— Если ты доверяешь, то войдешь... — красноволосый фланк присел на корточки, переставая быть ужасающим и грубым. — Я безумно хочу тебя! — прошептал страстно. — Но ты... Я не должен... Лишать тебя... Я дал слово, что не дотронусь до тебя, если ты сам добровольно...

— Я не понимаю...

Гред выдохнул, пружинисто встал и постучал, чтобы через секунду на пороге возникла давешняя великанша и ... Великие предки... Юноша бросился в огромные пушистые объятия.

— Элан! Элан! — сгриг подхватил штица, а Аяса пожала плечами.

— Вот теперь все правильно, — сказала она. — Равные возможности.

-Мне не нравится происходящее, — Гред сощурился, наблюдая за нежностью великана, покрывавшего юношу недвусмысленными поцелуями. — Всего час. Я даю им час на разговор.

— Вы уметь заставлять нервничать. — королева позволила кронпринцу тоже зайти внутрь и повела к накрытому столу, тогда как парочка скрылась за ближайшими дверьми, а фланк опустился в кресло с похолодевшими донельзя руками.

Казалось, сейчас, когда он сам позволил... Сам привел... Душа начала медленно умирать и с каждым ударом сердца превращаться в камень.

Что говорила Аяса? Что происходило рядом? Гред боялся даже дышать. Взгляд битым стеклом резал пространство, а внутри впервые корчилась от ревности безумная слабость.

Льюис. Глаза синее луговых цветов. Ты другой расы. Ты умеешь выращивать тростник. Тебя используют и вырывают у друг друга, как игрушку.

Боль в предплечьях, накопивших яд истинного лидера фланков. Глоток утреннего кофе, предложенного Аясой. Разговор о делах... Договор, скрепляемый словом кронпринца.

Час безумия, пока штиц вновь не появляется в гостиной со сгригом, возвышающимся за спиной, как скала, защищающая богатые пастбища.

Гред поднялся:

— Все? — спросил холодно.

— Да. — Элан не скрывал презрения и ненависти, но маленькая ручка... Как и в прошлый раз!.. успокоила зверя!

— Не надо. Его высочество проводит меня обратно. Да? — Льюис шагнул к двери, а фланка прямо-таки потянуло следом, словно на шее защелкнулся невидимый ошейник.

— Доброго дня, — попрощался он, а Льюис лишь опустил голову и вышел в коридор первым. До самой лестницы он вел себя, как ведомый на казнь пленник. Еле шел, спотыкался, что-то искал на натертом до блеска паркете, а потом вдруг развернулся и заставил Греда в себя упереться, как в очевидность.

— Что между нами происходит? — напрямую спросил штиц, возмущенно краснея. — Что ты сделал? Чип активировал?

Фланк сглотнул. Что? Чип? Ты с ума сошел, Льюис! Я тебя... Ответить кронпринц не успел, потому что штиц потянулся навстречу губами... Бормоча что-то про исполнение наказания. Настоящее безумие — слабость перед чувствами.

Льюис не знал, что происходит с его душой. Льюис сходил с ума от того, что губы касаются фланка. От вспыхнувшей души, которую словно зажгли нечаянным огнем. С первой минуты пробуждения заявившийся в номер Гред не отпускал и вызывал дрожание в коленях. Об этом когда-то говорил дед. 'Ты однажды оглядишься, внучок, и поймешь, что кроме одного существа никто не существует на свете. Все рассветы, все закаты, каждая минуточка жизни будут принадлежать ему...'

О, зеленые поля тростника! Льюис не понимал, почему именно фланк? Но сейчас обвил его шею, прижался близко-близко всем дрожащим телом, не опасаясь, что кто-то увидит, что стыдно вот так сметь переступать уже в сто первый раз границы дозволенного.

Трепет поцелуя, теплые губы Греда вспышками пробегали по спине. Кронпринц толкнул юношу к стене, прижал. Безумием проник в рот, ища хотя бы короткого единения, а потом, когда их общая страсть дошла до предела, отпустил и исподлобья взглянул на ошалевшего штица.

