Аве, фемина!

— Тогда следуй за ней! — Эмилия указала на "штангистку". — Тебя заждались.

— Почему за ней? — удивился я.

— Твой контракт принадлежит храму, поэтому выводить тебя на арену должен их человек.

"Могли бы кого поприличнее найти!" — подумал я, но спорить не стал. Мы со "штангисткой" поднялись по каменной лестнице и шагнули в распахнутую дверь со створками из деревянных брусьев, обитых железом. При этом "штангистка" пропустила меня вперед.

После полутемного коридора свет ударил меня по глазам. Я зажмурился и вначале услышал шум. Вокруг будто закипал прибой. Тяжелая волна накатилась на скалы, и теперь била в них в неукротимой ярости. Я остановился и почти сразу ощутил толчок в спину. "Штангистка"! — догадался я и прошел вперед. После чего открыл глаза.

Я стоял посреди засыпанной белым песком овальной арены, а вокруг, начинаясь на высоте в два человеческих роста, тянулись к небу трибуны. Они были заполнены до отказа. Даже на беглый взгляд на нас взирало несколько тысяч глаз, причем, исключительно женских. Вытянув шеи, они разглядывали диковинку, некоторые даже вскочили с мест.

— Раздень его! — раздалось сверху. Я узнал голос претора.

— Давай! — толкнула меня в плечо "штангистка".

Я расстегнул пояс и стащил тунику.

— И это! — Она указала на набедренную повязку. — Покупатель должен видеть товар!

"Штангистка" ухмыльнулась, показав щербатый рот. Я пожал плечами. Если они думают меня унизить... У врачей особое отношение к наготе, они видят ее ежедневно и по многу раз. Зажав пояс в руке, я стащил повязку и сунул ее "штангистке".

— Хорошо постирай!

На трибунах засмеялись. "Штангистка" побагровела, но повязку не бросила. Подобрав брошенную мной тунику, скрылась в дверях. Я бросил пояс на песок и поднял руки.

— Всем видно?

На трибунах одобрительно засвистели.

— Покажи что-нибудь! — крикнула претор. Теперь я разглядел ее. Жаба сидела в роскошном кресле под багровым балдахином и, судя по ее довольной роже, упивалась моментом. — Спой что-нибудь или станцуй, как вчера в храме.

На трибунах опять засмеялись. Я подумал и стащил сандалии, бросив их рядом с поясом. Затем отошел к краю арены и поднял руку.

— Вольные упражнения! — крикнул, подражая голосу диктора. — На арене — мастер спорта Игорь Овсяников!

Бежать по песку было труднее, чем по гимнастическому ковру, но я не зря размялся с утра. Песок из-под босых подошв летел назад и в стороны. Акробатическую связку я не делал давно, но почему-то был уверен: тело вспомнит! Ощутив, что разогнался достаточно, я прыгнул и приземлился на руки. Есть кульбит! Второй... Стойка на руках, "угол", шпагат... Снова разбежавшись, я взлетел в воздух, закручивая пируэт, и, перевернувшись через голову, приземлился на ноги. Не двойное, но все ж сальто, да еще с пируэтом. Вот вам! Я победно вскинул руки над головой. Трибуны взорвались овацией. Женщины, вскочив, изо всех сил били в ладоши. Я опустил руки, поклонился и злорадно заметил, как сморщилось лицо претора. Овации стихли.

— Что еще можешь? — продолжила Клавдия. — Кроме, как трясти пенисом?

На трибунах захихикали. Я спокойно ждал, пока они успокоятся.

— Ты знаешь, что я медикус! — сказал, когда наступила тишина.

— Откуда? — картинно развела руками претор. — Кто может это подтвердить?

— Я! — вскочила женщина в первом ряду, и я с радостью узнал Виталию. Пришла... — Я, Виталия Руф, старший декурион "диких кошек" свидетельствую: Игрр говорит правду. Когда мы везли пришлых в Рому, он спас мою "кошку". Стрела сармы пробила ей грудь и застряла внутри. В таких случаях воины умирают: при попытке извлечь стрелу наконечник остается в теле. Игрр сумел достать стрелу, и Ниоба выжила. У меня самой левый глаз не видел, его закрывала кожа, приросшая после ранения. Игрр убрал ее и — вот! — Виталия повернулась кругом, демонстрируя свое лицо. — Здесь многие меня знают и могут подтвердить.

