Налево от полярной звезды

Маша вошла в комнату. Они не прятали глаз, смотрели на нее открыто, и она поняла, что этот раз был не первым. И не последним, скорее всего. Она не знала, что ей делать, как себя вести с этими двумя, предавшими ее мужчинами. Сказать, что ей все известно и посмотреть, как они будут лгать и изворачиваться? Слишком сильно она их любила, чтобы обречь на такую муку. Но и делить мужа с братом она не могла. Опустившись в кресло напротив, она посмотрела на Мишу, потом на Вадима.

— Голодные? Сейчас я разогрею обед. Кстати, Мишка, тебе ведь от нас ближе в Университет, чем из дома?

— Ближе, — он смотрел на нее исподлобья, как всегда, прекрасно чувствуя все движения ее души, разрываемой сейчас на части.

— Ну так переезжай к нам, комната есть, живи. Ты ведь не против, Вадик?

— Нет, — что-то в ее голосе насторожило мужа, какой-то надлом слышался в нем, затаенная боль, сдерживаемая железной силой воли, — Я не против.

— Ну вот и отлично. Мишка, можешь перетаскивать свои вещи.

Маша встала, устало поправив волосы, выбившиеся из туго стянутого пучка на затылке. Пусть будут рядом. Оба. Так ей будет проще — знать, что не будет этих визитов в ее отсутствие. Может быть, скоро Вадиму надоест эта жизнь втроем, исчезнет острота тайных встреч, которая придает его страсти дополнительный стимул, порожденный запретностью. И все изменится.

Но получилось с точностью до наоборот. В какой-то момент брат и муж внезапно перестали скрывать от Маши, что их связывают интимные отношения. Были слезы, и бурные выяснения, и страстные ночи примирений. А потом Маша смирилась. Поняв, что все уже потеряно. Ее тоже любили, тоже желали, но она, все-таки, была на втором месте. На первом прочно обосновался Миша. Дошло до того, что Вадим предложил ей лечь в постель втроем, с братом. Маша возмутилась, ушла из дома, хлопнув дверью, предоставив любовников самим себе. Ей некому было пожаловаться, никто и не подозревал, что происходит в их семье, такой на первый взгляд любящей. Она ненавидела уже брата, вмешавшегося в их упорядоченную жизнь, ненавидела себя, не имеющую сил уйти, разорвать эту паутину, в которой она так прочно запуталась.

Они дарили ей дорогие подарки — французскую косметику, кольца и серьги, розы среди зимы, заглаживая свою вину, подкупая, задабривая. Однажды Вадим заикнулся о ребенке, она устроила дикий скандал, и тогда Миша угрюмо буркнул в ее прямую напряженную спину:

— Не хочешь себе — роди его нам.

Потеряв дар речи, она смотрела на брата. Родить? Им?

Папаши, это же просто смешно. Борясь с истерикой, она оделась.

— Натрахаетесь, я в "Застолье", можете за мной туда приехать. Не захотите — сама доберусь. И не мечтайте о ребенке от меня. Подайте заявление на усыновление, глядишь, повезет.

— Что вы на меня так смотрите? — женщина усмехнулась, выливая остатки из графинчика в рюмку, — Я не собираюсь вам ничего рассказывать, господин журналист. Вон, у стоечки интервьюируйте, проститутки сейчас в моде, тема беспроигрышная.

Она выплеснула коньяк в рот неожиданно резким, мужским движением. На мгновение прикрыла глаза, напомнив мне чем-то египетскую богиню с древних папирусов. Подозвав кивком головы официанта, расплатилась, встала из-за столика и пошла к выходу, провожаемая завистливыми взглядами юных путанок и масляными глазами пьяненьких мужчин.

Я вздохнул. "Ах, какая женщина, мне б такую". Выбрав среди проституточек наименее накрашенную, я двинулся к ней, на ходу доставая визитку:

— Детка, хочешь стать героиней очерка?

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Некромант

...Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи

Тот старый мотив, тот давнишний, забытый, запетый,

И я упаду, побежденный своею победой,

И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои,

Когда я вернусь...

Александр Галич

Отмолились. Отплакали.