— Зачем? — в грозовых облаках глаз фланка слабость растекалась ожиданием неизбежности. — Если ты думаешь, что без поцелуев я откажусь от поединка...

Льюиса качнуло. Ладони прошлись по лицу, точно пытались снять усталость и напряжение. Нерешительно шагнув опять к кронпринцу, штиц коснулся широкой груди, проводя по борту камзола, расшитого мелким жемчугом, но головы так и не поднял.

— Отведи меня обратно, — пробормотал дрожа. — Сейчас! — глоток воздуха.

Гред сжал волю в кулак. Конечно, лишь неловкие лгунишки отворачиваются, чтобы не видели их обмана. И штиц, поговорив со сгригом, уверен теперь в скорой свободе. Только зачем-то решил воспользоваться и поиграть чужими чувствами.

— Идем, — мужчина, не дожидаясь юношу, повернул к широкой центральной лестнице, а когда поднялся вверх на одну только ступень, внезапно увидел Лани. Тот стоял к кронпринцу спиной и говорил полушепотом с кем-то невидимым. Говорил со страстью в голосе. Фланк отступил. Черт! Не хватало, чтобы арий понял, как сильно волнует душу мальчишка с побежденной планеты. Тогда подстав не избежать, а месть не входила в планы кронпринца, потому отступление было быстрым и практически беззвучным.

Да и Льюис остался на том же месте и явно не собирался никуда идти, хотя просил сам.

— К лифту. — теперь уже Гред схватил юношу за руку, сорвал с места и надавил на кнопку. Штиц стоял рядом безмолвный, напряженный. Изредка бросал на фланка короткие огненные взгляды, за которыми читалось нечто непереводимое, но мужчине некогда было разбираться в мыслях мальчишки. Его колотило от одного только факта, что юноша играл. Но для чего? Зачем?

— Заходи, — приказ, когда двери в зеркальную кабинку открылись.

Льюис шагнул внутрь с опущенными плечами. Сейчас он думал о поцелуе, пытаясь отогнать дрожь, горение внизу живота, ругая себя за распущенность.

Фланки — враги. Убийцы, не имеющие души. А этот... Опять настороженный взгляд на благородный профиль Греда... вообще стал причиной уничтожения целого мира.

Льюис вспомнил объятия сгрига, их сбивчивый быстрый разговор в маленькой уютной комнате, пока кронпринц ждал в гостиной. Великан ни на секунду не отпускал штица с колен, и тот плавился котенком в пушистых лапах ауры, словно белый мишка грел горячим дыханием зеленые ростки. Но подспудно, в глубине сердца, шевелился совсем другой образ, который мешал доверяться Элану до конца.

— Все будет в порядке... Ты не бойся ничего. Им не удастся тебя получить. — великан мягко провел по темным волосам юноши, попытался поцеловать. Нервно увернувшись, Льюис отогнал воспоминания о касании губ кронпринца — те беззастенчиво пробуждали желания и непристойные образы...

— Все зашло слишком далеко, — штиц ахнул, когда Элан погладил тонкие колени, поднялся выше, теряя самообладание.

— Давай сейчас закончим этот фарс. Хочешь, я сам скажу, что ты останешься здесь?

— Не надо, пожалуйста, — Льюис и сам не понимал, что именно хочет — чтобы сгриг остановился и перестал гладить член через ткань или вообще не лез в становившееся опасным дело. — Вааль, наперсник императора, уверен, что загвоздка не во мне, а в тростнике... — щеки заалели от новой вспышки воспоминаний о жаркой страсти с арием. Какой позор! Элан, если бы ты знал, что я совсем не заслуживаю ни твоей верности, ни стараний, а тем более чувств!

— Только не плачь. Все будет хорошо. Ты веришь? Я тебя не оставлю. — поцелуи по шее, по плечам... Штиц ощутил холодные мурашки по спине, словно именно теперь Гред видит, что происходит здесь, в глубоком кресле, пока седое утро заливается ярким светом. Новая волна неуправляемого сопротивления. И почти насилие над собой, чтобы не выскользнуть, как несколько недель назад подальше от фланка, из милых объятий.

