Бельвард слушал и запоминал, стараясь уложить в голове чуть ли не каждое слово, слетающее с губ Вартейна-младшего. И не только потому, что радел о роде — знания, которыми делился купец, давали надежду на будущее. Будущее, которое наступит после того, как он, дворянин, отказавшийся от Имени , возьмет жизнь убийцы Валена и Миддара ...

Строить планы на жизнь оказалось интересно. Настолько, что когда они, наконец, вернулись Карават и купец начал прощаться, юноша без какого-либо внутреннего сопротивления предложил ему пообедать в 'Свином рыле':

— Никогда не думал, что беседа о торговле может развеять мою скуку! Как насчет того, чтобы продолжить ее за кувшином доброго вина?

Сарбаз недоверчиво склонил голову к плечу, уверился, что не ослышался, и изобразил такую счастливую улыбку, что у юноши напрочь испортилось настроение: этот битый жизнью торгаш пытался понять, что ему, Бельварду, от него надо!!!

'А ведь пару месяцев тому назад мне и в голову не пришло бы пригласить на ужин какого-то там черного...' — мрачно подумал юноша, направил коня в ворота постоялого двора и так же мысленно добавил: — 'Вот и делай после этого то, что должно...'

...После сытного обеда, во время которого Вартейн-младший рассказывал байки о приключениях своих обозников, Бельварду, наконец, удалось придумать вопрос, который должен был вернуть разговор к интересующей его теме:

— Помнится, ты говорил, что жил в Шаргайле?

— Да, ваша светлость!

— Тогда объясни мне, какого Двуликого хейсары закрыли границы — ведь невест у них похищают чуть ли не каждый день!

Вартейн объяснил. Причем так подробно, что Бельвард на несколько мгновений даже забыл про жгучую ненависть, испытываемую им к Бездушному, и порадовался тому, что тот оказался на пути похитителей. Впрочем, ненависть вернулась довольно быстро. И заставила его задать следующий вопрос:

— Кстати, а что у них там сейчас за праздник?

Купец пригубил вина, вытер губы рушником и по-простецки почесал затылок:

— Праздников, собственно, несколько. Рассказывать о каждом?

— Угу...

— Первым отмечается Обретение Имени — всю последнюю десятину второго травника юноши, достигшие четырнадцати лиственей, по очереди доказывают, что заслужили право на меч. Как правило, охотясь на медведей, пещерных львов или кабанов...

О том, что хейсарские воины способны взять в одиночку почти любого хищника Шаргайльского хребта, Бельвард слышал, и не раз, но не предполагал, что на такую охоту могут отправлять вчерашних детей. Поэтому недоверчиво уточнил:

— В одиночку?

— На зверя выходят вдвоем, но зверя берет один. Именно поэтому это испытание хейсары называют Испытанием Духа...

— Хм...

— Тот, кто побеждает зверя, получает имя. А вместе с ним и право участвовать в следующем празднике — жертвоприношении Бастарзу — которое проводится в первый день первой десятины третьего травника в главном святилище Снежного Барса, где решается, заслужил мальчишка данное ему имя или нет...

— А что, он может и не заслужить? — удивился Бельвард.

— Может: если Бог-Воин не принимает чью-то жертву, то того, кто ее приносил, изгоняют из рода...

— За что?!

— Честно говоря, не знаю... — пожал плечами Сарбаз. — При мне такого не было, а о тех, кого изгоняли до моего приезда, хейсары говорят неохотно...

...Там же, в святилище Бастарза, обретали имена и девочки. Как именно — купец не имел никакого представления: он был долинником, соответственно, в святилище Бастарза не допускался...

...— Третий праздник, айге'тта, что в переводе с хейсарского значит 'Право Десницы' начинается с ритуала Обретения Выбора: один из самых почитаемых хейсаров, как правило, старший отец какого-нибудь рода Первой Линии, помогает юношам, получившим право на меч, выбрать противника для первого настоящего поединка. Потом молодые воины отправляются в свои сарти, где демонстрируют боевые навыки сородичам и матерям заинтересовавшихся ими невест. После айге'тта лучшие бойцы родов дерутся между собой, а вслед за этим наступает время эйди'ал — праздника Благословления Эйдилии, во время которого хейсары играют свадьбы...

