Цель неизвестна

Короче я не про то. Тут имеется кардинальное вмешательство в будущее. Куда уж серьезнее. И если после этого не появится Патруль времени, с сообщением об отправке домой в будущее или мне не грянет сообщение о выполненной миссии, с просыпанием на больничной койке, можно считать я здесь навечно. То есть до смерти. И никого мои действия по большому счету не волнуют. Ни бога, ни зеленых человечков. Не придут и не дадут пояснений. А значит нечего оглядываться и надеяться. Все. Неизвестным образом выпал второй шанс и надо его использовать на всю катушку.

Я ставлю одновременно два эксперимента. И оба одинаково важны.

Стола в каморке не имелось, здесь можно устроиться на койке, что я и сделал. Как стемнеет, завалюсь моментально спать. Со всей этой беготней, связанной с коровами, нервотрепкой последних дней и обучением устал натурально. Хочется спокойно отдохнуть. Несколько дней имеется. А пока не нужно напрягать глаза и света достаточно стоит вернуться к столь несвоевременно прерванному занятию — записям стихов и прочих важных вещей. Главное чернила на тюфяк не опрокинуть.

— Как себя чувствуешь? — осматривая утром, спросил Бидлоо.

— Ну помимо начавшегося нарывчика, — я скосил глаза на предплечье, — кажется слегка повысилась температура.

— Угу.

— А в целом чувствую себя нормально.

— Будем надеяться, — пробурчал он. — А что это ты писал и чем?

— Механическое перо, — говорю с придыханием и вручаю в руки.

Доктор с интересом осмотрел, пощупал пальцем кончик и хмыкнул.

— Любопытная вещь. Надеюсь не собственноручно изготовил?

— Нет, — мгновенно сориентировавшись, отказываюсь, — но знаю где взять еще. Удобная вещь и не требуется острить.

А что, чистая правда. Ни слова лжи не выдал. Не я делал и практично. Мало того, я с этого дела до сих пор ничего не имею. Первые же перья ушли со свистом по знакомству. Ректору, парочке знакомых в академии со средствами. Тарасу Петровичу и себе любимому я подарил. В качестве рекламы сойдет.

Ну не станешь же брать с серьезно мне помогшего человека с минимальным жалованием, как и с отца Германа Копцевича. Посников отказывался взять подарок, да я всучил практически по себестоимости. Ты меня уважаешь? — со слезой в голосе.

Друзья не вырастают на манер сорняков. Доброта и бескорыстие встречается не часто. Почему не оказать небольшую услугу такому человеку? Не по расчету, а действительно из благодарности. И ему хорошо, и мне приятно. Тем более не зря совершил поступок. Уже назавтра он принес в клюве десяток заказов на подобные перья. Показал знакомым и те оценили удачную идею. Понтовая вещь и пока в продаже не найдешь.

Я уже принялся подсчитывать доход после почти двух недель ожидания, но тут мастероватый чухонец на манер преданного пса умильно заглядывая в глаза предложил прикупить для самих ручек слоновую кость и покрыть их резьбой, да с прочими инструктациями. При том он клялся, что на сем мы поимеем много больше. Правда много позднее. Чуток терпения и все будет зашибись.

Ему хорошо, надеется показать умения покупателям, создавая не строгую ручку, а предмет искусства. А я продолжаю выплачивать алтын в день с неясной перспективой возврата. А сам на какие шиши жить должен? Капитал из дома утекал стремительно, ведь сам материал тоже не особо дешев. Ну, по моим финансам. Кто и посмеется.

Пока что пришлось занять у Пятухина четыре рубля в два приема. Иначе просто жить не на что. Да и к корове так просто не подпускала старая хрычевка. Как учуяла, что мне нечто надо уже и бумага с печатью не помогла. А вдруг кормилицу ее сглажу или еще чего сотворю. Еле умаслил. Пришлось выпивку поставить. Много. Она чуть меня здорового парня не перепила. Зато у бабы сразу все сомнения отпали. Ничего в России не меняется.

