— Не надо меня вот только во всем обвинять, хорошо? — резче, чем нужно было, отбрила я. — И вас, при всем моем уважении, наши дела с Митькой не касаются.
— Как это не касаются? — начала заводиться женщина, с каждым словом повышая голос. — Это мой сын, вообще-то! Если нечего возразить — молчала бы тогда лучше. Я и тогда тебе говорила, и сейчас повторю если до тебя так туго доходит! Против тебя лично, я — ничего не имею. Но с Митькой вы не пара были. И ничего у вас бы не вышло!
— А "непарой" мы стали, когда вы узнали, что у меня детей быть не может? — едко переспросила я, тоже не в состоянии успокоиться и взять себя в руки. Вот чувствовала я, не зря его мать притащилась сегодня. Мне и так тяжело постоянно в таком аду жить, а она приехала еще на мозги покапать. В чем, к моей досаде, преуспела.
— Не перекладывай с больной головы на здоровую! — прикрикнула на меня Зоя, гневно поднимаясь с табуретки и упирая руки в бока. — Я ни в чем не виновата, ясно тебе? Я к вам никогда не лезла и не мешала!
— Да вы все сделали, чтобы мы с ним разругались! Скажете нет? Вы думаете, я слепая совсем?
— Знаешь, Кать, — она глаза сузила, с головы до ног меня осматривая, а мне так противно и в то же время жутко под ее взглядом сделалось. А еще стыдно, сама не знаю почему, — я была о тебе лучшего мнения. Правда. Думала...да какая теперь разница, что я думала. Только вот, как бы ты меня ни обвиняла, виновата ты сама. И только ты. Сколько ты моего сына лет знаешь? Шесть? Семь?
— И что из этого? — огрызнулась я и еще противнее стало. Стою здесь, в тесной кухоньке, рычу как шавка какая-то. А рычат только те собаки, которую силу и правоту чувствуют, и им ничего не остается, только как бессильно скалиться.
— Он не такой человек, который просто развернется и уйдет. И ты этим всегда пользовалась. Все проблемы на него свои навешала, — я вздрогнула и даже дышать перестала, широко глаза раскрыв и уставившись на убежденно кивающую женщину. Она так это уверенно сказала, что сложно даже было усомниться в ее словах. И мне не по себе стало. Очень. — Я все понимаю, но разве он тебе должен что-то? Зачем ему все это, когда он спокойно жить может?
— Я не просила ни о чем, понятно?! — истерично взвилась я, почти подпрыгивая на месте. — И сына вашего я не держу. В любой момент пусть уходит, ради бога. И Кирилла я ему не навязываю! Никогда я ему ребенка не навязывала. Один раз попросила посидеть, пока я в магазин сбегаю, чтобы ему поесть приготовить?! Все! Кошмар! Я его чужого ребенка воспитывать заставляю!
— Катя...
Я со всей дури нож в раковину кинула, и неприятный стук металла по металлу по нервам бил. Плевать. Грудь под тонким джемпером поднималась и опадала. И столько всего внутри — и гнев, и боль, и ярость. А самое противное — чувствовала я себя обманутой. Как будто меня за нос водили или еще что-то, я не могла описать, но хотелось и наорать на Зою Павловну, которая все у меня разбередила в душе, и убежать подальше, потому что ее слова в цель били. И больно.
— Жить я ему мешаю?! — зло, с ненавистью прошипела я, а Зоя — уж не знаю, что она в моих глазах увидела, попятилась и губы брезгливо и в то же время с настороженностью поджала. — Прекрасно. Пусть катится! Только пусть сам придет и скажет все в лицо. Завалила я его своими проблемами! Надо же!
— Ты себя неправильно сейчас ведешь, — осторожно отозвалась Зоя, с опаской за моими действиями поглядывая. Очевидно, она не планировала, что наш с ней разговор меня с катушек сорвет и поставит точку в отношениях с ее сыном. Исподтишка действовать — конечно, на мозги капать — пожалуйста, но выходить виноватой и вообще, хоть как-то причастной к нашему разрыву женщина не хотела. — Успокойся, в конце концов.
— Пошли вон!
