Щит. (Меченый-2)

Естественно, заострять на этом внимание Рендалл не стал и с большим интересом дослушал рассказ до конца. А потом недоверчиво усмехнулся:

— То есть вы хотите сказать, что Нелюдь двигался слишком быстро даже для таких хороших мечников, как вы и ваши друзья?

Фарко набрал в грудь воздуха и затараторил:

— Я же уже говорил, ваша светлость: в него вселился Двуликий! Посудите сами: перед тем, как бросить в него нож, я довольно долго ждал, когда он отвлечется. И дождался момента, когда он не мог видеть моего броска! Однако он все равно уклонился! А когда я выхватил меч и бросился в атаку, он забрал его у меня с такой легкостью, будто вообще не почувствовал моего сопротивления!

— Может, вы ему его просто отдали?

— Да что же вы такое говорите-то? — застонал барон. — Он был одержим!!! После того, как он забрал мой меч, он за одно-единственное мгновение нанес несколько ударов и исчез...

— Звучит красиво. Посудите сами: вы утверждаете, что он забрал ваш меч и ударил им графа Валена. Значит, он должен был бросить свой посох и продолжить драться трофейным мечом. Посмотрите-ка на свое колено — оно что, перерублено?

— Посох он не ронял! А вот меч — бросил. После первого же удара... — пробормотал Фарко.

— Барон, вы крайне неубедительны. Впрочем, даже если бы вы не мямлили и не запинались, я бы вам все равно не поверил. Ибо лично слышал рассказ мальчишек, сидевших на заборе и видевших весь бой от начала до конца...

— Какие мальчишки, ваша светлость? Там не было ни одной живой души, кроме нас пятерых, этой проклятой девки и Бездушного!!!

— Вы уверены? — нахмурился Рендалл.

— Слово чести!!!

— А как же тогда ваши свидетели?

— Э-э-э... — барон покраснел, приподнялся на локте и залепетал: — Ну, я имел в виду, что никаких мальчишек там не было!

— Так... Сейчас вы хорошенечко подумаете, а потом расскажете все сначала. А я послушаю, оценю вашу откровенность и решу, стоит ли на суде упоминать сумму в одиннадцать тысяч золотых, зачитывать признания Крома и свидетельства мальчишек, которых, по вашим словам, там не было...

Фарко нервно побарабанил пальцами по краю носилок и опустил взгляд:

— Свидетелей там действительно не было — первые зеваки прибежали через пару минут после ухода Бездушного. Просто, когда я протрезвел и понял, что Нелюдь убил и Миддара и Валена, то взбесился. И дал себе слово сделать все, чтобы он оказался на плахе...

— Кто нанес смертельный удар графу Валену?

— Я... Но я бил Бездушного... — подняв взгляд, твердо сказал Эддиер. — А он как-то подправил удар своим посохом. И продавил клинок туда, куда ему было нужно...

— Вот теперь вы сказали правду... Добавите что-нибудь еще?

— В него действительно вселился Двуликий, ваша светлость: я видел, куда опускается меч, но не смог его ни остановить, ни сдвинуть в сторону! У меня было ощущение, что его посох весит больше, чем брус, которым запирают городские ворота!! А потом он раскидал нас, как котят, и спокойно ушел!!!

— Получается, что кровь графа Валена — на совести Нелюдя... — угрюмо буркнул Рендалл. — Но чтобы суд признал его виновным, вам придется повторить это при свидетелях...

...Допросы остальных участников вечеринки не добавили к рассказу барона Эддиера ничего нового — оба дворянина подтверждали странное изменение скорости движений и силы ударов Нелюдя. Причем ощущения, что схожие ответы на этот вопрос они подготовили заранее, у Грасса не возникло. Поэтому, отправив обоих восвояси, он перебрался на подоконник и мрачно уставился в темнеющее небо.

