Лишь теперь она осмелилась протянуть руку и принять протянутый предмет.— А у вас удивительно стройная речь для лесной отшельницы, мадмуазель Элиза, — парировал Паскаль, вновь сложив руки на груди, когда оберег оказался в руке язычницы.
Услышав это, Элиза — будто по старой привычке, навечно запечатанной в крови, — с легким вызовом приподняла подбородок и заговорила резче:
— Знаете ли, в Руане я не все время проводила в лесу: у меня были пациенты и знакомые в городе, как вы, наверное, и так догадались. — Заметив его загоревшийся интересом взгляд, Элиза вновь округлила глаза и мысленно отругала себя за выбранный тон, которого Паскаль, казалось, не заметил. Тем не менее, пока не поздно, она поспешила исправиться и остаток своей речи произнесла более тихо и кротко: — Я… переняла их манеру говорить, только и всего.
Паскаль внимательно посмотрел на нее — так внимательно, как могла только Рени. Это сравнение невольно нагнало на Элизу прежнюю тоску, но она постаралась сосредоточиться на собеседнике, чтобы не совершить еще какую-нибудь глупость.
— Удивительная способность… перенимать речь. — Словно бы нарочно Паскаль сделал многозначительную паузу перед тем, как повторить ее ложное объяснение. Элиза поняла, что не убедила его, и устало вздохнула.
— Пожалуй, — отозвалась она, отведя глаза.
— По-видимому, вы обладаете редким даром к быстрому обучению.
— Пожалуй, — вновь буркнула Элиза, тут же поняв, что начала повторяться от растерянности.
Паскаль склонил голову и улыбнулся ей — той самой, странно таинственной, но легкой улыбкой, которой запомнился ей еще в день их первой встречи.
Они познакомились на руанской ярмарке несколько лет тому назад. О том, что это знакомство могло продлиться и оказаться столь полезным, Элиза тогда не помышляла, однако, прибыв в Кан, решила попытать счастье и направилась к своему старому знакомцу. К ее удивлению и облегчению, Паскаль ее узнал и от своего предложения не отказался. К еще большей удаче Элизы, он не стал расспрашивать, что привело ее в Кан так надолго. Однако такая удача не могла длиться вечно: рано или поздно у Паскаля возникли бы вопросы к своей постоялице. Вероятно, этот момент настал только что.
— Ну, раз так, — протянул Паскаль, вырывая Элизу из тяжелых раздумий и заставляя даже вздрогнуть от неожиданности, — может, вам будет и к новой манере общения со мной легко привыкнуть?
Элиза удивленно округлила глаза, чем вызвала у Паскаля добродушную улыбку.
— Хотел предложить перейти на «ты», — скромно опустив глаза, произнес он. — Как хорошие добрые друзья, которые легко обучаются новой манере общения. Итак?
Несколько мгновений Элиза оторопело молчала, а затем вдруг почувствовала небывалую усталость и отрешенно кивнула.
«Какая, по сути, разница? Если он не боится того, что я язычница, пожалуй, мы могли бы и подружиться. И кто знает, сколько еще времени мне понадобится здесь провести? Человек, знающий мою тайну, но не осуждающий меня — это ценный человек», — рассудила она.
— Что ж, если вам, — она помедлила, покачала головой и исправилась, — тебе не претит такой друг, как я…
Паскаль небрежно махнул рукой.
— Может, лучше, расскажешь мне свою историю, Элиза? — Он немного помолчал, едва заметно нахмурив брови, и добавил: — Как доброму другу.
Элиза настороженно склонила голову набок.
— К чему вам… тебе это, Паскаль?
Он невинно развел руками.
— Надеюсь, ты мне поверишь, но дело в простом любопытстве, не более того. Мне кажется, твоя история должна быть интересной. Обещаю, я никому не стану ее пересказывать, я не сплетник. По сути, я — лишь коллекционер чужих историй, но никогда не участник.
