Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Стоп, погоди. Ты сейчас о чем? Опять о снах? — с осторожностью.
Чувствуя себя обманутой, я кивнула и отвернулась к телевизору. Все-таки отложилось! Но легче не стало — этот скепсис в голосе, яснее всяких слов!
Владимир моего настроения не понял.
— Яр, но ведь это же...
— Что? — Высвободившись из его объятий, я села. Посмотрела с вызовом. — Нелогично? Глупо?
А далее сакраментальный вопрос, не озвучить который выше моих сил. Горький опыт последних лет отпечатался на подкорке — задавать вопросы мужчине нужно сразу и в лоб, иначе передумаю, найду оправдание или пущу все на самотек.
— Ты мне не веришь?! — требовательно.
Вовка думал недолго.
— Яр, я тебе верю, но... — втянув обратно на диван скинутое мною одеяло. — Не кажется, что сны — это чересчур?
— Нет, не кажется! — невольно повысив голос. — Я видела его тогда.
— Хорошо... — пасуя, Владимир вскинул руки. — Признаю, помню плохо — не до того было. Расскажешь еще раз? — не столько спрашивая, сколько утверждая. Так мне показалось.
Ведомая раздражением, я поднялась на ноги. Дошла до окна.
— Уверен? — оглянувшись.
— Конечно, — Вовка смотрел на меня пристально и вопросительно. — Сомневаешься?
— Честно? Да. Ты не слушал раньше. Боюсь, сейчас ничего не изменилось.
Внезапно засмущавшись собственной наготы, я вернулась к дивану, чтобы забрать валяющуюся на полу одежду, но поднять не успела. Владимир повалил на прежнее место.
— Яр... Не дуйся! — нависнув надо мною. — Мне простительно, я в кутузке был, — смеясь глазами.
— И что? В кутузке он был... — уже не обижаясь — делая вид. — Мне тоже нелегко пришлось, знаешь ли.
— Не знаю, но очень хочу узнать, — опершись на согнутую в локте руку. — Я слушаю...
Я молчала достаточно долго, собиралась с мыслями. Вовка, слава Богу, не торопил, терпеливо ждал. Наконец, заговорила, но не о себе — о предках.
— Оказывается, у моей бабушки был дар. И у прабабушки тоже. И у прапрабабушки тоже. Они могли чувствовать, видеть, как совершается убийство. И не только его — все, что происходит с жертвой, с момента, как она попала к ним. Я не знала об этом, даже не подозревала, пока не вернулась обратно из Петербурга.
Я не торопилась, подбирала слова и смотрела в потолок. Боялась столкнуться с недоверием с его стороны.
— Первый мой сон был о бабушке. Я тогда подумала, что разочаровала ее своим решением жить здесь. А сейчас кажется, что она предупреждала. Или гнала прочь, — припомнив откровения бабы Дуси. — А потом были похороны. Я видела их глазами Ульяны. Помнишь? Моя прабабка.
Не сдержавшись, покосилась на Вовку. Тот бесконечно серьезен и, кажется, внимательно слушает.
— Я чувствовала ее скорбь, переживала вместе с ней, прощалась, и не понимала, почему это происходит со мной. Наверное, тоже бабушка постаралась. Показывала, что меня ждет, если останусь, — продолжила я и говорила, говорила, говорила, где-то в процессе покинув диван, потому что лежать без движения не получалось. И принялась бродить из угла в угол, садиться, вставать, вновь садиться, не прекращая рассказывать, то переходя на услышанное от бабы Дуси, то возвращаясь обратно к снам или делясь собственными переживаниями, и, странным образом, на душе становилось легче. Все же открыться перед другим человеком — иное, нежели изукрасить словами страницы ежедневника.
Кстати о дневнике...
— Вов, мне кажется они не только наблюдают за мной... Они где-то рядом. Совсем близко.
— В смысле?
— В прямом. Я так и не смогла найти дневник. Все перевернула и ничего. Он словно растворился в воздухе.
Владимир сдвинул брови.
— Хочешь сказать, кто-то побывал в доме?
Я ответила тяжелым вздохом.
— Иди сюда.