Тетради. Блокноты. Листы бумаги.

— Я так бы хотел хоть где-то это все напечатать, хоть где-то.

— В чем дело? Напечатай.

— Знаешь, боюсь. Какой-то страх — увидеть свое имя.

— Глупо.

— Ну глупо, я знаю. Может, почитаешь? Никому раньше не давал.

— А о чем это все?

— Обо мне. О моих друзьях. О... о любви.

— Ты же знаешь, меня это все не интересует. Твои голубые похождения. Извини, противно.

— А говоришь — глупо бояться. Даже ты почитать не хочешь.

— Ладно, не обижайся, оставь, гляну. Если время будет.

— Тут рассказы, стихи. Дневники еще.

— А дневники-то зачем?

— Ну так. Иначе трудно понять это все.

— Мне это в любом случае понять трудно.

— Да, я знаю. Но, может, попробуешь?

— Чего я должен пробовать?

— Понять попробуешь. Не язви.

— Нормальному человеку вас не понять.

— Смотря что считать нормальным.

— Ой, не надо только. Избранные вы, тонко чувствующие, особо одаренные. Все это я слышал уже. С ума все посходили.

— Да нет, мы обычные. Просто иначе чувствуем.

— Ага. Задницей.

— ...

— Ладно, не обижайся.

— Ты гомофоб.

— Был бы гомофоб — с тобой не разговаривал бы.

— Если бы ты хоть раз...

— Даже и не собираюсь. И прекрати, пожалуйста. Давай свои тетрадки. Я почитаю при случае.

Вот так они у меня и лежат. Кто-то сказал на поминках — нелепая смерть. Можно подумать, смерть вообще бывает лепой. Хотя в двадцать с небольшим она страшнее, чем в семьдесят.

Боюсь брать в руки его дневники. Не прочитал, не успел, не захотел. Сплошные НЕ. И поздно сожалеть, некому теперь объясняться. Так и останется на моей совести.

Дал себе слово — прочитать к сороковинам. Не так уж там и много всего. Успею? Успею.

Ощущение, что он рядом. Стоит где-то за спиной. Странная жизнь. Ну я знал, что он одинок, что друзей нет, что жизнь была не самой легкой. Не представлял, что до такой степени. А ведь считался — другом. Какое там. И десятой части он мне не рассказывал. И обо мне в дневниках — так непонятно. То есть понятно, конечно, что любил. А вот что настолько сильно, — я и не подозревал. Целыми страницами — обо мне. И половина стихов — с посвящением.

Всю ночь читал, плакал, курил сигарету за сигаретой. Вспоминал наши разговоры. Конечно, это сейчас очевидно, — он приходил ко мне с надеждой. Не на взаимность, хотя бы на жалость. На доброе слово, на понимание. А в ответ получал одни уколы и тычки.

Знать бы, что все так получится.

Решил опубликовать его рассказы в интернете. Правда, я понятия не имею, где и как, не так уж долго и много я там лазал. Поищу. Теперь уже некому бояться.

Нашел пару чатов. Собираются там нормальные люди. Из озорства заикнулся, что я гей. Нормальные люди тут же превратились в стадо взбешенных слонов. Затоптали насмерть. Туда я больше не ходок. Можно, конечно, и ник сменить, но разговаривать по-человечески с ними я уже не смогу. Тем более, что в память о Женьке я взял его школьную кличку. Не хочу ее менять.

Значит, надо искать чаты, где собираются голубые. Там и узнаю, где можно напечататься.

Нашел. Собираются там геи. Разговаривают обо всем на свете. А я думал, что они только о сексе могут. Ничего подобного. Не стал там натуралом представляться, черт его знает — может, тоже топтать начнут. Сказал, что я тоже гей. Тут же нарвался на вопрос о том, есть ли у меня БФ. Что это за зверь — не знаю, но сказал, что есть. Оказалось — это бой-френд. Ну раз он у меня есть, пришлось тут же выдумывать ему имя и все прочее. Сошло. Поверили. В разговоре сто раз упомянута тетя Ася. Темный я, конечно, но осторожно выяснил, что это такое. Объяснили, не обидели. И на том спасибо.