'Итак, получается, что Нелюдь ни с того ни с сего начал двигаться быстрее ветра и стал сильнее обезумевшего медведя! Значит, он счел ситуацию предельно опасной и воспользовался 'Благословением Двуликого'. Помнится, в состоянии этого самого 'Благословения' Бездушные прекрасно соображают... Следовательно, убивал он осмысленно... И почему-то взял две души вместо одной... Логика — непонятна... Но он виновен, значит, должен взойти на эшафот! Вместе с леди Мэйнарией... Ну и что мне теперь делать?'

Никаких особых идей в голову не лезло, и он, в сердцах плюнув на улицу, обхватил голову руками:

'Утро — не за горами, а решения как не было, так и нет! Что делать? Побеседовать с дознавателем? А толку — он знает меньше, чем я... С баронессой? Тоже бессмысленно: она помешалась на своей клятве и теперь, чтобы не потерять лица, первой поднимется на эшафот... Может, попробовать поговорить с Бездушным? Только что это даст? Заставить баронессу отказаться от данного слова он не сможет. А другого выхода у нас нет... Или... есть?'

Поймав ускользающую мысль, Грасс спрыгнул на пол, подбежал к своему столу, вцепился в ручку одного из ящиков, рывком рванул его на себя и торопливо вывалил на пол гору свитков.

Присел на корточки. Нашел нужный. Перечитал. Усмехнулся. Вскочил на ноги и рявкнул на весь дворец:

— Пятка?!

— Я, ваша светлость!

— Прикажи заложить карету: я еду в тюрьму...

Глава 18. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Десятый день четвертой десятины третьего лиственя.

...Услышав негромкое шипение, прервавшее бесконечное повествование о постельных привычках веселой вдовушки Треоны по прозвищу Недотрога, я вывалилась из забытья, изо всех сил прижалась щекой к холодной решетке и с надеждой посмотрела на самый дальний участок противоположной стены, который можно было увидеть из камеры.

С основными принципами поведения 'теней' я разобралась еще в первые часы вынужденного одиночества, а сейчас, через шесть смен после того, как Крома увели на допрос, могла заранее предсказать появление на лестнице начальника караула, кого-то из тюремщиков или слуг графа Грасса, несущих мне поесть.

Ничего сложного в этом не было — услышав голос или звук шагов Большого Начальства, воины мгновенно замолкали, бесшумно занимали строго определенные места, вытягивались в струнку и не шевелились до тех пор, пока перед ними не останавливалась смена.

На слуг реагировали по-другому: кого-то встречали шуткой, кого-то — завуалированным оскорблением, кого-то — подзатыльником или добродушным тычком в пузо. И обыскивали их без особого энтузиазма — вассалы графа Рендалла не верили в то, что домочадцы графа Рендалла собираются причинить нам хоть какой-нибудь вред.

А вот при появлении тюремщиков воины преображались: перебрасывали закинутые за спину щиты на левую руку, выхватывали из ножен мечи и готовились к бою. Вместе с ними готовилась и я — вжималась в прутья решетки, прикипала взглядом к теням на стене и превращалась в слух. Чтобы через такую короткую, но все равно бесконечную Вечность убедиться в том, что тюремщики прошли мимо. И в очередной раз ухнуть в пучину отчаяния...

...Увы, и в этот раз радоваться оказалось нечему — тень болтливого коротышки, обычно мечущегося по лестничной площадке и не закрывающего рот в течение всей стражи, скользнула к приметной выбоине и, замерев, почти достала головой до висящего над ней светильника. Тень его напарника перетекла правее и тоже застыла. Закрыв собой кольцо для факела.

'Очередная смена караула...' — угрюмо подумала я и расстроенно закусила губу.

Во рту тут же стало солоно от сочащейся из нее крови.

С трудом оторвав замерзшие пальцы правой руки от прута, отполированного руками моих предшественников, я вытерла губы рукавом и снова уставилась на примитивное изображение вертикальной дыбы, выцарапанное на стене кем-то из предыдущих заключенных.

Смотреть на человечка с вывернутыми плечами, висящего на перекладине, было до безумия страшно — перед внутренним взором мгновенно возникло искаженное мукой лицо Крома, а стук бешено колотящегося сердца начал напоминать звук ударов батогами.