Впервые на ее лице я увидела замешательство, которое, впрочем, сразу же сменилось на злость, исказившую Зою почти до неузнаваемости.
— Что ты сказала?!
— Убирайтесь! — выкрикнула я решительней и громче, рукой махнув в сторону двери. И даже шаг вперед сделала, подтверждая свои слова. — Вон отсюда!
Остатки вежливости испарились как у нее, так и у меня.
— Ты совсем охамела? Ты кто вообще такая здесь?! Это дом моего сына! Поняла меня?! А ты кто такая! Да я...
— Я здесь живу, по крайней мере, пока!
— Хамка! Хабалка базарная! — у Митькиной матери все лицо и грудь пятнами пошли от ярости и злости. Она по сторонам оглядывалась в поисках чего-то. И если бы что-то под рукой было, она наверняка бы в меня этим запустила. — Сволочь неблагодарная!
От громких, пронзительных и наполненных ненавистью и угрозой криков заревел Кирилл. Я сразу к нему кинулась, плечом задев загородившую проход мать Митьки. На руки его взяла и сразу успокаивать начала, хотя внутри все клокотало, а стук сердца просто оглушал. В коридоре слышно было, как Зоя меня всеми словами называет, нарочито громко одеваясь и хлопая дверью.
Всего лишь вопрос времени, когда Митька приедет домой и начнет орать. У нас редко доходило именно до скандалов, громких таких, с надрывом, чаще всего, если что-то случалось, оба молчали и своим молчанием еще больше нагнетали обстановку. Наверное, лучше было, если бы мы громко ругались и скандалили, возможно, легче бы стало.
Я почему-то уверена была, что это конец. Полностью. Митька никогда мне не простит такого отношения к своей матери, будь я хоть трижды любимая и единственная. А я ведь без Митьки другой жизни себе не представляла — действительно, столько лет вместе, притирались друг к другу, уживались, преодолевали все. А оказалось? А оказалось, что я его загружаю своими проблемами и жизнь отравляю.
Мужчина через полчаса домой ворвался, и входная дверь в очередной раз по стене хлопнула. Я бессознательно Кирилла загородила собой и руки на груди скрестила, приготовившись к скандалу. Настоящему скандалу, с криками и матом, с бьющейся посудой и наболевшими, высказанными обидами.
— Ты охренела?! — Митька, не разуваясь, в комнату влетел и по дороге, не заметив, раздавил Кирину разноцветную игрушку, разлетевшуюся под ногами на мелкие пластмассовые осколки. — Я тебя спрашиваю! Ты совсем из ума выжила??!
Я изо всех сил пыталась не подавать виду, что мне страшно и жутко. Митя никогда маленьким не был, да хватит и того, что он мужчина, а я женщина.
— Не смей на меня орать!
— Не сметь орать?! Ты совсем страх потеряла? — глаза у него кровью налились, а руки сжимались и разжимались. Еще немного и Митька точно в меня что-нибудь запустит. А сзади Кирилл. — Кто тебе право дал так вести себя с моей матерью??? В МОЕМ СОБСТВЕННОМ ДОМЕ!
— Она получила то, ради чего приехала! — я гордо подбородок вздернула, а руки за спиной спрятала, хотя безумно хотелось прикрыть себя, чтобы не ощущать всей ненависти, которая дикой казалась. — Нечего на меня все спихивать, ясно?! Я не обязана ее выслушивать!
Митька грязно проматерился и широкими шагами начал ко мне подходить. Он таким взбешенным выглядел, почти невменяемым. Я все боялась, что он может в таком состоянии что-нибудь ребенку сделать, я то ладно.
— Не трогай меня! — когда он меня больно за предплечье схватил и потянул на себя, я всеми конечностями упиралась. То ли отчаянье силы придало, то ли страх, но я сопротивлялась сильно, так что Митька, снова грязно выругавшись, второй рукой больно за плечо меня схватил и сжал так, что нитки кофты затрещали. — Отпусти! Отпусти, сказала!!!
Я широко раскрытыми глазами смотрела на красное от злости лицо, почти вплотную прижатое ко мне, наполненные животной злостью глаза и почти не сомневалась, что сейчас удар последует. Митька на меня руку в жизни не поднимал. Да никто никогда не поднимал, если честно.
