Игрушка Двуликого. (Меченый - 4)

Глава 1. Бельвард из Увераша.

Четвертый день второй десятины второго травника.

Черноволосая хохотушка по имени то ли Шейра, то ли Шейла, купленная в 'Рваном бредне' вместе с двухведерным бурдюком скарского , не закрывала рот ни на мгновение: истории из ее жизни сменялись историями из жизни ее многочисленных подружек, и практически каждая заставляла Бельварда либо улыбаться, либо ржать во весь голос. Видимо, поэтому, увидев, что Слизень сворачивает к чем-то знакомый переулок, он не сразу сообразил, что они уже добрались, и некоторое время оглядывался по сторонам, пытаясь понять, где именно оказался. Впрочем, услышав надсадный кашель соседа и увидев его сгорбленную спину, мелькнувшую в щели покосившегося плетня, радостно ухмыльнулся и решительно вошел в предупредительно распахнутую Серым калитку.

Подниматься по неосвещенной лестнице, держась за Шейру и пытаясь ущипнуть ее за задницу, было весело — под руки попадало то бедро, то икры, то талия. Поэтому первое, что он сделал, вломившись в гостиную — это притиснул девку к стене и запустил руку ей под юбки.

Роза захихикала, услужливо развела колени и хрипло поинтересовалась, не нальет ли он ей глоток-другой вина.

Идея показалась здравой — Бельвард, ненадолго оставив в покое женские прелести, повернулся к покачивающемуся вправо-влево столу, нашел глазами свой кубок и рявкнул на всю Ремесленную слободу:

— Н-наливай!!!

Слизень, непонятно как возникнув из ниоткуда прямо в центре комнаты, снял с плеча бурдюк, повозился с завязками, а через мгновение вдруг оказался стоящим перед Бельвардом, да еще и с двумя полными кубками в руках.

Такая услужливость требовала вознаграждения, поэтому юноша, как раз вцепившийся в плечо Шейлы чтобы не упасть, сорвал с пояса кошель, нащупал в нем первую попавшуюся под руку монету и кинул ее Серому:

— Де-... держи, зас-служил!

Слизень расплылся в алчной улыбке, очень пылко поблагодарил и, кажется, помог повесить кошель на место, так как в следующий момент левая рука Бельварда оказалась на талии розы, а правая — в вырезе ее платья.

Шейра не протестовала. Наоборот, почувствовав, что шнуровка режет ему запястье, она свела плечики и изящным движением пальчиков опустила платье почти до пояса!

— И ты зас-служила... — облизав враз пересохшие губы, выдохнул Бельвард и потянулся к дерзко торчащим соскам.

Девушка хихикнула, рванула за какую-то ленточку — и платье, зашуршав, вдруг упало к ее ногам:

— А так?!

— О-о-о... — восхищенно протянул юноша, оглядывая точеную фигурку розы.

— Ваш-мл-сть, вы брали ее, чтобы она вас веселила!!! — зачем-то напомнил Слизень. — То есть смешила и отвлекала от грустных мыслей...

— А я что делаю? — удивилась Шейла и, чтобы придать своим словам больший вес, повела плечами, отчего ее груди забавно заколыхались.

Бельвард хихикнул, поймал одну из них и деловито кивнул:

— О-отвлекает... П-причем не-еплохо!

Хохотушка показала Серому язык, танцующей походкой прошла к столу, сдвинула в сторону все, что на нем стояло, уселась на столешницу и бесстыже развела колени:

— Вот она, я, ваш-мл-сть!

То, что она — 'вот', Бельвард не столько увидел, сколько ощутил. Через миг, когда оказался стоящим вплотную к розе, а его правая рука, скользнув по молочно-белому бедру, ткнулась в теплый и мягкий живот.

— Какой вы сильный!!! — восхищенно выдохнула Шейра. — И высоченный!!!

— Ваша милость, там ва-... — донеслось откуда-то издалека. — ...-мается!!!

Панические нотки, прозвучавшие в голосе Слизня, внезапно вывели юношу из себя:

— Выйди вон... Ты мне ме-... мешаешь...

— Правильно! — хихикнула роза и, обвив руками шею Бельварда, прогнулась в пояснице.

Намек был понятен, и Бельвард, ногой подтянув к себе табурет, сел и уткнулся носом в ее грудь.

— Ваша милость!!! — очередной раз взвыл Серый. — Вы что, не поняли? Там...

— Заткнись!!! — раздраженно рявкнул юноша, с наслаждением вдохнул терпкий запах пота сидящей перед ним женщины и застонал от предвкушения...

— Это... это что за коряга, Слизень?! А?!!!

— Ваша светлость, это... это... Его милость нанял ее, чтобы она его смешила!

Униженный лепет Серого, отвлекающий от ощупывания ягодиц, заставил Бельварда разозлиться — он недовольно нахмурил брови и не поворачиваясь к двери, повелительно махнул рукой:

— Все — вон! Живо!!!

В комнате тут же стало тихо. А через мгновение эту тишину разорвал хлесткий, как удар бича, рык:

— Бер?!

В то же мгновение что-то передавило горло, мешая дышать; угодливо прогибающееся в пояснице женское тело провалилось куда-то вниз, и Бельвард с изумлением понял, что висит в воздухе, не касаясь ногами пола!

Захрипел. Попытался вцепиться в ворот камзола и, оцарапав ногтями собственную шею, мысленно взвыл от ужаса — просунуть пальцы между воротником и собственным горлом оказалось невозможно! Рванулся, чтобы оттолкнуться ногами от стола — безуспешно! Сообразил, что можно вцепиться в руку того, кто его держит, и подтянуться — не смог: стоило его пальцам дотронуться до твердого, как камень, предплечья, как захват на шее ослаб, и Бельвард полетел вниз...

...Падение продолжалось целую вечность. Потом пол больно ударил в стопы, закачался, как палуба корабля в шторм, и замер. Кажется, одновременно с болезненным толчком в спину. Или сразу после него.

Обрадованный своим спасением, Бельвард облегченно перевел дух и икнул. То ли от радости, то ли из-за пережитого страха.

— Ты пьян!!! — возмущенно воскликнул женский голос. Кажется, принадлежащий не розе.

Отрицать очевидное было глупо, поэтому юноша утвердительно кивнул:

— Угу...

— Слизень?!

— Да, ваша светлость?

— Ведро воды! Живо!!!

— Уже бегу...

...Бегал Серый быстро. Даже очень — Бельвард не успел сообразить, зачем тут вода, если есть вино, как на его голову обрушился ледяной водопад.

Первые пару мгновений после этого юноша не мог ни дышать, ни говорить — горло перехватило словно удавкой, а заколотившееся сердце чуть было не выломало грудную клетку, а потом из его горла вырвался возмущенный крик:

— Сгною!!!

— Бер?!

Чудовищный удар, пришедшийся в затылок, бросил Бельварда на пол. В безобразную лужу, растекающуюся по грязным половицам. И вернул ему способность соображать:

— Маменька?

— Встань!!! — вместо ответа рявкнула леди Марзия. — Ну!!!

...Как ни странно, по поводу того, что он напился, как свинья, маменька не сказала почти ничего — понюхала полупустой кубок, едва заметно поморщилась и посоветовала покупать что-нибудь подороже. Приблизительно так же она среагировала и на царящий в комнате беспорядок — лишь только поинтересовалась, морили ли они тут хоть раз насекомых. А вот состояние одежды Бельварда и то ли Шейру, то ли Шейлу не проигнорировала.

Первый разнос — из-за одежды — длился всего минуты две. Но за это время маменька успела ткнуть его носом в каждое грязное пятно, потертость или дырку на одежде и обуви, прошлась по неровным строчкам и мятым кружевам. Заставила оценить состояние воротника камзола и обшлагов рукавов. Ну, и в завершении всего, распустив шнуровку, вытащила на свет краешек несвежей нижней рубашки, принюхалась и понимающе кивнула в сторону розы:

— Теперь я понимаю, почему ты выбрал именно ее: все остальные тобой побрезговали!!!

Красный от стыда, Бельвард кинул взгляд на Шейру и онемел — женщина, успевшая сползти со стола, выглядела, как оживший скелет!!!

Увидев ужас в его глазах, маменька не успокоилась — подошла к розе почти вплотную, брезгливо ткнула рукой, затянутой в белоснежную перчатку, до одного из все еще торчащих сосков и желчно поинтересовалась:

— С каких это пор тебе нравятся старые и больные клячи?

Юноша непонимающе нахмурился. Зря — маменька, почему-то решив, что сдвинутые брови — это признак недовольства, вышла из себя и, не стесняясь в выражениях, крайне подробно объяснила, почему стоящее перед ней создание нельзя считать женщиной.

В принципе, теперь, на трезвую голову, Бельвард и сам мог назвать причин пять-шесть — не самый юный возраст, нездоровый цвет лица, болезненная худоба, искривленный позвоночник, безобразные ноги и оспины. Но оказалось, что маменька видит не 'пять-шесть', а чуть ли не сотню! Большинство из которых касается не столько красоты, сколько здоровья.

Например, бесцветные, редкие, 'как у плешивой собаки' и слишком ломкие волосы на пару со слоящимися ногтями указывали на то, что их хозяйка, скорее всего, страдает от болезней почек. Выпуклые, блестящие, чуть желтоватые глаза говорили о проблемах с печенью и атрамом . Прыщи на лице — о проблемах с желудком и запорах.

Кстати, описывая 'прелести' трясущейся, как осиновый лист, розы, маменька расчетливо вызывала в Бельварде чувство омерзения. Причем не только к Шейре, но и к самому себе. Именно поэтому она заставила его внимательно рассмотреть ее маленькую, но при этому до ужаса дряблую и обвисшую грудь, ткнула пальцем чуть ли не в каждую бородавку, в каждое грязно-коричневое пятно на животе и ногах. Потом показала расчесанные до крови укусы на ее голове, спросила, не искал ли он там какую-нибудь живность, и рассказала о причинах, из-за которых у продажных женщин начинает 'вот так' шелушиться кожа. Ну, и в самом конце осмотра попросила Бера открыть Шейре рот.

Один взгляд на обломанные черные пеньки, окруженные воспаленными деснами — и Бельварда, живо представившего себе поцелуй в губы, вывернуло наизнанку. Слава Вседержителю... и Беру, вовремя развернувшему и подтолкнувшему его к окну, не на платье маменьки, а на улицу.

Видимо, леди Марзия дожидалась именно этой реакции, так как после того, как Бельвард привел себя в порядок и виновато посмотрел на нее, она демонстративно приподняла юбки и насмешливо поинтересовалась:

— Так что, оставить вас наедине?

— Н-нет! Я был пьян и ничего не соображал!!!

— Что ж, надеюсь, это станет тебе хорошим уроком...

— Станет, маменька! Спасибо!

— Одним 'спасибом' не отделаешься... — ухмыльнулась леди Марзия, потом посерьезнела, не оглядываясь на Мельена, шевельнула пальцами, дождалась, пока тот выставит из комнаты и Слизня, и пунцовую от пережитого унижения розу, а потом поинтересовалась, достаточно ли Бельвард протрезвел, чтобы понимать серьезные вещи.

Туман, путавший мысли и чувства, стал намного реже. Кроме того, начала побаливать голова. Но признаваться в этом было равносильно самоубийству, поэтому Бельвард утвердительно кивнул. И удостоился снисходительной улыбки:

— Что ж, тогда можешь радоваться — твое ожидание закончилось: баронесса Мэйнария и ее Бездушный находятся в Шаргайле!

— Вы уверены? — чуть не завопив от счастья, спросил юноша.

— Более чем! Могу сказать больше — они в сарти рода Аттарк. И будут там еще некоторое время...

— Я выезжаю! Прямо сейчас!!! — воскликнул Бельвард и, заметив, что его кошель почему-то лежит на столешнице, торопливо повесил его на пояс.

— Спешить смысла нет... — хмуро бросила леди Марзия. — Бездушный тяжело ранен и вставать не в состоянии, значит, в ближайшее время из дому не выйдет. А сарти, стоящий в центре города, штурмом не возьмешь...

'И не в центре — тоже...' — мрачно подумал юноша. — 'При первом же ударе тревожного колокола к атакуемому дому соберется все население Шаргайла. А это не сто-двести человек , а несколько тысяч!'

Увы, маменька этого не понимала, так как поморщилась и принялась раздраженно вертеть на пальце родовое кольцо:

— Что самое отвратительное, после недавнего похищения жены Ваги Крыла Бури въезд не-хейсаров в Шаргайл строго-настрого запрещен! Кстати, я отказываюсь понимать, как можно запретить въезд в город, лежащий в горах! Ведь там десятки троп, как обычных, так и звериных, ущелья, перевалы, пещеры...

Собравшись с духом, Бельвард робко попробовал объяснить, чем отличаются горы от леса и, как ни странно, преуспел — выслушав его объяснения, маменька благосклонно кивнула и даже потрепала его по волосам:

— А если заплатить Серым? Неужели они не провезут человека-другого в какой-нибудь повозке с двойным дном?

— Простите, маменька, но в Шаргайле Серых не было и нет... — всеми силами демонстрируя почтение, еле слышно выдохнул Бельвард.

— Как это?

— Его милость прав... — подал голос Бер. — Их там давят, как крыс. Вот они и не заводятся...

Видимо, слышать о городе, в котором нет Пепельного братства, леди Марзии еще не приходилось — она недоверчиво прищурилась и посмотрела на дверь, за которой скрылся Слизень. Но звать не стала — махнула рукой и принялась задумчиво наматывать локоны на указательный палец.

Чем чреваты попытки помешать маменьке думать, Бельвард знал, как никто другой, поэтому застыл в неподвижности. И стоял минуты две, пока на ее губах не заиграла кривая улыбка:

— Получается, что брать их надо за пределами Шаргайла. Так?

— Да, маменька!

— В Шарвар они не пойдут — во-первых, слишком далеко от Тиррена, а во-вторых, там нет никаких гарантий личной безопасности. Значит, имеет смысл расставить людей на дорогах и тропах, ведущих в Вейнар и Скар. И, естественно, предупредить Серых, дабы они искали не по всему Горготу, а на подступах к Шаргайлу...

Бельвард кивнул — все, что говорила маменька, было понятно и так.

— Тебе понадобятся деньги... — леди Марзия шевельнула пальцами, и Бер, до этого подпиравший стену рядом с входной дверью, скользнул к столу и положил на него совсем небольшой кошель. — Тут — камни. На тысячу желтков. Думаю, хватит...

— Хватит!

— Не вздумай экономить! Нанимай лучших — тех, кто знает, с какой стороны браться за меч, кто умеет держать язык за зубами...

— ...и от кого ты сможешь избавиться... — в унисон ей добавил Мельен.

— Именно! — злобно оскалилась маменька. — Найми пару пятерок для особого дела и проследи, чтобы после того, как ты возьмешь кровь за кровь и отправишь эту тварь д'Атерн ко мне, они разобрались с теми, кто слишком много знает...

— Хорошо... Сделаю так, как вы сказали... — склонил голову Бельвард.

— И еще: если к тебе вдруг обратится некий Орман по прозвищу Кот, то сделай все, что он попросит...

Глава 2. Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя.

Пятый день второй десятины второго травника.

...На лбу и крыльях носа брата Рона, скользнувшего в кабинет, поблескивали капельки пота, волосы — слиплись и приклеились ко лбу, а сутана выглядела так, как будто на нее вылили ведро воды.

'Бежал. Наверное, с голубятни...' — мысленно отметил Ансельм и подобрался — чтобы бегать в такую жару, надо было иметь очень серьезные основания.

Так оно, собственно, и оказалось — переведя дух и поздоровавшись, Рон подошел к столу и с поклоном положил на него скомканный кусочек пергамента:

— Письмо из Каравата , ваше преподобие!

Вчитываться в слишком мелкий и на редкость неразборчивый почерк лазутчика не было ни времени, ни желания, поэтому глава Ордена Вседержителя поморщился и неопределенно повел рукой.

Объяснять смысл этого жеста не пришлось — иерарх вытянулся в струнку, еле заметно вздохнул и несколькими рублеными фразами пересказал содержание письма:

— Жене Ваги Крыла Бури не удалось отравить Латирдана — она погибла еще до 'побега'. Скорее всего, во время захвата хейсарами 'Королевской Охоты'. Юлай Подсвечник и Негзар Мышь схвачены, допрошены и посажены на кол. Брат Годрим успел принять яд и умереть...

— И почему это я не удивлен? — с сарказмом поинтересовался Ансельм, потом осторожно встал из-за стола, подошел к окну и уставился на площадку перед исповедальней, на которой толклись ожидающие своей очереди братья.

'Здорово быть братом-клинком...' — мелькнуло в голове. — 'Ни покушений, ни интриг, ни ответственности — только служба, тренировки да сон. Вот о чем они сейчас думают? О скором ужине? О всенощном бдении? О жаре?'

Ответ пришел сам собой. И почему-то совсем не порадовал: большая часть братьев наверняка думала не о будущей исповеди, а о том, как подсидеть товарища, стать десятником или как пробиться в ряды тех, кто пойдет учиться на надзирателя. А меньшая, самая изворотливая, размышляла о том, как обратить на себя внимание кого-нибудь из иерархов.

'Нет, чтобы жить в тишине и спокойствии?' — хмуро подумал он, усилием воли отогнал мысли о том, что когда-то думал о том же самом, повернулся к Рону: — Ты уверен в том, что брат Годрим погиб?

— Нет, ваше преподобие, не уверен... — угрюмо буркнул иерарх. — Лазутчик из Каравата пересказывает слухи...

— То есть Годрима могли взять и расколоть?

— Могли... — кивнул брат Рон. — Но, честно говоря, я в это не верю: чтобы задавать правильные вопросы, надо представлять, о чем спрашивать, а о способностях братьев-надзирающих Неддар не знает и знать не может!

— Пожалуй, соглашусь... — с трудом сдерживая желание почесать раззудевшуюся рану на ягодице, буркнул Ансельм. — Чем дольше они об этом не узнают — тем лучше!

— Сделаю все, что смогу... — приняв пожелание, как руководство к действию, воскликнул иерарх. И вернулся к обсуждаемой теме: — Увы, после допроса Юлая Подсвечника в Шаргайле не осталось ни одного брата во Свете! И не только братьев — хейсары нашли и вырезали всех, кто имел хоть какое-то отношение к Ордену...

— Значит, в ближайшее время мы будем вынуждены верить слухам... — поморщился Ансельм и ткнул пальцем в лежащее на столе письмо: — И, как видишь, уже начали...

— Ну... их всегда можно проверить! Скажем, я точно знаю, что Латирдан жив и здоров — по сообщениям из Аверона, во дворце уже начали готовиться к его возвращению...

— Мда...

— Кстати, ваше преподобие, мне иногда кажется, что Неддару ворожат Боги... — негромко буркнул брат Рон. — Схрон в 'Охоте', который обнаружили его люди, делали белогорцы! И я был уверен, что его невозможно найти!

— Чушь! — раздраженно воскликнул Ансельм. — Найти можно все, что угодно — было бы желание и возможности! А насчет Латирдана — если бы ему ворожили Боги, то нам бы не удалось устранить его первого министра...

— Ну да, пожалуй, вы правы, ваше преподобие!

— Не 'пожалуй', а прав! Кстати, я бы, на твоем месте, вспомнил слова Игенора Мудрого: 'Путь к Власти — это игра, в которой бывают и победы, и поражения. Тому, кто страшится последних, этот Путь не по зубам...'

Брат Рон задумчиво свел брови к переносице и зашевелил губами, проговаривая цитату про себя.

— Ты что, не читал трактат 'О Власти и обо всем, что ждет на пути к ней'? — удивленно спросил Ансельм.

— Н-нет...

'Может, поэтому-то ты мне и верен...' — хмуро подумал глава Ордена Вседержителя и, пожалев, что озвучил название труда, криво усмехнулся: — Ладно, Двуликий с ним, с Шаргайлом! Давай решим, что нам делать дальше...

...В возможность устранения Неддара Латирдана руками его собственного повара Ансельм верил слабо — да, тому удалось отравить графа Грасса и не привлечь к себе внимания. Но это еще ни о чем не говорило — тех, кто готовил пищу первому министру, не контролировал никто, а над головой поваров, готовящих для короля, неотлучно стояли люди Арзая Белой Смерти; то, что ставилось на стол Грассу, ел только он сам, а еду Неддара обязательно пробовали специально обученные слуги; первое отравление Черным Льдом могли принять за удар, а второе — уже нет. Поэтому, дав Рону кое-какие указания по поводу того, что и как должен сделать повар, глава Ордена Вседержителя сосредоточился на задумке, которую обдумывал уже целую десятину:

— Значит, так: завтра утром ты отправишься в Парамскую Обитель...

— Проверять готовность метателей и их обслуги? — понимающе кивнул иерарх, наткнулся на гневный взгляд Ансельма и побледнел: — Простите, что перебил, ваше преподобие!!!

— Два десятка повторений 'Смирения' и три — 'Покаяния'! После того, как мы закончим, и... в присутствии брата Бенора!

— Как прикажете, ваше преподобие... — смиренно склонив голову, выдохнул брат Рон и затих.

— О чем я говорил? — жалея, что не может видеть глаза иерарха, рыкнул Ансельм, вернулся к столу и осторожно сел.

— О том, что завтра я отправлюсь в Парамскую Обитель...

— Да! Так вот, твоя задача — как можно быстрее отобрать шесть самых подготовленных десятков и проконтролировать, чтобы они были в состоянии собирать и разбирать свои метатели на скорость и с завязанными глазами, а так же назначить человека, ответственного за их уничтожение!

— Э-э-э... простите, не понял?

— Мне надо, чтобы в случае чего метатели сгорели. Быстро и, по возможности, бесследно. Если не назначить ответственного, то в бою каждый из братьев обслуги будет заниматься тем, что считает более важным и, тем самым, может подставить под удар сам факт наличия у нас этого преимущества...

— Логично...

— Да ты что?! — язвительно усмехнулся Ансельм, потом заставил себя успокоиться и продолжил: — После того, как ты таких назначишь, проведи несколько тренировок и убедись, что они знают, куда прикреплять сосуд с 'Огнем Веры' и в состоянии вовремя его поджечь...

— Хорошо...

— Когда ты решишь, что обслуга готова, отправь их с хорошей охраной в Бочаги и Туманный Овраг...

— По три в каждую деревню?

— Да...

— В разобранном виде?

— Естественно!!!

Иерарх кивнул, задумчиво поскреб подбородок и неуверенно поинтересовался:

— Может, имеет смысл везти их с купеческими обозами? Если раскидать отдельные части по разным повозкам, то ни один, даже самый дотошный, солдат не поймет, что именно мы везем! Опять же, перевозка по большим трактам позволит нам выиграть время...

Его предложение было не лишено смысла, поэтому Ансельм утвердительно кивнул:

— Отправляй. Только имей в виду, что на месте они должны быть не позже, чем к середине второй десятины третьего травника...

— Будут, ваше преподобие! И намного раньше!

— И последнее — пока метатели будут в дороге, займись подчисткой следов...

— Простите?

— Мне надо, чтобы Арзай Белая Смерть случайно узнал о том, что граф Ильмар потратил пять тысяч золотых неизвестно на что!

— А зачем, ваше преподобие?

— Узнаешь. Когда придет время...

Глава 3. Кром Меченый.

Шестой день второй десятины второго травника.

...Край кровати больно врезается в ребро. Вт уже целую вечность. Но я не шевелюсь — любое мое шевеление прервет ее сон. И снова бросит в бездну невыносимой боли.

Она спит... Уже, наверное, целый час... И изредка улыбается... Во сне... Той самой полузабытой улыбкой, которой нам с Ларкой так не хватает последние лиственя четыре...

Нет, не той самой — тогда, в далеком прошлом, когда маму еще не терзала Черная Немочь, ее губы были алыми, словно сок земляники, лицо — круглым и полным жизни, а глаза, синие, как небо в середине травника, лучились ярким светом, словно два маленьких, но очень теплых солнышка. Поэтому тогда улыбка получалась совсем другой — доброй, мягкой и такой счастливой, что от ощущения безграничного счастья у меня обрывалось сердце.

Оно обрывается и сейчас. Но уже не от счастья, а от горя: губы мамы давно потеряли цвет и становятся красными только тогда, когда она прокусывает их от нестерпимой боли. Лицо осунулось и похудело, а глаза поблекли и превратились в два черных колодца, в которых безвылазно живут боль и тьма...

...До рези в глазах вглядываюсь в ее лицо, и на какое-то время перестаю видеть черные круги под воспаленными глазами, глубокие морщины вокруг рта, между бровей и на лбу, запавшие щеки, капельки пота на крыльях носа и влажные, спутанные волосы. Смотрю — и мысленно благодарю Вседержителя за то, что он, смилостивившись, подарил ей несколько минут забвения.

Благодарю... Истово и долго... Потом едва заметно вздрагивают пальцы, так и лежащие на моей голове, и я с трудом сглатываю подкативший к горлу ком: это шевеление лишь только похоже на ласку! И то первое, коротенькое, почти неощутимое прикосновение к волосам, на которое она потратила все имеющиеся силы, тоже лишь похоже — когда-то она их трепала...

Сжимаю зубы. Изо всех сил. Стараясь не думать о прошлом. Соскальзываю взглядом ниже — сначала на болезненно-тонкую шею, сквозь кожу которой просвечивают синие нити жил, потом — на хрупкие щепочки ключиц, торчащие из-под ночной рубашки, и, наконец, упираюсь взглядом в кисть ее левой руки, лежащую на одеяле. С болью смотрю на вздувшиеся суставы, безобразные черные пятна, испещрившие когда-то белую кожу, и на изломанные, похожие на звериные когти, ногти. И таращу глаза, чтобы удержать навернувшиеся на глаза слезы.

Но не удерживаю — обжигающе-горячие капли скатываются сначала по правой, а потом и по левой щеке...

— Плачешь? Почему? — не открывая глаз, внезапно спрашивает мама.

— Я не хочу, чтобы ты уходила... — думаю я. Или говорю?

Видимо, все-таки говорю, так как она грустно вздыхает и едва заметно пожимает плечами:

— Все уходят... Кто-то рано, кто-то поздно... И никуда от этого не деться...

— Я не хочу!!!

— Никто не хочет. Только вот Богам наше мнение не указ...

Я вскидываю взгляд к потолку и с ненавистью смотрю сквозь потрескавшиеся доски, пытаясь углядеть хотя бы тень тех, кто создал этот мир и решает, кому жить, а кому умереть.

Мама слабо усмехается:

— Злишься? Зря: они подарили нам жизнь и способность радоваться тому, что нас окружает. Увы, немногие из нас действительно ценят эти дары — мы живем либо прошлым, либо будущим, а о тех, кто нам дорог, вспоминаем только тогда, когда становится слишком поздно...

Внезапно понимаю, что она говорит не так, как обычно — не подбирает слова, не задыхается через слово и не тянет окончания. Встревоженно вглядываюсь в ее глаза, пытаясь увидеть в них хотя бы намек на то, что ее устами говорят Боги, потом осторожно сжимаю ее руку, лежащую на одеяле, и просыпаюсь...

Сердце колотилось часто-часто. Так, как будто я присел несколько сотен раз с человеком на плечах. Или взбежал на вершину Ан'гри. Сон не отпускал — перед моими глазами все еще белело изможденное лицо мамы, а в ушах звучали ее последние слова: '...мы живем либо прошлым, либо будущим, а о тех, кто нам дорог, вспоминаем только тогда, когда становится слишком поздно...'

Хотя нет, не звучали — они словно въедались мне в душу. И обостряли чувства, заставляя думать о настоящем.

Как? Да очень просто — в какой-то момент прошлое вдруг ухнуло куда-то далеко-далеко, а я почувствовал Мэй чуть ли не каждой пядью своего тела: ее волосы, щекочущие мое плечо, шею, лежащую на сгибе локтя, ладошку, покоящуюся у меня на груди, локоть, упирающийся в бок. А еще грудь, живот, бедро, голень.

Ощущения были... непривычными: в них был только Свет — радость, нежность, счастье. А вот Тьмы — страха за ее будущее, сомнений в правильности выбранного мною Пути и неуверенности в себе — не было совсем! Поэтому, повернувшись лицом к своей гард'эйт, я, не задумавшись ни на мгновение, легонечко прикоснулся губами к ее губам, дождался, пока она откроет глаза, и еле слышно прошептал:

— Как же здорово, что ты у меня есть...

...Страха не было. И ощущения какой-то неправильности — тоже: я ЗНАЛ, что все, что я делаю — правильно. Что Мэй по-настоящему моя. И что каждая минута промедления вырывает из оставшегося нам кусочка жизни что-то безумно важное. Поэтому, почти не думая, поцеловал ее в губы... Не прикоснулся, а именно поцеловал — так, как мечтал все время, пока заживали мои раны. И прервал поцелуй только тогда, когда почувствовал, что вот-вот задохнусь.

Отодвинулся. На одно коротенькое мгновение. Перевел дух, увидел ее пьяный от желания взгляд и припал губами к ее груди...

...Ее руки жили своей жизнью — то ласкали мои волосы, шею, плечи и спину подушечками пальцев, то легонечко царапали их же ноготками, то направляли мои губы туда, куда хотелось Мэй. И эти чувственные до безумия прикосновения сводили меня с ума намного сильнее, чем мои прикосновения к ней.

Впрочем, нет, не так — сводили с ума не прикосновения, а эмоции, которые в это время испытывали мы оба: нежность, желание дарить радость и счастье от ощущения единения душ и тел.

Последнее было настолько сильным, что в какой-то момент я перестал понимать, где заканчивается мое тело и начинается ее, и... словно растворился в наших общих ощущениях: я чувствовал каждое ее движение, понимал, какие ласки вызывают в ней самые сильные ощущения, знал, чего и когда ей хочется. И отдавал, отдавал, отдавал.

Она делала то же самое — дарила мне тепло, нежность, ласку, себя — от восхитительно-мягких губ и до крошечных пальчиков на ногах, и с каждым мгновением все сильнее и сильнее прорастала в мою душу...

...В какой-то момент, почувствовав, что настолько переполнен счастьем, что вот-вот сойду с ума, я открыл глаза и понял, что лежу на спине поперек кровати, положив голову на живот Мэй, накручиваю на палец левой руки огненно-рыжую прядь и таю от прикосновений ее рук к своим волосам.

У меня тут же перехватило дух от безумного, ни с чем не сравнимого счастья, а с губ сорвался то ли всхлип, то ли стон:

— Мэ-э-эй...

— Я тебя люблю... — ласково прикоснувшись к шраму на моей щеке, выдохнула Мэй. — И буду любить до последнего мига нашей жизни...

Удивительно, но даже в этот момент, подумав об ожидающем нас с ней Темном Посмертии и о жалких шести десятинах, оставшихся до ухода, я не почувствовал ни малейшего страха — вспомнил недавний сон и внезапно понял, как именно ДОЛЖНО звучать это предложение:

— Я буду любить тебя каждый миг из тех, которые нам остались...

Мэй оценила — вывернулась из-под меня, переползла так, чтобы видеть мои глаза, обняла за шею и утвердительно кивнула:

— Да, именно так: каждый миг. До последнего вздоха...

Потом вдруг обиженно выпятила нижнюю губу и сокрушенно вздохнула:

— Только кто нам даст? Из комнаты надо выходить... Хоть иногда...

...Вопреки моим опасениям, ощущение единения душ никуда не делось даже тогда, когда сарти начал просыпаться: стоило мне выбраться из кровати и начать разминаться, как Мэй оказалась рядом. И с явным удовольствием принялась повторять мои движения. Причем чувствовала ошибки раньше, чем я о них говорил! Чуть позже, когда она, приведя себя в порядок, заплетя магас и одевшись, принялась заваривать себе отвар ясноцвета , я стоял с ней рядом и с наслаждением вдыхал терпкий аромат засушенных корешков. Понимая, что и зачем она делает!

Правда, для того, чтобы ощущения были острее, требовалось чувствовать ее тело — прикасаться к плечу, спине или бедру, зарываться носом в ее волосы или прижиматься щекой к щеке.

Видимо, она испытывала то же самое, так как, подогрев оставшееся с вечера мясо, уселась ко мне на здоровую ногу. И сообщила, что будет завтракать только так и никак иначе...

Кормить друг друга, отвлекаясь на ласки и поцелуи, оказалось так здорово, что мы перестали следить за временем и пришли в себя только тогда, когда за дверью раздался визгливый голос гейри Килии:

— Я говорю голосом дари Иттиры! К вам можно?

Вскочив с моей ноги, Мэй кинула взгляд на все еще разобранную кровать и... спокойно пошла к двери. Даже не подумав прикрыть простыню, перемазанную кровью!

Я растерянно посмотрел ей вслед, вскочил на ноги, метнулся к одеялу и, скорее почувствовав, чем увидев жест, запрещающий ее прикрывать, вернулся к столу.

Благодарно улыбнувшись, Мэй толкнула от себя створку, учтиво поздоровалась и сделала шаг в сторону, чтобы впустить Иттиру с помощницами внутрь.

Те вошли. Но вместо того, чтобы уставиться на кровать, вытаращились на Мэй!

Первой пришла в себя дари:

— Да минует его неназываемое, ро'иара !

— Да продлятся ваши дни вечно... — с небольшой заминкой подхватила Килия и посмотрела на Мэйнарию с самым настоящим сочувствием!

Тем временем лекарка раздула ноздри, пристально посмотрела на кровать, по-старчески пошамкала губами, потом подошла ко мне и, не говоря ни слова, взялась за мои запястья.

Несколько мгновений тишины — и она попросила меня поприседать.

Я поймал встревоженный взгляд Мэй, ободряюще улыбнулся, но успокоить ее не смог — по ее мнению, приседать мне было еще слишком рано!

Присел. Десять раз. Кожей чувствуя ее страх за меня. Потом снова подставил запястья дари и вдруг понял, что помощницы Иттиры таращились не на лицо Мэйнарии, а на ее лахти. Вместо привычной мне белой переплетенной небесно-голубой лентой!

Увидев, что я уставился на ее магас, Мэй забавно наморщила носик и улыбнулась. Уголками губ. Потом шевельнула пальчиками — мол, объясню потом — и встревоженно уставилась на дари Иттиру, недовольно сдвинувшую брови и наморщившую лоб.

'Что с ним?!' — явственно услышал я ее перепуганную мысль.

— Кон'ори'рат ... — словно отвечая ей, буркнула лекарка, медленно развернулась к двери и, словно забыв о моем существовании, в сопровождении помощниц поковыляла к выходу.

Угу, как бы не так — поняв, что она собирается уйти, Мэй метнулась ей наперерез и, поймав старуху за руку, заставила ее остановиться:

— Что такое 'кон'ори'рат' и как его лечить?

— Это не лечится... — фыркнула старуха, полюбовалась на стремительно бледнеющее лицо моей Половинки и язвительно усмехнулась: — Раньше надо было беспокоиться! Тогда, когда твой майягард только начал тренироваться, или когда ты предпочла его собственному роду. А сейчас ему эти приседания — как быку хворостина...

— То есть Кром... — пропустив мимо ушей странную фразу про род, Мэй многообещающе посмотрела на меня. — ...здоров?!

— Драться на айге'тта ему пока рановато. Но в моих услугах он уже не нуждается!

— Спасибо, дари! — пылко воскликнула баронесса, шагнула в сторону и... склонилась перед лекаркой в поясном поклоне: — Да подарит тебе Барс долгие годы жизни...

— Себя благодари, ури'ш'та ! — насмешливо фыркнула Иттира, дернула Мэй за лахти, что-то пробормотала себе под нос, шагнула в дверной проем и, не оборачиваясь, добавила: — ...и его ниер'ва . За то, что он научил его выживать!

Что такое 'ниер'ва', я не знал, но догадался. Поэтому прикрыл глаза и мысленно поблагодарил Роланда за науку. А потом вдруг увидел его таким, каким он был в тот день, когда я в первый раз в жизни взял в руки чекан...

...Голова был хмур, как предгрозовое небо: его глаза, гневно сверкающие из-под кустистых бровей, казались раскаленными угольками, сжатые губы выглядели, как побелевший от времени шрам, а глубокие складки, прорезавшие лоб, напоминали кору древнего дуба.

— Как? — односложно поинтересовался он, и кряжистого рыжебородого мужчину, стоявшего перед ним, затрясло мелкой дрожью.

— В-выпили... Многовато... А тут — они... Жига пошутил...

— Назвал их девочками?

— Д-да... Ну и... это... — здоровяк развел руками и тяжело вздохнул: — Э-э-эх...

— Жига начал первым... — мрачно подытожил Круча. — Значит, люди Щепки были в своем праве...

— Они сломали Ведру нос и выбили зубы! И теперь он...

— ...должен радоваться, что отделался малой кровью... — перебил его Роланд. — А вот тебе радоваться не с чего! И знаешь, почему? Потому, что ты — недоумок!!!

Здоровяк набычился, недовольно заворчал, сжал кулаки, подался вперед и... вдруг оказался на полу. А Голова, казалось, не шевельнувший и пальцем, оскалился в звериной ухмылке:

— Я оставил тебя старшим! Так?!

— Д-да...

— Значит, ты обязан был проследить, чтобы Щепка сохранил ясную голову!

— Но ведь лист уже закончен!

— Угу... Но вы пили не в какой-нибудь захудалой таверне на окраине, а в 'Мясном пироге' — на постоялом дворе, в котором останавливаются самые состоятельные купцы! Скажи-ка, кто из них захочет нанять людей, которые не умеют пить, настолько глупы, что ввязываются в драки с городскими стражниками, и при этому не в состоянии защитить даже самих себя?!

Здоровяк потемнел лицом и виновато вздохнул:

— Никто...

— Вот именно! Получается, что ты лишил нас следующего листа... Твой выбор?

Видимо, в последних двух словах был заключен какой-то скрытый смысл, так как рыжебородый приподнялся на локте и изумленно уставился на Голову:

— Круча, ты чего?

— Твой выбор, Кость!

— Да это же обычна-...

— Спрашиваю в последний раз — каким будет твой выбор?!

Здоровяк нехорошо оскалился, поднялся с пола, неторопливо отряхнул испачканную одежду, снял с пояса чекан и... швырнул его на ближайший стол:

— Я выбираю деньги...

— Получишь... Вечером... — презрительно фыркнул Круча, потом посмотрел на меня и взглядом показал на брошенное оружие:

— Бери, первач. Теперь он твой...

— За то, что ты тренировался, когда я отлучалась, получишь... Потом... — скользнув ко мне вплотную, тихонечко шепнула Мэй. — А пока расскажи, каким он был... Я хочу знать... Очень...

Глава 4. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Шестой день второй десятины второго травника.

То, что Кром думает о своем ниер'ва, я догадалась без всяких слов. И вдруг поняла, что безумно хочу знать, каким был человек, который научил его выживать.

Меченый грустно пожал плечами:

— Справедливым, надежным, мудрым...

— А поподробнее?

...Спрашивать, зачем мне это надо, он не стал — почувствовал, что этот вопрос — лишь вершок , а корешок — мое желание узнать его настолько хорошо, насколько это возможно. Поэтому дождался, пока я перестелю постель и лягу, устроился рядом со мной, зарылся носом в мои волосы и заговорил.

Удивительно, но я явственно видела все, что он рассказывает: его первую встречу с Роландом Кручей и первый лист, показавшийся бесконечным. Выматывающие тренировки, начинающиеся еще до рассвета и заканчивающиеся после заката, и ночные бдения в карауле. Дождливый жолтень , проведенный на каком-то постоялом дворе неподалеку от границы с Алатом и бесконечный снежень , во время которого он объездил чуть ли не весь Горгот.

Жить его жизнью было жутковато: там, в прошлом, он смотрел на окружающий мир так, как будто не видел в нем ни одной светлой черты — равнодушно заступал в караул, равнодушно сменялся, равнодушно тратил заработанные деньги на оплату тренировок, еду и одежду. Да, именно в таком порядке: в промежутках между листами он находил мастеров, способных дать ему хотя бы одно движение, и покупал столько занятий, на сколько хватало денег; ел для того, чтобы выдерживать нагрузки, а вещи покупал только тогда, когда об этом напоминал Голова. Кстати, о том, что тренироваться надо не у одного Мастера Чекана, а у всех, у кого есть возможность, ему сказал именно Круча. И он же оплатил первую такую тренировку:

...— Собирайся! — в голосе Кручи звенит радость. Яркая, как солнце в середине травника. Кром равнодушно оглядывает его с ног до головы и нехотя встает: пергамента, в котором отмечаются условия листа, не видать. Значит, радость Головы вызвана не заключением нового договора.

— Бери чекан и пошли! — приказывает Роланд и по-дружески тыкает кулаком в плечо.

Кром привычно уворачивается и вопросительно выгибает бровь.

Круча морщится — видимо, еще не привык к тому, что его первач предпочитает молчать. Потом дергает себя за ус и кивает в сторону двери:

— Я договорился с мэтром Орчером, чтобы он на тебя посмотрел. Если ты ему понравишься, то он тебя погоняет десятины три-четыре...