— И весь Шаргайл гуляет? — усмехнулся Бельвард.

— Нет, не весь: в это время старейшины проводят Большой Совет, во время которого решают, где и как испытывать молодежь...

— Это ты об их традиционном набеге?

— Да, ваша светлость: хейсары считают, что воин должен воевать. Поэтому 'прогуливаются' через хребет по поводу и без оного...

— Ну, и когда заканчивается этот их эйди'ал? — уже догадываясь, каким будет ответ, мрачно поинтересовался юноша.

— За три дня до конца последней десятины третьего травника... — ответил Сарбаз. — Чтобы воины успели прийти в себя и подготовиться к походу...

Бельвард изо всех сил сжал зубы, преувеличенно медленно откинулся на спину стула и скрестил руки на груди: ближайшие три десятины Бездушного можно было не ждать...

Глава 20. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Первый день второй десятины третьего травника.

...Застегнув маттир прямо поверх нижней рубашки, Кром легонечко дернул его на себя и вопросительно изогнул бровь.

Я отрицательно помотала головой:

— Нет, не давит...

Он на мгновение прикрыл глаза — мол, вот и отлично — нарочито медленно потянулся к пряжке пояса, как-то хитро ее сдавил, и между его пальцев вдруг блеснуло коротенькое, но хищное жало, по форме напоминающее лист серой стрелки .

— Это что, шаммор ? — ошалело спросила я. — Откуда он взялся?

— Из моего пояса... Я переставил ножны, пока ты спала... — буркнул муж и протянул клинок мне.

Взяла. Вложила 'стебель' между пальцами, сжала 'пяту' в кулаке, посмотрела на торчащий из него 'лист' и неожиданно поняла, что знаю, как и куда им надо бить:

— Удар, который я отрабатывала все это время, под него?

Кром кивнул:

— Ага... Пробовать будешь?

Я тут же выскользнула из его рук, привычно порадовалась тому, что его взгляд задержался на груди, просвечивающей сквозь тонкую ткань, встала в стойку песочных часов, отвела правую руку к подреберью и, мысленно обозвав себя дурой, расслабленно опустила ее вниз.

Выждала несколько мгновений, чуть сгорбила спину, 'испуганно' сглотнула, кинула взгляд в сторону от воображаемого противника и тут же ударила. Туда, где должно было находиться 'его' горло.

Муж почесал шрам на щеке и расстроенно вздохнул:

— Слишком медленно... И слабо... Будем тренироваться...

— С тобой — все, что угодно, любимый! — улыбнулась я и похолодела, вспомнив, что на 'все, что угодно' нам осталось всего два дня:

...— Позавчера ночью Унгар сбежал с Жергова плоскогорья... — выдохнул Каменная Длань вместо приветствия. — Где он сейчас, я не знаю...

От Крома, открывшего аннару дверь, сразу же повеяло Тьмой:

— И это все, что ты хочешь мне сказать?!

Тарваз отрицательно помотал головой, неторопливо вытащил из ножен правый Волчий Клык, перехватил его за лезвие и протянул Меченому:

— Моя жизнь в твоих руках, ашер...

Глаза мужа полыхнули бешенством:

— Мне не нужна твоя жизнь, аннар! И жизнь твоего сына — тоже: я хочу прожить оставшийся срок в тишине и спокойствии!

Неддар Латирдан, скользнувший в наше рейро следом за старшим отцом Аттарков, скрипнул зубами и угрюмо уставился на Крома:

— В том, что тебе это не удается, виноват я, а не Тарваз: я отправил вас сюда, в Шаргайл, я послал с вами Унгара и я взял с тебя слово, что ты не покинешь город до начала жолтеня...

Меченый перевел взгляд на короля, поиграл желваками и... остыл:

— Вы ошибаетесь, сир: в том, что с нами происходит, виноваты не вы, а Боги. Это они свели нас друг с другом, это они испытывают нас на прочность, и... э-э-э...