Элиза настороженно нахмурилась, и он предпочел пояснить:
— Я держу постоялый двор. Люди появляются и уходят. Выпивают в трапезном зале и, захмелев, частенько рассказывают истории своих странствий, приключений и злоключений. Иногда это ужасно интересно, иногда — банально и скучно. Но все эти истории остаются в моей памяти, как и действующие лица. Моя жизнь словно течет одновременно с жизнями десятков людей, которые появляются здесь, оставляют свои следы и уходят, чтобы больше никогда не вернуться. — Он пожал плечами, оборвав свою речь и словно давая Элизе время оценить эту мысль.
Она поймала себя на том, что невольно затаила дыхание. Было в его речи что-то особенное, что-то умиротворяюще спокойное, отдающее легким налетом неизбежности. Так иногда говорила Рени.
Вновь вспомнив о сестре, Элиза почувствовала, как ей невыносимо одиноко и как ее душа страдает без человека, с которым можно было перестать прятаться. Глядя на Паскаля Греню, она пыталась различить в нем угрозу, но не находила ее. Вдобавок она чувствовала его симпатию к себе и лишаться ее вовсе не хотела. Если оттолкнуть того, кто тянется навстречу, можно его разозлить. А вот этого стоило избежать.
«Если умолчать некоторые детали, моя история может не принести никакого вреда», — подумала Элиза. — «Пожалуй, это даже не будет очень рискованно…»
— Могу и рассказать, — осторожно произнесла она, глядя на Паскаля с легкой неуверенностью. Он тут же расплылся в искренней улыбке.
— Тогда, может, и вином тебя позволишь угостить в трапезном зале? Многим путникам так гораздо проще дается рассказывать свои истории. — Он заговорщицки прищурился. — Подслушивать никто не будет, это я могу обещать.
Элиза вздохнула.
— Ты очень щедр, но я не... — Она замолчала, вновь почувствовав опасение.
Быть может, вовсе не ее прошлое интересует Паскаля, да и такое легкое отношение к ее мировоззрению не столько бескорыстно? За свою жизнь она привыкла, что у малознакомых мужчин возникают вполне определенные желания в отношении нее. Однако, будто почуяв ее подозрения, Паскаль поднял руки, словно защищаясь:
— Если что, я не буду задерживать тебя дольше, чем ты захочешь. Расскажешь столько, сколько сочтешь нужным, я не собираюсь занимать твое время, просто именно сейчас у меня есть возможность тебя послушать. Потом меня снова займут дела, и я не буду тебя отвлекать, мне будет не до того. — Он невинно улыбнулся. — Так как? Что скажешь?
Помедлив и окинув собеседника оценивающим взглядом слегка прищуренных глаз, Элиза вздохнула и пожала плечами.
— Почему бы и нет. Но предупреждаю: моя история вовсе не так интересна, как ты себе, должно быть, вообразил.
Паскаль лишь заговорщицки ответил:
— Посмотрим.
* * *
Руан, Франция
Год 1361 от Рождества Христова
Кантильен Лоран знал, что решение, принятое им относительно казни ведьмы, было не только радикальным, но и шло вразрез с установленным догматом: Церковь не может быть запятнана кровью. Инквизитор не имел права казнить еретиков — именно поэтому к приведению в исполнение смертного приговора привлекали городских палачей. Однако в случае с Вивьеном Колером Лоран сознательно пошел на нарушение этого догмата, решив, что лишь таким образом сумеет доказать верность своего подопечного Церкви в глазах формалиста Гийома де Борда. Лоран уповал на то, что папский легат окажется формалистом до конца и не станет воспринимать молодого Вивьена как полноправного инквизитора. Нарушение церковного догмата его руками — особенно в условиях отсутствия в городе палачей — не должно было быть таким серьезным…
Однако де Борд, изначально принявший участие в церемонии, позже явился к Лорану с серьезным разговором, в котором ясно дал понять, что решение, принятое относительно казни ведьмы, было неприемлемым.