— Зачем? — нехотя спрашивает Меченый.

— Ты — лучший ученик, который у меня когда-либо был... — объясняет Голова. — А мэтр Орчер — один из сильнейших Мастеров Чекана на всем Горготе. Он способен дать тебе несравнимо больше, чем я...

— А лист?

— Пойдешь в следующий. Или через один — тогда, когда Мастер сочтет, что выполнил наш договор...

Кром хмурит брови:

— Это, должно быть, дорого...

— Деньги приходят и уходят... — отмахивается Голова. — А друг, защищающий спину, остается...

Вообще, насколько я поняла, Голова относился к Крому, как к сыну — учил всему, что знал сам, заставлял привыкать к ответственности, и оказывался рядом именно тогда, когда тому требовалась помощь:

...На крыльях носа и лбу стоящего перед Кромом купца — капельки пота. Лицо — багровое, как закатное солнце. На шее — вздувшиеся вены и снующий вверх-вниз кадык. Пальцы правой руки, сжимающие кнутовище, мелко-мелко дрожат, а левая шарит по поясу, раз за разом ощупывая края ремешков, на которых еще недавно болтался кошель.

— Ты проклянешь миг, когда появился на свет! И ту, кто тебя родила...

Кром дергает левый кулак вместе с намотанной на нем косой на себя и вбивает правый в дергающуюся куцую черную бороденку.

Хрустят ломающиеся кости. В глазах купца вспыхивает боль. А через мгновение гаснет. Вместе с его сознанием.

— Ты — труп, парень! — шипит дородная баба, стоявшая одесную от чернобородого, набирает в грудь воздуха и начинает верещать на всю рыночную площадь: — Грабят!!! Убивают!!! Стража!!!

Толпа мгновенно раздается в стороны и ощетинивается всем, что попадает под руку.

Меченый равнодушно оглядывается, натыкается взглядом на троицу широких, будто наковальня, дядек, от которых знакомо пахнет кузней, всматривается в их опаленные огнем лица, разводит руками, чтобы показать, что в них нет никакого кошелька, видит, как они сжимают кулаки и мысленно усмехается — они верят не ему, а тетке!

Со стороны кожевенных рядов доносится стук сапог и отрывистые вопли 'дорогу!' и 'разойдись!'.

Кром вглядывается в море людских голов, видит несущихся к нему стражников и криво усмехается — поход за бурдюками определенно удался...

В это время толпа, стоящая ошую от него, раздается, и перед ним возникает слегка подвыпивший Роланд:

— Купил?

Меченый отрицательно мотает головой и показывает взглядом на лежащее у его ног тело.

Круча мгновенно трезвеет:

— Ты?

Кром кивает. И снова разводит руками, чтобы показать, что не виноват.

Голова прищуривается, одним взглядом охватывает болтающийся на левой кнут, алую полосу, перечеркнувшую лицо, и поворачивается к продолжающей орать тетке:

— Кто! Посмел! Ударить! Моего! Первача?!

Тетка прерывается на полуслове, непонимающе смотрит сначала на Крома, потом на Кручу и багровеет от возмущения:

— Он срезал у мужа кошель, а потом пытался юркнуть в толпу!!!

— Юркнуть?! Он?! — переспрашивает Роланд и начинает хохотать: — Уа-ха-ха! Юркнуть!! В толпу!!!

— Что тут смешного?! — возмущенно шипит тетка. — Я...

Тут к хохоту Кручи присоединяется сначала один из кузнецов, затем какой-то пожилой ворон , а через несколько ударов сердца смеется уже вся площадь.

Смех прерывается только тогда, когда к нам пробиваются городские стражники:

— Что тут происходит? Кого грабят и убивают?! Тихо!!!

— Ограбили — его... — дождавшись, пока толпа угомонится, веско роняет Роланд и кивает на бездыханное тело. Потом вытаскивает из-за нагрудника кожу и показывает ее десятнику: — Перед тем, как он начал возводить напраслину на моего первача и ни за что ни про что перетянул его кнутом...

У стражника округляются глаза:

— Достопочтенный Гирил? Что это с ним?

— Получил заслуженное и теперь отдыхает...

В этот момент в разговор встревает тетка:

— Ваш-мл-сть, мы с моим мужем шли по площади, когда вот этот парень — ее палец показывает на Крома — срезал с его пояса кошель и пытался юркнуть в толпу. Муж пытался его остановить...

— Если бы мой первач пытался юркнуть в толпу, то удар кнута пришелся бы по спине... — перебивает ее Круча. — А у Крома рубец НА ЛИЦЕ!!! Таким образом, ваш муж совершил преступление, описанное в Строке шестнадцатой четвертого Слова Права Крови. И, тем самым, заслужил то, что получил..

В глазах десятника мелькает сначала растерянность, а потом злорадство:

— Госпожа Тивирия?

— Д-да?

— Кнут, зажатый в руке этого человека, действительно принадлежит вашему мужу?

— Да! То есть нет!!!

— Не-е-ет? — притворно удивляется стражник. — А почему на кнутовище вырезан трезубец?

— Ну... просто...

— Вы мне лжете! Значит, намеренно покрываете преступника! Вам придется пройти с нами...

А еще Роланд видел Горгот и живущих в нем людей не так, как большинство. И старался научить этому и Крома:

...Кром лежит на телеге, раскинув ноющие руки и ноги, смотрит на мерцающее полотнище Пути и тонет в его бесконечной глубине. Мыслей — нет. Вместо них — одна дикая, всепоглощающая усталость.

Где-то на краю сознания — прерывистое дыхание Динты Пера, приказчика их нанимателя, сдуру подставившегося под удар ослопа, и теперь пребывающего в блаженном небытии. Чуть дальше — если в том состоянии, в котором он находится, есть какие-то расстояния — пофыркивание чующих кровь лошадей, еле слышные перешептывания возниц и рык Кручи, все еще распекающего Нихха Писклю.

Слов не слышно. Да они и не нужны — щит, которому приказали опекать Меченого, отвлекся на одного из лесовиков и оставил его без присмотра. Одного — против пары лесовиков, вооруженных рогатинами и ножами.

Нет, ничего страшного не произошло — эта парочка, явно взявшая в руки оружие не так давно, больше мешала друг другу, чем атаковала, поэтому Кром выстоял против них столько времени, сколько потребовалось Нихху, чтобы добить своего противника и вернуться. Но Роланд, по своему обыкновению отслеживавший все ошибки и промахи своих первачей, пытается выбить Пискли дурь.

Губы Меченого кривятся в безумной усмешке — эти двое его даже не задели. А вот жилистый черноволосый дядька с окованной сталью дубинкой, лесовик, намеренно оставленный Роландом в живых, чуть не отправил его в чертоги Темной Половины Двуликого. Еще бы — ведь за победу над ним лесовику была обещана свобода!

Заново ощущая каждый полученный удар, Кром сжимает пальцы на рукояти лежащего рядом чекана и вдруг понимает, что его натаскивают, как бойцового пса.

В памяти тут же всплывают слова Кручи, сказанные им перед началом поединка:

— Он — мясо . Для любого из нас. А для тебя — ступень. Перешагнешь — сделаешь первый шаг к своей цели. Не сумеешь — уйдешь в небытие...

Кром кривится в улыбке, приподнимается на локте, вглядывается в темноту — туда, куда должны были стащить тела незадачливых грабителей — и вздрагивает от прикосновения широкой, как лопата, ладони:

— Сумел. Молодец. Я тобой горжусь!

Молодцом он себя не чувствует, так как в голове почти безостановочно звенят слова из Изумрудной скрижали: 'Тот, кто отворил кровь единожды, подобен скакуну, вступившему на тонкий лед: любое движение, кроме шага назад — суть путь в Небытие! Тот, кто отворит кровь дважды и более, воистину проклят. Он никогда не найдет пути к Вседержителю...'

Видимо, его молчание достаточно красноречиво, так как Роланд усаживается рядом и негромко хмыкает:

— Переживаешь, что взял его жизнь? Зря! Он сам сделал свой выбор. В тот день, когда решил, что ради наживы можно грабить, ссильничать и убивать... Кстати, оттуда, из кустов, видны не только дорога и телеги, но и мы — люди, защищающие чужое добро. Поэтому можешь считать, что он убил себя сам. В тот момент, когда выбежал на опушку с оружием в руках...

Мысль интересная. Даже очень — получается, что вины Крома в смерти лесовика почти нет... Или все-таки есть?

Круча вздыхает, с хрустом сжимает кулаки и продолжает. Так тихо, как будто беседует сам с собой:

— Таких уродов — много. И не только среди лесовиков. Они пользуются силой, для того, чтобы забирать себе то, что им не принадлежит — деньги, здоровье, жизни...

— Жизни? — восклицает Меченый и успокаивается. Окончательно и сразу. Так как эта короткая фраза переворачивает его представление о Будущем...

...Жить его жизнью было безумно интересно, но в какой-то момент, почувствовав, что он ответит на любой мой вопрос, я заставила себя остановиться: там, в глубине его памяти, жила боль. И выпускать ее на свободу я не собиралась.

Перевести его внимание на себя удалось без особого труда — стоило мне начать накручивать на палец лахти, как Кром наткнулся взглядом на синюю ленточку и слегка помрачнел:

— Мэй, скажи, пожалуйста, почему Иттира и ее помощницы так странно смотрели на твой магас?

— Помнишь, Тарваз рассказывал нам про то, как Аютэ вошла в род?

Он утвердительно кивнул:

— Сбежала из своего сарти, явилась к нашему и спела Ваге свою Песнь, стоя перед воротами ...

— Ага! Так вот, после того, как Крыло Бури согласился взять ее в жены, она жила на женской половине чуть ли не месяц. А его женой стала только в день свадьбы. Это — традиция...

Глаза Меченого потемнели:

— Ты — не хейсарка, поэтому их традиции тебя не касаются!

Я аж задохнулась от счастья — он был готов защищать меня от чего угодно!

Потерлась щекой о его плечо, запустила руку под его нижнюю рубашку и пристроила ладонь на твердом, как доска, животе. Потом закрыла глаза и попробовала себя в роли хейсарского тэнто :

— Во времена, когда в Земляничном ущелье еще били горячие ключи, а у Угети'ва было три вершины, а не две, у Кетила Сломанного Ножа, одного из лучших воинов рода Оноирэ, родилась девочка с волосами цвета пепла...

...Легенда, рассказанная мне Ситой, была красивой и очень романтичной. Поэтому я ушла в нее с головой и представила, как это было:

...Счастливый отец, которому до этого жена дарила одних сыновей, назвал дочь Биарой и подарил Барсу три раза по десять белоснежных баранов. Дары, которым могли позавидовать аннары сильнейших родов, потрясли не только Шаргайл, но и Бога-Воина. Причем настолько, что он не только вдохнул в девочку несгибаемый характер, и одарил ее ослепительной красотой, но и уговорил свою жену наделить Биару способностью прозревать людские души.

Дары Бастарза дали о себе знать довольно рано — сначала женская, а потом и мужская половина рода поняла, что за яркой и запоминающейся внешностью Долгожданной скрывается нрав, который сделал бы честь любому воину. А вот искра Найтэ проявилась только тогда, когда девочка получила прозвище и начала заплетать лахти: Пепельноволосая видела души сватающихся к ней женихов и обрывала обращенные к ней Песни чуть ли не на первом слове.

Долгих три лиственя отец Долгожданной проклинал день, когда вспорол горло первому барану. А на четвертый обрадовался — его дочь, Биара Пепельноволосая, сделала выбор и заплела в волосы черную ленту. Увы, оказалось, что ее избранник — не лам'наш'ги , не ори'шер и даже не н'нар , а самый айти'ар . Причем из крайне малочисленного рода Ширвани!

Убедить Биару изменить свое решение не получилось — выслушав пылкую речь отца, девушка кротко улыбнулась и сказала, что ее избранник может стать величайшим воином Шаргайла.

— Только лишь 'может'? — вскричал расстроенный отец. — И все?

— Да! — сказала Пепельноволосая. — Может. Ибо обладает всем, что для этого надо.

А потом нахмурила брови и замолчала, давая понять, что сказала достаточно...

...Следующие два лиственя Сломанный Нож наведывался в сарти рода Ширвани чуть ли не каждую десятину — беседовал с воинами, присутствовал на тренировках и смотрел на того, кто посмел украсть сердце его дочери. А в день, когда мальчишка прошел Испытание Духа и получил имя, понял, что выбор Биары был не случаен — будущий великий воин взял жизнь не у медведя, а у пещерного льва.

Увы, радовался он рано: через три дня сарти рода Ширвани разбудила звонкая Песнь, раздающаяся перед воротами. Те, кто смог покинуть чертоги Хэль и спустился во двор, презрительно плевали себе под ноги — первая красавица Шаргайла стояла на улице простоволосой, босой и в араллухе без единого узора!

Такое попрание а'дар возмутило всех, кроме Ивира Львиной Гривы — избранник Долгожданной, не колеблясь ни мгновения, вышел к ней и принял ее Слово, Сердце и Жизнь. А в следующее мгновение удивленно вытаращил глаза — девушка вытащила из рукава синюю ленту и вплела ее в лахти!

— Что это значит, о латт'иара ? — вполголоса поинтересовался он.

— Через несколько дней ты уходишь в свой первый поход, не так ли? — звонко ответила Биара.

— Да, так и есть! — гордо кивнул Ширвани.

— Я не могу прозреть твое будущее, муж мой, но могу сделать так, чтобы каждый миг настоящего стал для тебя счастливым...

— И что с ними было дальше? — чуть слышно спросил Кром.

— Ивир погиб. То ли во втором, то ли в третьем бою... — смахнув со щеки слезинку, вздохнула я. — Поэтому синий цвет для хейсаров — символ самопожертвования и смерти...

Глава 5. Кром Меченый.

Седьмой день второй десятины второго травника.

...Тарваз Каменная Длань выглядел спокойным, как нижнее течение Наиры . Но только выглядел — в глубине его глаз сверкали искорки сдерживаемой злости, а от фигуры веяло недовольством. Впрочем, поздоровался он с таким пылом, словно не видел меня по меньшей мере листвень. И сильно скучал:

— Силы твоей деснице и остроты твоему взору, ашер! Искренне рад, что ты твердо стоишь на ногах!

Я в долгу не остался — пожелал ему долголетия, мудрости и неизменной благосклонности Барса, поблагодарил за участие в своей судьбе и выразил надежду, что в скором времени смогу не только твердо стоять, но и уверенно ходить.

Такого многословного ответа, да еще и с легкой издевкой, он явно не ожидал. Поэтому, вместо того, чтобы продолжить заготовленную речь, мрачно сдвинул брови к переносице и захрустел кулаками.

Пришлось помочь ему перейти к делу:

— Насколько я понимаю, ты не в восторге от того, что моя гард'эйт заплела в лахти синюю ленту, и собираешься высказать мне все, что думаешь по этому поводу...

Отрицать очевидное Тарваз не стал — откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди и угрюмо кивнул:

— Твоя жена обещала своему опекуну, что выйдет за тебя замуж...

— Она сдержала слово и стала моей женой...

— Мы рассчитывали сыграть свадьбу сразу после айге'тта! — зарычал аннар. — Именно поэтому Лев настоял на том, чтобы вы не уходили до конца эйди'ал !

— О свадьбе не было сказано ни слова. А уйдем мы, как и обещали, в первый день жолтеня...

— Ваша свадьба должна была стать одним из самых значимых событий этого лиственя!!!

В глазах старшего отца рода Аттарк плескалось самое настоящее бешенство. И я невольно вспомнил предупреждение Мэй:

— Я почти уверена, что мой поступок вызовет у Тарваза недовольство...

— Почему?

— В Шаргайле четыре рода первой линии: Усмары, Оноирэ, Максуды и Аттарки. Причем род Аттарков в этом списке ПОСЛЕДНИЙ. Как говорила Сита, он попал в эту линию сравнительно недавно — лиственей эдак двадцать с небольшим тому назад. И только потому, что Занатар Седобородый заключил союз с Шагратом Латирданом и взял в свои руки все отношения с Авероном... В общем, что и как было в прошлом — дело десятое. Главное, что соперничество между родами сродни маленькой войне: любое усиление одного вызывает недовольство остальных и наоборот...

— Так вот почему женихов было четверо! — воскликнул я.

— Ну да! — усмехнулась она. — Чтобы я, единственная ныне живущая гард'эйт, выбрав достойнейшего, повысила статус одного из родов первой линии...

У меня испортилось настроение — это коротенькое объяснение делало понятными практически все странности поведения аннара и азы. Скажем, 'забывчивость' азы Ниты, объяснившей Мэй не все тонкости виот'ун'иара , теперь казалась не случайной, а намеренной: Аттарки расчетливо загоняли мою Половинку в положение, из которого был один-единственный выход — свадьба с Унгаром. Ну а обряд признания меня шшат'или являлся лишь средством, позволяющим удержать в роду и майягарда, и гард'эйт!

Заметив, что я помрачнел, Мэй быстренько вытрясла из меня причины недовольства и пожала плечами:

— Насчет виот'ун'иара — ты прав: меня действительно пытались вынудить выйти замуж за Ночную Тишь. А вот причину поступка Седобородого, думаю, ты понял неверно — такую честь абы кому не предлагают. Впрочем, даже если тебя назвали Аттарком не из чувства благодарности, а из расчета, радуйся — став хейсаром, ты, по вейнарским меркам, получил дворянство. И меня!

Я обрадовался. Еще как — сгреб ее в охапку, ласково прикоснулся губами к маленькой розовой мочке, зарылся носом в волосы, запустил руку под нижнюю рубашку и... получил по пальцам:

— Так вот, о недовольстве: мое решение заплести синюю ленту лишило Тарваза возможности закатить свадьбу на весь Шаргайл и показать соперникам значимость его рода. Думаю, он не преминет высказать тебе все, что он обо мне думает...

Воспоминания об этой беседе промелькнули за считанные мгновения. И заставили меня огрызнуться:

— Понимаю. Однако я УЖЕ услышал ее Песнь...

Мое 'уже', подчеркнутое интонацией и взглядом, подействовало на аннара, как хлыст на норовистого рысака — он подался вперед, приподнялся, набрал в грудь воздуха и... недоуменно уставился на груду колец, которые я высыпал на стол:

— Что это?

— МОЯ ЖЕНА обещала Барсу два десятка баранов. Еще двадцать мы принесем в жертву от моего имени...

— Ты хочешь, чтобы их выбрал я?!

— Нет. Переговори с увеем — я хочу, чтобы он позволил нам пролить жертвенную кровь в рей'н'и'оле ...

Как и предсказывала Мэйнария, услышав это предложение, Каменная Длань задумался. Причем надолго. Я не мешал, ибо приблизительно представлял, какие мысли должны ворочаться у него в голове:

'Раз Песнь уже услышана, значит, о свадьбе можно забыть. А жертвоприношение в Святилище — ничуть не хуже! Только вот согласится ли увей? Да, это не по а'дару. Зато жертву будут приносить майягард и гард'эйт! Опять же, четыре десятка баранов — это не два, не три и даже не пять: Барс услышит. И, скорее всего, оценит... Хм... А что, может и получиться!'

— Хм... может и получиться! — вторя моим мыслям, выдохнул аннар. — Особенно если еще два десятка принесу в жертву я!

Я с трудом удержал рвущуюся наружу улыбку и встал из-за стола:

— Думаю, мы друг друга поняли?

Тарваз задумчиво оглядел меня с ног до головы и утвердительно кивнул:

— Я тебя услышал! И сделаю все, что смогу...

...Выйдя в коридор, я аккуратно притворил за собой дверь и вопросительно уставился на Уресса, отклеившегося от стены — мальчишка был пунцовым, как вареная свекла, и смотрел не в глаза, а на носки своих сапог.

— У меня пока нет своего голоса, Мастер, но я должен... сказать... вот...

— Если считаешь нужным — говори...

— Твоя жена вышла из комнаты, забыв надеть свадебный дар... — срывающимся шепотом произнес айти'ар. — Это бросает на нее тень!

— Свадебный дар?! — нахмурившись, переспросил я. — Который?

Уресс сглотнул:

— Ну, ожерелье, которое дарят женам после лар'ват ...

— Что такое 'лар'ват'?

Мальчишка покраснел еще гуще и, наконец, посмотрел мне в глаза:

— Первая ночь...

Я заиграл желваками, судорожно перебрал в голове все имеющиеся возможности хоть как-то изменить сложившуюся ситуацию и хлопнул мальчишку по плечу:

— Она не забыла! Просто пока не привыкла к своему положению и по вейнарской привычке носит мой дар под араллухом...

Во взгляде Уресса появилось облегчение:

— Зря! Женщина должна гордиться тем, что радует своего мужа!

— Я ей передам... — улыбнулся я и заторопился к себе...

...На губах вернувшейся Мэйнарии играла растерянная улыбка. А в глубине глаз пряталась жгучая обида. Впрочем, увидев меня, она сделала вид, что все хорошо, подошла, обняла за талию, уткнулась носом в грудь и застыла.

— Прости... — ласково погладив ее по спине, виновато сказал я. — Об обычаях хейсаров я еще совсем недавно не знал почти ничего. Да и сейчас знаю ненамного больше...

— Ты о чем? — не отрываясь от меня, спросила она.

— Они искали на тебе свадебный дар... А когда не нашли, решили, что я — скряга...

Мда. Обманывать Мэй, позволяя ей прикасаться к себе, было глупо — почувствовав мою неискренность, она тут же догадалась, как должно было звучать это предложение на самом деле:

— Ты хотел сказать, решили, что я была так плоха, что не заслужила даже кожаного шнурка с болтающейся на нем медной монеткой?!

— Я сказал то, что хотел! — возмутился я. — Ты была великолепна! Я...

— Не оправдывайся: я знаю, что ты ко мне чувствуешь... — подняв голову и посмотрев на меня, улыбнулась она. — Кроме того, ты подарил мне Себя. Мне этого достаточно...

— А мне — нет... — буркнул я, легонечко подтолкнул ее к столу и стянул с остатков драгоценностей, некогда позаимствованных у лесовиков, прикрывавшую их тряпицу: — Вот! Все это взято кровью ! Выбирай...

Мэй встала на цыпочки и потянулась к моим губам. Я с жаром ответил на ее поцелуй, потом развернул ее к себе спиной и шепнул на ухо:

— Поцелуи и ласки — потом. После того, как ты выберешь свадебный дар...

— Не буду я ничего выбирать! — даже не взглянув на драгоценности, притворно возмутилась она. — Ты даришь, ты и выбирай! А я посмотрю, на сколько ты меня оценил...

В камнях я не разбирался. Совсем. Но неплохо помнил, как менялось выражение лица менялы, рассматривавшего украшения. Поэтому нашел взглядом тяжеленное серебряное ожерелье с десятком огромных ярко-синих тирритов и... тоже захотел пошутить:

— Как ты думаешь, хейсары поймут, если ты нацепишь сразу все?!

— ?!

— Вся эта кучка не стоит и одной твоей улыбки. Поэтому тебе придется обвешаться с ног до головы...

— Льстец! — фыркнула она. В глубине души млея от счастья. — Выбирай что-то одно! Ты же чувствуешь, что мне интересно!!!

— Ну... тогда вот это!

— Почему именно оно?

— Очень подходит к цвету твоих глаз... И красивое...

...Убедить Мэй спрятать ожерелье под араллух оказалось безумно сложно — искренне радующаяся подарку, она упорно не желала понять, что в сложившейся ситуации правильнее показать один-единственный камень, чем весь свадебный дар.

— Я хочу, чтобы его видели все! — раз за разом повторяла она. — Оно прекрасно! И смотрится намного лучше того, что носит аза Нита!

Пришлось привести неопровержимые доводы — поцеловать в губы эдак раз сто и попросить прислушаться к моему мнению.

Прислушалась. Но все равно сделала по-своему — надела его под араллух, 'совершенно случайно' оставив ворот незашнурованным. Вернее, зашнурованным, но так, что сквозь тесьму были видны не только тирриты, но и манящая ложбинка между грудей.

— Боюсь, из комнаты мы не выйдем... — обняв Мэй за талию и плотоядно глядя открывающееся великолепие, усмехнулся я.

— Выйдем... Совсем ненадолго... А когда вернемся — ты получишь все, что хочешь... — уперевшись ладошками мне в живот, взмолилась она. — Пойми, ожерелье должны увидеть еще сегодня!!!

— Ну, ладно, уговорила... — согласился я и, выпустив ее из объятий, ехидно поинтересовался. — Куда пойдем? На оу'ро ?

— Вот еще! Там — только часовой! Спустимся во двор и сделаем вид, что ты решил немного пройтись...

...Спустились по лестнице, вышли через каш'ши и оказались в перекрестии взглядов слоняющихся по двору Аттарков.

Конечно же, незашнурованный ворот увидели все. И ожерелье — тоже. Что интересно, мужчины смотрели не столько на украшение, сколько на видимую часть груди. А женщины, не отрываясь, пялились на камни. Видимо, пытаясь оценить стоимость сделанного дара.

Меня злило и то, и другое — и грудь, и ее хозяйка принадлежали МНЕ! А стоимость того, что мне подарила Мэй, нельзя было выразить и ведром слез Эйдилии!

Увы, моя гард'эйт считала по-другому — с каждым новым взглядом она чувствовала себя все увереннее и увереннее. И чуть было не плавилась от удовольствия.

Мои мучения продолжались сравнительно недолго — когда мы подошли к непривычно безлюдной тренировочной площадке, нас догнала Шарати и, поравнявшись с Мэйнарией, тихим шепотом сообщила ей, что по а'дару свадебный дар полагается носить поверх араллуха.

Ожерелье тут же переместилось на нужное место и вызвало непередаваемый восторг девчушки:

— Ух-ты, какая красотища!!!

— Взято кровью... — не преминула сообщить Мэй. — В моем присутствии! Представляешь?

Дальнейшего щебетания я не услышал, так как поймал взгляд спешащего к нам Унгара Ночной Тиши. И приготовился к неприятностям...

Глава 6. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Второй день третьей десятины второго травника.

...Тот, кто когда-то выпустил на свет душу этого камня, был эйдине . Или истинным потомком Бога-Воина. Ибо ни один обычный человек не смог бы увидеть в нем то, что сейчас стояло в центре рей'н'и'ола.

Человеческий нос с раздутыми ноздрями, широченные скулы, глаза под сдвинутыми бровями — и скошенный назад лоб, остроконечные ушки, звериная пасть...

Могучая шея, широченные плечи, руки, перевитые вздувшимися от чудовищного напряжения мышцами — и звериные лапы с когтями, сделавшими бы честь самому огромному льву...

Мощная, как у молотобойца или каменотеса, грудь, четко выделяющаяся арка ребер над животом — и жуткая, изломанная грань изменения, накатывающая на еще почти человеческий верх со стороны звериного низа...

Смотреть на Бастарза было жутко: от его фигуры веяло такой нечеловеческой мощью, что хотелось вжать голову в плечи, опустить взгляд и медленно-медленно пятиться к выходу из пещеры. Туда, где светит солнце, щебечут птицы, а в шелесте травы можно услышать дыхание Жизни. Но не смотреть было нельзя — добрые две трети собравшихся в святилище хейсаров не сводили с меня глаз и ждали хотя бы тени эмоций, которые можно было бы счесть не подобающими для гард'эйт.

Поэтому я старательно держала лицо и не отрывала 'восхищенного' взгляда от копья , зажатого в лапе Снежного Барса...

...Густой бас, прозвучавший из тьмы, клубящейся за спиной Бога-Отца, заставил меня похолодеть:

— Кто вы, и что привело вас в рей'н'и'ол, воины ?!

— Я — Тарваз Каменная Длань, аннар рода Аттарк, пришел принести дары за спасение баас'ара первой крови ...

— Я — Кром Меченый, ори'шер рода Аттарк, пришел поблагодарить Барса за ниспосланный мне знак...

— Я — Мэйнария Скользящая Следом из рода Аттарк, пришла выполнить обещанное...

Несколько долгих-предолгих мгновений в пещере стояла мертвая тишина. А затем ее разорвал хриплый голос одного из аннаров. Судя по вышивке на араллухе, то ли Максуда, то ли Оноирэ:

— Кром по прозвищу Меченый! Ты служишь другому Богу, не так ли?

Даже не касаясь Крома, я почувствовала, как он напрягся:

— Кто ты, пытающийся говорить голосом Барса?

По лицам остальных аннаров промелькнули насмешливые улыбки. А в глазах того, кто усомнился в праве моего мужа вознести дары Богу-Воину, полыхнула ненависть:

— Я — Диртас Расколотая Скала, аннар рода Максудов! И говорю не голосом Барса, а голосом своих предков !!!

— Скажи мне, Диртас по прозвищу Расколотая Скала, ты, хейсар по крови и духу, знаешь, что такое благодарность?

Максуд аж поперхнулся:

— Я?!

— Да, ты! И если все-таки знаешь, то скажи, где она заканчивается. Чтобы твои сыновья, стоящие здесь, в рей'н'и'оле, ненароком не вышли за ее границы!

От вспыхнувшего лица хейсара можно было воспламенить трут:

— У моей благодарности границ НЕТ!!!

— Тогда почему ты удивляешься тому, что я, слуга Бога-Отступника, хочу воздать должное Богу-Воину? Или ты считаешь, что кровь, пролитая мной, менее горяча, чем та, которую когда-то проливал ты?

Расколотая Скала пошел пятнами — еще бы, Кром прилюдно выставил его на посмешище. Причем дважды: сначала усомнился в его способности воздавать по справедливости, а потом недвусмысленно дал понять, что Диртас уже не ори'шер, а н'нар!

Окажись я на месте Максуда — умерла бы от стыда. Или вызвала бы Крома на поединок. Этот — утерся. Вернее, попытался удержать лицо:

— Я не удивляюсь, а хочу убедиться, что ты понимаешь, куда именно пришел!

На лицах собравшихся в пещере хейсаров замелькали улыбки. В основной массе — насмешливые. Кром смеяться не стал — ляпнул такое, что у меня затряслись поджилки:

— Есть я, есть мое Слово и есть Барс... Ну, и где тут ты?

Аннар рода Максудов схватился за наш'ги, но ответить на оскорбление не успел — рядом со статуей Бастарза возникла высоченная — ничуть не ниже Крома — фигура, и рявкнула на всю пещеру:

— Достаточно!!! Кром по прозвищу Меченый — ВОИН! А тот, кто в этом сомневается, может посмотреть на его посох!!!

Я чуть не лопнула от гордости — на посох моего мужа стоило посмотреть и просто так! Чтобы ужаснуться тому количеству жизней, которые он забрал. А потом вдруг поняла, почему святилище называют местом 'где тебя услышат' — голос увея , отразившись от невидимых стен, ударил по ушам сильнее, чем рев тревожного рога!

Несколько мгновений в пещере было тихо — те, кто еще не видел Посох Тьмы, пытались разглядеть Путь, а те, кто имел такую возможность, молча ждали начала речи. И дождались — подойдя к нам, верховный жрец Бастарза по очереди заглянул нам в глаза, потом вырвал из ножен кривой клинок и вскинул его над головой:

— У-уэй! У-уэй!! У-уэй!!!

...К моему искреннему удивлению, в отличие от братьев во Свете, говорил он недолго и по делу. Не пытаясь поразить нас ни красотой, ни глубокомысленностью речи:

— Воин — это человек долга. Долга перед Богами, своим народом, сородичами и самим собой. Каждый его поступок — служение. И не только Барсу — воин, защитивший женщину, возносит Дар Эйдилии, вступившийся за несправедливо обиженного становится рукой Найтэ , а предотвративший набег или войну, на какое-то время возвращает на Горгот дух Даттара . Тот, кто этого не видит — слеп. Даже если его глаза способны узреть парящего в небе орла или ползущего по травинке муравья. Поэтому я, увей, говорящий голосом Барса, протягиваю этот вар'дан тому, кто понимает ценность Первой Крови! Тарваз Каменная Длань?

— Да, увей?

— Бастарз смотрит на тебя!

...Не успело отзвучать эхо последней фразы, как в пещере вспыхнуло еще десятка два факелов, и их свет, разорвав почти кромешный мрак, осветил и высоченный потолок, покрытый устрашающими кроваво-красными иглами , и жуткие алые колья , торчащие из 'пола' за спиной статуи, и бурые каменные потеки, напоминающие следы крови, оставшиеся после Битвы Богов. Еще через десяток ударов сердца справа и слева от нас раздался слитный скрип, и я, скосив глаза, увидела, как дюжий помощник увея поворачивает висящий на цепях массивный металлический лист, отполированный до зеркального блеска.

Вспышка — и свет факелов, отраженный листами, скрестился на жертвенном камне, прежде прятавшемся в густой тени. И тут же за нашими спинами раздалось испуганное блеяние барана.

Тарваз, явно дожидавшийся именно этого, неторопливо двинулся вперед. И, сделав три шага, превратился в статую.

'Благодарить вслух нет необходимости...' — вспомнила я его объяснения. — 'Есть вы, ваше слово и Барс. А все остальное — тлен. Поэтому, остановившись перед статуей, не думайте, как вы выглядите со стороны, а просто слушайте свое сердце...'

Забавно, но в этот момент я почему-то вспомнила одну из проповедей брата Димитрия. И презрительно усмехнулась — теперь, увидев, как обращаются к своему богу хейсары, я понимала, что слуг Бога-Отца больше интересовала форма, чем содержание:

...— Ну кто так кланяется?! — жезл с оголовьем, изображающим солнце, описывает дугу и с силой бьет по хребту коленопреклоненной Воронихи. — Истовее надо, истовее! Ибо деяние, в котором нет души — суть шаг к Двуликому!

Очередной поклон завершается стуком — до смерти перепуганная Ворониха ударяется лбом об пол и тихонечко взвизгивает от боли.

На губах брата Димитрия появляется кривая улыбка:

— Больно? Возрадуйся, ибо ты только что отринула плотское начало и дала возможность своей молитве вознестись в горние выси...

— Слышишь?! — горячечный шепот Аматы, прозвучавший у меня над ухом, заставляет меня испуганно вздрогнуть. А чувствительный щипок за бок — закрыть глаза и зашевелить губами в очередном повторении 'Благодарствия'. — Кланяйся чаще! Иначе твои молитвы не стоят ни копья...

'Надо слушать свое сердце...' — про себя повторила я и улыбнулась: сердце пело от радости. Ибо мой муж, живой и здоровый, стоял РЯДОМ!!!

...Увей не обманул — Барс смотрел на Тарваза. И, кажется, даже водил его десницей. Ибо за полчаса, потребовавшихся аннару рода Аттарк, чтобы принести в жертву два десятка баранов, на его белоснежном араллухе не появилось ни одной капельки крови!

Хейсары, крайне серьезно относящиеся к такого рода знамениям, троекратно рявкнули свое 'у-уэй', причем наши сородичи орали громче всех. А вот Каменная Длань ничем не показал своего восторга — склонил голову перед статуей, неторопливо повернулся к ней спиной, подошел к увею и вернул ему ритуальный клинок:

— Я — сделал...

— Ты был услышан! — кивнул жрец, с благоговением протер дымящийся клинок куском ткани и протянул его Крому: — Бастарз смотрит на тебя, ори'шер!

'Мужчина-воин', до этого момента соперничавший со статуей Бастарза в неподвижности, не глядя, отвел в мою сторону руку, сжимавшую Посох Тьмы, дождался, пока я возьмусь за древко, и взял ритуальный клинок. Потом так же неторопливо, как Тарваз, сделал положенные три шага и остановился.

Я им залюбовалась. Было с чего — даже сейчас, толком не восстановившись после ранения, он выглядел внушительно. И чем-то походил на Дээта .

Видимо, эта мысль пришла в голову не только мне — десницы некоторых хейсаров потянулись к рукоятям наш'ги, а Расколотая Скала даже вцепился рукой в плечо стоящего рядом с ним воина.

Кром не обратил на их шевеления никакого внимания — постоял, глядя на статую, минуты две-две с половиной, потом подошел к помощнику увея, удерживающего брыкающегося барана рядом с окровавленным жертвенным камнем, и отточенным движением сбил животное с ног...

...То, что с ножами Меченый управляется ничуть не хуже, чем с посохом или чеканом, я догадывалась. Но вживую видела впервые — удары, которые он наносил, были похожи друг на друга, как капли росы. И выглядели... красиво! Да, именно красиво — казалось, он не вкладывал в движения рук никаких усилий, но отточенный клинок перехватывал глотки жертвенным животным с такой легкостью, как будто кромсал воздух! И при этом смотрел не на них и не на кровь, сплошным потоком стекающую по желобкам к каменному колодцу у ног статуи, а на каменное копье, зажатое в руке Бога-Воина.

Видимо, молитвы, которые он возносил во время жертвоприношения, были действительно искренними, так как Барс принял и его дары. Точно так же, как и дары Каменной Длани.

Окружавшие нас воины снова сотрясли воздух троекратным ревом и затихли, уставившись на меня.

Что делать, когда мне вручат ритуальный клинок, я помнила прекрасно. Поэтому, услышав 'Бастарз смотрит на тебя, гард'эйт', осторожно взяла все еще теплый клинок за рукоять и протянула его Крому:

— Его длань — моя длань! Я сказала...

Потом подошла к статуе и решительно заглянула в ее глаза.

Странно, но жуть, которой веяло от нее все время до этого, тут же куда-то пропала, а на смену ей пришли непоколебимое спокойствие и твердая уверенность в том, что я тут по праву!

'Благодарю тебя, Барс, за то, что ты не дал прерваться нити жизни моего мужа, за то, что в его руки потихонечку возвращается былая сила, и за то, что ни одна из полученных ран не превратила его в бессильного калеку, не способного взять в руки меч!'

То, что Кром сражается не мечом, а посохом или чеканом, я сообразила уже после того, как завершила молитву. Но поправляться не стала — Бастарз и сам был воином. Значит, понимал, что значит немощь. И не нуждался в пояснениях.

'А еще я хочу поблагодарить тебя за то, что свел меня с этим мужчиной. И за то, что заставил увидеть Свет, горящий в его душе...'

Ворвавшийся в пещеру ветерок качнул пламя факелов, и мне почудилось, что Барс улыбнулся. На душе стало светло и спокойно. И я поняла, что говорить все то, что я хотела сказать, необязательно — Бог-Отец ЗНАЕТ, что я обещала ему двадцать баранов не потому, что боялась уйти, а потому, что люблю Крома больше жизни, ВИДИТ, что я приняла данную клятву душой и сердцем и по-настоящему считаю себя гард'эйт, РАД тому, что мы стали одним целым.

Поэтому я склонилась в поясном поклоне и ограничилась одним, но до безумия емким словом:

'Благодарю!!!'

А через пару ударов сердца с изумлением поняла, что жертвоприношение закончено, а с губ моего мужа уже сорвалось традиционное 'Я — сделал'!

Короткий взгляд на его араллух — и мою душу переполнила безумная радость: я была услышана! Так же, как Тарваз и Кром!!!

— Ты была услышана! — веско подтвердил увей, принял из его рук ритуальный клинок, тщательно протер его тряпкой, с благоговением вложил в ножны, а затем повернулся к аннарам:

— Вы — видели! У-уэй!!!

Кивнули. Все, кроме Расколотой Стены и старика, неуловимо похожего на Намора Медвежью Лапу.

Первый — злобно ощерился, но промолчал. А второй тяжело шагнул вперед, огладил седую бороду и вскинул над головой правый кулак:

— Я — видел! Больше, чем другие! И хочу задать несколько вопросов...

Перед моими глазами тут же появилось хмурое лицо Тарваза, а в ушах снова прозвучал его голос:

— Мы — в своем праве. И если ты, Кром, не ошибешься, то никто не посмеет оспорить волю Бастарза...

Видимо, и этот аннар был в своем праве, так как увей утвердительно кивнул и отступил в сторону, чтобы не загораживать нас с Кромом и Тарвазом.

— Я, Лерий Сжатый Кулак, аннар рода Усмаров, видел не один Посох Тьмы и знаю, что значит каждая зарубка на Пути Бездушных. Поэтому задам только один вопрос: скажи, Кром, сколько душ ты спас от ухода за грань?

— Шесть десятков и восемь... — тут же ответил Меченый.

— Семьде-... — дернулась было, я, а потом сообразила, что меня, то есть одну душу, он спас несколько раз.

— Теперь вопрос к Каменной Длани! — насмешливо глядя на Тарваза, воскликнул Сжатый Кулак. — Как называют воина, сумевшего одолеть пять десятков противников один на один?

Старший отец рода Аттарков побагровел, сжал кулаки, но все-таки ответил:

— Баас'ори'те...

По губам Лерия зазмеилась довольная улыбка:

— Что ж, я тебя услышал!

Глава 7. Кром Меченый.

Третий день третьей десятины второго травника.