Вовка поманил меня к себе на диван. Я послушно присела рядом и прильнула к мужскому боку.
— Что ты думаешь обо всем этом?
— Пока не знаю, — честно признался он, поцеловав меня в макушку. — Если ты не против, я бы побеседовал с этой твоей бабой Дусей. Что скажешь?
— Не уверена, что она захочет с тобой разговаривать, — засомневалась я.
— И все же стоит попробовать. Еще ни одна женщина не устояла перед моим сногсшибательным обаянием! — совсем другим тоном.
Я невольно улыбнулась.
— По-моему, кое-кто слишком много мнит о себе.
* * *
Но застать бабу Дусю на следующий день нам не удалось. А после обеда мы отбыли провожать Павла и позволили себе задержаться на одну ночь в Саратове. Не только мне хотелось сменить обстановку, Вовке тоже. Кому-то подобное поведение может показаться недальновидным, но жить в постоянном напряжении невозможно. Человек должен отдыхать: и физически, и эмоционально.
Мы устроили романтический тет-а-тет в уютном кафе, до полночи гуляли по набережной, а затем предавались любви, открывая неизведанные стороны друг друга, даря и принимая наслаждение, отдаваясь без остатка.
Единственный вопрос, который я за эти сутки позволила себе задать о произошедшем, касался Павла. Мы вышли на балкон полюбоваться на ночную Волгу, когда я вспомнила о требовании Владимира.
— Почему ты не захотел, чтобы Пашка остановился у нас? — Сейчас, когда тот не слышит, я позволила себе сократить его имя, а до этого называла, как представился, или же вовсе предпочитала не обращаться. Мы так и не нашли общего языка.
— Думал, ты догадалась, — ответил Владимир, приняв меня под свое крыло: с воды веяло прохладой.
— Одно дело догадываться, другое знать наверняка, — отозвалась я.
Вовка молчал некоторое время, прежде чем заговорить.
— Пашка — неплохой человек, преданный друг, отличный товарищ, но его отношение к женщинам с некоторых пор... кхм... по меньшей мере специфическое.
— Почему?
— Обжегся. Что называется, влюбился не в ту женщину, — просветил меня Владимир.
— Она ... — хотела сказать "изменяла", но Вовка опередил.
— Использовала, чтобы обеспечить себе безбедную, комфортную жизнь: Пашка вполне себе высокооплачиваемый специалист. Ну и гуляла, конечно, но он долго отказывался в это верить, предпочитал быть слепцом, хотя многие пытались открыть глаза. А потом ушла, хлопнув дверью и прихватив с собой приличный кусок совместно нажитого. Даже на адвокатов бывает проруха, — с сожалением.
— Так он что... озлобился? — поняла я.
— Очень. И изменился с тех пор сильно. Ты, возможно, не поверишь, но когда-то это был очень открытый, общительный человек. Обожал компании, травил анекдоты, а теперь разве что на мальчишник вытащишь, и то не всегда.
— Ясно. — Не то, чтобы после этих слов я прониклась симпатией к Павлу в свете нашего с ним общения, но пожалела однозначно. — И все равно не понимаю, почему в гостиницу, — вернулась к тому, с чего начали.
И получила исчерпывающий ответ.
— Не хотел, чтобы он тебя обидел. Он мог.
Услышав, я не стала делиться впечатлениями от нашей встречи, а потянула Вовку обратно в номер, придя к умозаключению, незачем портить такую замечательную ночь. Мою инициативу поддержали. И не раз. А перед отбытием мы, точнее я, решили навестить тетю Любу, и, как выяснилось, этим походом поставили точку в незапланированном и столь отрадном "отпуске".
Начиналось все предсказуемо. Тетя Люба, хоть сейчас готовая на передовую, с искренним возмущением жаловалась на врачей:
— Не отпускают, Ярочка! Представляешь, не отпускают! А у меня огород бесхозный! Зелененькие, пикули, капустка! Останемся на зиму без закаток. Как будем?!
— Нормально будем, мам. Нормально, — Ольга закатила глаза. — Сейчас не девяностые. Пошел в магазин и купил все, что нужно.