А Федор хороший мужик. Мало в дом пустил, так еще и с деньгами не жмется.

— Хм, — гулко фыркнул доктор, заставив невольно вздрогнуть. — Князь Гвидон — это Гвидо де Лузиньян, король Кипра?

— А? — я действительно растерялся, не находя слов. В первый раз слышу про короля Кипра в принципе и Лузиньяна в частности. — Это сказка, — отвергаю. Не слышал я про такого. Короля Иерусалимского знаю, — в кино видел. Он еще проказой болел и помер, но не скажешь же Бидлоо о таком. — Честное слово никаких намеков. Имя под размер походило и все.

Сам с ужасом думаю: ну Пушкин, ну сукин сын, подложил таки мину под воров. Ведь если поковыряться в сюжете куча намеков вылезает. И царь Салтан явный султан из Турции, и столица у моря богатого островами. Еще наличие гарема, иначе мотивация "ткачихи с поварихой" провисают. Как бы он сам не спер сюжет из реальной истории. И в мешке турецкие султаны жен топили, и признание друг друга соответственно отцом и сыном — стандартная формулировка вассалитета, тем более на Востоке. Сейчас он ткнет меня носом в очередной намек и тогда уже легко не отбрешешься.

За окном очень удачно грохнуло, отвлекая Бидлоо от моей сомнительной писанины. Свет появился красный. Вроде на пожар не похоже. Огни повисли в воздухе на манер салюта. Счастливо закричали люди. От боли орут не так.

— Что происходит?

— То есть как? — на этот раз изумился он. — Ея Величество, Анна Иоанновна всемилостивейшая наша государыня императрица изволила свое самодержавное правительство к общей радости 25 февраля сего 1730г, при радостных восклицаниях народа, всевысочайше восприять.

Так вроде уже провозгласили ее однажды?! Или настала инаугурация... То есть конечно коронация. Типа с сегодняшнего дня официально правит, а до того присяга не дана. Или цари вообще не клялись в верности народу, а считали нормальным, когда им клянутся?

Ладно, вслух такие глупости спрашивать нельзя. Примут за дурня и правильно сделают. Нормальный человек должен быть в курсе происходящего в его стране, тем более проживая в столице. Где-то в медвежьем углу еще сошло бы с рук, но я вроде к свету образования тянусь. Совсем я с этими коровами про трон позабыл. Меня ж во дворец все одно никто приглашать не собирается, так и не обращал внимания на разговоры. Да здравствует государыня, хоть она и баба!

— Отдыхай, — бросил доктор, покачав увенчанной кудрявым париком головой при виде очередного горящего в небе красного колеса. — Утром зайду, — и к моему облегчению удалился, не забрав сказку о царе Салтане.

Ко всему прочему там не только очередные стишата, а дополнительно мое личное творчество. Последние листки совсем не тем заняты. Не хотелось бы, чтоб он себя увидел. Неизвестно как отреагирует.

Красок я здешних не знаю, привык к заводским и химическим. Тут надо все по новой изучать. Нет ни желания, ни причин для дополнительных трудов. Не люблю все эти мольберты и мастихин. Так и не приучился к палитре. Натюрморты не выношу, пейзажи вызывают тоску. Предпочитаю портреты людей рисовать карандашом. Говорят неплохо получается, правда многим не нравилось. На себя со стороны мало кто смотрит. В зеркале мы всегда с поджатыми губами и настороженным взором.

И еще упорно твердили, про малозаметную шаржированность моих рисунков. Типа выпячиваю отдельные и не всегда приятные черты. Если и да, то непроизвольно. Без злого умысла. Я так вижу. И сохранять проблема. Там с этим было проще. Лаком картинку побрызгал, под стекло и не испортится от лапанья пальцами. Здесь пока не придумал, да и честно говоря не пытался.

Это не для всех, просто зудит иногда в пальцах. Изображу очередного знакомого и проще кого понять, чем дышит и к чему стремится. У меня на целый альбом таких листков с лицами накопился портретов. От Василия Дорофеевича до доктора.