...Ро'ори, молодые хейсары, уже получившие имя и сходившие в свой первый набег, но еще не заслужившие права называться ори'шерами, с надеждой смотрели на меня и, кажется, даже не дышали. Еще бы: они только что попросились в ученики воину, Отмеченному Духом Бастарза, человеку, способному вдохнуть в них искру божественного знания и наставить на путь, ведущий к Великим Подвигам. А этот человек — то есть я — молчал. Вот уже минут пять. Ибо мысленно крыл самыми последними словами всех хейсарских любителей интриг, начиная с Тарваза Каменной Длани и заканчивая Лерием Сжатым Кулаком...

...А ведь в святилище Бога-Воина все выглядело совсем по-другому: аннар рода Усмаров, объясняя мне смысл понятия 'баас'ори'те', упирал на то, что Воин, Отмеченный Духом Бастарза — это титул и права. Но ни в коем случае не обязанности:

— Его дает не Барс, а люди. Поэтому от него не отказываются...

Хитрые огоньки, вспыхивающие в глазах Сжатого Кулака, поверить в это не позволяли. И я все-таки попытался отказаться. Сразу после того, как узнал, что имею право в любое время дня и ночи входить в рей'н'и'ол, собирать Большой Совет Аннаров, объявлять войну или набег, вести за собой до тысячи воинов, останавливаться в любом сарти Шаргайла и что-то там еще. Напомнил, уже служу Богу-Отступнику и что уже прошел свой Путь. А потом добавил, что большинство поверженных мною противников были Серыми или лесовиками, и что я не настолько хорош, чтобы иметь право называться этим самым 'баас'ори'те'.

Аннар 'услышал' только последний довод. И решил меня пожурить:

— Скромный достоин уважения. Но только если скромность скрывает силу...

— Какая, к Двуликому, скромность? — рявкнул я. — Я говорю то, что есть!

Лерий, как хороший жонглер , использовал мои слова себе на пользу:

— А говорить и не надо! За тебя все сказали дела: гард'эйт, стоящая за плечом, зарубки на Посохе Тьмы и трупы отборных воинов Ордена, оставленные на оу'ро...

...'Ну какой из меня ниер'ва ?' — глядя на воинов, ожидающих моего решения, мрачно думал я. — 'Не каждый знающий способен сделать. Не каждый делающий может научить ! Да еще и за каких-то пять с половиной десятин!'

— Соглашайся... — прикоснувшись к моему предплечью, еле слышно шепнула Мэй. — Ты теперь хейсар. Значит, должен...

Ход ее мысли был понятен без всяких объяснений — за титул шшат'или, позволивший мне жениться на ниспосланной Богами Половинке, надо было платить. Частью оставшегося мне времени.

— Э-э-эх... — скрепя сердце, выдохнул я и уставился на ослепительно-белый пик Ан'гри, упирающийся в небо. — Я, баас'ори'те Кром по прозвищу Меченый, беру вас, ро'ори'о, в ученики сроком на пять недель! Ваши кости — мое мясо...

...Тренировать два с лишним десятка человек на Орлином Гнезде было невозможно — они бы мешали друг другу даже во время разминки. Поэтому я задумчиво почесал затылок, протиснулся между зубцами и посмотрел вниз, на тренировочную площадку. Как я и предполагал, она оказалась занята сыновьями Каменной Длани.

— Для наших тренировок выделили площадку в сарти увея, Мастер! — сообразив, зачем я выглянул во двор, сообщил один из моих новых учеников. — А еще меня попросили передать, что твое рейро уже готово...

Я криво усмехнулся — Хитрый Лис последовательно обрывал все нити, связывающие меня с родом Тарваза: сначала вынудил меня называть себя не шшат'или Аттарков, а баас'ори'те, затем заставил других видеть его во мне, прислав ара'д'ори с вышивкой, полагающейся воину, отмеченному Духом Бастарза, а теперь вот создал еще и условия для переселения. Хотя и утверждал, что я могу жить там, где захочу:

— Теперь ты — гордость всего Шаргайла. Поэтому тебе выделят рейро в сарти увея. Перебираться туда не обязательно, но ночевать, хотя бы изредка, стоит...

'Интриган...' — угрюмо подумал я, раздраженно поскреб ногтями шрам на щеке и решительно повернулся к ученикам: — Встретимся там. Завтра. В час жаворонка. А сейчас можете идти...

...После их ухода я, наконец, сосредоточился на Мэйнарии — Уресс, получивший задание еще в самом начале тренировки, не переставал работать ил'личе даже во время моей беседы с ро'ори — выставил руки перед собой, медленно вытянул правую, коснулся пальцами лба жены и вернул ее обратно:

— Я тебя бью. В голову. Пока — очень медленно. Ты должна отвести мою руку в сторону тем движением, которое мы только что отрабатывали...

Отвод получился корявее некуда — ее ладошка шлепнула не по запястью, а по середине предплечья, да так сильно, как будто хотела его остановить, а не отвести. Силы, конечно же, не хватило — и мой кулак, продавив сопротивление, легонечко коснулся середины лба:

— Достал. Можно считать, что ты потеряла сознание или умерла! А теперь скажи, что ты сделала не так?

Сказала. Слово в слово повторив то, что я рассказывал ей перед приходом ро'ори. Потом попробовала еще раз — и снова сделала не так, как надо.

— Не останавливай мой удар: тебе все равно не хватит силы! Просто отодвинь его на ладонь в сторону или отодвинься сама, а когда кулак пролетит мимо — бей!

— Бить мне пока рановато... — вздохнула Мэй. — А отводить пока не получается: у тебя не рука, а таран...

...Тренировать Мэй было до безумия приятно — она, ощущающая неумолимый бег времени так же остро, как и я, вкладывала душу в каждое упражнение. И настолько в него вживалась, что не столько вдумывалась в мои ощущения, сколько чувствовала, что я хочу ей сказать. И, естественно, хватала правильные движения раза в полтора быстрее, чем первачи Кручи. В результате часа через два после начала тренировки она уже довольно неплохо гасила мои удары 'Шлепками Медведя', а через три смогла повторить первое дуновение парного танца Ветра.

Само собой, делала она его крайне медленно и не особо правильно, но делала! До тех пор, пока поднимались руки. А когда перестали — продолжила отрабатывать переходы.

Я удивился, так как представлял, насколько она устала. Дал поработать еще минут пять, потом остановил и похвалил:

— Молодец...

А остальное — то, что горжусь тем, что у меня такая добросовестная жена — сказал взглядом. И чуть не утонул в бездонных синих колодцах ее глаз, в которых, кроме беспредельного счастья и искренней благодарности, появилось ОБЕЩАНИЕ!

Желание тренироваться тут же пропало: я посмотрел на Уресса, все еще тягающего свои ил'личе, обрадованно отметил, что и его конечности ощутимо подрагивают, и неожиданно для себя взял и закончил тренировку:

— Все, на сегодня — хватит!

Мальчишка расстроился — видимо, рассчитывал, что я уделю ему хотя бы пару минут. Но озвучивать свое желание не стал — поблагодарил меня за тренировку и унесся по своим делам. А мы, переглянувшись, пошли мыться...

...Я смыл с себя пот минут за десять. И, выбравшись из бочки для омовений, быстренько оделся. А когда вылетел из бани, обнаружил, что Мэй уже стоит во дворе. Собирая мокрые, нечесаные волосы в самый обычный 'хвост'!

'Я тебя люблю...' — взглядом сказал я.

'Я тебя тоже...' — улыбнулась она. И, дождавшись, пока я пройду мимо, заняла место за моим левым плечом .

Делая вид, что никуда не торопимся, мы прошли по двору до высокой двери, зашли в сарти, поднялись на пятый этаж и... одновременно заскрипели зубами, увидев, что стену напротив двери в нашу комнату подпирает Унгар Ночная Тишь.

— Силы твоей деснице и остроты твоему взору, баас'ори'те! Полной чаши твоему дому и плодовитости лону, ашиара! — учтиво поздоровался хейсар. Потом поднял с пола тяжеленный сверток и показал его Мэй: — Я принес все, что ты просила. И готов заниматься.

Мэй виновато посмотрела на меня и опустила взгляд — мол, решай сам...

Решил. И следующие два с лишним часа умирал от ревности: моя жена, сидя за столом бок о бок со своим бывшим женихом, учила его правильно собирать налоги. Нет, разумом я понимал, что эти занятия — часть ее долга перед своим родом. Но только разумом — сердце рвалось на части всякий раз, когда я слышал, как она обращается не ко мне, а к НЕМУ.

'Он будет управлять леном Атерн, когда мы уйдем...' — раз за разом повторял я про себя. Но довод не успокаивал — я ЗНАЛ, как Унгар относится к Мэй. И помнил, как он на нее смотрел во время виот'ун'иара!

Довод 'теперь она моя жена' тоже не убеждал — Аютэ тоже была замужем. Однако это не помешало Негзару Мыши ее похитить.

'Унгар — тоже Аттарк. Значит, мой родственник...' — твердил я. И изо всех сил сжимал кулаки — похищение нравящейся женщины в Шаргайле было нормой. Значит, Ночная Тишь МОГ ХОТЕТЬ ЭТО СДЕЛАТЬ!

Видимо, обуревающие меня чувства все-таки вырвались наружу, так как в какой-то момент, повернувшись ко мне, Мэй изменилась в лице, тут же отодвинула от себя исписанный Унгаром свиток и слово в слово повторила слова, которыми я закончил сегодняшнюю тренировку:

— Все, на сегодня хватит!

Тон, которым она это произнесла, ясно давал понять, что оспаривать ее решение бессмысленно, однако Ночная Тишь все-таки попытался:

— Я не устал!

— Ты — нет. Зато устала я...

Парень ее 'не услышал':

— Но ведь еще толь-...

— Я. Хочу. Провести. Время. С мужем! Ясно?!

— Да... Прости, ашиара... — опустив взгляд, как-то слишком недовольно буркнул Унгар. — Тогда я приду завтра. В это же время...

'Нет!!!' — мысленно воскликнул я, почувствовав, что за словами 'приду завтра' скрывается нечто большее, чем обычное желание учиться.

— Нет! — твердо сказала Мэй. — Занятий со мной больше не будет...

Ночная Тишь недоуменно изогнул бровь:

— То есть как это 'не будет'? Аннар сказал, что...

— ...что леном Атерн после нашего ухода будешь управлять ты. Я не возражаю — управляй...

— Но я еще почти ничего не умею!

От Мэйнарии повеяло ледяным холодом:

— Если род не захочет оплатить тебе услуги хорошего наставника, то это сделает мой муж. Или мой опекун...

...Свитки и писчие принадлежности Унгар собирал минут пять. И, как мне показалось, ждал, что к двери его проводит Мэй. Ага, как бы не так — как только моя жена озвучила свое решение, я поднялся с кровати и закрыл ее своей спиной.

Намек получился прозрачнее некуда. И парень был вынужден удалиться.

Закрыв дверь на засов, я подошел к своей Половинке, обнял ее за талию, заглянул в глаза и тихонечко поинтересовался:

— Почему?

— Он смотрит на меня, как на женщину... — криво усмехнулась Мэй. — И думает совсем не о цифрах...

Ее ощущения настолько точно совпадали с моими, что я сжал зубы и заиграл желваками.

— Не волнуйся... — поняв, чего я опасаюсь, пообещала она. — Я не отойду от тебя ни на шаг...

Глава 8. Король Неддар третий, Латирдан.

Пятый день третьей десятины второго травника.

Танцевала графиня Ялира бесподобно — каждое ее движение было таким же своевременным, безжалостным и смертоносным, как атаки Мастера Меча. Только вот ранило не тело, а душу. Например, переход от Свечи на Ветру к Полету Журавля приковывал взгляд к крутой линии бедра, на мгновение прорисовывающейся под тканью платья, Поклон на Полдень заставлял смотреть во внезапно углубляющееся декольте, а самый обычный поворот головы во время Прощания с Заходящим Солнцем — вызывал желание прикоснуться к белоснежной шее губами.

Кстати, так же, как и Мастер Меча, Тьюварр атаковала не только танцуя — искусно подобранные притирания придавали ее лицу томную белизну, ресницам и бровям — загадочную черноту, а губам — волнующую полноту и яркость, что вместе с потрясающе красивым платьем радовало взор. Дорогие благовония, навевающие мысли о греховной страсти, волновали обоняние. А легкая хрипотца, расчетливо подпущенная в голос, услаждала слух.

И тему для разговора Ялира тоже выбрала не просто так — Уламор Черный Локон жил и творил в эпоху Симайра второго, Хромца, а в то время большинство поэтов Белогорья воспевали не любовь и верность до последнего вздоха, а пламенную и неудержимую страсть, не признающую ни правил, ни границ. И его баллады должны были послужить хорошим мостиком, позволяющим плавно перейти к стихам Гайвара Медовоокого или Эренила Жеребца.

Послужили. Мостиком. Но не к стихам, а к рисункам Олли Ветерка к свитку 'Тайны дворцовых альковов' — в какой-то момент графиня Тьюварр вдруг поинтересовалась, помнит ли он, король, 'чарующие строки, которые барон Марен посвятил прекрасной незнакомке', не прекращая двигаться в танце, чуть заметно прогнулась в спине, всплеснула руками — и перед внутренним взором Неддара появился рисунок, изображенный на серебряном поле второй главы.

Текст 'чарующих строк' вспомнился позже. Когда удалось выбросить из головы мечтательный взгляд юноши, стоящего у окна и вглядывающегося в иссеченную струями дождя крепостную стену, и начать нормально соображать:

'Жизнь, прожитая мной, ничто по сравнению с кратким мигом безумного, ни с чем не сравнимого счастья, подаренного мне Богами! Один-единственный взгляд и тень улыбки, коснувшаяся ваших губ, будут жить во мне вечно...'

— Помню, конечно... — кивнул Латирдан и мысленно усмехнулся: леди Ялира снова атаковала. Прикрывая настоящие удары обманными!

— Если мимолетная встреча в коридорах королевского дворца может вызвать такую бурю чувств, то как на вас, мужчин, подействует прикосновение?

'Прикосновение' — глава все того же трактата — рассказывала о случайном прикосновении рук главных героев на королевском балу. И о мечтах, возникших у барона Марена и графини Элишиары после этого судьбоносного события.

По сути, ничего особенного в их грезах не было: первый — восторженный юнец, только-только вырвавшийся из родового замка в Большую Жизнь, представлял себе следующий бал, во время которого их руки соприкоснутся еще раз, и предвкушал этот счастливый миг. Вторая — взрослая, исполненная опыта женщина — заново переживала восторженный взгляд мальчишки и с грустью вспоминала свою молодость. Но леди Ялира явно рассчитывала использовать в своих целях не их мечты, а рисунок: на серебряном поле третьей главы была изображена обнаженная женщина, сидящая перед зеркалом и с задумчиво вглядывающаяся в свое отражение.

Еле намеченные серыми штрихами хрупкие плечи, узкая талия, широкие бедра, ямочки на пояснице и вертикальная полоска между круглых, чуть полноватых ягодиц задерживали взгляд читателя только на мгновение. Ибо были лишь фоном. Зато с любовью нарисованное Ветерком усталое, чуть расстроенное лицо с потеками сурьмы на скулах, алые губы и тяжелая грудь с торчащими сосками, настолько сильно дышали чувственностью и страстью, что заставляли их желать!

...Следующую фигуру танца, Поворот Посолонь, графиня Тьюварр сделала перед зеркалом. И, оказавшись спиной к королю, на одно коротенькое мгновение замерла в том же положении, что и леди Элишиара. Выражение лица, поворот головы, взгляд — образ, нарисованный ею, был идеальным! Но вместо желания вызвал в Неддаре желание наплевать на все договоренности с членами Внутреннего Круга и уйти с бала прежде, чем его охмурят.

'Я не хочу делать вид, что заинтересован!!!' — мысленно взвыл он, глядя на заканчивающую поворот графиню. — 'И давать ей надежду тож не хочу!!!'

Увы, этот вопль так и остался воплем — когда леди Ялира заглянула в его глаза и закусила губку так, как было изображено в иллюстрации к пятой главе, Латирдан сделал вид, что понимает намек и представляет себя на месте барона Марена.

Тьюварр поощрительно взмахнула ресницами и чуть заметно свела плечи. Чтобы ему, Неддару, было лучше видно то место над правым соском, куда в свитке пришелся первый поцелуй главного героя...

Король 'прикипел взглядом' к светло-розовому полукружию, на миг показавшемуся из-под края декольте, 'сглотнул' и... ушел в недавнее прошлое:

...— в общем, недовольство дворянства становится все заметнее, и если ничего не предпринимать, то в ближайшем будущем выльется в серьезную проблему...

— В начале третьего жолтеня я женюсь. Не на хейсарке! — напомнил Неддар. — Неужели эта свадьба не заткнет недовольных?

— Не заткнет, сир! — оторвавшись от созерцания собственных ногтей, буркнул барон Дамир. — Позволю себе повторить еще раз: охраняют вас только хейсары, в ваши покои вхожи только хейсарки, единственное место, где вы бываете, кроме столицы — Шаргайл! Ансельм знал, куда бить. Поэтому, если вы в ближайшее время не докажете, что относитесь к вейнарцам так же, как ваш покойный отец, то у слуха о том, что вы — подменыш, найдутся доказательства...

— В моем Внутреннем Круге — три вейнарца и всего один хейсар... — глухо сказал король. — Моя невеста — вейнарка! Хранитель моей опочивальни — вейнарец!!!

— Вас не было в Авероне две с лишним десятины, сир! Где вы были?

— В Шаргайле...

— А куда вы отправитесь в начале третьего лиственя?

— Ладно, я понял... Что вы предлагаете?

— Для начала — устроить пяток балов... — подал голос Генор д'Молт. — Причем на этих балах вам придется делать вид, что вы вот-вот определитесь с фавориткой...

— Да, но я...

— Они правы, ашер... — криво усмехнулся Белая Смерть. — Если ты проявишь интерес к двум-трем соперничающим красавицам, то вспыхнувшая между ними война породит такое количество разнообразных слухов, что на время заставит забыть про бред, распространяемый братьями во Свете, даже самых заинтересованных лиц.

— Забыть не заставит... — поправил его барон Дамир. — Просто на какое-то время сделает этот слух неинтересным. И даст нам время на следующие шаги...

— Следующие?

— Мы считаем, что выезжать в Шаргайл вам надо дней на пять раньше, чем вы собирались, сир! — подал голос Упрямец . — И объявить, что вы отправляетесь в графство Рендалл, дабы помочь наследникам Грасса вступить во владение леном...

— Пара дней в Меллоре, день в Атерне, день в Геррене — и вы покроете сразу двух кобылиц ... — буркнул Дамир Кейвази. — Продемонстрируете свое уважение к человеку, отдавшему за вас жизнь, и проявите интерес к тому, как живут ваши вассалы...

— Разумно... — согласился король. — Может, тогда заехать еще и в Увераш?

— В Увераш не стоит, ашер! — вскинулся Арзай. — Расследование гибели главы Гильдии Охранников еще не закончено, поэтому ваше появление в родовом замке графа Ильмара выведет из себя Голонов и их родственников...

— Угу... Согласен... Со всем, даже с балами...

— Учтите, сир, ваш интерес к 'будущим фавориткам' должен быть не наигранным! — без тени улыбки сказал барон Дамир. — Слухи, распространяемые братьями во Свете, только кажутся безобидными, а вы несете ответственность за весь Вейнар. Поэтому делайте все, что угодно, но заставьте двор поверить в начинающееся увлечение...

— ?!

— Я не оговорился, сир! — глядя Неддару в глаза, твердо сказал казначей. — Если потребуется, заведите любовницу или двух. А насчет реакции Этерии не беспокойтесь: моя дочь далеко не дура, и поймет, что это было необходимо...

...Прикосновение бедра леди Ялиры, 'случайно перепутавшей шаг', к чреслам Неддара заставило его на время отвлечься от мыслей о проблемах и вдуматься в очередной намек. Благо сопровождавший касание взгляд графини не оставил простора для фантазии:

'Десятая глава... Шестое свидание... 'Игра на тростниковой дудочке'... Ого!!!'

От мысли о том, что предлагала ему графиня Тьюварр, Неддару стало жарко, а перед глазами сама собой появилась и иллюстрация. Только вот вглядываться в нее он не стал — скользнул взглядом по губам прелестницы, как раз замершей в очередной фигуре, 'заинтересованно' прищурился и с облегчением понял, что музыканты доигрывают финал!

— Жаль, что танец такой короткий, сир... — присев в реверансе, хрипло выдохнула леди Ялира. — Вы — бесподобный партнер, и следовать за вами — одно удовольствие...

— Мы еще потанцуем... И не раз... — намеренно глядя не в глаза графини, а на ее грудь, пообещал Неддар. И двусмысленно добавил: — Надеюсь, к обоюдному удовольствию...

— Всегда к вашим услугам, сир... — улыбнулась Тьюварр. И облизнула 'пересохшие' губы...

...Несмотря на формальное разрешение, полученное от будущего тестя, заводить себе фавориток Неддар не планировал. Поэтому собирался сделать вид, что колеблется, пытаясь выбрать между графиней Ялирой Тьюварр, младшей дочерью Тимора Пустобреха Сейсилией и сестрой графа Этрана Камалией. Никаких проблем с этим не было — первым партию для танца, по традиции, выбирал король, а во время коротенькой паузы, предназначенной для этого, все девицы на выданье, находящиеся в зале, усиленно отваживали от себя кавалеров и с надеждой поглядывали на Неддара.

С большим трудом заставив себя пройти мимо пустующего трона, Неддар задумчиво поскреб бородку и решительно направился к Сейсилии, стоящей в компании отца и братьев.

Торжествующий взгляд, которые та бросила на 'брошенную' Тьюварр, мог воспламенить трут. Или вбить в землю небольшой валун:

'Видишь, ярка, ты ему не подошла!! Он выбрал меня, а я своего не упущу!!!'

Впрочем, бросаться навстречу королю графиня не стала — дождалась, пока он подойдет и озвучит формальное приглашение, несколько мгновений наслаждалась возможностью сказать 'нет', а потом вдруг по-белогорски выставила правый локоть!

Латирдан мысленно хмыкнул, подхватил ее под руку и, делая вид, что наслаждается прикосновениями к нежной и чуть прохладной коже, повел ее в центр зала. При этом искоса поглядывая в зеркала, в которых отражались лица обеих 'фавориток'.

Д'Ларвен перекосило. А вот леди Ялина отреагировала на поступок дю'Фаррат весьма своеобразно — легонечко повела плечами и вздернула подбородок, выставляя грудь в выгодном свете. А потом презрительно усмехнулась.

Да, довод был весомый. Как в прямом, так и в переносном смысле. И если бы леди Сейсилия его заметила, то наверняка пошла бы красными пятнами — чем-чем, а объемом этой части тела Тьюварр превосходила ее как минимум вдвое.

'Зато у дю'Фаррат намного более симпатичное лицо. И потрясающе красивые плечи...' — мысленно отметил Латирдан, дождался, пока заиграет музыка, и привычно сделал первый шаг...

...Танцевала леди Сейсилия неважно. Поэтому перед каждой демонстрацией своих прелестей надолго задумывалась, пытаясь заранее представить себе ту последовательность движений, которая не только приведет ее к нужной фигуре, но и не выставит неумехой перед соперницами. Само собой, времени на общение оставалось сравнительно немного, чем с удовольствием и пользовался Латирдан — вспоминал последний Совет и пытался представить, как отреагировал бы на последние новости граф Рендалл Грасс:

— На первый взгляд, задуманное осуществлено безупречно... — поигрывая мятым и запачканным чернилами свитком, докладывал Арзай. — За вчерашний и позавчерашний день мои люди захватили восемь Гласов Вседержителя, одиннадцать Перстов и почти сотню братьев-клинков, включая тех, которых Орден внедрил в гильдию Охранников. Таким образом, на сегодняшний день в Вейнаре не осталось ни одной Обители. Но это только на первый взгляд — среди пленных нет ни одного брата-надзирающего. Так что восполнить потерю нам некем...

— Как я понимаю, вытребовать в Аверон еще одного мы не можем?

— Брат Годрим, скорее всего, ушел в Скар... — угрюмо буркнул Белая Смерть. — Обителей там хватает. Значит, не сегодня-завтра Ансельм узнает, что сообщения брата Растана пишутся в Тайной Службе...

— Мда-а-а... — откинувшись на спинку трона, расстроенно протянул Латирдан. — Потеряли та-а-акую возможность...

'Хм... А почему 'потеряли'?' — задумчиво проводив взглядом взметнувшиеся во время Поворота Посолонь локоны леди Сейсилии, мысленно воскликнул Неддар. — 'В Ордене надзирающих хватает! Нам надо просто пойти и взять!!!'

Идея, пришедшая королю в голову, была в лучших традициях графа Рендалла. Значит, и воплощать ее в жизнь требовалось так, как сделал бы Грасс — вдумчиво, учитывая все возможные мелочи и... с размахом:

'Допросить пленных братьев во Свете! Выяснить, в какой Обители наибольшее количество братьев-надзирающих... Нет, не так — в какой Обители их учат! Потом отправить туда пару десятков подготовленных воинов и выкрасть всех до единого!!!'

— Сир, вы не поделитесь со мной своей радостью?! — на миг замерев рядом с Неддаром, с улыбкой поинтересовалась дю'Фаррат. — Я очень хочу научиться делать вас счастливым...

'Я придумал, как возместить потерю!!!' — мысленно воскликнул король. А вслух, само собой, сказал совсем другое: — Я вдруг подумал, что балы — весьма неплохая вещь. И решил, что буду устраивать их почаще!

— Ой, правда?! Здорово!!! А когда следующий?

— Через два дня...

— Так быстро? Я же не успею пошить новое платье!!!

Неддару стало смешно: пытаясь найти наилучшую частоту проведения балов, его Внутренний Круг учел все, что угодно, кроме реакции женщин!

— Открою страшную тайну! — грозно нахмурив брови и вперив взгляд в переносицу дю'Фаррат, зловещим голосом сказал он. Потом сделал довольно продолжительную паузу и рассмеялся: — Мужчины смотрят не на платья, а на их содержимое!

— Ну, я же не могу танцевать с вами в одном... содержимом?! — хихикнула девушка. А через мгновение мило покраснела: — Хотя... если вокруг не будет совсем никого... то я, пожалуй, соглашусь!

— Заманчивое предложение... — сделав вид, что представляет эту картину, выдохнул Латирдан. — Осталось решить, когда и где...

...Весь следующий танец король ощущал себя осажденной крепостью — вместо того, чтобы демонстрировать свою внешность, графиня Камалия д'Ларвен попыталась доказать Неддару силу ума и широту кругозора. И принялась рассуждать о политике. Первые несколько минут утверждения вроде 'Вейнар — самое сильное королевство на всем Горготе' или 'Стоит вам захватить Белогорье — и все остальные соседи преклонят перед Вейнаром колени' было смешно. Потом глупости начали раздражать. А когда графиня посетовала на то, что 'величайший полководец всех времен и народов' непонятно зачем вернул Алату Карс, монарх слегка разозлился. И попытался перевести тему на что-нибудь другое.

Говорить о следующем бале девушка не захотела. И о соперницах — тоже: графиня воинственно тряхнула волосами и поинтересовалась, когда он, Неддар, вернет королевству все то, что принадлежит ему по праву.

— По какому такому праву? — удивился король.

— Конечно, по праву сильного, сир!

— Война — это неподъемный гнет для экономики. И тысячи смертей... — попробовал было образумить ее Неддар.

Как бы не так — девушка задрала прелестный носик чуть ли не к потолку и процитировала пятое Слово из свитка Игенора Мудрого 'О Власти и обо всем, что ждет на пути к ней':

— Платят — побежденные!

Потом вспомнила о второй половине фразы Латирдана и явно подсмотренным у кого-то жестом прикоснулась к своему животу:

— Я рожу вам столько сыновей, сколько потребуется!

То, что денег стоит даже победоносная война, король объяснять не стал. Точно так же, как ни словом не заикнулся о том, что новорожденный становится воином в лучшем случае через шестнадцать-восемнадцать лиственей, а погибнуть может в первом же бою. Зачем — д'Ларвен слышала только себя одну. И не собиралась вдумываться в чужое мнение.

Реагировать на ее предложение родить ему сыновей Неддар тоже не захотел — любой ответ на него вышел бы за грань обычного флирта. Поэтому он совсем уж было решил отвести ее обратно к отцу, но поймал укоризненный взгляд барона Дамира Кейвази и решил сделать паузу. Подумав о том, что успел сделать казначей для королевства:

Прежде, чем озвучить последнюю новость, Арзай зачем-то разгладил ладонью многострадальный свиток и... разорвал его на кусочки:

— Боюсь, ашер, войны между Белогорьем и Алатом не будет: ал'Арради не смог договориться с купцами, и у него нет денег даже на то, чтобы платить мечевые своим собственным солдатам...

— Отдаст Белоголовому Зерави и утрется... — мрачно буркнул Упрямец.

— Война будет... — неожиданно для всех остальных воскликнул казначей. — Денег у Величайшего предостаточно. Правда, обойдется она ему ой как дорого...

— Ты уверен? — заинтересованно спросил Латирдан.

— Более чем, Ваше Величество! — ухмыльнулся барон Кейвази. — Те четверо суток, которые по моей просьбе шла торговля между ал'Арради и представителями купеческих домов Алата, позволили утроить сумму, которую Величайший заплатит за ссуду...

— О, как! — восхитился Генор. — Вы решили утяжелить бремя их войны?

— Я решил, что эта война — отличный способ подзаработать...

— То есть ссуда, полученная Раксизом, выдана из вашего кармана? — ошалело спросил Упрямец.

— Не из моего, а из казны. И под о-о-очень хорошие гарантии...

Неддар восхитился:

— А на Белогорье мы случайно ничего не заработаем?

— Заработаем. Но раз в пять меньше, чем на Алате...

— Я не верю своим ушам... — потряс головой Белая Смерть.

— Могу показать расписки...

— Мои суждения настолько неожиданны, что вы, сир, не можете решить, как к ним отнестись? — устав от паузы, с легкой обидой в голосе поинтересовалась леди Камалия.

— Если что-то делать — то делать хорошо... — стараясь, чтобы в его голосе не было издевки, 'признал' Неддар. — Поэтому я стараюсь добросовестно обдумывать каждую поданную мне идею...

Потом 'с интересом' оглядел леди Камалию с ног до головы и улыбнулся, представив себе будущие слухи:

— Ваши суждения довольно интересны... И... пожалуй, из вас может получиться прекрасная мать...

Глава 9. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Шестой день третьей десятины второго травника.

...К моменту, когда мы вышли из бани, туман, укутавший Шаргайл, стал еще гуще. Увей, по своему обыкновению спустившийся во двор, чтобы попрощаться с баас'ори'те, предложил нам остаться и переночевать в обставленном для нас рейро, но Кром почему-то отказался. И, кивнув нашим тэнгэ , вышел на улицу. Мы с леди Этерией торопливо рванули следом и, выбежав из ворот, облегченно перевели дух — растворившийся было в сером мареве Меченый стоял и вслушивался в тишину.

'Что, опять?!' — раздраженно подумала я и завертела головой, пытаясь обнаружить Ночную Тишь. Но увидела лишь уплотняющиеся силуэты Хасии и Шарати.

— Пошли... — угрюмо буркнул Кром, поудобнее перехватил Посох Тьмы и уверенно двинулся в никуда. Довольно медленно — видимо, чтобы я успела занять место за его левым плечом.

Откровенно говоря, если бы он дал мне руку, я бы чувствовала себя увереннее — образы, рождающиеся на зыбкой границе Света и Тьмы, слегка пугали. И заставляли складывать пальцы в 'зубило' :

...— Ты — женщина. Маленькая, слабая и легкая. Значит, практически в любой ситуации у тебя будет время всего на одно движение... — споткнувшись на слове 'будет', негромко сказал Кром.

Промелькнувшая перед моими глазами череда лиц — лесовика, тюремщика Зиги и моего несостоявшегося убийцы — и заставила меня поежиться:

— Угу...

Кром почувствовал, о чем я думаю, но прерывать объяснения не стал:

— Значит, это движение должно быть быстрым, сильным и своевременным. Ибо удар, нанесенный чуть раньше или чуть позже, убивает не врага, а тебя ...

Это изречение я слышала, причем не раз и не два, поэтому кивнула:

— Понимаю...

— Времени у нас немного... — опустив взгляд, выдохнул он. — Поэтому тратить его на отработку силы и скорости нескольких ударов мы не будем. Ограничимся одним-единственным. Но прежде, чем я покажу тебе, каким именно, хочу обратить твое внимание на слово 'своевременный'...

— Когда отец тренировал Теобальда и Волода...

— Они — мужчины, а нас обычно просто убивают. С вами, женщинами, сложнее — вас или похищают или ссильничают... — перебил меня Кром. — Этой 'небольшой' разницей в поведении противников можно воспользоваться. Если знать, как...

...Первые несколько минут пути я пыталась успокоиться, прислушиваясь к жжению в костяшках пальцев, ободранных о мешок с песком и щедро смазанных лечебной мазью. А потом, наконец, сообразила, что в шаге от меня идет один из лучших воинов Шаргайла, и, что бы там ни пряталось в окружающем нас мареве, он меня защитит.

Когда сквозь серую пелену протаяли стены сарти Аттарков, я настолько осмелела, что начала прислушиваться к щебетанию Шарати. И вскоре сообразила, что младшая тэнгэ, откуда-то узнавшая о переживаниях Ситы, спит и видит себя ори'дарр'иарой !!!

— Женщина должна дарить жизнь... — замедлив шаг, чтобы поравняться с дурехой, сказала я. — А славу пусть ищут мужчины...

— Кто бы говорил, ашиара! — девочка с вызовом посмотрела на меня. — Тебя знает весь Горгот!!!

То, что я, не думая ни мгновения, обменяла бы эту 'славу' на лишний год жизни с Кромом, я говорить не стала — прибавила шагу, заняла свое место за плечом мужа, следом за ним вошла в калитку, предупредительно распахнутую часовым, и, унюхав аромат жарящегося мяса, поняла, что проголодалась.

Прикоснулась к руке Меченого, требовательно потянула за рукав араллуха и недовольно нахмурилась — прямо перед нами туман сгустился в фигуру Сломанного Шипа:

— Баас'ори'те? Аннар просит тебя подняться в зал Совета...

— Я тебя услышал... — негромко буркнул Кром и, жестом приказав мне следовать за ним, двинулся к высокой двери.

Мысленно хихикнув — вести себя так, как полагается хейсару, у мужа получалось все лучше и лучше — я засеменила следом. И подала голос только тогда, когда увидела дверь в нашу комнату:

— Мне ждать тебя в рейро?

— Нет, ты идешь со мной!

Давир, тенью следовавший за нами, недовольно нахмурился. Но напоминать о том, что Тарваз приказал ему позвать одного Крома, побоялся. Видимо, уже наслышался, что Кром не отпускает меня от себя ни на шаг. Вообще. И не изменяет этому правилу даже в бане — дожидается, пока освободится мужская половина, заводит меня туда и закрывает дверь...

...Каменная Длань моему появлению не обрадовался: заиграл желваками и гневно посмотрел на сына:

— Я сказал, что хочу видеть баас'ори'те!!!

— У меня нет тайн ни от жены, ни от своей гард'эйт... — холодно процедил Меченый. — Я тебя слушаю, ро'шер !

Аннар вспыхнул, как пересушенный трут: в первый раз с момента объявления шшат'или Занатара Седобородого Кром дал понять, что понимает свое место в иерархии рода.

Ударов десять сердца я думала, что ничем хорошим это не закончится. Но ошиблась — Каменная Длань все-таки взял себя в руки, жестом приказал сыну удалиться и, дождавшись хлопка закрывшейся двери, угрюмо уставился на Крома:

— Ты был в своем праве... Извини... Я просто расстроился, когда узнал, что ты отказался брать Унгара в ученики...

Обсуждать причины своего решения стоя мой муж не захотел — прошел к столу, отодвинул от него два стула, сел сам, удостоверился, что села я, и только тогда заговорил:

— Один ученик из рода Аттарк у меня уже есть. Если я возьму второго, то на следующий день мне придется тренировать не два, а четыре десятка человек...

Я мысленно хихикнула: объяснение было логичным, красивым, но... пустым. Ибо настоящая причина крылась не в этом!

— Уресс — айти'ар! А ты тренируешь воинов. Значит, он не в счет...

— Он — Аттарк! Да еще и первой крови... — усмехнулся Кром. — Этого достаточно...

Дураком Тарваз не был. Поэтому решил вынудить Меченого раскрыть истинные причины отказа:

— Что ж, тогда тренируй Унгара вместо Уресса...

— Я взял твоего младшего сына в ученики... Ты предлагаешь мне нарушить данное слово?

Аннар разозлился. Кажется, очень — скрипнул зубами и сжал правый кулак так, что побелели пальцы:

— Нет, не предлагаю! Просто пытаюсь понять, как связаны между собой два твоих решения. И чем для меня и рода может обернуться третье...

'Первое — запрет Унгару учиться у меня управлять леном. Второй — отказ ему в праве стать учеником...' — подумала я и прикоснулась к бедру Крома, чтобы попытаться почувствовать его эмоции.

Почувствовала. И похолодела: в нем пробудилась Тьма. Та самая, которую считали союзником Двуликого:

— Что ж, я объясню! Если Унгар еще раз подойдет к моей жене ближе, чем на два шага, я вызову его на поединок. И убью, как бешенную собаку...

— Что?!

— Твой сын смотрит нее, как на СВОЮ женщину! Если не хочешь его потерять, то найди ему дело за пределами сарти...

...Я лежала на кровати лицом вниз и завидовала самой себе: обычно твердые, как стальные прутья, и цепкие, как тиски, пальцы мужа дарили мне воистину безумное наслаждение. Ноющая боль и усталость, сковывавшие мышцы, измученные многократными повторениями одного и того же движения, постепенно уходили, уступая место сладкой, как мед, неге.

Шевелиться не хотелось. Думать — тоже: единственное, о чем я могла размышлять — это чтобы меросс не прекращался никогда. Хотя... нет, не единственное: где-то далеко-далеко, на самом краю сознания, изредка мелькала еще одна мысль. Вернее, желание воздать за подаренное удовольствие. Тем же.

'Вот сейчас он закончит с ногами — и я скажу, что теперь моя очередь. И разомну ему хотя бы плечи...'

Как говорил Игенор Мудрый, 'намерения хороши лишь в том случае, если порождают действие' — когда пальцы Крома добрались до верхней части моих бедер, я поняла, что сделать меросс не смогу, так как воздам за полученное удовольствие по-другому. И легонечко прогнулась в пояснице.

Руки мужа дрогнули. Самую малость. А потом, как ни в чем ни бывало, продолжили расслаблять мои измученные ноги.

Я шевельнула тазом вправо-влево и слегка развела колени.

Ритм меросса не изменился. Но в нем появились новые грани: сначала пальцы Крома размяли внутренние поверхности бедер, двигаясь не сверху вниз, а наоборот, потом прошлись по ягодицам, не проминая, а лаская, и, наконец, словно случайно, легонечко прикоснулись к лону. У меня тут же закружилась голова, а в животе затлела маленькая, но до безумия яркая искорка.

— Я тебя хочу... — выдохнула я, переворачиваясь на спину. И тут же утонула в расширенных от желания глазах мужа.

Мои руки сами собой обвились вокруг его шеи, колени раздвинулись, а искорка в животе превратилась в пылающий костер.

Рука Крома уперлась в кровать рядом с моим плечом, твердый, как доска, живот коснулся бедра, а горячие, как угли, губы нежно поцеловали в правую грудь.

Я застонала от удовольствия. И потянула его на себя:

— Я тебя хочу, слышишь?!

Услышал. Посмотрел на меня пьяным от страсти взглядом. И сдался...

...Касание Эйдилии оказалось сильным до безумия: череда ослепительно-ярких вспышек, сотрясавшая мое тело и раз за разом сжигавшая в пепел душу, напрочь лишила меня способности соображать и вознесла на самый пик ярчайшего, ни с чем не сравнимого счастья.

Сколько времени на меня смотрела Богиня — не знаю. Но когда она отвела от меня взгляд, я почувствовала, что умерла: мир стал бесцветным и каким-то пустым, а способность ощущать эмоции Крома, давно ставшая неотъемлемой частью моего 'я', вдруг куда-то исчезла!

Если бы не страх, что это навсегда, я бы, наверное, не смогла себя заставить не то, что повернуть голову вправо, где, по моим представлениям, должен был лежать муж, но и просто открыть глаза — мое тело было настолько слабым, что казалось чужим!

Заставила. Кое-как сфокусировала взгляд на лице Крома — перед глазами все еще мельтешили яркие пятна — увидела капельки пота, серебрящиеся на его лбу и крыльях носа, затем играющую на губах счастливую улыбку и настолько сильно захотела почувствовать эмоции своего мужа, что шевельнула пальцами и дотронулась до его предплечья.