— Тебе бы только в магазин, отраву всякую есть! — возмутилась Любовь Андреевна.
— Мама! — сестра сокрушенно покачала головой.
— Теть Люб, да не переживайте вы так. Выпишут скоро. Я вот только с доктором разговаривала, говорит, что вы умница. На днях домой отправитесь, — чуток приукрасив. С врачом я не общалась, но слышала, как сестра на посту говорила о готовящейся выписке пациентки из двенадцатой, где лишь одна койка занята временным постояльцем — тетей Любой.
— Выписать-то выпишут, — согласно закивала Любовь Андреевна. — Куда денутся? Что положено отлежала, дольше держать не станут. Так вот другой Цербер! — ткнув пальцем в дочь. — Не пускает до дому!
— Мам, мы это уже обсуждали! — возмутилась Ольга.
— И чего? Я своего согласия не давала! — отрезала тетя Люба.
— Мама! Мне на работу нужно! Я место потеряю!
— Подумаешь! Было б чего терять! — взглядом ища у меня поддержки.
Я невольно попятилась, не желая принимать участие в семейных разборках. Благо Вовка остановил, всучил пакет с гостинцами.
— Теть Люб, нам пора. Таксист ждет, — умудрившись опередить сестру и недалеко от истины: до заранее оговоренного времени отъезда осталось менее часа. — Мы вам тут вишневый рулетик принесли, соломку сладкую и фрукты. Покушаете, — пристраивая пакет на тумбочку возле кровати.
— Заберите! Не нужно мне ничего, — воспротивилась тетя Люба.
— Но...
— Святику отдай. Худющий, недокормыш. А матери дела нет!
Я с сочувствием глянула на сестру. Та покачала головой, мол, не настаивай. Послушалась.
— Как скажете, теть Люб. Отдам Святу, — пятясь обратно к Вовке. Тот внешне невозмутимый стоял в пяти шагах от кровати и делал вид, что его здесь нет. — Ну, мы пойдем? Выздоравливайте, — поравнявшись.
— Конечно идите. Спасибо, что навестили, — сменила гнев на милость Любовь Андреевна и даже заулыбалась. — Рада была тебя видеть, Ярочка. Ты приезжай ко мне в Лопуховку. Навещай. И друга своего бери. Я вас таким супчиком накормлю, с домашней-то курочки. Не то, что Ольгин с магазинной! Сплошные антибиотики!
— А ты чего передумала? Хотела же к матери? — спросила я у сестры, когда мы вышли из палаты.
— Ты же видишь, Яр. Ее здесь в постели не удержать, а там что делать? Привязывать? — с раздражением отозвалась Ольга. — Она мне всю плешь проест своим огородом, — оправдываясь. — Да и на работу надо. Не уволят, конечно, но пора и честь знать.
Я молча посочувствовала, думая о том, что где бы тетя Люба не оказалась после больницы, сестре придется несладко.
— Ну а ты как, мучитель невинных девиц? — Ольга временно переключилась на Владимира. — Вы вообще знаете, что у вас совести нет? Позвонить, обрадовать не судьба?
— Лель...
— Да ладно. Шучу! Понимаю, не до меня было, — подмигнув обоим. — Кстати, очень рада за вас. Наконец-то перестали ходить вокруг да около.
— Спасибо, — Вовка приобнял меня. — И за свидание тоже.
— А-а-а, ерунда, — Ольга направилась к выходу из отделения. — Но ты все же расскажи, как тебя угораздило-то? — обернувшись перед лестничным пролетом.
Владимир плечами пожал. Ольга усмехнулась.
— Отличный ответ, — начав спускаться. — И как только тебя выпустили?
— Найденная рядом с телом вещь не доказательство убийства, — ответил Вовка.
— Конечно-конечно...
— Может, объясните, о чем спич? — встряла я.
— Как о чем? Об улике из-за которой твоего ненаглядного замели, — Ольга глянула на нас с нижнего пролета. — Она что, не знает? — Вовке.
— Видимо, нет, — отозвался тот.
— Ну вы даете! — Сестра возвела очи к небу, прежде чем зашагать дальше.