— ...и это они оборвут нити наших жизней в тот миг, когда мы пройдем весь уготованный нам Путь... — почувствовав, что Крому не хватает уверенности в том, что разделю его решение, вполголоса закончила я.

Тарваз посмотрел на нас, как на двух эйдине. И, как мне показалось, с трудом удержался, чтобы не повертеть указательным пальцем над головой . А вот Неддар отнесся к нашим словам по-другому — скрестил руки на груди и криво усмехнулся:

— Допустим! И что это меняет?

— Те, кто оказываются рядом с нами, рискуют. Поэтому я прошу вернуть мне мое слово и... — Кром сделал небольшую паузу и, собравшись с духом, уверенно закончил: — ...и позволить нам с Мэйнарией покинуть Шаргайл раньше оговоренного срока!

Почувствовав, чего ему стоило это сказать, я опять наплевала на местные традиции, вышла из-за его левого плеча и заявила:

— Мой муж прав: нам надо уходить. И чем скорее — тем лучше...

— В том, что Унгар воспылал к тебе страстью, виноваты не Боги, а он сам! — недовольно оглядев меня с ног до головы, фыркнул король. — Именно поэтому Тарваз и объявил его ори'те'ро !

— Это — лишь крошечный камешек ... — угрюмо сказал Кром. — Ночная Тишь упрям, как... э-э-э... настоящий хейсар, поэтому может попытаться похитить мою жену...

— Не 'может', а сделает все, чтобы ее похитить... — внезапно изменившись в лице, выдохнул Тарваз. — Ведь он уже не Аттарк!

— Я сегодня же прикажу взять вас под охрану... — начал, было, король, но прервался на полуслове и, повернувшись к Каменной Длани, оскалился, как готовящийся к прыжку снежный барс: — Ты хочешь сказать, что Унгар мог сделать все это НАМЕРЕННО?

— Да... — опустив голову, ответил аннар.

— Что ж, я тебя услышал... — процедил Латирдан и повернулся к Крому: — Ты вправе забрать жизнь Унгара там, где его увидишь! Вне зависимости от того, что он будет делать в этот момент!

— Просто так рядом с нами он не появится... — мрачно кивнул мой муж. — Но убивать его я не буду!

— Почему?! — в два голоса воскликнули Тарваз с Неддаром.

— Скажите мне, сир, как к этому отнесутся мои новые родственники: отец и мать, давшие Унгару жизнь, братья и сестры, росшие вместе с ним, сородичи, для которых Ночная Тишь — настоящий Аттарк, а я — самый обычный илгиз, невесть за что признанный шшат'или?

— Он уже не Аттарк!!! — гневно рыкнул король, потом посмотрел на Тарваза и скрипнул зубами: — Тот, кто посмеет тебя возненавидеть, будет иметь дело со мной!!!

— Ну и толку от этого, сир? А вот если мы уйдем, то этого можно будет избежать. Опять же, Унгар останется в живых и, вполне возможно, когда-нибудь заслужит право вернуться в род...

Неддар в сердцах врезал по стене кулаком, злобно посмотрел на сбитые костяшки и взглядом указал Крому на меня:

— А о Мэйнарии ты подумал? Если вы уйдете из Шаргайла... скажем, завтра с утра, то оставшийся ей срок сократится на три десятины!

— Если мы останемся, но Унгар меня похитит, то я проживу гораздо меньше... — твердо сказала я. — Ибо уйду из жизни так же, как это сделала Аютэ...

— Мэйнария — гард'эйт Крома... — напомнил Неддару Тарваз.

Я отрицательно помотала головой:

— Не только поэтому. Я его люблю. Больше жизни. И ни за что не стану чьей-нибудь еще...

С нижней губы Неддара сорвалась капелька крови и растворилась в его бороде. Через пару ударов сердца по проторенной дорожке покатилась вторая, третья. А потом их стало так много, что они слились в тоненькую струйку и закапали на араллух.

Он всего этого не замечал: невидящим взглядом смотрел мне в глаза. Молчал. И видел в них Аютэ.