О-о-о, как ему было хорошо — шквал хлынувших в меня ощущений вновь вернул миру цвета и заставил Эйдилию кинуть на меня еще один взгляд. На этот раз, кажется, удивленный...

— Я тебя люблю... — с трудом пошевелив непослушными губами, выдохнула я. И, не столько увидев, сколько почувствовав, что он переворачивается на бок и тянет ко мне руку, вдруг поняла, что если он дотронется до моей груди или до лона, я умру на месте от остроты ощущений!

Прикоснулся. К предплечью. Потом нежно поцеловал меня в щеку. И улыбнулся. Так, что мое сердце, и без того пытавшееся проломить грудную клетку и вырваться на свободу, заколотилось вдвое быстрее:

— Я тебя тоже...

Следующее прикосновение — кончиком пальца к моим губам — и последовавший за ним вопрос вернули мне способность чувствовать свое тело:

— Воды принести?

Пить хотелось. И очень сильно — у меня, оказывается, пересохли не только губы, но и горло, небо и даже язык!

— Если тебя не затруднит... — виновато сказала я: если Эйдилия смотрела на Крома так же, как и на меня, то он должен был чувствовать нешуточную слабость в коленях!

Встал. Дошел до стола, ни разу не потеряв равновесие. Наполнил первый попавшийся под руку кубок водой из кувшина и повернулся ко мне.

Я оглядела мужа с ног до головы, почувствовала, что внизу живота снова загорается пламя, и поняла, что схожу с ума: жаждать ласки, будучи не в состоянии шевелиться, было самым настоящим сумасшествием!

Скрипнула постель, зашуршала сминаемая локтем Крома подушка, а через мгновение моих губ коснулся край кубка:

— Пей... Только осторожно...

У меня екнуло сердце: он заботился обо мне так, как будто я была величайшим сокровищем на всем Горготе. Впрочем, почему 'как будто'? Для него я была именно им...

...Эдак через полчаса, когда я нашла в себе силы, чтобы встать и приготовить свежий отвар ясноцвета, а Кром перестелил постель и, попросив закрыть за собой дверь, ушел за водой, я вдруг почувствовала себя одинокой. Поэтому завернулась в простыню, подошла к окну-бойнице и выглянула наружу.

Факел, горящий рядом с воротами, освещал лишь закрытые на ночь створки, боковые стены конюшни и гостевой пристройки и небольшой участок земли перед высокой дверью. А все остальное пряталось в густой, как патока, тьме.

Где-то в стороне Подворья Илгизов лениво брехали собаки, а тут, на Полуночном конце Шаргайла, ночную тишину нарушал лишь стрекот цикад да теньканье пересмешника . Впрочем, стоило Крому выскользнуть во двор, как с надвратной башни раздался язвительный смешок часового:

— Пение твоей женщины делает ночь ярче, но удлиняет смену ...

— 'Взмах Крыла' под подбородок дарит благословенную тьму и укорачивает не только смену, но и слишком длинный язык... — в унисон ему отозвался Меченый.

— Тэнто ! — хмыкнул хейсар, увидел, что Кром остановился, и торопливо добавил: — Я хотел сказать, что твои слова можно увидеть. И принести извинения за неудачную шутку...

— Я тебя услышал... — негромко буркнул мой муж и скрылся за углом сарти.

Я прикоснулась тыльной стороной ладони к пылающей щеке и... гордо вскинула голову: стонала? Ну и ладно: кому не нравится — пусть не слушают!

Тем временем во двор выскользнула еще одна тень. И тоже удостоилась внимания часового:

— Унгар, ты?

— Угу...

— И куда ты собрался?

— На охоту...

— В ночь?!

Вместо ответа Ночная Тишь сорвался на бег, в два огромных прыжка добрался до боевого хода, птицей взлетел на стену и, протиснувшись между зубцов, исчез...

'Мое 'пение' — страшная вещь...' — покраснев еще гуще, подумала я. — 'Кому-то удлиняет смену, а кого-то выводит из себя, из сарти и из Шаргайла...'

Глава 10. Бельвард из Увераша.

Восьмой день третьей десятины второго травника.

...Сухое, скуластое лицо с бесцветными глазами, прячущимися под густыми бровями, нос, сломанный как минимум раза два, гладко выскобленный подбородок, украшенный парой белесых шрамов, усики 'щеточкой', прикрывающие 'заячью губу', короткие, крайне неровно подстриженные волосы, левое ухо, лишившееся мочки явно не во время дружеской попойки — если мужчина, глядящий на Бельварда без тени подобострастия, и походил на кота, то только на дворового. Дерущего всех и вся. И живущего от драки и до драки.

Что интересно, желания помериться силами он не вызывал — во-первых, был невысок, кривоног и узок в плечах, поэтому выглядел кем угодно, только не соперником, а во-вторых, был настолько пластичным и жилистым, что заставлял задуматься о цене возможной победы.

'Опасен, как... пятерка Серых!' — оценив внешность гостя, подумал Бельвард. И, прищурившись, уставился на руки Ормана, пытаясь углядеть если не сам перстень, то хотя бы незагорелую полоску на правом мизинце .

Таковой не оказалось. Ни на правой руке, ни на левой. Зато сами руки, явно привычные не к перу, а к топору , заставили юношу увериться в первоначальной оценке гостя — Кот был воином. И воином не из последних.

Как разговаривать с вояками, пусть даже и отставными, Бельвард знал. Поэтому немигающим взглядом уставился Орману в переносицу и скомандовал:

— Говори!

Вытягиваться в струнку 'воин' не стал. И сводить вместе пятки тоже — вальяжно заложил большие пальцы за пояс и неожиданно низким голосом сказал:

— Я представляю купеческий дом братьев Зарнади из Скара ...

...Слушая Кота, Бельвард ломал голову, пытаясь понять, чем скарцы могли заинтересовать его маменьку, и не находил ни одной весомой причины: купеческий дом братьев Зарнади не входил в десятку самых известных торговых домов Норреда, не являлся поставщиком королевского двора Чейвара Громогласного , а патент дающий право на ведение дел в Вейнаре, получил только в этом листвене! Да что там патент — вместо того, чтобы хоть что-то продавать, 'торговый' дом собирался строить и содержать постоялые дворы. Причем самые обыкновенные и расположенные абы где: одиннадцать из четырнадцати зданий, уже имеющихся у Зарнади, находились не в городах, а на трактах, а три оставшихся — рядом с родовыми замками владельцев не самых известных ленов Норреда...

'Зачем они ей?' — думал он, задумчиво глядя на воина, жестикулирующего, как заправский купец. — 'Да еще настолько, что она приказала сделать ВСЕ, что они попросят?'

Ответ не находился. Никакой. А Кот, словно не замечая того, что у Бельварда постепенно портится настроение, продолжал заливаться пересмешником — сначала крайне путано и многословно рассказывал об интересах своих хозяев, затем добрых минут десять сравнивал законы Норреда и всего остального Горгота, упирая на то, что в их королевстве зарабатывать деньги намного легче, чем где-нибудь еще, и перешел к делу только тогда, когда услышал повелительный рык:

— Достаточно! Что именно тебе от меня нужно?

— Леди Марзия, дай ей Вседержитель долгих лет жизни, разрешила мне выбрать любое место для двух постоялых дворов... — выделив интонацией слово 'любое', сказал Кот, ничуть не испугавшийся его вспышки. И сокрушенно вздохнул: — Увы, оказалось, что эти места уже заняты: в Бочагах — жилым домом, а в Туманном Овраге — гончарной мастерской...

— И?

— Несмотря на то, что предложенные нами суммы вдвое превышают стоимость и самих строений, и прилегающих к ним участков, их хозяева заупрямились — напрочь отказываются их продавать!

Бельвард пожал плечами:

— Предложите три цены... Или четыре... Если, конечно, вам нужны именно эти места!

Улыбка Кота превратилась в оскал:

— Зачем тратить лишнее, ваша милость? Услуга, которую мы оказали вашей маменьке, стоит НАМНОГО БОЛЬШЕ...

Юноша оказался на ногах чуть ли не раньше, чем сообразил, что это могла быть за услуга:

— Они согласятся! Даю Слово!!!

...Через два часа после выезда из родового замка Бельвард знал все, что Орман рассказал его матери. И даже больше. Поэтому пребывал в расстроенных чувствах: в отличие от своего двойника, владевшего посохом ничуть не лучше несмышленого ребенка, настоящий Бездушный был настоящим Мастером. Ибо умудрился справиться с десятком воинов, пытавшихся похитить жену побратима Неддара Латирдана. Сделав это в одиночку, ночью и на крошечной площадке Орлиного Гнезда рода Аттарков!

В том, что все десять воинов, павшие от руки Нелюдя, были подготовлены лучше некуда, юноша не сомневался — за этим похищением чувствовался след государства. А в тайных службах безруких обычно не держали.

'В каждом Бездушном живет частичка Двуликого... — мысленно повторял он строки из Изумрудной Скрижали . — У тех, кто только-только встал на путь служения Богу-Отступнику, она маленькая, чуть больше пшеничного зернышка. Бездушные, прошедшие половину Пути, несут в себе частичку с кулак ребенка. А самые сильные и преданные превращаются в один большой сосуд под божественную сущность. И иногда принимают в себя своего Хозяина... Справиться с Бездушным, ставшим вместилищем Двуликого, может только Вседержитель. А любого другого Нелюдь ввергнет в Бездну Небытия...'

Нет, Бельварда пугала не возможность оказаться в Небытие или быть проклятым Посмертным Проклятием Бездушного — он бесился из-за того, что мог уйти, НЕ ОТОМСТИВ. Попытки успокоить себя тем, что Бездушный тяжело ранен, а значит, не сможет нормально сопротивляться, тоже не помогали — Бельвард понимал, что Меченый выйдет из сарти рода Аттарк только после полного выздоровления. То есть тогда, когда будет в состоянии принять в себя Двуликого!

'В две пятерки мы его, пожалуй, не возьмем...' — уже подъезжая к околице Туманного Оврага, подумал он. — 'С ядом было бы полегче...'

Увы, пользоваться ядом маменька запретила. Наотрез. И воспоминания о том, как это было, злили ничуть не меньше, чем мысль о том, что Бездушный скоро встанет на ноги:

— А что, если использовать яд? — глядя на носки своих сапог, негромко выдохнул Бельвард. И, услышав приближающийся шелест платья, похолодел: раз маменька не ответила сразу, значит, она разозлилась.

Так оно, собственно, и оказалось — через десяток ударов сердца в поле его зрения вплыл расшитый кружевами желто-серый подол, за ним — желтый поясок, украшенный причудливой вышивкой, а еще через два под подбородок юноши уткнулся острый, тщательно отполированный ноготок:

— Что Ты Только Что Сказал?!

Плохо сдерживаемое бешенство, горящее в глазах леди Марзии, пугало до дрожи в коленях. И заставляло коситься на Бера, неслышной тенью возникшего за ее плечом.

— Э-э-э... я подумал, что... э-э-э...

— Хватит мямлить!!! — рявкнула мать. — Говори так, как подобает мужчине!!!

— Раз Бездушный почти прошел свой Путь, значит, он очень силен. И может принимать в себя Двуликого... — стараясь не трястись от страха, затараторил Бельвард. — Поэтому чем устраивать на него засаду и надеяться на то, что его удастся подстрелить или зарубить, имеет смысл подкупить подавальщицу на первом попавшемся на его пути постоялом дворе, и с ее помощью подсыпать ему в ви-...

— Ты что, совсем дурак?! А если это вино выпьет не он, а Мэйнария д'Атерн?!

— Значит, не повезет и ей...

Хлесткая пощечина обожгла правую щеку и раскаленным гвоздем отдалась в пустой глазнице:

— Если ей 'не повезет' и она сдохнет до того, как окажется в моих руках, то все, что должна испытать она, почувствуешь ты! На своей шкуре!!!

'Придется нанять еще пятерки три-четыре...' — решил Бельвард, раздраженно поправил повязку на лице и... чуть было не сверзился с седла, поймав мелькнувшую мысль: — 'Яд в вине — глупость... А если не в вине?'

...Тратить время на убеждение хозяина гончарной мастерской юноша не стал — подошел к ближайшему подоконнику, высыпал на него горсть желтков и, глядя в затянутое бычьим пузырем подслеповатое окошко, негромко сказал:

— Съедешь сегодня... Вопросы?

Увидев сумму, предложенную за его халупу, мужик потерял дар речи — сложился в поясном поклоне и принялся читать 'Благодарствие', причем славя не Вседержителя, а его, Бельварда! А вот Орман повел себя странновато — вместо того, чтобы алчно уставиться на кучу денег или позавидовать враз разбогатевшему счастливчику, он равнодушно пожал плечами и вышел на улицу.

В Бочагах, на следующий день, все прошло приблизительно так же. Разве что хозяин дома от радости упал на колени и попытался облобызать 'благодетелю' сапоги, а Кот презрительно скривил губы и вышел из комнаты не первым, а следом за Бельвардом. И, дождавшись, пока юноша взлетит в седло, подошел к его кобылке и уважительно склонил голову:

— Иметь дело с вами, ваша милость, так же приятно, как и с леди Марзией...

'Ты знаешь ее только с хорошей стороны...' — мысленно усмехнулся Бельвард. Но вслух, конечно же, произнес совсем другое: — Я сделал то, что должно. И так, как это сделал бы любой Увераш...

Потом поднял голову, вгляделся в небо, постепенно затягивающееся тяжелыми дождевыми облаками, и сорвал кобылку в галоп...

Глава 11. Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя.

Десятый день третьей десятины второго травника.

— Ну, и как это называется? — смяв в руке ни в чем не повинный кусок пергамента, гневно рявкнул Ансельм.

— Катастрофа... — глядя в пол, еле слышно выдохнул брат Рон. А брат Дайтер ощутимо побледнел.

— И почему я узнаю о ней только сегодня, аж через семь дней после ее начала?!

— Потому, что так пожелал Белая Смерть... — мрачно усмехнулся Рон. — Он нас переиграл, ваше преподобие! Вчистую!

...Да уж, выразиться точнее было невозможно: проклятый Двуликим хейсар, прихотью Латирдана ставший начальником Тайной службы Вейнара, сделал невозможное — за какие-то трое суток уничтожил почти все, что создавалось Орденом на протяжении пяти с половиной лиственей! И не просто уничтожил, но и выкорчевал из вейнарцев саму основу веры в последователей Бога-Отца.

Как? Да очень просто — доказав причастность большинства из арестованных братьев к тому или иному преступлению.

Само собой, для обывателей действия сотрудников Тайной службы выглядели более чем законно — один из подчиненных Арзая Белой Смерти, расследуя исчезновение одной из внучек Тимора Пустобреха, вышел на человека, видевшего, как девочку втолкнули в ворота Фарратской Обители. Вместо того, чтобы засомневаться в здравом уме свидетеля, лис вытребовал у начальства два десятка хейсаров и, с их помощью перевернув Обитель вверх дном, под полом одной из исповедален нашел четыре полуразложившихся трупа. В это же время, конечно же, совершенно случайно, другой подчиненный Белой Смерти, работавший на границе Вейнара и Рагнара, взял с поличным одного из членов ватаги несунов , промышляющих торговлей детьми. И после допроса с пристрастием вышел на главаря, оказавшегося ни кем иным, а братом Лачченом, Гласом Вседержителя в тихом и спокойном Саммери! Результаты обыска его Обители, во время которого лисы Арзая Белой Смерти обнаружили алхимическую лабораторию и полуведерную бутыль с уже готовым Черным Льдом, настолько 'разгневали' Неддара, что он объявил Орден Вседержителя вне закона.

Увы, для тех, кто имел возможность анализировать информацию, поступающую из разных уголков Вейнара, все это выглядело совсем по-другому: в ночь со второго на третий день третьей десятины второго травника сотрудники Тайной службы Вейнара под теми или иными предлогами взяли под охрану практически все голубятни королевства. Одновременно с этим были арестованы все братья-защитники, внедренные в гильдию Охранников, а так же соглядатаи Ордена, действующие в большинстве крупных городов. На рассвете следующего дня состоялись обыски в Фарратской и Саммерийской Обителях, а уже через несколько часов лисы при поддержке хейсаров вломились во все остальные и отправили в застенки всех без исключения монахов.

Кстати, повеление Неддара Латирдана об объявлении Ордена Вседержителя вне закона зачитали уже ПОСЛЕ этого. И... одновременно во всех городах королевства!

Последним штрихом 'цепочки случайных совпадений' стал арест еще двух категорий граждан — членов Пепельного Братства, оказывавших хоть какие-то услуги соглядатаям Ордена, и владельцев купеческих домов, через которые Недремлющее Око производило финансовые операции.

Эти действия производились с не меньшим размахом, чем предыдущие — прежде, чем начать вламываться в лавки купцов и отправиться обыскивать трущобы, сотрудники Тайной службы перекрыли все входы-выходы из городов и вывели на улицы усиленные хейсарами патрули...

— Как ушел... э-э-э... Визвар Шорох? — заглянув в пергамент, угрюмо поинтересовался Ансельм.

— В момент начала арестов он находился у своей забавы ... — нервно сглотнув, ответил брат Дайтер. — Несмотря на то, что он был одет не в сутану, а в мирскую одежду, выбраться из города ему удалось только через двое суток...

— А что он делал следующие три дня?

— Ваше преподобие, все голубятники, с которыми ему когда-либо приходилось иметь дело, оказались в застенках Тайной службы! На дорогах лютовали патрули... В общем, он ушел в леса и потратил это время, чтобы добраться до границы с Рагнаром...

— Тогда откуда столько подробностей? — нахмурился глава Ордена Вседержителя.

На этот вопрос ответил брат Рон:

— Я взял на себя смелость объединить то, что сообщил брат Визвар с той информацией, которую отправили домой послы Рагнара и Оммана...

— То есть часть сведений у тебя была еще... вчера?!

— Нет, ваше преподобие, не было... — торопливо ответил иерарх и вытер вспотевший лоб рукавом сутаны. — Сотрудники Тайной службы Вейнара покинули голубятни посольств только сегодня утром...

— Но ведь это произвол!!!

— Латирдан уже принес свои извинения... — саркастически скривился иерарх. — И в качестве моральной компенсации предложил 'своим венценосным соседям' запретить посольствам Вейнара пользоваться голубятнями аж целую десятину!

— И что это даст? — ошарашенно спросил брат Дайтер.

— Ничего!!! — рявкнул Ансельм. Потом заставил себя успокоиться и криво усмехнулся: — Зато приличия соблюдены...

...Над создавшейся ситуацией следовало подумать. По возможности, в одиночестве. Поэтому, еще раз пробежав глазами тот самый текст, глава Ордена Вседержителя повелительно взмахнул рукой, проводил взглядом понявших намек иерархов и... похолодел: обозы, направлявшиеся в Бочаги и Туманную Дубраву, должны были пройти границу с Вейнаром на восьмой или девятый день третьей десятины!!!

— Рон! — вскочив на ноги, заорал он. — Ро-о-он!!!

Из-за двери раздался приближающийся топот, а через пару ударов сердца в кабинет заглянул встревоженный иерарх:

— Да, ваше преподобие?

— Что с обозами?

— Границу прошли. Еще вчера. А где сейчас — не знаю...

— Ты подстраховался?

...Рон подстраховался. Да еще как — за сутки до прибытия обоза на границу прикормленный им сотник пограничной службы Рагнара по большому секрету сообщил своему вейнарскому коллеге о том, что по имеющейся у него информации, в ближайшие несколько дней через Наиру будет переправляться большая группа несунов с очень дорогим грузом. Что представлял собой этот груз и какая из потайных троп должна была использоваться для перехода, сотник 'не знал'. Но 'собирался' отправить на поиски почти всех своих подчиненных.

Само собой, игнорировать такие сведения вейнарец не стал. И уже через пару часов ушел в поиск, забрав с собой девять десятых личного состава вверенного ему поста. Что не могло не сказаться на скорости и качестве работы оставшихся: сбившиеся с ног солдаты досматривали только то, что представляло собой хоть какую-то ценность или могло использоваться для маскировки такового. А возы, набитые деревом, пропустили не глядя.

— Ну, хоть с этим вы справились... — облегченно переведя дух, буркнул Ансельм.

— Справились не только с этим, но и со сливом информации о пяти тысячах золотых, потраченных графом Ильмаром невесть на что... — вздохнул иерарх. — Только вот по сравнению с тем, с чем 'справился' Арзай Белая Смерть, все это как-то не звучит...

Глава 12. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Третий день четвертой десятины второго травника.

...— Медведю — лиственей двадцать пять, если не больше... — язвительно фыркнула леди Этерия, оглядев добычу очередного айти'ара. — Но кровь есть, значит, умер не от старости...

Я расстроенно пожала плечами и закрыла глаза, чтобы не видеть. Нет, не медведя, не мальчишку, который его взял один на один, а торжественные лица аннаров, выстроившихся перед сарти рода Максудов. Увы, особого облегчения это мне не принесло — я продолжала слышать их голоса. И злиться. На всех и каждого. Хотя разумом понимала, что а'дар, требующий присутствия баас'ори'те на каждом празднике Обретения Имени, придумали не они.

— Смотри-ка, а мальчишка-то растерялся и пошел не к своему старшему отцу, а к Крому! — очередной раз дернув меня за рукав, еле слышно выдохнула баронесса. — Та-а-ак! А что это он сейчас творит?!

Я торопливо открыла глаза и удивленно уставилась на айти'ара, зачем-то протягивающего Крому свой правый наш'ги.

— Если я не ошибаюсь, то он должен был встать на одно колено перед аннаром своего рода и смиренно ждать, пока тот решит назвать его Имя...

Леди Этерия не ошибалась — вчера и позавчера, в сарти Оноирэ и Усмаров, мальчишки вели себя именно так: дотаскивали до белой кошмы свою добычу, делали пару шагов назад, ждали, пока их соперники расскажут сородичам об Испытании Духа, потом подходили к аннарам, занимали предписанное традициями положение и превращались в статуи.

Пока я пыталась понять мотивы поведения Максуда, к Крому подошел Тарваз Каменная Длань и что-то тихо сказал ему на ухо.

Меченый нахмурился, задумчиво оглядел с ног до головы стоящего перед ним мальчишку и, презрительно усмехнувшись, принял его Волчий Клык.

С губ стоящих вокруг хейсаров сорвался облегченный вздох. А какая-то из женщин, кажется, старшая мать рода Ширвани, не удержалась и нервно облизала губы:

— Взял левой рукой... Значит, поединок душа в душу ...

Сообразив, что бой мог быть и на мечах, я вспыхнула от бешенства — мелкое хамло, еще не заслужившее право считаться ро'ори, имело наглость вызвать Крома на поединок! Прекрасно зная, что тот еще не оклемался от ран!!!

Видимо, эта мысль посетила не только меня, так как аза Нита, стоявшая в первом ряду, развернулась ко мне лицом и принялась ожесточенно жестикулировать.

За точность формулировок я не ручаюсь, но, как мне показалось, суть ее телодвижений можно было выразить тремя предложениями: 'Он — Максуд. И в своем праве...', 'Ты — женщина, и не можешь вмешиваться в разговоры мужчин...' и 'Кром — воин, каких поискать...'

Первое утверждение было понятно и без слов — раз ни один из аннаров даже не нахмурился, значит, поступок айти'ара не противоречил хейсарским традициям. Со вторым — необходимостью молчать, когда говорят мужчины — я уже практически смирилась. А вот третье... от третьего меня затрясло: в отличие от старшей матери рода Аттарк я не отходила от Меченого ни на шаг, ни днем, ни ночью, вместе с ним тренировалась, и знала, что до полного выздоровления ему ой как далеко!

— Мда... — словно услышав мои мысли, мрачно вздохнула баронесса Кейвази. — Мальчишка легок, быстр и наверняка вынослив, как скарец . Если его не положить в первые пару минут, то...

'...то Кром выдохнется!' — мысленно закончила я и заскрипела зубами.

Тем временем собравшаяся во дворе толпа раздалась в разные стороны и без всяких там колышков с веревками образовала круг. Расколотая Скала, аннар рода Максудов, буркнул что-то по хейсарски, и его сородич, шагнув к Крому, вытянул вперед сжатые кулаки.

Разминаться Меченый отказался — протянул свой посох Каменной Длани, неторопливо разделся до пояса, вошел в круг и замер.

Несколько долгих-предолгих мгновений, пока хейсары потрясенно рассматривали как еще не зажившие, так и старые, исчерчивающие почти все тело шрамы, во дворе было тихо. А потом справа от меня раздался презрительный возглас:

— Ты — о'вери , Изгир! И я никогда не буду твоей!!!

Я встала на цыпочки, увидела пунцовое от негодования личико девчушки лиственей эдак тринадцати-четырнадцати, которая смотрела на Изгира, как на коровью лепешку, и мстительно усмехнулась — не знаю, что именно хотел приобрести мальчишка, вызывая Крома на поединок, но девушку он потерял.

Айти'ар дернулся, как от удара, затравленно посмотрел в ее сторону, потом злобно оскалился и, тряхнув головой, скользнул вперед, в круг...

...Вопль 'у-уэй' Изгира получился громким и звонким. И почти заглушил глухой и низкий рык моего мужа. Зато первое движение у мальчишки не получилось вообще — когда Кром перетек в стойку песочных часов и выставил перед собой правую руку, предлагая начать поединок с качания маятника , 'поединщик', как раз начавший двигаться по кругу, остановился и задумался!!!

— Ха!!! — насмешливо воскликнула леди Этерия. И, тряхнув волосами, повысила голос. По моим ощущениям, намеренно: — Испугался! И правильно сделал — чтобы начинать бой на ТАКОЙ дистанции, надо быть Мастером!

Услышав ее слова, Изгир — если я правильно разобрала его имя — мигом забыл про свои колебания: скользнул вперед, уперся предплечьем в предплечье Крома и что-то прошипел.

В глазах Крома заклубилась Тьма. И я тут же вспомнила, как он рассказывал мне о Благословении Двуликого:

...— То, что ты видишь — только половина Пути. Или треть. А остальное нам приходится проходить еще в Храме. Не знаю, как других, а меня поднимали за час до рассвета, давали оправиться и привести себя в порядок, а потом начинали учить...

— Учить тебя, Мастера Чекана? — удивилась я. — Чему?!

На губах Крома заиграла грустная улыбка:

— Путь Бездушного — это дорога, по которой идут в одиночку. А одиночка, даже являющийся Мастером всего, что можно использовать, как оружие, в поле не воин...

Я изумленно выгнула бровь и даже перестала ощупывать зарубки:

— Н-не поняла? Ты же путешествовал ОДИН!!!

— Не совсем... — буркнул муж, сдвинул брови к переносице, злобно оскалился и зловещим голосом процитировал мне Изумрудную Скрижаль: — 'В каждом Бездушном живет частичка Двуликого. У тех, кто только-только встал на путь служения Богу-Отступнику, она маленькая, чуть больше пшеничного зернышка. Бездушные, прошедшие половину Пути, несут в себе частичку с кулак ребенка. А самые сильные и преданные превращаются в один большой сосуд под божественную сущность...'

Я улыбнулась:

— Нашел, кого пугать: то, что в тебе Свет, я поняла уже давно!

— Ты удивишься, но в этом Слове монахи не лгут: каждый из нас, Бездушных, изредка принимает в себя Бога-Отступника. Как правило, тогда, когда Двуликий посылает нам испытание, которое невозможно пройти в одиночку...

Мне стало не по себе — Кром говорил правду. Или искренне верил в то, что говорит!!

— Помнишь день, когда ты получила этот шрам? — муж прикоснулся к моему правому бедру и ласково провел пальцем по безобразной белой полоске, уродующей ногу у самого лона.

Перед глазами тут же появилось полузабытое лицо лесовика и... не вызвало во мне даже тени ужаса:

— Помню: перед тем, как вытащить наружу трупы , ты сказал, что Благословение Двуликого сжигает все силы, и если ты не поешь и не выспишься, то умрешь...

— Ага! Если бы не оно, с лесовиками я бы не справился...

— Так это же БЛАГОСЛОВЕНИЕ, а не сам Двуликий! — воскликнула я.

Кром опустил взгляд и пожал плечами:

— Оно так называется. Но во время занятий в храме Арл, жрец, требовал впустить Бога в себя! И почувствовать себя им...

Сообразив, о чем он думает, я возмущенно набрала в грудь воздуха и... перебралась к нему на колени:

— Бог, посылающий своих слуг на защиту слабых и обездоленных, достоин любви и уважения! Поэтому впускай его в себя, сколько влезет...

...Пока я заново переживала недавнее прошлое и мысленно благодарила Бога-Отступника за то, что он откликнулся на призыв Крома, Изгир не шевелился — видимо, настраивался на поединок. А атаковал только тогда, когда вокруг начали раздаваться презрительные смешки.

Его движение я увидела целиком. И, вспомнив, как нечто похожее отрабатывали Кром и Этерия Кейвази, поняла, что именно собирался сделать мальчишка — схватить Меченого за запястье, рвануть на себя и ударить той же рукой в лицо. А потом сбить его с ног и показать удар в койе'ри ...

Захват получился. Рывок — где-то наполовину. А потом фигура Крома вдруг словно размазалась в воздухе и сгустилась там, где до этого стоял айти'ар. Целая и невредимая. А вот мальчишку отбросило в сторону и бросило наземь. С такой силой, как будто он попал под удар тарана!

— У-уэй! У-уэй!! У-уэй!!! — рявкнули хейсары. Видимо, увидевшие гораздо больше, чем я.

А через мгновение над двором прокатился рык моего мужа:

— Изгир из рода Максудов! Ты справился с медведем, но уступил соблазнам. Поэтому я, баас'ори'те Кром по прозвищу Меченый, нарекаю тебя Шакалом!

Диртас Расколотая Скала пошел алыми пятнами, его жена, аза Рагана, побледнела, как полотно, а большая часть их ро'ори схватились за рукояти своих наш'ги.

Кром всего этого 'не заметил' — повернулся к строю Максудов и нехорошо усмехнулся:

— Воин — это Дух, Тело и Достоинство , не так ли? Кто виноват в том, что в этом айти'аре достоинства ни на копье ? А, Корен?!

Корен, наставник рода Максудов, нервно сглотнул и... склонил голову в жесте признания вины:

— Я...

— Надеюсь, что остальные ваши айти'ары не осрамят памяти своих предков...

...Добрые две трети дороги до сарти рода Гатран Этерия Кейвази потрясенно молчала. А когда из-за башен Уаттах и Царран показалось их Орлиное Гнездо, поравнялась со мной и тихонечко спросила:

— Откуда в нем это? Он ведет себя так, как будто за ним — не один десяток поколений благородных предков!

Я, продолжавшая мысленно проклинать местные традиции, из-за которых Кром, а вместе с ним и я почти безостановочно мотались по всему Шаргайлу, вместо того, чтобы наслаждаться обществом друг друга, равнодушно пожала плечами:

— Понятия не имею...

— Может, он жрец Двуликого? Или вообще Хранитель Серпа Душ , вышедший в мир, чтобы...

Я чуть не расхохоталась. В голос:

— ...взойти на эшафот, спасая какую-то там баронессу?

Кейвази вытаращила глаза и по-мальчишески почесала затылок:

— Ну да, об этом я не подумала... Ну хорошо, тогда просто жрец...

— Он не жрец... — буркнула я. — Совершенно точно...

Леди Этерия заглянула мне в глаза и, видимо, почувствовав, что моя уверенность зиждется на знании, развела руками:

— Остается одно: он — бастард. Только вот чей?

Бастард мой муж или не бастард, меня не волновало — до нашего ухода из Шаргайла оставалось всего четыре с половиной десятины, и я сходила с ума из-за каждого мгновения, прожитого нами не вместе.

Увы, мое молчание Этерию только раззадорило — минуты полторы-две она сравнивала Меченого с самыми рослыми дворянами Вейнара, а когда мы вошли в распахнутые настежь ворота, сдалась:

— Нет, не похож. Ни на кого... Может, он вообще не вейнарец?

Отвечать я не стала — во-первых, не знала, а во-вторых, судя по выражению лица аннара рода Гатран, оба его айти'ара были уже на подходе. И нам, гостям, требовалось соблюдать тишину.

Кейвази вздохнула, с силой дернула себя за лахти и сделала еще одну попытку:

— Для принятия верного решения требуются ум, знания и жизненный опыт. Ни того, ни другого, ни третьего у черных быть не может! А твой муж умудряется находить единственно верный выход даже там, где его нет! Как?!

Я посмотрела на Крома, успевшего занять свое место среди аннаров, и вспомнила, чем закончилось недавнее Обретение:

...Заставив Корена, ниер'ва рода Максудов, признать свою вину, Кром не успокоился — царственно повернулся лицом к Расколотой Скале и вопросительно изогнул бровь.

Диртас, и без того пребывавший на грани бешенства, гневно сжал кулаки и зарычал:

— Что?!

— Я не слышу твоего Слова, аннар!

— Какого, к Дээту, слова?!

— Я, баас'ори'те, хочу знать, как ты, старший отец рода Максудов, накажешь своего щенка за поступок, не подобающий хейсару!

— А'дар не запрещает вызывать на поединок ни майягардов, ни шшат'или, ни баас'ори'те! — чуть не лопаясь от бешенства, прошипел Расколотая Скала.

— Вызывать кормящих матерей и детей до пяти лет он тоже не запрещает, однако никто из нас этого почему-то не делает...

— Изгир бы-...

— Изгир Шакал!!! — отчеканил Кром. — Я ДАЛ ЕМУ ИМЯ!

— Изгир Шакал вызывал тебя, а ты — воин!

Глаза Крома снова полыхнули Тьмой. Да так сильно, что Диртас слегка побледнел:

— Ни один воин, УВАЖАЮЩИЙ СЕБЯ и СВОЙ РОД, никогда не вызовет на поединок того, кто еще не оправился от ранения. Ибо добивают ТОЛЬКО ВРАГОВ! Твоего щенка я вижу в первый раз, значит, кто-то в твоем сарти хотел бы пролить мою кровь! Скажи, аннар, ты готов назвать мне его имя?!

Расколотая Скала вымученно улыбнулся:

— Ты — баас'ори'те, Кром! И мы гордимся тобой так же, как и все остальные хейсары...

По губам Крома скользнула насмешливая улыбка:

— Значит, этого захотел он сам... И я имею право на его жизнь... Шакал?!

— Да, баас'ори'те? — обреченно отозвался мальчишка.

— В первый день жолтеня ро'ори уйдут в свой первый набег. Ты — останешься. И отправишься в рей'н'и'ол. Если за год службы Бастарзу ты сможешь доказать увею, что достоин уважения, то он даст тебе новое имя. Если нет — заберет твою жизнь... Ты меня услышал?

— Да, баас'ори'те...

— Отлично! Тогда здесь — все...

— Мэй, ты меня слышишь? — требовательно дернув меня за рукав, зашипела Этерия Кейвази. — Кром, названный шшат'или всего несколько дней тому назад, сначала заставил аннаров считать себя равным, потом забрал у Максудов жизнь их сородича и... дал мальчишке шанс на нормальную жизнь! Ну, и как он мог до этого додуматься?!

Я кинула взгляд на лицо мужа и улыбнулась:

— Его ведут Боги...

Глава 13. Кром Меченый.

Пятый день четвертой десятины второго травника.

...В сарти Ракташей мы, Аттарки, явились самыми последними. И явно не просто так — последние полтора перестрела до него мы не шли, а тащились. Однако эффекта, на который рассчитывал Тарваз, не получилось — когда он занял свое место среди аннаров и величественно мотнул головой, давая знать, что готов к началу церемонии, большая часть старших отцов уже смотрела не на него, а в створ ворот. Вернее, чуть дальше — на перекресток улицы Сгоревшей сосны и Безымянного переулка, по которому, покачиваясь, шел окровавленный айти'ар, несущий на руках изломанное тело своего товарища.

Рвануть ему на помощь мне не дали — когда я отодвинул в сторону аннара Оноирэ и качнулся вперед, в меня вцепились Каменная Длань, увей и кто-то там еще, и зашипели:

— Куда?!

— Не надо!

— Не помогай!!!

Я потерял дар речи — судя по бледному, как полотно, лицу айти'ара и по его нетвердой походке, ранен он был довольно серьезно и двигался на одной силе воли!

— Да, но... — стряхнув захваты, возмущенно начал я. И понял, что стараюсь зря — в глазах стоящих вокруг меня мужчин горела непогрешимая уверенность в том, что дойти до сарти юноша обязан сам!

'Придурки! Бесчувственные ублюдки!! Эйдине!!!' — мысленно взвыл я, а потом все-таки заставил себя успокоиться: хейсары жили по своим законам. И не собирались менять их под меня...

...Последние локтей двадцать — от ворот и до центра двора, на котором была постелена белая кошма — дались мальчишке сложнее всего: несмотря на широко открытые глаза, он явно ничего не видел, и шел практически вслепую.

Так оно, собственно, и оказалось — он прошел по кошме и остановился только тогда, когда услышал повелительный рык своего аннара:

— Стой!!!

Замер. Тряхнул головой, чтобы убрать с лица мокрые от пота волосы, потом сообразил, что стоит перед аннарами, и... упал на колени! Зашипел от боли, осторожно опустил на землю бездыханное тело и попытался встать.

Я с силой стиснул древко посоха и сжал зубы — судя по ранам, видимым через прорехи в араллухе, парню требовалась помощь лекаря. И чем быстрее, тем лучше!

...Он все-таки встал. Попытки с третьей. Кое-как утвердился на ногах, убрал с лица мокрые от пота пряди волос и зачем-то вытащил из-за пазухи меньшую половинку рогульки:

— Барс выбрал Лорта... Я принял его волю...

...Говорил он короткими фразами, иногда прерываясь и теряя нить повествования. Поэтому картинка получалась рваная и неполная. Впрочем, большинство собравшихся во дворе сарти знали, на что способен разъяренный медведь, и без труда дорисовывали остальное:

...Лорт, айти'ар из рода Ракташ, был уверен в своих силах. Поэтому решил подпустить Хозяина Леса ближе, чем обычно — видимо, чтобы закончить поединок одним ударом. Увы, зверь оказался опытным или очень хитрым — взмахнул лапой в тот самый момент, когда перо рогатины начало движение к его лопатке. И, без труда отбив древко в сторону, рванул в атаку.

Зербек, волею Бастарза лишенный права на первый удар, скользнул вперед и ужаснулся: Лорт, с легкостью увернувшись от удара лапой, выпустил из рук рогатину и выхватил Волчьи Клыки...

— Первый удар нанес Хозяин Леса... — безучастно глядя перед собой, рассказывал мальчишка. — Лорт мог увернуться. Но решил, что сумеет закончить поединок ударом наш'ги, и скользнул навстречу...

...Зербек метнулся на помощь товарищу сразу же, как понял, что тот не успевает. И попытался вбить перо своей рогатины под левую лопатку зверя. Однако медведь, сломав Лорту шею и подмяв его под себя, вдруг почувствовал движение и развернулся на месте.

Клинок, уже почти дотянувшийся до точки удара, бессильно скользнул по шкуре и воткнулся в землю, а когти Хозяина Леса располосовали араллух...

...Что было потом, мальчишка толком не запомнил — 'вроде, уворачивался', 'кажется, бил...', 'а когда, наконец, достал, то отрезал обе лапы, поднял Лорта и понес его в Шаргайл...'. Но это было уже неважно: Испытание Духа закончилось смертью айти'ара. А значит, в сарти Ракташей пришло Горе...

...Когда Зербек обессиленно закрыл глаза и начал клониться вперед, я плюнул на последствия своего поступка и кинулся к нему. Сбил с ног попавшегося на пути хейсара, подхватил мальчишку на руки и рявкнул на весь сарти:

— Лекаря сюда! Живо!!!

Хейсары, одна часть которых сетовала на никчемность нынешней молодежи, 'не способной завалить медвежонка', а другая обсуждала будущую тризну, изумленно повернулись ко мне.

Общее мнение высказал аннар рода Уаттах:

— Оставь его... Он — айти'ар... А лекарь сейчас придет...

Меня аж затрясло от бешенства — горцы, трясущиеся над мальчишками до пяти лет, и гордящиеся своими воинами, ни во что не ставили тех, кто еще не заслужил Имя!

— Опусти его на кошму... — тихонечко попросила возникшая рядом со мной Мэй. — Я его осмотрю...

— Спасибо... — поблагодарил я, осторожно положил бессознательное тело на белоснежную шкуру и, увидев, что моя супруга пытается расшнуровать тесьму араллуха, протянул ей засапожник.

Мэй благодарно кивнула, распустила шнуровку и закусила губу — лапа медведя переломала мальчишке ребра, и они, проткнув кожу, торчали наружу!!!

— Бедняга... — сглотнув подступивший к горлу комок, выдохнула моя жена. И, вскочив на ноги, привстала на цыпочки, чтобы найти и поторопить лекаря.