— Эй! Я, кажется, спросила! — ухватив Вовку за руку.
Он остановился.
— Я часы потерял, — ответив на мой вопросительный взгляд. — Отцовские, именные. Подарок матери на юбилей. У них застежка слабая, собирался починить, но руки так и не дошли.
— Ага. Удачно так потерял, — продолжила за него Ольга, уже выходящая в холл первого этажа. — Ты прям везунчик!
— Часы?
— Да. Их нашли рядом с телом. Яр, я сотню раз бывал на этом кладбище!
— И поэтому тебя арестовали? — пропустив мимо ушей его настойчивость. Пыталась вспомнить что-то важное, но вместо этого воскресила слова сестры — зовет тебя с собой, даже не попробовав.
Почему — стало ясно, когда расслышала ответ Владимира. Уже не мне — Ольге:
— Нет. Сейчас я не могу уехать. После того, что произошло...
— Почему?
Мы вышли на улицу, и сестра наградила Вовку недоуменным взглядом.
— Но ведь это ж глупо? Возвращайся домой, пока еще к чему-нибудь не прицепились.
— Нет, Оль. Это убийство — оно...
— Вовчик! Забудь об убийстве — целее будешь. Собирай манатки, Ярку в охапку — она, поди, теперь брыкаться не станет — и вперед! Без вас разберутся!
Владимир категоричен:
— Я так не умею. К тому же мне еще личные вещи не вернули, — когда Ольга покрутила пальцем у виска. — Да и не станут меня больше трогать. А если попробуют, Пашка вернется. И вообще, бегство — признание вины, ты не знала?
Сестра ничего не ответила.
* * *
Домой мы возвращались с комфортом: вдвоем на заднем сидении. Владимир держал меня за руку, время от времени перебирая пальцы, и, видимо, как и я не был настроен на разговоры. Молчали.
После слов сестры о необходимости скорейшего отъезда эйфория развеялась, в груди образовалась тяжесть, и не думать о ближайшем будущем теперь не получалось. Видимо поэтому, когда в поле зрения показался Аткарск, я удручающе вздохнула.
— Устала?
Вовка отреагировал моментально и, отвернувшись от окна, попытался поймать мой взгляд. Я не позволила и нырнула под его руку, пряча не только смятение, но и грусть. Сейчас казалось, что также хорошо как вчера, нам уже никогда не будет.
— Яр? Ты чего? Нормально?
Он настойчив, хоть и прижал к себе. Не готовая к откровениям, я слукавила:
— Скорее бы уже доехать.
— Минут через пятнадцать будем, — впервые за весь путь обратился к нам водитель. — Не станете возражать, если у рынка высажу? Теща заждалась. Из гостей забрать должен, — объяснив причину часто повторяющейся телефонной вибрации, которую он в большинстве своем умышленно игнорировал.
Я еще не успела определиться со своим отношением к данному предложению, а Вовка уже согласился.
— Без проблем. Теща — это святое, — с доброй иронией, которую водитель тут же поддержал.
— Ничего не говори! Мужик мужика поймет!
О моем присутствии, видимо, намеренно подзабыли. Впрочем, я не возражала. Мысли вновь вернулись в прежнее русло — к убийству, к аресту, к отъезду, и каждой с минутой становилось все тягостнее и тягостнее.
Мы вышли на Советской: Владимир захотел купить домой разливного пива. На этот раз парк не показался мне таким уж ухоженным, как прежде: то ли успела приглядеться, то ли настроение не располагало к восхищению. А на пути к дому не выдержала и спросила о том, что тревожило:
— Вов, может, Ольга права, и тебе лучше уехать?
— Уехать? Зачем? — Он будто впервые слышал об этом.
— Вдруг в полиции передумают, — отозвалась я.
— Передумают? Почему они должны передумать?
— Ну... не знаю...
— Яр, слушай, — Вовка остановился и придержал меня. — Ты зря беспокоишься. Если бы меня на самом деле подозревали в чем-то, то не выпустили бы. Я и так отсидел максимальный дозволенный законом срок — десять суток. За это время должны были предъявить обвинение, но не предъявили. Значит, на меня ничего нет.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |