Чёрный пёс Элчестера. Часть третья.

И небольшой отряд растворился в колдовском мраке, накрывшем город...

Глава XXIV

Над костром кусачей мошкарой вились искры. Они срывались с танцующих языков пламени и уносились в ночной зенит, а поленья трещали, мерцали алым и золотым, подёргивались сизым пеплом. На земле, изгибаясь, плясали тени, и причудливые отсветы ложились на стоящие вокруг валуны.

Бьянка, укутанная в плащ Фрэнсиса, еле могла сидеть, и её поддерживал мэтр Джеронимо, время от времени подавая тёплое успокоительное снадобье, сваренное Милицей. Саму волшебницу Бьянка так боялась, что зажмуривалась и сжималась в комок при малейшем её приближении. После нескольких безуспешных попыток поговорить со спасённой, Милица сдалась и поручила все заботы о ней итальянцу. Он сумел не только успокоить бедняжку, но и убедить выпить лекарство, сваренное "ведьмой". Видимо, ожидание смерти и шок от пережитого на площади окончательно подкосили Бьянку. Из всего их небольшого отряда девушка без боязни смотрела лишь на мэтра Джеронимо.

Тот утешал её, ласково наговаривая нечто невразумительное, а сам то и дело бросал через костёр полные настороженности и любопытства взгляды на Милисенту. Она сидела, время от времени палкой вороша сучья в костре, а Фрэнсис ласково обнимал её за плечи. Оба молчали, но само молчание словно соединяло эту пару. Они молчали о своём, и пальцы молодого рыцаря нежно перебирали спутавшиеся пряди волшебницы.

Бьянка наконец задремала, и мэтр решился прервать молчание.

— Нас разыскивают, не так ли?

Милица лишь пожала плечами, а Фрэнсис вздохнул:

— Вероятно. Думаю, Мили предусмотрела такую возможность.

Девушка улыбнулась, щекой потёршись о его ладонь, совсем как кошка, и прикрыла глаза.

— Если мимо поедут люди, они примут нас за камни на равнине... — сонно пробормотала она. — Я с детства обожала плести мороки...

— Как я теперь смогу явиться ко двору короля Франции или герцога Бургундии? — с шутливым укором вздохнул юноша. — Епископ и брат Климент наверняка разошлют грамоты с нашими приметами...

Милица с трудом приподняла отяжелевшие веки.

— Не... — пробормотала она. — Брат Климент поспорил со мной... Он заключил пари с ведьмой... И проиграл... Это очень много значит...

— Я не понимаю, Мили...

— Он не сможет, — зевнув, пояснила волшебница, вновь закрывая глаза. — Ни он, ни епископ. Ни написать, ни сказать... Просто не сможет...

— А, — догадливо протянул Фрэнсис и умолк, обменявшись взглядами с мэтром Джеронимо. В уголках губ врача притаилась усмешка: так трогательно выглядела эта засыпающая девочка, что-то пытающаяся объяснять сквозь дрёму.

Фрэнсис осторожно коснулся губами её волос.

— Спи, любимая, — шепнул он.

Милица спала.

Некоторое время царило молчание, нарушаемое лишь потрескиванием веток в костре. Затем итальянец, вздохнув, подкинул в огонь хвороста и спросил:

— Наверное, вам с ней непросто?..

Рыцарь молча улыбнулся, крепче прижал к себе спящую женщину и ничего не ответил. Но медик не отступал.

— Помимо того, что у вашей супруги, господин граф, взбалмошный характер, она ещё и колдунья... Где вы ухитрились её откопать?

— Вы бы не рискнули связать свою судьбу с ведьмой, мэтр, я вас правильно понял? — хмыкнул лорд. Ухнула вдали ночная птица, и легкий ветерок пробежал над костром.

Мэтр Джеронимо кивнул.

— Дело не в том, что она с причудами, господин граф, какая женщина без них! Дело в том, что её сила противоестественна.

Фрэнсис вопросительно приподнял бровь. В тёмный воздух с треском взвилась над костром стайка медных искр. Собеседник поспешил объясниться.

— Я не хочу сказать, что госпожа графиня плоха. Но поймите меня правильно, ваше сиятельство... Нет такого закона природы, что позволил бы человеку летать, как птица. Без крыльев, без приспособлений... по одному только слову! Нет такого закона природы, что позволил бы наступить ночи посреди дня... И...

— Разве нарушение этих законов не спасло вас и эту несчастную? — тихо спросил юноша, кивком указывая на Бьянку, клубочком свернувшуюся под плащом. Итальянец слегка покраснел. Огонь чуть притих и трудолюбиво лизал поленья, словно боялся пропустить и слово из разговора.

— Я не хотел бы показаться неблагодарным... Ваше сиятельство, я всю свою жизнь отрицал магию и волшебство, я никогда не разыскивал формулу философского камня, никогда не пытался читать будущее по чертам лица, линиям ладони или же по звёздам. Для меня существует только один критерий: опыт. Эксперимент. Подтверждённый факт, причем не единожды, а многократно подтверждённый... Я читаю древних авторов... Вы не читали Лукреция, "О природе вещей"? Очень познавательно, рекомендую... Есть и арабские авторы... Знаете, я не думаю, что, будучи язычниками и неверными, эти люди глупее христиан. Быть может, нам многому бы стоило у них поучиться... Вы поймёте меня, раз не считаете для себя зазорным общаться с ведьмой... Только вот ведьм...не любили всегда и везде. Даже неверные осуждают тех, кто принял силу от Эблиса...так называют они Люцифера, вы, быть может, знаете... Я всегда считал это выдумками, но...но теперь...

Фрэнсис крепче прижал к себе спящую жену. Если такое говорит тот, кого она спасла...

Огонь вился золотыми змейками, чуть потрескивая, но не гудел, словно призадумался вместе с графом... Юношу не покидала мысль, что костёр внимательно слушает их разговор... Быть может, утром всё доложит Милице.

Лорд невольно улыбнулся такой мысли и решил, что понял врача.

— Вас пугает её сила?

— Нет. Необъяснимость этой силы! — ответил врач. — Её нельзя изучить, её нельзя понять... Выразить и записать с помощью цифр... Маги имеют дело с такими формулами, которые здравомыслящему человеку покажутся полной абракадаброй! Не думайте, что я так просто отвернулся от магии. Я пытался проверить её опытным путем...и ничего. Сколько ни бей по луже веником, дождь не пойдёт, поверьте мне! А госпожа графиня...совсем другое. В ней истинная сила... Разве вы сами не боитесь, ваше сиятельство?

— Нет... — просто ответил граф. — Не боюсь... Наверное, потому, что я не свожу мир к цифрам и логике...

Итальянец усмехнулся:

— Я вижу в ваших словах скрытый упрек...

— Да, разумеется. Неужели вы никогда не задумывались, что, быть может, есть ключ ко всем тайнам мироздания, вместивший бы объяснение и мистики, и физики?.. Неужели вы никогда не искали его?

— Такого ключа нет, — ответил медик. — По крайней мере, в той сфере, в которой я привык работать. Как я могу верить чему-то, чего не могу понять и объяснить? Философия мне смешна, поэзия недоступна, а магия отвратительна...

— Но вы же верите в бога? — приподнял брови граф. — Разве вы можете объяснить его?

— Бог — это мир. Создатель выражает себя в Создании. А мир, пусть и не до конца, но объясним... Недаром людям запрещено колдовать, ведь волхвование — сфера необъяснимого, сфера дьявола... Это искажение реальности, надругательство над миром... До недавнего времени, — учёный криво усмехнулся, — я полагал, что дьявола нет...

— Если считать, что бог — создатель мира, — возразил граф. — Недавно кое-кто обмолвился, что есть и иная точка зрения... Что же до колдовства... Оно освобождает от произвола сильных мира сего... — негромко произнёс лорд. — Именно оно спасло Мили от бесчестья, именно оно спасло вашу жизнь... И разве не является бог царем царствующих? Их власть — не от него ли? И не потому ли так ненавистна ему сила, несущая свободу?.. Я скажу больше, напомню: именно Люцифер дал людям плоды с Древа Познания, которое вы столь высоко цените, и именно его называют Князем этого мира... "познаваемого, пусть и не до конца"... — рыцарь улыбнулся.