Митька меня встряхнул и как котенка за шкирку поднял, заставив на носочки встать. Ворот свитера меня душить начал, сильно перетянутый и скрученный. В глазах потемнело и я двумя руками в сильную руку, под которой вены проступали, вцепилась, ногтями стараясь расцарапать, и попыталась оттолкнуть от себя. Я уже захрипела некрасиво, когда мужчина, наконец, чуть-чуть захват ослабил.
— Я не позволю тебе так вести себя с моей матерью! Поняла меня? — он встряхнул меня, так что зубы застучали. — Ты все границы перешла!
— Она сама виновата!
Он громко задышал и неуловимым движением меня за волосы схватил. Я не плакала до этого — ни когда с его матерью на кухне ругалась, ни сейчас. А тут прорвало, и я бить его по лицу, по груди начала, стараясь достать и поранить, а Митька только уворачивался.
— Отпусти меня! Отпусти!!! Ублюдок!
— Моли бога, — прорычал он, — что я стараюсь сдерживаться и не у
* * *
ть тебя по лицу. А так хочется. Я не позволю так относиться к ней кому бы то ни было. И ты не исключение! Не вертись! — его крик меня оглушил. — Не вертись я сказал!
Очередного рывка моя кофта не выдержала, и на плече образовалась огромная дырка, через которую виднелась красная нежная кожа, сейчас невыносимо болевшая из-за жесткой хватки.
— Мне все это осточертело, Кать. Я долго терпел, — теперь он говорил спокойно, тихо, почти мягко, и слышно было, как сзади меня Кирилл снова начал испуганно всхлипывать. — Я даже согласился на этого, — небрежный кивок в сторону ребенка. — Но чаша моего терпения не бездонная.
— Кирилла не трогай, — невнятно прохрипела я. — Только попробуй его тронуть, понял меня?!
Митя, как неожиданно меня схватил, так неожиданно и отпустил, слегка при этом толкнув, так что я не удержалась на ногах и завалилась вбок, больно приложившись копчиком об край стола.
— Убирайся отсюда, — повторил он то, что я полчаса назад сказала его матери. — Чтоб тебя и его через пять минут не было.
Я, собрав крупицы достоинства, выпрямилась, пытаясь не обращать внимания на прострелившую, острую боль и повернулась к Кире, взяв его на руки. Ни слова не сказала, даже обходила застывшего как статуя мужчину десятой дорогой, стараясь оказаться как можно дальше. Бар открыла, доставая свои и Кирины документы, а Митька тем временем у меня за спиной стоял и наблюдал за моими действиями. Контролировал, чтобы я чего-то лишнего не прихватила? Понятия не имею.
— Все, что оставишь здесь — выкину к чертовой матери, — бесстрастно предупредил он.
И ведь правда выкинет. Но я не шелохнулась даже. Взяла самое необходимое, вещи племянника, одежду, какую смогла вот так, с первого взгляда заметить, и ушла, ни разу не обернувшись.
— Кирюш, не плачь, уже все, — он меня своими маленькими ручками за шею обнял сильно, а мне от каждого прикосновения больно очень было. Но я терпела, потому что ему как никогда кто-то родной был нужен рядом. — Ну чего ты, родной мой? Мы сейчас к бабушке в гости поедем. Поедем к бабушке? Не надо, милый, не плачь.
Мы на улице так же оказались, как были и дома — я в рваной кофте, вся помятая, растрепанная, и Кирилл — в легкой домашней одежде, необутый даже. Я на лавочке у подъезда его посадила и быстренько одела, пригладив светлые волосики. Я знала, что Митька за нами в окно наблюдает, но не доставлю я ему радости и не покажу своего унижения. Не здесь, не буду плакать.
Я Кирюшу на землю поставила еще раз по одежде его провела, разглаживая, и пошла такси ловить, оставляя все позади. Будь что будет, но так я жить — постоянно ощущая себя обязанной кому-то и за что-то, вечно неправильной какой-то, — я не хочу и не буду. Лучше одной, самой и не зависеть ни от кого.