Я встал следом за ней, подобрал брошенный посох и с силой вбил его в землю:

— Ашер'о и ашиар'о! Зербек из рода Ракташ — один из достойнейших айти'аров Шаргайла и я, баас'ори'те, считаю, что он заслужил Имя...

— Чем?! — перебил меня аннар Усмаров. — Он сделал то, что должно!

— То, что должно? — прищурившись, переспросил я. — Скажи, для чего вы проходите Испытание Духа? Для того, чтобы не бояться выходить из сарти, когда за его стенами воют волки?!

Хейсары недовольно зароптали. А кто-то из Оноирэ даже попытался засомневаться в мужестве мальчишки:

— Мы не видели следов, поэтому...

— Медведь — животное! — рявкнул я. — А воины берут в руки меч, чтобы защищать своих сородичей ОТ ЛЮДЕЙ! Этот айти'ар не только вышел из боя победителем — он, будучи тяжело раненым, принес тело товарища домой, то есть победил свою немощь и боль! Не знаю, как вы, а я бы доверил ему свою спину...

Увей, внимательно вслушивавшийся в мои слова, согласно кивнул. И, жестом попросив меня ненадолго прерваться, вскинул над головой правый кулак:

— Баас'ори'те говорит голосом Барса! Эразд Клинок Рассвета, твое Слово!!!

...Лорт из рода Ракташ воином так и не стал, поэтому на его тризне присутствовали только сородичи. Однако отблески пламени погребального костра, разожженного на поминальном поле, отражались от низких туч, краев бойниц и потолка, и заставляли вспоминать прошлое. То самое, которое обычно приходило ко мне только в кошмарных снах:

...У лестницы, ведущей на помост, всего четыре перекладины — первая, третья, четвертая и шестая. Там, где когда-то были вторая и пятая — дыры, которые взрослый перешагнет, не глядя.

Увы, я — не взрослый, поэтому перед тем, как поднять наверх маму, останавливаюсь и собираюсь с силами.

Одноногий Данор, опирающийся на свою клюку, начинает скрипеть зубами, а через мгновение на мое плечо опускается пахнущая окалиной лапища Бразза:

— Дай, помогу...

Отрицательно мотаю головой, ставлю ногу на первую ступеньку и еле удерживаю равновесие — тело мамы, завернутое в белое полотно, кажется неподъемным.

С ненавистью смотрю на первую дыру и вдруг взмываю вверх — кузнец, не дождавшись моего ответа, хватает меня под мышки и без разговоров ставит на прогибающиеся доски, украденные мною с лесопилки.

Делаю шаг, за ним — второй. Медленно опускаюсь на одно колено, осторожно опускаю маму на ее место, расслабляю отрывающиеся руки и откидываю угол полотна, прикрывавший голову: если мне не изменяет память, последние мгновения на Горготе усопшие должны видеть ночное небо.

Вглядываюсь в ее изуродованное, покрытое чудовищными ожогами лицо и с трудом сдерживаю рвущиеся наружу рыдания — мужчина, провожающий родных в последний путь, должен быть сильным.

В глазах начинает щипать. Таращу глаза, чувствую, как щеку обжигает чем-то горячим, и дотронувшись до нее, вспоминаю про то, что там — одна сплошная рана.

Шиплю на всю поляну. И вздрагиваю от встревоженного крика Маланьи:

— Осторожно, заразу занесешь!

Кривлю губы в презрительной гримасе, пячусь назад, нащупываю лестницу, ставлю ногу на верхнюю перекладину и слышу низкий рык кузнеца:

— Отойди...

Разворачиваюсь на месте и гневно сжимаю кулаки: он несет на помост Ларку! Вместо меня!!!

— Я сам!

— Она для тебя слишком тяжелая... — мрачно бросает он, взлетает по ступеням и оказывается на помосте, который ощутимо прогибается под его весом. — Куда класть?

Место для сестрички застелено ее любимым покрывалом — тем самым, на котором она училась вышивать.

Провожу по нему ладонью, вспоминаю, с какой любовью и тщанием она вышивала на нем цветы и закрываю глаза:

— Сюда...

Еле слышно скрипит подошва Браззовского сапога, звякает какая-то железка, а потом мою руку придавливает холодная мертвая тяжесть.

— Открой ей лицо... — напоминает кузнец и, судя по тому, что доски начинают ходить ходуном, отходит на край помоста.

Киваю, открываю глаза, трясущимися пальцами берусь за угол полотна и вскидываю взгляд к ночному небу, чтобы запомнить то, что видит Ларка перед тем, как вознестись. Потом целую сестру в лоб, ласково прикасаюсь к руке мамы и, спрыгнув с помоста, выхватываю из рук Корта Рваной Подметки горящий факел...

Образы были такими же яркими, как в первые годы после ухода мамы и Ларки — я видел сучки и потеки смолы на еловых досках, складки ткани и даже черные черточки заноз в своих ладонях и пальцах. Но при этом боль, которую я испытывал, была терпимой!

'Привык...' — в какой-то момент горько подумал я, повернулся спиной к окну-бойнице и, увидев заплаканное лицо Мэй, сидящей на кровати и кутающейся в одеяло, вдруг понял, что не ПРЕДСТАВЛЯЛ, а РАССКАЗЫВАЛ!!!

— Почему они... — начала Мэй и замолкла, не сумев выговорить слово 'умерли'.

Я сел на пол прямо там, где стоял, прислонился к стене и криво усмехнулся:

— Ларка была красивой... Такой же, как ты... И однажды попалась на глаза одному ублю-... дворянину...

Глава 14. Король Неддар третий, Латирдан.

Шестой день четвертой десятины второго травника.

— Замок Ромм пал, сир... — расстроенно вздохнула леди Амалия и, закусив губу, обреченно посмотрела на короля.

— Это вас расстраивает? — полюбовавшись на щит с родовым гербом Латирданов, красующийся между зубцами надвратной башни, поинтересовался Неддар.

Насурьмленные ресницы баронессы затрепетали:

— Конечно, сир: теперь вы просто обязаны воспользоваться правом победителя!

Представив себе, чем закончится такая попытка , юноша жизнерадостно засмеялся:

— Ну уж нет! Предпочитаю общество дам. Желательно, преданных мне...

— ...и душой и телом? — мурлыкнула девушка.

— Ага!

Леди Амалия торжествующе улыбнулась и как бы невзначай шевельнула поводом, в результате чего ее колено соприкоснулось с коленом короля:

— Тогда я могу не ревновать...

— А вы что, ревнивы?! — притворно ужаснулся Неддар.

— О да, сир! Я страшная собственница, и готова выцарапать глаза за один лишь заинтересованный взгляд в вашу сторону!

В этой фразе баронессы оказалось так много Чувства, что король невольно хмыкнул:

— Вы — страшная женщина, леди...

— Я?! Страшная?! — глаза Амалии наполнились слезами, а щечки ощутимо побледнели.

'Как они это делают?!' — потрясенно подумал король. — 'Одно слово, которым можно воспользоваться в своих целях — и мужчина тут же чувствует себя виноватым!'

— Вы потрясающе красивы, леди! — воскликнул он, подъехал вплотную к баронессе и, стянув с мизинца перстень с довольно крупной Слезой Эйдилии , протянул его ей. — Настолько, что даже вот это чудо природы рядом с вами кажется обычным серым камнем...

— Тогда зачем вы пытаетесь надеть его мне на палец? — обиженно выпятив губу, спросила баронесса.

— Честно?

— Само собой!

— Чтобы лишний раз дотронуться до девушки, которая похитила мое сердце...

— Пожалуй, звучит достаточно убедительно... — буркнула баронесса, потом ехидно улыбнулась и, уронив поводья на луку седла, вложила ладошку в руку Неддара: — И я, впечатлившись, даже позволю вам поцеловать пальчик, на который вы собираетесь надеть перстень с 'обычным серым камнем'...

Последнее предложение сопровождалось настолько недвусмысленным взглядом, что Латирдан мысленно восхитился. Потом представил себе реакцию свиты на этот поцелуй, поднес руку девушки к губам и вспомнил, чем закончился последний бал перед его отъездом...

'Интерес к фаворитке должен выглядеть неподдельным...' — мрачно думал Неддар, отодвигая в сторону тяжелую бархатную портьеру и пропуская леди Ялиру вперед. — 'А что может быть неподдельнее, чем желание остаться с ней наедине?'

Увы, смириться с необходимостью изображать интерес как-то не получалось — девушка, без тени сомнений принявшая его предложение уединиться, не вызывала в нем ничего, кроме глухого раздражения.

'Посидим, поговорим часок-другой, а придворные пусть представляют, что хотят...' — мысленно успокоил себя он и, опустив за собой тяжелую ткань, скользнул к ближайшему дивану. И тут же понял, что совершил ошибку — вместо того, чтобы устроиться на пуфике у противоположной стены кабинета , графиня Тьюварр опустилась рядом с ним!

— Ваше величество, у вас такая огромная ладонь... — восхищенно сказала она, положив свою ладошку рядом с его десницей. — Представляю, какой вы сильный...

— Достаточно, чтобы иметь возможность ценить истинную красоту... — процитировал король незабвенное творение Карраита Неудержимого .

Вместо того, чтобы воспринять цитату, как комплимент — зардеться, потупить взгляд или захлопать ресницами — леди Ялира насмешливо выгнула бровь, потом провела пальчиком от ключицы до кружевного края декольте и многообещающе улыбнулась:

— Мне нравится ваш подход, ваше величество! Поэтому я сдаюсь...

Пока Неддар судорожно пытался сообразить, как выкрутиться из создавшейся ситуации, алый ноготок баронессы зацепил краешек платья и медленно потянул его вниз. Постепенно обнажая и без того открытую грудь.

— Кабинет — не самое лучшее место для того, чтобы сдаваться на милость победителя... — сглотнув подступивший к горлу комок, выдохнул король. — На мой взгляд, это лучше делать в спальне, на широченной кровати, заваленной мягкими, как лебяжий пух, подушками...

Вырвавшись на свободу, молочно-белое полушарие, увенчанное темно-коричневым соском, тяжело качнулось и заставило Неддара потерять нить рассуждений.

Увидев его реакцию, графиня удовлетворенно улыбнулась и так же медленно обнажила вторую грудь...

— Кувшин хорошего вина... пара ароматических свечей... теньканье пересмешника за открытым настежь окном... — стараясь скрыть охватившее его раздражение, продолжил Латирдан. — Представляете?

— Н-нет, сир... — подпустив в голос хрипотцы, ответила леди Ялира. — Я представляю себе совсем не это...

Вестись на ее провокацию и спрашивать, что именно пришло ей в голову, было глупо, поэтому Неддар ограничился понимающей улыбкой. И понадеялся на то, что девушка застесняется и не станет озвучивать свои мысли. Как бы не так — так и не дождавшись вопроса 'а что?', графиня Тьюварр развернула плечи и с вызовом посмотрела ему в глаза:

— Ваши руки на моей груди... Жар вашего тела... Хриплое дыхание над ухом...

Выходить из кабинета, не пробыв в нем и пяти минут, было самоубийством — придворные сплетники обязательно сочли бы это признаком несостоятельности. Поэтому Неддар откинулся на спинку дивана и скрестил руки на груди:

— Помните девятую главу 'Тайн дворцовых альковов'?

Графиня изумленно выгнула бровь:

— Предвкушение — половина удовольствия?

— Две трети, леди! Если не больше...

— Что ж, посмотрим, насколько у вас сильная воля...

'Час-полтора я как-нибудь продержусь...' — угрюмо подумал король и с трудом удержался, чтобы не вытаращить глаза: вместо того, чтобы воспользоваться советами Олли Ветерка и начать увлекать 'возлюбленного' на Тропу Удовольствия игривой беседой, девушка неторопливо встала и... принялась раздеваться!

Сначала на пол упал поясок, за ним — платье. Еще через десяток ударов сердца кучу тряпья накрыли обе нижние юбки и нижняя рубашка! Ну, а когда потрясенный Неддар решил, что это все, графиня грациозно повернулась к Неддару спиной, наклонилась и принялась развязывать ленты на туфельках!!!

— У Ветерка Тропа Удовольствий описана чуть более длинной... — хмыкнул он.

— Так и есть, сир! — усмехнулась графиня. — Но вы не сравнивайте силу воли какого-то там барона и короля, заслужившего прозвище Вейнарский Лев!

'Десять баранов за возможность уйти из кабинета, не потеряв лица...' — взмолился Неддар, услышав приближающиеся голоса. — 'Кровь от крови твоей, Барс!'

То ли Бастарз смотрел не на него, то ли ему не понравилась формулировка просьбы, но придворные миновали Кабара, намеренно поставленного не рядом с этой, а рядом с соседней портьерой, и куда-то ушли.

В это время леди Ялира, успевшая снять с ног туфельки и выпрямиться, покачивая бедрами подошла к Неддару и, бесстыдно разведя колени, опустилась на его бедро!

— Ну, и как я вам, сир?

— Вы бесподобны... — искренне ответил король, стараясь не пялиться на ее лоно.

Графиня была красива. На самом деле: высокая, полногрудая, с узкой талией и длинными ногами, с белоснежной кожей и роскошными черными волосами, она казалась богиней, невесть зачем спустившейся на Горгот. И если бы не Слово, Сердце и Жизнь, отданные баронессе Кейвази, могла бы завоевать его душу.

'Тело она уже завоевала...' — чувствуя все усиливающийся жар в чреслах, признался себе Неддар. И, вспомнив советы Грасса Рендалла, заставил себя отвлечься — начал анализировать, что может принести королевству его связь с леди Ялирой: — 'Я еще не женат. Значит, если со мной что-либо случится до свадьбы, то ребенок, которого понесет графиня Тьюварр, будет считаться моим единственным наследником. До его совершеннолетия регентом, скорее всего, выберут графа Виллефорда , и Вейнар этого не переживет...'

Тем временем графиня сделала следующий шаг:

— Напомните, сир, на чем там сломался барон Марен?

— На прикосновениях...

— А как вы оцениваете свои возможности на этом участке Тропы?

Странно, но если в голосе леди Ялиры прозвучал вызов, то в глазах, вместо желания или насмешки, промелькнуло легкое недовольство. А когда она подала корпус вперед, чтобы грудь оказалась перед самым лицом Неддара, ее глаза вдруг метнулись в сторону мерной свечи. И потемнели!

'Она торопится... Или чего-то ждет... Чего?!' — напрягся король и, вспомнив, что самолично запретил Кабару останавливать ищущие удовольствий парочки, как бы невзначай передвинул правую руку чуть ближе к рукояти кинжала.

Ответ на последний вопрос не заставил себя долго ждать — не успел Неддар заставить себя дотронуться до правой груди графини, как портьера улетела к стене, а на ее месте возник покачивающийся Ленорр Тьюварр, конечно же, 'совершенно случайно' перепутавший кабинет:

— О!!! А что это ты тут делаешь?

То, что его 'ты' обращено к сестре, а не к сидящему за ней Неддару, было понятно без всяких объяснений. Но Латирдан, в мгновение ока оказавшийся на ногах, решил, что это — та самая долгожданная помощь Бога-Воина. Поэтому перетек вперед и сильнейшим ударом в лицо отправил 'хама' в небытие.

— Сир, это был мой брат!!! — увидев, как тело брата оседает на пол, взвизгнула графиня. И, всплеснув руками, закрыла ладонями лицо.

'Я его узнал!' — мысленно хохотнул король, свел брови к переносице, развернулся на месте, вперил в растерянную девушку гневный взгляд и рявкнул:

— Леди Ялира? Этот... хм... безумец обратился ко мне на 'ты'! Не будь он вашим братом, я бы зарубил его на месте... А так... он должен забыть дорогу в мой дворец: я более не желаю его видеть...

...Узрев выражение лица короля, пяток 'свидетелей', не менее случайно, чем граф Ленорр, прогуливавшихся именно по этой анфиладе, торопливо сложились в поясном поклоне и что-то залепетали.

Неддар их 'не заметил' — подскочил к 'растерявшемуся' телохранителю и зарычал на весь дворец:

— Ты тут спишь, что ли? А если бы к нам ворвались убийцы?!

Кабар, согласившийся 'задремать' рядом с кабинетом только после длительных уговоров Неддара, выхватил из ножен наш'ги и протянул его королю:

— Забери мою жизнь, ашер: я признаю свою вину...

Рукоять чужого Волчьего Клыка неприятно холодила руку и лежала в ладони, как какая-то коряга.

'Как он ими пользуется?' — угрюмо сдвинув брови, подумал Латирдан и, выждав несколько мгновений, швырнул оружие хозяину: — Вот еще! Лучше я буду считать, что за тобой — долг...

Потом оглянулся на кабинет, удостоверился, что портьера опущена, а свидетели куда-то убрались, и добавил:

— Давай за мной! Живо!!!

...Минут через двадцать, когда найденные посыльными члены Внутреннего Круга собрались в Малом Зале Совета, Неддар грохнул кулаком по столу и категорически отказался изображать интерес к кому бы то ни было:

— Надоело! Не хочу! И вы меня не заставите!!!

В глазах собравшихся в комнате мужчин появилось непонимание:

— Почему?

Пришлось объяснять. Подробно. Упирая на то, что благодаря 'добросовестности' графа Иора Варлана он — единственный человек на всем Горготе, в жилах которого течет кровь Латирданов. А ребенок, прижитый от связи короля с любой высокородной дворянкой — слишком большой соблазн почти для любого, кто видит себя на троне.

Первого министра и камерария убедить не удалось — Упрямец, плодивший бастардов с завидным постоянством, отмахнулся рукой, мол, тоже мне, проблема. А д'Ож безучастно пожал плечами:

— До этого еще надо додуматься. А слух о том, что вы — подменыш, уже распространяют...

Что об этом думает Белая Смерть, Неддар знал и так. Поэтому уставился на барона Дамира и вопросительно приподнял подбородок:

— А что скажете вы?

Казначей задумчиво потер переносицу и вздохнул:

— Их светлости правы — появление у вас фаворитки затмит любые слухи и позволит дожить до жолтеня. Однако беременность высокородной дворянки рано или поздно выйдет нам боком!

— Вот именно! — воскликнул король.

— Поэтому, как мне кажется, имеет смысл сделать следующее: завтра утром, на завтраке, я представлю вам свою племянницу. Амалия молода, красива, и далеко не дура. Вы ее увидите и потеряете голову...

— А чем она лучше той же Ялиры? — хохотнул Упрямец.

— Графиня Тьюварр спит и видит себя в постели его величества... — фыркнул Кейвази. — А Амалия потеряла мужа во время последнего мятежа и по-настоящему безутешна. Кроме того, она безумно любит Этерию и никогда не сделает ей больно...

— То есть фаворитку она будет только ИЗОБРАЖАТЬ? — недоверчиво уточнил Неддар.

— Да, сир!

— А как же ее траур?

— Он ее убивает. В буквальном смысле. Поэтому я постараюсь убедить ее в том, что моей дочери необходима ее помощь...

...Когда Неддар осадил коня перед парадным входом в донжон и спешился, леди Амалия, гордо восседающая в седле, ощутимо напряглась. Еще бы — от того, как сейчас поведет себя король, зависел ее статус.

Свита — пара десятков придворных, изъявивших желание посетить лен Рендаллов вместе с верховным сюзереном — тоже заволновалась: кто-то начал покусывать усы, кто-то подъехал поближе, чтобы ничего не пропустить, а пара особо любопытных даже привстала на стременах.

Здороваться с хозяином лена особой необходимости не было — Арзай Белая Смерть приехал в замок вместе с Неддаром — поэтому Латирдан шагнул к кобылке баронессы и галантно поинтересовался:

— Вы позволите вам помочь, леди?

Девушка засияла:

— Вы так любезны, сир!

Потом оперлась на предложенную руку и легко соскользнула на землю.

— Вы легки, как перышко... — 'восхитился' король.

— Для такого могучего воина, как вы, легки все женщины... — парировала баронесса. Но руки не отняла.

— А разве на Горготе есть кто-то еще, кроме вас?!

— Я могу считать это декларацией намерений? — прищурившись, ехидно поинтересовалась леди Амалия. — Или это только красивые слова?

'Точь-в-точь как мы договаривались...' — мысленно отметил Латирдан, жестом подозвал к себе слегка растерянного мажордома и приказал: — Проводи нас в наши покои...

Глава 15. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Первый день первой десятины третьего травника.

...К концу пятого часа ожидания, когда в глазах женщин стали мелькать искорки сдерживаемого страха за своих детей, из черного зева пещеры послышался все убыстряющийся рокот барабанов.

— Кровь от крови твоей, Барс! — облегченно выдохнула Шарати и заулыбалась. Так, как будто Бог-Воин принял жертву не у кого-то еще, а у нее лично.

Хасия отреагировала иначе — раздула ноздри и с плохо скрываемой ненавистью уставилась на Уаттах, не отрывающую взгляда от входа в рей'н'и'ол и нервно теребящую уасти , перевитую золотой нитью.

Мне стало смешно — судя по всему, перестав ревновать Намора ко мне, моя тэнгэ возненавидела кого-то из тех айти'иар, которые только что получили право на петлю над правым виском .

— Если Тайка услышит Песнь Медвежьей Лапы, то Плакучая Ива захлебнется собственной желчью... — поймав мой взгляд, еле слышно фыркнула Шарати.

— А он что, собирается просить ее руки? — сообразив, что Тайка — это новая соперница моей старшей тэнгэ, и найдя взглядом своего бывшего жениха, стоящего среди воинов, спросила я.

— Угу... — хихикнула девочка. — Ты-то же уже замужем!

Я нащупала Свадебный Дар Крома, провела пальцами по искрящимся на солнце тирритам и улыбнулась: да, я была замужем! За Истинной Половинкой, ниспосланной мне Богами!

В этот момент из пещеры вырвалось троекратное 'У-уэй', и мне стало не до Хасии и ее проблем — жертвоприношение закончилось, а значит, из рей'н'и'ола вот-вот должен был выйти мой муж...

...Первым на пороге пещеры возник увей, по случаю праздника покрывший бритую голову хеттом . И, сделав десяток шагов, замер в самом центре полукруга, образованного хейсарами, ожидающими своих сородичей.

Выждал несколько мгновений, вскинул над головой жезл и поставленным голосом сообщил, что Бог-Воин принял все жертвы до единой.

Эхо от восторженного крика горцев еще металось в окрестных теснинах, а из рей'н'и'ола вышел еще один человек — мой муж. И неторопливо занял место не где-нибудь, а по правую руку от верховного жреца Бастарза!

Я опешила — раз в пещеру он заходил ПОСЛЕ аннаров, значит, и выходить должен был за ними!

Тем временем Кром с силой вбил в землю свой посох, поднял сжатую в кулак левую руку на уровень груди и медленно разжал пальцы:

— Барс сделал выбор!

Родители и ближайшие родственники тех, кто вот-вот должен был провести первый настоящий бой в своей жизни, заворожено смотрели на падающие на землю рогульки и шевелили губами. Видимо, просили у Барса достойных побед. А девушки на выданье, не нашедшие мужей в прошлый праздник Благословения Эйдилии, прихорашивались — одергивали араллухи, подтягивали шнуровки на ансах, и без того туго обтягивающих бедра, и приглаживали волосы, заплетенные в магас.

Несколько мгновений ожидания — и после оглушительного рыка увея на выходе из рей'н'и'ола показался аннар Усмаров, сопровождаемый шестью сыновьями , только что получившими право на меч .

Смотреть на вчерашних мальчишек, глядящих по сторонам с такой гордостью, как будто каждый из них только что обратил в бегство целую армию, было забавно. А еще забавнее — видеть, что им то и дело изменяет выдержка: проходя мимо Крома, шедший первым коренастый и довольно-таки широкоплечий юноша посмотрел сначала на предплечья моего мужа, потом на свои и слегка помрачнел, парень, замыкавший строй, улучив момент, вперил вопросительный взгляд в глаза одной из девушек-Царранов, а рыжеволосый ро'ори с перебитым носом, на миг забыв, что на него смотрят, пару раз по-мальчишески подпрыгнул.

Молодые воины других родов Шаргайла, выбравшиеся из святилища следом за Усмарами, вели себя приблизительно так же: задирали подбородки, нервно тискали рукояти своих Волчьих Клыков и с вызовом вглядывались в лица окружающих. А вот девушки, получившие имя перед статуей Барса, все, как одна, копировали поведение своих аз — не шли, а плыли, смотрели не по сторонам, а вперед, и не улыбались, а хмурились. Зато их магасы говорили за своих хозяек, причем намного больше, чем могли выразить лица ро'иар: шестеро из десяти утверждали, что их хозяйки жаждут крови и мечтают о победителе айге'тта, еще двое — о том, что они уже кому-то отдали сердца, а последняя пара скромно молчала — их владелицы были готовы выслушать Песнь от кого угодно.

Исключений было всего два — ширококостная и чуть кривоногая Ширвани заплела косой крест и взирала на мужчин с показным равнодушием, а тощая и почти безгрудая Гатран, завязавшая лахти узлом , прятала взгляд даже от своих сородичей.

— Дийка — дура... — проводив последнюю взглядом, фыркнула Шарати. — Ноги и зад у нее красивые. А грудь может вырасти и после родов...

Мнение 'ценительницы девичьей красоты' я не разделяла — туго зашнурованные ансы Гатран обтягивали одни кости, а нижний край араллуха, прикрывавший низ спины, даже не оттопыривался. Однако высказывать свое мнение не стала — во-первых, не считала нужным, а во-вторых, заметила, что увей поднимает жезл, и мысленно обрадовалась: церемония завершалась, значит, в ближайшее время род должен был отправиться обратно в сарти...

...Два часа, по традиции выделяемые воинам, участвующим в айге'тта, на подготовку к поединкам, пролетели, как одно мгновение — не успела я переступить порог нашего рейро и прижаться к груди мужа, как во дворе загрохотало било, и нам пришлось приводить себя в порядок и спускаться вниз.

Несмотря на спешку, к тренировочной площадке мы подошли одними из последних — под небольшим навесом, собранным во время нашего отсутствия, уже сидели немощные старики и кормящие матери с грудничками на руках, вокруг присыпанного свежим песком круга стояли девушки и замужние женщины, а мужчины, не собирающиеся демонстрировать свою удаль, почему-то занимали места за их спинами.

Кстати, последнее я заметила только тогда, когда Кром отправился к позвавшему его аннару, а я по совету своих тэнгэ решила пробиться в первые ряды.

Пробилась. Замерла у широкой — в без малого локоть — полосы из угольной крошки и задумалась: по а'дару, место хейсарки было ЗА плечом мужчины, значит, тут должны были стоять не мы, а воины.

По случаю праздника два знатока обычаев хейсаров — мои тэнгэ — стояли по обе стороны от меня, поэтому я не стала откладывать расспросы на потом и поинтересовалась у Шарати, чем вызвано такое странное расположение зрителей. И получила сногсшибательный ответ:

— Айге'тта — праздник ЖЕНСКИЙ, и мужчины тут не судьи, а молчаливые наблюдатели, которые не имеют даже права голоса!

— 'Право десницы' — женский праздник? — не поверила я. — Что за бред?

— Никакой это не бред! — обиделась моя младшая тэнгэ. — Они — дерутся, а мы смотрим и выбираем!

То, что хейсары относятся к близкородственным бракам так же, как вейнарцы, я знала совершенно точно. Поэтому недоуменно выгнула бровь:

— Выбираете мужа среди родственников?

— Тут будут не только Аттарки, но и матери ро'иар, которым нравятся наши ро'ори... — подала голос Хасия. — Выбирать будут они. А мы будем гордиться своими мужчинами...

...Желающих оценить навыки ро'ори Аттарков оказалось довольно много: по две Оноирэ, Царран и Уаттах, и по одной заинтересованной еще из семи не самых последних родов Шаргайла. Пересчитав их, Шарати чуть было не лопнула от гордости:

— Тринадцать! И правильно: в нашем сарти будут биться лучшие воины на всем Горготе!

— Луч-ШИЙ ро'-ОРИ! — выделив интонацией последние слоги, уточнила Хасия. — Один!

Сообразив, о ком они говорят, я невольно повернула голову в сторону пристройки, в которой обычно хранилось все, что требовалось для тренировок, а сегодня разминались ро'ори, и конечно же, нарвалась на взгляд Ночной Тиши, как мне показалось, только что вышедшего наружу.

За полторы десятины, почти безвылазно проведенные на охоте, Унгар не остыл: смотрел на меня точно так же, как и в тот день, когда потребовал у Крома взять его в ученики — с желанием и плохо скрываемой злостью. А когда 'налюбовался', зачем-то поправил пояс с наш'ги и демонстративно скрестил руки на груди.

— А вот и он... — явно гордясь своим родственником, воскликнула Шарати. — Размялся одним из первых!

Хасия неторопливо повернула голову к пристройке и взвыла чуть ли не на весь сарти:

— О, Дээт, он что, эйдине?!

Нотки страха, прозвучавшие в голосе обычно бесстрастной тэнгэ, заставили меня напрячься и еще раз оглядеть бывшего жениха.

Тщательно вычищенные, но самые обычные сапоги, праздничный белый ара'д'ори, богато вышитый пояс и ножны с неизменными Волчьими Клыками — на мой взгляд, юноша выглядел так же, как и всегда.

Посмотрела еще раз, снова не нашла ничего необычного и вдруг поняла, что вокруг слишком тихо, а все присутствующие пялятся либо на Унгара, либо на меня, либо на моего мужа!!!

— Что с ним не так? — уставившись в глаза Хасии, требовательно спросила я.

Девушка 'не поняла' вопроса:

— С кем?

— С Ночной Тишью! — разозлилась я. — Почему ты назвала его эйдине?

— Я назвала не Унгара, а...

— Лжешь!!!

— Три свежих надреза на левом предплечье и алая тесьма на правом запястье... — мрачно буркнула Шарати.

— И что это значит?

— Унгар попросил Барса даровать ему силу, чтобы победить своих противников, терпение, чтобы пережить непонимание близких, и удачу, чтобы совершить невозможное...

'Противников среди ро'ори у него нет...' — мрачно подумала я. — 'Значит, невозможное — это победа над Кромом...'

Бешенство, охватившее меня в момент, когда я поняла, что Унгар решил последовать примеру Изгира по прозвищу Шакал и воспользоваться слабостью Крома, настолько затуманило мой разум, что следующие несколько мгновений я воспринимала окружающее урывками:

...Страх в глазах Шарати и ее то ли скольжение, то ли падение в сторону...

...Перекошенные лица женщин, пытающихся убраться с моего пути...

...Непонимание во взгляде Тарваза Каменной Длани, не столько увидевшего, сколько почувствовавшего мое приближение...

...Его недовольный рык...

...Голос азы Ниты, донесшийся из-за спины. И... теплое, полное ласки и любви, прикосновение ладони Крома к моему плечу...

Бешенство как ветром сдуло. А на смену ему пришла ярость. Холодная, как льды на вершине Ан'гри.

— Муж мой! — замерев в шаге от Меченого и с вызовом глядя в глаза аннара, процедила я. — Обрати внимание на предплечья Унгара Ночной Тени. А потом поинтересуйся у кого-нибудь из НАШИХ РОДСТВЕННИКОВ, что это значит...

Взгляд Тарваза Каменной Длани метнулся в сторону пристройки и окаменел. А через мгновение аннар прорычал что-то невразумительное, набычился и решительно двинулся к сыну...

— Красный шнурок и две царапины... — негромко сказал Кром.

— Царапины три! — уточнила я. — Он только что про-...

Договорить я не успела — аннар, добравшийся до сына, на мгновение замер, коротким, но до безумия мощным ударом в голову сбил его с ног и рявкнул на весь Шаргайл:

— Давир?

— Да, отец?

— Возьмешь пару воинов и отвезешь его на Жергово плоскогорье и будешь держать там до начала снеженя!

Сломанный Шип склонил голову, метнулся к брату, а Тарваз, повернувшись к нам, выхватил из ножен правый Волчий Клинок и полоснул себя по левому предплечью. Да так сильно, что меня аж передернуло от скрежета стали по кости:

— Шшат'или Кром по прозвищу Меченый! Я, Тарваз Каменная Длань, аннар рода Аттарк, плачу тебе своей кровью за намерения моего сына...

Глава 16. Кром Меченый.

Четвертый день первой десятины третьего травника.

...Тот, кто учил баронессу Кейвази перебору , был намного ниже, легче и слабее меня. Кроме того, он явно начал учить ее Пути Клинка в очень глубоком детстве, когда она практически не отличалась сложением от мальчишек, и слишком поздно сообразил, что у его ученицы может вырасти грудь. Поэтому сдуру поставил ей не только отводы за пределы корпуса, но и Медвежью Лапу со Сведением Крыльев .

Будь леди Этерия плоской, как старшая сестра Тарваза Каменной Длани, это было бы нормально, но пышные формы диктовали свои правила, и ей приходилось выводить Лапу слишком далеко вперед или сопровождать Крылья избыточным скручиванием корпуса.

Со средним противником это могло и сработать — Волчьи Клыки леди Этерия получила вполне заслуженно. Но против бойцов уровня Ваги Крыла Бури или столь же рослых и тяжелых мужчин, как я, такой подход был смерти подобен: все ее попытки встретить мою атаку заканчивались либо отбитым предплечьем, либо ударом, пропущенным в койе'ри.

Самолюбивая, как истинная дворянка, леди Этерия не желала признавать поражений и начала думать. Причем довольно своеобразно — вместо того, чтобы добавить к памяти тела то, что я ей показывал, она начала менять школы и использовать в поединке движения, виденные во время айге'тта .

Если бы не данное ей Слово, я бы всего этого 'не заметил'. Или ограничился бы уже известными ей танцами за полдень или полночь . Но обязанностей Мастера с меня никто не снимал, и мне пришлось выбивать из нее дурь. Естественно, не в буквальном смысле этого слова: пользоваться одним из основных побуждающих рычагов воздействия на ученика — болью — я не мог, поэтому место того, бить в незащищенное место, был вынужден показывать удары. Раз за разом останавливая кулак в непосредственной близости от груди леди Этерии.

Изменения в моем поведении баронесса почувствовала далеко не сразу — пробовала очередные задумки. Но когда мой кулак замер в непосредственной близости от ее груди раз эдак десятый подряд, сообразила, что это не случайность. И, отшатнувшись назад, изумленно уставилась на меня.

Я пожал плечами:

— Достал... Опять... Не надоело?

Видимо, это объяснение показалось ей недостаточно искренним, так как она прищурилась и... стрельнула глазами в сторону моей жены.

У меня слегка испортилось настроение — вместо того, чтобы сделать правильные выводы и начать отводить все удары наружу, она начала искать в моих движениях второе дно!

— Если вам не нравится то, как я вас тренирую, можете вернуть мне мое Слово... — скрестив руки на груди, хмуро буркнул я.

— Нравится, но... — баронесса немножечко помялась, потом вскинула подбородок и с вызовом посмотрела на меня: — ...но я не совсем понимаю некоторые вещи!

Пришлось объяснять:

— Чем дальше вы ставите блок, тем больше сил надо приложить, чтобы отвести руку противника, и тем быстрее должно быть ваше движение. Согласны?

— Да...

— Вы блокируете запястье Медвежьей Лапой. Где будет мой кулак, если вы не успеете или не продавите мою руку?

Леди Этерия покраснела.

— А нож, зажатый в нем?

— Ну...

— А теперь скажите мне, зачем блокировать мою руку Сведением Крыльев, если при этом вы отводите не столько удар, сколько свою грудь?

Если бы вокруг нас все еще были ро'ори, баронесса, наверное, провалилась бы сквозь землю. А так просто опустила взгляд и вздохнула:

— Не знаю...

— Вот и я не знаю. Поэтому пытаюсь заставить вас уводить наружу все мои удары...

— Рискуя своим здоровьем, между прочим! — ехидно добавила Мэй. — Ибо делает это перед ревнивой женой...

То, что жена у меня не ревнивая, я знал совершенно точно. Поэтому тоже пошутил:

— Ага! Знаете, что мне будет за это дома?

Подняв взгляд и увидев мои смеющиеся глаза, баронесса фыркнула:

— Догадываюсь! Небось, изнываете от предвкушения?

Я смутился:

— Мысли у вас, ваша милость...

— У тебя, Этерия! — попросила она. И дождавшись, пока я кивну, продолжила: — Знаешь, если бы ты сначала объяснил, мне было бы легче...

— Не привык... — признался я. — Мне легче показать...

Потом почесал затылок и добавил:

— Но если хочешь, попробую...

...За следующий час мы добились большего, чем за всю предыдущую десятину: баронесса старательно выполняла все мои рекомендации, и настолько хорошо, что я счел возможным попробовать загнать ее в безмыслие . И, предварительно описав ей способы и цели, которых собирался добиться, начал ускорять темп движений.

Минут через двадцать боя на пределе возможностей у леди Этерии начали уставать руки и ноги. Еще через пять сбилось дыхание, а через десять передо мной осталось только тело, забывшее не только об ударах и передвижении, но и о бое . Несмотря на то, что оно — тело — двигалось без участия головы, в его действиях появилась та самая экономность, которой так не хватало баронессе в обычном состоянии.

Мысленно порадовавшись своему успеху, я сократил количество разных атак до четырех и еще немножечко добавил скорости.

Получилось! И еще как — за две сотни ударов в голову и корпус леди Этерия лишь дважды дернула руку на Крыло и единожды — на Лапу!

Зато потом, когда я разорвал дистанцию и по-хейсарски рявкнул 'Уарс!', закрыла глаза и обессиленно осела на землю.

— Устала? — встревоженно воскликнула Мэй, подбежала к ней и присела рядом с ней на корточки.

— Твой муж — не ниер'ва, а не знаю, кто... — еле ворочая языком, пробормотала баронесса. — Какая, к Двуликому, божественная искра? Во мне бушует божественный пожар!!!

— И что тебе не нравится? — сообразив, что она имела в виду, притворно возмутилась моя супруга.

— Нравится. Все. Только вот дойти до бани своими ногами я точно не смогу...

— Дойдешь чужими! — рассмеялась Мэй. — Так и быть, я разрешу Крому тебя отнести. Но вот на его помощь во время купания можешь не надеяться...

— Да? А я так мечтала... — улыбнулась леди Этерия и посмотрела на меня: — Кро-о-ом? А ведь у меня получилось! Еще немного...

— ...каких-то тысяча тысяч повторений ... — в унисон ей подхватил я.

— Фу!!! Мэй, как ты с ним живешь?! Он же невыносим!!!

Мэй улыбнулась, склонилась к ее уху, что-то негромко сказала, а потом вопросительно посмотрела на меня.

Чего-чего, а этот взгляд я знал прекрасно. Поэтому провел тыльной стороной ладони по лбу и улыбнулся:

'Чувствую себя отлично. Даже толком не вспотел...'

'И даже слабости не чувствуешь?' — все так же, взглядом, недоверчиво уточнила она.

Я отрицательно помотал головой и улыбнулся:

'Неа!'

'Я тебя люблю!!!'

Я чувствовал то же самое. Поэтому сдвинул голову в сторону, словно касаясь щекой ее щеки, и выгнул бровь:

'А как себя чувствуешь ты?'

Аккуратное прикосновение к внутренней поверхности бедра, шевеление руками и на мгновение сведенные плечи сказали больше любых слов — что она опять слегка перетянула связки во время растяжки и сейчас мучается от ноющей боли в паху и под коленями; что после отработки 'зубила' у нее не поднимаются руки; что она не расстроится, если после возвращения в рейро я сделаю ей нежный и, главное, долгий меросс.

Я вскинул глаза к стремительно темнеющему небу — мол, сочувствую и сделаю все, чтобы тебе полегчало, а когда опустил, то наткнулся на грустный взгляд баронессы Кейвази:

— Вы — удивительные люди. И я вам, кажется, завидую...

...Девушки выбрались из бани минут за сорок до полуночи. И, доковыляв до меня чуть ли не на полусогнутых, с мольбой уставились мне в глаза:

'Устали до смерти. До дому не дойдем. Давай останемся тут?'

Я поскреб шрам на щеке, получил по руке от жены и поморщился:

— Если мы не вернемся ночевать, то Тарваз может решить, что я не принял его извинений...

— Если бы ты их не принял, то мы бы переехали сюда еще позавчера... — воскликнула Мэй.

— Кром прав. Он решит именно так... — устало кивнула баронесса Кейвази. — Как-нибудь дойдем...

В этот момент в ее голосе прозвучала такая дикая усталость, что я невольно шагнул к ней навстречу, чтобы подхватить ее на руки, если она упадет. Не упала — нашла взглядом своих теней, закусила губу и, безуспешно стараясь держать спину ровной, поплелась к воротам.

— Уресс? — рыкнул я, выхватив взглядом самый низкий силуэт из всех, которые ожидали нас у ворот.

— Да, Мастер?

— Возьмешь пару воинов и отведешь всех тэнгэ в наш сарти. А завтра, в час жаворонка, приведешь их обратно...

— Да, но... — возмущенно начала Хасия, но договорить не успела — мальчишка, считавший меня чуть ли не правой рукой Бастарза, рыкнул ничуть не тише меня:

— Ты — слышала! Пошли...