Мэтр Джеронимо молча глядел на него. Пламя костра гудело ровно и радостно, вытянувшись к небу золотым конусом, свивая вокруг поленьев золотые вихри. Норманн подумал, что вряд ли огонь подслушивал ради Милицы. Скорее всего, ему просто был интересен сам разговор... Особенно если вспомнить, что огонь издавна считают стихией Свет Несущего...

— Вы не считаете дьявола злом, — произнёс, наконец, врач.

— Нет, не считаю, — кивнул Фрэнсис.

Медик потупился.

— Простите, но...какова в этом заслуга вашей жены?

— У меня есть своя голова на плечах! — отрезал норманн. И мягче добавил: — Свобода и Знание — разве это плохо?

Итальянец вздохнул.

— Я не берусь судить то, о чём не имею никакого представления... Я всего лишь боюсь того, что невозможно понять... От бога ли, от дьявола, для зла ли, для добра — я не приемлю метафизики, как всякий учёный... Но как человек я благодарен вам и вашей супруге... Я не хотел бы, чтобы вы увидели во мне предателя и труса... Напротив, мне хотелось бы остаться с вами...мне хотелось бы понять...если понимание тут вообще возможно...

В огонь рухнула новая охапка сушняка.

Фрэнсис усмехнулся, протягивая врачу руку над присмиревшим костром. Пламя довольно урчало, как огромный домашний кот, и щурило золотые искры в жарких складках занявшейся коры — сытое и разомлевшее.

— Я думаю, Милица будет в восторге. Она такая же одержимая исследовательница, но только в своей сфере...

— Куда мы держим путь? — спросил мэтр Джеронимо, отвечая на рукопожатие.

— В Дижон, ко двору герцога Гуго II.

— Вы хотите остаться там?

Граф кивнул.

— Милица грезит о Париже, но я больше не могу... — лорд сел, обхватив руками колени и глядя на пляску языков пламени. — Не могу таскать свою жену по дорогам, подвергая превратностям пути. Сегодня — жара, завтра — ливень, послезавтра — разбойники... Разве это жизнь для женщины? Теперь у меня есть все необходимые грамоты, ни один человек не сумеет обвинить меня в самозванстве... Я должен обеспечить своей жене и будущему сыну уход и крышу над головой. Мы прошли пол-Европы, довольно...

— Вы словно бы пытаетесь отгородить её от того мира, который постепенно заявляет на неё свои права — от мира магии... Что бы вы ни говорили...

Лорд покачал головой.

— Быть может, — прошептал он потрескивающим сучьям. Огонь вился и скользил по тонким прутикам, и они наполнялись рубиновым мерцанием, неверной, чуткой игрой сполохов, и поверх скользили, опадая, воздушные хлопья сизого пепла... — Но не потому, что тот мир плох... Он прекрасен... Вряд ли я пожал бы вашу руку, не научи меня тот мир видеть в каждом прежде всего человека, а уж потом горожанина, рыцаря либо учёного... И всё же, несмотря на всю его красоту, тот мир опасен...

— Наш мир опасен тоже... Особенно для таких, как она...

— Я знаю, — почти беззвучно ответил граф. — Но надеюсь...

— На что? — итальянец поднял изумленные, вопросительные глаза на молодого рыцаря, умолкнувшего со страдальческой складкой между бровей.

— Быть может, став матерью, она оставит... — Фрэнсис закусил губы.

— Не думаю, — сухо вымолвил медик. — Вам многое придётся скрывать при дворе Гуго II.

— При любом, — невесело хмыкнул юноша. — Так что выбора у меня, по большому счёту, нет... Дижон — ближайшая столица... А в Париже... В Париже живут ведьмы... — он спрятал лицо в ладонях.

— Вы боитесь её потерять? — Джеронимо осторожно положил руку на плечо лорда.

— Будь, что будет, — тяжело вздохнул Фрэнсис, поднимая голову. — Надеюсь, до этого не дойдёт... Я просто ревную, мэтр! — усмехнулся юноша. — Я не хочу делить её ни с кем!