Трибуны одобрительно загомонили. Претор подняла руку.

— Пусть то, что ты сказала, правда. Но не вся. Давай вспомним этот поход. Пока ала шла к Северному бургу, его захватили сармы. Гарнизон вырезали. Погибла целая центурия! — Клавдия возвысила голос. — Пришлых захватили, и ала пустилась в погоню. Мужчин удалось отбить, но пала еще сотня. Всего убито около двухсот воинов! И все для того, чтобы их спасти! — претор указала пальцем на меня. — А что мы получили в благодарность? Этот Игрр вчера устроил в храме скандал. Разбил себе нос, порвал тунику и стал кричать, что в храме убивают мужчин. Взбаламутил граждан, которые едва не разнесли храм. И все из-за чего? Он, видите ли, не желает в храме служить! Вместо того чтобы помочь Рому восполнить число жителей, в том числе погибших из-за него, он потребовал, чтобы его контракт продали. Кто-то на этот счет Игрра хорошо просветил. Уж не ты ли, декурион?

Виталия опустила голову. "Круто мочит! — подумал я. — Ну, тварь!"

— Чего же он добивается? — продолжила Клавдия. — Я скажу. Вы знаете, что мужчина в храме зарабатывает пятнадцать золотых в месяц, в то время как воину мы платим два. Мы идем на это, потому что в мужчинах у нас нужда. Без них мы вымрем. Но им все равно мало. (Амфитеатр загудел). Если Игрр пойдет в лупы, то станет зарабатывать втрое больше. Ведь он силен и красив, в чем мы только что убедились, и дети от него будут такими же. Поэтому он станет требовать за встречу не три-четыре золотых, как остальные, а пять-шесть. И женщина, у которой Дни, заплатит! А теперь я хочу спросить вас: это справедливо?

Амфитеатр разразился возмущенными криками. Женщины вскакивали и потрясали кулаками. Я подумал, сел, зачерпнул песок и стал пересыпать его из ладошки в ладошку. Трибуны стали стихать.

— Посмотрите на него! — Клавдия театральным жестом указала на меня. — Ему даже не интересно ваше мнение. Он пересыпает песок, думая, что это золото. Он уже видит его в своих руках!

Трибуны снова завопили. Я хладнокровно продолжил свое занятие. Ждем...

Виталия, декурион. Торжествующая

Когда Игрр показался на арене, сердце у меня дрогнуло. Он и без того не высок, а теперь, с трибун, казался и вовсе казался маленьким. Совсем беззащитный! Когда претор приказала его раздеть, я едва удержалась, чтобы не перерезать ей глотку. Пусть ее заберет Гадес! Где это видано: раздевать свободного гражданина? И тут Игрр меня поразил. Стал прыгать и кувыркаться, демонстрируя ловкость и силу. Богиня-воительница, зачем? Теперь все его захотят! Неужели он передумал? А я уже подписала закладную...

Усилием воли я собралась, и, когда претор, стала издеваться над Иггром, ответила ей. Только старая жаба дала отпор. Язык у нее подвешен, без этого в преторы не пробиться. Игра она тоже осадила, и он беспомощно опустился на песок. Теперь его оплюют и забросают яйцами. Вон нолы с полными корзинами стоят — специально приготовлено. Наверняка Клавдия позаботилась. Чтоб она сдохла!

Шум в амфитеатре стал стихать, установилась тишина. Повисла пауза. Никто не знал, что делать дальше, и я видела, что Клавдия растеряна. Она, видимо, ожидала, что Игрр начнет возражать, но его слова потонут в возмущенных возгласах. Возможно, он повернется и уйдет, что в принципе равнозначно. Яйца полетят вслед, после чего Игрру на улицах Рома лучше не появляться. Клавдия, наконец, спохватилась.

— Эй! — окликнула Игрра. — Чего молчишь?

— Даю возможность тебе высказаться, — ответил он. — Ты закончила?

— Да! — сказала Клавдия.

— Раз так... — он встал и отряхнул руки. — У меня вопрос: с чего ты взяла, что я должен быть вам благодарным?

— Как? — удивилась Клавдия. — Мы же платим такие деньги!