Ты справишься, уговаривала я себя, вытирая без конца льющиеся слезы и сжимая маленькую ручку в своей руке. Ты справишься.
Глава 8.
— Катюш, привет. Альбина далеко?
— Нет ее пока. Сама жду, — кратко ответила Катя, покручивая в руках провод телефона и все время поглядывая на часы. — А что ты хотела, Оксан?
В трубке послышался громкий, страдальческий вздох.
— Я хотела отгул попросить. Мне ж сегодня в ночную.
— А что так?
— Свекровь приехала, — хоть лица коллеги Катя видеть не могла, но зато представить, как та скривилась при упоминании свекрови — вполне. — Надо теперь все приготовить, убрать. Сама понимаешь.
— Понимаю. Но Альбины все равно пока нет.
— А ты не могла бы сегодня за меня отраб...?
Катя поспешно и решительно перебила.
— Не, Ксюш, никак. Сама отпроситься хочу. Никак вообще.
— А тебе зачем? — Оксана, конечно, расстроилась, но не обиделась. Они периодически подменяли друг друга, смотря по обстоятельствам, но никогда не психовали, если как-то не получалось.
Говорить правду Катерине не хотелось. Во-первых, толком еще ничего неизвестно. Получится — не получится, что это за работа, что делать...Да и большой вопрос, устроит ли Катя Наташкино начальство. Куцова ж не пуп земли, в конце концов. А во-вторых, не хотелось вообще кому-то что-то рассказывать, пусть даже дело и выгорит. У них коллектив узкий, маленький, все друг про друга всё знают, и скрыть что-то еще постараться надо. Оксана хоть и неплохая, незлобивая, но посплетничать и косточки пообмывать любит, особенно с начальством. А потом начнется...
— С Кириллом к врачу собираемся на прием. А там по записи. А мне позарез, иначе мы к той тетке просто не попадем.
— Понятно, — женщина сразу интерес потеряла и собралась закругляться. — Ладно, пойду дальше делами заниматься. Но я еще позвоню.
— Ага, пока.
Катя еще раз нервно взгляд на стрелку часов перевела и выругалась себе под нос. Почему время — такая коварная штука? Когда надо — одна минута так долго тянется, что проще застрелиться, а когда не надо — полчаса как секунда пролетают.
Альбина Федоровна никогда не говорила, куда и на сколько уезжает. Понятное дело — она начальник, но короткого "вернусь через столько-то" вполне хватило. Начальница была женщиной решительной, хваткой и одинокой. Свободного времени у сорокалетней разведенной Альбины было навалом, поэтому она предпочитала лично контролировать работу в своей частной аптеке, которую, как все у них на работе знали, начальнице подарил бывший муж за развод.
И все телодвижения строго контролировались и проверялись. Именно Альбина определяла график работы и смен, именно перед ней надо было отчитываться, уходя с работы. В общем, даже дыхнуть без ее ведома нельзя было. А время поджимало. С минуты на минуту Куцова должна подъехать, а уйти никак.
Начальница приехала без пяти пять. Вальяжно и медленно вылезла из своей темно-зеленой тойоты, перебрала какие-то вещи в багажнике и только потом соизволила войти в здание. Катя вся извелась, глядя за ленивыми движениями начальницы. Она тут опаздывает, между прочим, а та не может побыстрее своими булками шевелить!
— Альбина Федоровна, — бодро протараторила Катя, всеми силами стараясь не смотреть на часы и на только что подъехавший к аптеке Наташин "Жук", — а я вас ждала. Понимаете, мне сегодня уйти надо. Точнее, сейчас. Я вам утром сказать собиралась, но вы так быстро уехали.
Начальница меня пристальным взглядом с головы окинула, как будто на рентгене просветила, ей-богу, и подозрительно прищурилась.
— А тебе зачем?
Они с девочками иногда не понимали ее мании следить за их жизнями. То есть Альбина Федоровна хотела знать абсолютно все — кто как живет, где, с кем, чем. Как-то Оксана пошутила, что та, наверное, боится, как бы их конкуренты не переманили. Шутка, конечно, но в каждой шутке есть доля правды. Как бы то ни было, Альбина за ними бдела, радела и следила.