Показываю не всем. Замечания и обиды мне ни к чему. Это Андрюха настолько счастлив при виде своей рожи, что подарил не задумываясь. Другие могут и оскорбиться.

Глава 15. Первые результаты.

— Ты кем себя возомнил, отрок? — умудряясь нависать надо мной, даром что на голову ниже, зловеще прошипел ректор академии.

От того что он не орал, а разговаривал почти нормальным тоном только хуже звучало. Крикуны отходчивы и дальше розог не идут.

— Хочу посещаю лекции, не хочу пью в кабаке?

Не в первый раз приходится иметь дело с воспитанием со стороны старших по положению и возрасту. Причем в обеих моих ипостасях. И прежней, и нынешней. Лучше не начинать в таких случаях блеять, оправдываясь. Вызывает вместо снижения шторма усиливающуюся бурю. Ты якобы смеешь вести себя отвратительно и действуешь назло. Не осознал всей глубины проступка, а неправомочно считаешь себя правым. Проще помалкивать и слезу пускать. Хотя при моих нынешних габаритах и возрасте плохо смотреться станет. Ну повинюсь слегка. Потом. Когда устанет нудеть.

— Кто позволил отправляться в гошпиталь и вести там какие-то сомнительные исследования?

А вот это уже совсем обидное вранье. Не верю, что он совсем не в курсе подробностей. А те достаточно многообещающие. Впрочем, как и следовало ожидать. Маленькая язва на предплечье увеличилась не сильно. Три дня мне было натурально паршиво, но затем прошло. Язвочка потемнела, засохла, на двадцать первый исчезла полностью, оставив после себя на коже небольшой шрам. Неделю я прождал, зачем произошло нужное событие. Кто-то из работающих в госпитале обнаружил больного оспой. Уже не вдвоем, а в присутствии кучи свидетелей я повторил мало аппетитный опыт, на сей раз втирая рядом с прежним местом струпья оспы натуральной.

Приятного в процессе крайне мало. Совершено не хотелось превращаться в жуткое существо, все покрытое пузырями с гноем и струпьями, которое я обнаружил перед собой. Честное слово не брезгливый, да и невозможно жить в это время воротя нос при виде текущих по улицам помоев. Проще сразу повеситься. Как в Парижах из окон не выливают, но это похоже единственное отличие по части чистоты. На самом деле чуть ли не с Алексей Михайловича существует указ о вывозе всевозможного дерьма из города. Он как-то вышел из Кремля и плохо стало бедолаге от тяжелого запаха на улицах столичного града.

— Иметь после этого наглость заявиться и спрашивать о жалованье ученика. Ты когда в последний раз посещал занятия, скотина?

Только не особо выполняется любой приказ в России. Все норовят сжульничать, а то золотарю платить надо. Еще чего! Особо ушлые хозяева выкапывают яму во дворе и сливают туда, а затем как переполнится, закапывают. Весной вся это проседает и течет наружу из-под ворот. Человек способен ко всему притерпеться, но это ж зараза разносится по городу! Сами себе творят гадость. И не вразумить их никак, раз уж царские указы не действуют. Только бить, если не кулаком, так по мошне, однако не мне этим заниматься.

— А уж вовлекать в данное подозрительное действие посторонних людей! Уму не постижимо! Куда катится мир! От доктора Бидлоо я ничего хорошего и не ожидал. Он вечно норовит сманить учеников, но ты ж должен думать! Ведь приняли недавно и записали не в младший класс. Как отплатил паршивец?! Еще и товарища оторвал о занятий!

Ну допустим никого я не соблазнял и даже не собирался. Честно провалялся в полной изоляции в той каморке две недели. Температура слегка поднялась, но ожидаемых без особой радости стандартных болей в конечностях, головокружения и рвоты не последовало. Все прошло на удивление мягко. Ни сыпи, ни прочих гадостей. Для гарантии прождали еще две недели и вышел я из изолятора абсолютно здоровым по мнению Бидлоо.