— А ты спросила: хочу ли я их?

Амфитеатр загудел.

— Денег все хотят! — отмахнулась Клавдия.

— Смотря какой ценой! — возразил Игорь. — Слушайте меня, граждане Рома! — внезапно крикнул он. — Я, Игорь Овсянников, говорю вам: никто не звал меня в Пакс! Мне предложили работу в другой стране, но обманом затащили сюда и превратили в раба. А теперь скажи мне, претор, ты знаешь рабов, которые благодарны за неволю?

— Ты не раб! — воскликнула Клавдия.

— Неужели? — усмехнулся Игрр. — Тогда почему я здесь? Почему с меня сорвали одежду и выставили на всеобщее обозрение? Разве не так поступают с рабами перед тем, как их продать? Или в Роме есть закон, позволяющий делать это со свободными? Назови мне его!

Клавдия лихорадочно вытерла пот со лба. Я готова была спрыгнуть на арену и расцеловать Игрра. Какой он у меня умница!

— Пойдем дальше! — невозмутимо продолжил Игрр. — Едва я оказался в этом мире, как меня попытались убить. Сначала сармы. С них спроса нет. Тем более что в отместку я их убил.

Трибуны загудели. Игрр поднял руку, призывая к тишине. В амфитеатре стихло.

— "Дикие кошки" освободили меня из плена. И что же? Меня снова попытались убить. И кто? Гражданка Рома! Или ты, претор, об этом не знаешь? Не ты ли вчера уговаривала меня отказаться от обвинения против Лавинии Варр, дочери верховного понтифика?

— Ложь! — воскликнула Клавдия.

— Да? — сощурился Игорь. — Есть ли здесь пергамент, которой я передал вчера?

— Да! — услышала я свой голос. — Вот! — я показала свернутый в трубочку пергамент. — Вчера Игрр передал это моему декуриону. Это обязательство храма продать его контракт. Его подписали верховный понтифик и претор.

— Покажи! — попросила седая женщина, сидевшая в первом ряду. Я узнала ее и протянула пергамент. Она взяла и внимательно просмотрела текст.

— Здесь подпись претора! — сказала, подняв свиток над головой. — Игрр сказал правду.

На трибунах в очередной раз зашумели.

— А теперь я спрошу вас, — продолжил Игорь, когда все стихли. — Зачем претору подписывать такое обязательство? Объясню. Этого потребовал я в обмен за отказ от обвинения Лавинии. Иначе меня просто убили бы.

— Неправда! — возопила Клавдия.

— Да ну? — усмехнулся Игорь. — Не ты ли, претор, увидев меня окровавленным в храме, первым делом спросила понтифика, не рано ли она начала? Подразумевая тем самым, что бить меня можно, но позже. Или ты не знаешь, что над мужчинами в храме издеваются? Их сажают в подвал, морят голодом за малейшую провинность, чем нам и пригрозили, едва мы прибыли. И ты хочешь, чтоб мы благодарили за это? Заявляешь после этого, что мы не рабы?

В амфитеатре повисла напряженная тишина. Клавдия не отвечала, Игорь тоже умолк. И я не утерпела.

— Я хочу сказать... — закричала, что было сил, — что не только мы спасали мужчин. Они тоже спасли нас. В дороге на турму напали сармы. Их было полсотни против нас тридцати. Мы загородились щитами, но тут ранили Ниобу. Щели между щитами возросли, нас могли перестрелять... Тогда пришлый по имени Ольг схватил дышло и бросился бить сарм. А Игрр вскочил на коня, выхватил меч и помчался на врагов. Он зарубил не менее десятка сарм, благодаря чему мы уцелели.

— Это правда, декурион? — недоверчиво спросила женщина в тоге.

— Перед лицом Богини-воительницы клянусь! — я подняла руку.

— Вы вручили мужчинам дубовые венки? За спасение жизней граждан Рома?

Я опустила голову.