— Очень...мужское чувство, — неуверенно улыбнулся врач, опасаясь оскорбить графа.

— Да, конечно, — улыбнулся в ответ молодой лорд. — Я и влип-то во всю эту историю только потому, что вёл себя, как мужчина. Обычный мужчина, а не героический рыцарь, который выше собственных слабостей... Ни Персиваля, ни Галахада из меня не вышло... Наверное, у них и слабостей-то не было...

— Но ведь были ещё Ланселот и Тристан... — напомнил учёный. — Они тоже предпочли земную любовь рыцарской чести.

— Только вот конец у тех легенд печальный, — вздохнул граф, нежно касаясь волос спящей возлюбленной. — Если бы вы знали, мэтр, как я боюсь за неё!

— Вы делаете всё, что в ваших силах, но уберечь её от себя самой не сможете... Тут два варианта: либо уйти и помнить всю жизнь, либо остаться и всю жизнь рисковать... Вы выбрали.

Фрэнсис кивнул. Некоторое время мужчины молчали, глядя в огонь. Бьянка вскрикнула во сне и сжалась под плащом.

— Что же теперь с ней будет? — негромко спросил Джеронимо. — Куда её отпустишь в таком состоянии?

— Да уж, безопаснее ей пока с нами... — вздохнул рыцарь. — Быть может, когда девушка оправится, она перестанет шарахаться от Милицы... А, выздоровев, решит, куда пойти...

Мэтр пожал плечами.

— Думаю, при сиятельном графе ей куда проще заниматься своим ремеслом. На её месте я бы оставался с вами как можно дольше.

— Наверное, поэтому и вы сами с нами пошли, — улыбнулся лорд. — Конечно же, ведьме странно было бы обвинять вас в служении тёмным силам.

Итальянец весело хмыкнул.

— Да и кому, как ни ей, понимать, что это не так!

— Тогда решено: пусть в Дижоне все считают вас моим лекарем, а Бьянку — служанкой графини, — вздохнул Фрэнсис. — Только, мэтр, к своему окружению я предъявляю определённые требования...

— Слушаю вас, — врач склонил голову.

— Я обеспечиваю вам кров, еду и питье. Позже, когда герцог признает мой титул и даст земли в Бургундии, я смогу платить вам... До тех пор вам придётся добывать деньги самому... Полагаю, при вашей профессии это не составит труда. Взамен я бы хотел, чтобы в доме, где мы поселимся, соблюдалась тишина. Я очень не люблю шум, пустые разговоры и различные сборища... В остальном, если вам вдруг что-то потребуется, не стесняйтесь обращаться ко мне в любое время.

— Полагаю, ваше условие не трудно выполнить, — кивнул медик. — Я и сам не из любителей вечеринок, и предпочитаю проводить вечера над книгами, а не в трактирах. Но... позвольте спросить вас, ваше сиятельство...

— Да?

— Госпожа графиня отнюдь не кажется мне тихой мышкой...

— Вот вы о чём! — граф усмехнулся. — Когда-то, в самом начале нашего знакомства, я пытался ей объяснять, что терпеть не могу болтовни и глупостей... Но, во-первых, очень скоро я понял, что переделывать Милицу всё равно что переделывать стихию. А во-вторых... погружение в эту стихию — это как причастие Вечности... — Фрэнсис замолчал, с нежностью глядя на спящую жену.

— Вы влюблены в неё без памяти, — тихо произнёс собеседник. — Именно потому, что она так не похожа на вас... — И попытался пошутить: — Но ведь причастие Вечности недопустимо смертному человеку! Просто не по силам! — и умолк.

В костре надрывно всхлипнула ветка — и сломалась. Пополам.

Граф молчаливо покачал головой и не ответил. И, спустя столетие, вздохнул и проронил:

— Быть может, вы и правы...

Некоторое время в воздухе звенела тишина, только испуганно лизал груду сушняка костерок, отстреливаясь искрами от темноты. Потом ночной ветер донес вой.

Скорбный и заунывный, он летел над скованной мраком землёй, как осенняя туча. Тяжёлый и безысходный, подобный ноябрьскому небу, он рвал душу.