— Лишь чтобы очистить ваше имя в глазах вашей же паствы я решил зачитать этому грешному чаду приговор, — громко заявил он. — В Руане я чужак, и паства решит, что именно из-за меня эта церемония отличалась от всех предыдущих. Однако это вы обязали своего подопечного, который одним своим нахождением на посту нарушает установленный порядок, привести в исполнение приговор, который Церковь не имеет права приводить в исполнение. И преступление это — на вашей совести!
От гневной тирады папского легата Лоран почувствовал, как заливается краской с головы до пят. Уши и щеки его пылали от жара, и противопоставить де Борду ему было нечего.
— Денно и нощно я молился о спасении души вашего подопечного и вашей, Лоран, — наставническим тоном продолжал архиепископ, когда его собеседник окончательно поник. — Кого вы вырастили из этих молодых людей? — Он презрительно хмыкнул. — Они, похоже, мнят себя, скорее, рыцарями, нежели служителями Господа, и ведут себя соответственно. А ведь при этом их склад ума позволил бы им в будущем полноправно занимать посты инквизиторов и творить богоугодные дела. Я говорил с ними обоими — они подают надежды. И если бы вы, Лоран, не потворствовали горячности их сердец, вы могли бы воспитать в них смирение, необходимое для служителей Церкви.
Лоран снова вспыхнул, понимая, что де Борд намекает ему на ошибку с Анселем де Куттом, которую он и сам себе до сих пор не мог простить.
— При всем моем почтении, монсеньор, вы осведомлены о том, что Вивьен Колер попал под влияние ведьмы Элизы. Палачи слегли с хворью, которая не миновала до сих пор. Требовалось немедленно решить проблему и вдобавок разобраться в том, насколько чисты помыслы самого Вивьена. Официально у него нет права занимать пост инквизитора, вы упоминали об этом не раз, и я решил…
— Вы решили, — хмыкнув, перебил архиепископ, — что коли ваш подопечный не достиг возраста инквизитора, хотя исполняет при этом с вашей подачи все его обязанности, он может не считаться служителем Церкви? И, стало быть, может приводить в исполнение смертный приговор? Так вы палачей из своих подопечных растили, Лоран?
Епископ опустил голову. Эта отповедь была для него серьезным ударом. Он чувствовал себя мальчишкой, которого ругают за детские проделки, и при этом не мог сбросить с себя груз ответственности.
— Ваше Высокопреосвященство, — вздохнул он, собирая в кулак остатки смелости, — вы ведь поняли все мои мотивы. Не притворяйтесь, что не знаете, отчего я принял такое решение. И, раз вы выступили перед моей паствой, стало быть, вы не могли всецело это решение отвергать.
Де Борд недовольно нахмурился.
— Теперь вы упрекаете меня в притворстве? Смело, — хмыкнул он, и вздохнул. — Не стану отрицать, что мне понятен ход ваших мыслей. Но я не одобряю ваших действий, Лоран, и, что бы вы ни сказали, это не изменится. Вы нарушили догмат, который был установлен задолго до того, как вы пришли в эту епархию. Ecclesia non novit sanguinem[9]. Неужто эти четыре слова оказалось так сложно вселить в разум светского человека?
Лоран покачал головой, постаравшись проигнорировать очередной укор — на этот раз, связанный с его родовым именем, от которого он столь долго пытался откреститься.
— Этот догмат — чистое лицемерие, и вы знаете это не хуже меня.
Де Борд удивленно приподнял брови.
— Вы осознаете всю серьезность своего заявления?
— Qui facit per alium, facit per se[10], — тихо произнес Лоран. Де Борд оценивающе окинул его взглядом. — Мне никогда не облегчало душу то, что смертный приговор, если до него доходит дело, приводится в исполнение руками палачей и зачитывается светскими властями, Ваше Высокопреосвященство. Если хотите исповеди, вот она: я чувствую себя убийцей в епископском одеянии. Чувствую себя человеком, который не спас заблудшую душу и отдал ее сатане. И если вы думаете, что слова «Церковь не пятнает себя кровью» облегчают мои муки, вы ошибаетесь.