...Рейро, выделенное нам в сарти увея, оказалось раза в два больше, чем то, которое мы занимали в сарти рода Аттарк. А за один только стол из черного тирренского дуба, занимающий добрую половину комнаты, можно было купить дом на окраине Аверона.

Шкуры и оружие, висящее на стенах, тоже стоили целое состояние — на ножнах как минимум пары клинков виднелось хорошо знакомое мне клеймо главы гильдии белогорских оружейников, а здоровенный камень в навершии одного из мечей был, вне всякого сомнения, рубином.

Мэй и Этерия стоимости всего этого великолепия не оценили — зашли в комнату, кое-как доплелись до кровати, попадали на нее и почти сразу же засопели. Причем моя жена умудрилась забыть о мероссе!

Я почесал шрам на щеке, привычно отдернул руку и вышел в коридор, чтобы сказать правой руке увея, обещавшему в кратчайшие сроки привести в порядок комнату для баронессы Кейвази, что баронесса останется ночевать моем рейро.

Дождался. Сказал. Полюбовался на его ошарашенное лицо и поинтересовался, не желает ли он оспорить мое решение.

Он не желал — склонил голову в жесте подчинения младшего старшему, развернулся на месте и молча ушел.

Проводив его взглядом, я вернулся в комнату, раздел жену, снял с баронессы Кейвази сапоги, накрыл их обеих одеялами, взял стул и выволок его в коридор...

...Утро началось с жутко неприятного визга петель высокой двери, все ускоряющегося скрипа ступенек и приближающегося топота ног.

На всякий случай встав со стула и шагнув поближе к посоху, прислоненному к стене, я расправил плечи, потянулся и несколько раз крутанул головой.

Тело слушалось, хотя и без особого желания: по его мнению, сон в кровати был намного предпочтительнее бдения на стуле.

Повернул корпус вправо-влево, похрустел костяшками пальцев и повернулся к лестнице, чтобы увидеть приближающихся гостей.

Увидел. Тарваза Каменную Длань и его супругу Ниту:

— Силы твоей деснице и остроты твоему взору, аннар! Полной чаши твоему дому и плодовитости лону, аза...

Старший отец рода Аттарк поздоровался в ответ и, повернувшись к жене, что-то чуть слышно прошипел.

Та тут же пошла алыми пятнами и упрямо свела брови к переносице:

— Скажи, шшат'или, где сейчас находится эйди'но'иара Неддара Вейнарского Льва?

— В моем рейро, аза... Спит...

— Могу я на нее посмотреть?

Ни в ее голосе, ни во взгляде не было ничего особенного. Но в глазах ее мужа я увидел отчаяние. И вдруг понял, что он счел бы такую просьбу оскорблением. Терять лицо перед своими сородичами я не собирался, поэтому 'подумал' и как можно равнодушнее пожал плечами:

— Можешь... Но после этого вы забудете про то, что я — Аттарк!

— Она — невеста шшат'или моего мужа!!! — зашипела Нита. — Ее честь...

— Кром — шшат'или моего отца... — напомнил ей Тарваз. — Уймись!

Удивительно, но аза его не послушалась — шагнула вперед, стряхнула руку мужа, вцепившуюся в рукав ее араллуха, и решительно взялась за ручку двери.

— Не смей!!! — рявкнул аннар, неловко шевельнул левой рукой, поморщился от боли в ране и, виновато посмотрев мне в глаза, скользнул за своей женой.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге комнаты возникла заспанная Этерия Кейвази. Босая, в съехавшем на бок измятом араллухе и с порядком растрепанным магасом:

— Что тут происходит?

Я пожал плечами и мотнул головой в сторону Ниты.

— Ты — эйди'но'иара одного из моих сыновей... — затараторила аза. — И я обязана удостовериться в том, что ты...

Баронесса поняла, что хотела сказать Нита, с полуслова — вспыхнула, нехорошо прищурилась и холодно процедила:

— Ты смеешь обвинять меня в измене своему жениху?

— Я...

— Или ты намеренно пытаешься оскорбить баас'ори'те?

— Подож-...

— Чего ждать? Ты, старшая мать рода первой линии, явилась в чужой сарти и устроила истерику человеку, который спас твоих внуков, зная, что каждое слово этого разговора разойдется по всему Шаргайлу!

— Но...

— Если бы на твоем месте была девочка десяти лиственей от роду, я бы решила, что это — глупость. Но ты намного старше, следовательно, можно сделать вывод, что ты увидела в этом ВЫГОДУ!

— Выгоду? Какую?! — ошалело переводя взгляд с жены на леди Этерию и обратно, спросил Тарваз. По въевшейся в кровь привычке, не у баронессы, а у меня .

Ответил ему, конечно же, не я, а баронесса:

— Твоя жена возомнила себя владычицей чужих судеб. И почему-то решила, что слух о моей вероятной измене скажется только на Кроме...

Аза вспыхнула, открыла рот, чтобы что-то сказать, но не успела.

— Если бы ты могла выставить меня на посмешище, то Неддар возненавидел бы всех Аттарков. Ибо невеста короля должна быть вне подозрений...

— Если бы я могла? — эхом повторила Нита.

— Да! Если бы могла... — усмехнулась баронесса. — Но НЕ СМОЖЕШЬ, даже если очень захочешь: Кром — мой ниер'ва!

Аза спала с лица. А ее муж, наоборот, напрягся и заиграл желваками. Однако леди Этерии этого показалось мало — дав им хорошенечко обдумать свои слова, она оглядела Ниту с головы до ног и посмотрела на Тарваза взглядом, который не сулил ничего хорошего:

— Кстати, о глупостях: твоя жена заигралась! В игры, которые пахнут большой кровью...

— О чем это ты?! — побурев от возмущения, взвыла Нита.

— Сейчас объясню... — пообещала баронесса. И от тона ее голоса мне почему-то стало не по себе: — Скажи-ка, аза, зачем ты два последних дня упорно называешь Мэйнарию бел'тва'иарой?

Тарваз заскрипел зубами, стиснул пальцы на рукоятях своих наш'ги и, кажется, испугался! А его жена вскинула голову и с вызовом уставилась на баронессу. Но ответить не успела:

— ...ведь твой муж уже ДВАЖДЫ извинялся перед баас'ори'те!

Судя по тому, что в этот момент из азы словно выдернули стержень, эти слова меняли смысл предыдущего предложения далеко не в лучшую сторону! А леди Этерия и не думала замолкать:

— Да, как женщина, давшая жизнь Унгару Ночной Тиши, ты имеешь полное право за него переживать. Но как старшая мать рода ты ОБЯЗАНА заботиться обо всех своих сыновьях ОДИНАКОВО СПРАВЕДЛИВО! Унгар Ночная Тишь нарушил а'дар? Нарушил! Значит, ты должна сделать все, чтобы его проступок не лег пятном на репутацию всех Аттарков!

— Я...

— Скажи, Нита, чем, по-твоему, закончится поединок между моим ниер'ва и твоим мужем?!

— Поединок? — вырвалось у меня.

Леди Этерия повернулась ко мне и утвердительно кивнула:

— Теперь, когда ты знаешь о том, что эта женщина НАМЕРЕНО называет твою жену Приносящей Горе, ты обязан вызвать ее мужа на поединок. Что интересно, принять его третье извинение ты не можешь, так как прослывешь трусом. Значит, будешь вынужден драться до смерти. И твоя гибель вобьет клин между родом Аттарк и королевским домом Вейнара...

— Почему это? — глядя на нее широко открытыми глазами, еле слышно спросила аза.

— Да потому, что Неддар — опекун Мэйнарии д'Атерн, гард'эйт человека, которого ты так ненавидишь!!! — разозлилась баронесса. — Скажи, вот ты бы поверила, что старшая мать рода может интриговать, не посоветовавшись с мужем?

— Нет... — глухо сказала аза.

— И Неддар в это тоже не поверит! Поэтому решит, что Мэйнарию убили вы, Аттарки, и возьмет с вас кровью...

— Я тебе не противник, значит, умру от твоей руки... — дождавшись, пока она договорит, обреченно выдохнул Тарваз. — А потом ты убьешь еще и Давира...

— Почему Давира? — взвыла Нита.

— Потому, что Вага мстить не имеет права: баас'ори'те Кром — спаситель его детей...

Глава 17. Король Неддар третий, Латирдан.

Шестой день первой десятины третьего травника.

— Посмотрите, сир, оно его сейчас съест!!! — встревоженно воскликнула леди Амалия и, округлив глаза, показала рукой в сторону замка Геррен.

Неддар окинул взглядом сбегающую с холма дорогу, на которой, по случаю их приезда, не было ни одной живой души, высоченные стены, на которых реял стяг с родовым гербом барона Олмара, донжон, возносящийся над ними еще на пару десятков локтей, и недоуменно уставился на девушку:

— Съест? Кого? Кто?

Полюбовавшись на его непонимающее лицо, баронесса притворно нахмурила брови, привстала на стременах, выхватила из ножен родовой кинжал и взмахнула им так, как будто посылала в атаку по меньшей мере армию:

— Отступаем: Геррен в опасности — во-о-он то облако с раззявленной пастью вот-вот проглотит бедный, маленький и такой беззащитный сахарный леденец!!!

Король кинул на замок еще один взгляд и расхохотался — белоснежное 'лицо', нависающее над светло-розовыми стенами, искрящимися в лучах заходящего солнца, выглядело как угодно, но не 'угрожающе'.

— Если леденец 'в опасности', то почему 'отступаем'? — подхватывая игру фаворитки, 'возмущенно' поинтересовался он. — А как же мой долг перед вассалом?

— Вот смотрю я на вас, ваше величество, и пытаюсь понять, каким образом вы умудрились захватить Карс! — притворно вздохнула баронесса. — Даже несмышленый ребенок, увидев поле предстоящего боя, поймет, что если мы рванем на помощь защитникам замка, то съедем в низину! И, тем самым, бросим их в пасть атакующему врагу!

— Леди Амалия права, сир! — ухмыльнулся граф Гастар , невесть как услышавший объяснение девушки и подъехавший поближе. — Ведь если мы вернемся обратно на холм, то агрессор промахнется и будет вынужден довольствоваться Свечой Рассвета ...

— Если мы сейчас развернем коней, ашер, то в замке начнется паника... — чуть слышно буркнул Кабар.

Мог бы и не объяснять — реакцию барона, еще не оклемавшегося от последствий недавнего мятежа , Неддар представлял. И довольно неплохо. Поэтому положил руку на рукоять правого наш'ги и воинственно вскинул голову:

— Нет, отступать мы не будем: стены замка достаточно крепки, чтобы выдержать любые укусы...

— ...а призрачная голова побежденного вами врага будет очень неплохо смотреться над одним из каминов вашего дворца! — захихикала девушка.

...Пасть в неравном бою и оказаться на стене в качестве трофея облако не пожелало, поэтому начало меняться задолго до того, как долетело до 'леденца': сначала истончилась и пропала 'нижняя челюсть', потом уменьшился в размерах и единственный, но о-о-очень внушительный верхний 'клык', а сквозь 'щеку' и 'глаз' начало просвечивать небо.

— Испугалось! — удовлетворенно заключила леди Амалия. — И теперь плачет от ужаса! Вон, видите потеки на стенах?

Неддар видел. И мысленно сочувствовал жителям лена — раз барон Олмар приказал вымыть даже крепостные стены, значит, последнюю десятину спать им удавалось в лучшем случае по паре часов в сутки...

...Объем работ, выполненных для того, чтобы подготовить замок к приезду Неддара, впечатлял: избавив стены и донжон от вековой пыли, Геррены углубили, почистили и наполнили водой ров, привели в идеальный порядок настил подъемного моста, отполировали цепи и герсы, вылизали и засыпали свежим песком захаб, заделали выбоины под машикулями и, кажется, даже заново переложили пару зубцов на надвратной башне. Ступени крыльца, на которых предки барона Олмара протерли заметные углубления, сияли первозданной чистотой, белые двери донжона обзавелись новыми кованными ручками, а штыри решетки, перекрывающей верхнюю треть проема — наконечниками, отточенными не хуже, чем Неддаровские Волчьи Клыки.

Лица встречающих тоже несли на себе следы 'подготовки к празднику' — глаза хозяина лена Геррен и его супруги ощутимо ввалились и покраснели, а их дети выглядели такими измученными, как будто отмывали стены своими собственными руками.

Впрочем, стоило Неддару спешиться и подойти к лошади леди Амалии, как баронесса Этель, по праву считавшаяся первой сплетницей Вейнара, скинула с себя сонное оцепенение, ее глаза расширились и стали напоминать чайные блюдца, а в их глубине появились зависть и досада: король выбрал себе фаворитку, а она, самая информированная особа в королевстве, об этом даже не слышала!

'Ну все, теперь я могу быть спокоен — слухи о моем романе разлетятся по всему Горготу...' — мысленно усмехнулся король и, дождавшись, пока его 'фаворитка' приведет в порядок охотничий костюм, величественно повернулся к барону Олмару...

...К удивлению Латирдана, приветственная речь хозяина лена оказалась крайне немногословной: барон в двух словах высказал свою радость по поводу того, что имеет честь видеть верховного сюзерена в своем замке, посетовал на то, что узнал о визите слишком поздно, из-за чего не успел подготовиться, высказал надежду на то, что этот визит будет не последним и пригласил Неддара в донжон.

Юноша, сытый по горло навязчивым гостеприимством наследника графа Грасса, благодарно улыбнулся и поймал торжествующий взгляд хозяина лена Геррен, брошенный на жену: 'Что я тебе говорил?'

Та фыркнула, недовольно повела плечом и многозначительно усмехнулась.

'Это не к добру...' — мрачно подумал король. И не ошибся — уже через пару минут, поднимаясь по витой лестнице к выделенным для его проживания покоям, он мысленно проклял тот миг, когда внял совету Дамира Кейвази и согласился посетить лен барона Олмара: леди Этель не затыкалась ни на мгновение! И за пару сотен ударов сердца, потребовавшиеся им, чтобы подняться на шестой этаж донжона, успела заставить его пожалеть о наличии слуха: рассказала о той безграничной радости, которую она испытывает, принимая у себя такого важного гостя, посочувствовала своим соседям, лишенным такой возможности, и пострадала из-за того, что визит короля слишком короток, из-за чего им, Герренам, не удастся в полной мере проявить всего своего гостеприимства. Если бы не находчивость племянницы Дамира Кейвази, умудрившейся как-то вклиниться в непрекращающееся словоизвержение, разговор в коридоре мог затянуться и до утра:

— Скажите, баронесса, а бочку для омовений уже наполнили? А то его величество терпеть не может запах лошадиного пота...

Столь ясно выраженный намек на то, что им необходимо привести себя в порядок, баронесса проигнорировать не смогла. Но, прежде чем уйти, уверила Неддара в том, что в покоях, выделенных для его проживания, есть все необходимое, 'тактично' поинтересовалась, нужны ли ему служанки 'для помощи при омовении и всего такого' и трижды напомнила о торжественном ужине!

— Ужин я не переживу... — войдя в гостиную и прикрыв за собой дверь, угрюмо буркнул Латирдан. — Леди Этель просто невыносима!

Амалия сдвинула брови к переносице:

— То есть вы хотите сказать, что уйдете, так и не женившись на Этерии?

Мысль о невесте, которую он увидит через какие-то два дня, тут же вернула Неддара в хорошее настроение:

— Хм! С уходом я, пожалуй, погорячился — переживу. Хотя и с ба-а-альшим трудом!

— Страдания, сир, можно облегчить... — ехидно улыбнулась девушка, — ...если во время ужина иногда прикладываться к кубку с вином...

— Я столько не выпью!

— 'Столько' и не надо: достаточно сделать вид, что вы постепенно напиваетесь, а потом возжелать сидящую рядом фаворитку...

...Желание воспользоваться советом леди Амалии и сбежать с ужина появилось у Неддара сразу после первой перемены блюд, когда гости встали из-за стола, чтобы развеяться, а леди Этель на правах хозяйки замка принялась развлекать своего верховного сюзерена. За какие-то десять минут он узнал о том, что графиню Ивицу Голон вот уже третью декаду мучают жуткие грудные боли, что Тимор Пустобрех прилюдно обозвал старшую дочь пустоголовой дурой, а Шария Олдарр, рожавшая трое суток подряд, потеряла ребенка. К искреннему возмущению юноши, пересказывая сплетни, баронесса Геррен умудрялась смаковать такие подробности, от которых Неддара начинало мутить.

Увы, уходить в такую рань, да еще зная, что для услаждения его слуха барон Олмар пригласил в замок каких-то там 'жонглеров, среди которых есть две девицы с потрясающе красивыми... э-э-э... голосами', было неудобно, поэтому он терпел. И старательно делал вид, что не сводит глаз с развлекающейся леди Амалии.

Кстати, девушка вела себя так, как будто выросла при дворе — улыбалась вьющимся около нее мужчинам, игнорировала завистливые взгляды женщин и танцевала, танцевала, танцевала.

Иногда, услышав ее смех, юноша даже ловил себя на мысли, что начинает сомневаться в том, что она действительно переживает из-за гибели мужа. И невольно вспоминал разговор, состоявшийся в день их знакомства:

...— Честно говоря, даже не знаю, что вам сказать, леди... — буркнул Латирдан и, злясь из-за необходимости говорить неприятные вещи, раздраженно добавил. — Любое предложение, которое приходит мне в голову, кажется насквозь фальшивым и пустым...

— Не мучайтесь, сир! — грустно улыбнулась племянница барона Кейвази. — Дядя Дамир объяснил, что от меня требуется, и сказал, что эта идея принадлежит не вам, а ему...

— Какая разница, кому она принадлежит? — вспыхнул Неддар. — Если вы согласитесь изображать мою фаворитку, то это скажется на вашей репутации, подставит под удар моих врагов и недоброжелателей и заставит... э-э-э... отказаться от привычного образа жизни!

Девушка едва заметно усмехнулась:

— Вы король, и быть вашей фавориткой — мечта любой дворянки Вейнара: та, на кого вы обратите внимание, враз выделится из толпы, окажется рядом с троном и получит возможности, которые всем остальным только снятся...

— Любой дворянки, кроме вас? — не удержавшись, съязвил Неддар.

Глаза девушки полыхнули такой болью, что юноша невольно почувствовал себя виноватым. Но извиниться не успел — девушка нервно переплела пальцы рук, опустила голову и глухо произнесла:

— Меня нет... Я умерла... Вместе с мужем... А то, что вы видите перед собой — жалкая тень... Тень, у которой нет ни надежд, ни желаний...

— Вы молоды, красивы, умны! — возмутился король. — У вас все впереди, поэ-...

— Простите, сир, что перебиваю, но если бы не Тери, я... — девушка вскинула голову и уставилась Неддару в глаза: — ...я бы уже ушла!

— Желать ухода из жизни — грех! — в первый раз в жизни порадовавшись тому, что читал Изумрудную Скрижаль, напомнил король.

Леди Амалия равнодушно пожала плечами:

— Я не живу, а существую. И потом, мне нет никакого дела до того, что пишут в каких-то там скрижалях: я чувствую себя мертвой, понимаете?! Кстати, именно поэтому меня не пугают ни ваши враги, ни ваши недоброжелатели: для меня удавшееся покушение станет лишь долгожданным шагом к воссоединению с мужем!

В этот момент Неддар почувствовал, что в душе стоящей перед ним девушки — такое же пепелище, как в душах слуг Двуликого. И понял, что надеяться на то, что она сможет изображать влюбленность, по меньшей мере глупо.

— Простите, что разбередил ваши раны, леди... — с трудом заставив себя не отводить взгляда от ее глаз, сказал он. — Я...

— ...вы решили, что я не смогу улыбаться и изображать влюбленность?

Солгать человеку, потерявшему Истинную Половинку, Неддар оказался не в состоянии. Поэтому просто кивнул.

— Зря, сир! — улыбнулась девушка, на миг прикрыла ресницы, а когда приподняла и посмотрела на Неддара, тот невольно сглотнул подступивший к горлу комок: перед ним стояла не сломленная горем девушка, а живое воплощение богини Любви! И не просто стояла, а смотрела на него с таким безумным желанием, что подкашивались ноги!

— Откуда... в вас... взялась... эта... страсть? — спросил он ради того, чтобы избавиться от этого наваждения.

— Я живу прошлым... Помню каждый счастливый миг... И могу показать, как когда-то смотрела на мужа...

Воспоминания о начале того разговора невольно напоминали и о его конце. Вернее, о причине, из-за которой леди Амалия согласилась на предложение короля:

...— Прежде, чем вы примете решение, я должен вас предупредить, что для того, чтобы наши отношения выглядели достоверными, мне придется позволять себе... э-э-э... некоторые вольности... — мысленно извиняясь перед Этерией, пробормотал Неддар.

— Я понимаю, сир... — кивнула леди Амалия. — Поэтому ведите себя так, как считаете нужным, а я буду делать вид, что млею от счастья...

— Как считаю нужным?!

В глазах девушки, уловившей в его голосе мысль, которую он не озвучил, загорелись хищные огоньки:

— Да, сир, вы можете делать ВСЕ, что ЗАХОТИТЕ! А я буду смотреть и делать выводы...

— Какие выводы?

— Я соглашаюсь на ваше предложение не просто так, а потому, что люблю Тери и искренне желаю ей счастья!

— А какое отношение мои желания имеют к счастью моей невесты?!

— Самое прямое, сир: если, находясь рядом с вами, я почувствую, что вашем сердце есть место для кого-то кроме нее, я сделаю все, чтобы расстроить вашу свадьбу!

...К четвертой перемене блюд болтовня баронессы Геррен стала настолько невыносимой, что Неддар, пригубив белогорского, первый раз за вечер позволил себе переступить границы допустимого: склонился к ушку сидящей ошую леди Амалии, сделал вид, что что-то шепчет, и положил руку на ее бедро.

Горячая ладошка девушки тут же накрыла его пальцы и заставила их скользнуть вверх по ноге:

— Неужели Вы так по мне соскучились, сир?

Это ее 'так' прозвучало чуть громче, чем надо. И настолько страстно, что леди Этель, рассказывавшая про недавнюю охоту на кабана, во время которой кто-то из их соседей сверзился с лошади, поперхнулась и недовольно фыркнула.

— У-у-угу...

— А я как раз подумывала сходить и переодеть платье... — хрипло прошептала девушка. — Только вот сомневалась, что смогу распустить шнуровку без посторонней помощи...

— Вам надо было попросить меня!

— Неужели ради того, чтобы помочь несчастной девушке, вы готовы пропустить выступление жонглеров, сир? — как бы невзначай шевельнув плечами, кокетливо поинтересовалась леди Амалия.

— Ха! — 'пьяно' ухмыльнулся король. — Вам требуется помощь?

— Да-а-а...

— Тогда чего мы тут сидим?

...Дверь, выбитая плечом, провернулась на петлях и, просвистев перед носом то ли водоноса, то ли постельничего, с грохотом ударилась о стену.

'Хорошо, что она открывается не наружу...' — отрешенно подумал Неддар и, в мгновение ока оказавшись у широченного ложа, опустил на него леди Амалию.

— Кинжалом будет быстрее, сир... — почувствовав его пальцы на своей спине, хрипло простонала девушка. И тут же перевернулась на бок, чтобы ему было удобнее разбираться со шнуровкой ее платья.

Правый наш'ги тут же оказался в руке, отразил свет мерной свечи и скользнул по туго натянутым тесемкам, явив взгляду юноши белую, как снег, кожу баронессы.

— О, Боги, как я по тебе соскучился... — дрожа от 'еле сдерживаемой страсти', воскликнул король, ласково повел рукой по шелковистой коже спины от шеи к пояснице и 'вдруг' вспомнил про Геррена :

— Эй, ты! Выйди вон! Живо!!!

За спиной тут же заскрипели половицы, потом хлопнула дверь, и в опочивальне стало тихо.

Неддар приподнял голову, огляделся и, убедившись, что кроме их двоих, в комнате больше никого нет, перекатился на спину и закрыл глаза:

— Фу-у-у...

— Да уж... — поддакнула леди Амалия и, судя по шевелению одеяла, переползла к краю ложа.

— Я был не слишком... э-э-э... настойчив? — прикрыв лицо еще и предплечьем, чтобы не смущать и без того натерпевшуюся от него 'фаворитку', спросил Латирдан.

Скрипнула кровать, дважды стукнули о пол каблучки, зашелестело опадающее на пол платье:

— На мой взгляд, в исполнении графа Зарена страсть выглядит убедительнее...

Вспомнив, что после второй перемены блюд рука старшего сына Упрямца, практически не переставая, оглаживала то колено, то бедро, то зад леди Миуры, Неддар ошарашенно хмыкнул.

— ...но уход с ужина, сир, вы отыграли бесподобно!

Издевки в голосе леди Амалии не было, но Неддар, последние десять минут чувствовавший себя клятвопреступником, все-таки захотел объясниться:

— Перед лестницей я взял вас на руки потому, что...

— ...я вам намекнула! И вообще, если я считаюсь вашей фавориткой, то вы должны вести себя так, как положено влюбленному мужчине! То есть носить меня на руках, тискать, за что придется, и при первой возможности затаскивать в кровать...

— Мне тяжело... — признался Неддар, невольно приоткрыл глаза и тут же зажмурился — леди Амалия стояла посередине комнаты в чем мать родила и деловито вытаскивала из волос заколки, скрепляющие прическу.

— Я это чувствую, ваше величество... — предельно серьезно сказала девушка. Потом села на кровать и, судя по звукам, завернувшись в одеяло, добавила: — Поэтому хотела бы, чтобы вы уделили мне несколько минут...

Юноша открыл глаза, перевернулся на бок и удивленно уставился на горку драгоценностей, возникшую на одеяле.

— Ко мне начали искать подходы... — без тени улыбки сказала баронесса. — И я хочу понимать, на что именно я должна обращать внимание во время разговоров с теми, кто ищет решения своих проблем через меня...

Глава 18. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Седьмой день первой десятины третьего травника.

...Сдвоенный удар тревожного колокола, короткий и низкий рык Каменной Длани — и мужчины, еще несколько мгновений назад стоявшие небольшими группами по всему двору и не замечавшие непрекращающегося ливня, образовали строй. Еще через десяток ударов сердца свои места заняли женщины и дети, до этого момента прятавшиеся от непогоды под всем, что могло от нее защитить, и во дворе сарти настала мертвая тишина, лишь изредка прерываемая тихим клекотом ловчего сокола, восседающего на правой руке тэнгэ аннара, звонким теньканьем пересмешника, доносящегося откуда-то со стороны кузницы, да шелестом струй, сплошным потоком низвергающихся с затянутого тучами неба.

Несмотря на абсолютную неподвижность и кажущуюся бесстрастность стоящих во дворе людей, в воздухе чувствовалось напряжение: сегодня Аттарки встречали не сородича, после долгого отсутствия возвращающегося домой, а военного вождя одной из сильнейших армий Горгота, чуть было не ставшего кровником их роду. Именно поэтому взгляды Тарваза Каменной Длани и его 'сыновей' были направлены не вперед, на подъезжающую процессию, а вниз — на носки их собственных сапог или на землю.

К моему удивлению, тяжесть вины, лежащей на Аттарках, чувствовали даже подростки, еще не заслужившие права на меч : скажем, тот же Уресс, согласно а'дару стоящий за правым плечом Крома, выглядел настолько потерянным и несчастным, что его хотелось прижать к себе и погладить по голове, а Шарати, моя младшая тень, так громко сопела себе под нос, что периодически получала в бок от своей старшей подруги.

Увы, приласкать первого или успокоить вторую я была не в состоянии: во-первых, к этому не располагала ситуация, а во-вторых, чем лучше я видела выражение глаз подъезжающего монарха, тем меньше верила в то, что человек, заслуживший прозвище Вейнарский Лев, захочет услышать Каменную Длань.

Видимо, Хасии казалось то же самое, так как в тот момент, когда кобылка Латирдана въехала под арку ворот, она понуро опустила плечи и еле слышно выдохнула:

— Он в своем праве...

Поняв, что Неддар только что намеренно нарушил какую-то местную традицию, я поежилась, кинула взгляд на леди Этерию и, увидев, что та совершенно спокойна, вдруг поняла, что все происходящее спланировано заранее. Ею — будущей королевой Вейнара:

... — Знаешь, я отказываюсь понимать, почему вы, хейсары, называете баас'ори'те только Крома... На мой взгляд, в роду Аттарк есть человек, который заслужил этот титул намного больше, чем мой ниер'ва...

Тарваз не обратил на эти слова никакого внимания — невидящим взглядом смотрел куда-то сквозь стену и кусал губы. А вот его дражайшая супруга, явно не собирающая смиряться с перспективой потерять и его, и Давира, обратила. И язвительно поинтересовалась:

— Ну, и кто же этот человек?

— Занатар Седобородый! Посудите сами: пока все остальные аннары Шаргайла заботились о своих личных интересах и грызлись между собой из-за всякой ерунды, этот хейсар нашел в себе мужество служить не себе и своим низменным желаниям, не своим сыновьям и дочерям, а всем, в чьих жилах течет кровь Снежного Барса! В Путь, который он выбрал для себя, не верил никто, однако Занатара это не остановило: сначала он заставил считаться с хейсарами ближайших соседей, потом заключил союз с Вейнаром и вселил ужас в сердца дальних, а к концу своего правления вообще добился невозможного: связал два наших народа братскими узами! Не знаю, как Каменная Длань а я считаю, что это его деяние намного более весомо, чем личная победа над любым количеством великих бойцов...

Услышав имя своего отца, Каменная Длань встрепенулся, вдумался в слова баронессы и утвердительно кивнул, словно соглашаясь с завуалированным намеком на то, что он — худший аннар, чем его отец.

— Увы, нынешние аннары ему не чета... — после небольшой паузы продолжила баронесса. И, 'вспомнив' о том, что в коридоре присутствует старший отец рода Аттарков, обратилась непосредственно к нему: — Возьмем, к примеру, тебя: ты следуешь дорогой, проторенной для тебя отцом, то есть чтишь а'дар, радеешь за свой род и не боишься ответственности. Казалось бы, чем не второй Занатар? Ан нет: для того, чтобы быть хорошим аннаром, этого недостаточно. Ибо, как говорил Игенор Мудрый, 'Власть — это оружие для одного человека. А две десницы на рукояти одного меча не позволят победить даже самого слабого противника...'

Судя по выражению, появившемуся в глазах Тарваза, труд 'О Власти и обо всем, что ждет на пути к ней', он не читал. И вряд ли когда-нибудь задумывался о законах управления государством. Поэтому теперь судорожно пытался найти изъян в этом утверждении.

Изъяна не было. И не могло быть по определению: по моим ощущениям, это изречение было озвучено Этерией лишь для того, чтобы 'независимое мнение' известнейшего мудреца Горгота в дальнейшем вынудило Каменную Длань принять нужное ей решение.

— Увы, твое безграничное доверие женщине, которая не способна видеть дальше собственного носа, привело на край пропасти не только Аттарков, но и весь Шаргайл...

— Я вижу намно-... — уперев в бока кулаки, начала, было, аза, но наткнулась на холодный, как лед, взгляд баронессы Кейвази и побледнела от бешенства: — Ты... ты...

— Я — невеста твоего короля и почетная гостья вашего рода... — бесстрастно напомнила леди Этерия. — И если первую ты можешь не любить, то ко второй обязана относиться так, как предписывают законы хейсарского гостеприимства!

Прямое обвинение в пренебрежении а'даром заставило Ниту пойти красными пятнами:

— Я...

— Хватит!!! — рявкнул Тарваз. — Я буду говорить с ашиарой Этерией САМ!!!

Почувствовав, что в его голосе зазвенела сталь, хейсарка склонила голову и попятилась. Заняв место за плечом мужа.

'Почетная гостья рода Аттарк' удовлетворенно кивнула и продолжила тем же тоном:

— После твоей смерти и смерти Давира имя Нита превратится в символ предательства и непроходимой тупости. И останется таковым до тех пор, пока будет жить хотя бы один сын Снежного Барса... Если, конечно, ты не захочешь сделать из имени твоей жены символ слепой материнской любви...

— Символ материнской любви? — воскликнул аннар и, подавшись вперед, с надеждой уставился на Этерию.

Та задумчиво оглядела Ниту с головы до ног, величественно шевельнула ресницами и снова посмотрела на Каменную Длань:

— Допустим, что ты приехал в это сарти не к нам, а к увею. Для того, чтобы показать ему жену, повредившуюся рассудком на почве любви к Унгару Ночной Тиши...

— Что-о-о? — взвыла аза. — Я не эйди-...

— Заткнись! — рявкнул Тарваз, развернулся к супруге и посмотрел на нее таким взглядом, что ту аж заколотило.

Леди Этерия этого 'не заметила':

— В таком случае ни у меня, ни у моего жениха не появится ни малейших оснований считать ваш визит оскорбительным, а наговоры в адрес леди Мэйнарии не вынудят моего ниер'ва вызвать тебя на поединок...

— Действительно, мало ли что несет человек, блуждающий в густом тумане ? — сообразив, куда она клонит, злорадно подхватила я.

Аза нервно сглотнула, сдвинулась чуть вперед и принялась теребить уасти и ожерелье Благодарности — видимо, пытаясь напомнить мужу о своих заслугах.

Тот заметил. Но отреагировал совсем не так, как она хотела:

— А что, пожалуй, выход неплохой...

— Плохой! — пожала плечами баронесса. И посмотрела на азу сверху вниз. Так, как будто восседала на троне: — Ибо все то, что я сказала до этого — лишь покров, ткань, которую увидят те, кому не дано узнать сути ее преступлений...

— Преступлений?

— Твоя жена — враг, каких поискать: всего за несколько десятин она чуть не столкнула хейсаров и вейнарцев в братоубийственной войне, чуть не заставила Неддара Латирдана и меня, его невесту, возненавидеть весь род Аттарков, чуть не забрала у тебя жизнь, а у Ваги — честь, и чуть лишила тебя Унгара...

— Чуть не лишила Ночной Тиши? Я?! — не удержавшись, воскликнула Нита.

На ее вопрос ответила не леди Этерия, а я:

— Да, ты... Еще в день моего виот'ун'иара ... Когда убедила своего сына в том, что я стану его женой. И когда умышленно не рассказала мне о том, что если я попрошу Унгара нанести удар, отнимающий жизнь, то тем самым объявлю себя его невестой...

Нита опустила взгляд лишь на мгновение, но Тарвазу хватило и этого — поняв, что все было именно так, как я сказала, он заскрежетал зубами.

Этерия дала ему несколько мгновений, чтобы справиться с обуревающими его эмоциями, а потом нанесла добивающий удар. В мгновение ока похоронив все надежды аннара на мирное завершение разговора:

— Прощать Ниту я не намерена. Поэтому остаток своей жизни она проведет в служении Барсу...

Уверенность, с которой баронесса произнесла последнюю фразу, заставил меня поежиться. А Каменную Длань — склонить голову в знак подчинения:

— Каким ты видишь это служение, ашиара?

— Я плохо знаю ваши обычаи, поэтому переложу бремя выбора его вида на тебя и увея. И озвучу лишь несколько требований: Нита должна жить где-нибудь в глубине рей'н'и'ола, не иметь возможности его покидать и общаться только с тобой. Ну, а слух о том, что она — эйдине, должен разойтись по Шаргайлу уже сегодня...

Пока я вспоминала день, когда Этерия заставила Тарваза подчиниться своей воле, Латирдан въехал во двор, остановил коня в десятке локтей от строя и шевельнул десницей.

Пара его телохранителей, судя по вышивке на араллухам, тоже Аттарков, метнулись к воротам и закрыли тяжеленные створки. Оставив остальную свиту за пределами сарти.

'Теперь тут только свои...' — вглядевшись в холодные, как лед, глаза опекуна, обреченно подумала я. И внезапно поняла, что отношения между Короной Вейнара и родом Аттарков все еще балансируют на лезвии клинка.

— Шер'о и шиар'о ! — не тратя времени на приветствия, начал Неддар. — В первый раз с того дня, как переступил порог этого сарти, я жалею о том, что стал Аттарком. Да, вы не ослышались: я об этом жалею! Ибо если еще совсем недавно я был уверен в том, что в каждом из моих сородичей живет дух Бастарза, и был готов вцепиться в глотку любому, кто в этом усомнится, то теперь я знаю, что в сердцах сыновей и дочерей сильнейшего рода Шаргайла поселилась гниль...

Несмотря на то, что Латирдан ощутимо перетягивал тетиву , Аттарки не роптали, понимая, что именно кроется за этими словами. И, тем самым, молчаливо признавали свою вину. Только вот Неддару этого было явно недостаточно:

— Я доверил вам самое дорогое, что у меня было: невесту, которой угрожает опасность, дочь ори'т'анна , отдавшего жизнь за моего отца, и ее майягарда, которого вы сами позже признали баас'ори'те. А что сделали вы? Вместо того, чтобы отнестись к этим людям так как требует а'дар, вы возненавидели человека, который взял на себя ответственность за будущее своей гард'эйт, и увидели женщину в его жене!

— Это моя вина, шшат'или... — шагнув вперед, выдохнул Тарваз. — И я уже оплатил эту вину своей кровью...

К моему удивлению, услышав эти слова, Неддар соскользнул с лошади и обнял аннара за плечи:

— Ты поступил как должно, отец...

Решив, что гнев короля слегка поутих, я слегка расслабилась. Как оказалось, зря — высказав мнение по поводу поступка своего второго отца, Латирдан вскинул голову и угрюмо оглядел остальных родственников:

— Я понимаю. Его. Но не вас! Поэтому дальше буду говорить не как Аттарк, а как адвар хейсаров...

Коротенькая пауза, расчетливо сделанная Неддаром перед тем, как огласить свою волю, подействовала на мужчин, как рык сторожевого пса на слепого котенка: все воины, начиная с н'наров и заканчивая мальчишками, только-только получившими право на меч, затаили дыхание и превратились в слух.

— Те из вас, кто имел наглость забыть о правилах гостеприимства и усомниться в праве майягарда решать судьбу своей гард'эйт, под руководством старейшин займутся изучением а'дара. И будут этим заниматься до первого снеженя...

В глазах Тарра Оленьего Рога и его друзей по несчастью заплескалось отчаяние — Вейнарский Лев только что запретил им участвовать в предстоящем набеге!

— Что касается Унгара Ночной Тиши, возжелавшего жену своего родственника ... — Неддар сделал еще одну паузу, скорее всего, для того, чтобы усилить эффект от будущих слов, и холодно усмехнулся: — ...то он лишается права носить наш'ги до тех пор, пока не докажет, что он — мужчина!

Глава 19. Бельвард из Увераша.

Восьмой день первой десятины третьего травника.

...Закатная площадь оказалась практически пуста: вместо вереницы пустых и груженых телег, ожидающих своей очереди чтобы выехать из города, перед настежь распахнутыми городскими воротами стояла одна-единственная рассохшаяся двуколка, да и та, кажется, падальщика.

Пеших не было вообще. Да и не только пеших — на площади не было даже нищих и увечных: десяток насиженных ими мест, обычно занятых с рассвета и до поздней ночи, удивлял непривычной пустотой.

Не менее странно выглядел и постоялый двор 'Свиное рыло': над крышей заведения, в котором обычно останавливалось большинство более-менее состоятельных гостей Каравата, не курились дымком печные трубы, по двору не носились конюхи и слуги постояльцев, а у коновязи, вместо породистых омманцев, скарцев да рагнарцев, переступал сбитыми копытами тощий и измученный жизнью осел.

Если бы не унылые лица стражников да мытарей, усиленно борющихся со сном на завалинке у кордегардии, юноша решил бы, что город готовится к осаде. А так придержал коня, повернулся к младшему брату главы купеческого дома Вартейнов и недовольно поморщился:

— А вот и первые последствия... Которые вас, как я понимаю, ни нисколько не беспокоят...

Бритый наголо здоровяк, больше похожий на молотобойца, чем на купца, равнодушно скользнул взглядом по постоялому двору и пожал плечами:

— А почему они должны нас беспокоить, ваша светлость?

— Да потому, что падают наши доходы! — раздраженно рыкнул Бельвард, и тут же почувствовал, что выбрал неверный тон: брови Сарбаза сдвинулись к переносице, а взгляд потемнел:

— Позволю себе напомнить, ваша светлость, что договор заключен, а мы оплатили аванс полностью и в указанные сроки!

— Разве я сказал, что отказываюсь от данного слова? — холодно поинтересовался юноша, стараясь как можно точнее копировать поведение отца. — Это — наши вассалы, и я обязан о них заботиться...

Видимо, это ему удалось, так как Вартейн-младший склонил голову в жесте подчинения и сделал вид, что поверил:

— Нижайше прошу меня простить, ваша светлость — мне почему-то показалось, что вы недовольны условиями договора и гневаетесь...