Зарегистрировал себе аську. Дал в чате номер. Теперь могу разговаривать и без чата, хотя там тоже интересно. Опять перечитал дневники, чтобы хоть представление иметь, о чем говорить. В принципе, я обо всем могу, но вот всякие плешки — для меня темный лес с волками. Зато узнал, что есть библиотеки, где можно опубликовать рассказы и стихи.

Как ни странно, мне тоже что-то страшновато, хотя рассказы не мои, чего бояться. Правда, сдуру я сказал, что меня Женей зовут. Так что если я пошлю рассказы, их как мои и воспримут. Ну Женя простит, я же не собираюсь себе авторство присваивать. Опубликую все и уйду.

Подумал, что все сразу посылать не стоит. Во-первых, кто его знает, как отнесутся. Это мне Женькина проза нравится, а уж как ее другие воспримут — неизвестно. Да и перепечатывать Женькины каракули сложновато. Я курсов машинописи не заканчивал, на первый рассказ ушла неделя. Послал. Жду реакции. Если особо ругать не будут, — потихонечку все остальное перепечатаю.

В чате уже почти свой. Болтаю по аське, компания подобралась интересная. Просили фотки, пришлось искать Женькины и сканировать. Наслушался комплиментов. Самое смешное, что похвалу воспринял на свой счет. Потом только сообразил, что не я понравился, а Женька. Что ни говори, он был красивый парень. В результате с трудом отбился от нескольких свиданий, отговорившись ревнивым другом.

Полазил по интернету, поикал геевские фотографии. Красивые парни и фигуристые. Странно, но возбуждает. Вот уж никогда бы не подумал. А тут еще совершенно неожиданно виртуальным сексом в аське занялся. Ну, казалось бы, что тут такого? Сколько раз я от того же Женьки в реальности отговаривался, а вот взял и попробовал виртуально. Эффект — потрясающий, сам от себя не ожидал.

Рассказ понравился. По-крайней мере, никто не ругал сильно. Все таки Женька талантливый был, так жалко его. Ну, начало положено, пойдем дальше.

Вообще затягивает это все страшно. Уже несколько месяцев я тут тусуюсь. Что-то меняется, исподволь, незаметно. Я чувствую, как мое сознание разваливается на две части. Одна, реальная — живет сама по себе. А вот вторая... та, которая в интернете. Черт его знает, что там со мной происходит. Я не чувствую там себя — собой. Там я — Женя. Я разговариваю так, как разговаривал бы он, я печататю там СВОИ рассказы, СВОИ стихи. Мое первое, реальное Я забивается куда-то в самый дальний угол сознания. Я спорю с гомофобами, я занимаюсь любовью — виртуальной — с парнями. Я ползаю по голубым страницам интернета. Что происходит?

Иногда накатывает жалость. Большинство из нас — одиноки. Или не одиноки, но вынуждены скрывать свою вторую жизнь от окружающих. Почти все — непоняты близкими. Если бы я сказал родным, что я гей... Не представляю реакции, но это был бы страшный удар.

Я стараюсь держаться со всеми ровно, хотя среди моих друзей есть особо близкие мне по духу люди. С ними я могу говорить обо всем. И я знаю, что если им будет трудно, я им помогу, а если что-то случится со мной — мне есть, на кого опереться.

Мои рассказы многим нравятся, хотя кто-то и ругается. Получаю на почту кучу отзывов. Никогда не думал, что так выйдет. Сейчас смешно вспоминать, как боялся опубликовать их.

Брожу по городу, когда есть свободное время. В последнее время обнаружил, что ноги несут меня туда, где собираются наши. Обнаружил и слегка испугался. Походил кругами, так и не решился ближе подойти.

Пять минут рядом едет "девятка". Я иду, она едет. Тихонечко. Нутром чую — сейчас что-то будет.

— Привет. Ты Женя?

Симпатичный паренек из-за руля вылез. Где-то я его видел...

— Да.

— А я тебя сразу узнал, — паренек улыбается, рот до ушей, — Только думал, ты пониже немного. А я Сережа. Тот, который Слон Джамбо.