— Тогда прекратите войну. И так слишком много погибло моих родичей. Вы хотите, чтобы штицев уничтожили окончательно? Вы...

— Льюис, все не так. Не знаю, что тебе внушают прислужники фланков. Я ничего больше не хочу, лишь чтобы ты был свободен, чтобы твоя родина возродилась... — теперь огромный мишка прямо-таки качал штица к колыбельке рук. Золотые радужки в глазах вспыхивали солнечными веселыми зайчиками, и Льюис вновь утопал в подавляющей силе, вспоминая последнюю первую любовную ночь, как нечто волшебное и нереальное. Любил ли он Элана? Да... Как солнце, что на рассвете внушает надежду на возрождение. Тогда зеленеют поля тростника, тогда в воздухе плывет любовный нектар. И дали окрашиваются розовой дымкой, и на лугах пасущиеся животные бредут все ближе к водопою, потому что впереди — долгий знойный день. День без войны.

Но штиц точно знал, что не заслуживает ответного чувства. Потому что сгригу нужен верный спутник, а не запутавшийся в сетях и интригах раб. Если оставить надежду, если позволить себе и дальше роскошь пользоваться расположением Элана, значит стать мерзавцем, предать идеалы, заложенные еще в детстве, утратить способность к возрождению. И тогда многочисленные предки никогда не увидят свет, лишь умершим родителям и деду, что теперь превратились в ростки, расцветшим в плену фланков, повезет дать благословенный урожай, продляющий таинство жизни.

— Я не могу... — заикание, васильки глаз, ищущих слова... — ты не обязан исполнять мои мечты... Элан... Все непросто... — брыкание, чтобы высвободиться и заставить сгрига напрячься.

— Они тебя запугивают? Что-то сделали? — мужчина наблюдал за тем, как неуверенно Льюис отступает. Беззащитный, юный, он совсем не ведает, что зла слишком много, что за деньги и власть убивали и ломали судьбы простых смертных.

— Нет, — кровь окончательно залила лицо штица. — Я...

— Ты остался один, Льюис. Тебе страшно, я понимаю. Но если ты собрался сейчас уговаривать меня отступиться и позволить фланкам использовать тебя, боясь, что сделаешь хуже, то ты зря так думаешь.

— Элан, не надо! Я не заслуживаю... Ты совсем не знаешь меня, — штиц чуть ли не плакал, чувствуя себя все больше виноватым.

— Заслуживаешь, — сгриг поднялся огромной скалой, вновь притянул Льюиса и начал утешать, как маленького ребенка. Но юноше сейчас не нужны ласки. Тело трясло, в голове стоял туман от того, что за дверью ОН ждет, злится, сдерживает себя...

— Нам пора. Если император поймет, что я уходил, последует еще один скандал.

— Пусть, — тотем сгрига нахохлился, не желая отпускать вожделенную добычу.

— Ты вовлек свою страну, Элан, в неприятности. Ты... Я никогда не отмолю теперь вины перед предками. Я не смогу возродиться. Любая кровь оставляет следы навсегда.

— Глупости. Фланки должны ответить за все преступления. А ты не при чем. Слышишь? ТЫ НЕ ВИНОВЕН.

Виновен. В том, что готов гладить красные волосы, готов прижиматься к врагу. Готов бесконечно ехать с ним в лифте хоть на край света.

— Ты считаешь, я специально тебя поцеловал? — Льюис осторожно посмотрел на кронпринца, такого прямого, мощного и такого бледного, словно ледяного.

Фланк сцепил руки на груди.

— Да.

— Ты не прав. — тяжелый испуганный выдох.

А в ответ прищур ядовитого взгляда, резкое надавливание на кнопку остановки, шаг навстречу.

Красные трубки зашевелились, с яростью поднялись над головой настоящего чудовища. Прижавшись к зеркалу, боясь рук с проявившимися острыми когтями, прижатыми с двух сторон к поверхности стекла так, чтобы штиц оказался в кольце, Льюис прямо смотрел во вдруг ставшими почти прозрачными голубые озера глаз.