— Ты, верно, была занята другим, — усмехнулась седая. — Я даже догадываюсь, чем. Поэтому Игрр и стоит сейчас на арене. Никто в Роме не смеет обидеть человека, удостоенного дубового венка, потому что за него вступится армия. Держи! — она сорвала с плеча тогу и швырнула Игрру. Тот ловко поймал. — Прикройся! А теперь слушайте все! — оставшись в тунике с пурпурной каймой, женщина повернулась к трибунам. — Я, Северина Гракх, народный трибун, властью, данной мне гражданами Рома, отстраняю от должности претора Клавдию Пульхр за пренебрежение своими обязанностями и злоупотребление властью. Я назначаю ревизию положения мужчин в храме Богини-воительницы и лично прослежу, чтоб ее провели по закону. Я объявляю, что контракт Игрра подлежит продаже и будет торговаться три дня. Право на переговоры с пришлым получит та, кто в эти три дня внесет в казну города полную сумму выкупа, то есть две тысячи золотых. После того как Игрр выберет нового владельца, остальным деньги возвратят. Если он никого не выберет, то вернется в храм. Теперь о тебе, пришлый! — Она повернулась к Игрру. — Чего ты хочешь? Только не проси освободить тебя от исполнения контракта — это против закона. Рома заплатил за тебя две тысячи золотых, и должен получить их обратно.

— Прошу не возвращать меня в храм! — сказал Игрр. — Сама понимаешь, почему.

— Хорошо! — кивнула Северина, подумав. — В амфитеатре тебя устроит? Здесь есть комнаты.

— Да!

— Решено! Я велю Эмилии о тебе позаботиться. Что еще?

— Пусть мне вернут оружие — меч и кинжал. Я взял их в бою.

— Их принесут сюда, но отдадут после продажи контракта. А дальше владелица решит, нужен ли тебе меч. Согласен?

Игрр кивнул и спросил:

— Могу я обратиться к женщинам?

— Говори! — разрешила трибун.

Игорь вскинул руку. Закутанный в тогу с пурпурной полосой он, сам того не понимая, походил на магистрата, вышедшего к народу. По трибунам пробежал ропот.

— Я хочу сказать всем, кому интересен мой контракт. Я не раб, и не собираюсь ублажать кого-то за деньги, будь то лупанарий или спальня богатой женщины. Тех, кто пришел сюда за этим, прошу не тратить деньги и время — я не выберу вас, чтоб мне не предложили. У меня все.

— Хорошо сказал! — одобрила Северина. — Иди!

Игрр подобрал с песка пояс и сандалии и направился к выходу. Тут я снова не выдержала. Вскочила и выбросила руку от груди.

— Слава Игрру — победителю сарм! Вале!

И трибуны, вскочив вслед за мной, выдохнули:

— Вале!

11.

Игрр, медикус. Добровольный

Эмилия встретила меня на лестнице.

— Я все видела и слышала, — сказала, положив мне руку на плечо. — Хорошо говорил! Учился у ритора?

"Тебя бы в поликлинику к старушкам! — подумал я. — Там и ритора не надо".

— Ты весь в песке! — продолжила Эмилия. — Сейчас тебя умоют, а я подумаю об обеде.

— Где моя туника? — поинтересовался я.

— Забудь эту тряпку! Я велела ее выбросить. Тебе принесут другую одежду. Ты мой гость. Идем!

Внизу она поручила меня двум стражницам. Те отвели меня в баню, где, стащив тогу, уложили на мраморную скамью и обдали теплой водой. После чего стали намыливать. Стражницы занялись этим с таким рвением, что пришлось вмешаться: могли и кожу стереть. После мытья меня промокнули полотенцами, отвели к другой скамье, где, нежно ворочая, в четыре руки натерли пахучим маслом. Тем временем другие вигилы принесли новую одежду. Я первым делом потянулся к набедренной повязке.

— Позволь я! — попросила одна из стражниц.

— Зачем? — удивился он.

Стражница покраснела.

— Я никогда не прикасалась к мужчине.

Я посмотрел на нее. Невысокая, курносенькая, на вид лет двадцать. Не красавица, но вполне симпатичная. В России у такой сыскался бы воздыхатель — и не один. Довели страну! Девки при виде голого мужика дуреют! Я вздохнул. Стражница восприняла это как одобрение и стала прилаживать повязку. С делом она не спешила и сумела потрогать то, что ей так хотелось. На меня накинули тунику, после чего, усадив, обули. Одна из стражниц, намылив мне лицо, стала брить. "Где навострилась?" — удивился я, но, глянув на ноги женщин, догадался, как шлифуется мастерство.