Ну точно, у меня же есть его фотка. Только... что значит узнал? Я же не свои фотографии посылал, Женькины. Ну есть между нами что-то общее, но не до такой степени.

— А я еду, смотрю, лицо знакомое. Развернулся и за тобой. Ты куда идешь? Торопишься? Пошли, в кафухе посидим.

Сидим, разговариваем. Сто лет знакомы. Ну не сто лет, но полгода точно — и в аське, и в чате. Забавный он, Сережа. Мы с ним как-то всю ночь виртуально любились. При воспоминании меня бросает в жар. Мне кажется, что он тоже сейчас о этом подумал. И вообще, такое ощущение, что не в интернете это было, а в реальности. Он еще пожалел, что мой ревнивый БФ — вот бредятина-то — меня зверски стережет.

— Может, поедем ко мне?

— А и поехали, — с ума я сошел, что соглашаюсь. Где мое благоразумие?

Эх, Женька, Женька... Знал бы я, что так все будет....Может, и жив бы он остался. Ночь лежу без сна, в интернет не полез, — мне надо обдумать и переварить случившееся. Сказать, что я в шоке — ничего не сказать. Такого со мной еще не было. Не выдерживаю, встаю, включаю компьютер. Сережа в аське. Отключаю всех, кроме него, и до утра мы предаемся сладким воспоминаниям.

На работе хожу сонный, улыбаясь, как дурак. Никто понять не может, что произошло. И пусть их головы ломают. Я-то знаю.

Почти каждый день мы с ним встречаемся. Наши чатлане уже про нас все знают, слегка насмешничают, но в чем-то и завидуют. Домашние, наконец, заметили, что происходит непонятное. Мать пристала с вопросом, кто эта девочка, у которой я торчу все выходные. Если приведу в дом Сережку — даже не представляю, что будет. Ему проще — он ничего не скрывает, его близкие смотрят на меня как на члена семьи уже. Так сказать, зять. Сережка смеется, но меня все чаще гложет какое-то странное чувство. Я уже понял, что у него есть кто-то еще. То звонки непонятные, звонят и молчат в трубку. То исчезает он в неизвестном направлении. Я спрашивал, ничего не говорит, улыбается.

Измучился подозрениями. Вчера обнаружил, что Сергей всю ночь сидел в аське, а я его не видел. Прячется? От меня? Договаривались в Петергоф съездить, в последний момент он отказался. Я ему звонил — дома нет, со вчерашнего дня. Где шляется? И встречаемся мы все реже.

Долго разглядывал в зеркало свою физиономию и сравнивал с Женькиной фотографией. Действительно, что-то похожее есть. Точно помню — раньше я этого не замечал. На работе вдруг обнаружил, что перестал откликаться на свое имя. Даже не понял, кого звали. Сумасшествие.

Он мне сказал — все. Любит другого. Не стал навязываться, пожелал счастья и долго пил на кухне в одиночестве водку. Больно. Не думал, что так бывает. Опять вспоминал Женьку, теперь мне очень хорошо понятно, что он чувствовал. Под утро не выдержал, сел за компьютер и сходу написал стихотворение. Кинул ребятам, прочитали, понравилось. Сказали, что рады что-то новенькое почитать, а то давно я не писал ничего. Боль торчит в сердце тупой иголкой. Ноет, ноет, словно гнилой зуб.

Пытался звонит Сергею, и был им послан далеко и навсегда. Странно, но больнее не стало. Ожидал этого, наверное. Третий день пишу какой-то рассказ о неразделенной любви. Пишу и сам плачу. Слезлив стал, не замечал за собой такого раньше.

После работы домой не пошел, потащился в центр. Ходил, разглядывал парнишек. Приметил пару симпатичных, за одним шел долго, сам того не сознавая. Потом одумался, спустился в метро. Чего ищу? Кого?

На одиночество в чате не жаловался, но ребята прознали. Посочувствовали. Не я один такой, у всех одинаковые проблемы. Договорился с каким-то новичком пойти в какой-то бар. Наши там собираются. Отвлекусь хоть немного.