— Гневаюсь... — кивнул юноша, кивнул вытянувшимся в струнку стражникам, выехал из города и вздохнул: — Но не на вас, а на себя: который день пытаюсь понять, как скажется на благосостоянии горожан появление Высокого Берега...

— Вам не о чем беспокоиться: караватцы — народ ушлый, и начали на нас зарабатывать чуть ли не в тот же день, когда мы принялись огораживать территорию. Все, из чего мы строим — покупаем тут. Большинство рабочих — местные...

— Так на строительстве и продаже материалов можно заработать лишь раз! А потери от того, что теперь купцы останавливаются не в городе, а за его пределами, будут постоянными...

Здоровяк отрицательно помотал головой:

— У нас будут останавливаться лишь те, кто раньше возил товары в Шаргайл...

Говорить о том, что эти купцы могли бы приносить очень неплохой доход не торговому дому Вартейнов, а горожанам, Бельвард не стал — договор был уже заключен, и отказываться от него было поздно. Поэтому въехал на вершину холма, вгляделся в то, что происходило на берегу Найты , и удивленно присвистнул: за полторы десятины, которые прошли со дня заключения договора, на излучине реки начал вырастать целый город!

— Восемь срубов практически готовы... — гордо улыбнулся купец. — Остальные поставят к середине третьего травника...

— Денег вы не пожалели... — буркнул Бельвард, оценив количество мастеровых, занятых в строительстве. — А что вы будете делать, когда отменят запрет?

То, что в вопросе прозвучало четкое 'когда' вместо расплывчатого 'если', Сарбаза не задело:

— Старейшины хейсаров словами не разбрасываются — раз они сказали, что отныне будут закупать товары на границе, значит, так оно и будет...

После этих слов Бельвард посмотрел на собеседника совсем другим взглядом: получалось, что пока главы других купеческих домов посыпали головы пеплом, горюя об утерянных возможностях, Вартейны создавали основу для будущего благоденствия.

— Ты так хорошо знаешь хейсаров?

Вартейн снова пожал плечами:

— Что 'хорошо', не скажу, но знаю: мы с ними торгуем уже лиственей с десять-двенадцать, восемь из которых я провел в Шаргайле...

Юноша мысленно обозвал себя придурком: вместо того, чтобы ждать, пока Серые соберут и передадут ему весь тот пьяный бред, который рассказывают о хейсарах в приграничных тавернах, надо было просто переговорить Сарбазом!!!

Тем временем купец решил продолжить расписывать 'прелести' строящегося поселка:

— Их знаю не только я. Именно поэтому шесть складов уже выкуплены, а еще по четырем мы вот-вот ударим по рукам...

...Незаметно перевести разговор на хейсаров и их традиции Бельварду не удалось — любой вопрос о Шаргайле Вартейн-младший воспринимал, как завуалированное сомнение в выгодности затеянного их купеческим домом предприятия. И, отвечая на него, львиную долю времени уделял будущему Высокого Берега. Поэтому попытки после третьей юноша решил перенести расспросы на более удобное время и постарался вникнуть в то, что ему рассказывают о поселке.

...— Каждый склад — наше, вейнарское, подобие хейсарского сарти. Только у горцев дома-крепости служат для защиты жителей от нападения, а у нас — для торговли. Именно поэтому в каждом складе есть помещения для хранения товаров, комнаты для приказчиков, охранников и возчиков, трапезная и, само собой, покои владельца. У заднего торца — загон для скота, коновязь, сарай и даже отхожее место...

— Да, места для таких строений вокруг городского рынка не найти... — оглядев ближайшую громадину, буркнул Бельвард. — Зато там есть лавки, таверны, постоялые дворы и даже пустующие дома...

Купец скривился так, как будто съел что-то тухлое:

— Да, есть, ваша светлость, есть! Но пока я добирался из Шаргайла в Карават, цены на торговые площади вокруг городского рынка выросли впятеро, а стоимость халуп на окраине стала сравнима со стоимостью хорошего дома в Ремесленной Слободе Аверона...

'Ну да, так оно и есть...' — подумал Бельвард, еще раз оглядел ровные ряды достраивающихся зданий и вдруг сообразил, где его обманули:

— Как я понимаю, одна из причин, заставившая вас строиться за пределами городских стен — это нежелание платить пошлины?!

Сарбаз аж побагровел от обиды:

— Ваша светлость, какой смысл обманывать того, от кого зависит наше будущее?! Торговые и дорожные пошлины мы будем платить полностью и в срок, а...

— ...а въездные?

— А въездные не будем, так как Высокий Берег расположен за пределами Каравата!

— Удобно...

— Да, ваша светлость: здорово уменьшает расходы и позволяет не кормить Пепельное братство и мытарей, заботящихся не о владельцах лена, а о собственном кошеле...

— Насчет мытарей — согласен, а вот братство может обидеться... — усмехнулся Бельвард. — ...и подпустить под ваши склады красного петуха!

— Им это будет невыгодно... — уверенно сказал Сарбаз. — Кроме того, мы с ними уже договорились!

— Ты же только что сказал, что не собираешься их кормить!

По губам купца скользнула самодовольная улыбка:

— Скажите, ваша светлость, а вас не удивило, что мы не собираемся строить ничего, кроме складов?

Юноша нахмурил брови, огляделся по сторонам и сообразил, чего ему не хватает:

— Вы решили отдать им на откуп торговые ряды с прилавками?

— Нет, прилавков тут не предвидится вообще! — хохотнул здоровяк. — Зачем они нам, если здесь будут торговать десятками телег и целыми стадами скота?!

Поэтому Бельвард подергал себя за ус, поправил повязку, закрывающую пустую глазницу и прищурился:

— Отдадите им пристань и паромную переправу?

Купец улыбнулся еще шире:

— Неа! Мы им ничего не отдадим! Пусть строят и зарабатывают сами!

— Что именно?

— Таверны и постоялые дворы! Само собой, строить будут не Серые, а законопослушные горожане...

— ...но при денежном участии Братства?

— Именно! — кивнул Сарбаз. — Так что на днях ждите просителей, ваша светлость!

...Минут через двадцать юноша с удивлением понял, что Вартейн-младший действительно не собирается его обманывать. Мало того, вместо того, чтобы пытаться выбить для себя еще какие-нибудь поблажки, купец зачем-то вываливал перед ним, Бельвардом, всю подноготную будущей торговли и предельно подробно объяснял, где и на чем в ней может зарабатывать род Уверашей!

Кроме того, советы Сарбаза были не переливанием из пустого в порожнее, а готовым руководством к действию:

— Что самое ценное для купца, ваша светлость? — спрашивал он, остановив коня у какого-нибудь пригорка.

— Деньги... — подумав, отвечал Увераш.

— Деньги ценны для всех. Но чтобы их заработать и не потерять, нужна информация. Помните пословицу 'больше знаешь — слаще ешь'?

— Угу...

— Так она — про нас: те, кто первыми узнает о колебаниях цен, засухах, пожарах или наводнениях, возят то, что ЖИЗНЕННО НЕОБХОДИМО. И зарабатывают не в пример больше, чем остальные! Поэтому вот здесь должна стоять голубятня... Птиц эдак на триста-четыреста... По возможности, принадлежащая вашему роду: при правильном подходе ее постройка и содержание окупятся за половину лиственя, а со следующего травника вы начнете получать о-о-очень неплохой доход...

...— Если все сложится так, как я предполагаю, то через Выселки ежедневно будет проходить по два-три десятка телег с товарами... — утверждал он, уставившись на небольшую лощину в сотне локтей от реки: — Где телеги — там и лошади, то есть подковы, упряжь и куча другой железной дребедени... Подковы имеют свойство отваливаться, упряжь — рваться, значит, вот тут должна стоять кузница, а вот там — шорная мастерская...

Бельвард слушал и запоминал, стараясь уложить в голове чуть ли не каждое слово, слетающее с губ Вартейна-младшего. И не только потому, что радел о роде — знания, которыми делился купец, давали надежду на будущее. Будущее, которое наступит после того, как он, дворянин, отказавшийся от Имени , возьмет жизнь убийцы Валена и Миддара ...

Строить планы на жизнь оказалось интересно. Настолько, что когда они, наконец, вернулись Карават и купец начал прощаться, юноша без какого-либо внутреннего сопротивления предложил ему пообедать в 'Свином рыле':

— Никогда не думал, что беседа о торговле может развеять мою скуку! Как насчет того, чтобы продолжить ее за кувшином доброго вина?

Сарбаз недоверчиво склонил голову к плечу, уверился, что не ослышался, и изобразил такую счастливую улыбку, что у юноши напрочь испортилось настроение: этот битый жизнью торгаш пытался понять, что ему, Бельварду, от него надо!!!

'А ведь пару месяцев тому назад мне и в голову не пришло бы пригласить на ужин какого-то там черного...' — мрачно подумал юноша, направил коня в ворота постоялого двора и так же мысленно добавил: — 'Вот и делай после этого то, что должно...'

...После сытного обеда, во время которого Вартейн-младший рассказывал байки о приключениях своих обозников, Бельварду, наконец, удалось придумать вопрос, который должен был вернуть разговор к интересующей его теме:

— Помнится, ты говорил, что жил в Шаргайле?

— Да, ваша светлость!

— Тогда объясни мне, какого Двуликого хейсары закрыли границы — ведь невест у них похищают чуть ли не каждый день!

Вартейн объяснил. Причем так подробно, что Бельвард на несколько мгновений даже забыл про жгучую ненависть, испытываемую им к Бездушному, и порадовался тому, что тот оказался на пути похитителей. Впрочем, ненависть вернулась довольно быстро. И заставила его задать следующий вопрос:

— Кстати, а что у них там сейчас за праздник?

Купец пригубил вина, вытер губы рушником и по-простецки почесал затылок:

— Праздников, собственно, несколько. Рассказывать о каждом?

— Угу...

— Первым отмечается Обретение Имени — всю последнюю десятину второго травника юноши, достигшие четырнадцати лиственей, по очереди доказывают, что заслужили право на меч. Как правило, охотясь на медведей, пещерных львов или кабанов...

О том, что хейсарские воины способны взять в одиночку почти любого хищника Шаргайльского хребта, Бельвард слышал, и не раз, но не предполагал, что на такую охоту могут отправлять вчерашних детей. Поэтому недоверчиво уточнил:

— В одиночку?

— На зверя выходят вдвоем, но зверя берет один. Именно поэтому это испытание хейсары называют Испытанием Духа...

— Хм...

— Тот, кто побеждает зверя, получает имя. А вместе с ним и право участвовать в следующем празднике — жертвоприношении Бастарзу — которое проводится в первый день первой десятины третьего травника в главном святилище Снежного Барса, где решается, заслужил мальчишка данное ему имя или нет...

— А что, он может и не заслужить? — удивился Бельвард.

— Может: если Бог-Воин не принимает чью-то жертву, то того, кто ее приносил, изгоняют из рода...

— За что?!

— Честно говоря, не знаю... — пожал плечами Сарбаз. — При мне такого не было, а о тех, кого изгоняли до моего приезда, хейсары говорят неохотно...

...Там же, в святилище Бастарза, обретали имена и девочки. Как именно — купец не имел никакого представления: он был долинником, соответственно, в святилище Бастарза не допускался...

...— Третий праздник, айге'тта, что в переводе с хейсарского значит 'Право Десницы' начинается с ритуала Обретения Выбора: один из самых почитаемых хейсаров, как правило, старший отец какого-нибудь рода Первой Линии, помогает юношам, получившим право на меч, выбрать противника для первого настоящего поединка. Потом молодые воины отправляются в свои сарти, где демонстрируют боевые навыки сородичам и матерям заинтересовавшихся ими невест. После айге'тта лучшие бойцы родов дерутся между собой, а вслед за этим наступает время эйди'ал — праздника Благословления Эйдилии, во время которого хейсары играют свадьбы...

— И весь Шаргайл гуляет? — усмехнулся Бельвард.

— Нет, не весь: в это время старейшины проводят Большой Совет, во время которого решают, где и как испытывать молодежь...

— Это ты об их традиционном набеге?

— Да, ваша светлость: хейсары считают, что воин должен воевать. Поэтому 'прогуливаются' через хребет по поводу и без оного...

— Ну, и когда заканчивается этот их эйди'ал? — уже догадываясь, каким будет ответ, мрачно поинтересовался юноша.

— За три дня до конца последней десятины третьего травника... — ответил Сарбаз. — Чтобы воины успели прийти в себя и подготовиться к походу...

Бельвард изо всех сил сжал зубы, преувеличенно медленно откинулся на спину стула и скрестил руки на груди: ближайшие три десятины Бездушного можно было не ждать...

Глава 20. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Первый день второй десятины третьего травника.

...Застегнув маттир прямо поверх нижней рубашки, Кром легонечко дернул его на себя и вопросительно изогнул бровь.

Я отрицательно помотала головой:

— Нет, не давит...

Он на мгновение прикрыл глаза — мол, вот и отлично — нарочито медленно потянулся к пряжке пояса, как-то хитро ее сдавил, и между его пальцев вдруг блеснуло коротенькое, но хищное жало, по форме напоминающее лист серой стрелки .

— Это что, шаммор ? — ошалело спросила я. — Откуда он взялся?

— Из моего пояса... Я переставил ножны, пока ты спала... — буркнул муж и протянул клинок мне.

Взяла. Вложила 'стебель' между пальцами, сжала 'пяту' в кулаке, посмотрела на торчащий из него 'лист' и неожиданно поняла, что знаю, как и куда им надо бить:

— Удар, который я отрабатывала все это время, под него?

Кром кивнул:

— Ага... Пробовать будешь?

Я тут же выскользнула из его рук, привычно порадовалась тому, что его взгляд задержался на груди, просвечивающей сквозь тонкую ткань, встала в стойку песочных часов, отвела правую руку к подреберью и, мысленно обозвав себя дурой, расслабленно опустила ее вниз.

Выждала несколько мгновений, чуть сгорбила спину, 'испуганно' сглотнула, кинула взгляд в сторону от воображаемого противника и тут же ударила. Туда, где должно было находиться 'его' горло.

Муж почесал шрам на щеке и расстроенно вздохнул:

— Слишком медленно... И слабо... Будем тренироваться...

— С тобой — все, что угодно, любимый! — улыбнулась я и похолодела, вспомнив, что на 'все, что угодно' нам осталось всего два дня:

...— Позавчера ночью Унгар сбежал с Жергова плоскогорья... — выдохнул Каменная Длань вместо приветствия. — Где он сейчас, я не знаю...

От Крома, открывшего аннару дверь, сразу же повеяло Тьмой:

— И это все, что ты хочешь мне сказать?!

Тарваз отрицательно помотал головой, неторопливо вытащил из ножен правый Волчий Клык, перехватил его за лезвие и протянул Меченому:

— Моя жизнь в твоих руках, ашер...

Глаза мужа полыхнули бешенством:

— Мне не нужна твоя жизнь, аннар! И жизнь твоего сына — тоже: я хочу прожить оставшийся срок в тишине и спокойствии!

Неддар Латирдан, скользнувший в наше рейро следом за старшим отцом Аттарков, скрипнул зубами и угрюмо уставился на Крома:

— В том, что тебе это не удается, виноват я, а не Тарваз: я отправил вас сюда, в Шаргайл, я послал с вами Унгара и я взял с тебя слово, что ты не покинешь город до начала жолтеня...

Меченый перевел взгляд на короля, поиграл желваками и... остыл:

— Вы ошибаетесь, сир: в том, что с нами происходит, виноваты не вы, а Боги. Это они свели нас друг с другом, это они испытывают нас на прочность, и... э-э-э...

— ...и это они оборвут нити наших жизней в тот миг, когда мы пройдем весь уготованный нам Путь... — почувствовав, что Крому не хватает уверенности в том, что разделю его решение, вполголоса закончила я.

Тарваз посмотрел на нас, как на двух эйдине. И, как мне показалось, с трудом удержался, чтобы не повертеть указательным пальцем над головой . А вот Неддар отнесся к нашим словам по-другому — скрестил руки на груди и криво усмехнулся:

— Допустим! И что это меняет?

— Те, кто оказываются рядом с нами, рискуют. Поэтому я прошу вернуть мне мое слово и... — Кром сделал небольшую паузу и, собравшись с духом, уверенно закончил: — ...и позволить нам с Мэйнарией покинуть Шаргайл раньше оговоренного срока!

Почувствовав, чего ему стоило это сказать, я опять наплевала на местные традиции, вышла из-за его левого плеча и заявила:

— Мой муж прав: нам надо уходить. И чем скорее — тем лучше...

— В том, что Унгар воспылал к тебе страстью, виноваты не Боги, а он сам! — недовольно оглядев меня с ног до головы, фыркнул король. — Именно поэтому Тарваз и объявил его ори'те'ро !

— Это — лишь крошечный камешек ... — угрюмо сказал Кром. — Ночная Тишь упрям, как... э-э-э... настоящий хейсар, поэтому может попытаться похитить мою жену...

— Не 'может', а сделает все, чтобы ее похитить... — внезапно изменившись в лице, выдохнул Тарваз. — Ведь он уже не Аттарк!

— Я сегодня же прикажу взять вас под охрану... — начал, было, король, но прервался на полуслове и, повернувшись к Каменной Длани, оскалился, как готовящийся к прыжку снежный барс: — Ты хочешь сказать, что Унгар мог сделать все это НАМЕРЕННО?

— Да... — опустив голову, ответил аннар.

— Что ж, я тебя услышал... — процедил Латирдан и повернулся к Крому: — Ты вправе забрать жизнь Унгара там, где его увидишь! Вне зависимости от того, что он будет делать в этот момент!

— Просто так рядом с нами он не появится... — мрачно кивнул мой муж. — Но убивать его я не буду!

— Почему?! — в два голоса воскликнули Тарваз с Неддаром.

— Скажите мне, сир, как к этому отнесутся мои новые родственники: отец и мать, давшие Унгару жизнь, братья и сестры, росшие вместе с ним, сородичи, для которых Ночная Тишь — настоящий Аттарк, а я — самый обычный илгиз, невесть за что признанный шшат'или?

— Он уже не Аттарк!!! — гневно рыкнул король, потом посмотрел на Тарваза и скрипнул зубами: — Тот, кто посмеет тебя возненавидеть, будет иметь дело со мной!!!

— Ну и толку от этого, сир? А вот если мы уйдем, то этого можно будет избежать. Опять же, Унгар останется в живых и, вполне возможно, когда-нибудь заслужит право вернуться в род...

Неддар в сердцах врезал по стене кулаком, злобно посмотрел на сбитые костяшки и взглядом указал Крому на меня:

— А о Мэйнарии ты подумал? Если вы уйдете из Шаргайла... скажем, завтра с утра, то оставшийся ей срок сократится на три десятины!

— Если мы останемся, но Унгар меня похитит, то я проживу гораздо меньше... — твердо сказала я. — Ибо уйду из жизни так же, как это сделала Аютэ...

— Мэйнария — гард'эйт Крома... — напомнил Неддару Тарваз.

Я отрицательно помотала головой:

— Не только поэтому. Я его люблю. Больше жизни. И ни за что не стану чьей-нибудь еще...

С нижней губы Неддара сорвалась капелька крови и растворилась в его бороде. Через пару ударов сердца по проторенной дорожке покатилась вторая, третья. А потом их стало так много, что они слились в тоненькую струйку и закапали на араллух.

Он всего этого не замечал: невидящим взглядом смотрел мне в глаза. Молчал. И видел в них Аютэ.

Долго...

Целую вечность...

Потом сглотнул подкативший к горлу комок и перевел взгляд на Крома:

— Я возвращаю тебе твое Слово...

— Спасибо, сир...

— Я не закончил! — вспыхнул Неддар и тут же заставил себя успокоиться: — Я прошу тебя задержаться на три дня и поприсутствовать на Большом Совете...

...Пока я вспоминала недавнее прошлое и пыталась смириться с укоротившимся будущим, Кром занимался делом — вытащил из-под кровати детский кулачный щит, срезал с него деревянный умбон и подогнал ремешки под свою руку. Потом метнулся к очагу, подобрал первый попавшийся под руку уголек и зачернил центр щита.

Сообразив, что это — мишень для отработки удара в горло, я оттянула пряжку маттира, кое-как вставила клинок в крошечные ножны и вопросительно уставилась на мужа:

— Мне одеваться?

— Как хочешь: удары шаммором будем отрабатывать тут — не хочу, чтобы хоть кто-нибудь знал о его существовании...

Само собой, натягивать на себя ансы и сапоги я не стала. А вот араллух надела. И даже поплотнее затянула шнуровку на груди. Потом посмотрела на мужа и мысленно захихикала: судя по тому, что Кром был облачен в одни ансы, одеваясь, он руководствовался теми же принципами, что и я.

Придирчиво оглядев меня с головы до ног, муж вдруг нахмурился, шлепнул себя по лбу и, скользнув к столу, протянул мне одну кожаную перчатку:

— Надевай. А то натрешь ладонь и пальцы...

...Прежде, чем приступить к отработке самого удара, Кром эдак с полчаса учил меня правильно выхватывать шаммор из ножен. Причем, по своему обыкновению, делал это предельно добросовестно: показывал не только правильное положение пальцев, кисти и локтя, но и подводящие движения, которые, по его мнению, не должны были насторожить моих возможных противников.

Я то страдальчески морщилась, хваталась за 'заболевший' живот и складывалась пополам, то принималась нервно поправлять одежду, то, изобразив ужас, покорно тянулась к поясу, чтобы 'начать раздеваться'. Несмотря на разное начало, каждый такой 'подход' заканчивался одинаково: прикосновением к 'пяте', практически неслышным щелчком клинка и 'безвольным' падением руки с торчащим между пальцами 'листом' к правому бедру.

Ничего особо сложного во всем этом не было, и Кром, убедившись, что я досконально поняла тонкости каждого движения, подхватил со стола щит, прикрыл им свое горло и негромко приказал:

— Бей!

Несмотря на то, что во время предыдущих тренировок я сжимала пальцы не в кулак, а в 'зубило', первый же удар преисполнил меня гордости — 'лист' шаммора воткнулся в мишень всего лишь в пальце от середины черного круга. Увы, Кром этого не оценил — мрачно свел брови к переносице и, даже не посмотрев на щит, недовольно покачал головой:

— Слишком медленно. И очень слабо...

Я ударила быстрее и сильнее. И сразу же поняла причину его недовольства — теперь движение получилось не таким уверенным, поэтому клинок вонзился в дерево у самого края щита!

'А ведь Кром стоит, а не двигается...' — угрюмо подумала я и, раскачав, выдернула шаммор из доски...

...Где-то через час я устала так, что начала воспринимать действительность урывками: подводящее движение — прикосновение к 'пяте' — испуганный взгляд в сторону — удар клинка о дерево — и недовольный рык мужа: 'Бей!', 'Сильнее!' или 'Точнее!'. Правое плечо горело огнем, из груди вырывались не выдохи, а хрипы, а слипшиеся от пота волосы лезли в глаза и мешали видеть не только кулачный щит, но и лицо Крома. Поэтому на тихое 'умница, хватит!' я среагировала, как обычно — выхватила из ножен клинок и изо всех оставшихся сил бросила его туда, где должен был находиться центр черного круга.

Кром, уже успевший опустить изуродованную шаммором деревяшку, качнулся назад и в сторону, и остро отточенный 'лист' просвистел в половине пальца от его шеи!

Меня затрясло от ужаса:

— Прости, я случайно! Мне показалось, что ты сказал 'бей'!!!

— Не прощу... — угрюмо буркнул он и, почувствовав, что у меня оборвалось сердце, тут же прижал меня к себе: — Ну что ты, милая?! Я же пошутил! Буду я на тебя обижаться из-за какой-то ерунды?

— Ничего себе 'ерунда'? Я тебя чуть не убила... — выдохнула я и внезапно поняла, что снова стою на полу с шаммором в руке, а передо мной — все тот же изуродованный кулачный щит.

— Бей!!!

Ударила. Еще до того, как поняла, что ни за что не буду отрабатывать этот удар на Кроме. И чуть не умерла от страха, увидев, что плашка смещается в сторону, открывая беззащитное горло, а пульсирующая яремная жила медленно сдвигается в сторону, пропуская мимо себя летящий к ней клинок:

— Ты что творишь?!

— Хочу, чтобы ты поняла, что попасть в меня не так-то просто. И перестала бояться того, что можешь промахнуться...

...Ударов через десять, убедившись, что три десятины тренировок — слишком малый срок, чтобы надеяться достать Мастера, я вогнала клинок в ножны и грустно усмехнулась:

— Ну, и зачем я трачу время, отрабатывая движение, которое мне никогда не пригодится?

Кром снова прижал меня к себе и ласково потрепал волосам:

— А вот расстраиваться не надо: я успеваю увернуться только потому, что знаю о шамморе и готов к атаке! У тех, кто о нем не знает, не будет ни одного шанса. Если, конечно, ты все сделаешь так, как надо...

— Правда? — вжавшись щекой в его грудь и млея от запаха его кожи, спросила я.

— Правда... Кстати, можешь собой гордиться: не так много людей способны вкладывать душу в каждое движение и не сдаваться даже тогда, еле стоят на ногах.

Усталость, еще мгновение назад пригибавшая меня к земле, куда-то пропала, и я, обхватив мужа за шею, подставила губы под поцелуй:

— Значит, я заслужила поощрение!!!

'Поощрил'. Так, что у меня перехватило дух и ослабли колени. Потом нехотя оторвался от моих губ, убрал руки из-под моей рубашки и виновато улыбнулся:

— Скоро Большой Совет. Нам надо выкупаться и привести себя в порядок...

...Стоило мне выйти в коридор и увидеть перед собой четверку воинов, охраняющих наше рейро, как настроение, поднятое поцелуем, начало стремительно ухудшаться.

'Осталось два дня...' — мрачно подумала я. — 'Всего два дня в Шаргайле. И жалкие полторы десятины в дороге...'

Подумала и... чуть не умерла от стыда — если бы не воля Богов, пославших ко мне Крома, нить моей жизни должна была оборваться еще в Атерне!

Я тут же вспомнила огненно-рыжую мордочку спящего акрида, его забавно шевелящиеся усы и подняла взгляд к потолку:

'Я благодарна Вам за все, что Вы для меня сделали... И даю слово, что с радостью приму все, что Вами уготовано...'

Боги смотрели на меня, не отводя взгляда — буквально через мгновение Посох Тьмы, зажатый в руке Крома, ни с того ни с сего с грохотом опустился на ступеньку, а парой десятков ударов сердца спустя из-за поворота лестницы появился тэнгэ увея с ловчим соколом на руке.

— Делай то, что должно, любимый... — скользнув поближе к мужу, прошептала я. — И знай, что я — за твоим плечом ...

Глава 21. Кром Меченый.

Первый день второй десятины третьего травника.

...Замерев на пороге зала Совета, Неддар Латирдан почтительно склонил голову перед статуей Бога-Воина, встречающей входящих в святая святых сарти увея, неторопливо прошел к возвышению, царственно опустился на застеленное шкурой кресло и возложил длани на подлокотники. Да, именно возложил — это простое, в общем-то, движение в его исполнении выглядело настолько величественно, что мне захотелось сложиться в поясном поклоне.

Удержался. Не без труда. И только потому, что чувствовал ненавидящий взгляд аннара Максудов.

— Мудрости и долголетия тебе, увей... Силы вашим десницам и остроты вашим взорам, аннар'о... Быстрого Посмертия вам, Идущие... — поздоровался король.

'Идущие...' — эхом повторил я и не без труда сглотнул подступивший к горлу комок: напоминание о том, что Мэй вот-вот разделит со мной Темное Посмертие, больно резануло по сердцу.

Пока я боролся со своими чувствами, старейшины успели ответить на приветствие и начали рассаживаться на свои места.

Сел и я. И сразу же сдвинулся на левый край сидения, чтобы прикрыть Мэй, вынужденную стоять за моим плечом, от недовольных взглядов мужчин.

Прикрыл. Но для чего — непонятно: не успела она дотронуться до моей спины, чтобы дать мне почувствовать свою благодарность, как до нас донесся недовольный голос Диртаса:

— Я, Диртас Расколотая Скала, аннар рода Максудов, требую Сло-...

— Нет... — не дождавшись конца его речи, рыкнул король.

— Зал Совета — не место для женщины! — вскочив на ноги и уперевшись руками в столешницу, гневно воскликнул старейшина. — Это не по а'дару!

— Скала прав, адвар! — поддержал его аннар рода Оноирэ. — Его слово — мое слово!

Я мысленно усмехнулся: 'Ну вот, начинается...'

— Не по а'дару, говорите?! — от Латирдана, уставившегося в глаза Расколотой Скалы, вдруг повеяло приближающейся грозой. — А почему ты, Диртас, вспомнил о нем только сейчас, а не в тот миг, когда один из твоих сыновей вызвал на поединок воина, не оправившегося от ранения?

Максуд набычился, с хрустом сжал кулаки и с ненавистью покосился на меня:

— Это была воля Изгира...

— Воля? — бровь короля медленно поползла вверх. — Воля щенка, на тот момент не имевшего даже имени?! Сядь, тэнто, я не хочу тебя слышать!

Диртас не сел — упал. И вцепился в подлокотники своего кресла так, как будто собирался выместить на них свой гнев.

— Кто еще хочет потребовать Слово до начала Совета? — окинув остальных старейшин недобрым взглядом, поинтересовался король.

В его голосе прозвучала настолько явственная угроза, что даже мне стало не по себе: с аннарами говорил ВОЖДЬ, не привыкший к неповиновению!

— Что ж, это радует... — выдержав короткую паузу, пророкотал монарх, потом оторвал десницу от подлокотника и прижал ее к груди: — Я, Неддар Латирдан по прозвищу Вейнарский Лев, адвар хейсаров и король Вейнара, говорю голосом Бастарза ...

...Первые же фразы адвара, 'говорящего голосом Бастарза', заставили меня непонимающе выгнуть бровь: вместо того, чтобы назвать цель будущего набега и определить, кому и чем придется заниматься для подготовки к его началу, король зачем-то принялся рассказывать об извержении вулкана Маэрвал, уничтожившем половину Норра и унесшем жизнь принца Дратмира . А вот старейшины не удивились — Тарваз Каменная Длань и сидящий рядом с ним Эразд Клинок Рассвета задумчиво переглянулись, Варраз Острый Коготь расплылся в ослепительной улыбке, а увей, наоборот, нахмурился. И через мгновение негромко поинтересовался:

— Получается, что армия Норреда лишилась командующего и временно небоеспособна?

— Угу, так оно и есть... — кивнул Латирдан. — Вторая, четвертая и пятая тысячи разбирают завалы, первая охраняет Усыпальницу Королей, а пятая с седьмой обеспечивают порядок на дорогах...

— Можно наложить руку на Скар, Энгору и Лаухи ... — осторожно высказался аннар Оноирэ. — А если вызвать солдат из Аверона, то и на всю Урайнскую долину!

— А что творится на других границах Вейнара, адвар? — негромко поинтересовался Каменная Длань.

— Ладвир Белоголовый объявил войну ал'Арради, Набожный слег с очередным приступом пенной лихорадки, в Рагнаре возносят молитвы Богу-отцу, а в Эррате облизываются на Норр и готовятся к нашему набегу...

— Эрраты в Норред не пойдут... — подал голос Лерий Сжатый Кулак. — Побоятся нас...

— Угу... — согласно кивнул увей. — И нам там делать нечего...

— Почему? — возмущенно воскликнула добрая половина Совета.

— Армия Эррата готова к нашему набегу. Если мы уйдем в Норред, они придут в Шаргайл... — желчно усмехнулся жрец.

От возмущенного рева аннаров зазвенело в ушах: перекрикивая друг друга, они принялись убеждать жреца в том, что с армией Эррата справится даже сотня айти'аров, причем вооруженная не мечами, а розгами.

Честно говоря, мне в это верилось с трудом: эрраты по праву считались одними из лучших воинов Горгота и могли попортить кровь кому угодно.

Судя по скептическим выражениям лиц, король Неддар и увей полностью разделяли мое мнение. Однако перепалке не мешали — с интересом вслушивались в доводы, приводимые старшими отцами, и о чем-то сосредоточенно думали.

Буйство членов Большого Совета продолжалось довольно долго. До тех пор, пока увей не шарахнул жезлом об пол и не рыкнул на все сарти:

— Слово адвара!

В зале тут же стало тихо — старейшины, еще мгновение назад готовые вцепиться друг другу в бороды, повернулись к королю и превратились в статуи.

— Я уже отправил в Норр два обоза с продовольствием... — веско сказал Латирдан. — И в течение ближайшей десятины отправлю еще восемь...

— Зачем, адвар? Чейвар Громогласный этого все равно не оценит! — недовольно воскликнул то ли Гатран, то ли Уаттах.

— Чейвар не оценит... — согласился Латирдан. — А принц Маер, которому он вот-вот уступит свой трон, запомнит обязательно. Не зря же его называют Справедливым?

— У-уэй!!! — восхищенно выдохнул Аттарк и изо всех сил врезал себя кулаком в грудь.

Неддар поморщился, давая понять, что ему не до восторгов, и продолжил:

— Если помогать — то добросовестно и от души. Поэтому вторая и третья сотня ро'ори отправятся к границе Норреда и Эррата. И сделают все, чтобы армии последнего стало не до подданных Громогласного...

— А первая? — вырвалось у аннара Царранов.

— Первая, вернее, три десятка лучших ро'ори вместе со старшей сотней , отправится в Ивер...

— Куда? — ошалело переспросил старший отец Усмаров.

— В Ивер. Вернее, в Обитель Ордена Вседержителя, расположенную по соседству с ним... — ухмыльнулся король. — В гости к братьям во Свете...

Расколотая Скала, до этого момента кусавший ус и сосредоточенно обдумывающий какую-то мысль, вдруг вскинул голову и презрительно хмыкнул:

— А что, Рука Бури выронил свои наш'ги ?

Глаза Вейнарского Льва полыхнули яростью и сразу же остыли — он преувеличенно медленно встал с кресла, обошел стол Совета, остановился перед аннаром Максудов и присел рядом с ним на столешницу:

— Мой побратим знает толк в мести: вместо того, чтобы нестись сломя голову не зная куда, он выяснил все, что мог, о брате Ансельме и уже нанес ему первый удар...

— Да-а-а? И какой же? — что-то уж очень дерзко поинтересовался Диртас.

Добрый десяток ударов сердца в зале Совета стояла мертвая тишина: старейшины ждали реакции короля. И дождались — Неддар покосился на статую Бастарза, скрипнул зубами и все-таки ответил на вопрос:

— Вместе с Арзаем Белой Смертью и его людьми Вага задержал несколько сотен монахов и соглядатаев Недремлющего Ока , захватил все Обители, построенные Орденом на территории нашего королевства, и заставил вейнарцев задуматься об истинных целях братьев во Свете...

— На пару с Белой Смертью и ЕГО ЛЮДЬМИ? — переспросил аннар и сделал вид, что задумался: — Тогда зачем ему старшая сотня? А-а-а, понял: чтобы взять жизнь убийцы своей жены ЧУЖИМИ руками!!!

Правый наш'ги Латирдана вылетел из ножен и с силой воткнулся в столешницу:

— Чем дольше я тебя слушаю, Диртас, тем яснее понимаю, что отцом Шакала может быть только шакал...

Скала побагровел, вскочил на ноги и вцепился в рукояти своих Волчьих Клыков:

— С кем. Я. Сейчас. Говорю?!

— С Аттарком!

— Бой до смерти! Сразу после Совета!! На тренировочной площадке этого сарти!!!

— Я тебя услышал... — удовлетворенно кивнул король, неторопливо вернулся к своему креслу, сел и весело оглядел всех остальных аннаров: — В первый день второй десятины первого жолтеня старшая сотня вместе с десятком лучших ро'ори должна быть в Оже. Там ее встретит Арзай Белая Смерть и объяснит сотнику его задачу. Что касается набега на Эррат... задачу, которая перед вами стоит, вы уже поняли, значит, спланируете его сами... Все, на этом Большой Совет закончен!

...Пока тэнгэ Расколотой Скалы и Вейнарского Льва расчерчивали круг для поединка, толпа, собравшаяся вокруг тренировочной площадки, мрачно молчала. Еще бы — адвар хейсаров и аннар Максудов, игнорируя традиции, готовились к бою не в паре, а по отдельности. Да еще и повернувшись спинами друг к другу. Впрочем, молчали не все — старший отец рода Оноирэ, ожесточенно жестикулируя, что-то доказывал увею, а Варраз Острый Коготь вполголоса переругивался с аннаром рода Гатран.

Ни к тем, ни к другим я не прислушивался — стоял рядом с Мэй, наблюдал за разминающимся королем и вспоминал нашу с ним последнюю беседу:

...— Зачем я нужен на Совете, сир? Опыта командования у меня нет, в набеги я не ходил, в Эррате — не был...

— Ты — баас'ори'те, и твое отсутствие будет расценено, как неуважение к а'дару...

Я пожал плечами:

— Мое присутствие будет расценено так же, ибо без жены, сир, я туда не пойду...

— Не понял? — в голосе короля зазвенела сталь.

— Это из-за Унгара, Ваше Величество: Кром дал Слово, что не отойдет от меня ни на шаг... — протараторила Мэй и на всякий случай вцепилась в мою руку.

Неддар закусил ус и невидящим взглядом уставился в стену над моей головой.

Я скосил взгляд на жену, увидел, как она хмурит брови, и с большим трудом удержался от улыбки: она была готова меня защищать даже от короля!

— Что ж, быть может, это даже и к лучшему... — через какое-то время выдохнул Латирдан и зачем-то поправил перевязь с Волчьими Клыками: — Леди Мэйнария?

— Да, Ваше Величество?

— Во время Совета вам придется стоять за спиной мужа и молчать! Вас это не пугает?

— Нет, сир! Нисколько!

— Замечательно... Кром?

— Да, Ваше Величество?

— Присутствие на Совете твоей жены наверняка вызовет чье-нибудь недовольство. Поэтому ты войдешь в зал вместе с увеем. И будешь с ним БЕСЕДОВАТЬ до моего появления!

— Не думаю, что это что-то изменит, сир... — мрачно хмыкнул я. — Недоброжелателей у меня хватает. И они выскажут все, что обо мне думают, после Совета.

В глазах короля заискрились кристаллики льда, а по губам зазмеилась о-о-очень неприятная улыбка:

— После Совета им будет не до тебя...

'Ну вот, им действительно не до меня...' — мысленно хмыкнул я и вдруг понял, что слеп, как крот: Неддар назвал Диртаса болтуном НАМЕРЕННО — чтобы вывести его из себя и спровоцировать на поединок!!!

'Зачем?!' — ошарашенно подумал я и вдруг понял, что разминка уже закончена, а оба бойца стоят друг напротив друга и ждут команды увея!

Само собой, мне стало не до размышлений — я сместился чуть правее, чтобы не закрывать Мэйнарии обзор, и прикипел взглядом к Расколотой Скале...

...Двигался аннар хорошо. Пожалуй, даже очень: прожитые годы, высеребрившие его волосы, уже успели выжечь из его движений всю порывистость, свойственную молодости, но еще не сказались на легкости и точности.

— Волчара... Старый, опытный и очень опасный... — еле слышно прошептала Мэй, стиснув пальцами мой локоть.

Я согласно кивнул, перевел взгляд на Латирдана и мысленно поморщился: Вейнарский Лев все-таки немножечко волновался — крутил шеей, нетерпеливо покачивался с пяток на носки и чуть сильнее, чем надо, сжимал пальцы на рукоятях своих наш'ги.

'Молод и слишком горяч...' — мрачно подумал и в сердцах сплюнул себе под ноги: вместо того, чтобы заставить себя войти в Ощущение Пустоты и ни о чем не думать, король заново переживал оскорбление или оценивал свои шансы на победу!

Видимо, увей пришел к тому же выводу, что и я, так как вместо того, чтобы дать команду к началу боя, вскинул взгляд к небу и зашевелил губами.

— Мы готовы! Не тяни... — насмешливо хмыкнул Расколотая Скала и... прыгнул вперед одновременно с началом движения жезла.

— Уарс !!! — выдохнули за моей спиной и тут же облегченно перевели дух — выставленная вперед левая рука короля неуловимо сдвинулась в сторону и, пропустив мимо себя лезвие наш'ги аннара, легонько коснулась Волчьим Клыком его предплечья.

Не почувствовать прикосновение холодной стали Диртас не мог. Но продолжил атаковать так, как будто удар пропустил не он, а его противник: пробил две из четырех Обжигающих Брызг, с середины третьей закрутил Снежную Вьюгу, не доведя ее до конца, вытянулся в крайне низком Касании Копья и тут же закачался в Тростнике на Ветру! Увы, великолепная и по задумке, и по исполнению последовательность атак пропала впустую — левый клинок аннара Максудов бесцельно разорвал воздух в ладони от живота Неддара, а правый — чуть было не вылетел из пальцев, нарвавшихся на Колун Латирдана!