Долго...

Целую вечность...

Потом сглотнул подкативший к горлу комок и перевел взгляд на Крома:

— Я возвращаю тебе твое Слово...

— Спасибо, сир...

— Я не закончил! — вспыхнул Неддар и тут же заставил себя успокоиться: — Я прошу тебя задержаться на три дня и поприсутствовать на Большом Совете...

...Пока я вспоминала недавнее прошлое и пыталась смириться с укоротившимся будущим, Кром занимался делом — вытащил из-под кровати детский кулачный щит, срезал с него деревянный умбон и подогнал ремешки под свою руку. Потом метнулся к очагу, подобрал первый попавшийся под руку уголек и зачернил центр щита.

Сообразив, что это — мишень для отработки удара в горло, я оттянула пряжку маттира, кое-как вставила клинок в крошечные ножны и вопросительно уставилась на мужа:

— Мне одеваться?

— Как хочешь: удары шаммором будем отрабатывать тут — не хочу, чтобы хоть кто-нибудь знал о его существовании...

Само собой, натягивать на себя ансы и сапоги я не стала. А вот араллух надела. И даже поплотнее затянула шнуровку на груди. Потом посмотрела на мужа и мысленно захихикала: судя по тому, что Кром был облачен в одни ансы, одеваясь, он руководствовался теми же принципами, что и я.

Придирчиво оглядев меня с головы до ног, муж вдруг нахмурился, шлепнул себя по лбу и, скользнув к столу, протянул мне одну кожаную перчатку:

— Надевай. А то натрешь ладонь и пальцы...

...Прежде, чем приступить к отработке самого удара, Кром эдак с полчаса учил меня правильно выхватывать шаммор из ножен. Причем, по своему обыкновению, делал это предельно добросовестно: показывал не только правильное положение пальцев, кисти и локтя, но и подводящие движения, которые, по его мнению, не должны были насторожить моих возможных противников.

Я то страдальчески морщилась, хваталась за 'заболевший' живот и складывалась пополам, то принималась нервно поправлять одежду, то, изобразив ужас, покорно тянулась к поясу, чтобы 'начать раздеваться'. Несмотря на разное начало, каждый такой 'подход' заканчивался одинаково: прикосновением к 'пяте', практически неслышным щелчком клинка и 'безвольным' падением руки с торчащим между пальцами 'листом' к правому бедру.

Ничего особо сложного во всем этом не было, и Кром, убедившись, что я досконально поняла тонкости каждого движения, подхватил со стола щит, прикрыл им свое горло и негромко приказал:

— Бей!

Несмотря на то, что во время предыдущих тренировок я сжимала пальцы не в кулак, а в 'зубило', первый же удар преисполнил меня гордости — 'лист' шаммора воткнулся в мишень всего лишь в пальце от середины черного круга. Увы, Кром этого не оценил — мрачно свел брови к переносице и, даже не посмотрев на щит, недовольно покачал головой:

— Слишком медленно. И очень слабо...

Я ударила быстрее и сильнее. И сразу же поняла причину его недовольства — теперь движение получилось не таким уверенным, поэтому клинок вонзился в дерево у самого края щита!

'А ведь Кром стоит, а не двигается...' — угрюмо подумала я и, раскачав, выдернула шаммор из доски...

...Где-то через час я устала так, что начала воспринимать действительность урывками: подводящее движение — прикосновение к 'пяте' — испуганный взгляд в сторону — удар клинка о дерево — и недовольный рык мужа: 'Бей!', 'Сильнее!' или 'Точнее!'. Правое плечо горело огнем, из груди вырывались не выдохи, а хрипы, а слипшиеся от пота волосы лезли в глаза и мешали видеть не только кулачный щит, но и лицо Крома. Поэтому на тихое 'умница, хватит!' я среагировала, как обычно — выхватила из ножен клинок и изо всех оставшихся сил бросила его туда, где должен был находиться центр черного круга.

Кром, уже успевший опустить изуродованную шаммором деревяшку, качнулся назад и в сторону, и остро отточенный 'лист' просвистел в половине пальца от его шеи!