Последовавшей неожиданно просьбы от Павла Иванова проделать с ним очередной опыт я сперва не понял. Он долго не раскалывался, но похоже предпочел бы сдохнуть от оспы, чем снова идти сражаться с преподавателями риторики и философии. Тем более латыни. Довели его современным образованием до точки, за которой следует петля. Я таких штук не понимаю, но депресняк страшное дело. Таблеток для излечения от боязни перед Порфирием еще не изобрели, зато мне оказался очень в жилу первый доброволец, готовый на все.

— Да за такие вещи и карцера мало. Гнать положено из академии немедленно!

А вот это уже неприятно. Не так сильно, как первоначально, когда не знал куда податься и все-таки ломает планы. Я сумел в госпитале зацепиться и не выгонят, но совершено не ко времени останусь без денег. Становится в прямое подчинение и Бидлоо и терпеть еще и его дурной характер не тянуло. Да и не чувствовал в себе столь нужного для ковыряния в трупах интереса к внутренностям человека. Медицинский факультет не по мне. Ну не ощущаю призвания к заучиванию частей скелета и симптомов болезней. Моментально обнаруживаешь у себя все законспектированные болезни.

К сожалению выбора особого нет. Или Славяно-греко-латинская академия еще год-другой, или полностью переключиться на оспу и иные инфекции. Пастер врачом точно не был и ничего, умудрился стать великим, продолжая смирено выслушивать бушующий ураган, спокойно размышлял. Неприятно зависать между двух стульев. Упрекнуть себя, тем не менее, не в чем. Я сделал правильный ход. Сразу трех зайцев убил. Устроил прорыв для людей, создал имя лично себе и убедился в полном отсутствии контроля со стороны забросивших сюда.

Других вариантов с многообещающим будущим у меня по-прежнему не имелось. Больше всего занимал статус при изгнании из палат знаний. Я оказывался подвешенным в воздухе. Не крестьянин, не мещанин, не дворянин. Подозрительный бродяга. А такого могли и в солдаты забрать запросто. Вот уж куда не рвался, всю оставшуюся жизнь ходить по команде. Кроме того смертность на войне жуткая и в операционной отсутствует простейшая антисептика и гигиена. Страшно представить, что произойдет, заболи зуб.

— Если в течение месяца не сдашь все пропущенное, — сказал, наконец, успокоившись ректор, — выгоню! Ступай сей же час в класс!

Он как-то подзабыл, что занятия скоро закончатся. Еще четверть часа поорет и я свободен на сегодня. Все разбегутся. Хм, а ведь мысль...

— Я не мог прийти на учебу при опасении разнести заразу среди людей, — набычившись в ожидании продолжения разноса, говорю. — Неужели заболей по настоящему, вы потребовали бы продолжать посещать занятия, не взирая на инфекцию? И нельзя сейчас оставить Иванова без внимания. Заходить к нему могут лишь переболевшие.

— Упрям и нагл, — с легким сожалением в голосе, констатировал отец Герман. — Исправлять придется поркой. Усиленной.

Тут больше было угрозы, чем практики. Сам он не часто отправлял воспитанников на экзекуцию. Для того существовали другие.

— Токмо из-за твоей одаренности и терплю урода, — и он швырнул мне в лицо какие-то печатные листки.

Я поймал парочку и заглянув в текст обнаружил знакомый кусок: 'теперь можно считать доказанным, если в организм человека ввести ослабленных микробов, то в нем выработаются сопротивительные силы, позволяющие организму перебороть болезнь с минимальными затратами'. Это все я писал самостоятельно, однако под редактурой Бидлоо. Вопреки предложению поставить свое имя под публикацией он гордо отказался, заявив о моем честном приоритете на данном направлении и высокой самоотверженности какой подвергся нелегкому испытанию. Мне аж неудобно стало.

Я все равно не поленился в начале статьи вписать искреннюю благодарность доктору, за огромную помощь в столь важных и полезных для народа и государства Российского опытах. А заодно и лично ректору Славяно-греко-латинской академии отцу Герману Копцевичу за полученные знания и личное участие в моей судьбе.