно привыкнуть и не к таким несуразностям.

От травницы я вернулась под вечер: старуха любила поговорить, а деревенские общались с ней неохотно. Побаивались. Пока я добралась до дома, начало темнеть, и не столько потому, что солнце где-то там за облачной завесой начало клониться к закату, сколько потому, что сгустилась эта самая завеса. Дождь припустил с новой силой, так что в прихожую я вошла, изображая из себя Ниагарский водопад. С плаща тут же натекла изрядная лужа, но я уже сбросила грязные сапоги, сунула ноги в поданные служанкой туфли и, ёжась, поспешила в трапезную залу.

Хорошо было нашим феодалам в старинных замках. Там трапезная обычно имела высоченный потолок и галерею. Этот особняк никогда не исполнял функции оборонительного сооружения, потому надобности строить его вроде замка не было. Никаких узких галерей и коридоров, окна ни разу не похожи на бойницы и даже — о, чудеса! — застеклены. Стекло, конечно, кривое и мутноватое, но это не бычий пузырь крестьянских домишек и не грязно-серые занавески в лачугах городской бедноты. Мир, купивший спокойствие ценой превращения в застойное болото, давным-давно позабыл про войны. В этот дом никогда не врывались враги, даже возможность такая проектом не предусматривалась. Так что трапезная оказалась просто большой комнатой с камином и длинным столом. Летом здесь обновили побелку и как следует выскоблили пол, сложенный из толстенных досок. Комната радовала почти первозданной чистотой. На стенах красовались букеты, высушенные так искусно, что цветы не потеряли своих красок. Больше никаких украшений тут не было. Боевое оружие в мире, где нет серьёзных войн, не в большой чести, охотничьих трофеев прежний хозяин не имел, денег на портрет у провинциального ведьмака не накопилось, а личных гербов здесь попросту нет.

— Ну, где ты лазишь? — Ирочка напустилась на меня чуть не с порога. — Давай скорее за стол, пирог остывает!

Со мной она по-прежнему говорит по-русски, хотя, местный язык уже знает достаточно хорошо. Но её тон вгоняет в ступор любого, кто впервые попадает в этот дом. Племянница госпожи, да ещё не затюканная, а пользующаяся полным доверием владетельной тётушки... Дворовые бабы её за это дружно не любят. В один из первых дней какая-то девка попыталась было "поставить на место" зарвавшуюся служанку. Мол, на тебе тоже ошейник, ты такая же, как мы, посему — упала, отжалась... Ну-у-у, это она зря сделала. Даже моего вмешательства не потребовалось. Ирочка сперва опешила, а потом озверела. А я минут десять с удовольствием наблюдала из окна, как она с метлой наперевес гоняет обидчицу по двору. Одного урока служанкам хватило, чтобы сделать надлежащие выводы, но они затаили злобу. Стоит мне оступиться, как бабьё порвёт Ирку на тряпки.