'Спаси и сохрани!!!' — мысленно взвыла я, обращаясь ко всем богам сразу, и вздрогнула: со стороны лестницы лязгнула сталь, а затем до меня донесся чей-то повелительный рык:

— Ну, что встали? Открывайте!!!

Через мгновение я снова вжималась в решетку, вглядывалась в мельтешение доброго десятка теней на стене и горячечно шептала:

— Только бы он был жив и здоров... Только бы он был жив и здоров...

...Десятка полтора ударов сердца, потребовавшиеся коротышке, чтобы отпереть замок, я до рези в глазах вглядывалась в силуэты, пытаясь увидеть среди них Меченого. И не нашла: большинство теней были ненамного выше напарника коротышки.

'Кром — там! Просто стоит лицом к стене! — изо всех сил вжимаясь в прутья решетки, мысленно шептала я. — Вот сейчас дверь распахнется — и ему прикажут входить...'

Распахнулась. Одна из теней сложилась в поясном поклоне и вытянула руки в сторону проема:

— Прошу, ваше величество!

— Ваше величество? — ошарашенно повторила я, отшатнулась от решетки и чуть не упала: уставшие от приседаний ноги напрочь отказывались повиноваться.

Кое-как восстановив равновесие, я торопливо оглядела свое измятое платье, наткнулась взглядом на влажное пятно на подоле и мучительно покраснела:

'Выгляжу, как нищенка! А пахну — как...'

Додумать мысль до конца я не успела: до меня донесся негромкий, но властный рык короля Неддара:

— Ключ!

— Какой ключ, ваше величество?

— От камеры баронессы! Живо!!!

— Э-э-э... Вот этот... с треугольной бородкой, сир!

— Ждите тут! Все...

Я сглотнула, потянулась руками к волосам, чтобы попытаться привести в порядок хотя бы прическу, и торопливо шагнула назад и влево. Чтобы прикрыть собой омерзительно-грязное отверстие ветки. Потом заметила обрывки моего траурного платья, валяющиеся в углу нар, дернулась, чтобы их куда-нибудь убрать и заставила себя остановиться: чем тратить время на пустую беготню, стоило подумать, как убедить короля вытащить Крома из рук палачей.

Мысль о том, что Меченый вот уже двенадцать часов находится в допросной или пыточной, мгновенно ввергла меня в состояние холодного бешенства. Поэтому, когда перед камерой возник силуэт короля Неддара, я с трудом нашла в себе силы, чтобы заставить себя присесть в реверансе.

— Добрый день, леди Мэйнария! — звякнув связкой ключей, поздоровался Латирдан.

— Здравствуйте, ваше величество... — ответила я и уставилась в глаза королю.

Неддар выглядел спокойным. Слишком спокойным — в его взгляде не было ни брезгливости, ни раздражения, ни презрения. Не было сочувствия, чувства вины или удовлетворения. Не было ожидания и интереса. И это меня здорово испугало: он прикладывал все силы, чтобы скрыть свои чувства!

'Видимо, что-то с Кромом...' — в панике подумала я и торопливо смахнула со щеки непрошеную слезу.

В это время Неддар, как раз справившийся с замком, распахнул дверь и зашел в камеру. Потом отшвырнул замок в угол, мотнул головой в сторону нар и поинтересовался:

— Вы не будете против, если я присяду?

Я растерялась:

— Н-нет, сир! Но они гря-...

— Вот и хорошо... — не дослушав меня, король прижал ножны с мечом к бедру, прошел к нарам, царственно опустился на изрезанные доски и задумчиво огляделся: — Мда, не дворец...

— Я уже имела честь обратить на это внимание, сир... — грустно пошутила я.

— Клятва есть клятва... — в унисон мне вздохнул Неддар и подергал себя за ус: — Скажите, баронесса, вы помните формулировку той просьбы, которая привела вас сюда?