Следующая атака Расколотой Скалы началась с удара ногой в колено и, по моим ощущениям, должна была продолжиться режущим ударом клинка по внутренней стороне запястья. Но не продолжилась — уйдя от первого удара очень быстрым и четким Скольжением по Речному Льду, Вейнарский Лев показал аннару первую треть Касания Крылом Чайки, качнулся влево и молниеносной подсечкой сбил в сторону почти коснувшуюся земли стопу противника. Тот на мгновение потерял равновесие, взмахнул руками и... пропустил два удара в койе'ри — в почку и в ямочку над левой ключицей.

Кстати, первый удар король почему-то не довел — Волчий Клык погрузился в тело пальца на полтора, не больше. А вот второй получился от души — струя крови, ударившая из перебитой сердечной жилы, взметнулась аж на локоть. И заставила Мэй потрясенно охнуть.

Диртас, как раз восстановивший равновесие, мгновенно развернулся на месте, дернул кистью, отправляя левый наш'ги в полет, понял, что промахнулся и ударил 'колуном'. Уже не заботясь о том, что подставляется под Серп, Огненный Смерч или Клюв Ворона.

Без особого труда увернувшись и от этой атаки, король заблокировал предплечьем его вытянутую руку и... с безумной скоростью перехватил связки сначала на обеих локтевых сгибах Диртаса!

Зрители ахнули, подались вперед, аннар Оноирэ даже успел что-то сказать и... заткнулся на полуслове, услышав слова Неддара:

— Его убил не я, а его желания! И пять десятков алчигов, переданных им илгизам...

Глаза еле стоящего на ногах аннара расширились, а и без того бледное лицо стало белее снега:

— Илгиз!!!

— Нет, я — хейсар, кровь от крови Бастарза и тех, кто стоит вокруг нас! А ты — шакал, предавший свой народ...

Глава 22. Король Неддар третий, Латирдан.

Второй день второй десятины третьего травника.

...Несмотря на ранний час, во дворе сарти увея было многолюдно: кроме обитателей пристанища Бастарза, прощаться с баас'ори'те собрались все его ученики, несколько ори'шеров и три аннара — Лерий Сжатый Кулак, Эразд Клинок Рассвета и Рахш Сосна на Скале.

Причины, побудившие ро'ори явиться к отъезду своего ниер'ва, были понятны, поэтому, на всякий случай запомнив их лица, Неддар перевел взгляд на воинов и удивленно хмыкнул: шестеро Усмаров, трое Ракташей и два Гатрана были одеты по-походному. То есть, вероятнее всего, собирались предлагать Меченому свои клинки .

— Два лам'наш'ги из двух, имеющихся у Гатранов... — подъехав вплотную к Неддару, еле слышно прошептал Тарваз Каменная Длань. — Достойно...

Король согласно кивнул, спешился, кинул повод подскочившему айти'ару и, не удержавшись, скосил взгляд на леди Этерию, все еще восседающую в седле.

О, Боги, она была прекрасна даже в грусти:

...— Тот, кто назвал слуг Двуликого Бездушными — слепец: Света в Кроме больше, чем во всех орденцах, вместе взятых!

— В орденцах не Свет, а Тьма, латт'иара... — усмехнулся Латирдан. — Поэтому, если сравниваешь, то сравнивай с кем-нибудь подостойнее...

Баронесса его не услышала — подошла к бойнице, невидящим взглядом уставилась в ночную тьму и тяжело вздохнула:

— Почему Путь, несущий Добро, должен заканчиваться так быстро?

Ответа на этот вопрос король не знал, поэтому промолчал.

Несколько долгих-предолгих мгновений Этерия смотрела в темноту, потом зябко поежилась, повернулась к Неддару и еле заметно покраснела:

— Знаешь, а ведь я... завидую! Завидую Крому и Мэйнарии д'Атерн: они знают, что их Путь подошел к концу, и не тратят время на всякую ерунду...

— То есть тратят друг на друга каждый миг оставшегося им срока? — уточнил король.

— Да: они не убивают время, не ищут в словах другого скрытый смысл или второе дно, не смотрят на сторону. Их чувства настолько яркие и сильные, что я ощущаю себя пустышкой...

— Они просто выгорают... Как угли на ветру... — буркнул Латирдан и неожиданно для себя процитировал Изумрудную Скрижаль: — 'Жизнь — это испытание, дарованное Богом-Отцом. Души, наполненные истинным Светом, проходят его быстро, и получают самый великий дар из тех, которыми могут одарить Боги — Посмертие...'

Баронесса поморщилась:

— Изумрудная Скрижаль написана Орденом, причем для того, чтобы позволять братьям во Свете вводить в заблуждение тех, кто не в состоянии думать своей головой. На самом деле Богов много, и каждый из них хоть иногда, да поглядывает на нас...

— Ну да, на того же Крома смотрят Двуликий, Бастарз и Эйдилия... — кивнул Неддар. — На Унгара — Барс, Эйдилия и Хэль...

— Ага. Значит, жизнь — это испытание, дарованное нам не Богом-Отцом, а Богами... — грустно улыбнулась Этерия Кейвази. — А по поводу величайшего дара могу сказать следующее: для того, чтобы радоваться возможности воссоединиться с близкими после смерти, надо, чтобы эти близкие были. Мало того, раз для воссоединения требуется обоюдное желание, значит, надо, чтобы за время своего пребывания на Горготе мы научились любить своих близких, а они захотели полюбить нас. Согласен?

— Да... — кивнул король.

— Значит, самый великий дар, которым могут одарить Боги, это жизнь... А Кром с Мэйнарией доживают последние дни...

— А что ты скажешь о зависимости продолжительности жизни от наличия Света в душе? — заинтересованно спросил Неддар.

Этерия помрачнела:

— Если верить разуму, то никакой зависимости нет: большая часть убийц, насильников и грабителей оказываются на эшафоте сравнительно молодыми, а моя кормилица в свои семьдесят два носится, как листик по ветру. Но стоит дать слово душе — и понимаешь, что лучшие уходят слишком рано...

— Силы твоей деснице и зоркости твоему взору, адвар! — послышалось из-за спины. Неддар стряхнул с себя оцепенение, развернулся на месте и мысленно хмыкнул: Кром, замерший в дверном проеме, выглядел, как настоящий хейсар. Причем хейсар, гордящийся своим родом — между атакующими барсами, вышитыми на его баас'ара'д'ори , невесть откуда появились бело-синие снежные вихри !

'Ого !!!' — удивленно подумал король, нашел взглядом увея, убедился, что тот совершенно спокоен и вдруг понял, что не знает, как приветствовать стоящего перед ним воина. Желать мудрости и долголетия? Но такое пожелание должно было напомнить Крому о скором конце Пути. Троекратным криком 'у-уэй' — знаком уважения к человеку, готовому отдать свою жизнь Богу? Так чтобы понять смысл этого крика, надо было родиться хейсаром. Или прожить в Шаргайле не один год. Повторить ничего не значащую фразу 'силы деснице и зоркости взгляду', и, тем самым, продемонстрировать свое равнодушие?

'Он — слуга Двуликого...' — мелькнуло в голове. — 'И живет своим Путем. Значит, надо желать то, к чему он стремится...'

— Быстрого Посмертия тебе, Идущий!

Взгляд Крома потемнел, и король, почувствовав, какую бурю чувств вызвали у Меченого его слова, мысленно взвыл. И не поверил своим ушам, услышав приветствие Этерии Кейвази:

— Благосклонности Богов, счастья и долголетия тебе и твоей жене, Мастер!

Кром склонил голову, показывая, что услышал и оценил пожелание, и повернулся к аннарам.

— Силы вашим десницам и зоркости ваши взорам, аннар'о! Что привело вас в этот сарти в столь ранний час?

— Благосклонности Богов, мудрости и долголетия, баас'ори'те! — отозвался Сжатый Кулак. — Уважение, долг и чувство стыда!

— Стыда?

— Из ста ярок одна с вертячкой ... — угрюмо буркнул аннар. — Один из нас перестал слышать голос крови и потерялся в тумане. Куда он зайдет в своих скитаниях, знает одна Хэль. Поэтому мы просим тебя принять клинки наших сыновей!

Само собой, Кром не понял, что ему предлагают. И нахмурился.

— Они проводят тебя до храма Двуликого... — объяснил Сосна на Скале.

Меченый задумчиво потер шрам на щеке, оглядел воинов, ожидающих его решения, задержал взгляд на обоих лам'наш'ги и... согласился:

— Я принимаю их клинки с благодарностью...

Сжатый Кулак облегченно перевел дух:

— Пусть Боги торят твой Путь, Хейсар...

...Тянуть время Кром не стал — немногословно попрощался, забросил на плечо переметные сумки, помахал рукой ро'ори и, не оглядываясь на жену, зашагал к двум породистым скарцам, привязанным около ворот.

Леди Мэйнария заторопилась было, следом, потом остановилась, стянула с пальца родовое кольцо и подошла к Тарвазу:

— Лен — это люди ...

Трудов Игенора Мудрого Каменная Длань не читал, но, видимо, догадался, что она хотела сказать этой фразой, так как с поклоном взял кольцо, с трудом натянул его на левый мизинец, вытащил из ножен наш'ги и полоснул себя по предплечью:

— Твои люди — мои люди. Даю Слово!

Д'Атерн благодарно кивнула и повернулась к Неддару:

— Еще раз спасибо за все, что Вы для нас сделали, Ваше Величество! Всего Вам хорошего...

— Беги: муж заждался... — улыбнулся король, проводил взглядом сорвавшуюся с места девушку, прикрыл глаза и вздрогнул, услышав тихий шепот леди Этерии:

— Да, лучшие уходят слишком рано...

...Цокот копыт коней Крома и Мэйнарии еще не затих в отдалении, а аннары уже засобирались по своим сарти. Первым двор покинул Лерий Сжатый Кулак со своим тэнгэ, за ним ушли Рахш Сосна на Скале, Эразд Клинок Рассвета и все ученики Меченого, за исключением мрачного, как грозовая туча, Уресса.

Решив, что мальчишка ждет своего аннара, Неддар забыл о его существовании — обсудил с увеем кандидатуры сотников, которые поведут ро'ори в будущий набег, выслушал его мнение о каждом из мальчишек, получивших имя, и уже перед самым отъездом поинтересовался, принес ли Кром жертву Барсу перед дорогой.

Верховный жрец утвердительно кивнул:

— Кром сделал все, что должно. Он воин, каких поискать...

— Да, ашер'о! — откуда-то из-за спины Неддара воскликнул Уресс. И, ужом проскользнув между верховным жрецом и Этерией, замер перед своим отцом: — Могу я задать увею один вопрос?

Каменная Длань нахмурился, набрал в грудь воздуха, чтобы высказать все, что он думает о поведении сына, но заметил желваки, играющие на скулах мальчишки, раздувающиеся ноздри и упрямо выдвинутый подбородок:

— Задавай...

Айти'ар благодарно кивнул, развернулся лицом к увею и на миг склонил голову в приветствии младшего старшему:

— Я хочу поменять имя. Как я могу заслужить это право?

— Имя? Детское? — хором спросили Неддар и Тарваз.

— Да, ашер'о, детское! — кивнул мальчишка. И, сообразив, что взрослые ждут объяснений, мотнул головой в сторону ворот: — Кром — самый достойный хейсар, которого я когда-либо видел. С его уходом род потерял не просто воина, а...

Коротенькая пауза, во время которой Уресс пытался подобрать слова, закончилась зубовным скрежетом и хрустом сжимаемых кулаков:

— Я... я не могу объяснить словами того, что чувствую, но... я готов отказаться от своего имени и предначертанного мне Пути, чтобы сохранить память об этом человеке...

Мальчишка не играл — он действительно был готов отказаться от чего угодно. Или чего угодно добиться. И эта его решимость чувствовалась настолько сильно, что Неддар вскинул голову, чтобы взглядом убедить увея пойти Урессу навстречу и вдруг увидел, что по щекам Этерии катятся слезы!

В это время верховный жрец приподнял жезл и с силой вбил его в землю:

— Я тебя услышал, ро'шер! С этой минуты ты — просто Аттарк. И будешь им до того момента, пока не пройдешь Испытание Духа и не докажешь всему Шаргайлу, что достоин носить имя баас'ори'те...

Мальчишка вскинул голову и засиял:

— Спасибо, увей! Я докажу!! Даю Слово!!!

— Это еще не все... — щелчком подозвав к себе айти'ара, держащего его коня, сказал король и, дождавшись, пока тот подойдет, взял повод и протянул его мальчишке: — Это — твой конь. Скачи собираться — ты едешь со мной...

Глава 23. Бельвард из Увераша.

Третий день второй десятины третьего травника.

Свист... Удар... Сдавленный стон... Пауза... Свист... Удар... Короткий вскрик... Пауза... Свист... Удар... Вопль, от которого зазвенело в ушах...

'Он ее забьет... До смерти...' — отрешенно подумал Бельвард и поморщился: наказывать кого бы то ни было ни свет ни заря было свинством. Прежде всего, по отношению к тем, кто еще спит. Увы, объяснить это Беру было невозможно: он наверняка выполнял приказ маменьки.

'Маменьки?' — мысленно взвыл юноша, открыл единственный глаз, уперся взглядом в кружевную оторочку подола и тут же почувствовал запах цветка страсти — любимого благовония леди Марзии.

Зажмурился, попробовал ощутить спиной тепло Наильки и... разозлился: девка порку не заслужила!

— Доброе утро, маменька! — злобно рыкнул он, вскочил с кровати, в два прыжка преодолел расстояние до окна, выглянул наружу и, увидев белый балахон, висящий на пустующих колодках, облегченно перевел дух: Мельен порол не Наильку, а кого-то из поварих.

Развернулся, запоздало сообразил, что раздет, с большим трудом заставил себя поднять взгляд на маменьку и с удивлением понял, что она улыбается!!!

— Прошу прощения за мой неподобающий вид, но...

— ...ты испугался за свою девку?

Лгать ей было глупо, поэтому Бельвард молча кивнул.

— Взрослеешь... — ухмыльнулась мать. И сразу же посерьезнела: — Одевайся — нам надо поговорить...

Торопливо натянув на себя шоссы с нижней рубашкой, юноша поколебался и решительно уселся на кровать:

— Я вас внимательно слушаю...

Вместо того, чтобы, по своему обыкновению, начать беседу с претензий, маменька ни с того ни с сего вдруг изобразила участие:

— Как рана? Беспокоит?

'Надо же, вспомнила!' — желчно подумал он. — 'Ответить, или догадается сама?'

Ответил. Сообразив, что хорошее настроение маменьки может и испортиться:

— Нет, не беспокоит — уже почти зажила...

Как ни странно, требовать, чтобы он открыл рот и показал десны , она не стала — с сочувствием посмотрела на изуродованную глазницу и снова улыбнулась:

— Это хорошо...

То, что боли в глазнице стали терпимыми, было действительно хорошо, поэтому юноша согласно кивнул. Но видеть мать улыбающейся он не привык, поэтому насторожился и с большим трудом выдавил из себя слова благодарности:

— Спасибо за беспокойство...

Видимо, в тоне, которым он произнес эту фразу, сарказм все-таки прозвучал, так как в взгляд леди Марзии похолодел:

— Ан-тиш не жуешь. Практически не пьешь. Девок не терзаешь. В то же время, вместо того, чтобы жить на тренировочной площадке и готовиться к бою с Нелюдем, либо сидишь, зарывшись в записи, либо пропадаешь неизвестно где...

'Как разберусь с делами — так сразу же и продолжу жевать, пить и терзать девок...' — мысленно огрызнулся Бельвард. А вслух, само собой, сказал совершенно другое:

— Как вы только что сказали, я взрослею...

Глаза маменьки полыхнули гневом — так, как будто она услышала его мысли. Однако срываться на сыне графиня почему-то не стала — поджала губы, несколько раз провернула на пальце родовое кольцо и ни с того ни сего поинтересовалась:

— Что ты нашел в Вартейне-младшем?

Ответить на этот вопрос односложно было нереально, поэтому юноша рассказал о том, как запрет на въезд не-хейсаров на территорию Шаргайла ударил по купеческим домам, торгующим с горцами, затем посетовал на то, что слухи об этом запрете вызвали повышение цен на торговые площади во всех приграничных городах, довольно подробно описал перспективы, которые открывает роду существование Высокого Берега. А когда закончил и увидел, что маменька недовольна, предложил сходить за договором, дабы она могла убедиться в том, что заключенное им соглашение действительно выгодно.

— Ты что, оглох?! — жестом приказав ему оставаться на месте, раздраженно рыкнула мать. — Я спросила, что ты нашел в Вартейне-младшем!

— Мне показалось, что вы хотели узнать...

— На Высоком Берегу я уже была и знаю, чем и как там будут торговать!

'Была? Когда?' — растерянно подумал юноша, кинул взгляд в окно, за которым только-только занимался рассвет, и мысленно пообещал себе найти и примерно наказать тех, кто имел наглость не сообщить ему о приезде матери. Потом потянулся к пустой глазнице, остановил руку на полпути и вздохнул:

— Вартейн прожил в Шаргайле лиственей восемь и знает о хейсарах гораздо больше, чем кто-либо из той пьяни, которая собирается в придорожных тавернах...

...Следующие минут сорок Бельвард чувствовал себя преступником, оказавшимся в руках королевского дознавателя: маменька планомерно вытягивала из него все, что он узнал о хейсарах и не обращала никакого внимания на его взгляды в сторону ночной вазы. А когда юноша понял, что его терпение подошло к концу, вдруг ослепительно улыбнулась, встала и потрепала его по волосам:

— Я тобой довольна, сын! Поэтому делай, что должно, а я тебя поддержу...

...Через пару минут после ее ухода, справив нужду и снова завалившись на кровать, юноша вдруг понял, что уже не заснет. Поэтому несколько раз дернул за шнур вызова прислуги.

За дверью что-то грохнуло, потом до юноши донесся все усиливающийся топоток и, наконец, из-за распахнувшейся двери показалось испуганное личико Наильки:

— Звали, ваша светлость?

— А где Шелест? — оглядев девушку с головы до ног, поинтересовался Бельвард.

— С сегодняшнего дня вам буду прислуживать я... — опустив взгляд, пробормотала Наилька и густо покраснела. — Приказ леди Марзии...

То, что маменька ничего не делает просто так, юноша знал как никто другой, поэтому заставил девушку прикрыть за собой дверь и приказал:

— Рассказывай!

Она покраснела еще гуще, зачем-то разгладила платье, на котором и без того не было ни одной лишней складки, а потом вздохнула:

— Ваша маменька застала меня в вашей кровати...

— И?

— Жестом приказала встать...

— Дальше!

— Оглядела... э-э-э... со всех сторон... чему-то обрадовалась, дала мне целый желток... и... э-э-э... сказала, чтобы я... ну-у-у... продолжала в том же духе...

'Девок не терзаешь...' — мысленно повторил юноша и, сообразив, что означали эти слова, с хрустом сжал кулаки: — Найди Слизня! Немедленно!! И отправь его ко мне!!!

Увидев, как изменился его взгляд, Наилька подхватила юбки и птицей вылетела из опочивальни.

'Проболтался, тварь...' — невидящим взглядом уставившись в потолок, подумал Бельвард. Потом прикрыл единственный глаз и погрузился в воспоминания:

...На левой скуле Брани здоровенный синяк. Нос свернут набок. От ноздрей к подбородку, скулам и вискам разбегаются два побуревших веера — засохшие следы от струек крови. Кляп весь во влажных пятнах, но еще во рту. На шее, плечах и под ключицами — пятна от его, Бельварда, пальцев. Запястья, привязанные изголовью, стерты до волдырей. А во взгляде — радость...

Радость? Она рада, что он проснулся?! На память приходят некоторые картинки из недавнего прошлого — и юношу начинает мутить.

Он торопливо сглатывает подкативший к горлу ком, тянется к стулу, на котором висят его шоссы, и вдруг краем глаза замечает шевеление.

Замирает, хмурится, поворачивается к ней — и видит, как Браня прогибаясь в спине, старается оголить грудь.

Попытка, вторая, третья — и краешек одеяла соскальзывает на живот, открывая его взгляду крупные темно-коричневые соски...

'Ей что, понравилось?!' — ошеломленно думает он, неожиданно для себя самого, сдергивает ткань с ее живота и бедер и... с трудом удерживается от желания зажмуриться: внутренние поверхности бедер Брани — одно сплошное черное пятно, а волосы внизу живота слиплись от крови.

Смотреть на следы своего ночного безумия просто невыносимо, поэтому он отводит взгляд в сторону и вдруг понимает, что видит ее глаза, в которых вместо ненависти горит ЖЕЛАНИЕ!

Он сглатывает снова, а она... она улыбается! И не просто улыбается: сначала медленно подтягивает пятки к заду, а затем разводит колени...

'Не понимаю!' — мысленно восклицает Бельвард, и вдруг понимает, что зверь, взявший над ним верх накануне, проснулся. И снова жаждет распластавшуюся на кровати девку!

Словно почувствовав изменение в его состоянии, Браня томно прикрывает глаза и чуть заметно двигает корпусом вправо-влево, от чего ее груди начинают тяжело колыхаться.

— Уймись, дура!!! — рычит он. — А то ведь не удержусь...

Не унимается — радуется. По-настоящему. И в этот момент Бельварда осеняет — Браня просто хочет жить! И делает все, чтобы угодить зверю...

...Серый не запирался ни мгновения — услышав заданный вопрос, он виновато опустил глаза и сгорбил плечи:

— Да, рассказал... Все... Сегодня ночью: меня допрашивал сам Бер, а у него не промолчишь...

'Можно было умолчать!' — подумал Бельвард, но озвучить свою мысль не успел — Серый шмыгнул носом и еле слышно добавил:

— Ваша светлость, он задавал вопросы так, как будто говорил со Штырем... или с кем-то из его пятерки...

'Со Штырем?' — недоверчиво прищурился юноша, а через мгновение злорадно ухмыльнулся: маменька не изменила своим привычкам. И убрала тех, кто слишком много знал...

...Во время завтрака леди Марзия вела себя так, как будто Вален и Миддар были еще живы, а Бельвард все еще считался ее сыном и смотрел на мир обеими глазами. Причин ее веселья юноша не понимал, поэтому ел, уткнувшись в тарелку, и старался не вдумываться в смысл шуток. Но когда она потребовала у Бера послать кого-нибудь за музыкантами, не удержался и скрипнул зубами.

Маменька услышала: повелительным жестом выставила из трапезной всех, кроме Мельена, встала со своего места, танцующим шагом обошла стол, уселась рядом с Бельвардом и — невиданное дело! — оперлась локтем о столешницу:

— Злишься?

— Да...

— Зря: у нас с тобой сегодня праздник!

— Праздник?! — горько переспросил юноша. — У нас с вами?

— Да, ты не ослышался! — кивнула она, приблизила губы к его уху и радостно прошептала: — Сегодня ночью в Авероне скоропостижно скончался мэтр Регмар!

Бельвард аж подскочил:

— Глава гильдии лекарей? Тот, который выступал на суде над Бездушным?

— Он самый!

Юноша почувствовал, что расплывается в мстительной улыбке:

— О-о-о!!! Кстати, а почему 'скоропостижно'?!

— Потому что следов пыток на нем не осталось... — выделив интонацией словосочетание 'на нем', ответила мать и злорадно оскалилась: — Ведь выжженные внутренности снаружи не видны!

— Трое еще живы... — справившись со вспышкой радости, напомнил Бельвард.

— Пока живы... — усмехнулась леди Марзия, услышала скрип открывающейся двери и рявкнула на весь донжон: — Убирайтесь к Двуликому!

Створка остановилась, дрогнула и... распахнулась. Открывая взгляду бледного, как выбеленное полотно, голубятника, стоящего на коленях:

— Не велите казнить, ваша светлость! Тут то самое письмо... Ну, от Извара Зипуна!

— От кого?! — не поняла леди Марзия.

— От старшего одной из пятерок... — вскакивая на ноги, объяснил Бельвард, подбежал к голубятнику, вырвал из его рук крошечный кусочек пергамента и вчитался в корявые, налезающие одна на другу, буквы:

'На п. дв. 'Св.Р' пр-л абоз НЛ. Част паехл. д. Таропица.'

— Что это за белиберда? — спросила маменька, невесть как оказавшаяся рядом с сыном и вглядывающаяся в текст.

Торопливо смяв пергамент в кулаке, Бельвард взглядом приказал голубятнику убираться куда подальше, собственноручно закрыл за ним дверь, прислонился к ней спиной и усмехнулся:

— На постоялый двор 'Свеча рассвета' прибыл обоз короля Неддара. Часть обозников осталась, часть в спешке поехала дальше.

— Только обоз? А где сам Латирдан?

— Прибудет туда вечером, ваша светлость... — подал голос Бер. — Когда король торопится, слуги, которые его сопровождают, выезжают заранее. И готовят к прибытию его величества те постоялые дворы, где он собирается остановиться...

— Так это — Неддар. А нам нужны Бездушный с тварью д'Атерн!

— Говорят, что Меченый закончил свой Путь. — хмыкнул юноша. — Будь я на его месте, выехал бы из Шаргайла в свите короля. А на Тиррен свернул бы где-нибудь в Ромме...

Маменька помрачнела:

— Значит, если они едут с Латирданом, то до Ромма к ним не подступиться?

Бельвард расплылся в улыбке:

— Ну, я бы так не сказал!

Скарское — дешевое вино.

Роза — местное название женщины легкого поведения.

Атрам — местное название щитовидной железы.

Сарти — дом-крепость (хейсарск.).

На Горготе считают только тех, кто в состоянии держать в руке меч. Таким образом, предложение надо читать так: '...не сто-двести воинов'.

Шарвар — дословно 'Загорье', северная часть Шаргайла, жителей которой хейсары считают 'младшей кровью'. Впрочем, это не мешает с ними воевать.

Пятерка — боевая группа Серых, обычно используемая для решения силовых вопросов.

Карават — городок на границе Шаргайла.

Здесь — расчет метателя.

Отвар ясноцвета — местное противозачаточное средство.

Гейри — дарующая жизнь. Хейсарка, посвятившая себя служению Бастарзу. Как правило, лекарка или ее помощница.

Дари — дословно 'дарующая надежду'. Уважительное обращение к лекарю у хейсаров.

Ро'иара — дословно 'младшая сестра'.

Кон'ори'рат — дословно 'ребенок, мечтающий о смерти великого воина'. Аналог нашего 'несмышленыш'.

Айге'тта — 'право десницы'. Состязания, во время которого выбирается самый сильный воин рода.

Ури'ш'та — дословно 'волчица, охраняющая свих щенков'.

Ниер'ва — дословно 'дарующий божественную искру'. Мастер, способный вложить в ученика дух Бога-Воина.

Голова — начальник отряда охранников.

Лист — контракт на сопровождение груза (жарг.).

Аналог выражения 'верхушка айсберга'.

Жолтень — осень.

Снежень — зима.

Коса — местное название плетеной части кнута, так называемого 'тела'.

'Ворон' — в просторечии — сотрудники королевского суда.

Кожа — знак принадлежности к гильдии охранников. Представляет собой кусок кожи с нанесенным на нем клеймом гильдии, именем и прозвищем охранника, а так же двумя-тремя его приметами. С ростом статуса в гильдии кожа меняется.

Путь — россыпь звезд, тянущаяся от одного края горизонта до другого. Почти совпадает с видимой траекторией движения Дейра.

Мясо — на жаргоне Серых жертва.

По хейсарским меркам, редкий героизм: убежав из дома, она, тем самым, отказалась от рода. То есть, если бы Вага не услышал ее Песнь, она бы стала считаться изгоем.

Тэнто — сказитель (хейсарск.).

Биара — долгожданная (хейсарск.).

Женой Бастарза является Найтэ, богиня справедливости.

Имеется в виду 'после совершеннолетия'.

Лам'наш'ги — 'хозяин Волчьих Клыков', т.е. мастер наш'ги.

Ори'шер — дословно 'мужчина-воин'. Т.е. воин, находящийся во цвете лет.

Н'нар — отец. Уважительное обращение к воинам, в силу возраста не способным держать в руке меч.

Айти'ар — мальчик, ожидающий имени.

Хэль — богиня снов. Младшая сестра Бастарза. Насылает сны и арит'эно'ори — боевое безумие.

Латт'иара — прекраснейшая.

Наира — река, по которой проходит граница между Вейнаром и Рагнаром.

Эйди'ал — 'Благословление Эйдилии'. Последняя десятина третьего лиственя. Период свадеб у хейсаров.

Виот'ун'иар — дословно 'день, когда девушка показывает лик'. Аналог наших смотрин.

Шшат'или — дословно 'признанный сын', т.е. человек, вошедший в род со стороны. Чем выше ранг 'названного отца' шшат'или, тем выше его статус и уважение, которое ему оказывается в роду.

Рей'н'и'ол — дословно 'место, где тебя слышно'. Святилище Бастарза.

Лар'ват — дословно 'первый бой'. Как правило, в случае, если похищенная не горит желанием близости с похитителем, первая брачная ночь превращается в поединок, во время которого мужчина силой доказывает женщине право обладать ею.

По местным понятиям, дар из добычи, взятой в бою, считается вдвое более ценным, чем то, что куплено.

Тиррит — местное название сапфира.

Оу'ро — 'Орлиное Гнездо'. Площадка на башне дома-крепости хейсаров.

Каш'ши — дословно 'высокая дверь' — дверь, через которую входят старшие мужчины рода и самые уважаемые гости.

На Горготе считают, что талантливые скульпторы не ваяют, а лишь выпускают на свет содержащуюся в камне душу.

Эйдине — тот, чей дух заблудился в густом тумане. То есть сумасшедший.

Копье — любимое оружие Бастарза. Хейсары считают его символом несокрушимой мощи и неминуемой победы.

Гард'эйт живет жизнью майягарда. Поэтому увей обращается к троице именно так.

Баас'ар — дословно 'мальчик, которому покровительствует Бастарз'. Т.е. ребенок мужского пола в возрасте до пяти лет.

Первая кровь — сыновья старшего отца рода, его наследника и т.д.

Ори'шер — дословно 'мужчина-воин'. Т.е. воин, находящийся во цвете лет.

Голосом предков — т.е. согласно а'дару.

Увей — верховный жрец Бастарза.

Найтэ — богиня справедливости.

Даттар — бог мира и спокойствия. Убит Бастарзом.

Вар'дан — дословно 'отнимающий жизнь'.

Сталактиты.

Сталагмиты.

Дээт — персонаж хейсарских легенд. Одноглазый великан, бросивший вызов самому Бастарзу.

Жонглер — странствующий сказитель, певец, музыкант или фокусник.

Ниер'ва — дословно 'дарующий божественную искру'. Мастер, способный вложить в ученика дух Бога-Воина.

Это изречение приписывается основателю Вейнарской школы Меча и вбивается в сознание новичков с первыми разучиваемыми движениями.

Кром употребляет хейсарское выражение — члены рода считаются сыновьями и дочерями аннара.

Ара'д'ори — буквально: одежда для воина (хейсарск.).

Ил'личе — дословно 'кувшин силы', инвентарь, используемый для тренировки пальцев и запястий. Аналог — нигиригаммэ в Годзю-рю.

Дуновение — название боевых связок комплекса Ветра.

Танец — местное название комплекса формальных упражнений.

Как полагается замужней хейсарке.

Названия фигур местного танца.

Игра слов. Танец — это, кроме всего прочего, и комплекс формальных упражнений в школе Ветра.

Притирания — местное название косметики.

Серебряное поле — местное название места для иллюстраций.

Камерарий короля, граф Комес д'Оллиер, барон д'Ож.

Покрыть сразу двух кобылиц — убить двух зайцев.

Барон Тимор Фаррат.

Граф Этран Ларвен.

Раксиз ал'Арради Величайший, король Алата.

Мечевые — местный аналог 'боевых'.

Тэнгэ — тень (хейсарск.). Спутники почетного гостя.

Зубило — местное название 'медвежьей лапы'. Или, по терминологии карате, 'кумадэ'.

Описано во второй книге.

Одна из основных заповедей местного Пути Меча: 'Делай вовремя. Ибо удар, нанесенный чуть раньше или чуть позже, убивает не врага, а тебя...

Ори'дарр'иара — дословно 'воин в теле женщины'.

Ро'шер — дословно 'младший брат'.

Меросс — вейнарское название массажа.

Пересмешник — местное название соловья.

Смена — два часа. Временной промежуток, которые часовые проводят на посту.

При желании это слово можно расценить как 'сказочник'.

Перстень на правом мизинце — отличительный знак глав городских братств Пепла.

Местная поговорка.

Скар — город на востоке Норреда, ближайший к границе с Вейнаром.

Чейвар Громогласный — король Норреда.

Изумрудная Скрижаль — священная книга Ордена Вседержителя.

Желток — местное название золотой монеты.

Лис — прозвище следователей Тайной службы.

Несуны — местное название контрабандистов.

Недремлющее Око — тайная служба Ордена Вседержителя.

Забава — местное название любовниц.

Наира — река, по которой проходит граница между Вейнаром и Рагнаром.

На Испытание Духа мальчишки отправляются вдвоем. Тот, на кого падает жребий, убивает зверя. Второй его страхует. А по возвращению рассказывает о 'подвигах' соперника.

Душа в душу — местное название поединка без оружия.

Скарцы — порода лошадей, славящаяся своей выносливостью.

По хейсарским традициям перед поединком противники разминаются в паре. Описано в 3 книге.

О'вери — 'опустивший меч', т.е. трус.

Качание маятника — местное название техники, аналогичной Какие Кумите в Годзю-рю или Липким Рукам в Вин Чунь.

Описано в 1 книге.

Койе'ри — дословно 'поцелуй смерти' (хейсарск.). Точки, удары в которые вызывают летальный исход. Во время отработки 'танцев' удары в них наносятся с мощным выдохом или криком.

Одно из базовых понятий местных боевых искусств. Под словом 'Дух' подразумевают бесстрашие и волю к победе, под 'Телом' — боевые навыки, силу и ловкость, а под 'Достоинством' — человеческие качества. Полностью тезис звучит так: 'Воин без Духа — заяц, прячущийся от собственной тени. Воин без Тела — пыль под ногами врага. Воин без Достоинства — бешеный пес, кусающий даже сосцы матери...'

Копье — мелкая серебряная монета.

Хранитель Серпа Душ — верховный жрец Двуликого. Серп Душ — оружие Темной Половины Двуликого.

Черный — местное название простолюдинов. Белый, соответственно, дворян.

Чтобы узнать волю Бога-Воина в спорных ситуациях, хейсары используют рогульки — берутся каждый за свою половинку и тянут. Выигравшим считается тот, кто отломает больше.

Перо — наконечник рогатины.

Графство Ромм принадлежит Арзаю Белой Смерти, главе Тайной службы Вейнара.

Слеза Эйдилии — местное название алмаза.

Кабинет — в данном случае, название ниш для уединения, во множестве разбросанных в анфиладах вокруг бального зала.

Карраит первый, Неудержимый — один из самых известных королей-завоевателей, прославившийся не столько своими талантами полководца, сколько мемуарами, на первом листе которых были записаны всего два слова 'Сильный — может!'

Граф Виллефорд Тьюварр, отец леди Ялиры. После гибели старшего сына слегка повредился в рассудке.

Уасти — косичка, перевитая серебряной или золотой нитью. Серебряная — символ того, что женщина родила мужу сына (намек на цвет стали), а золотая — дочь.

Петля над правым виском — знак того, что девушка на выданье.

Хетт — местное название головного убора хейсаров — войлочной шапки без полей, которые по большим праздникам украшаются пером ловчих птиц.

Тут Неддар мыслит, как урожденный хейсар — ори'дарр'иары, как взявшие в руки оружие, считаются воинами, а значит, мужчинами. А все мужчины рода считаются сыновьями старшего отца.

Получить право на меч — стать совершеннолетним.

Косой крест в прическе говорит о том, что девушка стала гейри, то есть посвятила себя Бастарзу.

Узел на лахти — знак того, что девушка не собирается слушать чью-либо Песнь.

Перебор — парное упражнение, во время которого отрабатывается блокирование атак ножами в ближнем бою.

Медвежья Лапа — блок ладонью сверху вниз. Аналог осай-уке.

Сведение Крыльев — блок внутренней стороной предплечья. Аналог сото-уке.

Имеется ввиду жесткий блок.

Зеркало — местное название спарринг-партнера.

Полдень и полночь — партия защиты и атаки. (В карате они называются 'учи' и 'тори'.).

Имеется в виду мягкий блок.

Термин местного пути Меча.

Один из основополагающих тезисов местной школы Меча: 'Чтобы видеть движение, надо забыть об ударе. Чтобы видеть бой, надо забыть о движениях. Чтобы победить, надо забыть о бое...'

Кром цитирует еще один основополагающий тезис местной школы Меча. Полностью он звучит так: 'Тысяча повторений одного и того же движения дают Понимание. Десять тысяч — Уверенность. Сто тысяч — Умение. И лишь тысяча тысяч делают тебя единым со своим Клинком...'

Эйди'но'иара — благословленная Эйдилией, то есть невеста.

Старшие отцы рода с женщинами не говорят.

Граф Гастар Виллесар — посол Оммана в Вейнаре.

Свеча Рассвета или Ан'гри — одна из самых высоких вершин Шаргайльского хребта.

Глава мятежников, граф Иор Варлан, воспылал страстью к одиннадцатилетней дочери барона Олмара, Лиании. Упоминается в 1 части.

Боли в сердце.

Здесь имеется в виду вассал хозяина лена.

Получить право на меч — стать совершеннолетними.

В переводе с хейсарского, эйдине — тот, чей дух заблудился в густом тумане.

Виот'ун'иар — дословно 'день, когда девушка показывает лик'. Аналог наших смотрин.

Шер'о — брат. Шиар'о — сестра. Неддар намеренно опускает приставку 'старший', для того, чтобы подчеркнуть свой гнев.

Перетянуть тетиву — аналог нашего 'перегнуть палку'.

Ори'т'анн — дословно 'воин, посвятивший свою жизнь службе своему вождю.

Адвар — дословно 'старший военный вождь'.

Троица воинов, дравшихся с Кромом после виот'ун'иара. Описано в 3 части.

По традициям хейсаров, похищать невест можно только из других родов. А по местным понятиям, Кром считается кровным родственником Унгара.

Найта — река, берущая исток в Шаргайле и протекающая по нескольким баронствам и графствам Вейнара.

То есть отказавшийся от титула.

Вален и Миддар Увераши — братья Бельварда, убитые Кромом.

Маттир — пояс, который носят хейсарские воительницы.

Серая стрелка — местное растение.

Шаммор — 'лист'. Оружие убийц Пепельного братства. Состоит из клинка — 'листа', перемычки — 'стебля' и 'т'-образной перекладины — 'пяты'.

Повертеть указательным пальцем над головой — усомниться в здравом смысле своего собеседника: 'твои мысли витают в чертогах Хэль'.

Ори'те'ро — дословно 'воин, потерявший свои корни'. Т.е. человек, покинувший свой род или изгнанный из него.

'Лишь крошечный камешек' — намек на изречение Игенора Мудрого 'Волею Богов и крошечный камень может разбудить лавину...'

Фраза 'я за твоим плечом' — формула безусловного подчинения жены мужу. Часть свадебной клятвы в Шаргайле.

Говорю голосом Бастарза — ритуальная фраза, означающая начало Большого Совета.

Норр — столица королевства Норред.

Принц Дратмир — наследник короля Норреда.

Скар, Энгора и Лаухи — города на территории Норреда.

Ладвир Четвертый Диренталь по прозвищу Набожный — король Оммана. Пенная лихорадка — эпилепсия.

Старшая сотня — сборное подразделение, при необходимости собираемое из лучших воинов Шаргайла.

Выронить свои наш'ги — аналог нашего 'сесть в лужу'. Только намного более грубый.

Недремлющее Око — тайная служба Ордена Вседержителя.

Уарс — 'нет' по-хейсарски.

Предлагать свои клинки — довольно сложное понятие: предлагая свои клинки, хейсар высказывает свое уважение к тому, к кому обращается, и в случае согласия берет на себя ответственность за его жизнь.

Баас'ара'д'ори — буквально 'одежда для воина, которому покровительствует Бастарз'.

Бело-синие снежные вихри — символ рода Аттарк. (Аттарк — по-хейсарски 'Снежная Вьюга')

По хейсарским традициям, хейсар может принадлежать только к одному роду. Скажем, девушка, выходя замуж, начинает носить одежду с вышивкой рода мужа.

Вертячка — болезнь у овец. Целиком фраза аналогична поговорке 'семья не без урода'.

Немного измененное начало цитаты из трактата 'О власти и обо всем, что ждет на пути к ней'. Полностью звучит так: 'Королевство — это люди, а не доход, который с них можно получить. Если они живут в достатке и благополучии, то поддерживают трон лучше плиты из тесанного камня...'.

После потери глаза Бельвард жевал местный наркотик под названием ан-тиш, от которого на деснах и зубах появляется розовый налет.