— Когда я предложил тебе сделку... Там, в номере, ты боялся. Ты ненавидел меня! А теперь ты хочешь сказать, что все изменилось?

— Я... не подходи... Я... — юношу трясло, как в лихорадке, огонь в животе стал невыносимым.

— Куда уж ближе, чем сейчас? Лишь если я сделаю вот так, — кронпринц опять впился в губы, полуоткрытые, сочные, сладкие, окончательно теряя контроль. И ощутил ответную реакцию: такую нежную, почти тайную, как будто Льюис и боялся выдать нечто сокровенное. Его глаза полузакрылись, вся суть потянулась навстречу агрессии Греда, изменяя ярость на страсть.

Волосы фланка и сами теперь извивались по плечам, по спине штица, проникали под тонкую ткань, словно что-то ища. Их вел инстинкт, самый сильный во вселенной.

Ах! Одна из трубок нащупала позвоночник, и острая игла из нее вонзилась внутрь. Штиц почти упал на грудь Греду, словно лишаясь опоры. Его изогнуло от страсти. К ногам, к члену прилила кровь. Второй укол, третий... Трубки внедрялись в организм штица беззастенчиво, голодными хищниками, но юноша не чувствовал боли. Напротив, его заполняла эйфория, граничащая с бредом во время тяжелой болезни. Разноцветные круги растекались перед глазами.

Пальцы отчаянно вцепились в белый камзол Греда, который и сам уже не контролировал происходящее. Свет в кабине погас. Но двоим было уже окончательно все равно, что ожидает их дальше. Кажется, они рухнули на маленький диван прямо в лифте. Гред потянул юношу на себя, раздвигая ноги и сажая на возбужденную плоть. Пальцы фланка, быстрые, алчные расстегнули рубашку, на четверть спустили с плеч, затем точным движением расстегнули брюки, чтобы добраться до члена Льюиса.

Тот издал приглушенный вздох от первого аккуратного лобзания. Но возбужденный зверь хотел куда больше, чем просто водить по стволу, оттягивая крайнюю плоть. Его бесстыдные губы уже целовали шею, язык выводил мокрые дорожки на бархате кожи.

Штица колотило от каждой ласки, бедра его непроизвольно двинулись навстречу фланку, потерлись о твердое доказательство вожделения. В это же мгновение заводившая член рука проникла под ткань между ног, палец прижался к сведенным мышцам входа. Вошел, чуть отступил, осторожно проник глубже. Еще и еще, пока не погрузился на две фаланги. Вышел, чтобы присоединился второй... Внутри Льюиса сжалась и внезапно заработала спираль, включившись от настойчивого проникновения.

Юноша уже тихо стонал, пытаясь откинуться назад и упираясь в волосы, которые так и остались внутри по всему ходу позвоночника.

Рот фланка втянул сосок Льюиса, к двум пальцам присоединился третий, и теперь они окунались в смазку, которая выделялась, чтобы проникновение проходило легче. Тем не менее, тугие мышцы подтверждали, что нужно еще как следует разогреть будущего любовника.

Мужчина совершал внутри тела штица вращательные движения, тот стонал в ответ и толкал пальцы на себя, стремясь к разрядке. И это еще сильнее подогревало желание освободиться от одежды окончательно.

Фланк качнулся, чтобы приподняться, потянул брюки с юноши и несколькими ловкими движениями высвободил одну ногу. Да, теперь цель была так близка, что в голову ударила волна вещества, окончательно меняющего Греда.

Кажется, в густой темноте юный штиц проявлялся как сияющая оболочка, вся пронизанная сетью звезд. Переплетенья, развилки, дороги... Реки, океаны, черные дыры... Карта звездных систем жила в Льюисе, полностью повторяя мироздание.

Гред тяжело задышал, узрев истину. Да, он слышал, что отец говорил с благоговением о том, с кем прожил много лет и кто покинул берега жизни, предпочтя разговор с богами. Сияющее небо, так повторял в часы тоски родитель. Мое сияющее небо, молчаливое, всегда наблюдающее за решениями и действиями.

— Льюис, ты...

— Не говори, — страстный поцелуй. — Пожалуйста, сейчас.