Архиепископ некоторое время молчал, рассматривая своего собеседника, а затем вздохнул и кивнул.
— Вы смелый человек, Лоран, — сказал он. — И в подопечные себе выбрали смельчаков. Совестливых смельчаков, прошу заметить. Многие бы на вашем месте предпочли снять с себя бремя таких переживаний, но вы поступаете наоборот. Должен признать, это вселяет уважение.
Несмотря на сменившийся тон де Борда, Лоран не мог избавиться от напряжения во всем теле и с трудом сдерживал легкую дрожь. Он знал, что от решения этого человека будет зависеть не только его собственная дальнейшая судьба, но и судьба двух инквизиторов, которых он взял себе в воспитанники.
— Забудем обо мне, — надтреснуто произнес Лоран, покачав головой. — Лучше вспомним о цели вашего визита, Ваше Высокопреосвященство. — Он вновь нашел в себе силы посмотреть в глаза папскому легату. — Что будет с отделением дальше?
Де Борд испустил очередной тяжелый вздох.
— Его Святейшество прислал меня сюда, чтобы я разобрался в том, как идут ваши дела, и боюсь, я не могу привести в Авиньон хорошие новости. Ваша деятельность сомнительна, а о результатах ее, судя по все еще бродящему на свободе катару, и говорить нечего. Ваши решения подрывают основные догматы Церкви, вы не считаетесь с установленными правилами, и в вашем отделении царит полнейший беспорядок. Молодые инквизиторы, коих и вовсе не должно здесь быть, вступают в порочные связи с ведьмами у вас под носом, а вы то ли потворствуете этому, то ли слишком упорно не замечаете их вольностей. Вы ставите пятно за пятном на репутации Церкви, и я не уверен, что в ваших силах поддерживать в епархии мир и порядок. — Он покачал головой, потерев переносицу. — Тем не менее, я вижу, что вы человек доброй души. Вы ответственны, не бежите от бремени вины, которую готов взять на себя не каждый инквизитор, и вам небезразличны судьбы ваших арестантов. Это отягчает мне выбор, особенно учитывая обстоятельства свершенной казни и ваше отношения к этому процессу в целом. — Он поджал губы. — Я ведь осведомился о том, как к вам относится здешний народ, и он любит вас, Лоран. Чтит вас. Он доверяет вам, а на этом строится очень многое, посему в моих интересах было защитить ваше доброе имя перед паствой во время казни ведьмы.
Лоран вновь опустил голову, залившись краской.
— Я благодарен вам за милость, Ваше Высокопреосвященство. И все же вы так и не ответили на мой вопрос.
Де Борд покачал головой.
— Я подвожу к этому. Я должен вернуться в Авиньон, — заявил он. — Но до этого момента я желаю услышать сердечную исповедь во грехе от Вивьена Колера и лично отпустить ему тяжкое бремя, которое вы возложили на его душу, Лоран.
Епископ понимающе кивнул.
— Он явится на исповедь, Ваше Высокопреосвященство, будьте уверены.
— Несомненно, — резко подтвердил де Борд. — После этого я отправлюсь в Авиньон и составлю Его Святейшеству подробный отчет о ситуации в Руане. Когда он вынесет решение о судьбе вашего отделения, я вернусь с его вердиктом и оглашу его волю. В ваших интересах к этому моменту будет сделать все, чтобы навести в епархии порядок. Ансель де Кутт должен быть пойман, допрошен и предан суду. Светскому суду, Лоран, а не вашей очередной вольности. Вы больше не знатный мирянин, вы служитель Господа. Стоило бы давно запомнить это, раз уж вы так рьяно добивались места в лоне Церкви. Позаботьтесь о том, чтобы было, кому приводить приговоры в исполнение, либо отсрочивайте их настолько, насколько потребуется, дабы не пятнать репутацию Церкви, что бы вы там ни думали о ее догматах.