Я утвердительно кивнула:

— Я просила справедливости, сир! По отношению к своему майягарду...

— Замечательно. Значит, вы понимаете, что и король обязан быть справедливым...

— Да, сир!

— Тогда пожалуйста, постарайтесь вникнуть в то, что я сейчас скажу. Ладно?

Мне стало не по себе — по спине потекли капельки холодного пота, во рту, наоборот, пересохло, а коленки ощутимо затряслись. И для того, чтобы ответить на вопрос короля, мне пришлось сначала заставить себя не трястись, а потом — шевельнуть непослушными губами:

— Хорошо, сир!

— У меня возникла небольшая проблема, решить которую с вашей помощью мне будет намного легче, чем без...

— К-какая проблема, сир?

— Кром по прозвищу Меченый является подозреваемым в совершении убийства дворянина. Значит, обязан содержаться в тюрьме в течение всего времени расследования этого преступления. Причем не как-нибудь, а в условиях, определяемых законом. Являясь слугой Бога-Отступника, до получения убедительных доказательств его вины, ваш майягард может рассчитывать на одиночную камеру, питание по нормам тюремной охраны и кратковременные прогулки по тюремному двору. Кроме того, особый порядок судопроизводства в отношении Бездушных запрещает применение пыток, а так же оговаривает обязательное участие в расследовании хотя бы одного члена Внутреннего Круга...

— Могу вас расстроить, сир! — дождавшись паузы, угрюмо буркнула я. — В отношении Крома законы почему-то не соблюдаются: до моего появления в тюрьме его держали в общей камере, кормили жуткой баландой, а прогуливаться водили только до пыточной и обратно. Правда, пытать — не пытали, но недвусмысленно намекали на то, что в ближайшем будущем он непременно окажется в руках палачей. Мало того, не далее, как вчера вечером его забрали на допрос. А обратно до сих пор не привели...

Договорив последнюю фразу, я изо всех сил впилась ногтями в ладони — держать себя в рамках, чувствуя боль, оказалось чуточку легче.

Видимо, выражение моего лица было достаточно красноречивым, так как, вместо того, чтобы продолжать рассказывать о своей проблеме, король изволил меня успокоить:

— С вашим майягардом все в порядке: он жив и здоров. Просто по некоторым причинам, о которых я скажу чуть позже, его переселили в другую камеру. Что касается отступлений от закона — бывший начальник тюрьмы уже арестован и в настоящее время дожидается суда двумя этажами ниже вас...

— Спасибо, ваше величество!

— За что? — искренне удивился Латирдан. — Я просто восстановил справедливость...

Говорить о том, что у большинства сильных мира сего весьма своеобразные понятия о справедливости, я не стала. Благоразумно решив, что король может счесть это оскорблением. Однако он каким-то образом понял, о чем я подумала, и расстроенно развел руками:

— Королевство довольно велико, а я — не всеведущ. Поэтому закон соблюдают не везде... Пока не везде...

— Ваши намерения достойны уважения, сир! — поняв, какой смысл заключен в слове 'пока', кивнула я. Потом выдержала паузу и напомнила ему о теме разговора: — Но мы говорили о возникшей у вас проблеме...

Неддар снова подергал себя за ус и слегка помрачнел:

— Ну да... Так вот, с сегодняшнего дня ваш майягард будет содержаться в отдельной камере, питаться так, как полагается по закону, и раз в день прогуливаться по тюремному двору. Но я буду вынужден лишить его возможности общаться с кем бы то ни было, кроме приставленной к нему охраны и дознавателя...

— Почему, сир? — похолодев, спросила я.

— Закон защищает не только обвиняемых, но и пострадавших... — вздохнул король. — Именно поэтому человека, подозреваемого в совершении какого-либо преступления, помещают в тюрьму: под надзором бдительной охраны он не может вмешиваться в ход расследования или препятствовать оному, а так же не в состоянии вступить в сговор с лицами, способными на лжесвидетельство. Ну, и еще содержание под стражей не дает ему шанса избежать справедливого наказания. Логика понятна?